Смеющаяся гордость рек и озер
глава 38
Смертельная ловушка
Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин
Глава 38 Смертельная ловушка
Лин-ху Чун и Ин-ин взглянули друг другу в глаза, в один миг обменявшись множеством бурных переживаний. Рассветное солнце пробилось в окно, и его лучи упали на лежащую на полу бритву – искорки побежали по краю лезвия. Лин-ху Чун подумал: «Вот уж не чаял, что удастся выбраться из этой опасности, как же это нам удалось?».
Внезапно вдалеке послышался шепот нескольких людей. Они были далеко от монастырского терема, и не ясно было, о чем они говорят. Прошло некоторое время, они приблизились, и Лин-ху Чун воскликнул: «Тут люди!»
Едва он это выкрикнул, как тут же понял, что его точки немоты уже разблокированы. Эти точки были заблокированы слабее, чем другие, к тому же его внутренняя сила была мощнее, чем у Ин-ин, поэтому он и заговорил первым. Ин-ин кивнула ему головой. Лин-ху Чун попробовал двинуть руками, но конечности по-прежнему были надежно заблокированы. Послышался громкий разговор – людей было семь или восемь, они подошли к «Висящему в Пустоте» монастырю, и стали восходить в терем Священной Черепахи.
Тут послышался грубый сварливый голос:
- Да в этом монастыре Сюанькунсы, никого не бывает, даже чертей, к чему обыскивать? Однако, осторожность не помешает.
Это был странствующий буддийский аскет Чоу Сун-нянь. Хэшан Си Бао откликнулся:
- Преимущество в верхней позиции, так что займем ее.
Лин-ху Чун тут же попытался активировать внутреннюю энергию, чтобы распечатать точки, но его мастерство было несовершенным – он не до конца овладел внутренней силой, и, чем больше волновался, тем труднее ему было освободиться.
Тут раздался голос Янь Сань-сина: «Господин Юэ обещал, что после того, как выполним его поручение, он передаст нам технику Меча, отвергающего зло, на мой взгляд, девять из десяти, что это не заслуживает доверия. В этот раз мы прибыли на гору Хэншань для серьезной работы, хоть большое дело и и завершилось успехом, но людей в этом участвовало множество, мы не особо и напрягались, с чего ему нам всем и каждому передавать свою тайну»?
Пока он это говорил, люди поднимались наверх, и на последних словах ввалились в комнату, где Лин-ху Чун и Ин-ин, связанные, висели на балке, тут у всех разом вырвался крик удивления.
Ю Сюнь, «Скользкий- в руки не возьмешь», произнес: «А барышня Жэнь как здесь оказалась? О, тут еще какой-то хэшан!» Госпожа Чжан откликнулась: «Кто посмел так бесцеремонно обращаться с барышней Жэнь?»
Она подошла к Ин-ин, и уже хотела начать развязывать, как Скользкий Угорь Ю Сюнь остановил ее: «Госпожа Жэнь, прошу повременить!» Госпожа Жэнь озадачилась: «Чего ждать-то?» Ю Сюнь начал: «Это все так удивительно и неожиданно…», – и в этот миг раздался голос даоса Юй Лина: «Это не хэшан, это … глава клана Лин-ху, это Лин-ху Чун!»
Тут все повернулись, вперившись взглядами в Лин-ху Чуна, и он был моментально узнан. Эти восемь человек исстари трепетали перед Ин-ин, с величайшим почтением относились к Лин-ху Чуну, и в этот миг, застыв, только и глядели друг на друга, не зная, что и делать. Вдруг Ю Сюнь и Чоу Сун-нянь в один голос воскликнули: «Великий подвиг!»
Даос Юй Лин подтвердил: «Так и есть. Они захватили несколько монашек, что за диковина? А вот захватить настоятеля клана горы Хэншань – вот это настоящий великий подвиг. Теперь господин Юэ не сможет не передать нам трактат о мече, отвергающем зло».
Госпожа Чжан произнесла: «Так что же делать?» У всех восьмерых в этот миг одна мысль пронеслась в голове: «Если сейчас отпустить барышню Жэнь, что говорить о том, что не удастся захватить Лин-ху Чуна, нам всем вообще не жить. Так как же быть-то?» Но сказать в присутствии барышни Жэнь, что нельзя ее выпускать, ни у кого язык не поворачивался.
Ю Сюнь захихикал: «Верно говорит пословица, Мелкий душой не благороден, Великий муж – не без коварства!» Не стать Благородным мужем – да и ладно, а вот не стать Великим Мужем – не миновать сожалений! Горьких сожалений!»
Даос Юй Лин произнес: «Так ты говоришь, воспользоваться случаем, и убийством заткнуть рот свидетелю?» Ю Сюнь ответил: «Я не говорил, это ты сейчас сказал». Госпожа Чжан строго заявила: «Божественная Дева облекла нас великими милостями, кто осмелится отнестись к ней без уважения, я первая буду против!»
Чоу Сун-нянь спросил: «Ты до сих пор готова ее отпустить, неужели она сможет теперь быть с нами в ладу? К тому же, разве она позволит нам захватить Лин-ху Чуна?»
Госпожа Чжан ответила: «Так или иначе, но мы вошли в клан Хэншань. Обманывать учителей и восставать против школы – это несправедливость». С этими словами она протянула руку, чтобы развязать веревки Ин-ин.
Чоу Сун-нянь сурово крикнул: «Остановись!» Госпожа Чжан отозвалась: «Ты чего орешь, хочешь людей запугать?» Раздался шелест – Чоу Сун-нянь выхватил из ножен Цзе дао – нож буддиста. [Нож буддиста. Либо очень маленький нож с коротким лезвием для мелкой починки, хозяйственных целей. Либо сломанный боевой клинок с укороченным лезвием, без острия.]
Госпожа Чжан в тот же миг выхватила из-за пазухи короткий меч, намереваясь рассечь веревки, связывавшие ноги и руки Ин-ин. Она считала, что у Ин-ин высочайшее гунфу, достаточно рассечь веревки – и она тут же освободится, даже если все семеро нападут разом, беды не будет. Замелькали клинки – Чоу Сун-нянь рубанул, госпожа Чжан трижды кольнула его, принудив отступить на два шага.
Остальные, увидев, что путы Ин-ин рассечены, в панике бросились к дверям, чтобы первыми бежать вниз по лестнице, но заметили, что Ин-ин упала, а на ноги встать не смогла. Тогда до них дошло, что у Ин-ин точки заблокированы, и они стали понемногу возвращаться.
Скользкий Угорь расплылся в улыбке: «Я же говорил, мы тут все добрые друзья, к чему за сабли хвататься, разве это не вредит духу дружбы?»
Чоу Сун-нянь вскричал: «Если разблокировать точки барышне Жэнь, разве мы в живых останемся?» Он бросился с клинком в руках на госпожу Чжан, и его «Цзе Дао» жестко сшибся с ее коротким мечом. Чоу Сун-нянь был и высок, и силен, «Нож запрета» у него также был весьма тяжелым, но, в рукопашном бою с госпожой Чжан этот странствующий аскет вдруг не смог ни на тончайшую нить получить преимущество. Ю Сюнь рассмеялся:
«Не деритесь, не деритесь, обсудим все не торопясь». Держа в руках складной веер, он направился к ним с увещеваниями. Чоу Сун-нянь взревел: «Катись отсюда, не мешайся под ногами!» Ю Сюнь рассмеялся: «Слушаюсь, слушаюсь», – он развернулся, его правая рука с веером совершила молниеносное движение, и госпожа Чжан издала горький стон. В веере «Скользкого Угря» был железный каркас, и одна из спиц пронзила госпоже Чжан горло. Ю Сюнь рассмеялся: «Мы все свои люди, я же тебе советовал не хвататься за оружие, а ты меня не слушалась, разве это по-дружески?» Он выдернул веер из раны, и из горла госпожи Чжан хлестнула свежая кровь.
Для всех это было абсолютно неожиданно, Чоу Сун-нянь в испуге отступил назад, разругался: «Мать твою так, черепаший сын, оказывается, ты мне помогал».
Ю Сюнь рассмеялся: «Если тебе не помогать, кому помогать?» Обернулся, и обратился к Ин-ин: «Барышня Жэнь, ты – бесценное сокровище Главы Учения Жэнь, мы все его уважаем, так что пойдем тебе на уступку. Однако, мы тебя не только уважаем, но и побаиваемся, ведь только у тебя есть противоядие от пилюль «трех трупов мозга и духа». Не стоит и говорить Божественной Деве, что нам нужно это противоядие». Остальные шестеро поддержали: «Да, верно! Взять у нее противоядие, и избавиться от нее, как свидетеля». Даос Юй Лин изрек: «Но сперва все должны принести клятву, если хоть один человек об этом проболтается, то пусть пилюля «Трех трупов» тут же поразит его мозг». Все эти люди прекрасно понимали, что не убить Ин-ин не получится, но они трепетали перед ее отцом, Жэнь Во-сином. Если слух об этом деле просочится, то, хоть реки и озера и велики, а скрыться будет негде.
Семеро тут же принесли клятву.
Лин-ху Чун прекрасно понимал, что эти семеро, едва принесут клятву, как тут же покончат с Ин-ин, поэтому он тронул внутреннюю энергию, и несколько раз попытался разблокировать запечатанные точки, но все было безрезультатно. Он в панике бросил взгляд на Ин-ин, но увидел, что оба ее прекрасных глаза внимательно всматриваются в него без всякой тревоги и волнения, и у него на сердце тут же полегчало: «Так или иначе, все равно придется умирать, мы уйдем вместе, это тоже прекрасно».
Чоу Сун-нянь обратился к Ю Сюню: «Действуй». Ю Сюнь произнес: «Странствующий аскет Чоу все делает легко и непринужденно, среди нас он самый мужественный герой, так что прошу тебя действовать». Чоу Сун-нянь разругался: «Не приступишь к делу, так я сначала тебя зарежу». Скользкий Угорь расхохотался: «Раз брат Чоу не смеет, так может быть, брат Янь начнет действовать?» Чоу Сун-нянь заорал: «Бабушку твою так, отчего это я не смею? Просто сегодня Лаоцзы не собирается людей убивать».
Даос Юй Лин произнес: «Кто бы не взялся за дело, остальные его поддержат, все равно ведь никто не проболтается». Хэшан Си Юй – «Западное Сокровище», произнес: «Раз все в одинаковом положении, тогда следует просить брата даоса взяться за дело». Янь Сан-син не выдержал: «Да что вы все увиливаете? Если говорить начистоту, то никто никому не доверяет. Давайте все обнажим оружие, и одновременно обратимся к барышне Жэнь». Хотя они все были злодеями последнего разбора, но, даже твердо решив убить Ин-ин, не смели говорить неучтиво в ее присутствии.
Ю Сюнь произнес: «Погодите, дайте, я сначала заберу противоядие, потом поговорим». Чоу Сун-нянь оборвал его: «С какой стати ты первым заберешь? Ты его заполучишь, будешь людей шантажировать, дай-ка я возьму». Ю Сюнь ответил: «Если ты возьмешь, кто опровергнет, что тогда ты нас станешь шантажировать?» Даос Юй Лин вмешался: «Да не тяните время! Затяните, что у нее точки разблокируются, вот тогда всем худо будет. Сначала убьем человека, потом разделим противоядие!» Раздался шелест – он вытянул из ножен длинный меч. Остальные также один за другим обнажили клинки, и стали кругом вокруг Ин-ин.
Ин-ин видела, что пришел ее смертный час, и неотрывно глядела на Лин-ху Чуна, думая о том, что проведенные с ним дни были полны медовой сладостью, и в уголках ее губ появилась мягкая улыбка.
Янь Сан-син крикнул: «Я сосчитаю до трех, и все вместе – действуем! Раз, два, три!» Он крикнул «Три», семь клинков разом рванулись к телу Ин-ин. Но кто ожидал, что, приблизившись к ней на пол-локтя, они разом остановятся?
Чоу Сун-нянь разругался: «Трусливые черти, почему струсили убивать? Думаете, если убьет другой, на вас вины не будет!» Хэшан Си Бао оправдывался: «Ты больно смелый, однако твой Цзе Дао тоже не рубанул!» Каждый из семерых втайне желал, чтобы убийство совершил другой, а его клинок кровью не обагрился, оказалось, что убить человека, перед которым они не так давно трепетали, вовсе не простое дело. Чоу Сун-нянь произнес: «Давайте еще раз!
На этот раз, чей клинок остановится, тот будет черепашьим сыном и дураком, шалавиным воспитанником, хуже свиньи и пса! Я считаю до трех.
Раз, два, три». Не успел он договорить «Три», как Лин-ху Чун крикнул: «Меч, отвергающий зло!»
Семеро услыхали, и в тот же миг повернули головы, четверо даже спросили: «Что?» Когда Юэ Бу-цюнь на алтаре Неба ослепил Цзо Лэн-чаня при помощи своих методов «Меча, отвергающего зло», слава об этом пронеслась по всему миру боевых искусств, эти семеро страстно завидовали, днями и ночами только и думали о трактате о «Мече, отвергающем зло».
Лин-ху Чун начал декламировать: «Би Се цзянь фа, искусство меча величайшее. Сначала учат энергию меча, затем учат дух меча. Когда энергия меча заложена в основу, техника меча становится очищенной. Как вскармливать энергию меча, как порождать дух меча? Здесь собраны тайные секреты удивительного искусства». Едва он произнес эти семь фраз, как все семеро отошли от Ин-ин, и придвинулись к нему.
Чоу Сун-нянь, услыхав, что тот остановился, спросил: «Это… это и есть трактат о мече, отвергающем зло?» Лин-ху Чун ответил: «Если это не трактат о мече, отвергающем зло, это что, трактат о зле, отвергающем меч?» Чоу Сун-нянь приказал: «Продолжай читать». Лин-ху Чун продолжил: «Путь изучения тренировки энергии: прежде всего придавай значение искренности, концентрируй свои мысли, в сердце не держи мирской пыли», – он прочитал до этого места, и снова остановился. Хэшан Си Бао стал его подгонять: «Читай дальше, читай дальше!» Даос Юй Лин меж тем вполголоса повторял фразы за Лин-ху Чуном, старательно запоминая: «Путь изучения тренировки энергии: прежде всего придавай значение искренности, концентрируй свои мысли, в сердце не держи мирской пыли».
На самом деле Лин-ху Чун никогда прежде не видел трактата о мече, отвергающем зло, то, что он декламировал, было всего-навсего устными наставлениями по мечу горы Хуашань. Он просто заменил фразу «Методы меча горы Хуашань – легкие и проворные», на фразу: «Методы меча, отвергающего зло – искусство меча величайшее». Это было песенное наставление о «Мече энергии», которое ему в свое время передал Юэ Бу-цюнь, иначе откуда бы там взяться таким словам: «Сначала учат энергию меча, затем учат дух меча». Ведь Лин-ху Чун прочел мало книг, иероглифов знал немного, разве мог бы он сам в спешке так красноречиво составить правдоподобный текст? Но Чоу Сун-нянь и другие, во-первых, никогда не слышали песенного заклинания о мече горы Хуашань, во-вторых, они были просто помешаны на «мече, отвергающем зло», едва услышали, как кто-то произнес «Би Се цзянь фа», так они совсем головы потеряли, разве было у них время тщательно анализировать – истинный это текст, или поддельный?»
Лин-ху Чун продолжил декламировать: «Медленная и плавная, энергия меча обильная, меч Би Се едва пускают в дело – убивает все подчистую…» Вот это «Убивает все подчистую», он из озорства от себя добавил, в методах хуашаньского меча такой фразы вовсе не было, он дочитал до этого места, и остановился: «Это, как его там…
Там дальше было, вроде, убивает все подчистую, методы меча не ловкие, или нет – что-то нечетко помню».
