Эстетика Чёрного по белому.
Особенности художественного стиля Антона Чёрного.
Эстетическое дарование русского поэта-переводчика Антона Чёрного проявляется не только в стройных изящных переводных поэтических текстах (книги «Морские города» и «Поэты Первой Мировой»), оно обнаруживается и в подручных литературе сферах – литературоведение, филология, журналистика, благодаря мастерству творца, создателя лирической поэзии (сборники «Стихи», «Зелёное ведро», «Разнообразное» и др.), и художественной прозы (повесть «Промежуток» и др.). Чтобы уловить отличительные черты индивидуального стиля Антона Чёрного рассмотрим произведения четырёх основных жанров, которые выбрал талант писателя для демонстрации эстетической согласованности содержания и формы.
В качестве примеров возьмём стихотворения, поэтические переводы, образцы литературной критики и художественной прозы, чтобы выявить в них общие переходящие стилистические черты.
Сначала выделим формальные вспомогательные черты во всех четырёх жанрах: применение языковых средств разных стилей лексики, использование стилистических фигур (приёмы, художественные образы, метафоричность и пр.), подчинённые эстетической цели автора.
Общие формальные вспомогательные черты стиля Антона Чёрного.
В оригинальной поэзии автор справляется с внутренними требованиями формы и стиля не только благодаря соблюдению правил стихосложения, а, озарённый идеей стихотворения чётко выстраивает его логику, и оно становится философским умозаключением лирика.
«Грустно будет без старых людей...»
Грустно будет без старых людей,
Как у высохшего колодца.
Как мы с вами ни молодей,
Их собой заменить придётся.
Оставляют нам старики
Унаследование такое:
Домотканые половики
Доморощенного покоя,
Рукоделие добротой,
Что, над капельницей ночуя,
В поликлинике золотой
Наши немочи уврачует.
Остаёмся мы допоздна,
Чтоб не гасла луча живая.
Остаёмся, как семена,
Погибая, передавая.
С естеством наперегонки,
Равновесия не нарушим.
Будем делаться глубоки
И достойны своих старушек.
А когда мы накоротке
Повстречаемся с неминучей,
Есть завёрнутое в платке
Всё, что надо, на этот случай.
Ответом на утверждение, высказанное в первой строке «Грустно будет без старых людей», – выступают все последующие строки, подкрепляющие это заявление здравым смыслом и подручными ему техническими выразительными средствами поэта-мыслителя. Уже во второй строке он располагает обезвоживающую метафору отсутствия жизни: «Как у высохшего колодца», – это придаёт неотвратимость и окончательность сказанному. Затем подытоживает: «Их собой заменить придётся», не только в жизни, сохраняя традиции и обычаи, а и после неё, «погибая, передавая» опыт. Автор уверенно жонглирует пограничными с фразеологическими оборотами эпитетами «доморощенного покоя», «в поликлинике золотой», не бежит он и от простых сравнений «остаёмся, как семена», характеризуя «нас», как среднее звено цепи, передающее наследство следующему поколению. «Есть завёрнутое в платке / Всё, что надо, на этот случай», – здесь подчёркивается преемственность не только жизни, но и смерти, и подготовленность к ней. А устаревшими словами «унаследование», «немочи уврачует», «луча живая», «неминучей», точно и гладко срифмованными с активной лексикой автор словно цепляется за прошлое поколение, желая увековечить его устои, упрямо ностальгируя по старому укладу, дому с половиками, бабушке с рукоделием… Клятвенно звучит и обещание от имени целого поколения «семян»: «Будем делаться глубоки / И достойны своих старушек». Благодарность его «старым людям» за передачу традиций и духовности – велика, и хоть он воспринимает естественную смену поколений как личную утрату и трагедию всего человечества, остающегося без наставничества, – осознаёт также и необходимость впоследствии наставлять других, передавая знания прошлого.
Стихотворение пафосное, и хоть некоторые строки длиннее остальных на один слог, – это не мешает вальсированию дольника, потомка анапеста (размера, придуманного для трагедий и маршей ещё в Античности), – выступать здесь формальной, ритмичной опорой выдвинутой идеи. Таким образом, использование устаревших слов, украшающих поэтику этого ностальгического философского стихотворения просто необходимо в поддержку его темы – грусти по прошлому поколению и идеи – ответственности за преемственность опыта.
Лучший поэтический перевод Георга Гейма.
