Оставил окно в покое,
На то и окно, чтобы не закрываться.
Покружил у разбитого зазеркалья снежный зевок,
Рассыпал нотные знаки.
Пусть тает на полу,
На то и музыка,
Чтобы таять.
Поволок еще за собой память:
города, деревни, холмы, палатки,
Всю фильмотеку,
Потащил книги,
Они трепыхались, как белые куропатки.
Положили сердце мое на лопатки,
На то и сердце.
Нотные всё влетают кто куда психопатки,
Вспыхивают на паркете
Битыми
красноцветами.
Каждому взгляду
Отраженное одиночество.
Бог одиночества
Что мог придумать
Кроме одиночества?
Пол отражает
Белые ветви
Поломанный снегопад
Вырезанный из дерева
Олень на корме
похож на Санту в шапке.
Отложил Маларме "Divigation",
Смотрю в зазеркалье на беловолосую инфанту.
На паркете желтые поля,
Синиц пыльных березовых осыпалось,
Кровяных мелоколиственных кленов снегирей,
Рощица тополиная пачки папиросок
Пароходом беженцев
Застряла в осколках.
Дышит издыханно
Паром белобоким.
Если он один,
Где взяться нам
многим?
Это вот так одна
рассыпалась снежинка?
Смена времен года,
Как смена Бога.
А что же там,
Где всегда весна?
Есть такая весна?
Кто рожден в трех битых зазеркальях,
Два потерял,
Осталась одно -
Дитё нелюбимое.
В куделях
Беловолосых его
клюквенные пионерчики,
Молнии давленных клятв
Галстуками разбрызганы,
Им нет износу.
Бывшие комсомольцы к мочкам ушей
Значки с Лениным прицепили,
Партийные - к носу.
По привычке пишут доносы.
"Ваше последнее зазеркальное слово! -
в киношках
Насмотрелись,
И сразу двустволкой рот забит, -
Ну, что, урод,
Это с тобой говорит народ ".
В порошок истолчешь -
Прошлого картины
В полете
свиваются воедино,
Сколько по ним
Крылатым ни били
За левый, да правый наклон.
-Вот здесь раньше сидел Павле Яшвили, -
Удивлялся Сталин, -
Где он?
Шепот Лаура торопливый,
как ветвь суматошной оливы
Или лавра,
А с них слюны капли.
Ноги в одну напряженно сплелись,
Как одна у цапли.
С такими бы к стенке или на парад.
Ухо Сталина - пещера минотавра,
Не найдешь пути назад,
Книжка ума его - капкан,
Заложит меж пламенных страниц
твою преданность, Велизарий,
Раскроет, вспомнив, что ты когда-то был или не был.
А там пепел.
Или чертям своим
Скажет в сундук убрать
клубок бабушкин Ариадны,
Перережут нитки пуп,
Удалят печень, почки, легкие, гланды...
Распадешься как снежок вмиг.
Что он знает?
Пот на спине под рубашкой
Не промокнУть,
К уху мудрости
Будто с ядом чашке -
Пытается хотя бы
На адское влажным подуть.
Что если сдохнуть,
То не сразу, а по чуть-чуть.
Спина гибкая,
Но позвоночник может выскочить.
Пот ртутными струйками к пояснице
Прошел уже за трусы.
Что ты там в стекла виновато лепечешь?
Смотрит в ужасе на то,
Как вождя подрагивают усы.
Всего краешек виден усов,
Но за ним темницы засов.
А там стена,
А там в затылок весна!
Живот желудями насытишь,
Отдохнешь, пулями изрешечен...
Сталину любовно
Напустил со страху в ухо грузинских паучков
Плести паутину
вокруг мыслей его звездных черешен,
А там шершень.
Пальцы, как погнутые грабли,
Свою же ладонь мохнатую
До крови уродуют, скребут,
Чуют близкое жало,
Соскабливают палую листву жалких людских жалоб.
Распрямятся железные зубья,
Дайте срок.
Клянусь, говорит, он сам,
Как мужчина,
Предстать перед судом
не смог,
Ну, может быть, случайно
Нажали ему на курок...
Нахмурился Сталин, услышав про Павле.
Вот так урок.
Слабак.
Огорчился. Сверил с показаниями другими тайными - все так.
Покончил с собой друг-поэт,
А мог бы как враг.
Ни разоблачений тебе,
Ни процесса.
Осталась беловолосая принцесса -
Табидзе достать,
Спрятался в зеркалах...
Шлеп, и раздавлен птах,
Опечалился Сталин,
Сказал: эх-ах.
Легла на лицо забота,
Сколько дел еще предстоящих
В лётчиках и жнецах.
И глаза в пол.
Нет с нами Павле,
Сам ушел.
Просыпали зрачки
Желтые оспины
Пшеном голубей кормить,
Еще живое ласкать, любить.
