Глава II. Детский садик номер раз.
1. Наволочка.
Однажды мама посадила меня к себе на колени и сказала, что бабушка заболела, ее кладут в больницу, и со мной некому сидеть, поэтому я буду ходить в детский сад. Я насторожилась.
- В детском саду очень интересно, там у тебя появятся друзья. С вами воспитатели будут заниматься рисованием, пением, танцами, - мамин голос звучал ласково, но взволнованно. – Тебе, доченька, обязательно понравится. Не бойся. Садик находится рядом… на нашей стороне улицы. Нам надо сшить наволочку из цветного материала и принести с собой. Там будет храниться твое постельное белье для дневного сна. Так что, давай выбирать материал, будем шить!
Она достала из шкафа несколько отрезов ткани разных расцветок.
- Выбирай: какой хочешь?
Мне понравился кусок яркого ситца с мелкими красными цветами и синими листиками. Мы взялись за дело. Поход в детский сад меня уже не страшил: во мне проснулось любопытство. Меня ожидала новая жизнь, новые впечатления, а главное – друзья. Мне их очень не хватало.
2. Знакомство.
Детский сад располагался недалеко от нашего дома. Большие зеленые железные ворота со скрипучей калиткой отделяли мой привычный мир от совершенно нового, таинственного и манящего. Я с волнением перешагнула через заржавевший порожек и оказалась на дороге, ведущей на территорию детского сада.
- Вот видишь, - сказала мама,- это детская площадка. Дети здесь гуляют под присмотром воспитательницы. Смотри: деревянные фигурки из сказок, песочница, качели, горка, домик. Ну, что? Нравится?
Я кивнула. Мы вошли в здание, где пахло пригоревшей кашей, и этот неприятный запах настойчиво лез мне в нос. Я поморщилась.
В помещении находились какие-то люди. Мы поздоровались. Я вся превратилась в зрение и слух. Невысокая пожилая женщина в белом халате приветливо кивнула маме и, взяв меня за руку, подвела к детским шкафчикам, на дверцах которых были приклеены цветные картинки: юла, заяц, кукла, крокодил и др.
- Вот твой шкафчик с барабаном. Здесь будешь хранить свои вещи для прогулок и сменную обувь, – сказала мне женщина. – В группу нельзя заходить в обуви, в которой ты ходишь по улице. Закати чулочки и пойдем.
- Как закатать?- не поняла я.
- Чтобы не было жарко, надо скатать на ноге чулочки валиком, давай покажу, - и она принялась заворачивать мои коричневые чулки в резиночку, пока не получился на щиколотках толстый бублик. Я постаралась поставить ноги вместе, но бублик мешал и выглядел ужасно странно. Мне было неудобно и почему-то стыдно. Я с неодобрением уставилась на толстый валик на моих худеньких ногах.
- Мне неудобно, - робко пожаловалась я
- Ничего, привыкнешь… Так надо. В группе очень жарко, поэтому чулочки закатывают, – ответила женщина.
- А носочки надеть нельзя? – поинтересовалась я. Мое предложение казалось мне разумным, но женщина смерила меня недобрым взглядом.
- Ишь ты, какая умная! Намучаются, видать, с тобой воспитатели, - заметила она. – Давай не умничай! Здесь такие правила. Слушайся и всё. Иди в группу!
В это время мама подошла ко мне вместе с молодой женщиной.
- Это твоя воспитательница, - и она назвала ее имя, которое я от волнения не разобрала. – Будь умницей. Вечером я за тобой приду. – Она поцеловала меня и направилась к выходу, а воспитательница взяла меня за руку и повела в столовую.
- Мама, а где моя наволочка? – обернувшись, поинтересовалась я.
- Не волнуйся, я ее отдала в группу, - мама еще раз улыбнулась и скрылась за дверью. И эта дверь как будто отделила меня от моей привычной жизни. Что меня ждет в этой новой, детсадовской – я не знала.
3. Манная каша.
Воспитательница ввела меня в столовую, где за низкими столиками на маленьких стульчиках сидело много детей. Шел завтрак. Меня определили за стол с двумя девочками и мальчиком. Перед каждым лежала столовая ложка, стоял стакан с чаем, а посередине на общем блюдце было разложено печенье. Полная круглолицая женщина в белом халате и косынке разносила тарелки с едой. В столовой было шумно от стука ложек, ерзанья и детского лепета. Я очутилась как будто на другой планете. Все здесь было мне незнакомо.
- Здравствуйте, - сказала я своим соседям по столу. - Меня зовут Надя.
Мальчик посмотрел на меня равнодушным взглядом и вывалил набок язык. Потекли слюни.
- Вытри рот, - посоветовала я. - У тебя есть платок?
Мальчик не ответил. Девочки тоже молчали. Одна ковыряла пальцем дырочку на клеенке, которой был застелен стол, а другая просто молча смотрела на меня без всякого интереса.
Не получив ответа, я аккуратно расправила свое платье, положила руки на колени и стала ждать. Девочка потрогала пальцем, лежащее на блюдце прямоугольное печенье.
- Нельзя, не трогай! - сделала ей замечание соседка. – Еще нельзя брать.
Наконец нам принесли тарелки с кашей и разрешили есть. Дети взялись за ложки. К моему огромному огорчению, каша оказалась манной. Это ею так противно пахло в здании, когда мы пришли со свежего воздуха.
- Пожалуйста, заберите кашу. Я ее не ем, - обратилась я к полной женщине и отодвинула от себя тарелку.
Та удивленно посмотрела на меня:
- Каша вкусная, ее все едят. Ты попробуй.
- Нет, вы не поняли. Я никогда не ем манную кашу, меня от нее тошнит. Я буду чай с печеньем. Мне этого достаточно.
Женщина на какое-то мгновение замерла и настороженно на меня посмотрела.
- Знаешь, дорогуша, я лучше позову твою воспитательницу. Ей скажешь.
И она ушла.
Вокруг дети за обе щеки уплетали кашу, стуча ложками по тарелкам, а я спокойно сидела и ждала.
Моя воспитательница не спеша обходила столы, к кому-то наклонялась, что-то говорила или поправляла. Я подняла руку и стала ждать. Меня так учила мама: хочешь обратиться к старшему – подними руку и жди, когда тебя спросят. Так принято в школе.
Воспитательница заметила мою руку и, отдавая какие-то распоряжения, двинулась ко мне. Я сидела очень низко на маленьком стуле, а воспитательница была высокой, поэтому ей пришлось наклониться, чтобы услышать меня.
- Я не ем манную кашу, меня от нее тошнит. Заберите, пожалуйста …
Не успела я окончить фразу, как воспитательница возмутилась:
- Это что еще за фокусы?! Немедленно бери ложку и ешь, иначе я сама тебя буду кормить! – ее острый нос и глаза буравчики приблизились почти вплотную к моему лицу.
- Нет, вы не поняли. Это не фокусы. Я с детства не ем манную кашу, меня может вырвать! И не заставляйте меня…- старалась я объяснить, но воспитательница не пожелала слушать.
– Что за капризы? Этого еще не хватало! – при этих словах она быстрым движением руки ловко набрала полную ложку каши и направила мне в рот.
Я совершенно не ожидала такого поворота дел и просто опешила от столь бесцеремонного обращения. А воспитательница, чтобы было удобней, крепко обхватила мою голову рукой и прижала к своей коленке, чтобы я не вывернулась. Не давая мне возможности опомниться и проглотить первую порцию каши, она совала новую, словно механическая машина, направляя мне в рот одну ложку за другой, пока мой организм не возмутился. Внутри меня что-то забродило и густым теплым фонтаном вышло наружу прямо в лицо и на одежду моей мучительнице, сидевшей около меня на корточках. От обиды и ужаса, что меня вырвало при всех да еще на воспитательницу, у меня потекли слезы. Что тут началось! Воспитательница подскочила, как ошпаренная, крича не своим голосом. Тут же с причитаниями подбежали нянечки, стали вытирать ей лицо, заляпанную одежду, стол… Воспитательница возмущенно кричала:
- Посмотрите, что наделала эта негодница! Я не оставлю ее у себя в группе!
