Запечных дел мастер 11
Тем временем в городе заводчик мясной разорился. Все пропил, прогулял, пустил семью по миру, сам в дурной дом угодил.
Дело, конечно, плохое: но. Федоту Агафонычу как раз кстати. Кому горе, а ему прямая выгода. Только слово сказал, как сразу дело то с места сдвинулось, закрутилось, завертелось, словно все только для Федота Агафоныча ладилось.
Набежали казенные люди, зашуршали бумажками, зазвенели монетами, подмигивают, руки жмут - дельце в момент и состряпали.
Словом, не успел Федот Агафоныч толком и протрезвиться, а он уж городской житель, местная знаменитость и воротила.
Трясет Федот Агафоныч головой, будто сон стряхнуть хочет, — а выходит: что и не сон все вроде бы, а всамделе. И заводец, и дом каменный, и его Марфа Тимофеевна в леопардовой шубе. Вокруг вертятся прощелыги, низко кланяются, а Марфу Тимофеевну глазами едят, руки целуют, в ушки нашептывают, а она знай смеется. Дальше — больше. В списки занесли Федота Агафоныча, в депутаты выдвинули. А он и слова такого не знает. Не то чтоб сидеть в Городской думе да указы давать! Вот уж бесовское наваждение.
«Ну, дела, Господи! В какие соблазны вводят!» - Хочет Федот Агафоныч перекреститься, а рука нейдет, словно бы отсохла. И не уразумеет он никак, то ль спит он, то ль наяву грезит, потому как всамделе такого и быть не должно. А может, уж и не жив он? А где-нибудь на том свете мается?
Смотрит на руки, вроде и не его они: пухлые, белые. На жирных плечах сюртук трещит. И когда он телеса наел? Ой, жутко!
Дом тоже чудной, в таком доброму человеку жить непривычно. Все в нем просторно, гулко. Полы скользкие — только носы разбивать. У стенок разные мебеля стоят-громоздятся: шифоньеры, оттоманки. В горках посуда дутая, разноцветная. У стен зеркала в круглых резных рамах, а из зеркал рожи страшные зыркают, беззвучно хохочут, руками размахивают. Вот-вот выскочат и забегают вокруг Федота, задрязнят, защиплют...
И делается Федоту Агафонычу страшно.
— Запечный, — бормочет он, — куда ты меня засунул, почто покинул в этом гиблом месте, на подмогу не идешь? Где ты?
Но нет Запечного в городском дому, и духа его нет, сколько ни зови, ни кличь. Еще больший страх накидывается на Федота Агафоныча, ползет за пазуху, леденит спину.
Бежит Федот Агафоныч по большому дому, хлопает дверями, чтоб страх прогнать, а из-за дверей снова рожи языки кажут. И страх все глубже и глубже пролезает, вот сейчас за сердце ухватит.
Прибежал Федот Агафоныч в свой кабинет, дрожит, трясущейся рукой страх отгоняет: чур меня, чур...
Кабинет огромный, черный, как дыра какая. Воздух сперт и тлетворен. Свет из окошка чуть брезжит, будто решетка его сюда и пускать не хочет. Да и за окно поглядеть — хмарь. И виду всего — пять фабричных труб торчат, ни дать ни взять, мертвая рука. Нацепила на окно дымную занавеску, ну чем не саван? Ни свету, ни воздуху ходу нет.
Упал Федот Агафоныч на резной стул с гнутыми ножками, навалился грудью на длинный узкий стол, накрытый черным сукном, и глаз от окна отвести не может. Мстится ему за мрачной занавеской ветхая избенка, ветки старого дуба...
Ударил ветер в окно, и пропала избенка, пропал дуб. А мертвая рука стала расти, расти, вот схватит.
Завертелось все перед глазами, полезли со всех сторон забитые скотинушки, ободранные, обезглавые...
Проскакал по стене копченый окорок, застучала по полу костяная нога...
А в окно влезла бычья голова с рогами, страшно замычала, между рогов сидел Запечный, зло скалился, погонял голову. Рога метили в Федота: в живот, под ребра, в глаза...
— Господи, — зашептал Федот, — спаси и помилуй...
Только видать поздно он Господа вспомнил. Не услышан он, и не будет услышан за все свои прегрешения... За отступничество, за слабость духа, за потворство телу. По сему и не будет ему прощения, по сему и пропадать ему втуне...
А ужасы все липли к нему, жестоко мучили, изгоняли последние силы. Все было враждебно ему в этом мире...
Федот Агафоныч закричал истошно и упал головой на стол.