"Революция, как бог Сатурн пожирает своих детей. Будьте осторожны, боги жаждут".
Пьер Верньо.
- Уверен, Жако?
Я кивнул. Анатолийского карабаша не часто встретишь на парижских улицах. Но готов поклясться честью, что видел здоровенного пса с чёрной мордой и тигровым окрасом на боках. Его вёл за ошейник человек в чёрном сюртуке из толстого сукна и чёрной же надвинутой на глаза треуголке.
- Я видел их на том, правом берегу Сены. Вы знаете, в квартале Марэ нынче много брошенных особняков. Так вот, человек этот с псом скрылся в одном из них. Могу показать.
Господин Бюжо взял свою тяжёлую трость с набалдашником из слоновой кости, проверил за поясом пистолет.
- Идём Жако!
Я незаметно нащупал стилет, спрятанный в рукаве. Почему он зовёт меня Жако? Моё имя Бертран. Хотя Бюжо зовёт так всех парней моложе восемнадцати лет.
Мы вышли на февральский холод и направились к мосту Нотр-Дам, с которого лет пять назад по указу короля снесли все дома. Было семь часов пополудни, пронизывающий ледяной ветер гонял по чернильному небу рваные облака, из-за которых время от времени выглядывала луна. Я заметил, что ночное светило было с красноватым оттенком. Отец говорил, что луна часто стала выглядеть кровавой, после того, как чернь разрушила Бастилию. Чтобы освободить семерых узников в жертву принесли сотню парижан. Чуть меньше было ранено. И хотя Национальное собрание объявило, что дозволено всё, что не запрещено законом, законы со временем становились всё суровее. Сейчас ходили слухи, что учёные люди из Хирургической академии работают над созданием дьявольской машины по отсечению голов. И если раньше на белом лунном теле были видны редкие красные прожилки, то сейчас она вся приобрела пугающий кровавый оттенок.
Бюжо – бывший королевский гвардеец. Они сейчас называются национальными и охраняют депутатов, но моему мэтру этим заниматься скучно, его призвание ловить убийц. Человека с огромным псом мы выслеживали с Рождества, но тела растерзанных парижан стали находить с начала осени девяностого. Всё это поначалу приписывали стаям голодных бродячих собак, которые во множестве рыскали по Парижу и окрестностям. Но кто-то заметил незнакомца в чёрном с огромной собакой неподалёку от места очередного преступления.
Наши башмаки гремели по брусчатке, и редкие встречные прохожие сворачивали в сторону. Бюжо был ростом под шесть футов, а его плечи едва помещались в дверной проём. Да и я в свои неполные семнадцать выглядел внушительно.
Вот и квартал Марэ. Дома через один пустовали, после введения равенства сословий аристократы укрылись, кто в своих замках, а кто и вовсе оставил Францию.
Мы подошли к трёхэтажному особняку, который виднелся за чугунной оградой в окружении платанов.
- Он вошёл сюда.
Бюжо потянул калитку и она открылась.
- Держись сзади Жако!
Поднялись на высокое крыльцо из мрамора. Массивная входная дверь оказалась заперта. Я оглядел большие окна, и одна из рам показалась мне прилегающей неплотно. Пришлось воспользоваться стилетом и вот я стою в пустой и тёмной комнате. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, выскользнул в вестибюль. Входная дверь оказалась на задвижке. Значит, в доме кто-то есть.
- Я видел на верхнем этаже свет, - шепнул мне на ухо вошедший Бюжо.
Осторожно мы стали подниматься по лестнице. В моей правой был стилет, мэтр с тростью наперевес в одной руке и пистолетом в другой.
В доме стояла пугающая тишина.
- Собака должна нас учуять, - прошептал Бюжо, когда мы остановились у последнего пролёта.
