Я вырос в советском государстве, я помню. Советское государство требовало от меня любви. Оно говорило: люби меня, только меня, беззаветно и не смотри по сторонам, лучше не найдешь. Я забочусь о тебе сейчас, чтобы тебе хорошо жилось, я веду тебя в наше светлое будущее, чтобы тебе было к чему стремиться, я пишу для тебя твое героическое прошлое, чтобы тебе было чем гордиться. Я его не любил. Оно не обижалось, просило только, чтоб по сторонам не сильно смотрел. Я и эту просьбу игнорировал. Оно не обижалось. Когда ты при смерти, обижаться на что-либо – это глупо. Оно как-то все время было при смерти. Потом умерло. Точнее, переродилось. Это было лет тридцать назад. Новое государство сразу занялось своими делами, ему было не до меня. Приватизация, бандиты, дикий капитализм, жирные нулевые, кризис. Друзья разбегаются в ужасе, как тараканы от дуста, враги к себе не принимают, мол, рожей не вышло. С этим всем нужно было что-то делать. Война, революция, война, еще революция, еще война, олимпиада, не до меня. Я понимаю, это все важно. Я не обижался, у всех могут быть дела, я понимаю. Но я успел отвыкнуть от призывов к любви. А в последнее время государство снова вспомнило о любви. Теперь оно не требует любви, оно окрепло, и пытается любить само. В активной позиции. Народ, соответственно, - в пассивной. В моем случае – безответно. Мне пока удается избегать. Я как-то не привык к такой любви. Хотя многим нравится, многие просят еще. И, даже когда государство отвлекается от любви, они самозабвенно мастурбируют. Государство мастурбацию поощряет и предоставляет жаждущим порно-сюжеты: хоум-видео про неуловимые атомные ракеты, по телевизору ежедневно групповуху про бывших братьев со сладострастными стонами, а также описание позиций, в которых государство имеет внешних врагов. Ну и воспоминания: помните, как хорошо было раньше? И граждане в едином порыве с придыханием – даааа!, в едином ритме – рраз-дваа, рраз-дваа, рраз-дваа.
Казалось бы, мне-то какое дело? Каждый занимается сексом, как хочет. Ну, любит оно их в самых диких позах, но это же взаимно, им же нравится, они еще просят. Казалось бы, не нравится так, ищи иначе, у нас свободная страна. Так нет же. Они возмущаются: а ты почему не мастурбируешь? Тебя что, ракеты не возбуждают? Или ты думаешь, что мы бывшим братьям что-то вернуть должны? А может, ты просто враг? Ты почему не в позиции? Ты что, родину не любишь? А ну вставай плечом к плечу, бедром к бедру, спину прогни, ноги пошире. Мы тебя научим родину любить. Я говорю: нет, что вы, я против, простите, у нас же свобода, я имею право не вставать в позу, у нас конституция, по ней я могу любить, кого и как захочу. Они мне: свободы захотел? Тогда мы будем тебя ****ить цепями. А государство на это все смотрит ласково, с прищуром. Ждет.
На этом фоне государство еще требует уважения к себе. Точнее, требует, чтобы я не проявлял неуважения. То есть, я могу не уважать, но проявлять этого не надо. Если сильно хочешь проявить, то можно, но так, чтоб никто не видел. Делай вид, что уважаешь.
Государство делает вид, что у нас свобода, я не проявляю неуважения. И мы оба ждем. Оно ждет, что я все-таки испугаюсь цепей, я жду, когда оно снова переродится. Так и жизнь проходит, в ожидании.