Здравствуйте!
Всем привет от Барабашки, хотя зовут меня… звали меня Наташей. А ещё, лет
через двадцать меня бы звали Натальей Павлиньевной. Конечно, звали папу
немного не так, но однажды мне привиделось нечто яркое и тёплое
в радужном окружении. Это как смотришь на солнышко через жёлтое
бутылочное стекло. Я протянула к этому ручки, а оно стало отдаляться
и отдаляться... Я заплакала и закричала…
Родилась я недоношенной и умерла, говорят, в возрасте трёх месяцев.
Жаль, я ничего толком не успела разглядеть. Ведь только после этого я узнала,
что меня всё-таки любили: как горько плакала мама-Люда. Муж бросил, бабушка
ругалась, я умерла… Травилась таблетками, валялась на моей могилке
и просилась ко мне.
Но ничего, пронесло. Даже дядя примчался из другого места, правда опоздал,
приехал только на следующий день после моих похорон, долго успокаивал
маму-Люду. Бабушка почти не плакала, но враз состарилась на несколько лет
и на сердце её открылась ещё одна рана.
Про отца ничего сказать не могу, да и не хочу – это одно названье да отчество.
Один дед практически был спокоен. Зато перед смертью я ему во сне явилась.
Рассказывал: вижу, внучка так покатилась и кричит – не хочу жить, не хочу жить…
А я-то ещё и говорить не могла, только так резко вскрикну от болей в животике
и тут же замолкну. Происходило это часто, болела грыжей, кал, извиняюсь,
был светлым, как глина. Бабушка поила меня отваром из веток вербы, наверно
и помогало. Когда в животике не болело, рассказывают, что я была невероятно
хорошенькой и умненькой. Бабушка любила на меня глядеть. Рассказывала:
- она на меня так глядит, будто искоса и глазками так водит, водит, будто что-то
понимает… Она и ночами за мной ухаживала, больше некому, все спят
и ворочаются от недовольства. Я ведь чаще кричала ночью. Комната одна, все
в куче, некуда деться. Мама-Люда сильно от меня уставала, не хотела вставать,
надеялась на бабушку. Потом ей больше всех и досталось.
Месяца два мы лежали в больнице, в реанимации. Мне делали вивисекцию
под ключицами, переливали кровь. А мне делалось всё хуже и хуже. Мама-Люда
без слёз не могла про это рассказывать: - типа она открыла глазки и так глянула,
так глянула… Потом вздохнула в последний раз, вытянулась и затихла у меня
на руках… Мне её жальче всего.
По ночам кряхтел и ворочался только дядя. Он с женой приехал откуда-то
в гости и спали на одной узкой кровати. Дедушка жил отдельно, у него была
своя комната в бараке. А мама-Люда с бабушкой на диван-кровати.
Жена дяди должна была тоже скоро рожать мальчика. Я это знала. Мы с ним
переговаривались, когда все отдыхали. Он в утробе – калачиком, я - в люльке,
и болтаем. Не так, конечно, как люди. Мы в этом возрасте выше людей.
Бывало, что во время разговора я как закричу внезапно от боли, он бедненький
пугается, и пытается забиться в маминой утробе в какой-нибудь уголок.
Я родилась легко, а ему трудно придётся. Его мама боялась, что с ним будет
такая же морока, как и со мной. Так и случилось. Его маму положил на
сохранение, делали какие-то уколы, пока однажды у ней не отошли воды.
В тот же вечер ей сделали кесарево сечение и она больше месяца пластом
лежала в больнице, не могла ходить. Страдала от боли непонятно от чего ,
то ли у ней было расхождение костей таза, то ли что-то повредили во
время операции. Вызывали даже профессора из областного центра.
Его маме рекомендовали то капустный сок (такая гадость), то ложечку
армянского коньячку. Дядя мотался из деревни, где жили родители его
жены, в город и обратно, привозя то одно, то другое…
А братик всё это время лежал в детском боксе, питался чужим грудным
молоком. Никто за ним сильно-то и не ухаживал. Он куксился и плакал
от мокрых пелёнок и от мокрицы на спине. Потом его маму выписали
из больницы, они поехали в деревню. Там его застудили и долго мучились.
Дядя меня плохо помнил и долго не вспоминал. Я ему одного простить
не могу – его лень. В нём дремала сила, и он бы мог мне помочь, а он
об этом и не догадывался, или не хотел знать. Иногда он меня гладил
по головке, по животику и я сначала начинала сильно плакать и быстро
переставала, потому что мне было сначала больно, а потом сразу легчало
и я могла целый день лежать спокойно. А он этого не понимал, пугался
моего крика и больше не подходил. А теперь он вспоминает меня часто.
Он хотел бы иметь дочку, назвать её Верочкой, а его жена уже не может
рожать. После той операции её перевязали трубы.
Сейчас мне исполнилось бы ровно 10 лет. Дядя находится далеко от своей
семьи, переживает за неё, такая у него работа. Однажды по какой-то
ассоциации вспомнил обо мне и слёзы выступили на его глазах.
Не знаю как другим, а мне приятно, когда меня вспоминают. Я лежу рядом
с прабабушкой Таней, Татьяной Илларионовной. Это мать моей бабушки
и бабушка моей мамы-Люды. Её похоронили давно, она умерла от сибирки.
Она считает, что все её забыли, за могилкой давно перестали ухаживать,
ей очень обидно и мне её тоже жалко.
В, общем, я собралась в дорогу, мысленно навестила своего дядю, путём
сложных взаимосвязанных событий подкинула ему брошюрку «Знание»
из серии «Знак вопроса». Он прочитал одну статью, это навело его на мысль
написать обо мне, что мне и требовалось.
Людям только кажется, что всё, что с ними происходит – дело случая.
Поступками живых правит злая или добрая воля умерших, кто какую заслужил.
Доказывать эту связь бесполезно. Даже миллион случайностей бессилен
убедить здравствующих здравомыслящих в преднамеренности происходящего
с ними. Ну не будь меня, разве вспомнил бы обо мне дядя, разве пришла бы
ему в голову мысль написать это письмо от моего имени? Если этот простой
пример малоубедителен, не моя вина.
Мама-Люда с бабушкой теперь меня мало вспоминают, у них хватает своих
проблем, связанных с состоянием их собственного здоровья и неприятностей
на работе и в быту. Да ещё живут меж собой как кошка с собакой. И во мне
теперь уже зреет и отпечатывается на душе чувство бездомности и никому
ненужности. А что будет дальше? А дальше будет полное забвение, как
с прабабушкой.
Я никому не мешаю жить, вот только иногда тем или иным способом
подбрасываю коё-кому информацию к размышлению.
Природа то засыпает, то пробуждается от зимней спячки, в воздухе весёлый
птичий гомон, запахи весны. По земле разбросаны миллионы закономерных
случайностей, а люди всё идут и идут мимо, чертыхаясь и спотыкаясь на своих
жизненных колдобинах…