И тут в окно заглянула красная луна, в её свете мы увидели наверху огромного немецкого дога. Животное не издавало никаких звуков, просто стояло и смотрело на нас. В собачьем взгляде мне даже почудилось доброжелательное любопытство. Рядом с ним стоял человек в чёрном сюртуке и чёрной треуголке. Лицо, которого не достигал лунный свет, почти не различалось.
- Хороший пёсик! – произнёс мэтр, взводя курок пистолета и поудобнее перехватывая трость.
- Это сука, - услышали мы скрипучий голос. – Её зовут Революция. А сзади ещё одна.
Мы обернулись. На полпролёта ниже стоял ангийский мастиф. Красные глаза без любопытства, но со злобой смотрели на нас, из полуоткрытой пасти капала слюна.
- Познакомьтесь с Диктатурой.
Сука Революция уже летела на нас сверху. Бюжо разрядил в неё свой пистолет. Мы оба прижались к стене, когда мимо нас пролетело туша весом почти в двести фунтов.
Я едва успел отдёрнуть руку, но Диктатура успела ухватить зубами рукав моего аби . Лезвие стилета вошло ей как раз под левое ухо. Раздался жуткий визг. Мэтр обрушил на голову животного набалдашник своей трости.
Наступила тишина, которую через полминуты прервал скрипучий смех человека в чёрном.
- А теперь, - отсмеявшись, произнёс он, - познакомьтесь с Мятежом и Террором!
Бюжо принялся шарить по карманам в поисках пороховницы и пули. А я увидел рядом с незнакомцем того самого турецкого карабаша. Снизу подкрадывался испанский бульдог, который запросто справлялся с быком.
Мэтр повернул ко мне бледное лицо.
- Беги… Бертран!
Я бросился вниз по лестнице и что есть силы, врезался плечом в огромное окно.
Ветви платана замедлили и смягчили моё падение. Кровавая луна равнодушно взирала сверху на моё стремительное бегство по кварталу Марэ.
Когда под утро я и два десятка гвардейцев, сослуживцев Бюжо ворвались в особняк, то не обнаружили ничего: ни пятен крови, ни даже следов нашей борьбы.
После смерти отца в декабре восемьдесят девятого я остался круглым сиротой, так как матушка моя покинула этот мир, когда я был ещё 10-летним сорванцом. Бюжо подобрал меня на улице и взял к себе. Он учил меня всему, что знал сам. К 16 годам я прекрасно разбирался в хитросплетении парижских улиц, с десяти футов попадал из карманного пистолета в кокарду национального гвардейца, неплохо фехтовал тростью. Шпага мне, как представителю низшего сословия не полагалась. Мои удары рукоятью в уличных потасовках повергли наземь не одного противника, старше меня возрастом и сильнее физически. А однажды боковым ударом я проломил височную кость фальшивомонетчику, бросившемуся на моего мэтра с ножом. Я был предан Бюжо, как собаки-убийцы человеку в чёрном сюртуке. И поклялся себе найти мэтра живым или мёртвым, а также найти хозяина Революции, Диктатуры, Мятежа и Террора.
Как я уже говорил, дом оказался пуст. Мы обыскали все двадцать комнат на трёх этажах особняка. А один из гвардейцев сказал, что владельцы покинули особняк ещё летом.
Днём я навёл справки. Дом принадлежал графу д’Адемар, который, поговаривали, знался в своё время с самим графом Сен-Жерменом. И что в подвалах этого особняка проходили тайные встречи масонов Европы. Но вход в подвал был запечатан толстой дубовой дверью, обитой железными листами. А сама дверь закрыта на внутренний замок с секретом. А ключ, должно быть, увёз с собой граф д’Адемар. Дверь эту, пожалуй, не возьмёт и пушечное ядро!
Зато под окном, из которого я выпал этой ночью, нашёл трость мэтра Бюжо. Ту самую, с набалдашником из слоновой кости в виде головы льва с оскаленной пастью. Я обхватил это грозное оружие уличных потасовок обеими руками и впервые за сегодняшний день улыбнулся. Трость поведала мне, мой благодетель жив.