Она схватила меня за руку и в сердцах выволокла в коридор, не переставая громко возмущаться:
- Или она – или я!
На шум сбежались сотрудники детского сада.
- Заберите ее! Делайте, что хотите, но чтобы я не видела эту девчонку! – заявила она собравшимся и вытолкнула меня вперед. Все одновременно заговорили, пытаясь выяснить, что произошло, а потом стали успокаивать разгневанную воспитательницу. Ей советовали не быть такой строгой и категоричной, ведь это маленькая девочка, она не хотела, она не специально, но воспитательница была непреклонна.
- Уберите ее с моих глаз, я не могу ее видеть! – категорично заявила она, указывая на меня длинным пальцем, как будто хотела продырявить мой лоб. Я съежилась под её колючим взглядом.
Перепуганная этим происшествием, я тихонько всхлипывала, желая всей душой, чтобы взрослые поняли, что я ничего такого не хотела. Я не нарочно. Так получилось! Я же предупреждала! А меня не слушали! Мой организм не переносит манной каши, а я – насилия!
- Ну, успокойся. Ты же не специально? – обратилась ко мне молодая женщина.
Я кивнула и подняла на неё заплаканные глаза. Она улыбнулась и вытерла мне мокрые щеки своим носовым платком.
- Посмотри, какой бедный, растерянный ребенок. Тебе ее не жалко? – обратилась она к моей мучительнице.
- Вот и забирай ее к себе в группу, если ты такая добренькая! Повозись с нею, тогда узнаешь! – не унималась та.
- Так как же я могу взять ее к себе, когда она еще маленькая. У меня же старшая группа! Она по возрасту не подходит! – возразила женщина.
- Ничего не знаю. Ко мне в группу она больше не пойдет! Точка! Пусть забирают, значит, ее из сада! Пусть идут в другой!
Все собравшиеся чувствовали, что спорить с ней было бесполезно.
Я стояла маленькая и беззащитная среди спорящих взрослых людей и думала, что совсем не так представляла себе свой первый день в детском саду. Я даже не могла предположить, что здесь, не выслушав человека, могут насильно затолкать ему в рот кашу. Это не укладывалось в моей голове. Как это возможно?!
- Ладно, поскольку ситуация безвыходная, возьму тебя к себе. Пойдешь? Меня зовут Марина Владимировна, я воспитатель старшей группы, – сказала моя спасительница, к которой я сразу прониклась доверием.
- А вы не будете меня насильно кормить? – на всякий случай поинтересовалась я.
- Не буду, обещаю, – с улыбкой ответила она и обвела взглядом всех присутствующих, словно, давая понять, что инцидент исчерпан.
- Тогда пойду, - ответила я и протянула ей в знак согласия руку.
Она повела меня в комнату, где располагалась старшая группа.
Я сделала вывод, что в жизни могут происходить разные неожиданные события, но даже неприятная ситуация может привести к чему-то хорошему. Теперь я буду ходить в одну группу с взрослыми детьми. За одно утро я перебралась из младшей группы в старшую. Неплохо!
Я была довольна. К тому же мне понравилась Марина Владимировна. Я поверила, что она не будет заставлять меня есть кашу.
Кормить человека против воли, пихать ему ложку в рот – это такое унижение! Неужели взрослые этого не понимают? Надо же уважать человека!
4. Старшая группа.
Мы зашли в просторную светлую комнату. Я осмотрелась. На высоких стеллажах располагалось множество игрушек: куклы, мишки, машинки, кубики, мячики… Такое изобилие я видела только в магазине. На полу был расстелен ковер, рядом стояли маленькие столы и стулья. В углу красовалось пианино. Я сразу догадалась, что оно предназначено для музыкальных занятий. Детей в комнате не было, они еще не вернулись с завтрака.
- Я схожу за ребятами, - сказала воспитательница, - а ты потихоньку осваивайся. – Нравится наша группа? Так мы называем нашу комнату.
Я кивнула.
- А вы заберете мою наволочку? – вдруг спохватилась я.
Я испугалась, что если моя наволочка останется в младшей группе, то и меня могут туда вернуть.
- Не волнуйся, принесу твою наволочку! – заверила Марина Владимировна и вышла.
Я осталась одна в этой незнакомой большой комнате, которая должна стать для меня родной. С этого дня в ней будет протекать моя жизнь с утра и до вечера, пока родители не заберут меня домой. Какой будет эта жизнь? Я испытывала робость перед неизвестностью. Мне так уютно и спокойно было дома со своими книжками и игрушками, а тут я растерялась. Все новое, чужое и незнакомое вселяло в меня робость.
«Но я же хотела завести друзей! Я же мечтала о подружках! И теперь это становится возможным»,– убеждала я себя.
Мои размышления были прерваны детворой, с шумом ввалившейся в комнату. Помещение как-то сразу уменьшилось в размерах, наполнилось криками, смехом, возней и прочими звуками, сопровождающими детские игры. Не замечая меня, ребята разбрелись по комнате.
- Дети, - воспитательница несколько раз громко хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание, - познакомьтесь! У нас в группе новенькая. Ее зовут Надя, - сообщила она, стараясь перекричать ребячий гомон. - Принимайте ее в игру.
Она легонько подтолкнула меня вперед:
- Иди, играй с детьми.
У нее были свои дела. Я робко сделала шаг вперед.
Основная часть детей, никак не отреагировала на объявление воспитателя, но несколько ребят все же отвлеклись от игры и посмотрели в мою сторону.
- А-а-а… это та девчонка, которую выгнали из малышовской группы! – закричал какой-то вихрастый мальчишка.- Зачем ее к нам привели, она же маленькая!
Он недовольно махнул рукой в мою сторону:
- Мелюзга-а-а!
- Малышне здесь не место! – решительно подхватил другой.
- Пусть идет в свою малышовскую группу! Мы не будем с ней играть! – подытожил третий под всеобщее одобрение.
Я никак не ожидала такого приема и даже не догадывалась, что детский мир бывает порой жесток. Я напряглась: сейчас меня Марина Владимировна отведет обратно к той худой злющей воспитательнице, которая заталкивает детям в рот кашу столовой ложкой.
Меня окружила стайка девочек. Они бесцеремонно стали меня рассматривать, как будто я была неодушевленным предметом. Обойдя вокруг меня, симпатичная черноволосая девочка с большим голубым бантом на голове, сказала:
- Да, Марина Владимировна, пусть идет к своим… В младшую группу… Она не может к нам ходить!
Её поддержали подружки:
- Да-да, не может.
- Успокойтесь, ребята! Так нельзя себя вести. Надя будет ходить в нашу группу. Это решено. Давайте, девочки, не выдумывайте и принимайте новенькую в игру, - нетерпеливо бросила воспитательница, пытаясь поскорей уладить конфликт.
Но стайка девчонок, недовольно фыркнув, разбежалась. Остались только две девочки, одна из них с красивым голубым бантом, завязанным высоко на голове. Я ее так и прозвала – Голубой бант.
- Ну, если ты будешь у нас в группе, то должна во всем нас слушаться! – категорично заявила Голубой бант. – И она назидательно погрозила пальчиком. - Мы старше тебя… - продолжала она, - и ты должна нас слушаться, потому что мы скоро идем в школу. Поняла?
Я на всякий случай молчала.
- Ой, с малышней дружат! Ха-ха! – громко засмеялся какой-то мальчишка, пробегая мимо.
- И ничего не дружим! – парировала Голубой бант и потащила свою подружку от меня прочь.
Я была озадачена и растеряна. Неужели я ни с кем не подружусь? Мне стало грустно. Я сделала вывод, что тебе не всегда рады.
5. Тихий час.
