Паук на члене

Гоша Минский
История, рассказанная в обратном порядке

1. Событие
2. Ощущения
3. Обстоятельства
     a. Комната
     b. Юноша. Трагедия
     c. История и конец истории


1
Волосатые лапки намертво вцепились в напряжённую плоть. Как паук умудрился вскарабкаться на кровать, как достиг пениса? Юноша, вероятно, крепко спал и поэтому не заметил щекочущих прикосновений крупного мохнатого тельца к своей коже. А паук, выбравшись из-за мошонки, уже начинал тем временем своё эпическое восхождение по стволу. Перемещался он не спеша, переставляя всё выше и выше по очереди каждую из восьми чёрных мускулистых ножек с остренькими наконечниками. Когда пришелец ещё только дотронулся до ствола у самого его корня, у яичек, половой член лежавшего на спине голого парня в полунапряжённом со сна состоянии напоминал знак вопроса. Но стоило восьминогому созданию поёрзать и пощекотать в промежности пузырём шелковистого брюха, – как тотчас же юная плоть воплотила собой отчётливое восклицание похоти! А когда паук уверенно встал на марш к вершине пениса, из заветной дырочки сразу начала сочиться белая прозрачная жидкость. Отдельными капельками она сбегала по той стороне члена, которая была обращена к лицу юноши, и смочила в конце концов пауку две правые передние лапки. Путешественник замер. Но тут уже пенис под ним стал подрагивать короткими периодами. Это побудило паука к решительным действиям. Чем сильнее сотрясался напряжённый ствол, тем чаще сучили по нему бархатистые ножки насекомого и тем плотнее стремились они прильнуть к нежной и тёплой коже, будто желая накрепко стиснуть её трепещущую жизнь в объятиях своих сочленений... Если вести наблюдение приблизительно от уровня переносицы молодого человека, можно было бы видеть, как вдоль набухшего синими венами члена, ввысь, к самой его давно уже залупившейся и набрякшей до тёмно-розового блеска головке постепенно перемещаются восемь почти смыкающихся друг с другом чёрных волосатых лап, увенчанных крошечными коготками. Наконец, с противоположной стороны пениса, прямо над зеркальной гладью налившейся сочным грибом юношеской залупы, возник пушистый чёрный холмик, и ещё выше, на фоне светло-голубой стены, отчётливо прорисовались сразу четыре пары бусинок-глаз, а над ними – пара серповидных жвал... Паук достиг вершины именно в ту минуту, когда плоть уже не просто трепетала и подёргивалась, но принялась разнузданно танцевать под аккомпанемент нот соль и ля, издаваемых юношей, который, вероятно, только что проснулся и начал негромко и отрывисто, будто покашливая, стонать. Выше ползти было некуда. Гость, скользнув волосиками по влажной уздечке, запрокинулся всем своим мясистым телом прямо на сверкающие растянутой до предела кожей покатые полушария юношеского пирожка...  И в этот самый миг пенис, вздыбившийся под пауком на манер молодого жеребца, стал дробно колотиться вверх-вниз, да ещё при этом и раскачиваться в разные стороны, как перевёрнутый маятник. Стараясь не соскользнуть, чёрный наездник всеми восемью лапами уцепился за нависающую над стволом рубчатую кайму головки. Но это был предел. Тотчас же из глубин пульсирующего пениса, из заповедных недр его жерла, спрятанного как раз под мохнатым брюшком насекомого, извергся первый залп тягучего матового желе. Пытаясь удержаться на завоёванной с таким трудом высоте, паук изо всех сил, уже соскальзывая вбок, начал судорожно хвататься ножками за лоснящуюся клейкую поверхность пурпурного сердечка и даже раздвинул было свои страшные хелицеры, чтобы впиться ими в мясо... Однако в ответ на эту совершенно неуместную при данных обстоятельствах активность он принял на себя новый, гораздо более смачный выстрел горячей спермы, противостоять которому уже не смог. Отцепленный от беснующейся в сокрушительном приступе любовного пароксизма плоти, подбрасываемый на несколько сантиметров вверх всё новыми и новыми фонтанами вязких масс, пришелец сжался в чёрный пушистый комочек, шариком скатился на бедро юноши и дальше – на простыню, вниз, за край кровати, на пол, а на полу ещё и упруго подскочил пару раз, прежде чем укатиться куда-то далеко под кровать, в тень.

