Все началось с Аниного звонка. Я был дома. Мы с Максом договорились, что я приеду на работу позже обычного, к одиннадцати, но вечером задержусь до восьми. В шесть вечера должен был подъехать непростой клиент.
Без двадцати одиннадцать утра, когда Аня обычно была на занятиях, раздался звонок. Аня шепотом назвала адрес: улицу и номер дома в Москве, и повесила трубку. Я перезвонил. Аппарат находился вне зоны действия сети. Я позвонил Максу, обрисовал ситуацию. Он закрыл мастерскую, и через десять минут был у меня. Мы погнали в город.
В это время дорога была проблематичной. Мы добрались через полтора часа.
Обычный старый московский дворик. Четыре или пять пятиэтажных домов, несколько припаркованных автомобилей, детская площадка…
Телефон Ани по-прежнему был недоступен.
Я предложил обратиться в полицию. Макс был категорически против.
Мы сидели в его машине, и у меня в голове проносились версии происходящего.
Почему Аня в это время не на занятиях? Ее похитили из университета? Если произошло что-то по жесткому криминальному сценарию, ей никогда бы не оставили мобильник. Может, какой-то сумасшедший, который не предусмотрел, что она сможет позвонить?
Я считал, что мы теряем драгоценное время, и должны обратиться за помощью. Полиция могла бы, по крайней мере, пробить локацию аппарата. И какой адрес назвала Аня? Находится ли она где-то здесь, в доме по улице 8 Марта, д. 14, строение 1? Или этот адрес должен означать какую-то подсказку о том, что с ней произошло?
Ни Макс, ни я не подумали, например, о том, что это может быть какая-то шутка, розыгрыш, прикол. Аня не такой человек. Она никогда бы не стала звонить мне в рабочее время, называть какой-то левый адрес, потом бросать трубку и отключать телефон. Да и в нерабочее время, да и ни в какой другой ситуации она бы так не поступила.
Мы оба понимали – с ней что-то стряслось.
Нам везло, мы практически никогда не становились участниками разборок. Если на районе и случались драки, когда я еще учился в школе, то до первой крови. Законы дворовой шпаны были вполне гуманны.
Среди клиентов в автомастерской ни разу не попалось ни одного психа.
Бывали конфликты, недопонимания, но все решалось полюбовно.
Макс бывал резок, но я умел улаживать такие ситуации.
Кажется, я был бОльшим дипломатом, чем он. И Макс ценил эту особенность моего характера.
Вот и теперь, когда Ане, которая одинаково была близка и дорога нам обоим – ему как брату, а мне, как супругу – судя по всему, грозила опасность, наши мнения разошлись.
Макс предпочитал действовать сам, не опираясь на чью-либо помощь.
Я был склонен как можно скорее обратиться к органам.
Не знаю, кто бы победил в наших дебатах, и не набили бы мы друг другу морды, находясь уже в крайней степени напряжения, но тут раздался звонок – с домашнего московского номера.
Говорила Аня.
– Квартира номер 67.
И повесила трубку.
Мы с Максом ринулись к дому. Подъезд номер 3 был закрыт.
В эту минуту со стороны проезжей части вывернула женщина с коляской для грудничка. Я молился, чтобы она жила в этом подъезде.
Белокурая девушка, по виду почти школьница, остановилась у подъезда, начала доставать ключи. Эти секунды показались мне вечностью.
И тут к ней подковыляла какая-то старушка с тележкой для продуктов, и они проговорили не меньше десяти минут!
Я никогда не испытывал столь негативных чувств к старушкам или молодым мамам. В конце концов, девушка приложила к двери домофонный ключ и открыла дверь. Макс придержал дверь для нее, и мы полетели на пятый этаж…
Дверь открыла улыбчивая женщина. Ее наряд напоминал индийское сари. Мне было пофиг, конечно, в чем она одета.
Мы с Максом посмотрели на нее, мягко говоря, недоброжелательно, и влетели в квартиру.
Аня сидела на диване, укрытая пледом и немного дрожала.
Я обнял ее, прижал к себе. Макс стоял, и исподлобья смотрел на нас обоих. Его смуглое лицо, стало еще темнее, брови надвинулись на глаза.