Днем всем детям было положено спать. Посреди комнаты выставляли маленькие раскладушки, похожие на складной дедушкин стул с матерчатым верхом, который он брал с собой на рыбалку. Каждому нянечка выдавала его наволочку с постельным бельем, и ребята сами готовили себе спальное место. У меня получалось не так ловко и быстро, как у других, но я старалась. Рядом со мной стояла раскладушка Голубого банта. Мы с ней вроде как подружились, а вернее, она позволяла мне с ней общаться, когда ей этого хотелось. Я ценила даже такое отношение, но всякий раз, когда к ней обращалась, не знала, захочет ли она со мной говорить. Все зависело от ее настроения, а настроение у нее было переменчивым. Наше общение было довольно странным: иногда она вела себя, как настоящая подружка, принимала в игру, секретничала со мной, но чаще всего держалась высокомерно, обидно подшучивала и пыталась командовать. Я, как могла, старалась не ронять своего достоинства и не позволяла собою понукать.
Но эта девочка с голубым бантом на голове и большими выразительными карими глазами была единственным человеком в группе, не считая воспитательницы, с кем я могла разговаривать, остальные даже меня не слушали. Я была вынуждена мириться с таким положением. Порой мне приходилось несладко от ее поведения, но, сдерживая слезы и снося обиды, я молча терпела. Другого выхода не было.
Особенное унижение я сносила при подготовке к дневному сну.
В то время, когда я была маленькой, все мальчики и девочки носили хлопчатобумажные чулки, которые удерживались застежками на широких резинках, пришитых к лифчику, представлявшему из себя укороченную кофточку без рукавов, сшитую из фланели или бумазеи, похожую на современный топик. Такой детский лифчик застегивался на спине на пуговицы. Каждый раз, готовясь ко сну, мы снимали с себя одежду и складывали на стул. Чтобы расстегнуть, а одеваясь после сна, застегнуть лифчик, требовалась посторонняя помощь, и дети обращались друг к другу. Я старалась просить воспитательницу, но она не всегда меня выручала. Чаще она говорила: «Попроси детей, они расстегнут. Надо стараться дружить с ребятами». И мне приходилось обращаться к соседке. Я делала это с неохотой, потому что всякий раз ждала подвоха: вместо того, чтобы расстегнуть мне пуговицы, она быстро и ловко все перепутывала и застегивала их наперекосяк. Потом, ехидно улыбаясь, как ни в чем не бывало ложилась в свою постель, а я получала замечание от воспитателя, что долго копаюсь. Хитрый, насмешливый глаз соседки смотрел на меня из-под одеяла. Это происходило довольно часто. Мне было очень обидно. Я задавалась вопросом: почему девочка так со мной поступает? Я могла согласиться, что ребятам из группы неинтересно со мной играть, потому что я еще маленькая, но зачем унижать и издеваться? Ответа я не находила и продолжала терпеливо сносить обиду, никому не жалуясь. Иногда воспитательница все же приходила мне на помощь, когда видела, как я неестественно изворачиваюсь, пытаясь самостоятельно расстегнуть на спине пуговицы. Она удивленно восклицала: «Почему у тебя так неправильно всё застегнуто? Кто это сделал?»
При этих словах Голубой бант замирала. Я молчала и думала: как же быть дальше.
Устроившись поудобней в постели, я складывала ладошки под щеку, поворачивалась на правый бок, как требовалось, и закрывала глаза. Я старалась поскорее уснуть, чтобы быстрее проснуться. После тихого часа время летит быстро, и вскоре придет за мной мама. Скорей бы!
Мое пребывание в детском саду становилось невыносимым. Мало того, что, находясь среди детей, я чувствовала себя очень одинокой, так еще эти каждодневные испытания с застегиванием и расстегиванием лифчика. Я горько вздыхала и жалела себя. Моему терпению пришел конец, я искала выход и, наконец, нашла.
Я обратилась к маме с просьбой сшить мне лифчик с застежкой спереди. Она очень удивилась и попросила разъяснений:
- С чего это вдруг ты так захотела?
- С застежкой спереди удобней. Я сама могла бы одеваться и раздеваться без посторонней помощи на тихом часе, – пояснила я.
- А девочек попросить не можешь, чтобы они тебе помогли? – насторожилась мама, заподозрив что-то неладное. Она внимательно на меня посмотрела. Я смутилась от ее взгляда, хотела беззаботно ответить: «А зачем просить, если можно самой сделать?», но промолчала.
Не знаю, догадалась ли о чем-то мама, но вскоре она сшила мне такой лифчик.
Когда я сама, ни к кому не обращаясь, подготовилась ко сну, то увидела удивленный и раздосадованный взгляд моей соседки.
Я была удовлетворена. Вот так! Я гордо и независимо водрузила свои вещи на стул и с видом победителя легла в кровать.
Кстати, потом по моему примеру многим ребятам сшили лифчики с застежкой спереди! Это было очень удобно, и родители это оценили.
Я поняла, что безвыходных ситуаций не бывает. И надо стараться быть независимой, чтобы лишний раз не обращаться за посторонней помощью.
6. Иногда надо отстать, чтобы стать первой.
То, что из любой ситуации можно найти выход, подтвердило еще одно мое открытие. По утрам в группе проводилась зарядка. Нас выстраивали по росту, и я, конечно же, стояла последней, испытывая прямо физическую боль оттого, что я меньше всех. «Мелюзга!» - недаром меня так звали.
Марина Владимировна брала бубен и четко отбивала ритм: «Раз-два-три-четыре!». Под музыку и удары бубна мы ходили друг за другом по периметру комнаты, выполняя несложные упражнения. Я не всегда поспевала за детьми, шаг у меня был короче, а когда круг смыкался, то я тормозила движение верзилам, которые, получалось, шли за мной. Показывая свое неудовольствие, они подгоняли меня обидными окриками и толкали в спину, стремясь обогнать или вовсе вытеснить из круга. Но не тут-то было!
Во-первых, им сразу же делала замечание воспитательница, а во-вторых, я кое о чем смекнула и нарочно стала отставать от шествующей передо мной девочки, чтобы разрыв становился значительным. В этой ситуации, как ни крути, я, отставая, становилась первой. Это было моим преимуществом!
С каким гордым видом я шагала во главе вереницы ребят, приводя тем самым в бешенство высокорослых мальчишек, которые по праву должны были идти первыми. Я тешила свое самолюбие фантазией, что я здесь старшая и всех веду за собой. Моя уязвленная гордость была удовлетворена. Я радовалась своей маленькой победе и не собиралась уступать завоеванных позиций, даже когда мне делала замечание воспитательница: «Надя, ты отстала! Догоняй!» Да, я была не так проста, как казалось!
Особенно мне нравился этап зарядки, когда начинались перестроения. Мы выходили вереницей на середину зала, а потом распадались на две колонны: одни шли направо, другие - налево. Я с независимым видом возглавляла процессию. Воспитательница, возможно, догадывалась о моих тайных амбициях, но делала вид, что ничего особого не замечает, а иногда даже давала мне в руки бубен, тем самым одобряя мое поведение и подтверждая, что я возглавляю строй по праву. Отбивать ритм в бубен считалось большой привилегией, которая давалась только шедшему первым, поэтому обладание бубном как бы подтверждало законность моих действий. Я четко отбивала ритм с молчаливого согласия Марины Владимировны и тем самым приводила в негодование следовавшего за мной рослого мальчишку.
Я была маленькой, но удаленькой!
Я сделала вывод, что иногда можно схитрить, прикинуться простачком, чтобы потом выиграть.
7. Горка.
В детском саду было всего две группы: старшая и младшая, и во дворе каждой группе был отведен свой оборудованный для прогулок участок с домиком, лавочками, турником, горкой, песочницей.
Большой популярностью у ребят пользовалась деревянная горка, на которую можно было взобраться по ступенькам, а потом лихо съехать вниз по гладкой деревянной поверхности. Детвора набирала в ладошки немного песка и перед тем, как скатиться с горки, посыпала им поверхность, чтобы лучше скользить. Как только нас выводили на прогулку, мальчишки с криками и гиканьем наперегонки бежали к горке, толкая друг друга, чтобы взобраться на нее первыми. Самые смелые лихо съезжали вниз стоя, балансируя для равновесия руками. Из-за отсутствия порядка ребята мешали друг другу: скатывались то на спине, то на пузе, то вниз головой, а то и кувырком.
