Письмо
- Ну, ты давай, Сашка, хлебай щи-то, пока горячие!
Два мужика, пятидесяти с небольшим лет сидели за широким обеденным столом, накрытым по-простому. Хлебали обычные деревенские мясные щи из кислой капусты. Разговаривали степенные деревенские разговоры, обсуждали новые цены на хлеб – почему и с чего вдруг, обычный серый стал дороже. Был четырнадцать, а стал целых шестнадцать копеек.
На столе, кроме хлеба, была еще лишь сковорода с дымящейся жареной картошкой, да соль.
Гость – крепкий, коренастый мужик Сашка Петров изредка поглядывал в сторону кухни, где ловко орудуя ухватом, хозяйка отправляла в печь железные листы с ровно уложенными в ряды ватрушками и преснушками, не достанет ли она из шкафа бутылочку с первачем.
Но, видимо сегодня был не тот день, да и хозяин крупный, бородатый, с огромной лысиной мужик, вдруг привстал навстречу отворившейся входной двери избы, в которой появилась пожилая женщина с огромной почтовой сумкой. Обычно она оставляла газеты и письма в прибитом к деревянным воротам ящике, а тут вошла сама.
Из кухни, вытирая руки о тряпку, вышла хозяйка, насторожилась.
-А вот и почтальонка. Уже пенсия? – осведомился Петров.
-Здравствуйте. Нет. Еще рано.
Почтальонка держала в руках простой, маленький, казенный конверт.
- Лыгины? - Спросила она строгим голосом.
-Да, - упавшим голосом ответила хозяйка.
-Да ты что, разве не знашь? – язвительно спросил Сашка Петров.
-Сколь годов уж почту носишь.
Он было хотел рассмеяться, да вовремя заметил красный, треугольный штемпель на конверте и четкую надпись: «Командир части, полевая почта».
Именно так полгода назад принесли его соседу похоронку на сына из армии.
-Вам письмо от командира части, только вы не волнуйтесь раньше времени, надо сначала прочитать, - затараторила женщина, словно оправдываясь.
- Вовка, сынок! – Охнула хозяйка и присев на стоящую рядом скамью, повалилась на нее, запричитала.
- Егоровна, да не убивайся ты, - подбежала к ней, сбросив свою огромную сумку почтальонка.
Она сунула хозяину в руки конверт, словно он жег ей руки, принялась успокаивать теряющую сознание хозяйку.
-Андреич, как же так? – срывающимся голосом спросил Петров, обращаясь к хозяину.
-Не знаю, Сашка. Читай. Я ничего не вижу.
Он словно окаменел и смотрел невидящими глазами куда-то за дверь, куда ушел год назад сын. Его третий сын, названный в честь умершего первого.
- Неужели правда? Не надо было его так называть, - бормотал он.
-Ты что, Андреич! Не могу я это читать! - зарыдал вдруг Петров. Связист Сашка Петров, который и на медведя, и на лося ходил, схватил в охапку одежду и выскочил из избы в сени.
-Да что же вы, как с ума посходили, - вскрикнула работница почты, взяла в руки конверт, быстро оторвала боковину и, вынув тонкий листок, стала вслух читать:
- «Уважаемые, Петр Андреевич и Нина Егоровна!
С удовлетворением сообщаем Вам, что Ваш сын с честью выполняет свой воинский долг, ваш родительский наказ служить Родине так, как обязывает военная присяга!»
Она читала простые, стандартные для такого письма слова с каждой строчкой все громче, увереннее, глядя на притихших родителей, и закончила уже радостно:
-«Вы можете гордиться своим сыном. От всей души желаем Вам хорошего здоровья!»
-Письмо-то благодарственное! Подписались командир и замполит! Радоваться надо!
Она ушла разносить почту дальше по улице, оставив опешивших от странного письма родителей солдата на попечении вошедшего друга Петрова.
-Сашка, что это за письмо?- все еще ничего не понимая, спросил хозяин.
- Да жив он, Вовка. Жив! Видишь, подполковник Ткачук пишет, что высоко он несет честь и достоинство советского гражданина за рубежом любимой Родины!
Сашка торжествовал.
-А я и говорю, Андреич! За такого солдата можно и плеснуть в стаканчик-то!
-Да можно, пожалуй.
-Нин, слышишь, ты это, прекрати плакать-то. Давай-ка коньяк из моей коллекции.
Хозяйка вынула из печи ватрушки, еще всхлипывая, принесла бутылку.
Они снова и снова читали письмо вслух, повторяя отдельные, особо важные, по их мнению строчки. Только ближе к вечеру успокоились, осознав, наконец, что никакой опасности их сыну-солдату не угрожало, и волноваться особо не стоит.
Прибрав во дворе скотину и в доме, родители улеглись спать, и долго еще кряхтел и ворочался отец, а мать плакала в подушку.
Моим добрым, заботливым и удивительно терпеливым родителям посвящается.