А вечером в казарму, где я жил прибежал уличный сорванец и вручил мне записку. Она была короткой. «Ключ у меня», - писал мэтр. – «Сегодня в полночь».
Я сразу понял, о каком ключе идёт речь. Но почему Бюжо не просит подкрепления?
Тем не менее, я раздобыл два карманных пистолета, вместо стилета взял обоюдоострый, заточенный как бритва нож, которым можно как колоть, так и резать. Пистолеты я зарядил перед выходом, сунул в карман полную пороховницу, туда же щедро высыпал пару дюжин пуль.
И опять красная луна освещала мой путь к кварталу Марэ. Редкие прохожие шарахались в сторону, завидя меня, шагающего с внушительной тростью.
У чугунной ограды я увидел две фигуры. Моя левая рука непроизвольно обхватила рукоять лежащего в кармане пистолета. Одна из фигур отделилась, и я с облегчением вздохнул, это был Бюжо.
Второй оказался священником. По виду он явно не был парижанином.
- Здравствуй Бертран!
Бюжо протянул мне руку.
- Вы больше не зовёте меня Жако? – задал я глупый вопрос.
- После вчерашней встречи с сатанинскими отродьями, нет – улыбнулся Бюжо. – Познакомься с отцом Жозефом.
- Здравствуйте кюре.
Воспитанный в строгих католических традициях я подошёл под благословение.
- Господь с тобой, сын мой! - священник коснулся рукой моей головы.
- Отец Жозеф прибыл из Жиронды, - произнёс Бюжо.
- Мой приход находится недалеко от замка Монжежан.
- Я не совсем понимаю, мэтр, - повернулся я к Бюжо.
- Сейчас поймёшь мальчик мой. Ты, я знаю, сегодня не терял времени даром и кое-что узнал об этом доме. Так вот, замок Монжежан является храмом вольных каменщиков.
Ах, вот оно что! Я взглянул на особняк, который теперь таил в себе не просто темноту, а потустороннюю тьму. О вольных каменщиках мэтр мне рассказывал. Это не были строители, свободно разъезжающие по Франции и возводящие дома. Зато по части тайн и заговоров они настоящие мастера!
- Десять лет я наблюдал за обитателями Монжежана и теперь твёрдо уверен в том, что заседания, которые они называют работой, носят антихристианский характер, - поведал нам кюре.
- И этой ночью мы должны убедиться в этом, друзья мои, - с жаром добавил Бюжо.
- Мэтр, мне очень стыдно, что я покинул вас прошлой ночью, - счёл нужным сказать я.
- Не кори себя, мальчик мой. Ты просто привык к послушанию. И когда я крикнул «беги Бертран», не задумываясь, выполнил мой приказ.
А я и не предполагал, что мэтр настолько благороден! Даже мою трусость он пытается прикрыть дисциплиной!
- Но как вам удалось спастись?
- После того, как мы с тобой прикончили Революцию и Диктатуру, и ты побежал за подкреплением…
При последних словах Бюжо я покраснел и опустил голову. В это время кровавая луна скрылась за тучей и, слава Богу, кюре не видел моего лица!
- Позволь я возьму свою трость? – попросил Бюжо и продолжил: - Так вот, я остался один против двух зверей и человека в чёрном. Анатолийский пёс оказался умней Революции и не бросился на меня сверху сломя голову, а стал осторожно приближаться, ощерив жёлтые клыки. А снизу подкрадывался испанский бульдог. Но трость моя имеет один секрет, о котором не знал даже ты, Бертран.
Указательным пальцем Бюжо сдвинул незаметный рычажок у самой рукояти своей трости, и с другого конца выскочило острое лезвие длиной почти в фут.
- Вот этой шпилькой я и ткнул анатолийца прямо в нос. Всем известно, что это место самое чувствительное у любой собаки. Террор заскулил, орошая кровью мраморные ступени. Но Мятеж тоже недаром грыз кости, которые ему, наверное, скармливает сам Люцифер. Пока я наслаждался победой над Террором, испанский бульдог вцепился мне в запястье.
