Начало см.: http://www.proza.ru/2019/11/17/158
В Уральск сообщили печальную весть: 15 марта 1911 года скончался член Государственного Совета генерал – адъютант Н. Н. Шипов, бывший наказной атаман Уральского казачьего войска; а 18 марта, в 2 часа дня, в Александро – Невском соборе по покойному была отслужена панихида, на которой присутствовали: Н. В. Дубасов, генералы, штаб и обер – офицеры, служащие в войсковых учреждениях чиновники, а также Вице – губернатор с членами Уральского Областного Правления. Помолиться за упокой души Николая Николаевича Шипова пришли и богатые горожане, среди которых был Ипатий Дудаков. После панихиды к нему подошёл полковник Мартынов и отвёл в сторонку.
– Племянник ваш, Вениамин Алаторцев, подавал рапорт о службе, – полушепотом сказал Мартынов. – Я его помню, служил в моём полку; хороший урядник. Готов ли, к длительной сверхсрочной службе?
– Недавно узнал, что сослуживца его, Юдина, в подхорунжие произвели, так завидовал, горестно было на него глядеть, – ответил Ипатий. – Как не быть готовым, спит и видит себя на сверхсрочной службе…
Уже в среду, 23 марта, Вениамина вызвали в войсковой штаб, где его и ещё двух урядников пригласили в кабинет начальника. Генерал Соколов, после краткого доклада старшего адъютанта штаба, объявил:
– Господа урядники! Вас, изъявивших желание пойти на сверхсрочную службу, хотим командировать в распоряжение Казачьего отдела. Подробности вам сообщит господин надворный советник, который с каждым из вас проведёт беседу. Ваша предстоящая служба будет носить сугубо секретный характер; кто сомневается в себе, в праве отказаться сейчас…
Затем, старший адъютант проводил урядников в отдельную комнату, где у них ещё оставалась возможность отказаться.
– Господа, думайте! – сказал есаул. – Через полчаса приезжий чиновник станет вызывать на беседу. Кто надумает отказаться, скоро, ко мне…
Вениамина заинтересовало предложение начальника войскового штаба. Он умел хранить чужие секреты и его не пугал «сугубо секретный характер» службы. За три года, проведённых около «старых людей», он повидал всякого добра, и плохого и хорошего. В его мозгах давно укоренилась фраза, сказанная стариком Евтихием в самом начале их знакомства: «Голова дана человеку не для того, чтобы шапку носить». Ему хватило и пяти минут, чтобы решить свою судьбу окончательно и бесповоротно.
– Братцы, я побежал к есаулу! – сказал урядник, лицо которого было усыпано мелкими конопушками. – Што я, рыжий, не знамо где служить! Я в свой полк просился, на вакансию. Пстрели – те, заразой!
– Катись, скатертью дорога! – проворчал другой урядник. – Мне, бары – бер, где служить, хоть, у чертей на куличках. Тоже мне, друг. Не буду с тобой больше водиться (дружить)…
В назначенный срок, из соседней двери вышел чиновник в сюртуке, с тремя звёздочками в петлицах. Оглядев с ног до головы, двух оставшихся урядников, вытянувшихся в струну перед ним, он позвал их обоих за собою, в соседнюю комнату.
– В отделении, где вам придётся служить, господа, «фрунт» не в почёте, – заявил чиновник, располагая уральцев к откровенному разговору. – У нас встречают не по одёжке, а по уму! Готовы ли вы, сначала думать, потом делать?
– Так точно, ваше высокородие! – гаркнули урядники в унисон, и встали по стойке «смирно».
– Отставить, господа! – сказал спокойно чиновник. – Здесь не казарма, а я не унтер Пришибеев! В секретном отделении от вас не будут требовать уставной шагистики, но по части исполнения приказов, у нас строжайшая дисциплина. Приказы непосредственного начальника должны исполняться точно в срок. От этого во многом будет зависеть успех операций…
– Каких операций, ваше высокородие? – спросили урядники.
– Об этом вы узнаете позже, на курсах в Петербурге, а пока приготовьтесь внимательно слушать, – сказал чиновник.
– Слушаем, ваше высокородие! – отчеканили урядники.
– В Забайкалье, под утёсом, проезжая бурятка нашла мешок с вещами и бумагами, – громко и выразительно начал читать чиновник. – Этот мешок был представлен в волость, в нём оказалось два предварительных наброска местностей от Читы до Маньчжурии – на глянцевых двух листах; наброски исполнены так аккуратно, что ни одна пядь Агинской степи не пропущена; все надписи сделаны на английском языке, кроме названия одной деревни – «Берсинской», которая написана весьма дурным русским почерком; 2) походный съёмочный прибор топографон в железной оправе с инициалами «III»; 3) полевой карманный бинокль в футляре, и 4) огарки, спички и жестянка с английским табаком.