Хэшан Си Бао и другие стали спрашивать: «Где трактат Би Се?» Лин-ху Чун ответил: «Этот трактат о мече… при мне его нет». Говоря, он зыркнул взглядом по своему животу. Эта фраза вышла точь-в-точь как в том рассказе про человека, который поставил табличку «В этом месте не спрятано триста лян серебра». Едва он это сказал, как четыре руки рванулись шарить у него за пазухой – это были Чоу Сун-нянь и хэшан Си Бао. Внезапно они издали мучительный стон – у хэшана Си Бао черепная коробка треснула так, что мозги разбрызгались, а Чоу Сун-нянь был со спины насквозь пронзен длинным мечом – это Янь Сань-син и даос Юй Лин показали свое коварство.
Янь Сань-син заметил с ледяной усмешкой: «Ребята с таким трудом добыли этот трактат о мече, отвергающем зло, едва он обнаружился, как эти два черепашьих дурака захотели в одиночку присвоить, не слишком ли им это жирно будет?» Раздались звуки пинков, и два трупа были отброшены прочь.
Поначалу Лин-ху Чун стал читать свой ложный трактат Би Се, чтобы оттянуть время для жизни Ин-ин – в экстремальных ситуациях находится мудрое решение. Он переключил на себя их внимание, первоначально только надеясь, что со временем их точки сами разблокируются, но средство неожиданно оказалось весьма эффективным, он заставил противников пойти на взаимное истребление – и вот теперь их из семерых осталось только пятеро – он невольно втайне обрадовался.
Ю Сюнь произнес: «Есть ли этот трактат меча у Лин-ху Чуна при себе, никто точно не знает, а мы уже друг друга убивать начали, не поспешили ли мы немно…» Не успел он договорить, как Янь Сань-син уставился на него бешеным взглядом маньяка: «Ты говоришь, что мы поспешили, значит, ты не согласен с нами, так? Уж не захотел ли ты единолично присвоить трактат о мече?» Ю Сюнь ответил: «Единолично владеть не осмелюсь, вон, у уважаемого хэшана от такого мозги полопались, что тут забавного? Тем не менее, этот трактат о мече знаменит во всей Поднебесной, ребята всегда собирались вместе посмотреть, раскрыть свои горизонты». «Удивительные Кипарис и Павловния» в один голос поддержали: «Верно, единолично никто не может владеть, а вот поглядеть хочется».
Янь Сань-син обратился к Ю Сюню: «Хорошо, иди, обыщи мальца, вытащи трактат о мече у него из-за пазухи». Ю Сюнь с улыбкой покачал головой: «Ничтожный не дерзает лично брать, и первым смотреть. Брат Янь, возьми ты, и сам нам покажи, этого будет вполне достаточно». Янь Сань-син обратился к даосу Юй Лину: «Тогда ты иди возьми!» Юй Лин тоже отказался: «Все же лучше брату Яню первым взять». Янь Сань-син взглянул на оставшихся двоих, но «Удивительные Павловния и Кипарис» тоже отрицательно покачали головами. Янь Сань-син разгневался: «Вы, четверо черепашьих выродков, что задумали? Думаете, Лаоцзы руку за трактатом о мече протянет, а вы воспользуетесь случаем, и убьете Лаоцзы, да только человек по фамилии Янь на вашу уловку не попадется!» Пятеро уставились друг на друга, никто не желал уступать, и обстановка превратилась в тупиковую.
[Если кто-то забыл, то в криминальном сообществе «Лаоцзы» – это не имя древнего философа, а способ ритуально унизить собеседников. Если человек называет себя «Лаоцзы», то есть «Старший», то они автоматически становятся «Сяоцзы» – малявками.
«Удивительные Павловния и Кипарис» – это пара нищих, мужчина и женщина, оба одноглазые, но на разные глаза, и оба хромые; с золотыми костылями, которые им служат собственно, и оружием.]
Лин-ху Чун испугался, что они снова захотят убить Ин-ин, и произнес: «Да вы не торопитесь, дайте-ка мне еще раз вспомнить, эх, меч Би Се едва пускают в дело – убивает все подчистую, убивает не подчистую, методы меча не ловкие… нет, не так, методы меча не эффективные, зачем в одиночку завладевать? Скверно, скверно, этот трактат о мече такой сложный для понимания, вообще ничего невозможно вспомнить».
Те пятеро всем сердцем стремились получить трактат, услыхав грубые и неизящные рифмы заклинаний меча, до зуда в сердце хотели завладеть им.
Янь Сань-син махнул саблей и заорал: «Если мне нужно будет подойти к мальцу, и взять трактат, так это нетрудно. Вы, четверо, отойдите к дверям, вы же такие мерзавцы, стоит Лаоцзы руку за трактатом протянуть, так вы его истычете своими клинками и костылями в самое сердце». «Удивительные Павловния и Кипарис» без звука тут же отошли назад, даже вышли за дверь. Ю Сюнь захихикал, но тоже отступил. Даос Юй Лин замялся, но тоже отступил на несколько шагов. Янь Сань-син прикрикнул: «Вы, двое, тоже ступайте за дверь!» Даос Юй Лин произнес: «Ты чего разорался? Лаоцзы, если захочет, то выйдет, не захочет – не выйдет, тебе какое дело?» Хоть несогласие и выразил, а тем не менее, все же вышел с остальными за дверь. Там они вчетвером и стояли, вперившись взглядами в Янь Сань-сина, размышляя, что «Висящий в пустоте» храм расположен над пропастью, выйти из помещения можно только по лестнице, на небо он не взлетит, даже если и завладеет трактатом о мече.
Янь Сан-син обернулся спиной к Лин-ху Чуну, внимательно глядя на дверь, чтобы его сообщники не совершили внезапного нападения, и начал левой рукой вслепую шарить у Лин-ху Чуна за пазухой. Не нашарив там книги, взял свою одиночную саблю в зубы, грубо схватил Лин-ху Чуна левой за шиворот, а правой полез искать более тщательно. Но, едва он приложил силу к левой руке, тут же почувствовал, как его внутренняя сила стала из нее вытекать, он испугался, и дернул руку к себе, но разве мог он предположить, что она будто приклеется к груди Лин-ху Чуна. Чем больше он пугался, тем больше терял силу, чем больше пытался использовать внутреннюю энергию, тем сильнее была утечка. В отчаянии пытаясь спастись, он бросил в дело всю свою внутреннюю силу, она хлынула, будто на большой реке прорвало дамбу.
В критический момент, когда энергия пробилась к самому сердцу, Лин-ху Чун только обрадовался, и сказал: «И нужно тебе было перекрывать мой канал сердца?
Ладно, давай-ка я лучше тебе сразу передам все секретные заклинания меча!» Он начал беспорядочно двигать губами, изображая, что что-то шепчет на ухо Янь Сан-сину. Даос Юй Лин стоял в дверях, и тут же заметил это, решив, что Лин-ху Чун и в самом деле передает устно формулы трактата о мече, а он и полслова не слышит, вот ведь ущерб! Он тут же рванулся внутрь, и приблизился к телу Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун произнес: «Так и есть, это тот самый трактат о мече. Вытаскивай, пусть все увидят». Но левая рука Янь Сан-сина намертво прилипла к груди Лин-ху Чуна, куда там вытащить!
Даос Юй Лин решил, что Янь Сан-син нащупал у Лин-ху Чуна за пазухой трактат, а виду не подает, не вытаскивает, и другим показывать не хочет – значит, решил присвоить. Он тут же запустил руку за пазуху Лин-ху Чуна, желая отобрать трактат, но тут и прилип.
Лин-ху Чун закричал: «Эй, эй! Вы так трактат о мече в клочки изорвете, никто другой прочитать не сможет!»
Удивительные Кипарис и Павловния переглянулись, блеснуло золотое сияние – их золотые костыли взметнулись, и опустились на головы Янь Сан-сина и даоса Юй Лина, разбрызгивая мозги из разбитых черепов. Едва эти двое умерли, как их энергии рассеялись, их руки отлипли от Лин-ху Чуна, и два мертвых тела повалились друг на друга.
Неожиданно получив внутреннюю силу от этих двоих, Лин-ху Чун не только разблокировал свои точки, но и понял, как много у него энергии осталось. Он тут же перевел ее в силу мышц, веревки на руках лопнули и упали к его ногам. Он сунул руку, и нашарил за пазухой рукоятку короткого меча: «Трактат о мече здесь, кто хочет забрать – прошу!»
Удивительные Кипарис и Павловния были тугими на сообразительность, даже не задумались, как у него руки свободными оказались, услыхали, что им предложен трактат о мече, обрадовались, и тут же протянули руки. Но вдруг мелькнула белое сияние, и раздалось два шлепка – правые кисти рук обоих упали на пол – меч снес их на уровне запястий. Двое издали вопль ужаса, и отпрыгнули назад. Лин-ху Чун разрезал мечом веревки на ногах, прыгнул вперед, закрывая собой Ин-ин, обратился к Ю Сюню: «Методы меча ловкими бывают, кого хочешь начисто убивают! Брат Ю, ты хочешь или не хочешь взглянуть на трактат о мече?»
На что уж Ю Сюнь был пройдоха, но в этот миг он от страха позеленел, его голос задрожал: «Благодарю, я… я не хочу смотреть».
Лин-ху Чун рассмеялся: «Да без церемоний, немного поглядеть – вреда не будет». А сам протянул левую руку, и стал растирать спину и поясницу Ин-ин, чтобы разблокировать ей точки.
Ю Сюнь дрожал крупной дрожью: «Лин-ху княж… княжич… Лин-ху ве… вели… великий рыцарь, ты…
…ты…ты…» Его ноги подогнулись, он рухнул на колени: «Ничтожный заслуживает десять тысяч казней за свои преступления, да что там говорить… все бесполезно, если Святая Дева и Глава фракции даруют жизнь, ничтожный пойдет в огонь, пойдет в воду…»
Лин-ху Чун рассмеялся: «В изучении меча Би Се, первый раздел состоит как раз в том, чтобы уметь вовремя пошутить!» Скользкий Угорь непрерывно стучал лбом по полу: «Святая Дева и Глава фракции великодушны и щедры, в воинском сообществе об этом известно всем и каждому, сегодня позволили ничтожному заслугами смыть вину, ничтожный обязательно расскажет об этом благодеянии всем людям рек и озер…
… Нет, нет, нет…» Только он выговорил слово «благодеяние», как понял, что этими словами вверг себя в новую беду – Ин-ин больше всего не хотела, чтобы среди рек и озер ее имя обсуждалось вместе с Лин-ху Чуном, он хотел бы вернуть свои слова, но это было невозможно.
Ин-ин взглянула на пару Удивительных Павловнии и Кипариса, у обоих только что были отрублены кисти правых рук, кровь хлестала, но, удивительно – у обоих на лицах не было ни капли испуга, она спросила: «Вы, двое – муж и жена?»
Мужчину из этой пары звали Чжоу Гу-тун – Чжоу Одинокая Павловния, даму звали Ву Бо-ин – Ву Превосходный Кипарис. Чжоу Гу-тун ответил: «Мы пали от твоей руки, хочешь убивать – убивай, хочешь пытать – пытай, к чему разговоры разговаривать?» Ин-ин понравилась его гордость, она ледяным тоном повторила вопрос: «Я вас спросила, вы являетесь мужем и женой?» Ву Бо-ин произнесла: «Мы с ним вовсе не являемся официальными супругами, но уже более двадцати лет мы гораздо ближе друг к другу, чем иные женатые».
Ин-ин произнесла: «Из двоих в живых останется лишь один. У вас обоих по одной руке и ноге не хватает, да еще и без…» Она вспомнила, что у ее родного отца, как и у них, не хватает одного глаза, замялась, и произнесла: «Вы двое, начинайте, убивайте друг друга, выжившего отпущу на свободу!»
Кипарис и Павловния в один голос крикнули: «Прекрасно!» Сверкнули золотые костыли, и каждый что было силы нанес удар по своей собственной голове.
Ин-ин крикнула: «Погодите!» С длинным мечом в правой руке и коротким мечом в левой рванулась навстречу, раздался лязг – два тяжелых золотых костыля зазвенели о сталь. Ее левая рука была слабее, и Ву Бо-ин сумела-таки попасть себе по лбу – из раны тут же хлынула свежая кровь.
Чжоу Гу-тун вскричал: «Я убью себя, у Святой Девы добродетель подобна горе, она отпустит тебя, разве это не здорово?» Ву Бо-ин отвечала: «Разумеется, это я должна умереть, живи ты, о чем тут спорить?»
Ин-ин кивнула головой: «Очень хорошо, вы двое очень любите друг друга, это внушает уважение, живите оба. Быстрее перевязывайте свои раны». Двое, едва услышали, тут же отбросили свои костыли, и ринулись друг к другу, чтобы перевязать раны партнера. Ин-ин произнесла: «Но есть одна вещь, вам надлежит выполнить одно мое важное поручение». Чжоу и Ву тут же откликнулись согласием. Ин-ин произнесла: «После того, как спуститесь с горы, немедленно официально поклонитесь друг другу, вступив в брак. Вы, двое, путешествуете вместе, а брак не заключа… брак не заключа… ете…» Она изначально хотела добавить «куда это годится», но вдруг осознала, что они с Лин-ху Чуном тоже путешествуют вместе, а брак не заключили, и ее щеки тут же запылали. Чжоу и Ву взглянули друг на друга, и согнулись в благодарном поклоне.
Ю Сюнь произнес: «Божественная Дева богата добродетелью и справедливостью, не только пощадила ваши жизни, но и распорядилась о главном событии в вашей судьбе. Вам, двоим новобрачным, несказанно повезло. Я всегда знал, что Божественная Дева относится к подчиненным наилучшим образом».
Ин-ин задала вопрос: «В этот раз вы пришли на гору Хэншань, повинуясь чьему приказу?» Ю Сюнь отвечал: «Ничтожный поддался на уловку этой собачьей морды, господина Юэ Бу-цюня. Этот хуашаньский Юэ Бу-цюнь сказал, что у него приказ от главы учения Жэня переловить всех монашек школы Северная Хэншань и доставить их всех на Утес Черного Дерева, говорят, это приказ, самого главы учения Жэнь Во-сина». Ин-ин спросила: «У Юэ Бу-цюня в руках был приказ с утеса Хэйму?» Ю Сюнь ответил: «Да! Да! Ничтожный внимательнейшим образом изучил приказ, это достоверно был приказ с утеса Хэйму, а ничтожный всецело предан главе учения и Божественной Деве, иначе как бы ничтожный стал подчиняться этой песьей морде Юэ Бу-цюню?»
Ин-ин размышляла: «Но как же Юэ Бу-цюнь сумел получить приказ нашего учения? А, он получил пилюлю «Трех трупов», должен повиноваться приказам главы учения, и батюшка дал ему это поручение».
Снова спросила: «Юэ Бу-цюнь также сказал, что после выполнения дела, он передаст вам методы «Меча, отвергающего зло», так или нет?»
Ю Сюнь снова застучал лбом об пол: «Этот собачья голова Юэ Бу-цюнь только и умет людей морочить, разве ему кто-нибудь может поверить?" Ин-ин спросила: "Вы сейчас говорили, что поднялись на гору Хэншань с важным заданием, совершили великий подвиг, покрыли себя заслугами". Ю Сюнь ответил: "Да некоторые все колодцы на горе Хэншань отравили сонным зельем, чтобы все наставницы горы Хэншань потеряли сознание. К тому же и на внешнем дворе также по неясным причинам подкинули дурманящее средство, там тоже все без сознания.
Сейчас, уже отправлены на утес Хэйму". Лин-ху Чун торопливо спросил: "Убитые и раненые есть?" Ю Сюнь ответил: "Убили человек восемь-девять, все с внешнего двора. Не на всех средство подействовало, они вздумали сопротивляться, пришлось убить". Люн-ху Чун спросил: "Кто эти убитые?" Ю Сюнь ответил: "Ничтожный их имен не знает. Драгоценных друзей уважаемого великого великого рыцаря Лин-ху среди них нет". Лин-ху Чун покивал головой, на сердце у него немного полегчало.
