Среди ночи Вера проснулась. Сразу поняла: что-то не так. Позвала маму – тишина.
Вскочила с диванчика, на котором спала, зажгла свет и посмотрела на будильник. Два часа ночи! Мама после спектакля должна вернуться к одиннадцати. Так было всегда, поэтому Вера спокойно ложилась спать сама, а утром они просыпались вместе.
Накинув на худенькие плечики фланелевый халат, девочка выскочила в коридор. Маминого пальто на вешалке возле их комнаты не было. Тапки Марии тоже сиротливо стояли внизу.
Вера почувствовала, что не может вздохнуть. Сердце словно остановилось. Она опустилась на обувницу, привалилась к стене и заплакала. Вместе со слезами вернулась способность дышать.
Прошла в комнату, раздвинула тёмные шторы. Майская ночь была такой светлой, какой она бывает в преддверии белых ночей. Виднелись деревья Таврического сада, опущённые первой зеленью, пруд с водой бледно-розового цвета.
Эта привычная картина успокоила Веру. «Ничего страшного, - подумала она. – Просто мама задержалась. Надо ждать».
Девочка взяла мамин халат и положила его вдоль спинки своего диванчика. Сама прилегла рядом. Пыталась думать о хорошем, но не получалось. Быстро поняла, что лежать невмоготу, легче ходить. И началось: кухня – комната, комната – кухня…
Пока она мерила шагами свой короткий маршрут, услужливая память подсовывала Вере картинки из её недолгой, двенадцатилетней жизни.
Вот она стоит на берегу моря и с тревогой следит за тем, как далеко заплыла мама.
Вот поезд с надписью «Симферополь - Ленинград» подошёл к мокрому перрону.
Вот мама показывает Вере на красивое здание на берегу Невы и говорит: «Здесь учился Тургенев, и здесь будешь учиться ты».
Чем больше Вера вспоминала, тем тревожнее становилось у неё на душе и тем быстрее картинки прошлого сменяли друг друга: замёрзшие Атланты, подосиновик под корабельной сосной, разведённый мост на фоне светлого неба…
Ходила девочка до тех пор, пока коммунальная квартира не стала оживать. Тогда Вера закрылась у себя, легла на мамину кровать и уткнулась лицом в её подушку. Почувствовав знакомый запах духов «Красная Москва», горько заплакала.
Когда в коридоре раздался телефонный звонок, Вера метнулась к аппарату, но её опередила соседка, тётя Тося. Она вначале сказала в трубку «да», затем оглянулась на вешалку возле дверей Поляковых. Вера сразу поняла, что речь идёт о маме. Застыла в ожидании.
Соседка что-то записала, коротко пообещала «передам» и повесила трубку на рычаг. Повернулась к Вере. «Мама жива, но она в больнице. Сбила машина. Вот телефон справочной», - сдавленным голосом сказала она, притянула Веру к себе и погладила её по голове.
К маме Веру и тётю Тосю пустили только через две недели. Девочка не сразу узнала в женщине с перебинтованной головой свою красавицу маму. Из-под повязки торчали коротко остриженные волосы, перепачканные зелёнкой. Но больше всего Веру испугали мамины глаза: они ничего не выражали. Больная явно их не узнавала.
Чтобы успокоить плачущую Веру, медсестра сказала: «Такое бывает при черепно-мозговой травме. Пройдёт. Надо ждать».
И Вера стала ждать. Пыталась ходить в школу, но поняла, что её интересует только одно: что скажет справочное. Ответ всегда был один: «Состояние тяжёлое».
Тётя Тося пыталась отвлечь Веру от тягостных мыслей, звала к себе посмотреть телевизор «Рекорд». У Поляковых этого чуда техники не было, но Вера от приглашения отказывалась. Она предпочитала в своей комнате рисовать кукол с голубыми глазами и толстыми косами, как у её мамы.