Хозяйка квартиры вошла в комнату, снова улыбаясь, и пригласила нас отведать “ведический чай”.
После этой ее фразы я мысленно окрестил ее ”чокнутой в сари”.
Я не хотел никакого чая, мне не нужно было духовное просвещение.
Я хотел забрать свою жену домой.
Но все оказалось не так просто.
– Сегодня вам, по всей видимости, придется переночевать здесь. Всем троим.
И женщина опять улыбнулась. Ее улыбчивость просто бесила меня.
Я посмотрел на Аню. Моя маленькая. Она дрожала как осиновый лист.
Макс стоял, и не соглашался присесть. Он с видом разъяренного дикого зверя смотрел то на Аню, то на женщину, хозяйку квартиры, и глубоко дышал. Кажется, он решал, на кого набросится в первую очередь. Я понял, что сейчас мой ход. Я подошел к Максу и приобнял его за плечо.
– Можно тебя на минуту.
Мы вышли в прихожую.
– Макс, я тебя очень прошу. Я тебя умоляю. Пойди с этой теткой на кухню. Попей с ней чай, кофе, сок, коньяк, лимонад – что угодно. Дай мне остаться с Анькой наедине.
Макс понял мою мысль, и взял себя в руки.
Он прошел в комнату и буркнул:
– Ну и где ваш хваленый чай.
Женщина торжествующе улыбнулась. И поплыла на кухню.
Макс последовал за ней.
Я понимал, что если дать Ане немного прийти в себя, обнять ее, погладить, тихо вместе подышать, она сама расскажет, что же произошло.
Мне все меньше верилось в причастность умалишенной в сари к неприятностям. Похоже, эта странная тетка пыталась помочь.
Возможно, на Аню напали. Но как она оказалась в этом дворе? Почему именно здесь?
Я потихоньку осматривал мою маленькую. Одежда была в порядке, не повреждена. На лице, на руках и ногах не было ссадин.
Но моя девочка была напугана, и как будто дала зарок не говорить никому о случившемся с ней до конца своих дней.
Я заметил, что Аня с ужасом и тревогой посматривает в сторону окна. И меня озарило. Вероятно, опасность где-то рядом, ведь и тетка сказала, что выходить из дома не рекомендуется. Мол, переночуете у меня…
Я целовал ее руки, шею, щеки, называл всеми ласковыми прозвищами, которые когда-либо придумал, и по ходу придумывал еще новые, и мысленно клялся, что ни на минуту больше не оставлю ее.
В этот самый миг, когда я сказал мысленную клятву, Аня посмотрела на меня одним из своих самых прекрасных взглядов – серьезно и светло. И вышла из комнаты. Она провела около двадцати минут в ванной.
Из ванной комнаты моя жена вышла другим человеком – почти воином, и рассказала, наконец, что же с ней стряслось.
Она села напротив, взяла меня за обе руки. И начала говорить медленно, с расстановкой, четко артикулируя, как будто я был иностранцем.
– Я обманывала тебя.
После этой фразы можно было ничего не говорить. У меня все куда-то покатилось. Я сам куда-то покатился. Я закрыл глаза. И почему-то увидел в своей голове такую картину: мой дом, мой родной дом – дом моих родителей, он рассыпается на мелкие кусочки, как будто это была мозаика, и вот, она рассыпалась – и детальки с оглушительным грохотом падают мне на голову. Сквозь этот шум я очень смутно слышал то, что дальше говорила Аня.
– Я работала на того господина, помнишь? Который тогда на корпоративе... В марте он появился снова. Извинился. Сказал, что вел себя недостойно. У него великолепная фирма. Я перевелась на заочное обучение, и работала у него. А ты думал, что я хожу в институт.
И это все? Я не мог поверить своим ушам.
– Но почему ты мне ничего не сказала?
– Не знаю. Мне казалось, ты будешь против. Ты ревновал к нему.
Я ревновал? Я не помнил такого. Наоборот, я скорее, слишком равнодушно тогда воспринял новости о домогательстве. И переживал скорее об этом, а не о самом событии. Но Аня думала иначе.
