Где еврею хорошо, глава 7

Василий Сенча
    Иван Мележик действительно был деликатным человеком. Услышав вопрос об отце, скривил губы, поморщился. Потом ладонями потер лицо, словно пытался стереть замешательство.
   
   - Иван Петрович, что вы тянете? Он что, изменник Родины? – нетерпеливо спросил Анатолий.
   
   - Нет! – подхватился Мележик. – Ляпнешь такое! Я не понимаю… зачем тебе это нужно?
   
   - Как это зачем? Ну, хотя бы из элементарного любопытства интересуюсь.
   
   - Любопытство здесь неуместно. Ты не баба.
   
   - Да. Но, Иван Петрович, я вижу, вы все знаете. Я что, должен на колени перед вами стать?
   
   - Боже упаси, на колени… но… если так уж хочешь, то смотри…
   
   Мележик развернулся, выбросил вперед правую руку и ткнул пальцем на спящего Гришу Голодца:
   
   - Вот он!
   
   Толя засмеялся. Мележик казался ему смешным в попытке разыграть дешёвую мелодраму.
   
   - Иван Петрович, мне не до шуток. Я на полном серьёзе хочу знать кто мой отец?
   
   - А я не шучу. Гриша действительно твой отец. Об этом знают только четыре человека: твоя мать, Гриша, его жена Анна и я.
   
   Он смотрел на лежащее под яблоней маленькое скрюченное человеческое подобие и никак не мог поверить, что оно может быть его отцом. Смотрел, но уже чувствовал, что нутро его начинает наполняться жгучим протестом: «Нет и нет! Я скорее поверю, что отец мой сам господь Бог, чем Гриша. Ведь мама моя – Богиня!»
   
   Ему снился часто сон, как маленьким встречает её с поля.  Колхозные детские ясли были на краю села, откуда виднелось бескрайнее колхозное поле. Работали ясли до позднего вечера, пока матери не разбирали детей. Мама возвращалась с поля, когда солнце уже усаживалось на горизонт. Она идет, а он со всех сил бежит ей навстречу. Мама приближается, застилает собой полнеба и становится выше самого огромного красного солнца. Еще мгновение и подол маминой юбки поглощает весь белый свет. Он обнимает мамины ноги, ощущает её тепло, утопает в нём, вдыхает родной и пьянящий запах. Всё его маленькое тельце до последней клеточки воспламеняется нестерпимой радостью. Мама берет его, описанного от непосильного счастья, на уставшие руки и дает сухой кусочек хлеба - подарок от зайчишки…
   
   Он и теперь, если хочет испытать чувство беспричинного счастья, закрывает глаза и представляет, как бежит навстречу маме.
   
   - Иван Петрович, как же это?..
   
   Толя растерянно смотрел на Мележика и ожидал, что тот снисходительно улыбнется, самодовольно похлопает его по плечу и скажет, что он ещё глупый пацан в коротких штанишках, если так повелся на розыгрыш. Но Мележик молчал, и Толя вовсе оробел.
   
   - Как же это?.. А почему же я тогда Иванович, а не Григорьевич?..
   
   Мележик сел и отвернулся, всем своим видом говоря, что надоел ему разговор до чёртиков. Но именно теперь Толя не мог успокоиться:
   
   - Иван Петрович, я вас никуда не выпущу, пока не узнаю правду. Давайте выпьем.
   
   Мележик молча выпил рюмку и махнул рукой:
   
   - Ладно. Ты уже взрослый, надеюсь, всё поймешь. Мне твоя мать в молодости очень нравилась. Да и сейчас нравится. И она ко мне была неравнодушна. Потом однажды решила, что я её предал и вот с этим…  мне отомстила…  А когда родился ты, она дала тебе мое отчество…
   
   Толя сидел и тупо слушал. И чтобы хоть что-нибудь прояснить, спросил:
   
   - Дядь Ваня, а в чём дело? Мама одна, вы один, почему бы вам не жить вместе?
   
   Мележик встал, торопливо оббежал вокруг стола, потом внезапно остановился и выпалил:
   
   - Да она у тебя злая, как собака!