Девочкам тоже нравилось кататься. Они ехали осторожно, в основном на корточках, присаживаясь у верхнего края горки и придерживаясь руками за перила. Мальчишки бесцеремонно отталкивали девочек, лезли целой толпой, не желая никому уступать дорогу, и устраивали кучу-малу. Некоторые забирались на горку вопреки всяким правилам по скользкой наклонной поверхности, вместо того, чтобы спокойно взойти наверх по ступенькам, как положено. Нередко кто-то сильно расшибался и плакал, жаловался на обидчика воспитательнице, и она ненадолго восстанавливала порядок. Бывало, что поездка с горки заканчивалась разбитой коленкой или расквашенным носом. Тогда Марина Владимировна строго запрещала всем даже близко подходить к горке, но на следующей прогулке все забывалось и начиналось сначала.
Я просто мечтала хоть когда-нибудь проехать по глянцевой поверхности доски, отполированной ребячьими подошвами. Я так завидовала этим балованным мальчишкам, смело летящим вниз с горы! Я стала думать, как же мне осуществить свою мечту: ведь забраться наверх вместе с несносными пацанами, которые обязательно будут толкать тебя и спихивать вниз, стараясь съехать первыми, а, что еще хуже – вместе с тобой, мне не представлялось возможным. Так недолго упасть и пораниться. Такой вариант меня не устраивал.
И у меня созрел план. Я решила, во что бы то ни стало быстро одеться и выйти на прогулку первой. Сложность состояла в том, чтобы подгадать, когда будет одета основная масса детей и воспитательница даст разрешение выходить на улицу, иначе приходилось слишком долго ждать одетой в жарком помещении.
Раз за разом я пыталась осуществить задуманное, но меня непременно кто-то обгонял уже у двери или по дороге к моей мечте. Но вот однажды, когда уже большинство детей оделись, я выскользнула за дверь, не дожидаясь разрешения воспитателя. За спиной раздался голос доносчика: «Марина Владимировна, а Надя без разрешения вышла на улицу!»
- Можно мы тоже пойдем? – наперебой загалдели ребята, и, не дожидаясь ответа, рванули на улицу. За моей спиной раздался детский топот.
Я быстро преодолела расстояние от двери до заветной горки, успела зачерпнуть ладошкой песок и взбежала по ступенькам. От волнения у меня стучало в висках. Я впервые посмотрела сверху вниз на гладь доски, высыпала из ладошки песок и, присев на корточки, приготовилась к спуску. Вот он – этот чудесный миг! Он настал!
Но тут мои преследователи достигли ступенек. Обернувшись, я увидела, что мальчишки стремительно взлетают вверх по лестнице, и на мгновение замешкалась. И они оказались со мной рядом. Бесцеремонно отпихнув меня в сторону, пацаны скопом покатились вниз, увлекая меня за собой. Не желая съезжать в беспорядочной куче, я крепко ухватилась за перила и, изловчившись, отползла от края горки. Расстроенная своей неудачей, я с понурой головой спустилась вниз по ступенькам. Я была в отчаянии.
Я не прокатилась с горки! Я не осуществила свою мечту! У меня была возможность отпустить руки и поехать вниз, не оборачиваясь на мальчишек, но я растерялась. Я обернулась и потеряла время. Я была слишком осторожна.
Я оправдывала себя, что слишком разумна и осторожна и не из тех, кто подвергает себя опасности, но все равно было грустно. А может быть, я просто трусиха?
Когда мама пришла за мной, я спросила ее: «Почему мальчишки такие невоспитанные?» И рассказала историю с горкой.
- Надо воспитательнице стать рядом с горкой и установить порядок, чтобы все по очереди съезжали. Она же взрослая, должна понимать, что всем хочется кататься, но скопом съезжать неправильно! – рассуждала я.
- Да, это, конечно, странно, что Марина Владимировна не навела порядок, - согласилась мама. – Надо ей сказать.
- Нет! Что ты! Не надо! – запротестовала я.
- Ну, хорошо, не буду! – пообещала мама, видя, как я разволновалась.
Как-то раз мама забрала меня из садика после обеда. Мы шли мимо нашей территории для прогулок. Без детей она казалась пустой и унылой.
Видно, вспомнив о нашем разговоре, мама предложила: «Ну, как? Прокатишься с горки, пока никого нет?» – и заговорчески подмигнула.
Я остановилась, внимательно посмотрела на горку и сказала:
- Нет, что-то не хочется!
И пошла прочь.
8. Музыкальные занятия.
Я очень любила музыкальные занятия. С Ольгой Кузьминичной мы разучивали песни. Многие ребята на занятиях баловались, вели себя плохо, и мне было жаль учительницу по музыке: из-за них она вынуждена была прекращать урок и усмирять шалунов. Но часто на занятиях присутствовала Марина Владимировна и следила за поведением. В группе на всякий случай стоял «позорный стул», на который усаживали особых озорников. У меня мурашки бегали по коже всякий раз, когда воспитательница обводила строгим взглядом всю нашу группу, сидящую на стульчиках, и, понижая голос, произносила: «Кто у меня сегодня садится на «позорный стул?», хотя меня это совсем не касалось, я вела себя примерно. Но на наших пацанов это наказание не оказывало никакого действия. Из-за плохой дисциплины мы часто отвлекались от урока, и, пока нарушителям читали нотации, я представляла себя выступающей на сцене в красивом платье перед полным зрительным залом. Я запевала песню, и хор моей старшей группы мне подпевал, а Голубой бант с завистью смотрела на меня из первой линейки хора.
Особенно мне нравилась песня об отважном барабанщике, которую мы во всю мощь своих легких пели на прогулке:
«Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
В атаку он шел впереди
С веселым другом барабаном,
С огнем большеви-и-истским в груди!»
Домашним я часто демонстрировала, разученные на занятиях танцы и песни.
Однажды, придя из садика, я весь вечер распевала песню про барабанщика, и мама мне сделала замечание:
- Доченька, ты заучила слова неправильно. Надо петь: «Однажды ночью на привале он песню веселую пел». Ты специально поешь неправильно?
- Нет, мамочка, нас так учили на занятии. Нас каждого поодиночке просили спеть, чтобы проверить слова. Я спела правильно. Меня воспитательница похвалила!
- Ну, тогда спой еще раз этот куплет, – попросила мама.
- Однажды ночью наплевали он песню веселую пел, но пулей вражеской сраженный допеть до конца-а не успел… - запела я с серьезным видом.
- Вот видишь? - перебила меня мама. – Ты поешь неправильно. Надо петь «на привале», а не наплевали.
- Нет, это ты неправильно говоришь! Нас же учат! Ты не знаешь этой песни! Ольга Кузьминична поет так! – сердилась я, настаивая на своем.
В разговор вмешался папа:
- Лапушка, мама права. Давай я тебе объясню, – он посадил меня к себе на колени. – Понимаешь, отряд вел бой, солдаты устали и остановились отдохнуть. Развели костер, разложили одежду сушить, стали варить похлебку. В солдатской походной жизни это называется привалом. Вот и в песне поется, что, когда они расположились отдохнуть на привале, барабанщик пел песню. Понятно?
Я упрямилась:
- И нет, и совсем не так! Мы поем «однажды ночью наплевали»! Все так поют, и воспитательница! У вас такая песня, а у нас такая! Вы не ходите в мой детсад и не знаете, как правильно!
Авторитет воспитательницы был для меня непоколебимым.
- Не вредничай, а слушай, когда тебе говорят старшие, - начинал сердиться папа. – Вдумайся в смысл слов. Барабанщика пуля сразила, а ты – «наплевали»!
- Да, наплевали! Взрослые часто плюют, и даже мальчишки из нашей группы плюют, – не уступала я.
- Ну, и что же в этом хорошего? Да разве в такой серьезной песне может быть такое нехорошее слово?