Я пытался прийти в себя. Она скрывала от меня, что работает, а не учиться. Знала бы она мои секреты…
– И все? Или есть что-то еще, чего я не знаю?
Я слушал с замиранием сердца. И снова закрыл глаза.
– Нет. Все.
Я открыл глаза и посмотрел на Аню. Она говорила правду.
– А как ты здесь очутилась? Что произошло?
Аня глубоко вздохнула.
– Кажется, я не жилец. Возможно, ты и Макс тоже.
– В смысле?
– Этот тип настоящий мафиози. У него есть крыша. У него есть сеть.
Боюсь, Аня не смыслила в том, что пыталась мне объяснить. Но я слушал очень внимательно.
– Там наркотрафик, понимаешь? Я догадывалась, что фирма – это прикрытие. Но не лезла не в свое дело. Я получала шесть твоих зарплат.
А кстати, где деньги? Естественно, я не стал спрашивать о таких мелочах. И тут же вспомнил ее слова: “Я хочу начать откладывать на ребенка…”
– Слушай.
Она вздохнула.
– Я видела как он убил человека. Сам, своими руками. Застрелил прямо в голову!
Голос Ани дрожал.
– Я перепутала кнопку в лифте. Я просто перепутала кнопку!
Аня начала рыдать. Я не понял сначала как можно так перепутать кнопку в лифте, чтобы в результате этого кто-то погиб.
Аня объяснила.
– Я уехала на парковку вместо цокольного этажа. Вышла. Там никого нет. Тишина. Я смотрю прямо перед собой – думаю, куда это я попала. Вдруг слева от меня – хлопок. Я поворачиваю голову – стоит мой начальник. Рядом с ним – три охранника, настоящие головорезы. И он лично только что прострелил голову какому-то человеку. Он был одет в синий костюм. Я еще заметила галстук. Дорогой. У того человека. Он лежал. Я не видела, как он упал. Но я слышала выстрел. Потом я видела эту сволочь с оружием в руке. Он стоял, как будто торжествовал. Но тут наши взгляды встретились. И охранники, как цепные псы, бросились за мной…
Больше я ничего не знаю – кто это, я не знаю – кто жертва.
Лица его я не видела. В офисе у нас – тоже, я бы запомнила – по костюму и по дорогому галстуку, даже если не по лицу.
Я ринулась к лифту. Он закрыт. Ждать невозможно. Я в запасную дверь – по лестнице. Охрана за мной. Я к выходу – они за мной. Могли в фойе схватить – запросто. Но при свидетелях побоялись. У входа – такси, там женщина с мальчиком лет шести. Я нырнула в такси. Говорю: увезите меня отсюда. А водитель говорит: “Женщина, выйдете. Вы что сумасшедшая”. Я говорю: быстрее, пожалуйста, умоляю. И тут женщина, которая с мальчиком, пассажирка, говорит: “Она со мной, поезжайте”.
Так мы и приехали сюда, на 8 марта. Я вышла из машины, поблагодарила женщину, она с сыном пошла домой – в четвертый подъезд.
Я хотела потихоньку уже идти – искать метро, и ехать домой.
И тут смотрю: подъезжает машина, от нашей фирмы. Хотя за нами в такси они точно не ехали, на сто процентов. То есть они как-то пробили, через службу такси, или они знали эту сотрудницу, и нашли ее домашний адрес (я ее не знала). И быстро добрались. Через три минуты после нас.
Я побежала к подъезду номер три, он был открыт. Там рабочие таскали какие-то штуки деревянные. Я залетела на второй этаж. Позвонила в дверь – в одну, другую, третью. Никто не открыл. Потом начала орать: помогите! И знаешь – что я услышала? Несколько дверей на разных этажах закрылись на вторые, третьи замки – вот такая реакция, и все.
И вдруг слышу голос откуда-то сверху: “Поднимайтесь сюда... Что у вас там случилось?” Голос как ручеек. Это была Анитра. Она пригласила к себе. Я говорю ей: запирайте скорее дверь. Анитра закрылась на два замка, на цепочку. Обняла меня. И говорит: все будет хорошо.
