Из жизни «совков»
Мое ранее детство пришлось на эпоху Хрущева, а школьные и университетские годы – в основном на брежневский застой. То есть я выросла в годы, о которых сейчас принято писать как об эпохе рабства и полного нивелирования личности.
Честно говоря, я с большим удивлением читаю это, ибо та реальность, сохранившаяся в моей памяти, сильно диссонирует с подобным определением. Особенно на фоне нынешних социальных конфликтов. На мой взгляд, нынче давление на личность никак не меньше, а может и больше. И количество транслируемого ТВ бреда, тоже ничуть не меньше, только оттенки другие. Как по мне, так еще более отвратительные.
Наверное, дело в семье, но не только. И в обществе не было ощущения рабской атмосферы. Естественно, это лишь мои впечатления, не исключаю, что молодость в значительной степени сглаживала картину. Особых забот у меня в ту пору не было, и какие-то глубинные процессы могли проходить мимо меня, мною не замеченные.
Кому-то, наверное, покажется странным, но я росла свободным человеком. Главной преградой моей свободе были родители, а совсем не система. Впрочем, это совершенно неизбежно и свойственно всем временам и народам, и возразить на это нечего. Как сказано в одном известном мультике: «Если детей не воспитывать (или не наказывать, точно не помню), то из них вырастут настоящие разбойники». То бишь, юных балбесов надо учить уму-разуму.
Тем не менее, атмосфера в семье была довольно демократичная. Я привыкла сама анализировать события, а потом делать самостоятельные выводы. Дома я спорила с родителями на равных, порой до мелких ссор. Конечно, их авторитет имел место, и я, хотя порой ворчала, но подчинялась разным запретам и прочим указаниям. Но авторитет не заменял аргументы в спорах, если до них доходило, и я принимала только убедительные доказательства.
Помню, услышав в младших классах школы историю о Павлике Морозове, я стала на его сторону, защищая всех голодных и немощных, кому он якобы хотел помочь, рассказав о запасах зерна в семье. Мое детское сознание требовало справедливости и гуманизма. Конечно, историю эту нам преподнесли именно в таком виде, что не поддержать его было трудно: якобы его жадный отец хранил явно избыточное для семьи количество хлеба, тогда как рядом люди умирали от голода и безнадежно просили его о помощи. Отец Павлика предстал в виде гада и злодея. Как оно там было на самом деле, я и по сей день не знаю достоверно.
В общем, придя домой из школы, я сцепилась с матерью по этому поводу. Она Павлика осуждала и говорила, что не совсем так было, как нам рассказывали, и их семье тоже грозил голод. И в любом случае – доносить на отца есть большой грех. Не в религиозном смысле грех, наша семья не была верующей, просто по-человечески грех. Спорили мы крепко, если даже сейчас я это хорошо помню. Тогда я так и не согласилась с ней, напичканная школьной пропагандой. Нельзя сказать, что я не любила своих родителей, но они же не были такими гадами, как отец Павлика. Короче, гуманизм превыше всего!
Потом, тем не менее, я все возвращалась мыслями к этой истории и обдумывала ее вновь. И прошло немало лет, прежде чем я отказалась от прежних своих воззрений по этому поводу и, если не приняла полностью точку зрения матери, то, по крайней мере, признала, что методы Павлика дурны сами по себе. И достоверной информации об этой истории не хватает для окончательных выводов.
Мои споры с отцом были еще более политизированы. Нет, конечно, были и другие, всякие бытовые и прочие, но запомнились больше всего именно эти. Росла я под бесконечный треск глушилок по вечерам. Сквозь этот шум отец часто слушал БиБиСи, РадиоСвободу и тому подобное. Объясняя необходимость этого треска, отец говорил, что «наши брешут» по самым разным поводам, а он хочет иметь информацию из разных источников, чтобы составить собственное мнение. Я пыталась докопаться, откуда он знает, что «ихние» не брешут и почему им можно доверять.
Он ссылался на авторитет этих радиостанций, который сложился в мире за долгие годы. Но в школе-то нам говорили, что «наши» хорошие, честные и брехать не могут по определению. И вот в таком раздрае я и пребывала немало лет, до тех пор, пока сама лично не услышала, как «наши брешут», говоря сначала одно, а потом противоположное, именно то, что уже говорили по «голосам».
А «голоса» я тоже понемногу начала слушать, конечно, не столь часто как отец, но все же. Поводом к тому послужило то, что в старших классах мальчишки начали обсуждать разные зарубежные рок-группы, которые тогда были у нас под запретом, и информацию получить было негде. А я слушала их и ничего не понимала, мне это было досадно. И тут я случайно услышала среди треска знаменитые позывные передачи Севы Новгородцева, а потом заводной рок! С тех пор я начала приобщаться как к рок-музыке, так попутно и новости иногда слушать. Не до фанатизма, оба направления увлекали меня лишь слегка. В юности особенно приятно иметь легкий налет эрудиции, чтобы где-нибудь невзначай блеснуть.