От этого довода моя убежденность несколько пошатнулась, но я, не показывая виду, продолжала спорить и еще громче петь песню так, как считала нужным.
- Ладно, оставь ее, - сказала мама. – Прекратите спор. Вот она пойдет завтра в садик и спросит у воспитательницы, как надо петь. И сама убедится, что неправа. У-у-у! Фома неверующий! – она попыталась ухватить меня за нос.
Слова родителей зародили во мне сомнение, и я с нетерпением ждала очередного музыкального занятия.
Постеснявшись сразу подойти к Ольге Кузьминичне с вопросом, я старалась прислушаться, какое слово произносят дети. Но в хоровом пении было трудно что-либо разобрать.
В перерыве я попросила учительницу послушать, как я пою, в надежде, что она меня поправит, если я произнесу неправильно слова. Я затянула песню и пропела все куплеты до конца. У меня отлегло от сердца: «Я же знала, что верно пою, а они еще спорят!». На радостях я решила поделиться своими мыслями с Ольгой Кузьминичной.
- А папа с мамой говорили, что я пою неправильно «Однажды ночью наплевали…», поправляли, что надо петь «на привале». А я их не послушала, потому что вы нас так учили!
- Наденька, что ты! Надо петь «на привале», и никак иначе! – и она пропела мне этот куплет.
Я обомлела. Как же так?!
- Но я же вам пела, вы сказали правильно!
- Так вы же не все буквы выговариваете, я и не придала этому значения, – Ольга Кузьминична виновато улыбнулась.
Справедливость восторжествовала, а я и мое твердое убеждение в своей правоте потерпели крах в споре с родителями.
Я сделала для себя вывод, что прежде чем спорить с кем-то, надо убедиться в своей правоте.
Когда я пришла домой, папа спросил:
- Узнала, какие слова в песне про барабанщика?
- Да, - тихо промямлила я. Признавать свое поражение мне не хотелось.
- Ну, и что? Кто оказался прав? – настаивал на продолжении разговора папа.
- А-а-а… - я махнула рукой и убежала в другую комнату, уходя от вопроса.
- Э-э-э, милочка! Жидкая ты на расплату, – пожурил меня папа. – Надо уметь признавать свои ошибки!
Я отмахнулась. Мне было стыдно.
- Ладно, оставь ее! Она умная девочка и все сама поняла, правда? – заступилась за меня мама.
Я сделала вид, что не слышу.
9. В центре внимания
Справедливости ради надо сказать, что не все дни в детском саду были так уж плохи. Мне очень нравились занятия танцами, но на них никто из мальчишек не хотел становиться в пару со мной. Только по строгому приказанию воспитательницы партнёр подчинялся, но брать меня за руку категорически отказывался. Я и не переживала. Больно надо! Мне самой не хотелось трогать липкую руку с обгрызенными ногтями. Я любила танцевать и с удовольствием предавалась этому занятию и без мальчишек.
Однажды на новогоднем утреннике, где я была снежинкой, мы кружились в хороводе. Сначала мне, как самой маленькой, не хотели давать никакой роли. Это было очень обидно, дома я долго плакала и сокрушалась по этому поводу. Но после неожиданного визита в сад моего папы, меня всё же назначили снежинкой при условии, что я запомню все движения в танце и ничего не перепутаю. Я обещала. Мама сшила мне костюм из марли, которую накрахмалила до такой степени, что несколько слоёв юбки стояли, как на пачке балерины. Сверху наклеили блестки, и костюм на свету сверкал и искрился. На утреннике я так старательно кружилась, как учили на репетициях, что перестаралась. Голова пошла кругом, меня унесло в сторону, и я налетела на зрителей. Чьи-то руки меня поддержали, и я поспешила вернуться в хоровод. Но снежинки быстро двигались, и я никак не могла сообразить, где должна встать. Мои попытки вклиниться не на своё место решительно пресекались недовольными девчонками. Они шипели на меня, страшно тараща глаза, но старались делать это незаметно, не выходя из образа. Чтобы никому не мешать и не нарушать рисунка танца, я ловко впорхнула в середину круга и стала проделывать движения по своему усмотрению: кружиться на цыпочках, подняв над головой полукругом руки, подпрыгивать на одной ноге то влево, то вправо. Звуки вальса захватили меня полностью. Я парила в небесах от счастья, не замечая гневных взглядов сестёр-снежинок. Когда музыка стихла, зал взорвался громом аплодисментов. Слышалась похвала в мой адрес. Я оказалась в центре внимания! И мне это понравилось!
10. Праздник мам.
Наладить с детьми отношения у меня не получалось, они по-прежнему сторонились меня, а я и не лезла к ним, просто старалась выжить в этих некомфортных условиях и мне удалось выработать свою линию поведения. Я была внутри коллектива, но сама по себе и находила удовольствие в занятиях, на которых мы то рисовали, то клеили, то делали поделки из пластилина. Я с удовольствием вырезала фигурки из цветной бумаги по шаблону, который раскладывали нам на столах, а затем приклеивала на плотный альбомный лист, как учила воспитательница. Вырезала я медленно, но ровно, за линии старалась не выходить, а вот аккуратно клеить не получалось. Из-под края аппликации обязательно выкатывался пузырек клея и размазывался по листу, оставляя желтый след, из-за которого работа выглядела неряшливой. Я пальцем растирала пятно, но становилось только хуже.
На этих занятиях можно было подозвать воспитательницу. Она подходила, помогала, давала советы, что-то поправляла в работе и, конечно же, похваливала, стараясь поддержать наше старание.
Со всех сторон неслось:
- Марина Владимировна! Посмотрите, как я сделал!
- А ко мне подойдите! У меня получается?
- Да, хорошо… Молодец! Не торопись! – говорила она, останавливаясь около каждого столика и просматривая работы. – Поправь вот здесь. А тебе надо больше стараться. Не расстраивайся, у тебя все получится. Ай, молодец! Как хорошо получилось! Посмотрите, ребята! – при этих словах она брала чью-то работу и поднимала вверх, показывая всей группе.
Ах, как я мечтала, чтобы однажды мой листок в ее руке взметнулся высоко вверх в качестве примера!
Но пока я боролась с желтыми пятнами от клея и пыталась понять, почему не получается. Если взять большее количество клея, он вылезает за края аппликации, а если меньшее, то края не приклеиваются и загибаются. Вот проблема!
Еще у нас были уроки рисования. Дома я часто раскрашивала занимательные картинки, мне родители покупали много раскрасок. Я старалась не выходить карандашом за линии и раскрашивать в одном направлении, чтобы получалось ровно и красиво. Еще я применяла один способ, показанный мне моим старшим братом: я брала маленький кусочек бумаги, сминала и аккуратно растирала им раскрашенное место, чтобы цвет ложился равномерно без штриховых линий. При этом надо было изловчиться, чтобы цвет не выходил за пределы контура рисунка, тогда картинка получалась похожей на иллюстрацию в книжке. Папа подарил мне копировальную бумагу, и я переводила в альбом наиболее понравившиеся картинки из книжек, а потом их раскрашивала. Мама говорила, что у меня хорошо получается. В общем, рисование доставляло мне большое удовольствие.
В садике полным ходом шла подготовка к 8 Марта. И вот на одном занятии Марина Владимировна сказала:
- Сегодня, ребята, вы будете готовить подарок маме к Международному женскому Дню 8 Марта. В нашей группе будет праздник, и каждый из вас подарит маме открытку, созданную своими руками! Вы будете делать работу с аппликацией и дорисовывать ее карандашами.
Ах, как это было интересно! По образцу я вырезала из разноцветной бумаги вазочку, листочки и головки тюльпанов. Чтобы мы знали, куда их клеить, на листке уже было отмечено карандашом место для вазы и проведены линии, которые нужно было превратить в стебельки и приклеить к ним головки цветов. Я старалась изо всех сил, чтобы мой подарок для мамы получился красивым.