– Пстрели – те, заразой! – вырвалось у Вениамина. – Прошу прощения, ваше высокородие!
– Расспросами удалось выяснить, – продолжил чтение чиновник, – что в этой местности проезжали два путешественника, из которых один назвал себя инженером, а другой англичанином. Чертежи, очевидно, представляют собой кроки наступления на Читу и Иркутск.
– Ништо, эти путешественники шпиёны были? – спросили урядники.
– На днях, в Гурьеве, состоится открытие уральско – каспийского нефтяного общества, – сказал чиновник. – И вашу область наводнят всевозможные инженеры и геологи, ищущие нефть. Среди них будут, обязательно, агенты иностранных разведок, выявлять которых нам и предстоит. Завтра буду беседовать с каждым в отдельности: Алаторцев – на 10 часов, Савичев – на 12. Родственникам скажите, что поступаете на службу писарями в штаб. Теперь свободны, господа!
Когда вышли на улицу, Вениамин спросил Савичева: «Ты чей?», на что последний ответил: «Из Трёкина, Михайла Савичева сын!».
– Михаила Савичева сын? – переспросил Вениамин. – Ух ты, ведь, наши отцы были на войне с турками и вместе вернулись домой. Казак Алаторцев Василиск, из Соколинского посёлка. Не слышал ли?
– Мой родитель умер, когда я под стол пешком ходил, – сказал Савичев. – Про турецкую войну слышал, а с кем он там был, про то не знаю. Будем знакомы: я, как и отец, тоже Михаил Савичев.
– А я, Вениамин! С тобой, мы точно будем водиться!
Дома Вениамин объявил жене и дяде, что поступает на сверхсрочную службу, писарем в штаб, и скоро его пошлют на учёбу в Петербург.
– Ништо в делопроизводители прочат? – спросил Ипатий. – Глядишь, как Рожнов станешь знаменитостью. Слышал, будто бы наших 20 уральцев в Бухаре, на 20 семиреченских казаков заменили…
– Ох, дядя, скажешь тоже, – возразил Вениамин. – Надо мне, ещё учёбу окончить, да экзамен выдержать. А ты, Вера, что молчишь?
– Что говорить то? Я, казачья жена! – проговорила Вера. – Ништо я не вижу, как рвёшься на службу. Видно такая моя доля, ждать мужа…
– После курсов, куда бы ни послали, возьму тебя с собой, – пообещал Вениамин. – Только, чур, о моей службе молчок, а то сглазят, ещё…
– Ладно, любимый, обещаю никому ничего не рассказывать! – заверила Вера молодого мужа.
До самого светлого Христова Воскресенья вызывал приезжий столичный чиновник урядников на беседы. Михаил Савичев, как – то заметил, что надворный советник каждый день одни и те же вопросы задаёт. Вениамин велел ему держать язык за зубами, и отвечать, как положено.
– Веня, сколько дней балакает с нами, а ни разу имени своего не назвал, – возмущался Михаил. – Ты слышал его имя?
– Нет, не слышал, – ответил Вениамин. – Надо будет, назовёт. Меньше знаешь, крепче спишь…
На следующий день чиновник назначил урядникам встречу на одно время. Во время заключительной беседы, уральцам показалось, что он читает их мысли.
– Ну вот, господа, проверку вы прошли, поздравляю! – сказал чиновник. – Знаю, что вас терзает любопытство: узнать моё имя. Называйте меня, Седой! Просто, Седой! Это мой служебный псевдоним. У вас скоро тоже будет такое имя, которым будете подписывать свои донесения. Секретная служба требует скрывать подлинное имя. Привыкайте, господа, жить как бы в тени себя. И говор, говор уральский исправляйте! Он вас выдаёт…
Во второй половине апреля, урядники получили письменное предписание срочно прибыть в распоряжение начальника Казачьего отдела генерал – майора Агапова, по адресу: Санкт – Петербург, улица Караванная, дом 4. Походные укладки у них были уже наготове, поэтому отправиться в путь они намеревались с первым ближайшим поездом. Если дядя и жена Вера никаких препятствий Вениамину в связи с отъездом не чинили, то тёща надоела с расспросами. Её подзуживал шурин Василий, говоря матери, что штат писарей в штабе укомплектован и кем будет служить их зять пока не ясно. Обстановку разрядил Ипатий Ипатьевич, сказав сватьям, что Венька едет учиться на делопроизводителя и, возможно, ещё станет заведующим войсковым хлебным магазином или рыбопошлинной заставой.
– Тогда ладно, сват, – сказала Пелагея Миновна, – пущай едет. Сейчас не до жиру, уральной рыбы совсем нет, чархальной пробавляемся. Мой Порфирий Андреевич привёз воз леща, фунтов на пять; продавал до 60 копеек. Нам родственника иметь на хлебном месте, ой, как с руки будет.