2.
(Ну а теперь нам понадобятся хоть какие-то слова... Просто иначе никак.)

Началось всё внезапно. Из ниоткуда, из глубин сна без сновидений. De profundis... Сперва было немного щекотно, что-то как бы саднило и покалывало там, внизу... Но тотчас же события принялись разворачиваться с ошеломляющей быстротой. Нечто самое важное в жизни ощущалось теперь уже небывало огромным, жёстким, твердокаменным... И сущность эта, являвшая собою вся – болезненно-обжигающее наслаждение, от мгновения к мгновению беспредельно и безостановочно росла, убегая сразу по множеству направлений в нескончаемо расширяющееся впереди её собственного расширения безмолвное и лишённое каких-либо качеств внешнее пространство. И для расширяющегося восторга этого как бы не хватало уже в мире места! И не было больше сил терпеть эту муку наслаждения! Что-то должно было произойти, всё неотвратимо неслось к чему-то... даже несмотря на совсем иную, давящую, саднящую боль, прорывавшуюся клубами непроглядной черноты откуда-то сверху, слева... Как когда-то в снах, где всё было взаправду, и от которых ныне – минуя совершенно лишние и ненужные периоды бодрствования – подлинная жизнь протянула свою спасительную нить именно к тому мгновению, которое должно настать прямо сейчас... Мгновению метаморфозы, превращения! Нового рождения! Да, в этот самый миг возникло отчётливое понимание разрыва всего отчасти ощутимого, отчасти воображаемого пространства – самой толщи его – пополам! А потом пространство это сделалось поистине волшебным местом как бы беспричинного ликования, одним сплошным праздником, трепетавшим оранжевыми и голубыми вспышками-фейерверками сразу во множестве измерений! Мир внешний и мир внутренний сомкнулись и вместе сгорали заживо в пусть чувственно незримом, но при этом совершенно нестерпимом для подлинного, внутреннего зрения зареве, пульсирующем всё новыми и новыми выбросами клокочущей раскалённой лавы!  Прямо изнутри, из самых недр живой плоти нахлынул беснующийся, дух захватывающий восторг. Наслаждение, равное по силе мучению от раскалённого куска железа, помещаемого глубоко в плоть, пронзив собой и нанизав на себя юное тело целиком, вплоть до мизинчиков ног, наконец подорвало снизу всё мироздание, обдало живот, грудь, шею, подбородок чем-то уже физически нестерпимо горячим и вязким... Бытие на мгновение преисполнилось невыносимой чёрной болью, но лишь на самое краткое мгновение! И лишь после этого всё разрешилось, всё улеглось и успокоилось в абсолютном, давно предуготованном, но теперь уже окончательно восторжествовавшем и познанном счастье... Взошло – несомненно зримое – Солнце! И – впервые лет за десять не в воображении, но по-настоящему, взаправду, – послышалась музыка! Воистину райская музыка: невидимые скрипки, флейты и арфы выводили тихую кружевную песнь перед лицом наступающего дня... И день этот раскинул до самого горизонта свои луга с ослепительно зеленеющими травами, такими мягкими, таким ласковыми для босой юношеской ноги... И алели цветы под бездонной лазурью неба, и резвились детки с крылышкам, и там, в самом центре сияния – ибо сияло уже отнюдь не Солнце!.. Кто-то Сияющий... лёгкой поступью – будто и не касаясь стопами трав! – так медленно, так медленно приближался...

