Ответь, где твои жёны? Скажи, куда их спрятал?
Откуда денег столько и замков у тебя?
И отчего ты тихо той тёмной ночью плакал?
Ты ненавидел их и так любил себя?
Ты врешь. Себе и всем, и никому не лучше,
Скрываешь ты лицо за маскою ума.
И почему, за что ты проклянаешь душу,
Которую и так окутывает тьма?
Так не терзай себя самообманом вечным,
Всё будет также плохо, забудь что ты сказал.
Признай уже одно: любил ты их сердечно,
Но, несмотря на это, себя ты презирал.
«Ты не достоин счастья,» — так та душа шептала,
Что уже четверть века блуждает в зыбкой тьме.
Ты в том не виноват — она их убивала,
Когда глаза блестели в молочной пелене.
Твои глаза смотрели, но видел ты лишь лица,
Что исказил нещадно животный, дикий страх,
И упивалась тьма, подобно чёрным птицам,
Что дождались кончины путника в горах.
И не прождавши долго, искал уже другую,
Которой снова ключ с улыбкой клал в ладонь.
А позже, в мертвом лике читал ты боль чужую,
И взгляд всё вопрошал, как тухнущий огонь:
«Зачем, скажи, зачем ты дал мне ключ несчастный?!
Зачем, ответь, зачем сказал о той двери?
Неужто ты хотел, чтоб этот сон прекрасный
Прервался до восхода утренней зари?»
И ты несёшь в руках недвижимое тело,
Оно незримо стынет в лучах седой луны,
Как будто никого её смерть не задела,
Как будто это всё — несбывшиеся сны.
Положишь ты её среди других таких же,
Немного погрустишь и спустишься в подвал,
Где сядешь в тишине, напротив — он, давнишний,
Изъеденный червями скелет. Тебя он ждал.
И только ты один сидишь перед костями,
Что разодеты в пышный, сверкающий наряд,
Ты весь дрожишь рыдая, терзаешь грудь ногтями,
Но неподвижен черепа холодный, мрачный взгляд.
Ты скажешь тихо:«Мама, меня ты не любила,
И вот, мертва теперь и холодна, как лёд.»
Она не шелохнётся в молчании хранимом,
Лишь только взгляд колючий тебя как током бьет.
И зазвенит в ушах забытый прежде голос,
И ты падёшь в немом отчаяньи на пол,
И содрогнётся тело, рыданиями полнясь.
«В утробе лучше б умер,» — всё также вторил он.