Когда я справилась с тюльпанами в вазе, аккуратно приклеила зеленые листочки к нарисованным стебелькам, Марина Владимировна сказала, что еще надо дорисовать веточки мимозы, чтобы букет получился пышным. На столе у нее стояла веточка мимозы, и она пронесла ее по рядам, чтобы все внимательно рассмотрели. Сразу запахло весной. Ах, какая нежная и пушистая была мимоза, с яркими желтыми помпончиками, как на моей шапочке из кроличьего меха. Я старательно выводила желтенькие жирные мохнатые точки между тюльпанами и нежные зеленые веточки. Рисунок получился ярким, весенним. Марина Владимировна похвалила меня и показала всей группе мою работу. Я дождалась того исключительного момента, когда мой листок взметнулся вверх в ее руке! И все дети, которые меня ни во что не ставили, считали маленькой, пренебрегали моей дружбой, внимательно смотрели на мою работу и одобрительно перешептывались. Я была очень горда собой.
Я сделала вывод: не все дается легко, но если не сдаваться, то все получится и результат тебя порадует.
11. Сюрприз для мамы
В садике полным ходом шла подготовка к 8 Марта. В один из дней нам наказали прийти нарядно одетыми и красиво причёсанными, потому что нас будут фотографировать. Это был сюрприз для мам. Фотограф долго готовился к съёмке, расставляя свои приборы, штативы, лампы. Нас усадили на стулья и вызывали по очереди, потом ставили спиной к большому белому экрану, а в руки давали красивый круглый торт на подносе с кружевной салфеткой. Фотограф колдовал над своим аппаратом, потом зажигался яркий свет:
– Смотри сюда, дружок! Сейчас вылетит птичка! Улыбнись! – говорил он каждому. – Вот так! Хорошо!
Или:
– Ещё разок! Хо-ро-шо! Смотреть сюда! …. Следующий!
Я с волнением ожидала своей очереди. Наконец пригласили меня. Я вытянула вперёд руки, на которые мне поставили поднос с тортом. О, ужас! Торт оказался слишком тяжёлым! Я еле-еле удерживала его, а ещё нужно было улыбаться! Это было непросто! Да и процесс съёмки не был таким быстрым и занимательным, каким виделся со стороны.
– Наденька, улыбнись! Что ты такая кислая? – решила приободрить меня воспитательница.
Но мне было не до улыбок. Чувствуя, что с каждой минутой поднос с тортом наклоняется всё ниже и ниже, я изо всех сил напрягла руки, закусив от усердия губу, и втянула голову в плечи. Глаза мои от напряжения чуть ли не вываливались из орбит, да ещё очень некстати зачесался кончик носа. Почесать его не было никакой возможности. Я поморщилась, но это не помогло. Тогда я попыталась дотянуться до носа языком, но ничего не вышло. К тому же ещё стал чесаться левый глаз. Я принялась усиленно моргать, потом жмуриться, чтобы хоть как-то справиться с зудом. Фотограф и воспитательница в изумлении взирали на мои гримасы. «Хоть бы не уронить торт», – твердила я про себя, понимая, что он в любой момент может вывалиться из моих рук на глазах у всех. Такого позора я бы не пережила! «Мелюзга! – заключили бы все. – Чего от неё ждать!». Я крепилась из последних сил.
– Не шевелись! Внимание! Снимаю! – воскликнул фотограф.
Я на мгновение застыла и одновременно почувствовала, что руки предательски слабеют и вот-вот обмякнут, но тут фотограф сказал: «Готово. Следующий!». И меня освободили. Я вздохнула с облегчением. Всё обошлось! И нос почему-то перестал чесаться. Я поняла, что не всё даётся легко, но никогда не надо сдаваться.
На утренник, посвященный женскому дню, к которому мы так долго и серьезно готовились, пришло много родителей. Их усадили на наши маленькие стульчики. Это оказалось очень смешно: некоторые родители коленками упирались в свой подбородок, а кое-кто беспрестанно ерзал, пытаясь найти удобную позу.
Начался концерт. Мы пели, читали стихи, разыгрывали сценки, исполняли танцы, в общем, показывали всё, чему научились. В самом конце утренника воспитательница раздала нам открытки, которые мы сделали своими руками, и фотографии с тортом, после чего вся детвора с шумом ринулась вручать подарки мамам.
Я гордо вручила маме свою картинку и фотокарточку, с которой смотрела девочка с выпученными глазами и закушенной губой,. Мама недоумённо на меня посмотрела.
– Это сюрприз для тебя! – сконфуженно пролепетала я и потёрла кончик носа.
Мама похвалила меня за аппликацию, а фотография до сих пор красуется в рамке: странная маленькая девочка с торчащими по бокам двумя косичками, украшенными огромными белыми бантами держит в руках торт.
12. Новые игрушки.
В один прекрасный день я пришла в детский сад и почувствовала какое-то оживление в группе. Дети что-то обсуждали, перешептывались, а взрослые загадочно улыбались. Интересно, что же здесь произошло? К кому подойти с вопросом? Меня по-прежнему ребята не жаловали. Конечно, иногда меня принимали в игру, но на каких-то второстепенных ролях, как маленькую и ни на что не годную. Интуитивно я сторонилась детей, ожидая от них обидной выходки или подвоха. Если я задавала вопрос, то мне непременно отвечали неправильно, даже если враньё было очевидным. Надо мною пытались верховодить, но я по-своему отстаивала свою независимость.
Так вот, в тот день явно что-то было не так, как всегда. Взрослые бегали туда-сюда по коридору, без конца выглядывали в окно, дети возбужденно галдели, не слушались. Наконец, Марина Владимировна усадила всех на стулья и сказала:
- Ребята, нам сегодня должны привезти новые игрушки. Сейчас сообщили, что машина придет после обеда. Я прошу вас успокоиться и набраться терпения. Как всегда мы пойдем с вами гулять, пообедаем, поспим, а потом будем получать новые игрушки и расставлять их по полкам. Понятно?
Все дружно закричали: «Понятно!»
После полдника мы расселись на расставленных в ряд стульях. Нам строго-настрого наказали не шуметь и не вставать с мест, чтобы не мешать заносить игрушки.
- Сели прямо, рот закрыли на замок, а ключик выбросили! – приказала воспитательница. - Положили руки на колени и тихо сидим. Кто не станет слушаться, к новым игрушками допущен не будет! Со стульев не встаем, к игрушкам не подходим, пока я не разрешу! Понятно? Встанете только тогда, когда я разрешу! - Марина Владимировна умела быть строгой.
Дети притихли. Кое-кто тихо перешептывался с соседом. Мы во все глаза следили, как незнакомые дяди вносили коробки, а воспитатели и нянечки их распаковывали и извлекали оттуда детское богатство. Я уже представляла, с какой игрушкой мне хотелось бы поиграть. Периодически Марина Владимировна поясняла:
- Вот теперь у нас есть железная дорога! … Смотрите, ребята, какой большой самосвал!
Неслось: «Ух, ты!»
- А вот посмотрите: это набор для врача, будете кукол лечить! А вот кегли! И кубики!
Процесс расстановки игрушек затягивался, и ребята начали ерзать на стульях. Кое-кто умудрился незаметно встать со стула и подбежать поближе, чтобы лучше рассмотреть очередную игрушку, извлекаемую из коробки. Особо нетерпеливых останавливал строгий взгляд воспитателя, призывающий к порядку.
Наконец игрушки были расставлены по местам. Надо было только убрать пустые коробки и упаковочную бумагу. Свернув мусор в рулоны, взрослые вынесли его из комнаты и закрыли за собой дверь. Что тут началось! Дети с криками наперегонки кинулись к полкам. Игрушки расхватали с завидной быстротой. Никто не спорил, игр хватало на любой вкус. Мальчишки наперебой восхищались большим самосвалом и уже пытались залезть в кузов и прокатиться. Девчонки кинулись причесывать волосы кукол игрушечными расческами. Другие на новеньких маленьких печках готовили еду в прелестной маленькой посуде. Оглядевшись, я увидела, что только одна я продолжаю сидеть на стуле.
