Глава первая. ДОМ
Я проснулась на диване. 15:29.
Три часа дня — самое поганое время. Так завещал Сартр.
Мне скучно: я не пью, не курю, я принимаю контрастный душ. Телефона нет, компьютера нет, телевизора нет — все это было выброшено в окно 4 месяца назад. Помню, когда выбросила устройства, к маленьким точкам на асфальте подбежали три ребенка и долго смотрели то на мое окно, то на изуродованные остатки телефона, компьютера, телевизора. Очевидно, им было обидно, что такое богатство не досталось им, а по-зверски было выкинуто с седьмого этажа.
На моей футболке следы кофе или крови.
Я придвинула к стене стул, села лицом к пустому и холодному серому куску бетона. В голове почему-то мелькал памятник Ленину: огромная, величественная статуя, а внизу я смотрю как Вождь указывает рукой в светлое будущее.
Мне было абсолютно нечего делать. Надо что-то придумать. 15:50. Адски медленно течет время. Я стала смотреть в окно. Весна. Серо. Не авангард. Я отвернулась. Было слишком ярко за окном, мне не понравилось. Я легла на пол, решила просто лежать и смотреть на потолок с маленькой окружностью на нем — люстрой.
Мне вспомнилось, как в юности я вбежала в квартиру с криком «Он меня не любит!», вся зареванная. Мать, стоявшая на кухне, обрадовалась, мол, «Вот и дочка подросла… как дети быстро растут… вот недавно ей ленты в косы заплетала, а вот уже и мальчики, любовь…». Тогда мама отвлеклась от готовки, вытирая руки дешевым полотенцем, кое-где прожженном от газовой конфорки, подошла ко мне, молча, обняла и посадила на кухне за стол, села напротив и стала аккуратно расспрашивать с неподдельным интересом: «А кто он? Ну, кто тебя не любит?».
Я вскочила и, надрывая до боли горло, почти просипела: «П О С Т М О Д Е Р Н».
Все было ясно.
18:36. Закат. Отлично. Вечер. Можно выйти на улицу.
Глава вторая. УЛИЦА
Выходить на улицу днем омерзительно. Вечером людей нет, а если кто-то редко попадается навстречу, на вас он вряд ли посмотрит. В темное время суток вас будто не существует.
Я помню, я посмотрела в зеркало — принцессы Диснея. Да, это была моя футболка. Я накинула пальто, быстро обулась в мягкие резиновые тапочки (шипы, латекс, вроде металл), вышла из квартиры, закрыла дверь с французским замком — 3 поворота по часовой стрелке. Спустилась вниз пешком по лестнице. Мне понравилось. Я вышла из подъезда, помню, небольшой мороз и слякоть. Красиво. Ночь. Нет, вечер.
Вечер это прекрасно, ведь впереди ночь. Солнце уже село, небо было темное, синее, глубокое и тяжелое. В этой густой темной чаще яркими вспышками светились желто-оранжевые, высокие, жужжащие фонари, которые есть во всех дворах. Тот двор был пустой. В нем царили тишина и покой, нарушаемые, если прислушаться, звуками фонарей…
Я лишь вскинула глаза на оранжевый яркий свет, как тут же во всем теле у меня закипела кровь, руки затряслись, сердце забилось как бешеное, дыхание сбилось, во рту пересохло.
Дальше, помню, я шла по мокрому асфальту, в котором отражалось почти черное вечернее, считай ночное, весеннее небо, деревья и фонари. Потом помню маленькую кирпичную коробку — хрущевку.
Вот я оттягиваю тяжелую зеленую подъездную дверь, поднимаюсь по грязным ступеням вверх, иду наугад на третьем этаже к квартире 38. Стучу несколько раз. Мне открывают.
Глава третья. КВАРТИРА. ПАРКЕТ. КУХНЯ. БАБУШКА
Бабушка. Я проталкиваю ее внутрь, быстро запираю за собой дверь. Она стоит в удивлении, прижавшись к стене.
Тайд? Стиральный порошок. Или пусть машина служит долго — калгон?
Что будет дальше? Бабушка не знает. А я знаю. Мое тело возбуждено, адреналин качает кровь, сердце стучит, будто скоро выскочит из грудной клетки.
Я быстро иду на кухню, выворачиваю все ящики. Нахожу нож. Прекрасно. Он затуплен. Ужасно. Нахожу еще один, меньшего размера. Ладно. Сойдет. Острый.
Я подбегаю к бабушке, за плечи одной рукой разворачиваю спиной к себе, лицом к входной двери, вонзаю нож ей меж лопаток. Сочный звук вхождения ножа в плоть. Еще раз. Еще. Вся моя рука, рукав пальто, нож в крови. Я это обожаю. Я разворачиваю старушку лицом к себе, вонзаю нож в горло.
Как жаль у меня нет отвертки. Я бы вонзила ей отвертку в горло, чтобы услышать этот хрип.
Весь паркет в лужах темно-алой крови. Старый, советский, с расщелинами, коричневый, скрипящий. На нем такая густая, свежая кровь.
Я отпускаю бабушку, с глухим звоном она падает на пол и ударяется головой о стену, где остается кровавый след.
Я присаживаюсь, начинаю размазывать кровь пальцами по паркету: указательный палец правой руки опускаю в лужицу, затем средний, в конце всей ладонью размазываю красивую лужицу.
Встаю, смотрю на тело бабушки. Пароварка. Выхожу из квартиры, тихо прикрываю за собой дверь. Пешком иду вниз. Все еще нравится ходить по лестнице.
Глава четвертая. УТРО
Я была в квартире не больше пяти минут. Когда я вышла на улицу, то кровь с правой руки еще капала на асфальт, оставляя за мной маленький след из красных точек.
Я села в этом же дворе на лавочку. Правую руку положила на левую. На пальто осталась кровь — на рукавах и на подоле. Красиво.
Ночь. Я ее люблю. В таком положении я сидела до самого рассвета.
Весеннее утро чудесно: на едва зеленые деревья падает прохладный розово-оранжевый свет. Гудят фонари. Людей нет. В небе уже ощущается, что день будет солнечным и теплым, теплым по-весеннему.
Я смотрела на то, как медленно небо из черного превращается в синее, затем темно-фиолетовое, затем розоватое, в розовато-оранжевое, на котором уже видны нежные почти что прозрачные облака, и с каждым разом небо все розовее и розовее. И вот уже и утро.
А следующий день такой голубой. И деревья такие зеленые. И тепло. И весна. Весна.