Известно, что специфика переводческой деятельности заключается не в дословном переводе текста, а в поиске эквивалентных оригиналу языковых единиц, с сохранением духа, эстетики произведения и желательно его поэтической формы. Неизбежные потери содержательных или формальных элементов оригинального текста стихотворения немецкого поэта-экспрессиониста Первой Мировой войны Георга Гейма «Бог города» Антон Чёрный компенсирует передачей уникального авторского стиля произведения, богатства языка, драматизма, характера, настроения и атмосферы, погружаясь в художественный мир поэта, жившего более ста лет назад.
«Бог города», стихотворение о боге войны, который уничтожает город, претерпело несколько переводов. Рассмотрим первое четверостишие и варианты его перевода.
Auf einem H;userblocke sitzt er breit.
Die Winde lagern schwarz um seine Stirn.
Er schaut voll Wut, wo fern in Einsamkeit
Die letzten H;user in das Land verirrn.
(Перевод А. Прокопьева).
Могучим задом придавив квартал,
Наморщил лоб, как туча рваных, ран -
Ваал, что взглянет - и лежат вповал
Дома, бегущие в поля с окраин.
(Перевод Б. Скуратова).
Под ним квартал, раздавленный в пыли,
Вокруг его чела - лишь ветров тьма.
Туда глядит он, где в пустой дали
Бегут в поля последние дома.
(Перевод А. Николаева).
Расселся на квартале целом он.
Вкруг лба его чернеет рой ветров.
Он на сиротство смотрит, возмущен,
Последних, заблудившихся домов.
С содержанием четверостишия всё понятно. Яндекс-переводчик очень скупо, но выдаёт приблизительно то же:
Сидя на бревне, он широко улыбался.
Ветер клубился вокруг его лба.
Он смотрит, полный гнева, туда, где Ферн в одиночестве
Последние дома в земле заблестели.
Антону Чёрному наиболее точно удалось передать стиль Георга Гейма, так как в его переводах уровень семантической, стилистической и контекстуальной синонимии словарных замен очень высок, и богат поэтический дар, а также потому, что автор перевода солидарен с поэтом в представлениях о смерти:
Расселся, придавив собой квартал.
Ветра легли на чёрное чело.
И взор его от гнева страшен стал:
Окраины уходят за село.
Блистает брюхом на заре Ваал,
Вкруг на коленях города стоят.
К нему несметный колокольный шквал
Течёт из моря каменных громад.
Как танец корибантов, мерный гул –
Музыка улиц. И фабричный дым,
Как облако огромное, прильнул,
К нему течёт курением благим.
В его глазницах распухают громы.
Темнеет вечер, ночью оглушён.
И бури, словно коршуны, влекомы
Над гривой, что от гнева вздыбил он.
Грозит во тьму мясничьим кулаком.
Несётся с рёвом океан огня
По улице. И жар за домом дом
Сжирает город до прихода дня.
Переводческий талант поэта даёт возможность проявиться не только навыку поиска наиболее увесистых синонимов для нейтральной лексики, ради эстетики стихотворения, а также побуждает автора обоснованно использовать любимые им устаревшие слова, такие как «чело», «взор», «вкруг», «громы» и др., являющиеся высокой поэтической лексикой, например, золотого века поэзии.
Литературная критика.
Критическая статья «В поисках вологодского текста. Наталья Мелёхина. Дорогие вещи».
Навык эстетической синонимии слов, как вспомогательную стилистическую черту, Антон Чёрный использует разнообразно. Это проявляется в умении создания красивых журналистских или научно-исследовательских «штампов», например, как в критической статье «В поисках вологодского текста» на книгу Натальи Мелёхиной «Дорогие вещи», посвящённой писателям-деревенщикам:
«Охранительская страстность, памятливость краеведа, любовное собирательство «настоящего языка», ответственность летописца, продлевающего в своей хронике жизнь уходящих поколений, – все это черты и свойства, выработанные русской деревенской литературой на протяжении почти полувека…». – Логичное суждение, украшенное изысканной, сверкающей стилистически внезапной огранкой. Если заменить выделенные слова на нейтральные – «защитническая», «коллекционирование», «историка», «прозе» и т.д., – стиль блекнет, сереет, Антон Чёрный добавляет ему цвета. Как и в этом отрывке: «…и где-то на излете восьмидесятых деревенская проза и поэзия стали мельчать, шаблонизироваться, произошло некое «заболачивание» жанра, даже с переходом в самопародию». Заметно, что о возвышенном автор пишет одухотворённым вечностью языком, а в упадке чего-либо убеждает читателя - не скупясь на слова стилистически сниженной лексики. («Заболачивание жанра» – оскудение, загрязнение, обмеление).
