Мы – в огромной толпе, позади ранее успевших у входов в Shopping City. Уродливое гигантское сооружение, не похожее даже на здание, претенциозностью раздавливающее тощие кошельки, и притягивающее остальных зазывающей музыкой, перемигивающейся рекламой, распродажами, акциями, всеми известными уловками и ухищрениями развести, завлечь, всучить. Всё мы понимаем, но в ожидании открытия томимся во взбудораженном гуле, как кильки в томатном аромате; ловим слухи, что сегодня станет хитом продаж.
– Хочу славы!– слышу разговор стоящих рядом.– Настоящей славы, что давно заслуживаю. Славы, из самого добротного материала, из успеха… видел рекламу такой. Не помню, правда, где. Кажется, в интернете.
Его сосед, спортивного вида крепыш в бейсболке, надменно усмехнулся.
– А я хочу, – говорит, – иметь всё...– махнул, обводя мир, рукой.– И чтобы мне за это ничего не было.
– А я!.. Хочу счастья! – ввязалась в разговор смазливая негритяночка, наша сверстница, с завидной копной кудряшек и завитушек, стоящая за ребятами, говоривших о славе. Черное её лицо заблестело мечтою.
«О, мадонна! Черная мадонна…»
– Настоящего счастья! Третий год прихожу сюда. Только – всё не везёт. Что покупаю, оказывается подделкой, иллюзией, или, просто, пустышкой. Но я верю. Верю!
– Да, разве настоящее продается? Здесь же только всё – китайская сборка. А настоящее счастье – это, ведь, штучная вещь, только, э-э, мастером…
– Слушай, чем я тебе не счастье, а? Чего другого искать? – Крепыш оборвал любителя славы, и обрабатывал, заговаривал девчонку, обхватил запанибратски кудряшкин локоть, ухмылкой таки подсказывая ей, что их разговор – лишь художественный треп.
– Нет, я верю, надеюсь, что сегодня выбросят настоящее,… сколько же можно ждать!
– Что-что выбросят?– истошно вмешалась бабуля, с проступающими сквозь белую футболку под распахнутой штормовкой двумя выдающимися черными арбузами, с болтающимся за спиной пустым рюкзаком, готовая штурмовать прилавки.
– Тебя, бабка, отсюда выбросят. Выбросят и затопчут, когда стадо бизонов понесется вон туда,– показал качок вперёд толпы, загораживающей входы.– Шла б, бабуля, домой!
– Ага, затопчут. Ты бы с моё постоял бы в очередях, ты б, как я, добирался бы до прилавка. Сосунок ещё.
От гнева её огромные груши выплавились в бой-бабы, разрушающие и сносящие любые преграды.
– За финскими сапогами, за сервелатом, за капроновыми колготками, за мохеровыми шарфами… За чем я только не выстаивала. – Перечисляла бабка свои заслуги. Как медальками звенела: «за водолазки», «за взятие болоньевого плаща»…
Нервная волна промчалась по толпе: «Пускают… пускают… пускают…»
Посерьезнел народ, собрался, принял стойку, как на старте Бостонского марафона. Там, впереди уже первые счастливчики проходили за барьеры.
Что там? – Не ведаю. Не знаю, зачем я здесь. Это другие – везунчики, заранее определись.
А у меня предвкушения и ожидания, что бросится в глаза одна именно «Вещь!», и тогда потеряю голову, и в нетерпеливой радостной дрожи взлечу в своих глазах. Не всем же покорять Эверест, или летать в космос. И в сборной не всем же играть. Ухвачу, заплачу, представляя свое будущее с покупкой, и о совершённом поступке завтра можно будет поделиться за обедом.
Вот и нас настигла волна, и мы ринулись за заграждения, через входы к заповедникам желаний.
Большинство бегут вглубь торгового комплекса, не останавливаясь возле первых прилавков, стеллажей, горок – на затравку-то выставляют неходовое, что необходимо сбыть. Вон, рекламируют: «Только у нас! Только в черную пятницу цены снижены на ПЯТЬДЕСЯТ процентов! СОВЕСТЬ самых разных видов и сортов». Да кому нужна эта совесть, да ещё уцененная, и, проверить бы, не просроченная ли!
Прямо на полу расположился факир в чалме с заморскими гаджетами, всякими интересными ложками-роботами, черпающими из тарелки, и подносящими ко рту. Или плеер с колыбельными для взрослых, укачивающий, и проигрывающий по каталогу различные сны. Чего только не понапридумали! Вот, только мама моя до сих пор в раскорячку мокрой тряпкой моет пол… и, да! Забыл, тяпкой до сих пор окучивает грядки.
У этого факира – под электронной ерундистикой на полу стоят аптечные бутыли коричневого стекла. В них – на любой вкус искушения, соблазны, дуновения легких грехов, грёзы, о которых стесняются признаваться.
Девушка, ещё с детской челочкой, засмотрелась на готические надписи на этикетках, выискивает что бы такое особое, что ещё ни разу не пробовала, ей испытать. «Yarostj», «Nejnostj», «Soblasn». Ещё совсем недавно она, видимо, пускала где-то слюни перед витриной с пирожными и шоколадами, и, глазами поедая всё, никак не могла выбрать одно самое-самое вкусное. Наконец-то девчушка тыкнула пальчиком на одну этикетку. Флегматично факир откупорил бутыль. Едкий амбре защекотал носы. «Pochotj» – с любопытством я прочитал. Факир электронной пипеткой достал и наполнил бусинку, протянул девчушке. По-хорошему, подскочить бы, вырвать, оттащить от прилавка – только жизнь-то начинается, только-только знакомится с миром. С опасливым любопытством лизнула она бусинку, и отошла, светясь удовлетворениями от познания взрослости. А мои подошвы прилипли к нёбу. «Помог», слабак!
«Только сегодня, сейчас! Сумасшедшие скидки. Вы достойны!». Бесцельно брёл я между филиалами известных фирм. Везде схожая назойливая реклама била по мозгам и однолико тянулась к моему кошельку. А навстречу возвращались победителями люди с коробками и яркими пакетами. Но магазины не остались проигрывавшими.
Дошел до домов высокой моды. С богатством и успехом на распашку выстроились бутики знаменитых тусовщиков: актёров певцов, теннисистов. А вон и политики. Вон – Путин-кремль, Трамп-Тауер. Рядом – вошедший в мировой тренд Биби-байт. Здесь несёт вместо пота дорогими сигарами, отдает шовинизмом, но более всего провоняли политики коррупцией, за что народ называет их душками, и голосует за них.
«Приходите к нам, если вы…» – гремят динамики, пестрят экраны.–
«… хотите подивиться настоящей низостью
восхититься филигранной эквилибристикой политического выживания,
если хотите насладиться высочайшим искусством демагогии, Вам к нам…»
Я не выдерживаю: «Наружу, на свободу!» – вновь приобретаю волю¬.– « Бежать, как бежал Мопассан, давимый всеобщей пошлостью».
На улице среди полиэтиленового мусора, раздавленных и разорванных коробок вздыхаю полной грудью и плетусь домой.