Потом напоила настоем из цветков алоэ с медом. Кажется, так. Я точно не помню, в общем, какая-то гремучая смесь, но мне помогло. Я когда тебя увидела, ты не представляешь, насколько мне стало легче. А Макс так смотрел – глаза, как молнии.
– Он испугался за тебя. Мы ведь ничего не поняли.
– Ну да. Анитра выручила. Она немного странная. Но потому и впустила меня. А “нормальные” люди только щелкали замками. И полицию, как видишь, никто не вызвал. Хотя я орала как резанная “Помогите, помогите”.
Я обнял Аню и еще раз поцеловал. Ее русые волосы растрепались. Я немного пригладил ее локоны, почувствовал их аромат...
Аня продолжила.
– Посмотри в окно. Видишь темно-серую хонду? Это они. Они не уедут. Они будут дежурить, сменяя друг друга, пока я не выйду. Удивительно, как они вас с Максом пропустили. Ведь видно было, наверное, что вы здесь не живете.
– Ну, вот и славно. Вместе мы – сила, – сказал я.
Когда мы зашли с Аней на кухню, то увидели такую картину.
Макс сидит за кухонным столом с цветастой скатертью, и добросовестно пьет многообразные “ведические чаи”. Хозяйка квартиры в своем желто-оранжевом сари увлеченно показывает Максу какие-то свои пранические или магические календари.
Макс делает вид, что усердно ее слушает, а сам всеми мыслями, понятно, с Аней и со мной.
Когда мы заглянули на кухню, и он увидел Аню – немного более успокоенную и просветленную, он чуть не заплакал, подхватил ее на руки, стал крутить, и расколотил пару чашек на кухне у Анитры.
Анитра незаметно собрала осколки. Она ничуть не выглядела огорченной от того, что разбилась ее посуда. Ее глаза наполнились слезами радости, когда она смотрела на Аню и Макса.
Я подумал, что, вообще-то, она классная тетка, и наверное, ужасно одинокая из-за своих странностей.
Я всегда с подозрительностью относился ко всякой эзотерике, астрологии и иже с ними. Но глядя на нее, я подумал, что нам несказанно с ней повезло, ведь “нормальные” люди, как сказала Аня, только щелкали замками…
Анитра сказала, что “кармический круг замкнулся”, что все мы встретились не случайно, и прочая мутотень… Но она реально помогла.
Я позвонил Аниному отцу, и все рассказал.
Через сорок минут у дома номер 14 по улице 8 Марта остановился микроавтобус. Из него вывалилось человек 7-8 студентов-заочников – группа Аниного папы. Они были одеты в одежды представителей субкультур – эмо, готы и прочие. Это был настоящий сказочный маскарад. Вся толпа завалилась в квартиру Анитры. Анитра так улыбалась, как будто ее посетили ангелы небесные. Воистину, она обладала всепринятием. Одну из девушек поменяли с Аней – переодели, загримировали, надели парик, невообразимые бутсы, и еще Бог знает что. Моя девочка стала неузнаваемой. Шумная толпа ринулась обратно к машине. И среди этой толпы – Аня, измененная до неузнаваемости.
Я не знал, что поспешно чмокая жену, одетую в нелепый наряд, на прощание – расстаюсь с ней так надолго…
На следующий день Аня ночевала уже в Швеции. Ее отец созвонился с приятелем, который гостил там у двоюродной сестры. Он приютил Аню на четыре дня. Дальше нужно было что-то решать. Я не мог понять такую вещь – Анины родители прожили в Швеции больше десяти лет, но в критической ситуации не было никого, к кому они могли бы там обратиться… Не осталось ни одного надежного друга. А знакомые и коллеги вели свою насыщенную жизнь.
За четыре дня найти хорошо оплачиваемую работу было нереально. Аня зашла наудачу в группу в социальных сетях, описала там ситуацию. (Без подробностей про криминал.) Она гражданка Швеции, свободно владеет шведским языком, также английским и русским. И откликнулась девушка из христианской миссии, буквально через тридцать минут после публикации поста. Она сказала, что оплачиваемой позиции нет, но может пригласить Аню пожить у нее три месяца с тем, чтобы та волонтерила по их программе.