Тщательно подобранными эпитетами и их могучими синонимами автор дополняет лёгкую и порой сказочную образность своего научно-исследовательского языка, укрепляет неповторимую эстетическую оснастку текстов, которая пригождается писателю и в эссе, и в художественных прозе.
Эссе «Запечатаны уста, Silentium Ильи Тюрина».
Форму эссе выбрал Антон Чёрный для исследовательской работы по творчеству поэта-философа Ильи Тюрина, вольно рассуждая о причинах завершения поэтического пути молодого человека, который «семнадцать лет, как чёрная пластинка … пред толпой кружился и звучал». Проникаясь сочувствием к любовным переживаниям Ильи Тюрина, отражающимся в посвященных инициалам «Е.С.» стихотворениям, а также теме молчания, безмолвия, – стремлению молодого поэта к прекращению творчества: «Я говорю десницей, а не ртом, / И более молчу, чем говорю», – Антон Чёрный философствует о традиции «молчания» в русской поэтической школе (Ф. Тютчев, О. Мандельштам) и характеризует образ Ильи-пророка Тюрина как активного продолжателя идеи «Мысль изречённая есть ложь», смерть лирического героя которого произошла в последнем его стихотворении «Финал» за полтора года до гибели самого поэта. В эссе присутствуют устаревшие слова священных книг («десница», «уста», «словеса»), увековечивающие сказанное: «Наконец, можно заключить, что мы, хотя бы пунктирно обрисовали то разноцветье мотивов молчания и тщеты словес, которые присутствуют не только в цикле стихотворений, посвящённых Е.С., но и произведениях, оставшихся за его пределами».
Повесть «Промежуток».
Организующую роль любого литературного художественного произведения играют стилевые доминанты, которым подчинены все авторские приёмы и элементы текста. Это сюжетность, описательность, психологизм, (преобладает что-то одно), условность или жизнеподобие, монологизм или разноречие, стихи или проза, номинативность или риторичность, простой или сложный типы композиции.
В ретроспективной городской повести «Промежуток» о жизни советских семей в конце 80-х годов в Вологде преобладают следующие доминанты: описательность, поскольку хоть сюжет и хорош, но психологизм и описательность всегда его ослабляют; жизнеподобие, так как повесть реалистична; монологизм, так как авторская речь и интонации перекликаются с тоном персонажей и героев. Иногда невозможно различить, кто именно доносит информацию до читателя автор или герой: «У мамы не вышло пристроить Витю в садик по новому адресу, и по утрам его по-прежнему возили за мост, в завокзальный посёлок» – этот своеобразный авторский приём, когда речевые манеры героев и повествователя взаимодействуют и «проникают» друг в друга называется «полифонией»; риторичность использует в большом количестве средства лексической выразительности, тропы, фигуры, слова сниженной и высокой лексики, восклицания, обращения и пр.: «Бегут белоснежные дни. Притихла Вологда, подбоченилась. Новогодняя ночь уже размазана по ней: белым густо по низу, чёрным ещё гуще поверху». Композиция (тип) – последовательная со вставными элементами, то есть сложная.
Таким образом, главное в повести «Промежуток» – её описательная форма, стремление автора к эстетической достоверности быта, нравов и жизни советских семей конца 80 годов в Вологде. Этой цели подчинены все приёмы и выразительные средства языка автора. Язык живой, образный, легкий, не перегруженный терминами, жаргоном и экспрессией, временами «словечковый», рукотворный и народный язык: «невсамделишная» дорога, то есть временная, «сперва опнитесь», то есть отдохните, «заранее виноватится», то есть показывает телом, что виноват, «охламон», то есть – бездельник, «хомо вологодикус», то есть вид человека, живущего в Вологде, и т.д. «Надо только успеть подметить, как жёлтые яйца и бурая горчица будут превращаться, и всё в мисочке станет белёсое, как за окном, где подслеповатый фонарь с трудом разгоняет у подъезда новогоднюю темноту». – Метафоры сияют как звёзды и украшают хорошо отпаренную парадную форму текста «Промежутка».