Однажды оставили без присмотра,
Как молнии исчезают
Спелые, чистые,
У Павле горло было - валторна,
А глаза - лучистые.
Яшвили на мир смотрел орлом,
Орлы не опадают,
Нет такого дерева,
С которого орлы могли бы осыпаться.
Только рассыпаться
осколками,
Чтобы в битое
"Еще живые" могли смотреться, сниться.
Орел разбивается на стаю голубых птиц,
Разлетелись испуганные кто куда
От того, кто дал им,
голубиным...блошиную жизнь.
Да!
И у них семьи, еда.
Поэт на снежном барсе
Красную гвардию встречал,
От счастья плача.
Город Павле расцвечен был красным павлином.
Теперь - сплином,
Потом ртутным по спинам.
Вот неудача.
Огорчился Сталин,
Печали о Паоло не тая.
А что же тогда, думает Берия, я?
...
Лаврентий Павлович созвал собрание,
Взвесил слова вождя,
оглядел литераторов,
Сплюнул под ноги.
18 полулюдей.
Те взалкали любви аж пахом.
С языков, лижущих битое, строчится кровь.
Кому первому дракон оторвет голову,
Выплюнет прахом,
Высосет кровь?
Робакидзе Григол
Успел,
Выскочил из силка
заграницу,
достанем тебя, беляка,
Сам захочешь тогда застрелиться.
Мицишвили шлепнули,
Джавахишвили расстрелян,
Яшвили... этот прилипала,
Но мало, мало.
-Ты, Табидзе - небрежно пальцы
Папироску пошевелили,
Дым жертвоприношения
Зашипел голодный, -
Что скажешь о мерзавце Яшвили,
О враге народа? О шпионе?
Тициан побледнел, вспотел,
От мыслей холод.
Тучей влажной
Поднялся кое-как -
Сказал:
Не знаю про него ничего плохого.
Я тоже народ, и Паоло мне друг, не враг.
Усмехнулся Берия, голос нежданно смягчил:
-Ты иди, и хотя бы доброго совета
У мудрой своей жены спросил,
Надо ли ей все это?
Литераторы, загудели:
Вовсе Лаур не мастер заплечный,
Тите, ну, в самом деле,
Видишь, дракон такой человечный!
Поэт, стоя в пыли развалин,
вытер лба проседающий храм,
Оглоушенный, полусонный,
Еле выговорил:
Жена...здесь она сама по себе, а я сам.
И ушел, шатаясь, потрясенный.
Ночь и сразу день
Без покрова.
Союз писателей в сборе
(что от него осталось),
Сандро Шаншиашвили взял слово,
Пожурил Тициана малость.
"Песнь о Лаврентии Берия"
Сандро уже
Напевает муза.
А следом "Большому ЗАГЭСу"
Честь и хвала,
И только много после
В полете над страной
Потащит мудрости кузов -
Поэма "Иосиф Сталин"
Не встала еще на крыла.
-Пусть сегодня тебя исключим из союза,-
Молвил Сандро, - мы ж не врага побили,
Завтра обратно возьмем,
Избавь нас от груза,
Похули,
Напиши статью о мертвом Яшвили.
Леонидзе поддержал докладчика:
Тициан, ну, надо.
Все мы мишени.
Вспомнил расстрелянного брата.
"Древом желаний" до конца жизни
молил о прощении.
В Чиковани и Гветадзе
Совесть встала, как кол,
Потихоньку покинули голосующих рьяно.
Одного ждала поэма
"Ушгульский комсомол",
Другого "Песнь о Роланде" и "Рамаяна".
Как мир старо,
Бирнамский лес поднял костистые ветви,
Не показал лица нам,
От тяжести сучьев горбуном согнуло Лорда Пьеро
Ангела Божия Тициана
Кротко вымолвил:
Вы живые,
И вас я могу обвинить,
Так как вам легко слова мои опровергнуть,
А Паоло мертв,
Не сможет мне возразить.
И зал заворчал:
Исключить, исключить.
.........
Заперся в доме.
От кого?
Ключ повернул вспять,
Как солнце в замочной могиле.
На то и дверь,
Чтобы не запираться.
Чтобы друзей помнили и любили.
-Нас ожидает глухая ночь,-
Сказал после молчания, -
Дом наш обрушило.
Дочь слушала
Жена слушала,-
Трепетали горделивые цветы,
Смотрели в упор,
Ответили витязями: лучше тьма,
Чем освещенный позор.
Встал, заглянул в окно,
Поломанный снегопад
Ветви раскидал, как роги,
Вдоль есенинской кремнистой дороги
При луне.
А что же там,
где всегда весна
В северной стороне?
Николай Клюев, Осип Мандельштам, Павел Васильев, Борис Корнилов, Петр Орешин, Иссак Бабель, Даниил Хармс, Борис Пильняк, Владимир Нарбут, Бенедикт Лившиц, Иван Катаев, Василий Наседкин, Иван Приблудный..................