1.
В Японию, в страну Вечнодымящихся Вулканов, я прибыл по приглашению самого императора Хурахито.
Император ждал землетрясения, сопутствующего ему цунами, однако, на прогнозы местных коррумпированных вулканологов не полагался, и срочно, по электронной почте, вызвал меня, независимого российского эксперта.
Приехал я налегке. Трико с лампасами. Резиновые шлепанцы. Футболка с символикой казанского университета. Вулканологический, чистой стали, стек-щуп. В стране Восходящего Солнца стояла весна, пора цветения местной карликовой вишни, сакуры, и опасаться простуды не имело смысла.
Остановился в скромном императорском дворце для приезжих. Всё как обычно в Японии. Бамбуковые циновки. Ярко надраенная медь чайной утвари. Передвигающиеся камышовые стены.
Ухаживать за мной приставили молоденькую, с яблочным румянцем на пухленьких щечках, гейшу.
— Как зовут тебя, милая? — спросил я, расчесываясь массажной щеткой у зеркала, изготовленного в форме самурайского меча.
— Сакура-Сан.
— Девушка-вишня?
— Ветка Цветущей Вишни, мой господин.
— Очаровательно.
— Я вся в цвету!
Мне нравились японки. Они такие маленькие. Мало едят. Быстро передвигаются. К тому же, у них до старости сохраняется наивное выражение лица.
— Есть у тебя жених, Сакура?
Девушка потупилась.
— Есть ухажер, — не сразу ответила она. — Самурай Хакиро-Сан. Но гейшам нельзя выходить замуж.
— Отчего же?
— Гейши должны услаждать слух и зрение гостей страны Восходящего Солнца.
— Замечательно! Пора бы и в России перенять ваши передовые обычаи.
— А ночью я должна услаждать гостей сексуально.
— Вот как! Скажите, пожалуйста! — в свою очередь потупился я.
Девушка невинно моргала огромными смоляными ресницами.
— И что твой ухажер, как его, Хакиро, нервничает?
— Грозится убить меня, а потом сделать себе харакири.
— Горячий молодой человек, — не на шутку опешил я.
— Можно идти, Юрий-Сан? — склонила маленькую, обворожительную головку Сакура.
— Постой! И когда же Хакиро планирует все это сделать? Харакири и прочее?
— В ближайшие ночи.
— Ах, ты! Иди же, Цветущая Вишня.
2.
Оставшись один, я умылся из медного таза с подозрительными благовониями, надел алое кимоно с золотыми драконами, прилег на циновку.
Уехать сейчас же!
Но за одну ночь любви с Сакурой и жизни не жалко.
Хотя, с другой стороны, жалко.
После тридцати всё только начинается…
И почему именно мне подсунули Цветущую Вишню с безумцем ухажером? К тому же, наверное, вооруженным до зубов.
Где справедливость?
После перелета «Москва – Токио» я смертельно устал, веки мои незаметно сомкнулись.
Проснулся я от свистящего звука шелка.
Приоткрыл глаза и сразу же, от восхищенного испуга, плотно закрыл их.
Сакура раздевалась прямо предо мной на циновке.
Маленькое, стройное, оливковое тело. Россыпь родинок у милого пупка. Трогательная незащищенность ключиц. И прочее! Прочее!
Я не выдержал и открыл глаза.
Гейша держала в руках какой-то неизвестный, похожий на мандолину инструмент.
Сочный аккорд из русских народных песен.
Девушка пустилась в пляс.
Точеные ножки озорно стучали по тростниковой циновке.
В карих, продолговатых, приподнятых, как у кошки, глазах отражалась янтарная луна.
Тук-тук-тук! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
Стучали пяточки японки прямо перед моим носом.
О, это было выше моих сил!
— Милая, ну иди же ко мне! — заскрипел я зубами.
Сакура не заставила себя ждать.
Вы когда-нибудь спали с молодыми, розовощекими японками?
Нет?!
То-то!
Значит, вы вообще не спали с женщинами, и до седых волос дожили девственником.
Вы торопливо толкуете о кореянках, монголках и мадьярках?
А я вам авторитетно говорю — это не то! Совершенно не то!
Ладно, мадьярки. Допустим. Но монголки и кореянки?
Смешно, господа!
Мало того, что Сакура на зубок знала все позиции Камасутры, она еще в каждую позицию вносила свою изюминку и выполняла ее с блеском, присущим только особо одаренным гейшам.
Да, Небо соединилось с Землей. Инь и ян. А потом на Цветущие Ветви Вишни обрушился благодатный дождь.
О, как мы кричали!
В эту ночь даже восьмидесятилетний император Хурахито вдруг почему-то воспрял, словно уловив наши эротические флюиды, и экстренно вызвал к себе всех своих наложниц. Даже престарелых!
— Сакура, родная, — рассматривал я свою кралю в медовом свете японской луны. — Неужели у вас все такие?
— Какие?
— Бойкие, что ли.
— Не знаю, — смежила, как крылья бабочки, реснички Сакура. — Но я — такая! Нравлюсь?!
В ответ я лишь по инерции страсти заскрипел зубами.
3.
На следующий день я с утроенной энергией облазил весь вулкан Фудзияма. Тщательно проколол его во многих местах стальным стеком-щупом с набалдашником из медвежьей кости.