В заключении отметим, что поиск языковых эквивалентов стилистически нейтральным словам превращается у автора в навык замены их на более сильные, весомые, информативные, специфически окрашенные слова. Навык, выработанный в ходе оригинального поэтического и переводческого творчества успешно применяется автором и в исследовательской работе критика-эссеиста, и в его художественной прозе.
Удачные попытки уравновешивания содержания и формы в поэтическом и прозаическом творчестве осуществлены и возможны только благодаря трудолюбию и высокой работоспособности писателя. Его содержательная форма, подпитанная поэтической смелостью и одарённостью, языковедческой дотошностью и философской рассудительностью сверкает в результате выработанного и великолепно освоенного навыка эстетической синонимии слов, отличающего тонкую поэтику Антона Чёрного.
Общие переходящие идейно-художественные черты стиля Антона Чёрного.
Собственный художественный стиль складывается из нескольких компонентов и он не ограничивается лишь формальными условностями, рассмотренными выше. На разных жанровых путях следования таланта Антона Чёрного к читателю встречаются следующие повторяющиеся ориентиры, то есть темы, идеи, художественные особенности, присутствующие во всех его произведениях: ностальгия – упрямое ностальгирование по деревенскому и городскому прошлому; тема веры – религиозность, духовность, церковность; тема смерти, как философский импульс творчества; телесность образов – физиология живых и анатомия мёртвых. Этот список дополняют: перекличка идейно-художественных элементов с элементами текстов других авторов, как средство совершенствования стиля и самоповторы, как творческое прорабатывание психологических проблем и укрепление мастерства.
Ностальгирование по прошлому.
В оригинальной поэзии довольно часто работают образы прошлого деревенского уклада, обычаев, традиций, как в рассмотренном стихотворении «Грустно будет без старых людей», так и, например, в стихотворении «Займище. Сентябрь», где присутствует образ остывающего деревенского дома:
Как вешаем на зиму ставни, замки,
Как едем, и крыша вдали уплывает,
И в медленной вечности возле реки
Нетопленный дом на холме остывает
В переводных текстах книги «Поэты Первой Мировой» авторы ностальгируют не только по родине, а ещё и по миру, перемирию, отсутствию войны. Эдлеф Кёппен: «И одну бархатную поющую мечту лелея: / Целый день – никого не убивать». Переводчик неизменно солидарен с авторами.
В статье «В поисках вологодского текста» также звучит эта тема: «Одна из ключевых идей деревенской прозы, семейственность и плодовитость, занимает важное место в художественном пространстве Мелёхиной. Это противовес безлюдью и вымиранию, когда «можно целый город заселить одной фамилией», когда даже уехавшие в город родичи «втайне тосковали, что нельзя жить всем вместе в той самой малюсенькой деревне, где родились и умерли их общие пращуры».
В повести «Промежуток», которая сама выполнена скрупулёзной рукой автора, как старая разноцветная новогодняя открытка, дарящая читателю массу впечатлений и воспоминаний – ко всему ещё наполнена и воспоминаниями героев. Например, Олега Ивановича, тоскующего о жене: «Вот была у меня, скажем, хозяйка. Мамка наша, жена моя. И прибрал её Бог. Или не Бог, кто его знает. Только вот прихожу домой, и пусто мне, кисло, никак невозможно жить. В один угол пойду, в другой, всю комнату исходил. Будто вот подожду ещё маленько, потомлюсь, и кто-то придёт. И никто не приходит. И так каждый день…».
Вера, религиозность, духовность, церковность.
Не всегда явно заметные, но атрибуты веры всё-таки проскальзывают в метафорах Антона Чёрного: «в поликлинике золотой», то есть на небесах («Грустно будет без старых людей»), или «В молчании который день подряд / Декабрь идёт над холмиками гряд», как над церковными могилами («Займище. Зима») и т. д.
В переводной поэзии тема божественного занимает особое место. Авторы часто обращаются к мифологии. Например, Рихард Демель:
Меткий стрелок, прищурив глаз,
Бьёт по врагу, защищая нас,
И оживает, ликуя в нём,
Бог одноглазый небесным огнём.
Знай, канонир, запирая затвор,
Что веселится Локи и Тор.
