Глава 4. "Я узнаю тебя из тысячи..."
– Скажи, брат, а когда тебя троллит ректор чего-нибудь вместе с преподавателями, это нормально?
– Это почётно! – хохотнул Розен, бодро выстукивая по асфальту каблуками летящий и спотыкающийся пунктир. – Постой. Ты хочешь про старого еврея написать?! – Розен настолько поразился своей догадке, что даже притормозил.
– Да-а-а, – зловеще протянула тётенька.
– Мстительная ты, сестра! – восхитился Розен.
– Любознательная, – поправила тётенька, придерживая Розена за рукав на переходе. – Разобраться хочу, чем они так серьёзно болеют.
– Бог в помощь тебе, сестра. А пока напиши, пожалуйста, про Вия. То есть Вэя. И конфет купить не забудь. Чего-нибудь пошоколадней, типа трюфеля. Можно ещё чего-нибудь квадратного и практичного тоже. И банку пасты шоколадной! А то грустно так в этом вашем ноябре… – Розен зябко повёл плечами и стянул пальцами ворот пальто, как будто погибал от холода и уныния прямо в этот момент. Ещё и рожицу состроил жалостливую.
Но тётенька не впечатлилась.
– Это ветровское наследие в виде сладкофилии меня уже доконало! – возмутилась она.
– Но-но! Я, между прочим, тоже ветровское наследие, можно сказать, – осадил её Розен. – Кем бы ты сейчас была, если бы Ветров и все, кто был до него, на тебя не пахали?
– На тебя вообще-то, – поправила тётенька. – И я помню, да, что я за Ветровым подчищаю, а кто-то будет за мной. Но столько сладкого это перебор!
– May dear sister! – с чувством, но очень вежливо начал Розен. – Вспомни, как это самое гипотетическое пристрастие к сладкому тебе пригодилось, когда поначалу тролли сыпались на тебя, как из рога изобилия. Ведь каждый из них считал себя обязанным доверительно сообщить тебе, что не ест сладкого. Вообще. И детям своим не даёт, и собаке. И даже тараканам! Это ж какой маркер чудесный был! А ты скулишь…
– Я не скулю, брат. Но вот ты напомнил… У меня после стольких лет непрерывного тролления нет больше веры людям. Я сомневаюсь уже, что бывает нормальное человеческое общение, что для кого-то ты можешь быть человеком, а не просто заданием. Это… так задумано было?
– Умница, Тётка! – Розен одобрительно хлопнул собеседницу по плечу. – Наша задача – загнать тебя в двенадцатый дом, а для этого тебе нужно до отвращения наобщаться с коварными, неприятными и лукавыми личностями. У тебя в карте сейчас Нептун вон по твоему третьему дому, да по Юпитеру ходит – освобождает тебя от подобных привязанностей. А в дирекциях Нептун с узлом на МС вышел. Так что анестезию я предусмотрел! Поэтому не надо меня в вивисекторы записывать. А как красиво я тебе сочинил, что в прогрессиях одновременно Сатурн развернулся на директ, а Нептун – на ретроградное движение? И в то же самое время транзитный Уран замкнул натальный тау-квадрат до Большого Креста? И Солнце с Юпитером, и узлы… Да я всё сделал, чтобы ты дольше оговоренного срока с ветровскими тараканами не разбиралась! Тебе и надо-то было только «вспомнить», чтобы понять, что в твоей карте к чему и зачем.
– Да ты у меня вообще гений, – подольстилась тётенька.
– Вот, – Розен гордо выпятил губу. – И где моя шоколадка?
…
Григорий Алексеевич чувствовал себя несчастным среди множества возбуждённых ожиданием людей, которые, оживлённо переговариваясь и толкаясь, пробирались вдоль стен, чтобы расположиться на заранее расстеленных ковриках. Эти самые коврики – жёлтый и синий, на которых они устроились прямо в центре полукруга, казалось, отпечатались у Григория Алексеевича на сетчатке своей неестественной яркостью. Обувь пришлось оставить у входа, потому что сидеть, поджав под себя ноги, на полу в ботинках и туфлях было не слишком удобно. И вообще, похоже, в секте фанатов Ли Вэя принято было ходить в помещении босиком. А Григорий Алексеевич и без того чувствовал себя неуютно в этом белом, ярко освещённом зале, а уж в носках и на полу, так и вовсе – глупо. Да ещё и в первом ряду, куда утянула его Анюта.
Чтобы избавиться от смущения, он принялся оценивать техническое оснащение зала: систему кондиционирования и вентиляции, вмонтированные в пол индивидуальные голографические проекторы, позволяющие без напряжения разглядывать любые методические материалы, какие пожелает продемонстрировать лектор. Почему-то не было сомнений, что Ли Вэй воспользуется ими, чтобы устроить впечатляющее шоу. Судя по настроению явно влюблённых в него фанатов, китаец умел подать себя эффектно.
Григорий Алексеевич выдохнул с облегчением, когда убавился свет – так сразу стало спокойней. А потом он понял, что покой вплыл в зал вместе с человеком в шёлковом белом ифу с кремовой отделкой – кантом и петлями. В нём вошедший казался фарфоровой с золотом статуэткой. Григорий Алексеевич с удивлением разглядывал Ли Вэя и понимал, что ошибся в своих представлениях о нём по всем пунктам.
Во-первых, китаец был молод. Выглядел он не старше самого Григория Алексеевича, которому было тридцать два. Во-вторых, Ли Вэй оказался до-вольно высок, что тоже не вязалось с расхожими представлениями о китайцах. И в-третьих, внешность Ли Вэя была более европейской, чем азиатской. Только разрез глаз, да смоляные волосы выдавали в нём человека восточного происхождения.