– И не говори, сваха, – поддержал Ипатий, переводя разговор на другую тему. – Цены на рыбу недешевы. Вчера икра продавалась: щучья 60 копеек за фунт, смешанная – от лещей и воблы 40 копеек. Пстрели – те, заразой!
– Ой, сват, – спохватилась Пелагея Миновна, – тут, от богатых купцов слышатся жалобы на плохую торговлю. Раньше, говорят, и бедный и богатый старался обнову сделать к Пасхе, почему и торговля шла бойко. А теперь такого нет, говорят, обнищал народец...
– Так, причина всех бед в неурожаях, да плохих заловах на рыболовствах, – сказал Ипатий. – от того и плохие заработки у простого люда…
– Так, разве я супротив, пущай служит на доброе здоровье! – заканчивая беседу, сказала Пелагея. – Лишь бы дочка была довольна…
До отъезда в Петербург, Вениамин встретился с Карповым. Есаул ушёл со службы в ВХП и весь отдался работе над историческим очерком. Рукопись книги была сдана в набор, и он ожидал выхода первого экземпляра.
– Жаль, Вениамин, что уезжаешь надолго, – посетовал Карпов. – Думал, возьму с собою в Соколинский, когда повезу первый экземпляр Евтихию Харитоновичу. Не весь материал вошёл в книгу; часть публикую в газете, а, возможно, оформлю ещё и отдельной книжкой…
– Сам не думал, не гадал, что так быстро вопрос со службою разрешится, – ответил Вениамин. – Еду вот, на курсы в Питер.
– Знаю, куда и зачем, – сказал Карпов. – Седой худому не научит. Я его по Маньчжурии помню. Храбрейший был воин…
– Так, вы его знаете? – удивился Вениамин. – Вон, оно как!
– Во время «боксёрского» восстания, китайцы поймали нашего лазутчика и собирались казнить, – начал рассказ Карпов. – Надели бедняге мешок на голову, занесли меч над головой, а тут, наши казаки налетели, ихэтуаней побили, пленника освободили. Сняли мешок с головы, а она вся седая. Так и стал он для нас: «Седой». А настоящего имени, никто не знал. На днях встретил его на городском бульваре, побеседовали. Он мне признался, что отобрал двух урядников для службы в секретном отделении, но об этом не должен знать никто. Я слово дал!
– Разве я не понимаю, – заверил Вениамин. – Могила!
– Хочу подарить тебе, Вениамин, свою книжку «Казачьи стихотворения», – перевёл разговор на другую тему Карпов. – Почитай на досуге, в этих стихах все мои думы…
Вениамину запало в душу первое же стихотворение из книжки, под названием «Р. Уралу»:
Я был за дальними морями,
Чего, чего там не видал!
Но ты одна, страна родная,
Мила мне стала с этих пор.
Гордился там тобой одной я!
Я шлю привет твоим сынам.
Ты перл, которого не знал я,
Ты богатырь, каких я не встречал.
Если бы Вениамин мог знать тогда, что эта встреча с Карповым последняя, то подобрал бы совсем другие слова благодарности и сожаления.
– Спаси Христос, Ахилл Бонифатьевич! – сказал Вениамин. – Побегу я! Завтра в путь – дорогу, надо ещё с молодой женой попрощаться…
Поезд увозил Вениамина и Михаила всё дальше от родных уральских берегов. Вот уже и перевоз через Волгу миновали в Покровске; в Саратове вновь сели в вагон и двинулись дальше. В Козлове паровоз перецепляли с головы поезда в хвост. Стоянка намечалась длительная, и уральцы решили прогуляться по вокзалу; захотелось им попить сладкого ситро в буфете. На перроне гуляла разодетая публика, а привокзальная площадь была местом бойкой торговли солёными огурцами и варёной картошкой. Здание вокзала было огромное по сравнению с вокзалом Уральска. Два этажа и подвал. На углу здания красовалась надпись: «Козлов – Уральский».
– Мотри, Венька, и здесь Уральск упомянут, – сказал Михаил, показывая на вокзал.
– Так, дорога называется «Рязано – Уральская», потому и названия такие, – ответил Вениамин. – Это мне есаул Карпов рассказывал, когда ехали с ним в Петербург. Ладно, пошли в буфет, а то пить хочется.
У буфета была небольшая толчея: пьяные крестьяне не пускали к стойке молодого мужчину в добротном костюме и форменной фуражке учителя. Было не понятно, чем молодой человек не угодил мужикам, но те явно были настроены агрессивно.
– А ну, музланы, пустите человека! – громко сказал Вениамин. – Зачем шуметь, ситро всем хватит! Соблюдайте порядок у буфета!