Ин-ин произнесла: "Нам пора". Лин-ху Чун ответил: "Хорошо". Он поднял с пола длинный меч хэшана Си Бао и рассмеялся: "Посмойдем, сперва поквитаемся с этой чертовой ведьмой".
Ю Сюнь затянул: "Премного благодарен Божественной Деве и главе клана Лин-ху за то, что пощадили жизнь". Ин-ин ответила: "К чему так много церемоний?" Она махнула левой рукой, короткий меч полетел, раздался глухой звук, и меч пронзил грудь Скользкому Угрю. Так попрощался с жизнью Ю Сюнь, "В руки не возьмешь".
Двое плечом к плечу пошли вниз из терема. На горе было тихо, только птицы распевали свои песни.
Ин-ин с Лин-ху Чуном переглянулись, и облегченно вздохнув, рассмеялись. Лин-ху Чун вздохнул: "Лин-ху Чун обрил голову и превратился в монаха, нынче вошел во Врата Пустоты. Мирянка, мы теперь должны идти порознь". Ин-ин понимала, что он шутит, но чувствам не прикажешь, она забеспокоилась, и схватила его за руку: "Чун гэ, ты... ты не шути так надо мной, я... я..."
Она только что, метнув меч, не моргнув глазом, убила Ю Сюня, но сейчас, при этих словах, в ее голосе послышалась настоящая тревога. Лин-ху Чун был тронут, немедленно хлепнул себя рукой по лысой голове: "Но в этом мире разве найдется другая такая девушка, подобная прекрасному цветку и чистой яшме, великий хэшан уж лучше останется мирянином".
Ин-ин кокетливо рассмеялась: "Я-то думала, что, после того, как я убила Скользкого Угря, в воинском сообществе уж и не осталось таких изворотливых пройдох, вот уж не ожидала... хи-хи!" Лин-ху Чун рассмеялся: "Да ты мою лысину потрогай, вот ведь какая скользкая". Ин-ин покраснела, кашлянула: "Давай-ка серьезно поговорим. Сестры клана Хэншань похищены на утес Хэйму, надо их спасать, это крайне опасно, к тому же очень повредит моим отношениям с батюшкой..."
Лин-ху Чун продолжит: "И еще больше повредит моим отношениям с тестем". Ин-ин метнула на него взгляд, но в сердце у нее стало сладко-сладко. Лин-ху Чун произнес: "Дело не терпят отлагательств, надо спешить, перекрыть дорогу и спасать людей". Ин-ин откликнулась: "Убьем всех до единого, свидетелей не оставим, чтобы батюшка не узнал, да и ладно". Она сделала несколько шагов, и тяжело вздохнула.
Лин-ху Чун ясно понимал, каково у нее на сердце, легко говорить, что дело не дойдет до ушей Жэнь Во-сина. Он-то глава фракции, его людей взяли в плен, как не идти на выручку? Но ей придется нарушить приказ отца, и она вызвалась на это без сожалений.
Он решил, что раз ситуация дошла до этой точки, то надо объясниться. Протянул свою левую руку, и взял ее за правую. Ин-ин слегка напряглась, но, увидев, что вокруг не было ни одного человека, позволила ему держать себя за руку. Лин-ху Чун произнес: "Ин-ин, я очень хорошо понимаю, что у тебя на сердце. Это дело сильно повредит вашим отношениям с отцом, мне очень неловко". Ин-ин ответила: "Так и есть. На самом деле, отец очень любит тебя, к тому же ты – единственный преемник его волшебного искусства". Лин-ху Чун откликнулся: "Да не собираюсь я заключать альянс с Волшебным Учением, ну их, все эти "Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединим реки и озера", "Талант, совершенный в гражданском поприще и воинской добродетели, благодетель народа" – тошнит меня от этого". Ин-ин произнесла: "Я знаю,поэтому никогда и одним словом тебе этого не советовала.
Если ты вступишь в Волшебное Учение,потом станешь его главой, с утра до вечера будешь слушать эту лесть, так что... так что уже никогда не будешь таким, как теперь. Эх, захватил батюшка утес Черного Дерева, и его характер тут же так быстро изменился".
Лин-ху Чун произнес: "Но мы не можем провинитться перед твоим батюшкой". Он поднял правую руку, и положил на ее кисть: "Ин-ин, после того, как спасем монашек Хэншани, тут же устроим свадьбу, без всяких родительских указов, свах и лишних ритуалов.
Мы покинем воинское сообщество, запечатаем мечи, и заживем жизнью отшельников, не будем лезть в дела посторонних, нарожаем детишек".
Поначалу Ин-ин с радостью слушала его слова, была серьезна, хоть и покраснела, но в конце его речи она дернулась, и вырвала свою ладошку из его рук.
Лин-ху Чун рассмеялся: "Если станем мужем и женой, неужели детишки не появятся?" Ин-ин сердито бросила: "Еще раз будешь глупости говорить, три дня не стану с тобой разговаривать". Лин-ху Чун знал, что у нее слова с делом не расходятся, высунул несколько раз язык, рассмеялся: "Хорошо, шутки в сторону, надо с делами поспешить. Поднимемся на вершину Созерцания Сущности, посмотрим, что там".
Они использовали гунфу легкости, напрямик поднялись на вершину Созерцания Сущности, увидели, что в Бесцветной Обители никого нет, только пустые дома монашек, в кругом разбросаны вещи и одежда, мечи и сабли в беспорядке валяются на земле. К счастью, нигде не было следов крови – похоже, что никого не ранили. Они спустились в долину Тун Ву, на внешнем дворе тоже не было ни души, но повсюду в беспорядке были выставлены закуски и вино. Лин-ху Чун страсть, как любил выпить, но вот из этого угощения он бы не рискнул отведать и глоток, произнес: "Я жутко голоден, давай поскорее спустимся с горы,найдем еды и хмельного".
Ин-ин оторвала от его длинного халата рукав, и обкурутила вокруг головы. Лин-ху Чун рассмеялся: "Вот теперь правильно, а то получится, что хэшан таскается с девушкой из приличной семьи, это совсем неприлично бы выглядело". Когда спустились с горы, была уже глубокая ночь, насилу нашли маленький кабачок, и там уже наелись досыта.
Они нашли тропинку в сторону Утеса Черного Дерева, собрались с силами для погони, промчались больше, чем одну стражу, и вдруг услыхали за горой голоса – кто-то бранился. Они остановились, прислушиваясь, показалось, будто это шестеро святых из Персиковой Долины. Они помчались на голос, постепенно стало слышно лучше, это и в самом деле были эти шестеро. Ин-ин тихим голосом спросила: "С кем это спорят шестеро драгоценных?"
Они прошли горную долину, прячась за стволами деревьев, и увидели шестерых святых из Персиковой Долины, обступивших плотным кольцом какого-то человека – шел жаркий бой. Этот человек перемещался с фантастической быстротой, был виден только расплывающийся силуэт, мелькающий меж шестерых братьев. Очевидно это была матушка И Линь, которая в монастыре Висящем в Пустоте, прикидывалась глухонемой служанкой. Раздался сдвоенный треск, и Корень Персика вместе с Плодом Персика с оханьем схватились за головы – каждый получил по звонкой оплеухе.
Лин-ху Чун очень обрадовался, и прошептал: "Ага, полгода пролетело, пора займ возвращать, пойду-ка, обрею ей голову".
[Он использует поговорку "Долговые обязательства на шесть месяцев, не успел оглянуться – пора возвращать". Это крестьянская поговорка о займе на посев со сроком расплаты к урожаю.]
Он схватил меч, и бросился вперед, понимая, что шестеро братьев для этой женщины не соперники.
Тут послышались шлепки ударов, частые, как мелкий жемчуг на нити – шестеро братьев получили множество оплеух. Шестеро святых из Персиковой Долины пришли в неописуемый гнев, только и жаждали ухватить эту пожилую матушку за руки - за ноги, и разорвать на четыре куска. Но эта матушка двигалась необычайно быстро, несколько раз братья имели шанс схватить ее, но каждый раз им не хватало буквально вершка, она успевала не только ускользнуть от захвата, но и всыпать им хорошеньких оплеух. Однако, она понимала, что шестеро святых из Персиковой Долины необычайно мощные соперники, рано или поздно, она устанет, нанесет два удара, а остальные четверо тут же вцепятся ей в конечности. Они бились еще некоторое время, и вдруг матушка нанесла две мощные оплеухи, и внезапно отпрыгнула назад, вырываясь из кольца. Она бешено помчалась прочь, будто молния, шестеро братьев тут же поняли, что им ее не догнать, и в отчаянии издали горестный вопль.
Лин-ху Чун выставил меч поперек ее пути, вскричал: "Куда побежала?" Мелькнули белые искры, и меч уставился ей в горло. Эта атака была очень опасной, матушка вздрогнула, поспешно отклонила голову. Лин-ху Чун перевел меч ей на правую руку, уклониться у нее уже не получилось, и она отпрыгнула назад на два шага. Лин-ху Чун тут же пошел за ней, наседая. Теперь, когда у него в руках был меч, разве она могла оказать ему достойное сопротивление? Меч трижды свиснул, и она отступила еще на пять шагов. Если бы ему нужно было лишить ее жизни, то эта матушка уже давно бы была мертва.
Под радостные крики шестерых святых из Персиковой Долины, Лин-ху Чун приставил острие меча к груди матушки. Тао Гэнь прежде выжидал, теперь настал удобный момент, чтобы броситься, и тут же четверо братьев схватили ее за конечности. Лин-ху Чун крикнул: "Не вредите ей!" Тао Хуа размахнулся, собираясь залепить ей затрещину. Лин-ху Чун крикнул: "Сперва подвесим ее, потом поговорим". Тао Гэнь откликнулся: "Верно, веревку тащи, тащи веревку!"
Но веревки ни у кого при себе не было, вокруг была местность совершенно пустынная, Тао Хуа и Тао Гань бросились на поиски, но все было тщетно. В какой-то момент четверо братьев ослабили хватку, матушка дернулась, и кувырком бросилась на замлю, собираясь ускользнуть, у нее почти получилось, но вдруг она почувствовала тонкий укол в спину напротив сердца – это Лин-ху Чун с криком "Замри", приставил к ее спине меч, прижимая к земле. Матушка почувствовала, что кончик меча пронзил ей кожу, и от ужаса изменилась в лице, замерев на месте.
Шестеро братьев подскочили, и заблокировали ей точки на руках и ногах. Тао Гань, растирая опухшую от ударов физиономию, двинулся к ней, чтобы поквитаться. Лин-ху Чун представил огорченное лицо И Линь, и произнес: "Погоди, давай, подвесим ее сначала". Шестерым братьям эта мысль пришась по душе, и они тут же двинулись в лес на поиски веревки.
Лин-ху Чун спросил у них, почему они стали драться с этой женщиной. Тао Чжи ответил: "Мы, шестеро братьев, прямо на этом месте сели, желая справить великую нужду, испытывали необычайный подъем и воодушевление, как вдруг бешено примчалась эта женщина, и давай нас выспрашивать, не видали ли мы маленькую монашку. Говорила весьма неучтиво, к тому же испортила нам все удовольствие от ..." Ин-ин услыхала это непотребство, наморщилась, и поспешила в сторону.
Лин-ху Чун рассмеялся: "Да уж, у этой бабы самый несносный в этом мире характер". Тао Е продолжил: "Разумеется, мы не стали на нее внимания обращать, крикнули, чтобы катилась отсюда. Но эта баба драку учинила, ребята все вскочили, и ринулись в бой. Мы бы наверняка победили, да ведь важным делом были заняты, не успели даже задницы утереть, несколько неудобно было вести боевые действия. Брат Лин-ху, если бы не ты, то эта злая баба непременно бы убежала. Тао Хуа возразил: "Да не в этом дело. Мы специально дали ей убежать, потом бы догнали, нам это было развлечение". Лин-ху Чун рассмеялся: "Если одна кошка ловит шестерых мышей, то это не удивительно, тем более одной мышке не скрыться от шестерых котов". Шестеро святых из Персиковой Долины поняли это, как похвалу, и раздулись от счастья. За разговорами они надрали коры с деревьев, и свили веревки, связали матушке руки, и подвесили на высоком дереве.
Лин-ху Чун обтесал мечом одну сторону дерева, и мечом же вырезал на нем семь иероглифов: "Первая ревнивица в Поднебесной".
[Дословно "Первая уксусница (кувшин с уксусом) в Поднебесной.]
Тао Гэнь заинтересовался: "Брат Лин-ху, что значит, "Первая уксусница в Поднебесной", у этой бабы, что, уникальная способность уксус пить? Однако, вряд ли кто с ней будет в этом соревноваться. Остальные начали галдеж: "Верно, верно!"
Лин-ху Чун спросил: "Так вы, в конце концов, видели младшую сестру-наставницу И Линь, или нет?" Тао Чжи произнес: "Ты о прекрасной обликом маленькой монашке с горы Хэншань речь ведешь? Маленькую монашку не видали, а вот большого Хэшана со спутником видели". Тао Гань добавил: "Один хэшан – отец маленькой монашки, а другой ее учеником является". Лин-ху Чун спросил: "Где?" Тао Е ответил: "Да одну стражу назад мы с ними в поселке встретились, они нас звали выпить вина. Мы согласились, только сказали, что ненадолго отлучимся по важнейшему делу, кто знал, что нас отвлечет эта злобная женщина".
Лин-ху Чун заволновался: "Вы идите потихоньку, я вперед вас пойду в поселок. Вы, шестеро великих героев, свзаных не бьете, если наградите эту злую женщину оплеухами, то это нанесет ущерб вашему славному имени". Шестеро святых из персиковой долины в один голос подтвердили, что это так и есть. Лин-ху Чун взял Ин-ин, и поспешил к поселку.
Ин-ин рассмеялась: "Ты ее все-таки не обрил, не иначе, из уважения к И Линь, только на треть отомстил".
Прошли более десяти ли, достигли поселка, разыскали в нем питейное заведение, и обнаружили там великого наставника Бу Цзе и Тянь Бо-гуана. Те, едва увидели Лин-ху Чуна и Ин-ин, тут же вскрикнули от удивления, вскочили, не в силах сдержать радость. Бу Цзе поспешил заказать вина и закусок.
Лин-ху Чун сразу заметил, что-то у них не так. Тянь Бо-гуан произнес: "Мы на горе Хэншань так опозорились, что сидим теперь здесь, сразу ушли оттуда, и теперь даже не знаем, сможем ли вернуться".
Лин-ху Чун сразу понял, что они и понятия не имеют, что учениц Хэншани похитили, обратился к хэшану Бу Цзе: "Великий Наставник, кланяюсь тебе с просьбой об одном деле, можно попросить о помощи?" Бу Цзе тут же согласился: "Конечно, как не помочь?" Лин-ху Чун произнес: "Но это должно оставаться в секрете, даже твой внучатый последователь не имеет право в это дело вмешиваться". Бу Цзе ответил: "Да это разве сложно? Я ему прикажу отправиться в дальние края, чтоб не лез под руки Лаоцы".
Лин-ху Чун произнес: "Иди отсюда на десять ли к юго-востоку, там на дереве подвесили одного человека...."
Бу Цзе взревел: "А!", изменился в лице и затрясся. Лин-ху Чун произнес: "Этот человек – мой друг, затрудню тебя его спасти". Бу Цзе произнес: "Да что тут трудного? Ты что, сам не можешь его отвязать?" Лин-ху Чун произнес: "Не буду скрывать, этот человек – женщина". Он скорчил гримасу в направлении Ин-ин, продолжил: "Я тут сопровождаю барышню Жэнь, мне несколько неудобно". Бу Цзе расхохотался: "Понимаю, ты опасаешься, что барышня Жэнь заревнует". Ин-ин метнула на них выразительный взгляд.
