8 мая.
На работе мне удалось сменить давно уже надоевшие платы с проводами на разборку шкафов. На мое место сел Эдик. Но дело не шло на лад, работа продвигалась медленно. Вскоре Эдик встал и заорал:
- Эй, иди выдирай провода! Ты со шкафами совсем плохо работаешь, а я здесь не могу управиться.
Я покорно вернулся на место с мыслью о том, что рожденный ползать летать не может.
14 мая.
В наш город приехал Уральский драматический театр имени Островского. Учителя посоветовали нам посмотреть спектакли «Жизнь и приключения солдата Ивана Чонкина» и «Свои люди – сочтемся». Конечно, посоветовали – очень мягко сказано. Еще с младших классов мы в обязательном порядке подписывались на газету «Пионерская правда», вступали в общество юных книголюбов и оплачивали ежемесячные взносы, а также выполняли множество других «добровольных» функций. С возрастом количество таких оброков увеличивалось. Мы не относились к этому, как к несправедливому или обременительному явлению, - напротив, с радостью читали газеты и гордились членскими билетами. Индивидуумы, которые в те времена выступали против таких сборов, становились изгоями, - в тех редких случаях, если они еще не успели провиниться в чем-то другом. Как правило, это были местные хулиганы или еще хуже того. Наши учителя и родители тоже оплачивали различные подписки и коллективно ходили на обязательные для просмотра спектакли. И никто не протестовал. Интересно, что сейчас, когда в нашем обществе уже безвозвратно победила самая дикая и отвратительная форма бесчеловечного капитализма, принудительные подписки и им подобный идиотизм превосходно сохранился: например, в виде создания из несчастных бюджетников толпы во время посещения города известными политиками, искусственного пополнения кассы заведомо провальных, но идеологически выдержанных фильмов и так далее. Как говорится, у всего есть предел: у всего, кроме кретинизма и тупости. И мы в этом воодушевляющем рейтинге традиционно занимаем первые места в мире.
В начале девяностых подобных мрачных мыслей у нас не наблюдалось, да и ситуация была другой. В нашем унылом городе люди радовались любому интересному мероприятию. Поэтому весь наш класс приобрел билеты на сегодняшний спектакль – тот, что про солдата.
На работе мы узнали, что завтра поедем в отдаленный гараж разбирать магнитофоны. Это те же «шкафы», только с большими бобинами на фасаде. Чтобы начать работать с ними, сегодня мы должны были закончить разборку плат.
Мы с энтузиазмом принялись за работу. Эдик покрикивал на меня за то, что я слишком медленно управляюсь со своими ножницами и плоскогубцами, а я в ответ ворчал на него.
Айдос нашел в углу коробку, набитую книгами о содержании в радиодеталях и микросхемах драгоценных металлов. Узнав, что в какой-то розетке содержится почти грамм золота, Эдик и Айдос перерыли кучу выломанных нами деталей, чтобы найти ее, но их поиски не увенчались успехом.
Тогда они принялись обвинять друг друга в отлынивании от работы и быстро вернулись к ящикам.
Разборку плат мы сегодня не закончили.
В полседьмого Айдос позвонил мне и сказал, что выходит. Я тоже вышел, и мы пошли в драмтеатр. Там уже собралась примерно половина нашего класса. Мы сели в центре зала, хотя с таким же успехом могли занять места в партере или на балконе. Людей в зале было так мало, что я без труда могу их перечислить и дать каждому краткую характеристику. В зале, кроме нашего класса, находились:
1. Изможденная женщина средних лет (вероятно, учительница литературы),
2. Пожилой чиновник с прилизанными волосами и супругой, старушкой в пестром платке, окруженной двумя внучками,
3. Необыкновенно тучный мужчина в рубашке, его жена и, видимо, брат,
4. Молодая парочка,
5. Пара постарше,
6. Мамаша с маленьким сыном,
7. И еще пять-шесть совершенно серых личностей, не имеющих никаких отличительных характеристик, - я не смог причислить их ни к какой из известных мне категорий.
Перед самым началом сеанса в зал вошли еще около двух десятков человек, но их я рассмотреть не успел.
Таким образом, мы были самой большой «кучкой» в зале и, само собой, создавали девяносто девять процентов шума со стороны зрительской аудитории. Вовка притащил на сеанс половинку артиллерийского бинокля, она пошла по рукам, за нее начались стычки в привычной для нашего класса бесцеремонной манере, к этому примешались другие «разговорчики в строю», так что к нам со служебного входа подошел режиссер и спокойным поставленным голосом попросил не мешать артистам играть.
Это был высокий, очень мрачный старичок, чем-то похожий на Станислава Говорухина. Он долго и плохо смотрел на нас с крайней ненавистью, произнес свою тираду и удалился. В тот момент он олицетворял высокую культуру, а мы, соответственно, являли собой подонков из самых темных подворотен. Он был светом, мы – тьмой.
Мы тотчас же притихли и молчали до самого конца спектакля, однако еще несколько раз после этого к нам подходили женщины из местной администрации и обещали, что расправятся с нами за созданный шум. Говорухин нажаловался на нас всем, кому только мог.
За пять минут до окончания второго акта мы тихо сбежали и больше никогда после этого не ходили в театр. Кстати, чтобы никто не подумал, что это из-за спектакля, скажу, что игра актеров была безупречной, и единственным темным пятном в зале в тот вечер были именно мы.