Склероз
Эта история, как и многие другие, опубликованные ранее, стала известна мне совершенно случайно, и я, уважаемые мои читатели, не один день ломал голову, рассказывать вам правду о жизни и судьбе Деи Даниловны, либо сохранить ее в тайне. Как видите, решился все-таки рассказать, однако, памятуя статью 23, пункт 1 Конституции Российской Федерации, где пропечатано: «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени», я изменил в предлагаемой вашему вниманию истории все подлинные имена, поменял место действия и опустил некоторые подробности, способные навести кого-нибудь любопытствующего на след реальных моих героев.
Кстати, подобные вступления или отступления, как вы, вероятно, уже подметили, мне приходится делать во многих моих историях, поскольку, прах их забери, «наезжают» частенько на меня чиновники и прочие власть имущие. То им кажется, что выведенный мною отрицательный персонаж похож на горячо любимого и нижайше почитаемого руководителя их жизненно необходимой для блага народа конторы типа «Рога и копыта», то почему-то предъявляют СМИ и мне претензии по поводу того, что во вверенном их заботам учреждении нет восемнадцатиместных палат, а по сему подадим, дескать, в суд на автора в защиту нашей непорочной чести и наследственного достоинства (а я, автор, ни сном, ни духом ничегошеньки об этом конкретном богоугодном заведении не ведаю), то героического полицейского я обидел, то еще чего… Мне, между прочим, еще в моем сопливом детстве прабабушка Татьяна советовала: « - Ежели тебе, сыночка мой нарисованный, что-то кажется, али морок какой ни то в голове заводится - креститься надо!» Короче, ежели, паче чаяния, и тут опять кому-то что-то будет «казаться», отсылаю к совету моей прабабушки. Не в обиду – в сохранение душевного равновесия.
Х Х Х
Дея Даниловна сидела на верхнем порожке лестницы, ведущей к чердачному люку бетонного семнадцатиэтажного дома-монолита, или «башни», как называли свой дом сами жильцы. Стены вдоль лестничного пролета серебрились инеем, из неплотно пригнанного люка на старушку сыпались колючие снежинки, прилипая наглухо к тронутому молью пуховому платку и телогрейке – «плюшке», модной среди передовых доярок и городских продавщиц в послевоенные годы. Но к холоду, промозглости, способной вытянуть из тела всю жизнь до капельки, Дее Даниловне не было никакого дела. Само ее естество успело уже запамятовать наследный ужас перед могильной стынью, а мозг был занят совсем иными проблемами, чем самосохранение. В данный момент, например, она думала о своем имени, в переводе с древнегреческого означающем – «Божественная». Думала, не напрасно, дескать, дадено было ей это имя. И вот Господь уже без малого семьдесят восемь лет держал ее для какой-то надобности на земле.
Соседи и знакомые знали, что у Деи Даниловны застарелый рассеянный склероз и сочувствовали ее единственному сыну Руслану Валерьевичу, человеку немаленькому в городе, помощнику одного известного депутата Госдумы. Люди, которые не близкие, думали, что только из-за больной матери он и не обзавелся семьей, прохолостяковал все свои пятьдесят восемь лет. Много ли они знают, люди-то эти…
Действительно, Дея Даниловна страдала рассеянным склерозом, в частности, провалами памяти, но страдала, так сказать, избирательно. Она не помнила, скажем так, что было вчера, сегодня утром, час назад. Не помнила, завтракала ли, обедала и поскольку участок мозга, ведающий насыщением, давал сбой, частенько по нескольку дней ходила голодная. В сей момент она, хоть убей!, не смогла бы объяснить, как и каким образом оказалась на площадке под чердачным люком и зачем ей это надо?
Но Дея Даниловна прекрасно, до мельчайших подробностей, помнила прошлое, отстоящее на многие и многие десятилетия назад. Вероятно, бог времени Хронос, прародитель всех античных богов, в награду за носимое ею имя дал Дее Даниловне такую замечательную возможность: существовать духовно в идеализируемом всеми нами, человеками, прошлом.