Лин-ху Чун улыбнулся: "О, та женщина еще более ревнива, когда-то ее муж только взглянул на другую женщину, и похвалил ее красоту одной фразой, так та не сказав ничего, сбежала, заставила своего мужа более десяти лет искать ее в самых отдаленных землях". Бу Цзе раскрывал свои глаза все шире: "Это... это... это...", – он уже просто начал задыхаться от волнения. Лин-ху Чун продолжил: "Говорят, что он до сих пор ее ищет, но так и не нашел".
И в этот момент послышался топот – в заведение ввалились шестеро святых из Персиковой долины. Но Бу Цзе уже будто ничего и не слышал, он схватил Лин-ху Чуна за руки: "На... на самом деле?" Лин-ху Чун ответил: "Она мне сказала, что, если ее муж ее и разыщет, пусть хоть на коленях валяется, а она к нему не вернется. Так что, едва ты ее освободишь, как она тут же убежит. У этой дамы скорость несравненная, ты моргнешь – а ее уже и след простыл". Бу Цзе залепетал: "Ни за что не буду моргать, не буду моргать". Лин-ху Чун ответил: "Я ее спрашивал, почему она не хочет к мужу вернуться. Она отвечала, что ее муж – первый в Поднебесной предатель и ветреник, ненасытный сластолюбец, и она ни за что к нему не вернется".
Бу Цзе взревел, развернулся, и был готов умчаться, но Лин-ху Чун удержал его, и зашептал на ухо: "Я научу тебя одному тайному средству, чтобы она не убежала". Бу Цзе был и потрясен, и обрадован, остолбенел, вдруг рухнул на колени, и трижды ударил лбом в пол, вскричав: "Брат Лин-ху, нет, глава фракции Лин-ху, прародитель, Отец-наставник, скорее открой мне это тайное средство, я тебе поклонюсь, как учителю".
Лин-ху Чун, произнес, мучительно стараясь не расхохотаться: "Не смею, не смею, скорее вставай". Понял его, и на ухо прошептал: "Когда снимешь ее с дерева, веревок не развязывай, и не распечатывай ей точки, отнеси ее в гостиницу, посели в комнате. Сам посуди, как честную женщину удержать в гостиничной комнате?" Бу Цзе зачесал голову: "Это... это не совсем ясно". Лин-ху Чун прошептал: "Ты сначала сними с нее всю одежду, а только потом разблокируй точки. Как она голой выйдет в гостиницу, где полно народа?" Бу Цзе обрадовался: "Отличный план, замечательная стратагема! Отец-наставник Лин-ху, Ты осчастливил великим благодеянием...", – не договорил до конца, сиганул в окошко, и помчался прочь.
Тао Гэнь изумился: "Йи, вот странный хэшан, что это он убежал?" Тао Чжи ответил: "У него наверняка рези в мочевом пузыре, не вытерпел". Тао Е вмешался: "Но зачем тогда он на коленях бил поклоны брату Лин-ху, шифу его называл? Неужели он, такой взрослый, должен разрешения происить, чтобы пописать?" Тао Хуа заметил: "В вопросах мочеиспускания разница в годах разве имеет значение? Даже если ребенку три года, он что, обязательно должен разрешение спрашивать?"
Ин-ин поняла, что эти шестеро сейчас опять начнут глупости говорить, сделала Лин-ху Чуну знак глазами, и вышла из заведения.
Лин-ху Чун обратился: "Шестеро Персиковых братьев, идет молва, что ваши способности к выпивке необъятны, как море, нет в этом вам во всей Поднебесной противников. Вы потихоньку выпивайте, а вашему братишке что-то нездоровится, оставлю вас одних". Шестеро святых из Персиковой долины, услыхав, какую песнь славы он произнес в похвалу их искусства винопития, в воодушевлении решили подтвердить свою репутацию, выпив по нескольку кувшинов каждый, и они тут же закричали: "Эй, для разминки несите сюда шесть кувшинов вина", "Конечно, твое мастерство винопития нашему весьма уступает!", "Вы ступайте, мы тут немного выпьем, да только опасаемся, что ждать вам до завтра придется!"
Так Лин-ху Чун всего одной фразой отделался от надоедливого присутствия этих шестерых, и вышел из кабачка. Ин-ин произнесла с затаенной усмешкой: "Ты воссоединил мужа с женой, несравненная заслуга, да только тот метод, которому ты его научил... не иначе... не иначе..." сказав это, она покраснела, и отвернула лицо. Лин-ху Чун, глядя на нее, похихикивал, но сдержано.
Они вдвоем вышли за пределы городка, прошли по дороге, Лин-ху Чун все улыбался, любуясь ей. Ин-ин укорила его : "Что уставился. Раньше не видал?" Лин-ху Чун рассмеялся: "Да я все думаю, та злая женщина нас с тобой подвесила, мы отплатили ей той же монетой. Она мне волосы сняла, я ее мужа подговорил с нее всю одежду снять – тоже, считай, расплатился". Ин-ин рассмеялась: "Той же монетой , говоришь, отплатил, так это теперь называется?" Лин-ху Чун ответил: "Надеюсь, что в этот раз великий наставник Бу Цзе будет достаточно обходителен, и сможет восстановить разрушенные супружеские отношения". Ин-ин рассмеялась: "Берегись, как бы ты во второй раз при встрече с этой злой женщиной опять не пострадал". Лин-ху Чун улыбнулся: "Я им супружеские узы восстановил, при следующей встрече она должна быть безмерно мне признательна". Говоря это, он улыбался, постоянно поглядывал на Ин-ин, и выражение его лица было очень загадочным. Ин-ин спросила: "Что опять смотришь?" Лин-ху Чун улыбнулся: "Да вот, представляю, как великий наставник Бу Цзе восстанавливает семейные отношения, уж и не знаю, какие он слова говорит".
Ин-ин спросила: "А на меня тогда зачем все время глядеть?" И в этот миг она поняла намек Лин-ху Чуна, этот негодяй представлял, как великий наставник Бу Цзе в гостинице со своей супруги одежды снимает, он думает об этом, а смотрит на нее, она догадалась о его мыслишках, вспыхнула до самой макушки, размахнулась, и отвесила ему пощечину.
Лин-ху Чун увернулся, и засмеялся: "Женщина бьет мужика, в злую бабу превращается!"
В этот момент вдалеке послышался переливчатый свисток – это был сигнал ее клана Волшебного учения о срочном сборе, подняла вверх указательный палец левой руки, поднесла его к губам, а правой указала в сторону свиста, и помчалась туда.
Они вдвоем пробежали инесколько десятков саженей, и увидели женщину, которая бежала на восток. Местность в этом месте была просторная, спрятаться негде. Та женщина заметила Ин-ин, вздрогнула, и торопливо прибежала с докладом: "Исповедующая волшебное учение глава курильницы зала Небесного Ветра Сан Сань-нян приветствует Божественную Деву. Тысячу тысяч лет здравствовать Главе учения, объединим мир Рек и Озер". Ин-ин покивала головой, тут с восточной стороны появился некий старец, также быстро приблизился к Ин-ин, согнулся в ритуальном поклоне: "Цинь Вэй-бан приветствует Божественную Деву, Глава учения возродил славу учения, благодеяниями осыпает народ".
Ин-ин произнесла: "Старейшина Цинь, и ты здесь" Цинь Вэй -бан ответил: "Так точно, ничтожный получил приказ Главы учения, в этом месте ожидает новостей, глава курильницы Сан, разузнала новости?"
Сан Сань-нян ответила: "Докладываю божественной Деве и старейшине Циню, сегодня утром подчиненная на почтовой станции Линфэн видела группу последователей клана Суншань, человек шестьдесят-семьдесят, они направлялись на гору Хуашань". Цинь Вэй-бан произнес: "Его мудрость Глава учения узнал о том, что Юэ Бу-цюнь стал главой объединенного клана Пяти твердынь, стал угрозой для нашего учения, собирает на горе Хуашань учеников всех пяти кланов Пяти твердынь, готовится нанести внезапный удар по утесу Хэйму".
Ин-ин произнесла: "В самом деле все так и есть?" Сама подумала: "Этот Цинь Вэй-бан – старый пройдоха, наверняка, поимка учениц Хуашани – его рук дело. Скорее всего, он получил приказ от батюшки здесь контролировать ситуацию. К тому же он себя обелить хочет, прислал эту Сан Сань-нянь с выдуманными сведениями, к тому же, похоже, что у них шашни между собой. Вслух добавила: "Вот странно, а у нас тут глава фракции горы Северная Хэншань Лин-ху Чун, он отчего-то совсем об этом деле ничего не знает".
Цинь Вэй-бан ответил: "Подчиненный вызнал, что люди из школ горы Тайшань, горы Южная Хэншань, уже прошли на гору Хуашань, только со стороны горы Северная Хэншань нет движения.
Левый посланник Сян издал приказ, велел старейшине Бао Да-чу отправиться на внешний двор горы Северная Хэншань, разведать там обстановку. Подчиненный как раз здесь ожидает его доклада".
Ин-ин переглянулась с Лин-ху Чуном, оба подумали: "Бао Да-чу втерся в ряды учеников внешнего двора, это может быть правдой. Этот Цинь Вэй-бан это напрямую сказал, может, и в остальном не врет?"
Цинь Вэй-бан поклонился Лин-ху Чуну: "Ничтожный получил приказ, просит главу фракции Лин-ху не гневаться". Лин-ху Чун ответил на его поклон обниманием кулака, произнес: "Я с барышней Жэнь в ближайшее время поженюсь..." Ин-ин зарделась, вскрикнула, но отрицать не стала. Лин-ху Чун продолжил: "Старейшина Цинь получил приказ моего тестя, мы, младшее поколение, разумеется, извиняем". Цинь Вэй-бан и Сан Сянь-нянь несказанно обрадовались, с улыбками произнесли: "Поздравляем вас обоих!" Ин-ин развернулась, и отошла прочь. Цинь Вэй-бан произнес: "Левый посланник Сян, давая поручение ничтожному и старейшине Бао, многократно предупреждал, чтобы мы были предельно учтивы к людям клана Хэншань, ограничились сбором информации, но не смели совершать грубые поступки. Подчиненный с трепетом повиновался этому приказу".
Внезапно за спиной раздался смеющийся женский голосок: "Княжич Лин-ху в искусстве меча не имеет равных в Поднебесной, левый посланник Сян не осмелится с тобой сражаться, так для вас обоих будет только лучше" Лин-ху Чун повернул голову, и увидел, как из зарослей выходит глава учения Пяти Ядов Лань Фэн-хуан – Синий Феникс, тут же с улыбкой произнес: "Большая младшая сестричка, здравствуй". Лань Фэн-хуан ответила: "И тебе привет, старший братец". Потом обернулась к Цинь Вэй-бану:
"Ты все кланяешься,
обнимая кулак,
а брови морщищь,
что с тобой не так?"
Цинь Вэй-бан ответил: "Не смею". Он знал, что эта девушка с головы до ног обвешана ядами и ядовитыми тварями, с такой точно лучше не связываться. Он подошел к Ин-ин: "Прошу Божественную Деву дать указания, чем можем помочь?" Ин-ин ответила: "Выполняйте поручение Главы Учения, действуйте по своей инструкции". Цинь Вэй-бан откликнулся: "Слушаюсь!", – и они с Сан Сань-нянь отвесили прощальный поклон.
Лань Фэн-хуан отошла с ними подальше, и произнесла: "Монашки Хэншани похищены, почему вы до сих пор не спешите на помощь?" Лин-ху Чун ответил: "Да мы только что примчались с горы Хэншань, да всю дорогу не заметили никаких следов". Лань Фэн-хуан сказала: "Так это не дорога на гору Хуашань, вы не той дорогой пошли". Лин-ху Чун опешил: "На Хуашань? Их на Хуашань украли? Ты сама видела?"
Лань Фэн-хуан произнесла: "Вчера утром на внешнем дворе Хэншань мне показался очень странным вкус чая, не успела предупредить, как люди вокруг начали с ног валиться, так что пришлось прикинуться одурманеной". Лин-ху Чун рассмеялся: "Пытаться отравить главу Учения Пяти Бессмертных, ой, не значит ли это навлечь несчастье на собственную голову?" Лань Фэн-хуан кокетливо улыбнулась:"Этим дурням теперь точно легкой смерти не будет". Лин-ху Чун рассмеялся: "Ты еще не приподнесла им с почтением несколько глотков отравы?"
Лань Фэн-хуан ответила: "Да к чему церемонии? Двое болванов подумали, что я и в самом деле потеряла сознание, подошли ко мне с недобрым намерением, и тут же умерли от моего яда. Дурачье перепугалось, и ко мне уже никто не осмелился подходить, сказали, что я уже сдохла от яда, вокруг меня особо высокая концентрация". Сказав, хихикнула, и рассмеялась.
Лин-ху Чун произнес: "А потом что было?" Лань Фэн-хуан ответила: "Я решила посмотреь, какого черта они напали, и продолжила прикидываться.
Потом эта группа болванов отправилась на вершину Прозрения Сущности, и привела оттуда немало пленных монашек, а командовал ими твой шифу Юэ Бу-цюнь. Да гэ, я гляжу, этот твой отей-наставник Юэ Бу-цюнь совсем ненормальный – он всех твоих учеников и последователей, монахинь, молодых и старых подчистую забрал, разве он могущество твоего клана северная Хэншань не подрывает?"
Лин-ху Чун смолчал. Лань Фэн-хуан продолжила: "Я рассердилась, хотела его отравить. Потом подумала, неизвестно, что у него на уме, а отравить всегда успеется". Лин-ху Чун произнес: "ты пощадила мою репутацию, спасибо тебе". Лань Фэн-хуан ответила: "Да это безделица. Я подслушала их разговоры – они говорили, что тебя на горе Хэншань нет, надо спешить, чтобы на обратном пути на тебя не натолкнуться. Но были среди них и такие, которые стенали, что тебя на вершине не было, а то бы они и тебя заодно захватили бы. Однако. ты им не попался, и разве это не навлечет несчастья? О-ё-ёй!" Лин-ху Чун ответил: "С такой младшей сестричкой, как ты, им бы меня не легко было бы захватить".
Лань Фэн-хуан была очень польщена, рассмеялась: "Это им просто повезло. Если бы они у тебя хоть волосок бы тронули, я бы в один миг хоть сотню отравила", – обернувшись лицом к Ин-ин, добавила: "Барышня Жэнь, ты не ревнуй. Мы с ним, как родные брат и сестра, не более". Ин-ин покраснела, улыбнулась: "Княжич Лин-ху часто мне о тебе рассказывал, очсень тебя хвалил". Лань Фэн-хуан очень обрадовалась: "Вот и замечательно! А я уж боялась, что он при тебе боялся и имя мое произнести".
Ин-ин спросила: "Ты притворилась одурманеной, как же выбралась из этого положения?" Синий Феникс ответила: "Они боялись, что на мне полно яду, боялись приближаться. Были у них предложения рубануть меня саблей, или метнуть скрытое оружие, чтобы добить наверняка, да побоялись, что этим усилят распространение яда. Я следовала за ними некоторое время, убедилась, что они идут на гору Хуашань, а потом бросилась искать тебя, чтобы передать новости". Лин-ху Чун произнес: "Огромное тебе спасибо, если бы не ты, мы бы понапрасну отправились на утес Хэйму, потом бы пришлось возвращаться, снова искать, за это время старые монахини, молодые монашки, не молодые не старые средние монахини вдоволь бы хлебнули горя. Ладно, время не терпит промедления, нам пора спешить на гору Хуашань".