Такие же глаза и волосы оказались и у маминой сестры, которая приехала из Сибири. Явилась она не с пустыми руками. Подражая фокуснику, тетя вытащила из сумочки письмо. Оно было от отца Веры. Крупным, каким-то детским почерком он писал, что в том доме, где она родилась, её ждут две сестрёнки, и что он готов забрать Веру к себе. На отцовское послание ответ Веры был коротким: «Маму не оставлю».
Так был брошен жребий, и назывался он – интернат.
Первого сентября Вера шла не с цветами, а с вещами. Она ожидала увидеть окна с решётками, за которыми прячут малолетних преступников.
Страшный интернат располагался в совершенно нестрашном здании, напоминавшем особняки старинного Петербурга. Из просторного вестибюля широкая лестница вела наверх. На втором этаже Вера и тётя Тося остановились в нерешительности – куда идти? кого спросить?
На их счастье из-за угла появился высокий мужчина с аккордеоном на груди. Не замедляя шага, он на ходу бросил: «Полякова что ли?». В ответ на кивок Веры он ухватил девочку за руку и потянул за собой.
«Ну, Верка, ты даёшь! Первого сентября умудрилась опоздать!» - шутливо выговаривал ей по дороге аккордеонист.
«Откуда он меня знает? Я его впервые вижу», - терялась в догадках Вера.
В кабинет с надписью 6 «Б» они вошли под звуки марша цирковых артистов. Шум в классе сразу прекратился, и все ребята повернулись к двери.
Сыграв несколько аккордов, учитель остановился и сказал: «Нашлась наша Вера Полякова. Прошу любить и жаловать». Теперь Вера поняла, что это её класс, а великан - классный руководитель.
Ученики разглядывали новенькую, стоящую в дверях, а она страдала от мысли, что прошлогодняя форма ей безнадёжно коротка, а портфель изрядно потрёпан.
Её мучения прекратил учитель, указав девочке на свободную парту у окна.
Из своего убежища Вера видела стриженые затылки мальчишек и головы девочек, украшенные белыми капроновыми бантами. Взгляд задержался на толстенной косе блондинки, сидящей за третьей партой.
Словно почувствовав пристальный взгляд Веры, та оглянулась и приветливо ей улыбнулась. «Ух ты, какая красивая! – восхитилась про себя Вера. – Везёт же людям!»
Девочка быстро отвернулась, а Вера закрыла глаза, чтобы удержать в памяти лицо одноклассницы. Мысленно она видела правильные черты лица, высокий лоб в обрамлении волны густых волос и большущие глаза, цвет которых не успела разглядеть.
А тем временем урок музыки начался. Учитель, присев на край стола, сказал: "Вспомним лето», - и растянул меха аккордеона. Прозвучал проигрыш известной песни.
Ребята охотно подхватили мелодию «Картошки».
Ну, споёмте-ка, ребята-бята-бята-бята,
Жили в лагере мы как-как-как
И на солнце, как котята-тята-тята-тята,
Грелись эдак, грелись так-так-так.
Вера тоже знала слова песни (сколько раз слышала в лагере у костра), но не подпевала. Её внимание было приковано к аккордеону, на котором играл учитель пения. Этот инструмент она впервые видела так близко.
«Вот и мой отец где-то тоже играет на гармони», - думала Вера. Отца она не помнила. Родители развелись, когда ей было два года, отцовской фотографии Вера тоже никогда не видела. А вот сейчас почему-то решила, что он похож на добряка учителя.
Со звонком с урока ребят словно ветром сдуло. В кабинете задержалась только та красивая девочка. Она взяла растерявшуюся (куда идти?) Веру за руку и потянула её за собой: «Бежим! Опоздаем на математику!» По дороге Вера узнала, что спасительницу зовут Надей.
Девочки мчались по коридору, и Вера радовалась, что Надя не бросила её одну в незнакомой школе, а бежит рядом, как будто они подруги.
На уроке она почти не слушала молодую и симпатичную учительницу. Её мысли были заняты другим. «Вера и Надежда – хорошее сочетание. Может, это неслучайно. Может, мы станем подругами», - размышляла она и уже испытывала уколы ревности, когда головы Нади и её соседки склонялись над одним учебником.