Опасения императора Хурахито оказались напрасны.
Парочку годков вулкан еще поспит, постоит под паром.
Спускаясь с отрога вулкана, я встретил юношу с самурайским мечом за поясом.
Японец зыркнул на меня и злобно сплюнул в сторону.
— Кто он такой? — спросил я у одноглазого, с зеленовато-седой косичкой, меняльщика йен на баксы.
— Хакиро-Сан, — хитро прищурил лисий глаз меняльщик. — Ухажер Сакуры-Сан.
— Что-то он психует?!
— Еще бы! После того как к нам приехал какой-то русский с репутацией мартовского кота, Хакиро-Сан не находит себе места.
— Чего же он хочет?
— Убить поганого русского, а потом сделать себе харакири.
— Да, это просто маньяк какой-то!
— На его месте я поступил бы точно так же! — весело подмигнул меняльщик.
— Вы хотите меня убить?
Японец опешил:
— Почему именно вас?
— Это так… К слову.
Я тщательно вытер стальной стек-щуп об изумрудную траву газона и, непрестанно оглядываясь, пошел в свое пристанище, императорский дворец для приезжих.
4.
Эту ночь спалось исключительно плохо.
Не помогла даже увлекательная игра в маджонг и страстные ласки Сакуры-Сан.
Глубоко за полночь, предчувствуя что-то недоброе, я перебрался из спальни в умывальную комнату и прилег на циновку рядом с медным тазом.
Стояла оглушительная тишина.
Лишь тревожно гукали японские совы.
Апрельский ветер нес в крошечное оконце под потолком живительную прохладу и лепестки цветков сакуры.
Не только!
Не только лепестки и прохладу…
Если бы всё ограничилось только этим.
Вдруг в это оконце с феноменальной пластичностью кто-то протиснулся и барсом подпрыгнул к моей постели.
Меня в ней не было!
Я как предчувствовал.
Напрошенный гость выхватил из-за кушака кривой обоюдоострый самурайский меч и принялся безжалостно рубить мое ложе.
— Умри! — закричал пришелец.
Прижав к себе, как римский щит, медный таз, я зорко затаился в умывальной комнате.
Сакура-Сан включила ночник.
И что мы увидели?
Точнее — кого?
Хакиро-Сана с блуждающей улыбкой на вспененных губах.
Моя порожняя циновка оказалась изрубленной в клочья.
Задарма пропал труд доброго десятка несчастных старушек-циновщиц.
Безобразие!
Такое неуважение к чужой работе…
Мало того, нарушен был ночной сон.
Холодная медь придала моим рассуждениям уверенность и даже отважность.
Сакура-Сан вскочила на изящные ножки и залепила Хакиро-Сану звонкую пощечину.
— Что ты наделал, Хакиро?
— Где он?
— Нет, что ты наделал?! Я первая спросила!
Юноша чуть не плакал:
— Я все равно убью его!
Тут, прикрывая срамное место тазом, вышел и я:
— В чем, собственно дело, молодой человек?
— Попался, котяра! Она — моя! — Хакиро кинулся на меня, но Сакура, с неожиданной энергией, перехватила его руку с мечом.
— Я — ничья, Хакиро, — вкрадчиво произнесла девушка. — Я — гейша. Вольная жрица любви. И останусь гейшей до конца своих дней. А в Японии японки живут удивительно долго.
— Все равно я убью его! — настаивал неугомонный.
— Он — гость. Один из многих. Ты будешь, Хакиро, убивать всех моих гостей? — горько усмехнулась Сакура.
Юноша бросил кривой меч и, утробно зарыдав, выпрыгнул в тесное оконце.
Благо моя спальня на первом этаже, ушиб ему не грозил.
5.
На другое утро мы прощались с Сакурой в аэропорту.
— Значит, я один из многих? — энергично заиграл я желваками.
Сакура порывисто обняла меня тонкими руками.
— Дурачок, — прошептала в ухо, — иначе он убил бы тебя. Медный таз самурайский меч разрезает, как нож вологодское масло.
— Ты всем это говоришь?
— Тебе первому, — на глазах девушки блеснули слезы. — Хочешь, я уеду с тобой в снежную и страшную Россию? Там, правда, повсюду всюду бродят медведи-людоеды, а мужики отплясывают перед Кремлем в красных козлиных сапогах?
— Ну, зачем же? — насторожился я. — У меня там жена, дети, алименты… Какие медведи? Ты путаешь с шапито.
— Вот видишь…
— К тому же, я еще ни разу не надевал красные сапоги.
В самолете я прочитал в свежей газете о каком-то камикадзе. Он, в знак какого-то протеста, протаранил на стальном скутере китобойное российское судно.
Был ли этим камикадзе знакомый мне Хакиро-Сан?
Не уверен. Фамилия не сообщалась. К тому же, я плохо его знал. И он мне никогда не нравился. Я не вел с ним сокровенных бесед о бесконечности мирозданья и непостижимых тайнах любви. Хотя поговорить именно об этом очень даже стоило.
Короче! Итальянский министр садоводства и земледелия срочной телеграммой вызвал меня в Триест.
*** "Записки плейбоя" (издательство "Гелеос", Москва), 2007