3.
a.
Просторная светло-голубая комната, расположенная по всей видимости на втором этаже особняка, двумя окнами выходила в освещённый послеполуденным солнцем персиковый сад. Вдалеке шумел морской прибой. Большие окна были затянуты противомоскитной сеткой, но при этом прямо над ними висел приличных размеров белый кондиционер. В самой обстановке комнаты, в размещении всех предметов, её заполнявших, отчётливо ощущалось присутствие некоей странной, но при этом поистине незыблемой упорядоченности. И ещё, всё здесь было как-то по-особому аскетично, или, лучше сказать, обезличенно-стерильно: ни фотографии на стене, ни украшения, ни цветов в вазе... Однако привкуса казённости эта уютная обстановка отнюдь не оставляла, тут чувствовалось что-то совсем иное... Скорее келейность! Пол был застлан мышиного цвета ковролином с замысловатым и почему-то нерегулярным рельефом иногда прямых, иногда изогнутых полос-дорожек. Массивная кровать стояла по самому центру. Если заглянуть за невысокую, но очень толстую спинку, расположенную в ногах, то на её внутренней поверхности можно было обнаружить нечто вроде красного пластмассового тумблера или педали. У противоположной окнам стены на полках в двух уровнях – возле самого пола и приблизительно на высоте лица сидящего человека – размещались довольно странного вида электронные приспособления по большей части чёрного цвета. Впрочем, в самом углу был и вполне обычный компьютер с монитором и клавиатурой. Около стеллажей развёрнутым к кровати стояло вращающееся офисное кресло на колёсиках. Со спинки кресла свисала тщательно уложенная тёмно-красная футболка. Рядом находился шкаф в человеческий рост, полностью заставленный неправдоподобно толстыми книгами. Были здесь и другие необычные вещи или приспособления, аккуратно заполнявшие, к примеру, низкую продолговатую тумбочку в изголовье кровати... Но внимание всё-таки привлекала к себе прежде всего сама кровать, покрытая ослепительно белой простынёй. Вернее тот, кто на этой кровати находился.

b.
Юноша лежал без одеяла, вытянувшись во всю свою немалую длину, нагой. Плечи его и голова были слегка приподняты на подушке. Взору открывалось не тронутое загаром и не знавшее тату бледное, узкое в бёдрах, немного нескладное тело. Уже не мальчик. Ещё не вполне мужчина. Высокий лоб, обрамлённый шапкой курчавых русых волос. Тонкий нос с горбинкой у переносицы и как-то по-особенному трепещущими на вдохе тонкими ноздрями. Несколько не вяжущийся с прочим обликом парня широкий рот, мясистые выпяченные губы. Не столько чувственные, сколько неуместные на этом лице, можно даже сказать слегка карикатурные. Целомудренный пушок над верхней губой и на скуластых щёках. Ямочка на подбородке. Длинная, будто постоянно вытягиваемая куда-то вдаль шея с острым изломом кадыка. Плоская безволосая грудь. Коричневые пятнышки сосков. Глубокое отверстие пупка. На правой стороне живота след от перенесённой по поводу аппендицита операции. Лобок, мошонка и пах сплошь покрыты чёрной вьющейся растительностью. Необычайно толстый, несоразмерный телу пенис, всё ещё эрегированный, склонён в сторону залитого спермой живота. Безволосые ноги, очень длинные, тонкие в кости. Оттопыренные лодыжки. Узкие ухоженные ступни с невысоким подъёмом и ровненькими рядками «греческих» пальчиков. Полукруглые отполированные ноготки, оставленные не подстриженными на какой-нибудь миллиметр. Судя по правой, чуть подвёрнутой стопе, подошвы и подушечки пальцев несколько неопрятны, затенены пылью. (Помимо пульсировавшего пениса именно босые ноги юноши в процессе полового акта продемонстрировали особенно выразительную подвижность, если не сказать жестикуляцию: их пальцы несколько раз энергично растопыривались, а затем столь же резко поджимались как бы в кулачки.)