Григорий Алексеевич не сразу понял, что видит все эти подробности потому, что давно заработал проектор, и Ли Вэй словно размножился для каждого из пришедших. И теперь его голограмма приятно улыбалась и заглядывала прямо в душу одновременно всем присутствующим своими загадочными чёрными глазами, позволяя себя рассматривать и спокойно ожидая, когда они готовы будут его слушать.
– Забудьте всё, что вы знали о теле, – просто и душевно начал он вскоре. – Представьте себе, что вы никогда ничего не чувствовали и не ощущали. И вдруг на вас надели тело. Что изменилось? На вас обрушились впечатления. Вы видите и осязаете этот мир. Ошеломительно! Но спустя время вы понимаете, что не всё доступно вашим органам чувств. Один не слышит фальшивых нот, другой не чувствует опасности. Мир один, но все воспринимают и описывают его по-разному. Почему? А почему приёмник ловит определённую передачу? Очевидно потому, что он на конкретную волну настроен. И сейчас неважно, отчего так произошло. Важно, что мы можем сбросить настройки.
– Сбросить настройки, значит, умереть, – неожиданно звонко произнесла Анюта.
Ли Вэй замолчал и прошёлся вдоль переднего ряда слушателей. Остановился напротив храброй девушки. Он смотрел и смотрел, вглядывался, и в глазах его читалась внутренняя работа, и отголоски каких-то сильнейших эмоций. И вдруг он протянул руку. Анюта бесстрашно уцепилась за неё и вышла вслед за Ли Вэем в центр зала.
– Как вас зовут?
– Аня, – чинно представилась девушка. Ростом она оказалась чуть выше ливэева плеча, поэтому ей пришлось гордо задирать подбородок, чтобы разговаривать с ним.
Ли Вэй вдруг широко улыбнулся, сверкнув зубами, как будто оценил какую-то очень смешную шутку.
– Чудесное имя. Аня. – Он вдруг нашёл глазами Григория Алексеевича и окинул его совершенно бесстрастным (на мгновение показалось, что снисходительным) взглядом. – Готовы ли вы умереть, Аня? – любезно спросил он.
– Да! – с вызовом ответила девушка. И Григорий Алексеевич отчего-то покрылся холодным потом, как будто в эту самую минуту он что-то терял. А ведь раньше он не был таким впечатлительным!
– Тогда слушайте меня внимательно, – всё также глядя ей прямо в глаза и улыбаясь при этом, начал наставлять её Вэй. – В любой – слышите меня? – в любой духовной практике человек сначала умерщвляет себя. Но он делает это постепенно, долго. Потому что настройки сразу сбросить нельзя – они в теле и нужно менять тело, которое быстро изменить невозможно. Ведь плотская оболочка – самая косная часть нашего существа.
Ли Вэй отступил на шаг, продолжая держать Анюту за руку, и придирчиво девушку осмотрел. Она была в синем платье, явно тщательно подобранном к случаю – воротник и отделка повторяли этнические элементы ливэева ифу, а литые пуговицы с дракончиками были стилизованы под рисунки средневековых китайских гравюр.
– Я не могу попросить вас раздеться, – очень вежливо, но Григорию Алексеевичу всё равно послышался какой-то оттенок скабрезности в его словах, – но я и так угадываю вашу настройку. И так уж получилось, что она хорошо мне знакома. Так что именно её я могу обрушить в одно мгновенье. Готовы?
Анюта упрямо кивнула.
– Тогда поцелуйте меня.
– Вы забываетесь, любезнейший! – не выдержал Григорий Алексеевич.
По залу прокатился неодобрительный ропот.
– Это ваш муж? – уточнил у Анюты китаец.
– Знакомый.
– Тогда попросите его не вмешиваться.
– Не вмешивайтесь, – не оборачиваясь, с досадой бросила Анюта. Происходящее не слишком ей нравилось. Она хмурилась, на скулах горел румянец, но во взгляде была решимость, когда она шагнула Ли Вэю навстречу, положила ладошки ему на грудь, привстала на цыпочки и прильнула губами к его губам.
Все присутствующие, затаив дыхание, наблюдали эту сцену в подробностях на своих голографических мониторах. Григорию Алексеевичу даже показалось, что в зале сделалось жарче и душнее, хотя такого быть не могло, потому что система кондиционирования, как он успел заметить, была здесь самая новейшая, оснащённая чувствительными датчиками, благодаря которым она автоматически перенастраивалась при любом изменении температуры в помещении.
Ли Вэй вёл себя уважительно и прилично – девушку не лапал, на поцелуй не отвечал. И даже глаз не закрывал – наблюдал пытливо и с интересом за тем, как менялось выражение её лица. А посмотреть было на что. Когда Анюта отстранилась, она глядела куда-то в себя и мрачнела с каждой секундой.
– Опустите мне веки, – наконец сказала она на непонятном большинству присутствующих русском. И вдруг ткнула обвиняюще Ли Вэя пальцем в грудь – Это не значит сбросить настройку!
– Разве? – лучезарно улыбнулся ей Ли. – Расскажите остальным, что вы теперь чувствуете. – Он широко повёл рукой, заставляя девушку вспомнить про зрителей.
– Ничего. – Анюта кинула напряжённый взгляд в сторону зала. – Всё и ничего.
– Вы чувствуете, что вот у этого человека астма? – Вэй указал на сидящего рядом с выходом человека.
– Да. А вон та женщина в розовом вас хочет, поэтому я ей очень не нравлюсь, – бесцеремонно заявила Анюта.
Ли Вэй ласково и весело снова ей улыбнулся, жестом приглашая девушку вернуться на место, чтобы продолжить лекцию.
– А ты дурак, – мрачно сообщила Анюта Григорию Алексеевичу, опускаясь на коврик, чем шокировала несчастного инженера до онемения и столбняка.