– Ты, что урядник? – проворчал один из крестьян. – Ещё чего, порядок ему подавай!
– Так и есть, урядник! – подтвердил Вениамин. – Уральского войска! Мне твоя рожа знакома! Забыл, как под Пензой на меня с вилами пёр? Забыл, как барскую усадьбу сжёг? Твоими портретами вся Пенза была увешена!
– Да ну его, мужики! – засуетился крестьянин. – Пошли отсюда, на улице поговорим.
– Ништо знакомец твой, Веня? – спросил Михаил товарища. – Поди бунт тут усмирял, в шестом году? Я тоже тогда служил в седьмом полку…
– Так и есть, усмирял! – подтвердил Вениамин. – Только этого музлана не видел никогда, а так на испуг взял, как вахмистр Юдин учил.
– Веня Алаторцев, ты ли это? – обратился к Вениамину мужчина в фуражке учителя. – Не узнаёшь, чертяка!
– Ба, Алёшка Шальнов! – воскликнул Вениамин. – Вот так, встреча! Миша знакомься, это мой товарищ детства, Алексей Шальнов! Пацан был, что надо, хотя, и не казак, а из поповичей! Пстрели – те, заразой! Алёшка!
– Какими судьбами здесь? – стал задавать вопросы Алексей. – Как братья? Как родители? Елена Игнатьевна, наверно, бабушкой уже стала?
– Нет никого, один остался, – печально проговорил Вениамин. – Братья умерли в детстве, отца и мать разбойник – киргиз убил. Женился, а живу в доме дяди Ипатия в Уральске. Ты помнишь, Патьку?
– Прости друг, не знал о твоём горе, – сочувственно сказал Алексей. – Конечно, помню твоего весёлого дядю. Лучший был степной гулебщик, Ипатий Ипатьевич Дудаков. Жив, значит, старик. Молодцом! Куда путь держишь?
– Еду с товарищем в командировку, по службе, – ответил Вениамин. – У нас в войске одно из двух: или рыбак или служак. Рыбы совсем мало стало, поэтому пошёл служить на сверхсрочную, при штабе писарем. Ну, чем не служба, для женатого казака? Сам, где? Отец твой, Кирилл, тогда так неожиданно увёз тебя в Казань, что о вас никто ничего не слышал.
– Сдал экзамен на народного учителя, теперь в Оренбургской губернии заведую сельской школой. Отец то, первое время всё твою тётку Лукерью вспоминал, а через год женился на мещанке, да так и живёт с ней в Казани. А я холостяга; ещё не встретил свою суженую. Учиться хочу. В Москву надо ехать, да нет пока возможности. Дел полно, на селе!
– Веня, паровоз подцепили, пассажиров в вагоны сажают! – крикнул Михаил. – Прощайся с товарищем, да побежали на поезд!
– Ну, прощай, Алёша! – обнял друга Вениамин. – Будешь в Уральске, милости просим в гости! Да мотри, с революционерами не водись!
– Прощай, Веня! Даст Бог, свидимся ещё! – помахал рукой Алексей, а когда Вениамин скрылся из вида, то иронично добавил. – Поздно, Веня, уже примкнул твой друг к партии социалистов – революционеров и назад пути нет…
Втянул Алексея в революционную работу его ровесник, тоже народный учитель, Кривощеков. Он происходил из оренбургских казаков, но душою был ближе к крестьянской среде, потому и стал учительствовать в сёлах Челябинского уезда. Партия эсеров вела активную работу среди крестьян, а кто лучше учителя мог бы объяснить неграмотному народу программу партии, основным пунктом которой считался вопрос наделения крестьян землёй. Эсеры выступали за отмену частной собственности на землю, за её превращение в общенародное достояние, но без права купли – продажи. Такую социализацию земли Алексей Шальнов наблюдал в Уральском казачьем войске, когда проживал с отцом – священником в Соколинском посёлке. Но войсковая земля там, принадлежала только уральским казакам. Иногородние, а тем паче, киргизы, никаких прав на войсковые земли не имели. Возможно, потому и примкнул Алексей к эсерам, что выступали они за переход к социализму мирным путём, через свободу и демократию. Была в партии своя боевая организация, но она действовала автономно от всех и была хорошо законспирирована. Алексею знать про боевиков не полагалось. В начале 1911 года глава боевиков Борис Савинков заявил о самороспуске организации…
Поезд набирал скорость и мчал уральских урядников всё дальше на запад. В Ряжске они, наконец, купили по бутылке ситро и горячие пирожки с картошкой. Здесь состав продержали не более часа, но уже смеркалось, и постоять на перроне не дали комары, которые тучей облепили пассажиров.