Дея Даниловна закончила историко-архивный институт, работать, однако, по специальности и вообще работать где-либо ей не пришлось не единого дня. Во время выпускных экзаменов ее приметил полковник-фронтовик, красавец, Герой Советского Союза Валерий Валентинович Ребров, командированный с театра военных действий в Москву за новым назначением. Недолго думая, боевой офицер забрал Дею Даниловну замуж и увез на Дальний Восток, где в глухой тайге тайно уже готовилось молниеносное наступление на японских милитаристов. Естественно, работать по специальности в таежных дебрях Дее Даниловне было негде, да и пристало ли молоденькой красавице-женушке командира стрелковой дивизии пачкать ручки какой-либо работой?
В день Победы, 9 мая 1945 года у Ребровых родился Русланчик, а на следующий день полковнику Реброву было присвоено звание генерал-майора, и двадцатичетырехлетняя мама Дея Даниловна стала генеральшей. Ее родители, кондовые тульские оружейники, имели все основания гордиться дочерью и зятем. И они гордились, направо и налево рассказывая всем знакомым о дочкином счастье.
Сглазили! Восьмого августа 1945 года СССР объявил войну Японии и нанес, как принято писать в официальной хронике, сокрушительный удар по японским войскам в Маньчжурии. Через одиннадцать дней, 19 августа, началась массовая сдача японских солдат и офицеров в плен. И в этот же день на марше к Пхеньяну (японское правительство к тому моменту уже пять дней как приняло решение о капитуляции) погиб генерал-майор Ребров.
Дея Даниловна с младенцем Русланчиком на руках вернулась на родину и всю себя без остатка посвятила сыну. Генеральской пенсии за погибшего кормильца хватало на безбедное существование даже в оружейной столице страны – Туле, полуголодной со дня октябрьского переворота семнадцатого года и до бесславного конца коммунистического правления. Денег хватало, чтобы кормиться с московских прилавков. Два раза в месяц, строго день в день, Дея Даниловна моталась в Москву за продуктами, поскольку научно обосновала для себя, что, к примеру, вареная колбаса, смазанная на концах батона подсолнечным маслом, не зеленеет ровно пятнадцать дней. И селедка малосольная, жирная и до умопомрачения вкусная, которую можно было достать исключительно только в Москве, а не там, где ее ловили и готовили, не протухала ровно две недели даже в самое летнее пекло. Именно в Москве Дея Даниловна, между прочим, узнала о существовании знаменитой на весь мир яблочной пастилы Белевского консервного завода. Узнала и не раз откушивала с Русланчиком и своими родителями как это изумительное лакомство, о котором туляки и ведать не ведали, так и Одоевский томатный соус потрясающей вкусноты и приятности, Тульские макароны яичные, которые в Туле днем с огнем было не найти и многое другое, производимое под боком и показушно реализуемое в столице, кроме которой будто и России-то не существовало.
Русланчик рос, практически ни в чём не зная отказа. С октябрятского возраста парнишку тянуло к общественной деятельности и нет, в общем-то, ничего удивительного, что в жизни он пошел по этой линии. Командир «звездочки» (взвод октябрят), председатель совета пионерской дружины школы, секретарь школьной комсомольской организации, пионервожатый, член институтского комитета комсомола – вот жизненные вехи молодого активиста в его цветущие годы. И работу выпускник физфака пединститута выбрал по своему профилю (не педагогическому – общественному). Командовал ОСВОДом (общество спасения на водах), обществом «Знание», руководил обществом борьбы за трезвость, обществом книголюбов, штабом народных дружин и т.д. Организации все эти хоть и были добровольными, но самый главный «доброволец», то бишь, руководитель получал от государства твердую зарплату, отнюдь немалую. Плюс премии, оклады на охрану и поддержание здоровья, командировочные. Набегало, в общем, довольно увесисто – школьному учителю и не снилось!
