Краткое содержание: Фиделю Кастро тогда было 33, Марипосе 19, и они полюбили друг друга...
«Мы на горе всем буржуям
мировой пожар раздуем.
Мировой пожар в крови…
Господи, благослови…»
(Александр Блок)
Когда мир ещё не видел ликующей улыбки Гагарина, но уже узнал слово «sputnik»…
Когда одна за другой лопались цепи колониальной зависимости, а Никита Хрущёв готовился стучать ботинком по трибуне ООН, желая показать американцам кузькину мать…
Когда Че ещё не лежал мертвым на столе в боливийской школе в окружении солдат, похожий на снятого с креста Иисуса…
… в порту революционной Гаваны, только что свергнувшей своего Батисту, бросил якорь круизный лайнер «MS Berlin»…
— Я была тогда маленькой дурочкой, что вы хотите. Папиной дочкой на папином корабле. «Барбудос» поднялись к нам на борт, и этот бородач был главным среди них. Он показался мне полубогом в своей военной форме, пропахшей табачным дымом, с сияющей улыбкой мальчишки- сорванца. Вождь. Команданте. Я легла с ним в одной из пустующих кают, чуть ли не на глазах у его партизан и собственного отца. Мне было всё равно, что они подумают обо мне, а ведь я оставалась девственницей в свои девятнадцать! Но пошла за ним, как зачарованная, едва он меня поманил.
Он тоже был зачарован прелестью её хорошенького личика и лукавым блеском карих глаз. Её невинностью, её неразбуженной чувственностью. Он понимал толк в женщинах и не ошибся — эта избалованная куколка оказалась чудо как хороша в постели. Ему нравилось баловать её ещё больше.
Он решил, что наконец-то влюблён по-настоящему. Но всё пошло наперекосяк, когда она забеременела. Надеялась привязать его покрепче, маленькая дурочка. Как будто у него уже не было сына от законной жены! Революционер не может обременять себя детьми, пока Куба не разожжёт пожар мировой революции по всей Латинской Америке. Так он заявил ей.
— Он отнял у меня несчастное дитя на седьмом месяце. Открылось кровотечение, меня напичкали наркотиками, я потеряла сознание, а нанятые им врачи объявили, что случился выкидыш. Но я слышала детский плач! Ребёнок выжил, он забрал его, я знаю. Но он уверял, что я просто сделала аборт, что я не в себе, что я сумасшедшая… Я возненавидела его так же сильно, как прежде любила. Я убежала от него, уехала с Кубы и решила, что всё кончено. Но я ошибалась. Помилуй Бог, я надеялась, что смогу жить спокойно, забыв его. Но мне не дали забыть. Меня прихлопнуло ЦРУ — как муху, в точности как муху. А ведь он всегда звал меня «Mariposa». Бабочка. Этого я тоже не могла забыть. Но мне велели убить его.
Она снова возникла в его жизни спустя год. И попросила о встрече. В её карих глазах стояли слёзы, и как же она была хороша! Он не мог устоять — кровь закипела в жилах.
— Он наверняка знал, что я пришла убить его, и был прав. Люди из ЦРУ дали мне яд для него — в капсуле, но произошла чудовищная нелепость. Я спрятала капсулу в баночку с ночным кремом, и она там растаяла. Так глупо! И я стояла перед ним — о, действительно, как дура, когда он неожиданно вошёл в спальню и застал меня с этой проклятой баночкой в руках. Говорю же, он всё знал. Я зарыдала, а он достал из кармана пистолет. Я думала, что он убьёт меня, и понимала — так мне и надо. Я всё ещё любила его. Но он просто протянул мне этот пистолет рукоятью вперёд и тихо сказал: «Не надо так расстраиваться, Mariposa. Не получилось отравить меня? Просто застрели.»
Она в ужасе отшвырнула пистолет и зарыдала ещё пуще. Тогда он обнял её и долго укачивал, как ребёнка. Но наутро выслал прочь из страны, навсегда объявив «персоной нон грата» на Острове свободы.
На его жизнь покушались ещё много раз, но всегда безуспешно.
В восемьдесят первом году, спустя двадцать два года после их первой встречи его бабочка вновь появилась в Гаване в составе немецкой киносъёмочной группы.
Но он отказался встретиться с нею.
Он умер в ноябре две тысячи шестнадцатого года.
Она живёт в Нью-Йорке под вымышленным именем.
Его бабочка.
Марипоса.