– Миша, давно хотел тебя спросить, – сказал Вениамин, когда они сели в вагон. – Уральский писатель Никита Фёдорович Савичев, случайно, не ваш ли родственник?
– Наверно, нет! – ответил Михаил. – Мой дед Семён Петрович был родом из Рубёжинского форпоста, а тот Савичев, вроде, из Круглоозёрновского. Может они нам, какая – нибудь очень далёкая родня, но я про то ничего не знаю. Говорил же тебе, что отец мой умер, когда я совсем маленький был. Он тебе то, на что сдался, этот писатель Савичев?
– Лично мне, он не нужен, – сказал Вениамин. – Знакомый мой, есаул Карпов, пишет историю Яицкого войска, и собирался разыскать родню этого Савичева, который перед смертью заведовал войсковым архивом. Оттуда пропало важное дело. Карпов хотел разузнать, может это дело, где у родни лежит, да жрать не просит…
Петербург встречал уральцев ненастной погодой, но дождя не было. От вокзала до улицы Караванной они доехали с извозчиком, которые сновали по столице туда – сюда. Вениамин не удивлялся петербургской жизнью, а его товарищ на всё смотрел, буквально, раскрыв рот.
– Мишка, ты што рот раззявил, мухи залетят! – подбадривал Вениамин. – Мотри по сторонам, а то «ломовик» задавит!
В Казачьем отделе уральских урядников встретили приветливо и тут же проводили к капитану Малиновскому. Этот щеголеватый и модный, с виду, офицер, имел три боевых ордена за русско – японскую войну, на которой был тяжело ранен. Затем окончил Николаевскую академию Генерального Штаба и зачислен в управление генерал – квартирмейстера. В Казачьем отделе он занимал должность помощника столоначальника и заведовал подготовкой разведчиков для всех казачьих войск Российской Империи, которых к тому времени было уже одиннадцать. Растянувшись вдоль южных границ империи, эти иррегулярные войска слыли надёжным оплотом самодержавия, а потому в последнее время стали объектом очень большого интереса иностранных держав: Австро – Венгрии, Британии, Германии и Османской империи. Вслед за Русской императорской армией, казачьи войска также встали перед необходимостью создания специальной службы для борьбы со шпионами, названной, контрразведка.
– Господа урядники, вас зачислили в учебную команду, которую скоро отправят на один из островов Ладожского озера! – объявил Малиновский. – В команде 15 человек, из разных войск. Располагайтесь и знакомьтесь с товарищами. На днях будет неделя авиации, советую посетить полёты авиаторов. За авиацией будущее разведки. Вообще, следующая большая война, станет войной машин! Помяните моё слово, господа!
Разместившись в казарме для нижних чинов, уральцы стали знакомиться с представителями от других казачьих войск, среди которых были: по трое урядников от донцов и кубанцев, по двое от оренбургского и сибирского войск, а также по одному уряднику: забайкальцу, амурцу и уссурийцу.
– Братцы, а почему нет терца и семирека? – спросил Вениамин. – Ба, и астраханца тоже, тю – тю!
– В Астрахань меня назначат, – ответил донской урядник. – В Терское войско отправят кого – то из кубанцев, а в Семиречье поедет сибиряк. Тут, братцы, всё давно рассчитано…
– Ты што же, урядник с Дона, на свой красный лампас станешь жёлтый наживать? – ехидно спросил Вениамин.
– Так, формы нам не положено, – спокойно ответил донской урядник. – Ходить будем в штатском, в чём приехали из дома. И ты, уралец, забудь теперь про малиновый околыш. Одним словом, секретная служба!
– Ништо, братцы, и старшего, среди нас не будет? – спросил Михаил.
– Как бы не так, вахмистр обязательно должен быть, – заверил всех донец. – Вон, Микола Нечипуренко был у себя вахмистром в команде пластунов! Братцы, давай его и выберем!
– Ништо мы против! – ответил за всех Савичев. – Пущай хохол командует!
– Нэ хохоль, а пластун! – поправил Нечипуренко. – Слухай мою команду, в шереньгу станавис!
– Пстрели – те заразой! – выругался Савичев. – Дай хохлу, власть!
Через несколько дней учебную команду урядников повели смотреть на полёты авиаторов. Первый приз за точность спуска взял Васильев на аэроплане Блерио, второй Ефимов, тоже на Блерио, третий Лебедев на Фармане. Вениамину посчастливилось, даже, полетать в тот день. Его брал в качестве пассажира на свой аэроплан Лебедев, взявший первый приз при полётах на грузоподъёмность. Затем Васильев летал над Петербургом. На полётах присутствовал эмир бухарский со свитой. Для уральцев генерал в восточном парчовом халате и чалме не был диковиной, а вот, урядники из других войск смотрели на бухарцев широко открытыми глазами. Для них, увешенный орденами с драгоценными камнями, азиатский правитель был куда интересней неуклюжих и рычащих аэропланов, сделанных из дерева и покрытых прочной тонкой материей, получившей название, перкаль.