«Почему все вскочили? Марина Владимировна сказала не вставать с мест и не брать игрушки без ее разрешения! Какие непослушные дети! – возмущалась я про себя. – Вот придет воспитательница, она им задаст!»
В это время в комнату зашла Марина Владимировна. Она посмотрела на играющих детей и, ничего не сказав, занялась своими делами. Периодически она отрывала голову от своих записей, которые делала в тетрадке, и говорила: «Осторожно! Не поломайте новые игрушки. Обращайтесь с ними бережно!».
Время подходило к вечеру, и постепенно детей стали забирать домой. А я все сидела и сидела на своем стуле.
Наконец воспитательница обратила на меня внимание:
- Надя, а почему ты не играешь? Ты не заболела? И она пощупала мой лоб.
- Нет, – ответила я.
- А почему ты сидишь? Не играешь с игрушками?
- Потому что вы сами сказали не вставать без вашего разрешения. И не брать игрушки… – ответила я, испытывая справедливое возмущение по поводу непослушания ребят и разочарование от реакции воспитателя на их поведение. - А дети сами побежали…
Я была удивлена, что воспитательница даже не сделала замечаний ребятам, что они ее ослушались, а мою исполнительность вовсе не заметила.
Марина Владимировна пришла в замешательство.
- Да? Разве я не сказала, что уже можно вставать и брать игрушки? – она растерянно улыбнулась.
– Нет.
- И ты все это время сидела на стуле?
- Да.
Она с сожалением посмотрела на меня, хотя я не нуждалась в сочувствии, а была спокойна и даже гордилась собой, что умею быть послушной и не нарушаю дисциплину.
- Ну, иди, играй, а то скоро мама за тобой придет.
Я встала со стула и подбежала к стеллажу. Но самые красивые и интересные игрушки на тот момент уже были разобраны.
Из этого я сделала вывод, что не надо быть уж слишком послушной и считать себя умнее других. Необходимо проявлять сообразительность и действовать по обстановке. Вот так-то, голубушка!
Когда я поделилась этой историей с родителями, они внимательно выслушали меня, соглашаясь со всеми моими доводами и рассуждениями, а потом, обсуждая эту тему, незаметно подвели меня к мысли, что чересчур в любом деле плохо. «Не зевай, Хомка, на то и ярмарка», - любил повторять папа.
13. Бедная я, бедная…
И все же я должна признаться, что очень не любила ходить в сад. Каждое утро я собиралась, как на казнь. Я капризничала, придумывала всякие отговорки, забивалась в угол за буфет, пряталась под кровать, изводя себя и домашних своими слезами. Меня увещевали, старались заинтересовать, задабривали всякими обещаниями, но ничего не помогало. Я стояла на своем: «Не хочу туда ходить! Заберите мою наволочку!». Но меня снова и снова вели в нелюбимый сад. Родители переживали, а дедушка ворчал: «Когда прекратятся эти издевательства над ребенком?» Но предложить ничего не мог. Правда иногда мама не выдерживала моего натиска и сдавалась. Меня оставляли дома, обещая, что больше в сад я не пойду, но потом начиналось все сначала.
Однако чаще всего мама была непреклонна: взрослые ходят на работу, а дети – в детский сад. Она решительно брала меня за руку и вела к зеленым воротам. Ах, как хотелось мне, чтобы однажды они были заперты, и я вернулась домой! Но скрипучая калитка открывалась, и я оказывалась по другую сторону от мамы, от дома, от моей домашней жизни.
Я требовала забрать мою цветную наволочку из группы, потому что считала, что, пока она находится в детском саду, я обязана туда ходить. Когда со мной не было никакого сладу, и мама, отчаявшись меня успокоить и уговорить, от безысходности шла на хитрость: соглашалась пойти забрать вместе со мной наволочку, а потом заводила меня на территорию сада и оставляла там. Я оказывалась в ловушке. Поскольку такая ситуация повторялась, то я уже при подходе к зеленым воротам была настороже.
- Ну, потерпи, милая. Сегодня я никак не могу быть с тобой… Пойми, – уговаривала мама, подталкивая меня к калитке. Я упиралась, чтобы не перешагнуть заветный порожек ворот, который больно упирался мне в коленки, но когда перешагивала - тут же обмякала. Один шаг – и я попадала в плен. Я была похожа на птицу, заточенную в клетке. За птицей хорошо ухаживают, сытно кормят, но не любят. А меня в этом детском саду никто не любил. Это был чужой мир, мне там было очень плохо.
В другой раз, подходя к ненавистной калитке и предчувствуя западню, я цеплялась за мамин подол платья и со всей силой детского отчаяния умоляла не оставлять меня здесь. Я видела, какое страдание вызывают у мамы мои слова, но она старалась меня уговорить:
- Пойми, доченька. Я не могу этого сделать. Дома не с кем тебя оставить. Все заняты, бабушка болеет. Я за ней ухаживаю и еще хожу на работу, готовлю еду, убираю. Потерпи, милая. Ну, что же делать?! Ты уже большая, должна понимать… Приходится порой делать не то, что хочешь, а то, что надо. Жизнь заставляет.
И, взяв меня за руку, помогала перешагнуть ненавистный высокий порожек.
- Ну, беги сама в группу, – говорила мама, прощаясь. – Не расстраивайся, будь умницей. Обещаешь? А то у меня весь день будет неспокойно на сердце.
Я подчинялась.
Стоя в проеме калитки и смотря на удаляющуюся фигуру мамы, я думала, что стоит лишь перешагнуть через этот злополучный запретный порожек, пройти по улице шесть домов, и я попаду домой, но я не могла ослушаться маму. За магической чертой слезы высыхали, и я, опустошенная, обреченно плелась в группу:
- Здравствуйте, Марина Владимировна! Мама меня привела.
- Здравствуй, Надя! Заходи.
Иногда на прогулке я незаметно уходила с территории группы, подходила к воротам и через щелочку выглядывала на улицу: там свобода. Однажды меня за этим занятием застал мальчишка из нашей группы, выбежавший за укатившимся мячом.
- Чего ты тут стоишь? Удрать хочешь? Вот я сейчас пожалуюсь воспитательнице! – пригрозил он.
- А вот и нет. Просто смотрю. Тут рядом мой дом, – ответила я.
- Врешь! Ты что, так близко живешь? Какой номер дома?
Я назвала адрес, который знала наизусть.
- Здорово! Я бы каждый день домой смывался, если бы жил рядом. А ты?
Я пожала плечами.
- А хочешь домой сбегать ненадолго? – он озорно подмигнул.
Глаза мои засветились.
Он посильнее приоткрыл калитку и скомандовал: «Давай! Беги, я никому не скажу».
- Не-е-е, я не пойду.
- Почему? – удивился он.
- Нельзя…
- Ну, мало ли, что нельзя! Давай! - он стал выпихивать меня за ворота, но я сопротивлялась. Металлический порожек больно отпечатался на моих ногах.
- Я не могу без спроса, - пыталась объяснить я.
- Вот, глупая, иди! Я тебе разрешаю! – покровительственным тоном заявил мой спаситель-мучитель.
- Отпусти, не пойду я никуда, - наконец я вырвалась из его цепких рук.
- Боишься что ли, что накажут? – выпучил он на меня глаза.
- Не боюсь! Просто меня мама сюда привела, и я не могу уйти… Нельзя…
- А-а-а! – разочарованно протянул он. – Ну, и дура… - он покрутил пальцем у виска и побежал обратно на территорию группы.
Я закрыла калитку и нехотя побрела за ним.
«Неужели я боюсь? – спрашивала я себя и тут же отвечала, – да, боюсь огорчить маму».
А мне больше всего на свете не хотелось ее расстраивать. Но никто на всем белом свете не знал, как мне тяжело живется в этом постылом детском саду.
Я сделала вывод, что нелегко быть маленькой и подчиняться воле взрослых. Как жаль, что они меня не понимают! Даже мама… Бедная я, бедная!