Только тут я заметил, что мэтр прижимает левую руку к телу.
- Не скрою, было больно. Но я успел схватить правой зверюгу за загривок и мы с ним полетели со ступеней вниз. Бог был на моей стороне, а вот Мятежу не повезло; я обрушил на него все свои двести фунтов веса. И, похоже, сломал ему хребет. А сам, если не считать онемевшей левой руки, был цел как Бастилия до 14 июля позапрошлого года. И готов сразиться с чёрным человеком. Но того и след простыл! Бежать за ним по тёмным комнатам было неразумно, и я хотел отправиться вслед за тобой, Бертран. Если бы Провидение не послало мне отца Жозефа на пустынной улице. Добрый пастырь наложил мне швы на рану и смазал целебным бальзамом. Так что, думаю, через неделю моя левая будет такой же, как и правая.
- А ключ? Вы писали, что у вас ключ. Это ведь от той двери, что ведёт в подвал?
- Ключ у меня, - тихо произнёс кюре. – Вернее сказать, я и есть ключ.
Мне доверили нести фонарь, а я отдал Бюжо оба пистолета. К моему удивлению мы поднялись на самый верхний этаж.
- Дом полон тайн, - загадочно произнёс мэтр, отвечая на невысказанный мной вопрос.
Вскоре мы стояли в комнате, служившей хозяину дома кабинетом. По крайней мере, на это указывал огромный письменный стол из морёного дуба.
Кюре снял со среднего пальца своей левой руки массивный перстень и принялся водить им вдоль западной стены на расстоянии одного фута. И каково было моё изумление, когда где-то на середине рубин на перстне засветился кровавым светом.
- Это здесь, - тихо вымолвил священник.
- У тебя есть нож, Бертран? – спросил мой наставник.
Я протянул ему свой обоюдоострый. Бюжо разрезал шёлковые обои и принялся отколупывать штукатурку.
- Ну-ка, посвети! – приказал он.
Тусклый свет фонаря высветил чьё-то страшное лицо. Это был настенный барельеф.
- Кто это? – спросил я.
- Это тот, кому поклоняются масоны, - ответил отец Жозеф. - Баал-Зебуб или Вельзевул, король демонов. В древности один из главных богов финикийцев.
Во лбу у этого ужасного лика была круглая впадина размером с один су. Туда-то и вставил священник рубин своего перстня.
От скрежета вздрогнул даже бесстрашный Бюжо, и мы увидели, как часть стены сдвинулась подобно занавесу во Французском театре. Из образовавшегося проёма на нас повеяло тьмой и дохнуло могильной сыростью. Мэтр взял у меня фонарь и бесстрашно шагнул во тьму.
Вниз вели бесчисленные ступени.
- Это что, спуск в преисподнюю? – прошептал я.
- Скоро узнаем, мой мальчик, - ответил Бюжо.
Спускались мы, мне показалось, целую вечность. Внизу стены покрытые влагой были, наверное, древнее самого Парижа.
Вскоре лестница закончилась, и перед нами оказался коридор, шириной не более трёх футов. Поэтому идти пришлось следом друг за другом: впереди отец Жозеф с нагрудным крестом в правой руке, за ним я с фонарём и замыкал нашу колонну мэтр.
Пройдя, как мне показалось, пару сотен туазов , мы уткнулись в дверь, высота которой не превышала половины моего роста. Всем пришлось встать на четвереньки и вот мы в большой круглой зале. На стенах я насчитал пять неглубоких ниш с горящими светильниками, а в центре залы стоял пятиконечный каменный алтарь, на каждом конце которого так же горело по светильнику.
- Ну, вот мы и на месте! – воскликнул Бюжо.
Удивившись торжественному тону наставника, я взглянул на него. Он был явно в приподнятом настроении.