Только блаженные могут приглашать незнакомого человека сразу к себе домой, да еще и на три месяца. Но в случае с Аней доверие было оправданным. А для нас предложение Лидии (координатор волонтерских программ, она была родом из России) было спасением.
Аня прекрасно себя проявила на новой работе, но оплачиваемой позиции там не предвиделось. И через некоторое время ее заметили верующие из другой конфессии – католики, которые приезжали по делам миссии на их программу.
Как я понял, в Швеции преобладают лютеране, и Аня волонтерила на них. А у католиков, которые приезжали по делам миссии, был свой небольшой кондитерский бизнес. Они пригласили Аню работать администратором. Это было не так интересно, как волонтерство, но это была реально оплачиваемая работа – с людьми и корреспонденцией, договорами.
Аня сняла комнату неподалеку от новой работы, и устроилась там. Мы каждый день по двадцать раз говорили по Скайпу. Я не находил себе места. Аня просила пока не приезжать, экономить деньги. Мы решили, что все уляжется, я приеду через полгода к ней, а потом мы вместе вернемся домой.
Я не мог думать о генерале. Возможно, произошло то же, что и тогда в поезде “Москва – Санкт-Петербург”. Противоречие этих двух любовей – к Ане и к нему – стали снова для меня непереносимыми.
Казалось бы, теперь, когда Аня была далеко, и не было необходимости в конспирации, я мог просто перебраться к нему. Или он ко мне. Так или иначе, мы могли жить и наслаждаться друг другом свободнее.
Но я не казал носа. Я вообще не звонил и не приезжал.
Не знаю, почему, он тоже затихарился. Не прислал ни одной смски, ни одного письма на e-mail, не говоря уже о приезде или звонке.
Никакая черная иномарка ни с каким водителем или помощником в штатском не дежурила возле моего дома.
Наши отношения впали в анабиоз.
Это было неплохо. Если бы начались разговоры, разбирательства, я бы этого не вынес. И я помнил, что он сказал тогда, 11 февраля на Котельнической. Я боялся за него.
Стоял красивый месяц май. Цветение вишни, сливы, черешни сменилось цветением черемухи. Я шел по улице и вдыхал аромат.
Я думал только об Ане. Я едва не потерял ее. Я беспокоился, как она справляется одна, без поддержки родных и друзей. Больше всего мы переживали за ее учебу. Восстановление на следующий год – будет ли оно реальным? Я надеялся, ведь Аня была на хорошем счету. Она столько сил вложила в образование.
В эти дни я не садился на байк. И на работу и обратно – ходил пешком.
Когда я подошел к дому, то увидел генерала. Он стоял у подъезда, немного взволнованный. Кажется, он увидел меня раньше, чем я его.
Мы вместе поднялись ко мне. Попили чай с сухариками. У меня даже конфет не нашлось, или печенья. Малиновый джем, который так когда-то понравился ему, я недавно долопал в одиночестве.
Мы молчали. Он волновался. Мы не виделись три месяца.
Мы так мало успели побыть вместе. И снова – разрыв.
Мы так и не сказали друг другу ни слова.
Он молча встал из-за стола. Я пошел за ним, чтобы проводить.
Мы вышли из подъезда.
На меня пахнуло черемухой и солнцем.
Я не помню больше такого момента в своей жизни, когда так явственно соединились эти два начала – запах и свет, и чтобы мне стало так хорошо. Я успел подумать: жить, просто жить…
Бах. Бах-бах.
Этот звук, он не был громким. Или я был в шоке, и не мог расслышать его. Это был приглушенный звук, не такой, какой должен быть.
Генерал обмяк.
Они стреляли в меня.
Он бросился инстинктивно защитить меня, и поймал несколько граммов.
Он не успел, как мне кажется, подумать что-либо.
Он действовал на рефлексе, очень быстро.
Не думаю, что он успел сказать себе что-то типа того, что он отдает за меня жизнь. Он просто не хотел, чтобы я пострадал.
Также, как тогда в поезде “Москва – Санкт-Петербург” он не хотел моих страданий. Отнес меня, пьяного в стельку, в купе. Оставил записку. А сам ушел.
Я любил его. Я бросил его.
Он умер.
Продолжение следует...