Сразу оговорюсь, что анекдот сей нелепый мог случиться только по разгильдяйству нашему известному, и удивляться тут особо нечему. У нас так все работники жен себе находят.
Колымил я тогда на южных маршрутах проводником, как раз сразу после института по распределению. Начальство без меня как без рук, туда-сюда гоняет, ни выходных, ни отдыха, а зарплату задерживает. А жить-то на что? Да и жениться надо, семью кормить. А времена лихие были, голодные. Ну и подвязался я как-то контрабандой переправить одну макаку в Москву. А чего не переправить, коль возможность имеется?
Был у меня тогда кой-какой знакомый из сухумского питомника. Не то, чтобы надежный парень, но сговорились с ним как-то быстро, без затей.
- Возьми, дорогой, - говорит, - это чудо в юбке! – и обезьянку ко мне за руку подводит. А та грустная такая, примерно мне по пояс, в платочке, голову понурила, бусики, лапками перебирает... Ну, точь-точь, как девица на первое покаяние.
- А может не надо? – неуверенно отвечаю я. – Как бы чего худого не вышло… Смотри, какая грустная…
- Это она грустная, потому что природа, брат. У нее сейчас самое оно, а самцы от голода ориентацию сменили. Да не переживай ты так. Доброе дело делаешь. Завтра, когда прибудете, к тебе один шарманщик подойдет, и будет у нее жизнь веселая, с плясками да под одну музычку.
Стоит отметить, что поезда тогда пустые ходили. Все билеты перекупщики и спекулянты всякие придерживали. Иной раз даже страшно одному ночью по пустому вагону шляться, от теней собственных шарахаться. Так что я, недолго думая, даже обрадовался нежданной попутчице, устроил ее в отдельное купе, дал мандаринчик на дорогу и закрыл, чтоб не убежала.
И все было бы хорошо, если бы не одно «но»… В Краснодаре ночью вломился ко мне с перрона серьезный фраер, важный, как пузырь, весь в наколках, а за ним невеста-молодуха, девочка совсем, в фате белой, глазками задорно постреливает, мое сердце холостяцкое волнует.
- Здрасти, - говорю спросонья. – Вы к кому?
- К Вам, - отвечает жених и всучает мне бутылку шампанского за место билетов, а у самого все пальцы в золоте да перстнях с каменьями.
- Прокати, командир, - ухмыляется, - с ветерком до столицы. На свою свадьбу опаздываю, а билетов, как знаешь, не достать. Да и деньги, пока дождались, все на пирожки спустили. Правда, Матрена? – и на свою оглядывается, аж облизывается. - Вот уже пятый поезд пропустили, десять вагонов обегали…
Пожалел я их, голубков. Смотрю, совсем околели на холоде. Разместил, как полагается, кипяточек принес, постельку раздал.
- Вы тут только себя тихо ведите, - пошептываю. – С ума не сходите!
- А то чо? – бычится фраерок.
- Начальство у нас строгое, – объясняю вежливо. - Мне по шапке даст, а вас высадит.
- Ну, ведь высадит, не посадит же, - хохочет, выкобенивается, а за него Матренушка уже словно извиняется.
- Рано нам с ума сходить, проводничок ты наш любезный. Вот свадебку сыграем, а потом медовый месяц... Правда ли, Павел Николаевич? - и на своего сквозь фату смотрит с надеждой какой-то слабою.
– До свадьбы никак нельзя… Верно! – соглашаюсь я, а сам ревность чувствую. Как бы от этого третьего лишнего избавиться-то? Не нравится он мне, хоть ты тресни!
- Все пучком будет командир, - перебивает он нас. - До утра и мышь не пикнет…
Притих вроде, успокоился, но когда поезд тронулся, как начал он шуметь и дерзить на весь вагон, совсем стыд потерял. То ему нары жесткие, то окно без решетки, то парашу иди открывай раньше времени. В общем, весь поезд обхаял, на ковер наплевал, а сам ни рубля не плотит. Вот если бы не его невестушка, так бы все ему и высказал, без обиняков, но зачем, думаю, портить праздник молодым раньше времени. Пускай тешатся. Потерплю до утра, не в первой.
А потом сгрустнулось мне даже, что у одних веселье, а у других мученья. Уж больно мне девушка эта в душу запала, казачка гарная, сочная, наливная, аж пальчики оближешь. На кой черт, думаю, она этому козлу с перстнями? Да и она иной раз голову из купе выглянет и улыбнется мне так мило, что на душе тепло становится, а иной раз и подмигнет даже недвусмысленно.
Ну, думаю, се ля ви. Откупорил и я шампанское, посмотрел с тоской в окно на мелькающие огни станций, и в одиночку, так сказать, и выдул бутылочку. А тост был у меня один.
- Чтоб каждый свою любовь нашел и был счастлив.
Помню, как проснулся я от крика жуткого, а потом тишина... только поезд гудит по рельсам да сквозняк по вагону. Пригляделся во тьме, будит меня, тормошит за грудки моя Матренушка… Дрожит вся, но не от холода, сияет, будто, свечка в ночи, грудь бела надо мной колышется, крестик нательный с шеи лебединой ее прямо в рот мой удивленный падает.
- Просыпайся, дружок ты мой миленький! Хотела дернуть стоп-кран, да видимо не за то дергаю.
И точно, смотрю, не за то дергает.
- А что случилось? – спрашиваю недоуменно. – Хахаль-то где твой?
- Мой-то? – отвечает загадочно, губки покусывая. – Да, кажись, пирожков с лебедой переел станичных, совсем спятил… Хотел чести меня лишить раньше сроку, да видать, Боженька есть, и приспичило! Побежал в туалет, и что-то долго не было, а потом слышу, дверь в соседнем купе скрипнула и тишина. Ну, думаю, и хорошо, пусть там ночует изверг. Я целее буду для любимого. Веришь, не хочу я за него замуж и никогда не хотела. Дура молодая была прежде, на жизнь сытную московскую позарилась, а он меня, как рыбку на крючок подсек, обманул дурочку. Уж глаза сомкнула, все обдумывая, как бы мне от него деликатно избавиться... А тут он как закричит: «Ах ты ведьма хвостатая!» И тудысь сиганул, в окошко прямо. Ну, теперь точно опоздает на свадебку!
Протираю глаза хорошенечко, понять не могу, сон ли, явь. Ночь, купе, пустая бутылка на столе, невеста чужая, брошенная, никого кругом нет, притянул ее к губам своим крепко и…
- Ну и черт с ним, разбойником! На нашу свадьбу мы уж не опоздаем…
А слово мое не воробей, как вылетит, не поймаешь. Как сказал, так и случилося. Вот уж сколько воды утекло, а все с одной хороводюся.
А пирожки видать и вправду пошли проком, по нужде отлучился фраерок наш, а коридоры у нас темные, сами знаете, на ходу покачивает, вот он на обратном пути и двери купе-то перепутал… Прилег по привычке к своей глупенькой, небось, весь от похоти хрюкает, слюнями истекает, ласкается, а она его еще мандаринчиком угощает. А как стал приставать по-серьезному, так и ахнул… Наверно, хотел было бежать, вырваться, так она, дьяволица хвостатая, вцепилась, видать, в него, не отпускает, ласки большей требует. И с ума, видать, сошел, что выпрыгнул. Да макака за ним следом. Куда ж без него… Думал, сгинули! Но поговаривали, правда, это или нет, что видели их где-то под Рязанью, на перекладных добирались, неразлучные…