Они втроем свернули на запад, понеслись со всей скоростью, но на всем пути так и не увидели никаких следов. Лин-ху Чун и Ин-ин шептались, оба одинаково полагали, что такой многочисленный отряд не мог не оставить следов на дороге, кто-нибудь должен их заметить либо в пути, либо в трактирах. На третий день, в одном маленьком трактире они заметили четверых последователей клана горы Южная Хэншань.
Лин-ху Чун к этому времени уже замаскировал свой облик, и не был ими узнан. Оказалось, что они и впрямь идут на гору Хуашань. Глядя на их воодушевленный вид, можно было подумать, что на вершине горы их ожидают сокровища. Один из них произнес: "Нам необыкновенно повезло, что старейшина Хуан смог нас известить. К тому же мы были в провинции Шаньси, это не так далеко, и, наверное, можем успеть.
А вот уважаемуе старейшины, и большинство добродетельных учеников нашего клана, к сожалению, упустили такую замечательную возможность". Другой догбавил: "Нам нужно спешить. Чем раньше прибудем, тем лучше. Ситуация такова, что в любой момент все может измениться". Лин-ху Чун очень хотел узнать, что же их гонит на гору Хуашань, какой у них хитрый план, но эти четверо о цели своего путешествия и словом не обмолвились. Лань ыэн-хуан спросила: "Может быть, отравить их, а потом допросить с пристрастием?" Лин-ху Чун подумал о том, что глава клана Южная Хэншань господин Мо Да относится к нему с большим уважением, и пытать его учеников очень неудобно, отказался: "поспешим на гору Хуашань, там сразу все поймем. К тому же не следует сейчас "Бить по траве, чтобы спугнуть змею" – только себя раскроем".
Через несколько дней они втроем достигли подножия горы Хуашань, день клонился к закату. Лин-ху Чун с детства рос на горе Хуашань, прекрасно знал все окрестности, предложил: "Мы зайдем с задней стороны горы, поднимимся по маленькой тропинке, там ни с кем не столкнемся". Кручи горы Хуашань самые опасные среди всех Пяти твердынь, к тому же маленькая тропинка по задней стороне большую часть пути вообще непроходима, но трое путешественников обладали несравненным гунфу, умели карабкаться по скальным обрывам, к четвертой страже благополучно достигли вершины горы.
Лин-ху Чун со спутницами пошел было к главному залу Истинной Энергии, но заметил, что вокруг темным-темно, фонари не горят. Они прокрались к окнам – внутри ни звука. Дошли до домов учеников – внутри не было ни души. Лин-ху Чун через окно проник в дом, засветил фонарь, обнаружил, что и на столах, и под столами толстый слой пыли. Они обследовали так несколько помещений, и поняли, что ученики Хуашани, покинув гору, сюда больше не возвращались.
Лань Фэн-хуан была обескуражена: "Неужели я попалась на уловку этих болванов? Они говорили, что возвращаются на Хуашань, а сами направились в другое место?" Лин-ху Чун колебался, он вспомнил, как во время штурма Шаолиня он попался в ловушку пустого города, и сколько горя им стоила эта оплошность. Неужели и на этот раз Юэ Бу-цюнь прибег к старой уловке?
[Ловушка, которую Юэ Бу-цюнь устроил молодцам Лин-ху Чуна в Шаолине, не является копией "Стратагемы Пустого города", которую Чжугэ Лян применил против Сыма И. В отличии от Чугэ Ляна, Юэ Бу-цюнь обладал превосходящими силами. Его план больше был похож на стратагему "Заманить на крышу, и убрать лестницу".]
Но в этот раз их всего трое, ускользнуть им ничего не стоит, окружать бесполезно. Неужели пленниц отправили в какое-нибудь захолустное место, они сейчас потеряют время, а потом уже и искать будет бесполезно?
Трое сосредоточенно вслушивались, но, кроме свиста ветра в вершинах сосен, на всей горе не было никаких подозрительных звуков. Лань Фэн-хуан предложила: "Давайте разделимся, продолжим поиски, через одну стражу снова здесь соберемся". Лин-ху Чун согласился: "Хорошо!" Он знал, что способности Синего Феникса к ядам уникальные, никто не сможет ей противостоять, но не удержался: "Прочих людей бояться нечего, но вот мой отец-наставник Юэ Буцюнь, если с ним столкнешься, берегись. У него скорость меча предельно быстрая". Лань Фэн-хуан услыхала, как он о ней заботится, в желтом свете фонаря увидела его серьезное лицо, невольно растрогалась, ответила: "Я сама разберусь", – толкнула дверь, и вышла наружу.
Лин-ху Чун вместе с Ин-ин отправился на поиски, они проверили везде, даже стоящий у расщелины Небесного Циня дом супругов Юэ обшарили, но нигде никого не обнаружили. Лин-ху Чун произнес: "Все это очень странно. В былые дни, когда мы спускались с горы, всегда кто-нибудь оставался привратником, двор мести. Отчего же в этот раз вообще ни одного человека не оставили?"
В конце концов достигли жилища Юэ Лин-шань. Ее дом был недалеко от жилища супругов Юэ. Лин-ху Чун встал перед дверью, вспомнил, как в былые дни он приходил сюда, чтобы взять сяошимэй на прогулку. или пойти с ней на тренировку рукопашного боя или боя на мечах. Он не выдержал, и разрыдался горючими слезами. Вытянул руку, несколько раз толкнул дверь, но она не поддавалась. Ин-ин перепрыгнула через стену, вытащила засов, и открыла дверь изнутри.
Они вошли в жилище, зажгли свечу на столе, увидели стол и кровать, покрытые толстым слоем пыли. Стены в жилище были абсолютно голы, никаких туалетных столиков, ларей с косметикой и то не было. Лин-ху Чун подумал: "С тех пор, как сяошимэй вышла замуж, им с братом Линем построили дом для новобрачных, она сюда уже не вернулась, все повседневные вещи забрала с собой". Он механически выдвинул ящики стола, там были маленькие бамбуковые коробочки, каменные шарики, деревянные лошадки. среди этих старых игрушек не было ни одной, которую он сделал для сяошимей, но было бы странно ожидать, что она в полном порядке сохранит все его детские подарки. Сердце Лин-ху Чуна пронзила боль, и слезы с новой силой полились на пол.
Ин-ин молча вышла, и стала в ожидании у ворот.
Лин-ху Чун долго стоял в комнате Юэ Лин-шань, в конце концов ненависть вспыхнула в его серрдце, он затушил свечу, и быстрым шагом вышел из дома.
Ин-ин произнесла: "Чун гэ, здесь, на горе Хуашань, если есть еще места, которые тебе дороги, отведи меня посмотреть". Лин-ху Чун ответил: "А, ты имеешь в виду Сыгуоя – утес размышлений. Хорошо, пойдем, посмотрим. Он слегка ушел в свои думы, произнес: "Вот уж не знаю, дядюшка-великий наставник Фэн все еще живет там?" Он тут же нашел дорогу, и отправился на утес Сыгуо. дорога была ему очень хорошо знакома, хоть путь был и неблизкий, но они двигались легко, и вскоре достигли цели.
Они поднялись, Лин-ху Чун произнес: Вот в этой пещере я..." Внезапно послышался двойной звон – из пещеры донесся звук сшибающихся клинков.
Они вздрогнули, быстро помчались вперед, услыхали крик – кого-то ранили. Лин-ху Чун обнажил меч, и первым пошел вперед, однако увидел, что заваленный им камнями проход в задней стене пещеры теперь раскрыт, и там горит свет.
Лин-ху Чун с Ин-ин проскользнули в дальнюю пещеру, и невольно их сердца застучали сильнее. В пещере горели дсятки факелов, и по меньшей мере, две сотни человек внимательно вглядывались на вырезанные на стенах пещер приемы меча и пометки мастеров боевого искусства. люди были сосредоточенны, и, как оказалось, абсолютно безмолвны.
Лин-ху Чун и Ин-ин, когда услышали крик, предположили, что в кромешной тьме пещеры идет ожесточенный бой, кровь и мясо летят в разные стороны, разве могли они предположить, ч то в пещере светло, как днем, горят факелы, и полно людей.В дальней пещере рельеф был очень просторный, хоть тут и было более двухсот людей, но они стояли без скученности, но, чтобы такое множество людей замерло в мертвом безмолвии – такое не могло не напугать.
Ин-ин повернулась чуть вправо, опираясь о Лин-ху Чуна. они встали плечом к плечу. Лин-ху Чун обернулся на нее, и заметил ее снежно-белое лицо, в глазах быд страх. Он протянул руку, и легонько обнял ее за талию. Вглядевшись в пеструю рябь одеяний, он определил людей из кланов Суншань, Тайшань, и Южная Хэншань. среди них было множество людей средних лет с проседью, а также почтенные седоусые старцы, было очевидно, что эти три клана прислали знаменитых бойцов старшего поколения, а вот людей из кланов Хуашань и Северная Хэншань среди них не было.
Бойцы трех кланов порознь осматривали стены, не смешиваясь между собой. Бойцы с горы Суншань разглядывали вырезанные на скале приемы меча клана Суншань, бойцы Тайшань и Южная Хэншань также смотрели на рисунки с приемами своих кланов. Лин-ху Чун тут же вспомнил, как четверо учеников клана Южная Хэншань спешили на гору Хуашань, считая это великой удачей для господина Мо Да, оказывается они спешили увидеть эти изумительные приемы своей школы Южная Хэншань.
Внимательно вгядевшись, он заметил среди людей клана Южная Хэншань седого старика, остолбенело вглядывающегося в каменную стену – это и был господин Мо Да. Лин-ху Чун некоторое время колебался, стоит ли ему прямо сейчас выйти вперед и поприветствовать его поклоном.
Вдруг из толпы людей клана Суншань раздался громкий голос: "Вы не ученики клана Суншань, что это вы на наши рисунки глазеете?" Говорившим был седой старейшина в желтом халате, он буравил глазами рослого детину средних лет, упираясь острием меча тому в грудь. Тот мужчина средних лет усмехнулся: "Да когда это я смотрел на твои картинки?" Старейшина из клана Суншань произнес: "Так ты еще и отпираешься? Ты из какой фракции? Если бы ты просто захотел изучать технику меча нашего клана Суншань, то и ладно. Но зачем ты рассматривал методы разрушения приемов нашей школы меча Суншань?" Едва он это прокричал, как из толпы вышле четверо или пятеро последователей клана Суншань, окружили того мужчину средних лет, и обнажили клинки.
Тот мужчина средних лет произнес: "Да я ничего в технике меча вашей школы не понимаю, даже если бы и увидел несколько техник, разрушающих эти приемы, какой был бы в этом толк?" Старейшина из клана Суншань ответил: "Ты внимательно разглядывал методы противостояния приемам клана Суншань, это наверняка было не с добрыми намерениями". Тот мужчина средних лет положил руку на рукоять меча: "Глава единого клана Пяти твердынь господин Юэ Бу-цюнь любезно пригласил нас сюда с добрыми намерениями, он вовсе не говорил нам, какие рисунки можно рассматривать, а какие – нельзя".
Тот старец из Суншани возразил: "Ты решил ущерб принести клану Суншань, не пытайся отвертеться". Тот мужчина средних лет ответил: "Пять кланов объединены в один, сейчас есть только клан Пяти твердынь, какой еще может быть клан Суншань? Если бы пять кланов не были бы объединены в один, как бы господин Юэ пригласил Вашу миолость рассматривать эти схемы?" Едва он это произнес, старец тут же изменился в лице.
Один из учеников клана Суншань толкнул его сзади в плечо, прокричав: "Ртом ты болтать горазд!" Тот мужчина средних лет перехватил его запястье, и провел бросок, ученик клана Суншань полетел, и вдруг кто-то из клана Тайшань закричал: "Ты кто? Одел одежды нашего клана Тайшань, и затесался к нам подглядывать нашу технику меча?" При этих словах из толпы выскочил молодой человек, одетый, как ученик школы Тайшань, и бросился прочь. От стены возле прохода вдруг отделился человек: "Замри, кто это тут вздумал безобразничать?" Тот молодой человек выхватил меч, и стремительно уколол вперед. Стороживший двери уклонился, и левой рукой ткнул юноше в глаз, тому пришлось отступить на шаг назад. Охранник у дверей был быстр, как ветер, он махнул правой рукой, вновь атакуя пальцами глаза. У парня меч оказался в стороне, он защищаться не мог, и отступил еще на шаг. Охранявший двери провел ногой сметающую подсечку, паренек подпрыгнул, уклоняясь, а потом раздался треск – охранник засадил тому ладонью в грудь. Юноша упал на спину, к нему подскочили двое из клана Тайшань, и схватили.
В это время четверо учеников клана Суншань напали на того мужчину средних лет. Мечи зазвенели, их противник яростно отбивался, но его мастерство меча не принадлежало к школам кланов Пяти твердынь, люди со стороны принялись кричать: "Да эта скотина вообще не из наших школ меча пяти твердынь, это шпион к нам затесался". Эти двое бились не на жизнь, а на смерть, и сосредоточенное молчание собравшихся в пещере сменилось великой неразберихой.
Лин-ху Чун подумал: "Шифу сюда людей пригласил наверняка нес добрым умыслом. Пойду доложу дядюшке-наставнику Мо, чтобы он своих людей уводил отсюда. А все эти приемы со стены, я им потом передам, когда из пещеры выберемся". Он вжался в тень возле стены, и поспешил по направлению к господину Мо Да. Не прошел он и нескольких саженей, как вдруг раздался громовой грохот, будто сама гора раскололась.
Толпа взревела, Лин-ху Чун развернулся, увидел только что над входом клубится пыль и песок, ему уже стало не до поисков господина Мо Да, он рванулся к Ин-ин. Но люди в толпе в беспорядке мчались во все стороны, мечи и сабли порхали в замысловатых танцах, пещера наполнилась клубами песка и пыли, Ин-ин нигде не было видно. Он промчался сквозь толпу, уворачиваясь от мелькающих мечей и сабель, подбежал к выходу из пещеры, и невольно издал горестный крик. Выход из пещеры был завален огромным камнем, завален наглухо, и щелки не осталось.
Он закричал: "Ин-ин, Ин-ин!" Ему показалось, что Ин-ин откликнулась вдалеке, где-то в дальнем конце пещеры, но вокруг кричали более двух сотен людей, нельзя было ничего четко расслышать, он подумал: "Как это Ин-ин туда занесло?" Подумал, и догадался: "Точно, когда валун завалил пещеру, Ин-ин стояла недалеко от входа. Она не стала свою жизнь спасать, только обо мне беспокоится. Я бросился к выходу ее искать. а она, наоборот, полезла за мной в самую глубь пещеры". он тут же развернулся, и направился обратно вглубь пещеры.
Изначально в пещере было несколько десятков факелов, но, после падения валуна возникла паника, кто-то бросил факел сам, у кого-то они упали по случайности, но теперь горела только половина, внутри клубилась пыль, и видимость была очень ограниченной. Вокруг в панике кричали: "Вход в пещеру наглухо завален! Вход завален наглухо!" Кто-то кричал со злобой: "Это козни Юэ Бу-цюня!" Кто-то откликнулся: "Так и есть, этот предатель заманил нас посмотреть, мать его так, методы меча..."
С десяток человек, упершись руками, принялись выталкивать камень. Однако, камень стоял устойчиво, как небольшая гора, хотя люди и прилагали совместные усилия, но разве смогли бы они его сдвинуть хоть на волосок? Кто-то крикнул: "Быстрее, все быстрее в тоннель!" Уже и раньше люди подумывали рвануться туда, но ход, который прорубил в свое время топорами старейшина колдовского учения, был очень тесным, там только один человек мог пройти свободно. А теперь в него разом бросились больше двадцати человек, возникла давка, как теперь можно было протиснуться? В суматохе погасли еще более десятка факелов.
