Одиночество перебирает чётки
не в Гималаях или в Тибете,
а в некой точке на белом свете.
Координаты её не чётки.
Вполне возможно, что это – Питер,
Васильевский остров и дом такой-то.
С утра не убрана койка,
хотя в Водолее царит Юпитер.
Видно, просто тоска, да и лень возиться.
В обильных клубах сигаретного дыма
тоскует о жизни, идущей мимо,
антропоморфная единица.
Жизнь идёт за окнами по бульвару,
ест эскимо, сплетничает, судачит,
ненавидит, любит и ничего не значит,
пока ей смерть не составит пару.
Всегда готова её составить,
смерть спрятана в сердце, в печёнку, в жилу..
Кто чувствует свою душу живу?
Тело пока продолжает править.
Хоть бы звонок в дверь иль по телефону!
Весть благая по электронной почте!
Вот уже и заморозки на почве.
И синицы жмутся к балкону.
Заморозки на почве и в отношеньях
с ближними, что становятся так далёки,
как от автора – эти строки,
Мнемозине невнятное подношенье.
Одиночество составляет пару
другому одиночеству – это у нас зовётся
любовью. Пусть брачная песнь поётся,
счастлив – готовься к судьбы удару.
Спуску нам не дают, лишь недолгий роздых
между колдобиной и кюветом.
И не прикрыться Новым Заветом,
когда наши гнёзда взлетают в воздух.
Время мельчает, мелеет, как речка
в жару. Вместе с ним мельчают
жертвы с ихними палачами,
образ с его рахитичной свечкой.
Одиночество учит думать, причем – о вечном.
Только кто научается, в копошенье
так наз. межличностных отношений?
Зубы волчьи, глаза – овечьи.
Вот и сумерки. День опускает веки.
Одиночество лучше, чем абы с кем,
и дает надежду сравняться с Тем,
Кто одинок во Вселенной. Всегда. Вовеки.