В исследовании «вологодского текста» о русских деревенских семьях автор находит в них черты святости: «В мифологическом сельском восприятии, вращающемся вокруг воспроизводства и круга плодородия, идеальная семья – это проекция Святого Семейства; история такой идеализированной семьи при всех недостатках и грехах ее членов становится житием, то есть тем, что в православии объединяет образ и судьбу, икону и летопись».
А в повести на первой же странице звучит похмельная молитва главного героя Валеры Непейко: «Царь-царевич, король-королевич… иже еси, иже еси… даждь нам днесь, сшедша и поправша, даждь нам днесь. Выбирал ватной памятью самое непонятное, устарелое, глухое. Мрак не должен его настигнуть, и надобны особые старые слова — верные, крепкие».
Тема смерти как философский импульс творчества.
Эта тема даже не завуалирована, и на просвете лирики Антона Чёрного завораживает натуралистичностью.
«Смерть философа»:
Философ лежит в гробу
С багровым пятном на лбу.
Он именно так хотел:
Распасться на сотни тел,
На атомы и белки,
На крохотные огоньки
Героическая смерть Гагарина, «Зелёное ведро»:
Стоит зеленое ведро.
В ведре лежит Гагарин:
Орденоносец и герой,
Простой советский парень
Смерть по естественным причинам. «Бабушка говорит», «Грустно будет без старых людей»:
Оставляют нам старики
Унаследование такое:
Домотканые половики
Доморощенного покоя
В переводной лирике тема качелей жизни и смерти основная: смерть и причина и следствие. Смерть – цель войны, стихотворения пропитаны страхом смерти, ненавистью к врагу. Вся книга повествует о массовом убийстве одних людей другими. Героическая, случайная, повсеместная смерть. Эдгар Штайгер, «Мировая война»: «Старуха-смерть в чащобе бдит, / Косой точёной блещет».
Образ смерти, как мотив в рассказе Натальи Мелёхиной, изучаемом критиком Антоном Чёрным: «главный герой, дурачок Женя Иванов, всерьез уверен, что его вымершая деревня, в которую он в очередной раз сбежал из интерната, все еще существует, просто его заколдовали, и теперь он не может ее найти. Исполняя песни в пустоту по заявкам умерших сельчан, он не просто символически соединяется с ними, он уверен, что они все еще слышат его оттуда, из заколдованного спрятанного места, где они оказались по ошибке. Мурашки жути, бегущие по коже читателя, обеспечили громкий успех этого рассказа, действительно лучшего в этой книге».
Тема молчания, безмолвия, как смерть лирического героя в эссе «Запечатаны уста. Silentium Ильи Тюрина»: «Тюрин не писал стихов до самого февраля 1998 года. К этому времени решение прекратить писать, видимо, уже окончательно созрело, и «Финал» задумывался как красивый последний аккорд»… «Он ушёл из жизни в августе 1999 года».
В повести «Промежуток» смерть участвует в разных ипостасях. Иногда как отсутствие сознания: «Тяжкое синеватое липло к щекам, и душило его нечто, присев на грудь. Валера спохватился: глаза закрыты, а он всё равно видит, как из темноты наклонилось оно к нему, холоднее холода. Руки, руки, только бы слушались руки! А они будто в ледяной шуге застряли — тесно, не оттолкнуть страшное, желавшее ему смерти». (Непейко в вытрезвителе). Иногда как сон. Например, сон Олега Ивановича как примета его скорой смерти: «Составы разошлись колеями, но тут меж них погасло небо, раскатом грохнула какая-то силища, и всё затопило огнём, сминая, расплавляя, испепеляя целый мир. Дедушке было странно смотреть на такое диво с высоты, но почему-то он был уверен, что тот, кого он оставил у окошка в вагоне, всё ещё жив, всё ещё едет. Он даже помахал ему рукой».
Телесность образов: Физиология живых и анатомия мёртвых.
Физиологические и анатомические подробности нисколько не нарушают эстетику стихотворений, подчинённых теме смерти. «Зелёное ведро»:
Его Леонов опознал
По родинке на шее.
А там, где самолёт упал,
Воронка и траншея.
Лежат ребро, скула и бровь,
Как жуткие детали.
Обугленная грязь и кровь
Стекают по эмали
Поэты Первой Мировой также боролись за натуралистичность образов. Теодор Крамер, «Лежали мы в объёмистой пещере…»: «и в страхе мы жевали солонину, / сухими языками шевеля»; «В учебке»: «Нахлынувшая кровь бежала к шее, / шумела, в голове отяжелев»; «Первое ранение»: «И нас, ещё не видевших ранений, / так поразил воткнувшийся предмет / в локте, который, как без сочленений / висел вдоль тела, в рукаве продет».
