«Человек привыкает к затянувшимся неприятностям, как и к холодным зимним дням, и даже радуется…»
Встретился с Павлом, своим школьным другом. Глаза, точнее - взгляд, и манеры - вот и все, что стабильно в человеке. Остальное седеет, бледнеет или чернеет, редеет, толстеет или худеет. Наигранная придурковатость для друзей в нем так и остались. На голове - кепка, из-под которой торчали остатки седых волос, создавая обманчивое впечатление, что и под кепкой их можно найти. Полнота, которая, по большей части, будучи скрыта брюками шестидесятого размера и свободным черным пальто с синтетическим верхом, придавала ему вполне солидный вид лет на десять старше истинного возраста.
Лицо раскрасневшееся, как я вначале подумал от спешки, с которой он бегал по своим делам, стремясь не опоздать на нашу встречу, но на самом деле эта краснота оказалась болезненной - сквозь нее проступала сосудистая сетка. Но особенно красными были уши, и их краснота не сошла даже после долгого нашего разговора за столиком сетевого кафе «Курочка рядом».
Уши, как рассказал Павел, продуло ветром, когда оркестровую бригаду их военной части перевозили на открытом грузовике на какой-то концерт. Его тогда уложили в госпиталь, и в элементе этой истории я увидел объяснение тому, почему российский народ не поддерживает борцов за его же, народные, права…
В отделении, где лежал Павел, работала молодая медсестра. Грузная, лицо безразличное с печатью внутренней борьбы с долгом, толкавшим ее на исполнение обязанностей, а обязанности у нее были самые ответственные: постановка капельниц. Вот только в вену она часто не могла попасть, может училась плохо, может, как говорят, руки не из того места росли...: вводила иглу слишком глубоко и по несколько раз, водила иглой в тканях руки, пытаясь как бы прошить, порвать вену..., - в общем, причиняла больным излишнюю боль и травмы, и было ей, судя по всему - наплевать.
Многие пациенты ворчали за ее спиной, но открыто ни-ни, однако один как-то не выдержал и в глаза обругал эту медсестру, когда та не смогла у него взять кровь из вены на анализ не только с первой попытки, но и со второй, и с третьей... Он прошелся по отделению и всем показывал свои руки, на которых обвинительно белели четыре лейкопластыря, прикрывавшие четыре прокола вен, вместо одного. В общем, то там, то здесь слышались жалобы...
Соседи Павла: инсультник Геннадий и ухаживавшая за ним жена Алла - тоже хаяли эту медсестру. Геннадий показывал множественные синяки на руке - следствие неудачных инъекций и капельниц. «Только окончила медучилище…», - обвинительно-оправдывающе говорили они, но тихо и осмотрительно, чтобы безразличная медсестра не услышала, поскольку ходила она в красноватых хлопчатобумажных брюках, белой кофте, начальственно и важно-наплевательски, деловито помахивая руками…, нагоняя на пациентов опасливое уважение. Но вскоре незримые для этой медсестры жалобы и обвинения опять переросли в открытые.
Сердитый мужской бас из соседней палаты загромыхал о том, что капельницы ставятся из рук вон плохо, что обладатель баса хотел бы сменить медсестру. Интонации оказались таковы, что стоило ждать кулачного продолжения. Возник настоящий базарный скандал, который, впрочем, стих также внезапно, как и вспыхнул. Вскоре, в палату, где лежал Павел, вошла та самая медсестра.
- Зина, это на вас так ругались? - сочувственно спросила Алла, жена Геннадия, которая совсем недавно сама поругивала эту медсестру, только за ее спиной.
- Да все нервы вымотал, - горестно вскрикнула Зина (оказалось, так зовут медсестру). – Когда он меня обругал при заборе крови, я его простила, промолчала, но сегодня не выдержала.
В глазах Зины возникло подобие начинающихся слез. Из ее слов получалось, что обладатель мужского баса и был тот мужчина, которому Зина не смогла взять кровь из вены с первого прокола, а наколола четыре дырки.
- Да такому надо по морде, - заявила Алла. - Был бы он у нас в палате, мы бы ему по морде…
Павел в крайнем удивлении взглянул на Аллу. Эти слова говорила та самая женщина, которая по логике должна была поддержать критику медсестры, поддержать того мужика, который ругался, или хотя бы - промолчать, выражая тихое согласие и поддержку. Но нет, все получалось наоборот!!!
Алла лицемерно старалась задобрить медсестру, заручиться ее расположением и, несомненно, получить более внимательное отношение к своему мужу. Так боязливое лицемерие пострадавших заставляет их выступать на стороне тех, кто им доставляет неприятности, в надежде…
Так получилось и в моем случае. Одни люди выслуживались и хаяли меня, другие – хаяли, опасаясь, как бы власть не отыгралась на них. «Трепет перед администрацией у вас тут (в Деревне) врожденный...», - сказал К. в разговоре с Ольгой, сестрой Варнавы, посыльного Замка в романе Франца Кафки «Замок». Эта фраза является ключевой. Люди, в подавляющем большинстве своем, жаждут сохранить незапятнанную репутацию не пред Богом, а пред властью, для которой признаки незапятнанности абсолютно противоположны божественной.
После прочтения следующего романа Франца Кафки «Процесс», я вчера, наконец, посмотрел фильм, снятый по этому роману. Очень глубокое произведение на тему: весь мир бардак, все люди – б…, продажные в самом худшем смысле этого слова. Процессуальные нормы присущи, конечно, не только уголовному кодексу, но и любой области общественной жизни, и часто они противоположны морали и нравственности. Человек, который их не соблюдает, мучается сам, мучает окружающих. В конце концов, от него стремятся избавиться. В «Процессе» его убивают, тех, с кем случаются похожие ситуации, по большому счету, - тоже.