- Благодарю тебя, старик!
Мэтр подошёл к кюре и почти в упор выстрелил несчастному в голову из моего пистолета. Когда он посмотрел на меня, в его глазах отражаясь, плясали огоньки.
- Он сделал свою работу и больше нам не нужен.
Я посмотрел на неподвижное тело в старой сутане.
- Мэтр…
- Тссс! – поднёс тот палец к губам. – Тебе жаль этого несчастного? Он давно выжил из ума.
- Но я считал, что наша работа, мэтр, искать убийц.
- И ты прав, мой мальчик! – улыбнулся Бюжо. – Но это поверхностный взгляд, что для такого юноши как ты простительно. Наша задача, - в его голосе появились торжественные нотки, - искоренять скверну! А преступление – это всего лишь видимое проявление этой скверны.
Я смотрел на своего наставника, всем своим глупым видом выражая непонимание.
- Не понимаешь?
Бюжо шагнул ко мне и хлопнул меня правой рукой по плечу, в которой ещё дымился пистолет.
- Я попробую объяснить. Уверен, мы найдём общий язык, ты же умный мальчик. Именно поэтому я и выбрал тебя.
Он с удивлением взглянул на пистолет и сунул его в необъятный карман своего сюртука.
- Читал ли ты Откровение Иоанна Богослова?
- Я не силён в Священном Писании. Да и читаю по слогам. И то благодаря вам.
Бюжо заложив обе руки за спину, и стал расхаживать взад-вперёд, как он всегда делал, когда что-то объяснял.
- В шестой главе этой книги говорится о четырёх всадниках. Чума на белом коне, Война на рыжем, Голод на вороном и Смерть на бледном.
Я вспомнил, что подобное однажды рассказывал наш приходской кюре, на проповеди.
- Они должны открыть первые четыре из семи печатей книги Откровения.
- А остальные три? – задал я глупый вопрос.
- Это уже не нашего ума дело, - заверил меня Бюжо. – Наша работа – заменить всадников псами и навести потусторонний ужас на мятежных парижан. Кстати!
Он нагнулся к телу и снял с пальца кюре перстень.
- Но где мы возьмём новых псов?
- А зачем нам новые? – Ах да, Диктатуру мы с тобой прикончили. Но я уже начал дрессировать нового пса. А остальные три живёхоньки. Знаешь, они прекрасно поддаются дрессуре. Настоящие комедианты!
Бюжо широко улыбнулся. В его серых глазах вместе с отражением десятков свечей плясало безумие. Мой наставник, заменивший мне отца, сошёл с ума!
- А здесь, - обвёл он залу рукой, - у нас будет преисподняя. Те, кому повезёт остаться в живых, окажутся здесь и поймут, что на самом деле им не повезло. И коль в них угас огонь божественный, мы даём себе право зажечь для них огонь ада!
И его безумный смех раскатом прошёлся по подземелью.
- Уже завтра я думаю привести сюда парочку депутатов Национального собрания. Так ты со мной?
Лицо его стало серьёзным, когда он пристально посмотрел на меня. Моим союзником было время, поэтому я медлил с ответом.
- Ты понимаешь, Жако, что выйти отсюда ты сможешь лишь моим товарищем.
Слова эти мэтр произнёс тихо, даже вкрадчиво.
- Всем, чего я достиг, я обязан вам мэтр…
- Не надо сладких речей, малыш. Даю тебе время подумать до утра.
Он взял фонарь и направился к выходу.
- Мэтр!
- Всего несколько часов, Жако! А свою трость я использую вместо засова.
И он оставил меня в подземелье вместе с телом священника.
Первым делом я бросился к двери. Бесполезно! Мой мэтр надёжно заблокировал её со стороны коридора. Причём, стоя на четвереньках невозможно воздействовать на неё в полную силу, которой я не был обделён. Мне ничего не оставалось, как уповать на помощь Божью.
