Эхо далёкой грозы

Геннадий Митрофанов
                Эхо далёкой грозы


 Удивительное дело, люди, ведущие тихую и незаметную жизнь, не живут долго.
 Долго живут прошедшие все возможные невзгоды.
 
 На нашей улице жил интересный старикан, золотые у него руки были. Мог хорошо отбить косу, не признавал простую заточку. Каким – то чутьём угадывал в магазине хороший топор, точил пилы соседям, плату не брал, разве что стопочку с хозяином инструмента хлопнет и все дела.
 Ещё у него был примечательный пиджак, прилично усыпанный орденами и медалями.
 Была даже главная солдатская медаль, «За отвагу». «Орден Красной звезды» с «Орденом Славы», их окружали медали в честь годовщин Победы.
 Несколько полосок указывали о ранениях, получался героический дед. Умер наш герой в неполные девяносто четыре года, это выяснилось из дат, выбитых на памятнике.
  Когда я вернулся после работы в Чернобыле, спросил, страшно ли было? На мой ответ, что им на войне по страшнее было, засмеялся. Они могли обороняться своим оружием, а вот от радиации нет серьёзной защиты.
 Было удивительно, откуда этот дед знает что – то о радиации, я и задал ему этот вопрос, оказывается, ему довелось работать с самим Курчатовым в Красноярске, радиация знакома ему не понаслышке. Новая загадка, что ещё приключилось в его жизни.
 Однажды, проходя мимо старикана, сидящего на скамейке возле ворот, как обычно поздоровался и хотел идти дальше, но дед попросил присесть рядом.  Долго скручивал самокрутку, курил крепкую махорку, чуток подымил и произнёс странную фразу.
« Знаешь сынок, я ведь враг».
 Странное начало разговора. Но он спокойно объяснил: Мне уже много лет, да и греха предательства на мне нет, но так уж получилось.
 Вот его небольшой рассказ о себе:
 Дед его, в молодости разбойничал на Енисее, грабили купцов, могли увести скот у зажиточного крестьянина. Грабили не из злости, удаль молодецкая кровь подогревала. Но как легендарный Кудеяр, однажды, распустил свою ватагу, сам взяв свою долю, ушёл подальше и занялся торговлей. Разворотливый ум, решительность в делах, приносила не плохой доход. Прикупил пару приисков, подраставшие дети помогали в делах.
 Запомнился дед окладистой бородой и скрипучими сапогами. Все дела оставил отцу, умер в ските старообрядцев.
 Империалистическая война застала нашего соседа в Сибирской глухомани, посыльный привёз газету на прииск.
 «Помнится, отец сказал тогда, Что плохие времена скоро наступят. Так всё и вышло. В Сибирской глубинке стали появляться люди, говорившие о свободном труде, что надо отнять богатство у хозяев и раздать бедным.
 Дела на приисках стали разваливаться, Работники больше кричали, чем работали. Однажды отец велел мне и матери собрать немного одежды и продуктов, всё уложили в лодку и ночью ушли по реке вниз, там, у отца была заимка в глухом лесу.
 Когда переносили вещи в избу, отец удивился, мама взяла с собой швейную машинку, из неё кашу не сваришь. Но мама, молча, унесла её в чулан, пригодится.
 Однажды на охоте услышали со стороны реки шум парового катера. На палубе были люди с винтовками и красными бантами. Возможно, они искали нас, мы ведь были чуждыми элементами для них.
 Стало тревожно, действительно искали нас, что ещё можно было отнять у нас, разве швейную машинку? Но это была классовая борьба, таким как мы, в новой жизни места не было. Видимо кто - то видел нашу семью в тайге и сообщил новой власти, выследили нас, настало время уходить дальше. Отец погрузил нас в лодку, немного муки и мамину машинку, столкнул в воду со словами, что задержит чекистов немного, а уже потом найдет нас. На большой реке было не много населённых пунктов, найти человека не так трудно. Пока мы медленно уплывали вниз по реке, послышались выстрелы, несколько взрывов гранат, потом тишина. Отца  так и не дождались. Через год мы перебрались, с такими же горемыками к Байкалу. Как пригодилась швейная машинка, мама шила одежду, платили зерном, хлебом. Хватало на жизнь. Я устроился работать на железную дорогу. Добрым словом вспоминал отца и деда, они дали мне возможность закончить гимназию.
 Кто мы и откуда, ни кому не рассказывали, просто назвались приисковыми, у таких, особо и не спрашивали родословную.
 Только из памяти не выходили из головы слова отца, он не простил новой власти, отнятые прииски, торговлю. Но ещё он предупредил: Не верь Германцам и Британцам, эти гораздо хуже оголтелой голытьбы. Так я и работал, не доверяя новой власти, даже мечтал отомстить при первой возможности.
 Имея образование, был замечен начальством. Поставили десятником в ремонтной бригаде, потом вообще сделали счетоводом на большом участке железной дороги.
 Сделать пакость стране стало гораздо проще, но как – то всё откладывал и откладывал. Увлекало общее настроение построить новую жизнь. Мама была уже старенькая, иногда доставала свою швейную машинку и тихо плакала, это же была память о её молодости. А тут ещё внучка у неё появилась, вот бабушке радости было, а машинка пригодилась, надо было обшивать всех. Так и жили, изредка вспоминая прошлые невзгоды, да упоминали в молитвах умерших.
 Весть о войне застала нас за столом, праздновали день рождения второй внучки, годовалая крошка и не догадывалась, что радость и беда смешались в одно.
 На фронт призвали в середине лета, успел накосить сена корове, даже уложить его на сеновал. Провожали, конечно, со слезами, не просто в Сибири без мужика в доме.
 Я хорошо помнил завет отца, не доверять германцам, это были враги всем и таким как я и тем, кто был голытьбой в старые времена.
 Постольку я умел хорошо считать, определили в артиллерию, да не самого малого калибра. Потом такую артиллерию назвали: Резерв главного командования. Стреляли на большое расстояние, расчеты были сложными, вот и пригодилось умение работать с большими числами.
 За всю войну не возникла даже мысль нагадить стране, не из страха, когда уже наступали, видел, что натворили германцы.
 Немцев с оружием видеть не пришлось, разве что пленных, наша артиллерия идёт вслед за войсками. Трактора тянут пушки, машины везут снаряды, когда налетали самолеты, так не до разглядывания лётчиков.
 Есть такая штука на войне, контрбатарейная стрельба. Дают данные о расположении немецкой артиллерии, и её надо уничтожить. Вот тут и нам жарко бывало, немцы в ответ стреляют. Кто точнее, выясняется быстро, по силе огня.  Все ранения у меня от осколков, ни одного пулевого. Видать мама с женой молились сильно, все ранения на ногах переходил.
 Победу встретили в Польше, Стояли в резерве, добивали Германию без нас. Наград за войну не очень много, в чемодане хранятся «Грамоты», есть даже подписанная самим Сталиным.
 А после войны снова работа и работа, снова железная дорога, руководил небольшим участком, на пенсию хорошо проводили, вот так и доскрипываю отпущенное. Так и не напакостил государству, да и кроме тебя ни кто и не знает эту историю. Вот такая бывает жизнь, задумываешь одно, выходит другое»
 Вот тебе и дед, часто сидящий на лавочке у ворот и дымящий махоркой. Сколько их таких?