Более месяца учебная команда провела за «партами». Казачьим урядникам читал лекции по основам психологии профессор университета, а чопорная светская дама преподавала английский и немецкий языки, требуя называть её то «леди», то «фрау» Мария. Каждый вечер «учебники», как они себя называли, посещали электротеатр, называемый «иллюзионом», где им крутили разные отечественные и заграничные кинофильмы. Особенно запомнился урядникам русский игровой фильм «Понизовая вольница» о Степане Разине. Картина была черно – белая, короткометражная, но такая душещипательная, про старинных казаков.
– Господа урядники, смотрите картины внимательно, – наставлял капитан Малиновский. – Кино немое, актёры выражают свои чувства жестами и мимикой. Учитесь читать по рукам и по губам. Всё это вам пригодится в будущей службе.
В начале июня «учебникам» объявили, что завтра они едут на остров, где пробудут всё лето, изучая приёмы рукопашного боя, методы маскировки и код Морзе или «Морзянку», но с морским уклоном, когда передача ведётся при помощи специального фонаря, а также другие дисциплины.
– Господа урядники, «Морзянка» – это способ кодирования букв, цифр, знаков препинания и других символов последовательностью сигналов: длинных («тире») и коротких («точек»)! – наставлял Малиновский. – Ваша задача усвоить её, как «Отче наши», потому как другого способа передачи информации на большие расстояния для разведчиков или шпионов, пока не существует. Для телеграфа и телефона требуется целая линия проводов, а фонарь виден за много вёрст, особенно, на степной равнине или в море. На острове стоит маяк, с которого вам будут посылать специальный сигнал каждый вечер. Угадал, – молодец! Не угадал, – лишился порции вина!
– Господин капитан, а как остров называется? – спросил донец Ермаков.
– Знать название, вам необязательно! – отрезал Малиновский.
Остров в Ладожском озере, на который привезли урядников, был низким. На единственном холме, в северной части, виднелся белого цвета маяк. Вокруг него всё поросло лиственным лесом и кустарником. А южная часть была покрыта травой. На восточной оконечности выступал мыс, – низкий, поросший кустарником и лесом, который вплотную подходил к береговой линии. На мысе находились строения, к которым шла дорога от маяка. Берег мыса с севера был мелко изрезан, а с юга имелась мелководная бухточка, поросшая тростником.
– Мотри, Миша, там рыбы должно быть полно, – шепнул своему товарищу Вениамин. – Эх, добыть бы снасти, я бы щербу сварил. После солдатских щей и каши, охота нашего варева…
– Так, у меня и жилка и крючки имеются, – обрадовался Михаил. – Припас домой, а раз так, то не жалко. За говором следи! Помнишь, Седой, внушал!
За три месяца пребывания на острове, уральцы сами вдоволь наелись рыбы и товарищей по команде с инструкторами накормили наваристой ухой. Не ожидали уральцы, что Ладога была так богата хорошей рыбой. Ловился на перемёты, исключительно, судак, по полпуда весом. На удочку можно было поймать жирную плотву, леща или окуня, до фунта весом. Однако, заниматься рыболовством удавалось крайне редко. С утра до вечера были практические занятия по рукопашной борьбе и маскировке на местности. А с наступлением темноты на острове, уже в конце июля, стали осваивать морскую «Морзянку». В период «белых» ночей учили наизусть код Морзе и набор ключевых фраз, где указывается не полное слово, а его кодировка, состоящая из трех букв. Здесь, на острове, Вениамин и другие «учебники» научились езде на автомобиле. В Уральске такое удовольствие имели лишь богачи Логашкины и Овчинниковы, для которых машины были роскошью. А тут, на острове, автомобиль средство передвижения и обучения.
– Запомните, господа урядники, будущая война, будет войной машин! – любил повторять капитан Малиновский. – Кавалерия со временем уступит место машинам, и казакам придётся накручивать не конские хвосты, а заводные рукоятки автомобилей. Прогресс машин, на лицо!
Вместе с «прогрессом машин», столкнулись казачьи урядники на острове с уникальными явлениями, объяснить которые никто им не смог. Несколько раз было, что в ясную тёплую погоду над водной гладью озера внезапно появлялись миражи – мнимые очертания отдалённых островов, береговых зданий, плывущих кораблей. Однажды случилось ещё более загадочное явление: из озера стал доноситься отчетливый гул, сопровождавшийся слабой дрожью земли и бурлением воды.
– Братцы, не уж то, нечистая сила над нами куражится? – сокрушался Ермаков. – Вот, как сюда на остров попал автомобиль? Верно, без помощи нечистой силы не обошлось!