В толпе было двое здоровяков, они рванулись вперед, расталкивая людей. В проходе они встали плечом к плечу, но он сужался, и они оба застряли. Тот, что был справа, махнул рукой, тот, что был слева, застонал – у него в груди оказался воткнут кинжал. Тот, что был справа, оттолкнул поверженного, и устремился вперед, за ним полезли и остальные.
Лин-ху Чун не видел Ин-ин, начал паниковать, снова задумался: "Десять старейшин колдовского учения обладали удивительными боевыми навыками, но попались в коварную ловушку, так здесь и полегли.
Мы с Ин-ин сегодня сможем ли выбраться из этой опасности? Если это и в самом деле подстроил мой шифу, то это чрезвычайно опасно". Он посмотрел на толпу - в тоннеле был хаос и давка, люди в панике топтались на месте, в его сердце вдруг мелькнула мысль об убийстве: "Эти дурни только мешаются под ногами, может, убить их всех, а потом вместе с Ин-ин потихоньку выбираться отсюда?" Он обнажил меч, желая начать убивать, и вдруг увидел сидящего поблизости на корточках паренька, в панике рвущего на себе волосы, он трясся всем телом, лицо было цвета земли, было очевидно, что он обезумел от страха. У Лин-ху Чуна появилась жалость, он подумал: "Мы же с ним друзья по несчастью, попали в одну лодку, должны помогать друг другу, как можно вымещать на нем свой гнев?" Меч уже был поднят, и он поставил его наискосок перед грудью в защиту.
Тут в тоннеле закричали: "Быстрее продвигайтесь вперед!", "Чего встали!", "Карабкаться не можете?", "Тащите его наружу!" Тот здоровяк стал выбираться из тоннеля, и застрял в проеме, так, что его ноги болтались внутри, и он не мог ими опереться. Начали его вытаскивать, двое схватились за ноги, и потянули. И вдруг с десяток человек издали крик ужаса – они втянули в проход обезглавленный труп, из шеи хлестала свежая кровь – снаружи здоровяку отрубили голову.
В этот момент Лин-ху Чун увидел, что у стены пищеры сидит человек, в мерцающем свете факелов он узнал Ин-ин, обрадованно кинулся к ней, но на его пути возникла толпа, отрезав ему дорогу. В этот момент все в пещере уже были охвачены паникой, каждый будто обезумел, иной бежал, ничего не видя вокруг, как муха с оторванной головой, некоторые размахивая мечами, лихорадочно рубили все, что под руку подвернется, кто-то колотил себя в грудь и орал, кто-то дрался, кто-то ползал по земле взад и вперед.
Лин-ху Чун прошел несколько шагов, и вдруг кто-то крепко обхватил его за ноги. Лин-ху Чун изо всех сил сил врезал тому по голове, человек закричал, было очевидно, что он умрет, а захват не отпустит. Лин-ху Чун заорал: "Не отпустишь меня, убью". Вдруг он почувствовал боль в голени – человек принялся кусать его за ноги. Лин-ху Чун был поражен, и разозлен, перед ним было множество обезумевших людей, горящих факелов в пещере становилось все меньше и меньше, осталось всего два – они все еще горели, хотя их и швырнули на землю, и их никто не пытался поднять. Он закричал громовым голосом: "Поднимайте факелы, факелы поднимите!" Но какой-то толстый даос огромного роста расхохотался, поднял ногу, и растоптал один из факелов. Лин-ху Чун поднял меч, и перерубил в пояснице того, кто удерживал его ноги, и кусал за голень. Он рванулся, но в этот миг кромешная тьма пала со всех сторон – кто-то загасил последний источник света.
Последний факел погас, и в пещере на миг установилась мертвая тишина, никто не был готов к тому, что станет подобен слепому, но прошел миг, и воздух наполнился криками и ругательствами.
Лин-ху Чун подумал: "Все, сегодня уже не выжить, если повезет, то умру вместе с Ин-ин". Подумав об этом, он ощутил радость в сердце, а весь страх куда-то исчез. Он определи направление, где была Ин-ин, и ощупью стал продвигаться вперед. Он прошел несколько шагов, как на него налетел сбоку какой-то человек, удар был очень болезненным – этот человек обладал мощной внутренней силой. Лин-ху Чуна отбросило на пару шагов, он сделал полукруг, обходя препятствие, развернулся, и снова медленно побрел в сторону, где должна была быть Ин-ин. Он тщательно прислушивался, но было слышно только глухое дыхание и ругань, да сшибались с лязгом с десяток клинков.
Люди во тьме были охвачены ужасом, большая часть впала в безумие, все перепугались, и пустили в ход клинки, стараясь защитить себя. Было несколько пожилых и выдержанных, либо решительных людей, способных успокоиться и приспособиться к изменившейся ситуации, но вокруг остальные размахивали оружием, в пещере толпилось такое множество людей, в темноте не было возможности уклониться, и, кроме как оружием, другого способа защититься не было. Слышался лязг клинков, непрерывные крики раненых, рыдания смешивались с проклятиями, само собой, многие ранили сами себя.
Лин-ху Чун слышал свист клинков со всех сторон, хоть его техника фехтования и была превосходной, но в этой ситуации она была неприменима – поди, угадай, откуда в темноте прилетит удар. Он вдруг придумал способ, поставил меч вертикально в защите на верхнем уровне, и шаг за шагом пошел к стене пещеры. Он решил стать спиной к стене, и так продвигаться, так будет намного безопаснее, тот человек, которого он недавно принял за Ин-ин, тоже сидел возле стены, если двигаться вдоль нее, то есть шанс встретиться с ней. Хоть он был в считанных шагах от стены, но "сабли были подобны лесу, а мечи похожи на дождь", каждый вершок был полон опасности, каждый шаг пугал до глубины души.
Лин-ху Чун размышлял: "Если умрешь от руки высокого мастера боевых искусств – то это даже почетно. Но в этой ситуации, в полной неразберихе, меня может убить распоследний безмозглый дурак. Даже если бы ожил вдруг великеий мастер Ду Гу, то, опасаюсь, и он бы в такой ситуации не придумал ни одного стоящего плана". Едва он вспомнил про мастера "Ду Гу" – "Одинокого, ищущего соперников", как его осенило: "Точно, сегодня ситуация не в том, что меня незнамо как убьют, а как раз в том, чтобы я незнамо как убил других. Чем больше я убью, тем меньше вероятность, что мне прилетит из темноты смертельный удар". Длинный меч встряхнулся, задрожал, и выполнил форму "Защиты от стрел" из комплекса "Девяти месчей Одинокого". Меч провернулся, и из темноты раздались горестные крики и звуки падения тел, меч начал колоть туда-сюда, и вдруг из темноты раздался вскрик раненной женщины.
Лин-ху Чун перепугался, его рука дрогнула, он тут же вернул меч, сердце бещенно заколотилось: "Не иначе, это Ин-ин, неужели это Ин-ин!"
Он закричал: "Ин-ин, это ты?"
Но эта женщина больше не проронила ни звука. Он прекрасно знал голос Ин-ин, но этот вскрик был коротким, пещера сильно искажала звуки, кругом стоял шум, и он не мог с уверенностью сказать, ее ли это был голос. Он позвал еще несколько раз, и снова не услышал ответа, но вдруг неожиданно получил мощный удар ногой прямо пониже спины. Лин-ху Чун полетел вперед, и в полете ему ожгло ногу – кто-то угостил его ударом плети.
Он вытянул левую руку, и прикрыл ей голову, и в этот момент раздался треск – он и рукой, и головой врезался в стену пещеры, рухнул вниз. Рука, нога, поясница и зад отдались болью, ему показалось, что у него хрустнули суставы всего тела. Он собрался с силами, снова дважды позвал Ин-ин, его голос был сорван, получилось только тихое всхлипывание. Он в сердце своем очень огорчился, закричал: "Я убил Ин-ин, я убил Ин-ин!". Он в горе рванулся вперед, и зарубил еще нескольких.
Вдруг среди шума и суматохи раздался сдвоенный звон – это был звук струн циня. Эти два звука, хоть и были тихими, но для Лин-ху Чуна оказались подобны грому: он был потрясен до глубины души. В неистовой радости он закричал: "Ин-ин, Ин-ин!" Он хотел броситься прямо на звук, но подумал, что звук идет издалека, пройти эти несколько десятков саженей гораздо опаснее, чем путешествовать среди мира рек и озер на десять тысяч ли, в сто раз опаснее, и, чтобы проийти эти десять саженей, и не быть убитым – это еще большая трудность. Эти звуки циня разумеется, исходят от Ин-ин, раз уж она жива, то и ему не следует торопиться умирать, ведь, если им не удастся умереть, держа друг друга за руку, то их существование в мире девяти источников будет полно ненависти.
Он отступил на два шага, оперся спиной о стену, подумал: "Здесь гораздо безопаснее". Вдруг послышался свист ветра – кто-то прорубался к нему, бешено вращая клинком. Лин-ху Чун сделал выпад, но, едва начал колоть мечом, на сердце вдруг стало неспокойно.
В "Девяти мечах Ду Гу" самое главное – с первого взгляда разглядеть слабое место в приеме противника. и немедленно атаковать эту слабость, начать позже, да первым прийти, одним приемом достичь победы, но в этой кромешной тьме не было видно даже противника, что говорить о его приемах,и тем более – о прорехах в его приемах? В такой ситуации техника "Девяти мечей Одинокого" была совершенно бесполезна, он провел меч вперед на локоть, потом вернулся, и уклонился влево. Тут послышался лязг и скрежет, звук удара, и крик "А!". Он догадался, что этот человек ударил своим клинком в каменную стену, клинок сломался, и его обломок ранил незнакомца.
Лин-ху Чун больше не слышал дыхания того человека, решил, что тот уже мертв, и задумался: "В этой кромешной тьме, пусть даже мой техника меча и высокая, но толку от нее, как и от заурядного мастерства, уж лучше здесь потерпеть, и выжидать удобного шанса встретиться с Ин-ин. Звуки пляшущих клинков и крики раненых заметно поуменьшились, стало ясно, что к этому времени уже множество людей получили ранения. Он пустил меч в дела, рисуя перед собой сеть, чтобы защититься от случайной атаки из темноты. Звуки циня то продолжались, то прерывались, причем звуки всегда были на одной ноте, вовсе не складываясь в мелодию. Лин-ху Чун снова забеспокоился: "Неужели Ин-ин ранена? А может быть, эти звуки издает вовсе не она? Но, если не она, то у кого здесь мог оказаться цинь?"
Прошло довольно много времени, и крики постепенно затихли. На земле было немало людей, которые стонали и ругались, иногда слышался свист и звон клинков – эти звуки исходили из областей около стен пещеры. Лин-ху Чун подумал: "Выжившие все расположились вдоль стен. У этих людей сравнительно высокий уровень мастерства, это мастера, способные к анализу ситуации". Он не выдержал, и закричал: "Ин-ин, ты где?"
От стены напротив послышался звон циня – это было ему ответом.
Лин-ху Чун прыгнул вперед, и его левая нога приземлилась на что-то мягкое – это был человек. Тут послышался тонкий звук – с земли поднимался для удара клинок. Хотя его внутренняя сила и была мощной, но он не мог определить форму атаки, зато сумел вовремя почуствовать, вложил усилие в левую ногу, оттолкнулся, и отпрыгнул назад к стене, размышляя: "На земле валяется множество людей, многие ранены, но не умерли, и через них сейчас не пройти".
Тут раздался свист клинков – люди, прижавшись спинами к стенам, бешено крутили клинками, стараясь защитить себя, и в один миг с десяток людей были убиты или ранены. Вдруг послышался старческий голос: "Друзья, мы все попали в ловушку Юэ Бу-цюня, мы взаперти, должны объединить усилия, чтобы избегнуть опасности, нельзя беспорядочно махать клинками, убивать друг друга".
Множество голосов откликнулись: "Точно! Именно так!" Лин-ху Чун прислушался, ему показалось, что ответили человек шестьдесят – семьдесят. Они все стояли вдоль стен, сохраняя свое положение, во-первых, они уже несколько успокоились, во-вторых – опасность временно уменьшилась, и появилась возможность остыть и поразмыслить спокойно.
Тот старейшина произнес: "Убогий даос – Юй Чжун-цзы из клана Тайшань, прошу всех придержать сабли и мечи. Ребята, если в темноте столкнемся с другими, давайте-ка без кровопролития, не будем махать клинками. Уважаемые друзья, все со мной согласны?" Толпа откликнулась громовым криком: "Так точно!" Тут свист пляшущих клинков окончательно затих. Некоторые еще вращали клинками, но и они постепенно успокоились.
Юй Чжун-цзы произнес: "А теперь прошу всех принести страшную клятву: "Если я в этой пещери начну губить людей, то пусть мой труп сгниет сдесь, и никогда не появится под светом Небес". Убогий даос с горы Тайшань Юй Чжун-цзы первый приносит эту клятву". Остальные тоже поклялись, и каждый думал: "А этот даосский старейшина Юй Чжун-цзы и в самом деле весьма рассудителен.
Всем лучше сплотиться, ведь иначе не избегнуть великой опасности, если беспорядочно рубить друг друга в темноте, то шансов выжить практически нет, а так появляется надежда на избавление". Юй Чжун-цзы произнес: "Очень хорошо! Прошу уважаемых назвать свои имена". И тут же послышалось: "Ничтожный – такой-то из клана Южная Хэншань", "Перед вами такой-то из клана Тайшань", "Ничтожный – такойц-то из клана Суншань". Однако, среди выкликнувших имена не было господина Мо Да.
Когда все выкрикнули свои имена, Лин-ху Чун произнес: "Ничтожный – Лин-ху Чун из клана Северная Хэншань". Толпа героев вздохнула: "О!", – все разом произнесли: "Глава фракции Хэншань великий рыцарь Лин-ху среди нас, это же отлично". В тоне их голоса была явная радость. Лин-ху Чун подумал: "да я же безнадежный отброс, что тут хорошего?" Он ясно понимал, что они радуются только тому, что такой сильный боец сейчас на их стороне, и это повышает их шансы на спасение.
Юй Чжун-цзы спросил: "Прошу главу фракции Лин-ху пояснить, почему глава драгоценного клана прибыл один, без учеников?" Этот старик был весьма подозрителен, он подозревал, что Лин-ху Чун затесался в их компанию не с добрыми намерениями. Они попали в смертельную ловушку на горе Хуашань, Лин-ху Чун происходит из фракции Хуашань, был главным последователем Юэ Бу-цюня, это известно всем в Поднебесной, а вот то, что клан Хуашань похитил всех учениц клана Южная Хэншань – об этом знал только один Лин-ху Чун, так что дело действительно выглядело очень подозрительным. Лин-ху Чун произнес: "Я не один сюда пришел, со мной еще человек, звать Ин..." он тут же остановился, понимая, что Ин-ин принадлежит к колдовскому учению, а у этого учения с истинными школами отношения, как между водой и огнем, так что он едваа успел остановиться на полуслове.
Юй Чжун-цзы произнес: "Тогда прошу уважаемых, у кого при себе кресало, высекать огонь, значала зажгем факелы". Все обрадованно вскричали: "Точно! Точно!", "Вот мы глупцы, как же раньше не додумались!", "Быстрее высекайте огонь!" На самом деле, в том хаосе, который был недавно, и думать нечего было о том, чтобы высечь огонь. Каждый сражался за свою безопасность, стоило высечь хоть искорку – и его тут же зарубили бы.