И тут я услышал стон. Неужели это душа священника так громко расстаётся с телом? Страх охватил меня и заставил вжаться в сырую стену.
Тело отца Жозефа было недвижимо. Из-под головы натекла небольшая лужица крови. Но вот опять слуха моего донёсся стон и правая нога кюре, обутая в деревянный башмак, дёрнулась.
В свои неполные семнадцать я видел мёртвых людей, они не стонут и не дрыгают ногами.
- Святой отец! – позвал я.
И тут он струдом повернул ко мне голову. Я бросился к телу.
Пуля каким-то чудесным образом прошла сквозь мягкие ткани и вышла там, где тонзура.
- Отец Жозеф! Вы помните, что с вами произошло?
Какое-то время он смотрел на меня непонимающим взором.
- Липома, - наконец произнёс он.
Старик бредит, решил я.
- В народе её называют жировиком, - слова давались отцу Жозефу с трудом. – Пуля прошла сквозь неё.
И точно, я заметил внушительную шишку вверху лба с входным и выходным отверстием.
- Видно ещё не настал мой черёд. Помоги мне встать.
Я поднял отца Жозефа и усадил его, прислонив спиной к алтарю. Рассказал ему про безумие Бюжо.
- Я тоже безумец! – горько вымолвил старик. – Потому что поверил ему!
- Утром он придёт за ответом.
Священник долго молчал, глядя в пол.
- Здесь есть ещё один выход, - наконец произнёс он. – Но без перстня нам его не найти.
- Перстень забрал Бюжо, - отвечал я. - Так что, святой отец, положиться нам с вами придётся на собственные силы и ум. Вы хотя бы можете определить в какой из стен выход.
Отец Жозеф опять застонал, вытащил из кармана сутаны не очень чистый платок и приложил к своей голове.
- Если вход в особняке был на западной стене, то выход должен быть на восточной, - морщась от боли, проговорил он.
- Но как определить где восточная стена? – в отчаянии спросил я. – Зала ведь круглая!
- По алтарю, сын мой. Он в форме пентаграммы, масоны называют её печатью Соломона. Представь себе глобус.
- Как я могу представить глобус, когда никогда его не видел?
- Помоги мне встать.
Священника пошатывало, и он опёрся обеими руками на алтарь. Я заметил, что глаза его закрыты, а губы шевелятся. Должно быть, он читает молитву.
Мне показалось, что всё это длилось довольно долго.
- Восток – там! – наконец указал он влево.
Я взял одну из свечей с алтаря и принялся водить на расстояние вытянутого пальца от стены.
- А кто зажигает все эти свечи? – не прекращая своего занятия, спросил я.
- Его никто никогда не видел, - последовал ответ. – Говорят, он приходит из другого мира.
От этих слов отца Жозефа холод пошёл по моей спине.
Я потерял счёт времени. Когда одна рука затекала, я брал свечу в другую, но пламя было неподвижно. Глаза слипались, стиралась граница между сном и явью, и один раз я даже стукнулся лбом о стену.
- Читай молитву, сын мой, - услышал я голос священника.
Единственной молитвой, которую я знал на латыни, была Pater noster .
Pater noster! Qui est in caelis
Я читал её, наверное, по седьмому кругу, когда пламя свечи дрогнуло! Осторожно я снял с ноги сабо и принялся бить по тому месту.
Надменный взгляд Баала явился мне в колеблющемся свете свечи. Та же впадина посреди лба.
- Святой отец, дайте мне ваш крест.
Слава Богу, конец креста поместился во впадину. Я надавил, и часть стены со скрежетом стала уходить в сторону, открывая перед нами тьму.
- Надеюсь, тот, кто зажигает эти свечи, не заметит, что пары недостаёт? Идти сможете?
Отец Жозеф сделал пару неуверенных шагов.
- Голова немного кружится, но думаю, смогу.
Мы шагнули в холодный мрак.