И с годами любовь к матери угасала, понеже «бронзовеющая» день ото дня натура Руслана Валерьевича помаленьку принялась отторгать образ жизни Деи Даниловны, иждивенки, не приносящей абсолютно никакой конкретной пользы обществу развитого и одуревшего социализма. Ведь сам-то он не винтик какой-нибудь, а самый что ни на есть двигатель, локомотив, так сказать, на магистральной дороге к коммунизму. Дея Даниловна пугалась этих перемен в поведении сына и, помнится, пыталась шутками хоть немножко приспустить его на грешную землю, говорила, посмеиваясь: « - Русланчик! Будь ты попроще, сядь на пол, и люди к тебе потянутся». В ответ получала кривые гримасы, означающие снисходительную руководящую улыбку, но до поры, до времени между матерью и сыном все-таки сохранялся статус-кво. Руслану Валерьевичу, белоручке и, прямо сказать, неудельному размазне в плане быта нужна была домработница. Мать стирала, готовила, прибирала квартиру, делала ремонт, чинила утюги и электропроводку, бегала по рынкам и магазинам, сдувала пылинки со своего ненаглядного Русланчика и только когда в один прекрасный момент осознала, что положила жизнь на чужого человека, отступать и что-либо менять было уже поздно. Руслан Валерьевич превратился в самодостаточного напыщенного индюка. К чему семья, жена, ответственность за эту гипотетическую семью, хлопоты и нервотрепка?
Мать вдруг и сразу начала катастрофически стареть, появились хронические болячки, возникли и закрепились провалы в памяти. Она уже могла забыть, посолила ли суп и вбухать туда раз за разом полную солонку. Могла оставить включенным в ванне свет, что всегда вызывало у прижимистого Руслана Валерьевича ярость. Короче говоря, Дея Даниловна потеряла квалификацию домработницы, и, естественно для крупного общественного деятеля, каким с гордостью и непоколебимо мнил себя Руслан Валерьевич, стала ему не нужна.
Я уже не раз по вашим, уважаемые мои читатели, просьбам, по вашим крикам души прокручивал в своих историях ситуации вроде той, что возникла у Деи Даниловны. Взрослые дети, став самостоятельными и материально независимыми, бросают своих родителей: ничего тут нового нет, а выдумывать усугубляющие факторы, включать авторскую фантазию я не хочу, поскольку, на мой взгляд, любая выдумка, любая попытка понравиться читателю лихо закрученным сюжетом есть действо аморальное, достойное порицания. Жизнь, какие бы попытки мы, писатели, ни предпринимали ради ее украшения, либо очернения, неподвластна изыскам натренированного ума. Она существует по своим законам, данным свыше, и при всей своей привычности, даже банальности, преподносит нам такие сюжеты, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
С Деей Даниловной я познакомился в доме инвалидов и престарелых в одном из самых медвежьих уголков нашей области. Как выяснилось, определили ее туда соседи. Руслан Валерьевич, видимо, посчитал подобные хлопоты недостойными своего «высокого» положения. Он просто по утрам выгонял мать в стужу и зной на улицу, запирал квартиру и уходил выполнять возложенные на него почетные обязанности по разбору нужд малоимущих избирателей своего шефа – депутата Государственной Думы. Им он говорил теплые слова утешения, обещал улучшение и повышение жизненного уровня. В общем, словоблудил. И наивные россияне отдельно взятого региона ему верили, поскольку сам он не был стяжателем, коттеджей и личных автомобилей не имел, на встречи с народом приезжал на трамвайчике, или каком-нибудь раздерганном муниципальном автобусе. Даже маршрутным такси не пользовался, ибо не дешевое это удовольствие, а бесплатно, на халяву, даже помощников депутатов несознательные водилы-частники, куркули и хапуги, возить не собирались.
В беседе со мной Дея Даниловна жалела сына, положившего лучшие годы на алтарь служения обществу. Жалела и оправдывала. Не может, мол, он меня навестить, гостинчика привезти, работа на благо народа отнимает у него до капельки не только трудовое, но и личное время.
У Деи Даниловны рассеянный склероз, но она до сих пор не забывает, что она Мать! И не забудет этого до конца дней своих.