Тут и там застучали кресалами о кремень, появились маленькие искорки, особенно яркие в кромешной тьме, и вот уже огоньки заплясали на маленьких бумажных полосках, и вся пещера тут же огласилась радостными криками. Свет вспыхнул, и Лин-ху Чун тут же увидел множество людей, стоящих спиной к стенам пещеры, у большинства одежда и лица были забрызганы кровью, некоторые до сих пор держали перед собой клинки и медленно поводили ими перед собой. это были наиболее осмотрительные – они хоть и слышали, как остальные принесли страшную клятву, но все же не доверяли посторонним. Лин-ху Чун быстрым шагом двинулся к противоположной стороне пещеры, желая отыскать Ин-ин.
И вдруг раздался крик: "Начали!" Из тоннеля выскочили семь или восемь человек, размахивая мечами. Люди закричали: "Вы кто такие?" Все выхватили мечи, защищаясь, и за несколько схваток все зажженные бумажки снова потухли.
Лин-ху Чун одним прыжком допрыгнул до противоположной стены, и тут почувствовал, что справа его рубят клинком, в темноте никак не понятно, как защищаться, и он быстро припал к земле, раздался лязк – клинок врезался в стену. Он подумал: "Этот человек определенно хотел меня убить, а ведь в темноте в первую очередь следует защищать себя". Он замер без движения, тот человек несколько раз рубанул вслепую, и тоже остановил оружие".
Тут раздался голос: "Всех собачьих выродков перебить начисто, никого не оставлять!", – и десяток человек откликнулись криками согласия.
Тут человек шестьдесят или семьдесят разом заорали: "Это Цзо Лэн-чань! Это Цзо Лэн-чань!" А кто-то закричал: "Шифу, я твой ученик!"
Лин-ху Чун услышал, что тот отдающий команды человек, несомненно, и есть Цзо Лэн-чань, подумал: "Он-то как здесь оказался? Выходит, это он, старый злодей, подготовил эту волчью яму, а вовсе не мой учитель". Хотя Юэ Бу-цюнь уже несколько раз пытался убить его, но двадцать лет отношений учителя и ученика пустили в его сердце глубокие корни. Это чувство было невозможно истребить, и теперь, поняв, что смертельную ловушку устроил этот вероломный негодяй, а не его шифу, он сразу обрадовался, как будто умереть от руки Цзо Лэн-чаня было в сотни раз приятнее, чем от руки собственного учителя".
Тут послышался зловещий голос Цзо Лэн-чаня: "Да ты еще смеешь звать меня отцом наставником? Не уведомил меня, сам дерзнул самовольно прибыть на Хуашань, "оскорблять наставников, восставать против школы", разве в моей школе могут быть такие зловредные последователи?" Звонкий голос ответил ему: "Шифу, ученик получил срочную новость, что на горе Хуашань на пещере обнаружены изображения изумительных приемов нашей школы. Времени отправляться с докладом на гору Суншань не было, ведь за это время посторонние могли разрушить изображения приемов нашей школы. Ученик поэтому поспешил на гору Хуашань, чтобы увидеть эти приемы, и потом доложить шифу".
Цзо Лэн-чань произнес: "Ты думаешь, что если я слеп, то не вижу сокрытого? Отправившись на Хуашань, ты уже перестал быть моим последователем. Юэ Бу-цюнь взял с вас клятву, что вы будете преданы ему, разве теперь я твой учитель?" Обладатель звучного голоса отвечал: "Да, ученик достоин смерти, но это была всего лишь обманная уловка. После объединения наших пяти школ в единый клан, он стал нашим главой, повиноваться ему... это... это же обязанность. Не ожидал, что он завалит нас в этом месте, применит такую коварную уловку". Другой голос откликнулся: "Шифу, возглавь нас для избавления от беды, мы найдем этого мерзавца Юэ Бу-цюня, и рассчитаемся с ним".
Цзо Лэн-чань хмыкнул: "Ну, вы и размечтались". Он поколебался, снова произнес: "Лин-ху Чун, ты тоже пришел сюда, но тебя-то что заставило?" Лин-ху Чун ответил: "Это мой старый дом, решил прийти – и пришел. А вот Ваше Превосходительство с чем пожаловали?" Цзо Лэн-чань холодно произнес: "Даже перед лицом смерти столь непочтителен к старшему поколению". Лин-ху Чун ответил с вызовом: "Ты втайне составил коварный план, решил погубить героев Поднебесной, да еще и меня старшим поколением назвал". Цзо Лэн-чань процедил: "Пин-чжи, зарежь его".
В темноте послышалось: "Слушаюсь", – это был голос Линь Пин-чжи.
Лин-ху Чун втайне обмер: "Оказывается, Линь Пин-чжи тожде здесь". Он и Цзо Лэн чань – слепые, все эти дни они тренировались вслепую биться мечом, использовать слух вместо зрения, наверняка у них высочайщее искусство отслеживать движение оружия по звуку ветра, которое оно производит. В темноте ситуация изменилась наоборот, теперь мы все слепые, а они зрячие, разве мы теперь им соперники?" И он почувствовал, как по его спине стекают капли холодного пота.
Тут послышался голос Линь Пин-чжи: "Ты на реках и озерах "вызывал ветер, а накликал дождь", стал лидером, но сегодня ты умрешь от моей руки, ха-ха, ха-ха!" В его смехе был мрачный холод, он шаг за шагом стал приближаться. В пещере повисла мертвая тишина, с каждым его шагом Лин-ху Чун понимал, что на один шаг становится ближе ко вратам ада.
Тут послышался голос: "Постой! Этот Лин-ху Чун выколол мои глаза, с тех пор Лаоцзы не видит дневного света, дай мне убить этого мерзавца". Более десятка человек присоединились к его голосу, и быстро стали приближаться.
Лин-ху Чун почувствовал удар в сердце, он понял, что это те пятнадцать человек, которых он ослепил той ночью возле разрушенного храма, с которыми он столкнулся по пути на гору Суншань. Эти люди стали слепыми уже очень давно, у них искусство использовать слух вместо зрения уже наверняка замечательное, с одним Линь Пин-чжи невозможно справиться, а тут к нему на помощь еще и эти пятнадцать, тут у него уже шансов нет. Он скользящим шагом сместился влево, и тут раздалось: "тук-тук" – с десяток мечей вонзились в стену напротив того места, где он недавно стоял. Повезло еще, что к нему шагало множество людей, звук их шагов смешался с его шагами, скрыл их, и никто не ожидал, что он уже сместился.
Лин-ху Чун присел, нащупал на земле чей-то меч, бросил его в сторону, тот попал в каменную стену, раздался звон. Более десятка слепых бросились на звук, засвистели мечи, они вступили в бой со стоящими там людьми и быстро зарубили человек шесть или семь. эти несчастные были не слабыми бойцами, но они ничего не видели в темноте, и никак не могли сопротивляться отряду слепых.
Лин-ху Чун воспользовался криками раненых, и сместился еще на несколько шагов левее, не нащупал у стены никого из людей, и потихоньку опустилсыя на корточки, размышляя: "Цзо Лэн-чань привел сюда отряд слепых, рассчитывая воспользоваться преимуществом боя в темноте. Но откуда он узнал об этой пещере? Ах, да! В тот день, во время соревнования на алтаре Неба и Земли, сяошимей победила сильных бойцов кланов Тайшань и Южная Хэншань, используя приемы школ Тайшань и Южная Хэншань, она победила меня приемами горы Северная Хэншань, и, перед лицом Цзо Лэн-чаня демонстрировала приемы школы горы суншань. Несомненно, она часто ходила в эту пещеру, чтобы выучить приемы, и Линь Пин-чжи, разумеется, узнал об этом". Он подумал о сяошимей, и его сердце пронзила волна боли и ревности.
Тут послышался голос Линь Пин-чжи: "Лин-ху Чун, ты прячешься, хвост и голову поджал, что ты за храбрец?" Лин-ху Чуна пробил гнев, он уже хотел ринуться навстречу Линь Пин-чжи, вступить с ним в смертельный бой, но тут же сдержал себя, подумав: "Великий муж может согнуться, может выпрямиться, но не даст себя легко погубить". и еще подумал: "Я обещал сяошимей, что буду заботиться о Линь Пин-чжи, если брошусь с ним в бой, конечно, никуда не годится быть им убитым, но и убивать его тоже не следует".
Цзо Лэн-чань закричал: "Убейте без жалости всех изменников подчистую в этой пещере, полагаю, Лин-ху Чуну тоже негде будет спрятаться!"
В ту же секунду раздался лязг оружия и громкие крики раненых.
Лин-ху Чун сидел на корточках, и некоторое время его никто не атаковал. Он прислушивался, стараясь уловить голос Ин-ин, размышляя: "Ин-ин умна и рассчетлива, намного умнее, чем я, сейчас опасность грозит со всех сторон, конечно, она не рискнет издавать звуки при помощи циня, лишь бы только среди голосов раненых не было ее голоса, и то ладно". В это время храбрецы отчаянно бились с отрядом слепых, шум стоял ужасный, и среди этого шума одно ругательство "Катись, бабушку твою так" – особенно резануло ему в уши.
Это его так покоробило из-за того, что обычно говорят "Иди, мать твою так", или "Отодрать мать твою так", некоторые иногда ругаются "Катись, мать твою так, идиот", но, чтобы ругаться "Катись, бабушку твою так" – такое можно услышать крайне редко. Он подумал: "Это ругательство, возможно, диалект какой-то провинции?" Снова послушал некоторое время, и услышал, что, если это ругательство выкрикивали двое, то звук клинков сразу останавливался, а если ругался только один – то бой продолжался. Он подумал, и, наконец, догадался: "Это пароль, по которому слепые определяют своих собратьев". В хаосе боя вслепую трудно пределить кто друг, кто враг, вот слепые заранее и условились, перед сшибкой всегда использовать это ругательство. Если двое ругнуться одинаково – то они на одной стороне, а если нет – то можно убивать. Это ругательство раньше не употреблялось, и поэтому можно было не беспокоиться, что враги будут его использовать.
Едва он это осознал, как тут же вскочил, и прикрывая мечом грудь, пошел вперед. К этому времени крики "Катись, бабушку твою так" звучали все чаще, лязг оружия раздавался все реже, было очевидно, что бойцы кланов Тайшань, Южная Хэншань и Суншань истреблены почти начисто. Лин-ху Чун так и не услышал голоса Ин-ин, он и тревожился, вдруг он уже случайно убил ее раньше, и в тоже время радовался, что она не пострадала от встречи с кознями отряда слепцов. Он снова подумал: "Ученики клана Суншань узнали, что в пещере на горе Хуашань есть сокровенные приемы их клана, тут же поспешили перенять их. Вся их вина заключалась в том, что они заранее не дали рапорт Цзо Лэн-чаню, и теперь он их истребляет подчистую – это уж слишком жестоко. Он решил убить меня, но не имел возможности отличить от других, и он предпочел, чтобы его злобные последователи истребили его же учеников, совершивших незначительную оплошность".
Прошло еще немного времени, и звуки битвы полностью затихли. Цзо Лэн-чань произнес: "Сейчас построимся, и еще раз крест-накрест прочешем пещеру, добьем всех".
Слепцы ответили на команду, послышался свист мечей, кто-то приближался, кто-то удалялся. Два меча стали рубить воздух около него, он выставил меч в защите, и хриплым голосом ругнулся: "Катись, бабушку твою так", и его к его удивлению, не опознали.Прошло время приблизительно "одной чашки чая", и, кроме ругательств слепцов и свиста воздуха под клинками, не было никаких других звуков. Лин-ху Чун был почти готов разрыдаться, он уже хотел закричать: "Ин-ин, ты где?"
Вдруг Цзо Лэн-чань крикнул: "Остановитесь!" Слепые приняли к себе мечи и замерли. Цзо Лэн-чань расхохотался: "Истребили всех отступников, эти люди были весьма бессовестными, ради изучения приемов меча вдруг поклялись клятвой преданности Юэ Бу-цюню. И этот мелкий преступник Лин-ху Чун, само собой, тоже пал под нашими мечами! Ха-ха! Ха-ха! Лин-ху Чун, Лин-ху Чун, ты сдох, или нет?"
Лин-ху Чун затаил дыхание, и не отвечал.
Цзо Лэн-чань произнес: "Пин-чжи, сегодня ты искоренил своего самого ненавистного человека в твоей жизни, полностью ли удовлетворен?" Линь Пин-чжи отвечал: "Только благодаря брату Цзо, его изумительному рассчету". Лин-ху Чун задумался: "Они с Цзо Лэн-чанем побратались. Ради получения трактата о мече Би Се Цзо Лэн-чань уж очень с ним любезен". Цзо Лэн-чань ответил: "Если бы ты не узнал, что в этой пещере есть другой секретный проход, то нам бы было нелегко собственными руками осуществить эту великую месть".
Линь-пин Чжи ответил: "Жаль только, что в этой суматохе я не смог собственными руками убить этого мелкого преступника Лин-ху Чуна". Лин-ху Чун подумал: "Да я же ни в чем не провинился перед тобой, отчего у тебя ко мне такая лютая ненависть?" Цзо Лэн-чань тихим голосом произнес: "Не важно, кто его убил, это все равно. Давай-те ка все потихоньку выбираться. Подозреваю, что Юэ Бу-цюнь сейчас сторожит снаружи от своей ловушки, пока не рассвело, надо воспользоваться благоприятным шансом". Линь Пин-чжи откликнулся: "Точно!"
Тут послышался звук шагов – люди уходили в подземный ход, шаги затихали вдали, прошло некоторое время, и все стихло.
Лин-ху Чун тихим голосом позвал: "Ин-ин, ты там?" В его голосе слышались рыдания. Вдруг над его головой раздался шепот: "Я здесь, не шуми!" Лин-ху Чун безумно обрадовался, его ноги подогнулись, и он сел на землю.
Когда слепые махали мечами и рубили саблями, самое спокойное место, где стоило прятаться, было наверху, чтобы клинки не достали, это была простейшая логика, но большинство людей, находясь на грани между жизнью и смертью, не могли мыслить связно, и не додумались до этого.
Ин-ин спрыгнула вниз, Лин-ху Чун поднялся, отбросил меч, и прижал ее к своей груди. Оба и радовались, и рыдали беззвучными слезами. Лин-ху Чун легко поцеловал ее в лоб, прошептал: "Ты меня сейчас до смерти напугала".
Ин-ин в темноте не отстранялась, тихонько прошептала: "Ты ругался: "Катись, бабушку твою так", я тебя по голосу узнала". Лин-ху Чун не удержался от смеха, потом спросил: "Ты в самом деле совсем не ранена?" Ин-ин ответила: "Не ранена". Лин-ху Чун произнес: "Я услыхал твои звуки циня, и уже не так тревожился. Но потом вспомнил, что уколол женщину, а звук циня прерывался, не получалась мелодия, будто ты тядяжело ранена, а потом от тебя ни звука не было, уж и не знал, что с тобой".
Ин-ин улыбнулась: "Я заранее запрыгнула наверх, боялась, что меня почувствуют, не могла тебя окликнуть, оставалось только кидать медные монетки в оставленный на земле цинь, чтобы дать тебе знак". Лин-ху Чун перевел дыхание, и произнес:
"Вот оно, как, оказывается. А я так до конца и не догадался, заслуживаю битья, битья заслуживаю!" Он взял ее руку, и легонько постучал себе по лбу, посмеиваясь: "Ты вышла замуж за такого безмозглого дурака, вот ведь невезение для барышни Жэнь. А я то все удивлялся, почему ты не сыграешь "Доброту чистого сердца", или мелодию "Смеющаяся гордость рек и озер?"