На переменах Вере часто было не пробиться к Наде через кольцо её подруг, поэтому приходилось одной стоять в сторонке и подпирать стенку. Изредка с ней кто-нибудь перекидывался парой слов, и всё.
Прошла учебная неделя. В пятницу вечером, когда её отпустили из интерната домой на выходные, она в одиночестве брела к остановке трамвая. Ждать его пришлось долго. Наконец Вера оказалась в вагоне. Бросила три копейки в монетоприёмник, оторвала билетик и стала пробираться сквозь толпу в середину вагона: ехать далеко.
Вдруг трамвай резко затормозил, и Вера, потеряв равновесие, упала на кого-то, стоящего за спиной. Чувствовала, что чьи-то руки удержали её от падения. Оглянулась, чтобы извиниться, и увидела смеющуюся Надю. Та, оказывается, в последний момент заскочила в трамвай. «Спешила, чтоб тебя поймать», - пошутила она.
Теперь смеялись вместе. Сразу стало легко на душе и весело. Девочки ехали в трамвае и разговаривали так, словно давно друг друга знали. Вера даже рассказала Наде о том, что случилось с мамой.
Вышли на одной остановке, пошли в одну сторону. Оказалось: живут в соседних дворах, только дорогу перейти.
Возле дома Веры, обменявшись адресами, девочки с сожалением расстались.
Вера вошла во двор-колодец старинного дома, поднялась по крутым ступеням на четвёртый этаж. Тихонько открыла дверь в квартиру и на цыпочках прошла в свою комнату. Ей не хотелось встречать соседей и отвечать на вопросы об интернате. Хорошо ей там или нет, она и сама толком не знала.
В комнате на глаза Веры сразу попался фланелевый халат мамы, и в памяти всплыли подробности той ночи, когда Мария не вернулась домой. Опять Вера почувствовала, что задыхается. Захотелось уйти, но куда? Родных и близких у Поляковых в Ленинграде не было, да и друзьями обзавестись после переезда из Крыма они не успели.
У Веры был только один адрес, написанный на тетрадном листочке. По нему она и пошла.
Открыла Надя. Ни о чём не спрашивая, повела Веру по длинному коридору коммунальной квартиры в свою комнату.
Войдя в неё, девочка невольно застыла. Кругом были куклы. На подоконниках сохли их гипсовые головки, на кресле лежали разноцветные одёжки. А в углу притаилась Баба-Яга.
Заметив изумление на лице Веры, Надя объяснила, что её старшая сестра – артистка кукольного театра и сама делает кукол.
Не успела Вера разглядеть диковинные вещицы, как в комнате запахло жаренной с луком картошкой. В комнату вошла женщина со сковородкой в руках.
- Это кто у нас в гостях? - ничуть не удивившись, спросила она.
- Вера. Я тебе о ней говорила, - заторопилась Надя.
- Вот и хорошо. Вместе и поужинаем, - успокоила её мама.
Она показала Вере на стул возле обеденного стола и стала накладывать на тарелки картошку с кусочками кролика.
Голодной девочке еда показалась необычайно вкусной, а самое главное, она почему-то не чувствовала неловкости, которая не покидала её за столом у соседки, добрейшей тёти Тоси.
После ужина разомлевшие девчонки полулёжа расположились на диване, а мама Нади взяла в руки гитару и негромко запела:
Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная,
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
Вера слушала пение тёти Кати и впервые за последние месяцы почувствовала себя спокойной и счастливой. Но счастье и на этот раз оказалось хрупким, как гипсовая головка куклы.
Идиллию нарушил грубый голос:
« Катька, опять бренчишь?»
В комнату ввалился нетрезвый мужчина в рабочей одежде:
« Сыми сапоги!»
Надина мама отложила гитару, засуетилась и шепнула, чтобы девочки ушли.
С щемящим чувством жалости Вера распрощалась с новой подругой. Теперь ей стало ясно, почему Надя шестой год учится в интернате.
Ночью Вера спала беспокойно: то ей снилась плачущая над разбитой гитарой тетя Катя, то мама, идущая по дороге среди машин.
