У старика любили погреться многие. И те, кто добрался по большой необходимости , и те , кто оказался поблизости от горного перевала совсем даже случайно, и многие-многие путники, кому захотелось , ещё и ещё раз, послушать неспешные рассказы аксакала о былом, настоящем и будущем.
Тех, кто побывал там однажды, вновь и вновь тянуло оказаться рядом с огоньком, который рассеивал густой ночной мрак, способствовал длинным задушевным беседам и давал необычайно ласковое тепло.
Старик всегда угощал. Он делился всем , что имелось. Еда была незатейливой. Кусочки соленого овечьего сыра, несколько черствых лепешек, запиваемых мацони с легкими следами ядреной аджики, да пара-другая луковиц, которые произрастали прямо здесь во множестве, на очень небольшом участке.
Иногда, чаще по праздникам, которые старик устраивал по каким-то особым и только ему известным поводам, в качестве угощения могли оказаться и пара кур, и потрясающая баранина.
Горная вода, шумно бившая прямо из вертикальной стены, была изумительно вкусной. От неё заламывало зубы. Пахла она какой-то особой животворящей свежестью и тающими ледниками. К этому примешивался чарующий горьковатый аромат трав и мелких цветов, произраставших на соседних склонах, покрытых сплошным пестрым покрывалом.
Свой огород старик устроил в более пологом месте с очень небольшим уклоном. Для этого пришлось убрать сотни валунов, камней и камешков. Зато все получилось на славу. Весь день там было солнечно. Только к вечеру, наплывала тень от соседней скалы . Но с самого рассвета, первые лучи ласкового светила сразу же оказывались на листиках растений, начиная согревать и нежить их бодро зеленевшее естество.
Отара была небольшой. Кроме неё , имелась только дюжина коз, дававших немного молока, да четвёрка собак-охранников. Прошли времена, когда старик сам мог резво носиться по скалам и держать в работниках несколько ловких вооруженных помощников, да ещё со сворой верных псов, охранявших не одну сотню овец.
Иногда к нему из селения поднимались правнуки. Стройные тридцатилетние красавцы приносили старику свежего хлеба и несколько добрых кувшинов вина. Тогда старик обязательно устраивал богатый ужин. Легкое ароматное вино, скорее сухая амброзия, и удивительные мелодичные песни лились тогда всю ночь. Для человека, которому было уже за сто, аксакал выглядел прекрасно и никогда не болел.
Давным-давно, старик не брал никаких помощников. Но всякий раз , вокруг него можно было заметить людей, совсем на пастухов непохожих. Видно было, что многому они обучены слабо. Явно не доставало им ни терпения, ни сноровки. Работали они много и совсем без оплаты. Однако стараться выполняли все, что требовал старик, делавший строгие замечания и , зачастую, покрикивавший на этих неповоротливых и порой туго соображавших помощников.
Все началось более полувека назад. Пришёл к нему как-то один незнакомец. Он был очень худ, бледен и слаб. Взглянув на него, старик сразу нахмурился. Узнал.
- Что ? Теперь, за мною пришёл? Отца тебе было мало? Где же твои солдаты? Где оружие?
- Прости , старик. Время было такое. Мне приказали. Если бы ослушался, то меня и всю семью вместе с детьми могли бы сослать. А то и расстрелять. Запросто. А сейчас, вот заболел. Врачи всего месяц жизни дали, да в больницу положили,- глаза пришельца лихорадочно блестели. Но я сбежал. Сон мне в больнице явился, да непростой.
- Приснился отец твой. Он посмотрел на меня очень внимательно, прямо в глаза. Как в душу заглянул. Увидев, как сильно вздрогнул я от стыда ужасного, он произнёс , что знает все о моих детях. Ведает и о том, что моя жена умерла недавно. А главное, что обиды не держит, что прощает. Потом , место вот это приснилось. И вот пришёл. Почти приполз я к тебе прощения просить. Хочу с душой легкой этот мир покинуть.
- Не знаю. - ответил старик хмуро. Пока ничего сказать тебе не могу. Раз пришёл, оставайся. Вот сыр, вот лепёшка . Утром рано вставать. Но гость есть ничего не смог. Только скупая слеза , словно горошина, скатилась по впалой щеке
Первые дни, пришелец все задыхался и присаживался на камни каждые пару минут. Затем взялся ухаживать за растениями на огороде . Кожа на лице и руках под солнцем обгорела и начала шелушиться. Есть никак не получалось. Тошнило. Гость только пил и пил холодную горную воду .
Наконец, слег совсем. Старик заварил ему чабреца и заставил выпить полстакана, только по ложечке . На большее, сил у безнадеги уже не хватило.
- Ладно, скажи как зовут тебя, гость незваный? А то помрешь ведь, а я так и не узнаю, кто моего отца в ссылку угонял
- Петр я. Никитин моя фамилия,- только и выдохнул он
- Прощаю тебя, Петр Никитин. Нет у меня к тебе больше ни досады, ни злости. Только жалость одна. Вот. Допей только отвара этого. Да костерок разожгу возле тебя посильнее. А то, вижу, колотит тебя сильно . То ли от холода, то ли от нервов
На утро, гостю полегчало. Несколько месяцев он пробыл у старика, с каждым днём делая все больше и больше работы.
- Чувствую, Петя, выздоровел ты. Думаю, к детям пора. Небось соскучились по тебе-засранцу,- сказал старик, как-то утром.
- А кто тебе помогать будет? Работы ведь много,- встревожился гость
- Не волнуйся! - улыбнулся Старик. Когда надо, здесь и сыны мои, и внуки , и правнуки. И костерок горит в этом месте всегда как-то по особенному. И кости старые согревает, и жизнь новую даёт
Молва об удивительном исцелении бывшего конвоира и врага разнеслась по всем аулам, окрестностям и краям. С тех пор, и повелось. К старику на костерок зачастили больные. В большинстве своём, полные безнадеги. Многие из них даже врачами были. И немалых рангов. За несколько месяцев, проведённых у старика, они становились не только здоровыми, но и крепко помогали аксакалу с хозяйством. Большие деньги предлагали. Но старик никогда не брал. Ни копейки.
Зато гость, кто лучше всех работал, получал порой право разжигать костерок, которому, в такой разношерстной кампании, это чувствовалось всеми, было также гораздо - гораздо веселее...