– Дурак ты, Ермаков! – сказал усатый инструктор – шофёр. – Этот Форд, я год тому назад сюда по льду доставил! Колёса поставили на полозья, впрягли тройку лошадей и, как на саночках проехали. В ту зиму, Ладогу крепко льдом сковало и снега намело. Машина принадлежала господину Брауну; в снежную бурю шофёр наехал на тротуар и налетел на зеркальное окно в магазине «Жизнь». Звон разбитого стекла и появление автомобиля на тротуаре произвели сильный переполох среди проходившей публики. После этого происшествия, господин Браун продал задёшево автомобиль казачьему ведомству, а позже, перед весной, его доставили сюда. Сначала офицеры отдела на нём езду осваивали, а теперь вот, вас учу…
С наступлением сентябрьских холодов урядников привезли в Петербург. Они опять оказались в учебном классе, где с ними продолжили занятия по иностранным языкам, методу дедукции и дисциплинам сыскного дела.
Дедукция представляла собой особый метод мышления, основанный на выделении частного из общего путём логических умозаключений. Проще говоря, это цепочка логических рассуждений, все звенья которой связаны друг с другом и в итоге приводят к неоспоримой истине, умозаключению. Вениамин сделал вывод, что «старые люди» использовали метод дедукции в своей деятельности войсковых старейшин, сами того не ведая.
Сыскные отделения, созданные законом от 6 июля 1908 года «Об организации сыскной части» на всей территории Российской империи, в своей деятельности использовали комплекс оперативно – розыскных и следственных мер, направленных на борьбу с общеуголовной преступностью. Не нарушая норм уголовного законодательства, чины сыскных отделений могли применять любые средства и способы, направленные на предотвращение и раскрытие преступлений. Агентурная работа занимала ведущее место в негласной деятельности, осуществляемой полицейскими учреждениями. Инструкция чинам сыскных отделений 1910 года установила негласные источники получения информации сотрудниками сыска. К таким источникам относились и сообщения секретных агентов. Военная контрразведка стала применять на практике те же методы сыска, что и полицейские учреждения.
На середину ноября уже был назначен итоговый экзамен. Малиновский сказал урядникам, что их курсы приравняли к школе подхорунжих. Однако уральцам сдавать экзамен на курсах не довелось.
– Господа урядники, у вас экзамен будет особый! – объявил уральцам капитан Малиновский. – Вас прикомандировали к ведомству полковника Ерёмина. Он ваш, уралец. Вот адрес, на который вам надлежит прибыть…
На конспиративной квартире по указанному адресу, уральских урядников поджидал начальник особого отдела, жандармский полковник Ерёмин. Он был один, в штатском костюме, и ему не терпелось скорее увидеть своих земляков, о которых лестно отзывался капитан Малиновский. За восемь лет службы в «охранке», Александр Михайлович научился разбираться в людях. Задание, которое он намеревался поручить уральским урядникам, было за рамками Закона, но обстоятельства требовали поступить именно так, а не иначе. После убийства 5 сентября в Киеве Председателя Совета Министров Российской Империи Петра Аркадьевича Столыпина, не кем – нибудь, а секретным осведомителем Охранного отделения, Дмитрием Богровым, полковник Ерёмин перестал, на какое – то время, доверять всем своим непосредственным подчинённым. Поэтому обратился за помощью к генерал – майору Павлу Осиповичу Агапову, а через него установил связь с капитаном Малиновским. Знал уралец, что его собрат, оренбургский офицер Агапов, не откажется посодействовать начальнику особого отдела петербургского Охранного отделения. По сути, дело у них было общее: обеспечение спокойствия и миропорядка в самодержавном Отечестве.
– Господа урядники, у меня для вас очень ответственное задание, – начал разговор после официальной части приветствия полковник Ерёмин. – Дело, можно сказать, государственной важности. Насколько я знаю, вы оба участвовали в усмирении бунтовщиков, в составе 6 и 7 льготных полков, поэтому буду с вами предельно откровенен. В столице появилась боевая организация революционеров – террористов. Два месяца назад, их хотели арестовать, но боевиков заранее предупредили; они оказали вооруженное сопротивление, прорвались сквозь оцепление, убив троих полицейских. Недавно их снова выследили; они снимают квартиру в доходном доме. Принято решение ликвидировать их на месте, но так, чтобы это выглядело, как бытовое убийство: разбой или пьяная драка. Подумайте, братцы, как лучше дело обставить…
– Сколько всего боевиков? – спросил Михаил.