Утром она встала попозже: спешить некуда, ведь приём посетителей с двенадцати часов.
Из металлической коробочки достала деньги на продукты для мамы и направилась к метро. В больницу она теперь ездила одна, без соседки: уже всё знала.
Вот проходная больницы (сказать – 11 отделение), вот корпус с лестницей (нужен третий этаж), последняя дверь со звонком (сказать – к Поляковой).
Послышался звук открываемого замка. Медсестра впустила девочку на отделение. Разложив передачу по мискам: что в холодильник, что в шкаф, женщина привычно спросила: «Котлетку хочешь?» В этот раз Вера отрицательно помотала головой.
Опять ключ повернулся в замке, и Вера направилась к столовой, где её уже ждала мама. Вот она сидит неподвижно, глядя в одну точку. Девочка уже начала привыкать к этой, новой маме. Она усвоила, что нужно говорить самой, а вопросы задавать бесполезно.
Вот Вера и рассказывала про интернат, про зимние вещи, которые ей выдали, про Надю. Мама слушала, кивала стриженой головой и только улыбалась. Но Вере и этого достаточно.
«Надо ждать» - эти слова, сказанные медсестрой четыре месяца назад, стали теперь для девочки девизом.
Ждать приходилось всюду: и в больнице, и в интернате.
Из-за частых переездов из города в город Вера сменила пять школ. К незавидной роли новенькой уже привыкла. Знала, что ребята будут к ней придирчиво приглядываться и ловить каждый промах.
А его и ловить не надо было, так как в речи Веры явственно слышался южный говор. Особенно звук «г» выдавал, что она приезжая. Её произношение сразу же стало предметом для насмешек.
Особенно проходился по этому поводу сосед Веры по парте Котов, симпатичное лицо которого портила кривая ухмылка.
«Предлагаю переименовать Полякову в Хохлову», - заявил он и сделал вид, что будет исправлять фамилию на тетрадке соседки. Эта выходка Котова вызвала одобрительный смех некоторых мальчишек. Но хохот довольно быстро прекратился, так как Вера даже бровью не повела, а демонстративно отвернулась. Рука Котова повисла в воздухе.
Тогда Котов зашёл с другой стороны.
«А Верка-то кра-ше-ная», - дурашливо запел он, намекая на рыжеватый отлив её каштановых волос.
И тут поддержка неожиданно пришла со стороны девочек. Они недовольно зашумели, а Ленка пошла в наступление:
«Заткнись, лысый, не завидуй!».
Стриженный под бокс Котов ответить не успел: в кабинет вошла учительница географии и все вытянулись по струнке у своих парт. Тишина. Затем недолгая возня за партами. И опять тишина. Все искали на контурной карте море Лаптевых, Вера тоже. И в этот миг Котов резко открыл часть парты, откидывающуюся со стороны соседки. Карта Веры сложилась пополам и смялась.
Долго копившийся гнев с головой накрыл девочку, и она, забыв об осторожности, опустила стопку учебников на голову ненавистного соседа. В тишине класса звук удара прозвучал как гром среди ясного неба.
Учительница остолбенела, потом лицо её покрылось пятнами, и, срываясь на визг, она закричала:
«Полякова, хулиганка, выйди вон! И чтоб я тебя две недели на уроках не видела!»
Как ни странно, но выходка с учебниками пошла Вере на пользу. Чем дольше она стояла перед закрытой дверью в кабинет географии, тем чаще на парте находила конфетку. Вера оглядывалась и замечала улыбку то одной, то другой девочки.
Да и Котов понял, что лучше новенькую не трогать - целее будешь.
Долго им терпеть друг друга не пришлось. Под Новый год Котова с его кривой ухмылкой пересадили. Теперь у Веры соседкой по парте стала Надя.
С этого момента девочки стали неразлучными настолько, что учителя часто их путали и называли Веру Надей, а Надю Верой. Вместе ходили в спортшколу, вместе пели в хоре,вместе собирались в сводный отряд.