***

Голова раскалывается тысячей мелких игл. Тревожно хватает за пальцы-изгибы. Дурачится корявыми ржавыми прутьями и стальными каркасами.
Шатко.
На заре всегда умирают самые сильные. У них в голове проклятия и печаль. У тебя иглы.
Игры в невежество. Игры с судьбой и собой неизвестной.
Любимой и преданной.
Ею. Без голоса, платы и жребия.
Выкинь на ветер слёзы, заштопай грудную клетку и возвращайся домой.
В первозданное нечто. Что-то с чем-то и давно за пределами чьих-нибудь тайн.
У тебя на кону вся святая нелепость, бессмыслица.
Ты всё так же зовешь её истиной и проповедуешь гнилью истлевшей веры.
Из призраков-тайн вместо призраков прошлого. Улетай.
Таких вер сейчас много. Называются сектами.
Чёрными извращениями. Извещениями нечитанных писем.
Падай в незримое. И исчезай.

Иглы горят нестерпимой вечностью на затылке, пробираются в уши.
Расчерчивают тело изрезанным ржавым металлом.
Стенают и плачут. Вопят. Раскаляются.
Ты велишь им молчать, а они замыкаются где-то в районе сердца, и завтра снова примутся докучать.
Выгрызай свою кожу, не бодрствуй. Спи.
Чтобы больше ни слова.
Чтобы больше не было вязкой сладости-кисти.
Не рисуй ей. Сломай.
Положи на самое видное место.

Снова сходишь с ума, проклинаешь и таешь.
От крайности.
Может, уже не проснёшься.
От тысячи маленьких стройных игл.
Первобытных игр и жертвенной пляски на вертеле.
С первобытным мужчиной и женщиной в ярких одеждах побежишь завещать ключи от недавно распятого сердца.

А иглы тревожно цепляются за самую светлую суть и искоса смотрят на вечность.
Блеснуть не удастся. Им только ржаветь и метаться, кидаться в тебя-забытое, в тебя-нераскрытое, в тебя-навсегда.
Игры порочны. Иглы непрочны.
Сон прекращается. Разум рождает новую светлую мысль с печальным концом.
Моё дерево вышито чёрным. Гниёт первозданной верой-неверием.
Дышит-шипит, переливается ртутью и мертвенно-бледной зарёй.

Вышивай.

Ты следующая.