В этом коридоре стены были из грунта, который покоился с первобытных времён под толщей парижских мостовых. Сам коридор петлял подобно извивающейся змее. Через каждые восемь-десять футов нас ждал поворот. К тому же я не знал, поднимаемся ли мы или спускаемся всё глубже под землю? А может быть, просто идём куда-нибудь в сторону Орлеана. Да и отец Жозеф, судя по его растерянному виду, разбирался в этом адском лабиринте так же, как и я.
Время осталось там, наверху и мне начинало казаться, что ходим мы по замкнутому кругу. Если нам предстоит умереть, то смерть наша будет долгой и мучительной. Не лучше ли было дождаться Бюжо и вступить с ним в неравную схватку!
Я чуть не прошёл мимо узкого прохода за, не помню уже каким поворотом. Посветил туда жалким огарком последней нашей свечи и увидел неровные ступени, ведущие наверх. Сзади хрипло дышал старый священник, он был совсем плох и с трудом передвигал ноги.
Чтобы как-то выбраться из вязкого дурмана, который охватил меня в этом подземелье, принялся считать ступени и, о чудо, на сто сороковой почувствовал лёгкое дуновение воздуха. Вскоре мы стояли под ржавой железной решёткой, сквозь которую заглядывало хмурое февральское утро.
До решётки было не менее десяти футов, под ногами хлюпала дурно пахнущая жижа, и иногда раздавался крысиный писк и даже пару тварей прошмыгнули под моими ногами. Отец Жозеф уже еле держался на ногах, то и дело, опираясь на моё плечо. А тут огарок вконец оплавился и погас и мы стояли в сером свете парижского утра.
Вдруг раздался скрежет открываемого замка. Я потянул за собой кюре, и мы вжались в стену. Справа от нас распахнулась дверь, и я увидел огромного горбуна с фонарём в руке. Но когда он проходил под решёткой, я понял, что принял за горб большой мешок на спине. Незнакомец прошёл буквально в футе от нас, чуть не задев священника мешком, в котором, судя по всему, были свечи.
- А вот и тот, кто зажигает свечи, - прошептал я, когда тот исчез, спускаясь туда, откуда пришли мы.
А мы вошли в дверь, поднялись по десяти ступеням и оказались в убогой грязной комнатушке с единственным оконцем, в которое виднелась лишь грязная мостовая и ноги утренних прохожих.
Отец Жозеф тут же рухнул на сундук, покрытый грубым суконным покрывалом, на котором, по всей видимости, спал хозяин. Я нашёл воду, какую-то не очень грязную тряпку и обмыл старику рану. Его нарост, пробитый пулей, стал багрового цвета.
- Вам нужен лекарь.
Кюре оглядел бедно обставленную комнату.
- Мы как раз у него.
Я оглянулся и увидел на противоположной стене три ряда полок с какими-то склянками. В самой большой в спиртовом растворе поместилось чьё-то сердце. На полу под полками лежал старый деревянный футляр с искусно вырезанными на крышке тремя лилиями. Нынче этот символ королевской власти был у нас не в чести. Я поднял крышку и увидел внушительный топор с ржавым сильно закруглённым лезвием.
- Кажется, святой отец, мы с вами попали в дом палача.
Кряхтя, кюре поднялся с сундука.
- Судя по ржавому лезвию и бедности, которую мы тут видим, он давно не практикует. Да и попался нам навстречу глубокий старик.
Отец Жозеф некоторое время рассматривал и нюхал склянки.
- Это заспиртованное сердце принадлежало не человеку, а скорей всего собаке. Старик лечит домашних животных и отлавливает уличных собак.
- Собак? – переспросил я.
Уроки Бюжо не прошли даром, инстинкт сыщика уже жил во мне. Я рассматривал комнату и остановил взгляд на сундуке. Сбросив кусок сукна, открыл крышку.
- Вуаля! – обернулся я к священнику, держа в одной руке чёрный сюртук, в другой такого же цвета треуголку. – И я не сильно удивлюсь, если мы где-нибудь поблизости обнаружим и милых собачек.