Ин-ин позволяла ему обнимать себя, произнесла: "Если бы я могла в темноте метать золотые монеты как скрытое оружие, и так играть на цине мелодию, то стала бы уже феей волшебной". Лин-ху Чун рассмеялся: "так ты уже и так есть небесная фея". Ин-ин в его голосе насмешку, встряхнулась всем телом, чтобы стряхнуть его объятия, но Лин-ху Чун крепко обнял ее, и не отпускал, спросив:
"Почему же потом не бросала медные монеты?" Ин-ин рассмеялась: "Да я же очень бедная, при себе денег нет, все медяки закончились". Лин-ху Чун вздохнул: "Жаль, в этой пещере нет банка, или меняльной лавки, чтобы барышня Жэнь могла взять ссуду, чтобы без денег не остаться". Ин-ин тоже рассмеялась: "Потом пришлось и золотую заколку для волос бросить, и жемчужные сережки. А вот когда эти слепые принялись крошить людей, я уже ничего не бросала – у них слух уникальный, я не осмелилась".
И вдруг со стороны тоннеля раздался зловещий ледяной смех.
Лин-ху Чун втайне обругал себя неотесанным чурбаном, разве этот пройдоха Цзо Лэн-чань мог сказать, что уйдет, и просто так уйти? Он наверняка замер в тоннеле, и стал прислушиваться, что творится в пещере. Если бы он был один, то непременно бы выждал, а потом бы стал думать, как выбраться, но он так сильно переживал за Ин-ин, что, когда "после невзгод наступило свидание", так потерял голову от счастья, что даже и не подумал, что могучий противник может не уйти, а подстерегать поблизости, прислушиваясь к происходящему.
Ин-ин протянула руки, подталкивая его за подмышки, и шепнула: "Прыгаем вверх". Они прыгнули вместе. Над ними был квадратный выступ, Ин-ин прекрасно его знала, и правильно рассчитала усилие, а вот Лин-ху Чун не сориентировался, и его ноги повисли в пустоте, он снова свалился вниз. Ин-ин протянула руку, и помогла ему вскарабкаться наверх. Этот уступ был в три или четыре локтя шириной, двоим там было тесновато. Лин-ху Чун подумал: "Здорово Ин-ин придумала, мы сверху будем контролировать положение, слепцам нелегко будет нас атаковать". В этот миг послышался голос Цзо Лэн-чаня: "Двое чертенят наверх запрыгнули". Линь Пин-чжи откликнулся: "Точно так". Цзо Лэн-чань произнес: "Лин-ху Чун, ты всю жизнь собрался там сидеть?"
Лин-ху Чун не откликался, размышляя: "Я едва хоть звук произнесу, вы тут же наше местоположение определите". Он держал меч в правой руке, а левой обвил тонкую талию Ин-ин. Ин-ин держала короткий меч в левой руке, а правой обняла его за пояс. Обоих переполняла нежность, им казалось, что лишь бы быть вот так вместе, пусть даже сейчас придется умереть – сожалеть они не будут.
Цзо Лэн-чань закричал: "Кто вам глаза выколол, неужели вы об этом забыли?" Более десяти глоток разверзлись в воплях, прыгнули вперед, и начали неистово размахивать мечами. Лин-ху Чун и Ин-ин ни единым звуком не откликались, слепцы неистово кололи в пустоту, на втором прыжке один из слепых попал мечом в скалу всего в локте от их выступа.
Лин-ху Чун услышал его прыжок, и нанес укол мечом, пронзив грудь. Тот слепец страшно закричал, и свалился наземь. Теперь все поняли, где находятся двое спрятавшихся, шестеро или семеро одновременно подпрыгнули, пыряя мечами. Лин-ху Чун и Ин-ин, хотя и не видели противников, но каждый двинул мечом, и они убили еще двоих. Слепые задрали головы и стали ругаться, но некоторое время уже не осмеливались нападать.
Тупиковая ситуация длилась недолго, внезапно раздался свист ветра, двое прыгнули в темноте справа и слева от уступа. Лин-ху Чун и Ин-ин выставили мечи в защите, и четыре клинка со звоном сшиблись во тьме. Правая рука Лин-ху Чуна тут же занемела, он едва не выпустил меч, понимая, что сейчас его соперником, возможно, был сам Цзо Лэн-чань. Ин-ин выкрикнула: "А!" – ей через меч ударило в плечо, она покачнулась. Лин-ху Чун левой рукой, напрягшись, удержал ее. И в этот миг те двое вновь подпрыгнули, атакуя.
Лин-ху Чун длинным мечом ткнул в того, что прыгал со стороны Ин-ин, два меча сшиблись. Тот человек применял приемы меча крайне быстро – острие его меча заскользило вверх по лезвию меча Лин-ху Чуна.
Лин-ху Чун знал, что его противник – наверняка Линь Пин-чжи, он не стал пытаться защититься, только спешно пригнул голову, склонился вниз, и почувствовал, как над ним пронесся ледяной вихрь – Линь Пин-чжи мечом резанул по Ин-ин. За один прыжок, вися в воздухе, он сумел провести три приема – этот меч Би Се, в самом деле, был крайне быстр.
Лин-ху Чун испугался, что он поранит Ин-ин, и, схватив ее, прыгнул вниз, оперся спиной о стену, и пустил меч в защитном танце. Тут раздался зловещий долгий хохот Цзо Лэн-чаня, тот прыгнул вперед, уколов мечом, их клинки снова встретились, раздался громкий звон. Лин-ху Чун был потрясен, он почувствовал, как через меч в него проникла волна ледяного холода, этот холод отрезвил его, напомнив, что в свое время в монастыре Шаолинь Жэнь Во-син бился с Цзо Лэн-чанем, и применил свое искусство "Звездного дыхания", вытягивая из него энергию. Но разве мог знать Жэнь Во-син, что энергия Цзо Лэн-чаня столь ужасна, что холод едва не убил его, заморозив изнутри.
Он не мог попасться на этот старый трюк, поэтому сосредоточил все силы, чтобы отбить в сторону оружие противника. Он ощутил, как тот втягивает свою энергию обратно, невольно расслабил пальцы, и меч вылетел из его руки.
Все навыки Лин-ху Чуна были сосредоточены на мече, сейчас он остался с голыми руками, тут же начал шарить по земле – в пещере погибли более двухсот человек, повсюду валяломсь оружие, подобрать любой клинок – и уже можно продержаться еще некоторое время. Они с Ин-ин в этой пещере сами превратились в слепцов, а их окружали и атаковали более десятка слепцов, которые вовсе не были слепы в этой темноте. Не то, что хотелось выжить, но все существо восставало против того, чтобы дать так просто себя зарезать.
Он ощупывал землю, и наткнулся на лицо убитого – оно было ледяным, мокрым, и липким. Он поспешно отступил на пару шагов, придерживая Ин-ин, раздался двойной звон – Ин-ин отразила два выпада, а вследонесся стон – короткий меч Ин-ин улетел от удара.
Лин-ху Чун перепугался, припал к земле, вновь шаря в поисках оружия, наткнулся на короткую палку, в такой суматохе тщательно размышлять было некогда, тут ему в лицо дунуло ветром, он торопливо защитился этой палкой, раздался легкий хруст и меч отсек часть палки.
Лин-ху Чун, опустив голову, дал мечу пронестись сверху, и в этот миг перед его глазами появилось призрачное сияние. Это сияние было невероятно слабым, но в кромешной тьме пещеры, оно было подобно одинокой звездочке над горизонтом, очертания фигур врагов и блеск их клинков стали неясно проступать из мрака.
Лин-ху Чун с Ин-ин одновременно радостно вздохнули. Стало видно, как Цзо Лэн-чаньпроводит укол мечом, Лин-ху Чун поднял палку, и уперся ей в горло Цзо Лэн-чаня – это движение использовало уязвимое место в его приеме. Но он не ожидал, что Цзо Лэн-чань, хоть и слеп, но мгновенно приспосабливается к изменяющейся обстановке. Тот прыгнул назад, подобно "карпу, преодолевающему ворота дракона", и начал изрыгать проклятия.
Ин-ин нагнулась, и подобрала длинный меч, забрала у Лин-ху Чуна короткую палочку, и передала ему меч, помахала палочкой в воздухе – и вся пещера озарилась отсветами зеленоватого сияния. Лин-ху Чун почувствовал потрясающий прилив духа, в ситуации жизни и смерти разве можно щадить врага, он прыгнул вперед, и сругательством: "Катись, бабушку твою так!" заколол одного из слепцов. Его меч был быстрее, чем его слова, он успел ругнуться всего шесть раз, и за это время его меч пронзил горло двенадцати слепцам. Среди слепцов попалось несколько тугодумов, услыхав его ругательства, они решили что это один из своих, к чему снова драться? Они еще и половины не поняли, как с проколотым горлом отправились прямо к воротам демонов на встречу со своими бабушками.
Цзо Лэн-чань и Линь Пин-чжи не поняли, в чем дело, одновременно спросили: "Это факелы?", в голосе у них была паника.
Лин-ху Чун крикнул: "Точно так!", и трижды проатаковал Цзо Лэн-чаня мечом.
Цзо Лэн-чань определил удары на слух, отбил три меча, Лин-ху Чун почувствовал, что его рука немеет, через клинок вновь полилась морозная энергия холода, он тут же сообразил, и остановил меч, замерев. Цзо Лэн-чань, не слыша его меча, забеспокоился, и стал лихорадочно вертеть мечом, прикрывая уязвимые точки тела.
Лин-ху Чун, используя мерцание, льющееся с палки в руках Ин-ин, медленно перевел свой меч в сторону, и стал медленно приближать острие к правому плечу Линь Пин-чжи. Линь Пин-чжи был способен уловить звук удара, но в этот раз меч очень медленно приближался к его руке, как там можно было услышать хоть что-то? Когда до руки Линь Пин-чжи оставалось меньше, чем пол-локтя, Лин Ху-чун внезапно уколол вперед, раздался хруст, и плечевая кость Линь Пин-чжи оказалась перерубленой.
Линь Пин-чжи заорал, выронил меч, прыгнул вперед. Лин-ху Чун вжикнул два раза, и подколол ему обе ноги. Линь Пин-чжи с проклятиями свалился на землю.
Лин-ху Чун развернулся, и внимательно всмотрелся в Цзо Лэн-чаняв этом предельно слабом мерцании все виделось смутно, но он уловил, что Цзо Лэн-чань скрежещет зубами, вид его ужастен, а меч в руках порхает с непередаваемой скоростью. Хотя его приемы были изумительны и многослойны, но для "девяти мечей Одинокого" не было приемов без уязвимых мест. Лин-ху Чун подумал: "этот человек вызвал ветер и волны в воинском сообществе, это он главный виновник всех бед, нельзя его пощадить". Раздался посвист, и меч быстро вонзился в три точки на теле Цзо Лэн-чаня, по-очереди пронзив ему межбровье, горло, и грудь.
Лин-ху Чун прыгнул на два шага назад, прикрывая Ин-ин. Цзо Лэн-чань некоторое время стоял неподвижно, потом вдруг рухнул, меч выпал из его рук, перевернулся, и пронзил подбрюшье, насквозь пройдя через все тело.
Двое понемногу собрались с силами, и решили посмотреть, что это за короткая палка светится в руке у Ин-ин. Свечение было предельно слабым, и видно было плохо. У них обоих при себе не было огнива, Лин-ху Чун опасался, что Линь Пин-чжи снова на них бросится, наклонился, и дополнительным ударом перерезал тому мышцы и сухожилия на левой руке, только после этого вернулся к мертвецам, и стал шарить у них за пазухой. Обшарил двоих, ни у кого при себе не нашлось огнива, он обшарил еще двоих, и только тогда догадался, начал ругаться: "Катись, бабушку твою так, это же слепые, разумеется, они не носят с собой кремень и кресало". Только у пятого нашлось огниво, он высек огонь и поджег листок бумаги.
Оба одновременно не удержались от вскрика.
Только теперь они увидели, что Ин-ин держит в руках белую кость со срезанным суставом.
Ин-ин застыла, потом сухая кость вывалилась из ее рук на землю, она рассмеялась: "Катись, ты..." Но она ругнулась только двумя словами, почувствовав неловкость, и замолчала.
Лин-ху Чун почувствовал великое озарение: "Ин-ин, это преждерожденный из Волшебного учения преподнес нам спасение от смерти". Ин-ин изумилась: "Преждерожденный из Волшебного учения?" Лин-ху Чун ответил: "Однажды десять старейшин колдовского учения атаковали гору Хуашань, и все были заперты в этой пещере, не могли спастись, и умерли в гневе и ненависти, превратившись в десять склетов. Эта бедренная кость тоже принадлежала кому-то из этих старейшин. Я ее неосознанно подхватил, чтобы защититься, и вот, на удачу, меч Цзо Лэн-чаня, срезал с нее кусок. Внутри мертвой кости были фосфоресцирующие огни, это могильное свечение позволило нам, двум слепым, прозреть".
Ин-ин вздохнула, поклонилась этой кости: "Оказывается, это преждерожденный данного учения, возможно, провинилась".
Лин-ху Чун взял еще несколько полосок бумаги, зажег от них два факела, произнес: "Вот не знаю, а что же случилось с дядюшкой-наставником Мо?"
Он тут же закричал: "Дядюшка-наставник Мо, Мо шибо!" Однако, никакого ответа не последовало. Лин-ху Чун очень переживал, ведь дядюшка-наставник Мо заботился о нем с такой любовью, а сегодня погиб в этой пещере. Он окинул пещеру взглядом – кругом в беспорядке валялись мертвые тела, найти труп господина Мо Да было бы очень трудно, он подумал: "Сейчас мы еще не спаслись ото всех напастей, нельзя задерживаться. Я обязательно вернусь, отыщу останки дядюшки-наставника мо, и похороню его достойно". Он развернулся, схватил Линь Пин-чжи за одежду на груди, и поволок к выходу.
Ин-ин знала, что он обещал Юэ Лин-шань заботиться о Линь Пин-чжи, ничего не сказала, подняла с земли цинь, который лежал в углу пещеры, и кое-что из мелочи, что в него кидала, и поплелась за ним.
Они вдвоем шаг за шагом пошли по тому коридору, который когда-то прорубил топорами силач из колдовского учения. Лин-ху Чун шел, держа меч наготове, размышляя, что Цзо Лэн-чань был полон хитрых уловок, раз уж он завалил пещеру, то наверняка оставил своих людей снаружи, кроме того, он мог оставить и нескольких стражей в узком коридоре, чтобы не попасть в ситуацию, когда богомол хватает цикаду, не замечая сзади воробья.
Но они дошди до окончания узкого коридора, и никого там не встретили. Лин-ху Чун легонько толкнул каменную преграду, и ему в глаза ударил яркий свет. Оказывается, пока они бились в дальней пещере, прошло уже много времени, и снаружи был уже ясный день. Он вгляделся в наружную пещеру – там было пустынно, никаких следов присутствия человека. Он оставил Линь Пин-чжи, и они с Ин-ин пролезли в узкое из внутренней пещеры в наружную.
Лин-ху Чун сжимал в руке меч, ловил глазами солнечные лучи, почувствовал себя на свободном месте, только сейчас поверил, что они действительно спаслись. Он вдохнул полной грудью свежий воздух, и почувствовал невыразимое облегчение.
Ин-ин спросила: "Прежде твой шифу наказывал тебя, чтобы ты предавался размышлениям, это было как раз в этой пещере?" Лин-ху Чун рассмеялся: "Так и есть. Посмотри, тебе нравится?" Ин-ин улыбнулась: "На мой взгляд, ты в этой пещере не размышлял, а мечтал о ..." Она уже хотела сказать "о своей сяошимей", но подумала, что что упоминание о Юэ Лин-шань может разбудить его душевные раны, и замолчала.
Лин-ху Чун произнес: "Дядюшка-великий наставник Фэн жил неподалеку, уж и не знаю, как его драгоценное здоровье. Я уже давно очень по нему скучаю. Он всегда говорил, что не хочет видеть никого из клана Хуашань, но ведь я уже давно не состою в этом клане". Ин-ин ответила: "Да. Мы сходим проведать его. Лин-ху Чун оставил Линь пин-чжи, вложил меч в ножны, взял Ин-ин за руку, и они плечом к плечу вышли из пещеры.