Я давно не была в этом старом районе. Мы когда-то тут жили. Вон в той пятиэтажке. Давно. Двадцать лет назад.
А это наши окна на четвертом этаже. В них горит свет. Кто-то там и сейчас живет, ходит по маленьким смежным комнаткам, ужинает в крошечной пятиметровой кухоньке, где, сидя за обеденным столом, не надо вставать, чтобы убрать грязные тарелки в мойку и сделать потише огонь под бульоном.
Я тогда была совсем молодая, худенькая, нервная. Порою казалось, что весь мир ополчился против меня, и мне надо рубиться с ним в кровь, защищая свое право на жизнь. Да, я выжила. Но какой ценой!
А это наш балкон. Я стояла на нем часами, ожидая тебя. Все смотрела и смотрела на дорогу, все ждала, что вот сейчас из-за поворота вынырнет твоя девятка цвета «мокрый асфальт». Сгущались сумерки, отнимая надежду, холодная морось сворачивалась на груди: «Он не приедет. Не жди». Я сдергивала с веревки полотенце, куталась в него и все стояла, стояла, не в силах оторвать взгляд от дороги…
Потом я уже стояла на балконе не одна. Рядом, в колясочке, посапывала дочка. Вылитая ты. Когда она подросла, спрашивала: «Где папа?» Я указывала на дорогу и отвечала: «Там, скоро приедет», и мы вдвоем смотрели и смотрели на дорогу… Странно устроена память. Я помню только это ожидание, совсем не помню моменты, когда ты приезжал. Наверное, эти крошечные островки счастья утонули в океане тоски.
А вот эта дорожка к подъезду. Здесь мы стояли. Ты говорил мне обидные, несправедливые слова. Поначалу я оправдывалась, извинялась, умоляла. Потом поняла, что ты уже все решил, мне просто надо выслушать приговор. Дальше я слушала молча. Только слезы текли и текли. Я совсем ослепла и не могла увидеть твои глаза. Так и не знаю до сих пор – что было в них? Досада, равнодушие или сочувствие? Когда скрылась за поворотом твоя девятка цвета «мокрый асфальт», я побежала. Выбежав на трассу, я какое-то время еще видела твою машину. Потом ее заслонил автобус, потом я снова перестала видеть из-за слез.
Знаешь, что было тогда самым тяжелым? Я за эти годы так привыкла тебя ждать, что больше всего страдала именно от невозможности снова и снова вглядываться в поворот. Нет, не тебя я потеряла тогда. Я потеряла свою самую большую потребность, ставшую частью меня – ждать. Если бы ты приезжал хотя бы иногда, хотя бы раз в месяц, хотя бы раз в год, мне бы хватило. Я бы могла опять смотреть на дорогу и думать: «Пройдет еще месяц-два-три, и из-за поворота покажется его девятка цвета «мокрый асфальт»». Но ты не приезжал. Ты даже не звонил. Ты просто исчез. Навсегда…
Кое-как отцепив свою душу от старых окон, я возвращаюсь домой.
Я прохожу на кухню, перекладываю продукты из пакетов в холодильник. Пока переодеваюсь и мою руки, слышу, как на кухне раздается звон посуды, сейчас будем ужинать.
Садимся за стол.
- Ты что такая мрачная? Что-то случилось на работе? Или голова болит?
- Или голова болит, - отвечаю сквозь зубы. Мне не хочется ничего рассказывать. Да и вряд ли я смогу объяснить свою тяжелую печаль.
- А я тебе испек штрудель. Будешь?
Ты смотришь на меня по-собачьи, заискивающе. Каким-то девятым чувством безошибочно угадываешь свою вину.
Я подхожу к окну.
У подъезда стоит белая Hyundai. Моя машина. Завтра мы поедем отдыхать на дачу. Мою дачу. Потом вернемся в эту большую благоустроенную квартиру. Мою квартиру. Здесь нас будет ждать дочь. Моя дочь. Хотя она как две капли воды похожа на тебя.
- Что ты все смотришь на дорогу? Кого-то ждешь? – робко касаешься моего плеча.
- Жду, - отвечаю я, - жду девятку цвета «мокрый асфальт», и свою самую большую в жизни любовь.
Не оборачивая слышу - самодовольно ухмыляешься.
Не понимаешь, что тогда ты уехал навсегда.