- Значит, отставной палач, зажигающий свечи и незнакомец в чёрном – хозяин этого убогого жилища? – спросил отец Жозеф, протянув дрожащую от слабости руку, чтобы взять у меня треуголку.
Я машинально взглянул на головной убор и заметил, что наверху с правой стороны фетр имеет выпуклую неровность. Именно справа на голове отца Жозефа был большой жировик. А тут рука кюре вдруг перестала дрожать.
- Похоже, ты и сам до конца не понял, куда влез, - почти ласково произнёс он.
И вот в руках отца Жозефа ржавый топор, который он умело, обхватил двумя руками. Его ноги в деревянных сабо твёрдо упёрлись в земляной пол.
Я отступил на несколько шагов и ткнулся во что-то спиной. На плечо мне легла огромная ладонь. Обернувшись, я увидел увеличенную копию отца Жозефа. Такая же отвратительная шишка на плешивой голове, только с левой стороны.
- Ты зажёг свечи, Шарль? - спросил священник, или кто он был. – Никого не встретил?
- Встретил, - был ответ. – Я приковал его к алтарю.
- С ним мы займёмся позднее, - облизал свои бескровные губы отец Жозеф. - А теперь, держи покрепче этого крысёныша!
Плечи мои оказались в железных тисках, а кюре уже отводил топор для удара. Я рванулся из крепких объятий. Но куда там, с таким же успехом я мог попытаться пробить головой каменную стену!
Спас меня мой ветхий сюртук. Я рванулся второй раз, и материя не выдержала. Приложился пятой точкой на пол, и через мгновение ржавое лезвие пронеслось над моей головой и с глухим звуком вошло в грудь того, кто зажигает свечи.
Вскрикнули оба одновременно. Один от боли, второй от отчаяния.
- Брат!
А я, вскочив, рванул к двери, противоположной от той через которую мы в каморку попали. На ней был засов, который я уже собирался отодвинуть, как за дверью раздался яростный и злобный лай. Промчавшись пулей мимо рыдавшего над телом брата отца Жозефа, помчался к лестнице, ведущей в подземелье.
Не помню, сколько времени мне потребовалось, чтобы вернуться в залу. Где я застал прикованного к пятиугольному алтарю Бюжо. Мэтр был жив и в сознании. Умолял спасти его.
Но как? Он был закован в цепи, толщиной в мой палец, и скоро здесь будет отец Жозеф со своими псами Апокалипсиса.
Я взглянул на Бюжо. Мэтр был жалок, глаза испуганно обводили круглую залу. Отработанный материал!
Но Апокалипсис никто не отменял. Да и глаза Баала с барельефа, как показалось, смотрели на меня с одобрением.
Не знаю, сколько прошло времени. Должно быть, много, потому что скуливший Бюжо, устав, замолчал. Я стал ощущать смутную тревогу, которая росла с каждой минутой. Пока не сменилась безысходностью и страхом.
Пламя свечей на алтаре затрепетало, словно под порывом ветра. Бюжо в цепях дрожал всем телом.
И тут на стене, к которой примыкал алтарь, я увидел тень. Она была огромна, двадцать футов в высоту и не менее десяти в ширину.
- На колени, раб! – услышал я неестественно низкий голос.
Это мне сначала показалось, будто я его услышал. Нет, голос звучал в моём сознании. Рядом, как в падучей трясся Бюжо, закатив глаза.
Я рухнул на колени, больно ударившись о каменный пол.
- Мне нужна жертва!
Рядом со мной что-то звякнуло. На каменном полу,у правой руки лежал трёхгранный кинжал с рукоятью в виде обвивающей ствол змеи.
Оружие удобно легло в ладонь. На алтаре уже не дрожал мой мэтр. Его взгляд был осмысленным, а губы растянулись в ухмылке.
- Революция продолжается! – прохрипел он.
Картинка из интернета.