– Трое мужчин и одна женщина! – сказал Ерёмин. – По нашим сведениям, женщина, Софья Гольдман, является главной в этой организации. Очень дерзкая и агрессивная особа. Два года назад у неё вышла ссора с Борисом Савинковым, после которой она исчезла из нашего поля зрения. А когда Савинков распустил своих боевиков, эта особа вновь взялась за террор. В её планах скорая преступная акция против Августейшей фамилии. Потому господа, медлить никак нельзя; чем скорее ликвидируем организацию, тем лучше. Вся надежда на вас, братцы!
– Сделаем, господин полковник! – заверил Вениамин. – Нам потребуются план квартиры и портреты, можно словесные, боевиков…
Неделя ушла на детальное изучение планировки квартиры и её обстановки. Вениамин обнаружил, что в гостиной стоит складной ломберный столик. Значит, можно инсценировать поножовщину среди картёжников. Нужно только, попасть в квартиру, чтобы не вызвать подозрение жильцов. В доме было электричество, и Вениамин предложил проникнуть в квартиру под видом монтёров.
Накануне вечером в доходном доме два раза гасили свет на короткое время и наутро жильцы не удивились приходу монтёров. Уральцы, облаченные в рабочую одежду монтёров, с ящиком инструмента, мотками проводов и раскладной лестницей в руках, вошли в парадный подъезд доходного дома. Чтобы не вызывать подозрений, они постучали в квартиру первого этажа, затем второго и вот, нужный им, третий этаж.
– Господа жильцы, откройте! – прокричал Михаил, стуча кулаком в дверь. – Монтёры пришли, проводку проверяем!
Дверь открыла женщина, лет тридцати с виду, и впустила монтёров внутрь. Из коридора они прошли в разные комнаты, осматривая наружный провод на стенах и потолке.
– Господа, у вас тут явный непорядок! – сказал Вениамин в гостиной. – Можно вас сюда, на минуточку!
Женщина и двое мужчин вошли в гостиную. Через мгновение мужчины лежали на полу с перерезанными гортанями, а женщина с ножом в сердце. Никто из них не произнёс ни слова.
– Порядок, господа! – громко крикнул Вениамин.
В этот момент, Михаил отработанным приёмом, ударил кулаком в левый висок третьего мужчину. Тот, замертво рухнул на пол. Уральцы стали быстро раскладывать ломберный столик, внутренняя часть которого обёрнутая зелёным сукном, оказалась наружи. На неё раскинули колоду карт, поставили полбутылки водки и две рюмки. Мужчин развернули таким образом, чтобы было похоже на их падение от стола. Три стула тоже заняли свои места у стола. Вениамин вынул нож из груди женщины, и вложил его в правую руку мужчины, убитого Михаилом…
На следующий день полковник Ерёмин получил полицейскую сводку о происшествиях по городу. В доходном доме купца Маркова произошла пьяная драка за карточной игрой. Один из игроков зарезал партнёров по игре, но при попытке покинуть квартиру, зацепился ногой о порог и упал, ударившись левым виском о косяк двери. От полученной травмы, злодей умер. Полиция не стала возбуждать уголовное дело по факту убийства, в связи со смертью злоумышленника на месте преступления. Дочитав сводку до конца, полковник Ерёмин принялся звонить капитану Малиновскому.
– Илья Михайлович, благодарю за помощь! – сказал Ерёмин без лишних предисловий. – Экзамен сдали на отлично! Можете распускать уральцев по домам, они превосходно справились с заданием!
Вениамин и Михаил приехали в Уральск поездом, в начале декабря. Была суббота, погода стояла очень холодная. Небо было покрыто тучами и из них падали белые мошки, так называют казаки идущий всё время снежок. Уральцы ожидали таких холодов с нетерпением, чтобы начать багренное рыболовство. А с низовой линии поступали тревожные вести о начавшемся голоде.
– Земля не родит, – жаловались в поезде казаки, – «золотое донышко» – Яикушка, кормить нас тоже отказался, и мы до тех пор не будем наедаться досыта, пока не будем зарабатывать копейку где – нибудь ещё, кроме существующих промыслов. Даже, есть жертва голодной смерти…
Вениамин понимал, что неразлучный с голодом тиф и другие болезни явиться не замедлят, и тогда жертвы будут считаться не единицами, а сотнями. Были и хорошие новости: новый полицмейстер приказал, по примеру других городов, начать номеровать дома города, что значительно облегчит труд почтальонов при разноске корреспонденций. Теперь уже на многих воротах домов по Большой Михайловской улице можно увидеть прибитые дощечки с номером. Учитывая, что Вениамин не получал два последних месяца вестей из дома, новость его обрадовала. По догадкам, дома, кроме жены и дяди, его должен дожидаться первенец, только пока неизвестно какого пола родился младенец. По срокам, как писала Вера, событие это должно было произойти в конце минувшего октября месяца.
Продолжение см.: http://www.proza.ru/2019/12/04/1968