Блин... Нет! Всё это было так несущественно, так не важно... Ах, нет же, нет! Совсем, совсем другое бросалось в глаза уже при первом беглом взгляде на лежащего юношу. До оторопи, до того, что в ту же секунду внутренне вздрагиваешь, хочешь зажмуриться, смотришь внимательнее, видишь это снова, но всё равно... отказываешься поверить! Нет, такого... просто не должно быть в жизни. Его страшные увечья – вот от чего падало, замирало сердце. Ведь на том месте, где плечи человека должны нормально продолжаться руками, у этого юноши не было ничего. То есть вообще ничего! Оба узких его плеча завершались более или менее аккуратными шрамами и переходили непосредственно в торс. И ещё глаза... На первый взгляд могло показаться, будто глаза паренька лишь прикрыты веками... Как обычно и бывает у спящего... Но нет! Вместо глаз в пустых, глубоко запавших глазницах явственно просматривались две бордово-коричневые щёлки-прорези, правая из которых переходила в косой шрам, рвано бороздивший кожу почти до самой мочки уха...

c.
Денис, как некогда звали юношу, родился 18 лет назад в совсем иной стране. Будучи восьми лет от роду, он жестоко пострадал при взрыве старого проржавевшего снаряда, который сам же нашёл где-то в лесу и потом на спор с другом бросил в костёр. Ещё одно «эхо войны». Изувеченные остатки рук Дениса пришлось ампутировать сразу, в районной больнице. (Друг погиб на месте.) А недели через две, уже в областной, повреждения обоих глаз мальчика, повлекшие опасное для жизни заражение, сделали неизбежной двустороннюю энуклеацию. Кроме того, спустя два или три месяца выяснилось, что контузия и сотрясение мозга привели к медленному, но необратимому снижению слуха. В десять лет Денис оглох окончательно. А в одиннадцать слепоглухой безрукий подросток из специализированного детского дома был усыновлён бездетной семейной парой и навсегда перебрался сюда. Дэнниз, или просто Дэн, как его стали теперь называть, получил – и продолжает получать до сих пор – всю ту любовь и заботу, которой оказался лишён на своей родине. Новые родители Дэна, люди весьма состоятельные, создали любые мыслимые и немыслимые условия для развития его интересов и дарований. Повседневная жизнь мальчика была организована таким образом, чтобы он мог оставаться максимально самостоятельным и независимым от посторонней помощи в быту. На службу ему оказались поставлены многочисленные механические и электронные приспособления, большинство из которых были сконструированы с учётом его индивидуальных потребностей. Дэн быстро освоил язык своей новой родины. Постепенно у него возник собственный круг общения, появились друзья, интересы... Неожиданно подросток начал проявлять недюженные способности в гуманитарных дисциплинах. Выяснилось, что его IQ составляет 155! Теперь он учился в местном колледже по специально подготовленной для него программе. В перспективе был университет – бакалавриат, магистратура, несомненно – с его-то способностями! – докторантура, степень, должность профессора. Prof. Dennis B., Ph.D! Научные работы, лекции, семинары, на каникулах – переводы Пиндара и Катулла, собственные стихи – конечно, под псевдонимом. Популярность и бестселлеры. Выдвижение на Нобелевскую премию. Гордость приёмных родителей. Посещение родины, почётная степень её главного университета. Мучительный роман со студенткой, женитьба, счастливая семья, дети – два мальчика и три девочки...

Возможно, всё так и случилось. Кто знает! Но здесь, в этой комнате, присмотревшись, нельзя было не заметить, как вытянулось и без того длинное тело юноши, какой матовой белизной каррарского мрамора – белее простыни! – оно переливается и мерцает, сколь отчётливыми линиями прорисованы черты прекрасного лица, как замерли трепетавшие ещё минуту назад ноздри.




Ночь на 6 ноября, 9 ноября 2019 г.




(Обращение к уважаемым читателям. Убедительно прошу вас, дорогие мои, если уж вы решили оставить под этой историей отзыв, не удаляйте его спустя пару-тройку месяцев! Такая нелепость происходит здесь регулярно. Уже как минимум в четвёртый раз! Ни с чем подобным я до сих пор не сталкивался. И неважно, "положительным" будет ваш отзыв, или "отрицательным", но если вы осознанно что-то написали - пожалуйста, не удаляйте! Остановите себя, когда появится такое желание, воздержитесь. Ведь гораздо проще было бы вообще ничего не писать. Задумайтесь об этом. С уважением, Г.М. 02.01.2022)