Была у Запечного в городе Разумове одна знакомка, дошлая по коммерческой части. Летая по своим надобностям, частенько навещала она любезного дружка, когда по делу, когда по охотке. И поскольку была особа разговорчивая, не оставалось ничего на свете такого, об чем бы она посудачить не могла. И боле всего ее язычок изгалялся над разумовскими обывателями, надо всеми их явными да и тайными помыслами, кои ей известны были до подлинности.
Вот эту знакомку свою и подвел Запечный в удобную минутку к Марфе Тимофеевне. Пришла она старушкой-посиделкой, что привередливой хозяйке угодить сумеет. Она любого умника вокруг пальца обведет, в игольное ушко протащит, в воде прополощет и сухим на свет вытащит.
Как начнет эта бабушка Марфу Тимофеевну обхаживать, тары-бары разводить, обомлеет хозяюшка от журчащих слов, засквозит в голове ее веселый ветерок, раздует малые искорки — мечты тайные — в пожар-пожарище.
Эх, бабья душа — рабья душа. Вся в плену-обмане у льстивых слов, у плоти своей, что тисками жмет, взлететь не пускает.
Ведь что говорила Марфе Тимофеевне льстивая старушка? Да то ж, чем самый что ни на есть бесталанный бес, самая пошлая сводня женскую душу смущает:
— Ах, ах! Красавица-матушка, в своем дому, что в высоком терему, да за глухим забором, да за мужем — мужиком! С твоей-то красой, с таким-то богатством! Ни людей посмотреть, ни себя показать... Ах, жалкая ты моя! Платьице на тебя бархатное, сапожки крокодиловые... Только куда тебе во всем этом хаживати? По лужам да по хлябям? Рядком со свиньями... Тебе бы, красавица, в город да на прошпект. Тама грязи нету, тама дамочки в автомобилях ездют да по камушкам каблучками стучат. Вот где тебе место. У всех кавалеров головы поотворачиваются, оглядываючись.
Ох, истомила, извела злодейка Марфу Тимофеевну. Иссушила совсем. Ей и ночь ни в ночь, ей и день ни в день. Невмоготу жить в Глушакове. Опостылело все — глаз бы не поднять.
И... взялась тут Марфа Тимофеевна за своего благоверного:
- Ну, чего ты словно пень гнилой, образумься! С нашим ли богатством да по углам жаться? Лови счастье, покуда в руки дается, как бы потом не раскаяться, что сиднем сидел.
Молчит Федот Агафоныч, отмахивается от жены, как от мухи назойливой. Муторно ему, тошно. Вроде бы все для счастья есть, а вот счастья и нету. Чует его сердце обманку, как бы наважденье на него накатило, но умишко слабый все не одолеет никак, что и к чему, как ему быть и куда от сомненья податься?
Видит Марфа Тимофеевна его маету, с другой стороны подкатывается. Обедом сытным накормит, водочки поднесет и поет сладким голосом:
— Ты не смотри, Федотушка, что мужик. В том, что мужик, позору нету. Деньги, они кого хошь отмоют. И в чины выведут. Времена сейчас пошли славные. На родство да на ум и не смотрят, были бы деньги, к ним все приложится. Они всему лучшая мера... Это раньше, бывало, человек и имел чего, да не совался особо, остерегался, на всякий случай... У него, может быть, миллион в перине, а ходит скромненько, головкой кивает, нос к небу не дерет, знает свое место.
Но это раньше было. А теперь главное — высунуться! Раз суешься — значит, основание имеешь, значит, за тобой сила! А раз сила — то почет тебе и уваженье. Что пожелаешь, все тебе, пожалуйста! Хошь магазин открывай, хошь завод целый. И чем дело твое больше, тем больший ты, значит, человек!
Пела так, напевала Марфа Тимофеевна да водочки подливала. Федот Агафоныч все слушал да кушал, пил да задумывался: «Марфа Тимофеевна у меня голова, во всем её правда. А что? Со свежатинки хоть и хорош прибыток, да разве сравнишь, коль грудинку выделывать станешь, шейки да окорочка?»
Задумывался Федот Агафоныч, а думка, считай, уж полдела.
А другая половинка у Марфы Тимофеевны в руках. Куда она повернет, туда и идет Федот Агафоныч, как барашек послушный. От всего открестился, во всем на жену положился.
Ему и спокойней. Ешь да пей, спи да толстей и при всем том — богатей. Чем не жизнь? Такая и во сне не приснится.