Образ тела появляется и в метафорах критика: «а себя и своих коллег «деревенщики» представляют частью «народного тела»: особыми клетками, хранящими и переносящими память» («В поисках вологодского текста»); «Духовный эксгибиционизм поэта издревле приобретал в этой теме крайние формы: не просто дух оголён, здесь даже больше – вот, перед тобой, мякоть души, прикоснись. И страшно коснуться. И тянется рука» … «Безмолвие здесь исследуется, буквально препарируется как вещь – приём не единичный для творчества Тюрина». («Запечатаны уста. Silentium Ильи Тюрина»). Не говоря уже о самом Илье Тюрине, который слово «тело» писал через «ять», отличая тело возлюбленной Е.С. от других, не «святых» тел.
«Промежуток» также пестрит описаниями тел, их жизнедеятельности и безжизненности: «Всё спуталось, еле дышалось, и вот перестало совсем. Грудь запала, не хотела назад вдыхать» (о Валере Непейко во время запоя). «В забытьи, в бессознании он натужно и грозно пыхтел, скрежетал железными протезами, внутри него делалась важная работа жизни» (об Олеге Ивановиче во время инфаркта). «Вот, дедушка, это тебе, — сказал Витя, вкладывая листочек в руку Олегу Ивановичу. Дедушкина рука была уже совершенно холодной» (о смерти Олега Ивановича).
Перекличка идейно-художественных элементов с элементами текстов других авторов, как средство совершенствования стиля.
Заимствование каких-либо идейно-художественных элементов у других авторов - не преступление, иногда это происходит неосознанно, а иногда вообще таковым не является, – будучи совпадением, как в лирике Антона Чёрного, где мерцает тема молчания. «Займище. Редиска»: «Поменьше слов. Побольше облаков»; «Займище. Дожди»: «О том, как молча холодело лето / И тяжелела августа печать / Над Займищем. Я не пишу об этом…».
У поэтов Первой Мировой мотивов военной тематики - в избытке: ужас, хаос, кровь, смерть, ранения, страх, разлука и др. Эти мотивы присутствуют в творчестве всех поэтов-фронтовиков и поэтов, погружённых в тему войны.
Илья Тюрин написал о себе в 1996 г.: «Если поэзия и дает что-нибудь нам – то эти несколько лет в начале, смешивая предисловие к Себе с противостоянием от Себя же. Возможность оценить такой подарок представляется позже, уже после столкновения…». А Антон Чёрный написал в «Промежутке» о мальчике Вите: «Валерин сын, Витя Непейко, был хороший мальчик. А каким ему быть, если он пока — только обещание себя? Он легко увлекался, но редко затевал что-то сам. Родители не находили в нём особенного характера». «Предисловие к Себе» Ильи Тюрина и «обещание себя» Антона Чёрного в контексте имеют один и тот же смысл.
Напоминают о лучших произведениях классиков, но и освежают текст "Промежутка" Антона Чёрного - словотворчество («хомо вологодикус») и говорящие фамилии (Непейко, Бечёвкин).
Но наиболее интересными кажутся самоповторы автора, так как именно они отвечают за узнаваемость индивидуального художественного стиля Антона Чёрного. Вежливое обращение к читателю, благородное отношение к чувствам других, при использовании классических методов исследования: сравнительно-исторического, биографического и метода описательной поэтики обрисовывают образ автора и в исследованиях, и в художественной прозе как всезнающего, помогающего читателю понять истину, временами иронизирующего, мудрого и доброго писателя. Истоки приёма «полифонии» в повести «Промежуток» кроются в лирической поэзии автора, где высокая образность, метафоричность, эрудированность поэта достаётся ему же и как прозаику. Приём по происхождению схож с литературной парой автор-лирический герой.
Закрепление образов "старых людей", патриархальности их устоев и традиций, ощущение своих деревенских корней наравне с городскими, ностальгирование по прошлому, похвала духовности и святости, самоотверженности и героизму в человеке, а также мотив смерти и необычайная телесность его образов, – всё это наравне с высокой требовательностью к литературному языку поэта, переводчика, исследователя и прозаика Антона Чёрного являются элементами индивидуального художественного стиля его эстетического дарования.