14. Мамочка.
Моя любовь к маме была безграничной. Мне нравилось в ней всё: и мягкие каштановые волосы, и добрые карие глаза, и выгнутые дугой черные густые брови. Из-за бровей ей в детстве приходилось несладко. Ее учительница начальных классов отказывалась верить, что у девочки могут быть от природы такие черные брови, считала их нарисованными, поэтому частенько по утрам подзывала ее к себе, доставала платок и пыталась стереть краску. Мама становилась пунцовой от стыда, потому что была очень застенчивой. Она и взрослой была очень скромной, стеснительной, что очень мешало ей стать концертирующей пианисткой. Выступая перед публикой, она дрожала как осиновый лист, руки холодели, пальцы не слушались, и волнение не давало ей исполнить произведение с полным чувством, как это бывало дома. Я всегда смотрела завороженно на летающие по клавишам мамины руки, такие родные, теплые, заботливые. Я любила, когда мама пела, лицо ее тогда преображалось и открывалось для меня с какой-то новой стороны. У нее голос был небольшой, но очень приятного тембра. Частые ангины помешали ей заняться всерьёз вокалом, о чем она сокрушалась всю жизнь, но зато в молодости она хорошо танцевала, что позволило ей на долгие годы сохранить хорошую фигуру. Я считала ее очень красивой и завидовала брату, который был на нее похож: те же карие глаза и темные дуги бровей. Про меня все говорили, что я копия папы, но мне это не доставляло удовольствия. Мама успокаивала: «Если дочь похожа на отца, то обязательно будет счастливой». Я недоверчиво фыркала.
Моя привязанность к маме была какой-то патологической. Я чувствовала любое ее настроение, интуитивно понимала ее состояние. Конечно, я очень любила всех домашних, но маму как-то особенно, можно сказать, болезненно сильно.
Однажды мы ждали на остановке автобус, чтобы ехать на свой садовый участок, и когда он подошел, то весь народ с ведрами и тяпками ринулся в проем дверей. Я была очень мала, поэтому папа взял меня на руки и двинулся вместе с толпой штурмовать двери, а маму оттеснили. Когда мы втиснулись в набитый людьми душный салон автобуса, я обнаружила, что мама осталась снаружи. Люди вокруг галдели, толкались, спорили, каждый хотел отвоевать себе место и устроиться поудобнее, и я с ужасом увидела, как закрываются двери, оставляя маму на улице. Мною овладел ужас, что нас разъединили. Мне почудилось, что я никогда больше не увижу маму: сейчас автобус тронется, и я потеряю ее навсегда! Я так испугалась, что закричала во весь голос: «Мама, ма-ма-а-а!!!». Слезы градом покатились из глаз. Я извивалась, как уж, в папиных руках, пытаясь высвободиться, а он, не готовый к такой моей реакции, пытался меня удержать и успокоить: «Наденька, не плачь, мама приедет следующим автобусом! Ничего не произошло, она просто приедет позже». Но я ничего не слышала. Дикий страх бился в висках, заставляя страдать. Рыдала я всё громче и громче. Пассажиры, наконец, устроившись в битком набитом народом салоне, пытались успокоить меня. Некоторые просили водителя остановить автобус, чтобы взять маму. Двери открыли, люди старались потесниться, но места для мамы всё равно не было.
- Наденька, я скоро приеду. Не плачь, – успела только крикнуть она, и
двери снова закрылись. Автобус тронулся, и я заплакала с новой силой. Всем своим существом я ощущала невосполнимое чувство потери, и все время пути я наполняла салон рыданиями.
15. Без названия.
Однажды я почувствовала, что что-то произошло. Внешне все было как всегда, но все же что-то изменилось, что-то тяжелое, серое и угнетающее повисло в воздухе. Мама ходила какая-то потерянная, с красными глазами. Все старались говорить тихо, и в садик меня не повели.
- Что случилось? – спросила я у мамы.
- Ничего, доченька, - ответила она и грустно улыбнулась. Она нежно провела рукой по моей голове, потрепала легонько косичку, спустилась на плечо, потом погладила руку и сжала мою ладошку. – Ничего. Сегодня ты не пойдешь в садик, а отправишься погостить к тете Вале. Она придет за тобой.
Я насторожилась и даже не обрадовалась известию, что не иду в сад.
- Нет, я не хочу к тёте Вале, я буду с тобой, – возразила я, хотя любила бывать в гостях у друзей нашей семьи и играть с их пушистой трехцветной кошкой.
- Нет, милая, нельзя. Ты же всегда с удовольствием гостила у тети Вали, у нее кошка Мисана. Будешь с ней играть, – она заботливо расправила мои косички.
Мисана была очень ласковой кошкой, и я её любила, но в этот момент мне она была безразлична, я чувствовала тревогу и не хотела покидать маму..
– Нет, - настаивала я. – Не хочу! Я буду с тобой.
- Хорошо, – она не стала со мной спорить, у нее не было на это сил. – Мы пойдем к тёте Вале вместе.
Я кивнула, но в душу закралось сомнение. Мама от меня явно что-то скрывала. Мне успели шепнуть какие-то старушки, что бабушка умерла. Всегда найдутся добрые люди, готовые сообщить ребенку то, что родители пытаются скрыть.
- А я за тобой, - обратилась ко мне тётя Валя, входя в комнату. – Мисана тебя уже заждалась.
Вместе с тетей Валей, Юрой, Лёлей, мамой и папой мы вышли на улицу. Когда мы дошли до угла улицы, тётя незаметно махнула рукой маме и тихо сказала: «Иди. Не волнуйся, я справлюсь». Я мгновенно все поняла. Во мне поселился животный страх перед опасностью. Какой – я не осознавала. Но я ни за что не хотела отпускать маму! Я тут же намертво вцепилась в мамино платье и устроила истерику. Слезы катились градом, и даже Лёля не в силах была остановить этот поток. Когда мама нагнулась, чтобы меня поцеловать, я цепко ухватилась за её шею и гирей повисла на ней. Мне казалось, что маме грозит опасность, и только я могу ее защитить, удерживая около себя. Я плакала от неясного чувства тревоги, которое росло во мне с каждой минутой, и своим поведением причиняла маме еще большую боль. Меня просили успокоиться, всячески увещевали, ругали, но все было тщетно. Брыкающуюся и ревущую, меня силой оторвали от мамы и усадили в какую-то машину. Дома у тети Вали я продолжала плакать. Брат пытался меня отвлечь, сажал мне на колени кошку Мисану, задабривал конфетами, звал гулять. Тётя Валя пыталась читать мне сказки, но звук ее голоса тонул в моем рёве. Все усилия были тщетны. Я плакала, не переставая, несколько часов кряду и успокоилась только тогда, когда за мной пришла мама. Я крепко обняла ее, последний раз всхлипнула и обессилившая тут же уснула у нее на руках.
* * *
Мама часто подзывала меня и спрашивала, помню ли я бабушку. Вспоминая ее, она начинала плакать, а следом начинала плакать я.
- Мамочка, пожалуйста, не плачь! – успокаивала я ее, обнимая.
Мне было жалко маму, поэтому я говорила, что не помню бабушку.
- А как вы играли с ней, помнишь? - допытывалась мама.
- Нет…
- Ах, как жалко… Она тебя так любила… Неужели совсем не помнишь?
Конечно, я помнила бабушку и очень её любила, но чтобы мама не плакала, я старалась избегать этой темы и отвечала коротко: «Нет». С позиции своего возраста я считала, что поступаю правильно. Мне не хотелось, чтобы мама расстраивалась. Какая я была глупая! Ведь ей просто хотелось поговорить со мной о своей маме, и ей стало бы легче на душе. Но я была еще слишком мала, чтобы понять это. Я рассуждала по-своему.
Я хотела уберечь маму от волнений.
Через какое-то время мы пошли в детский сад и забрали мою наволочку. Я с радостью распрощалась с прошлой детсадовской жизнью, а вскоре мы переехали на новую квартиру, которую дали папе от его работы.