Несмотря на ощущение внутренней свободы, которое, в общем-то, мало чем нарушалось, я, конечно, не могла не замечать некоторых перекосов в окружающей реальности. Ну, типа непременного публичного восхваления лидеров КПСС и их мудрой политики при отсутствии всякой критики, а также бесконечных лозунгов «Ленинизм – наше знамя!», «Слава труду!», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи» и т.п. В общем, это все не шибко мешало мне быть свободной. Ну, такой вот мир. И что теперь? Явного насилия в моей реальности не было. Даже всякие обязательные работы типа поездок в колхоз на уборку или выходов на субботники не вызывали сильного протеста, возможно, потому что в молодости все это не в тягость, а, скорее, весело. А уж о демонстрациях на 1 мая и 7 ноября и говорить нечего – это были праздники, веселье и радость. Об идеологии мало кто думал, но садиться за праздничный стол, не побывав на демонстрации, с ее музыкой, толпами праздничного народа и всеобщим весельем, ощущалось неправильным, праздник тогда был как бы неполноценным.
Безусловно, были и другие неприятные стороны того бытия, типа: дефицит всевозможных продуктов и иных товаров в магазинах, невозможность приобрести отдельное жилье, закрытые границы страны и тому подобное. Но я выросла в такой среде, другого не знала и потому страданий по этим поводам не испытывала. В этом даже были некоторые положительные моменты, например, практически все девчонки того времени умели шить и вязать, да и готовить многие умели, что в жизни полезно. А страна у нас была большая, так что в плане путешествий тоже был большой выбор. Я так и не успела посетить все интересные места до того времени, как открыли границы, хотя ездила много.
Почти все, вспоминая то время, пишут о дефиците главного продукта – колбасы. В столице, в Прибалтике и, наверное, каких-то еще местах этого дефицита не было. Из командировок туда все волокли полные сумки этого и прочих продуктов, как для себя, так и для соседей, сослуживцев и прочих знакомых. Такая вот солидарность трудящихся. Отказываться от подобных просьб было не принято, народ бы не понял.
В нашем же городе, как и в большинстве областных центров, постоянно в магазинах был лишь один вид колбасы – очень жирной и потому условно съедобной. А более приличные виды, типа «Докторской» появлялись лишь иногда и обычно сопровождались небольшой очередью. Стоили они около двух рублей за кг при средней зарплате, по моим наблюдениям, где-то в районе 150 рублей.
Однако были еще кооперативные магазины, и там неплохая полукопченая колбаса была всегда, порою даже несколько видов, но в 3-4 раза дороже. Конечно, постоянно ею питаться дороговато, но при необходимости всегда можно было купить.
Молочные продукты в моем сознательном возрасте уже были всегда и довольно разнообразные. Литр разливного молока стоил, если не ошибаюсь, двадцать копеек. Было еще такое замечательное явление как молочницы. Ранним утром дворы между нашими панельными многоэтажками оглашались громким криком: «Мо-ло-о-ко-о!». Где-нибудь в привычном месте уже стояла продавщица с целой тележкой огромных бидонов. Все бежали с молочниками на этот зов – надо еще успеть деткам кашку молочную сварить перед школой. Кроме молока там обычно были свежайшие сдобные булочки и чудные, глазированные в шоколаде, творожные сырки. Насколько помню, вкуснее чем теперь. Или просто так тогда казалось. Так что, завтраки были прямо с доставкой на дом.
Несмотря на постоянный дефицит то одного, то другого и сопутствующие этому явлению привычные очереди, в целом все жили более-менее нормально, магазины не были пустыми. Мне неизвестны случаи голода или истощения в ту пору. Хотя нет, вру, известны случаи истощения прямо до болезненного состояния. Но это было исключительно по доброй воле – желание похудеть порою приобретает такие неконтролируемые последствия.
Действительно пустые магазины мне как-то довелось увидеть под Москвой, где-то в начале восьмидесятых в часе езды на электричке от столицы. Вот там реально кроме пачек с солью и трехлитровых банок с консервированными помидорами, кажется, ничего и не было. Ну, может еще пара каких-то товаров. Мы вообще обалдели, когда увидели такое. Объяснялось это близостью Москвы – почти все ездили на работу туда, и, соответственно, там и отоваривались.
Да, не сказала еще про те «выборы»: один из одного, хотя и теперь уже не сильно лучше. Моя, несколько склонная к математике, душа не могла вытерпеть такого глумления над элементарной логикой. И после того, как мне стукнуло восемнадцать, а выборы в ту пору были обязательными для всех, я от души поглумилась над ними на избирательном участке, вычеркнув почти всех по закону случайного тыка. Выборы в тот раз были какие-то множественные, в смысле органов, которые укомплектовывались, потому перечеркнула я многих. Можно сказать, что это был мой первый и, наверное, единственный, так сказать, диссидентский акт, которому я, впрочем, не придала никакого значения. А напрасно, как вскоре выяснилось, за мной уже наблюдали. Но обязательные выборы в не столь отдаленном будущем пали смертью храбрых вместе с системой, которая приказала долго жить. Так что сильно разгуляться история мне не дала.
А тогда, предъявив на избирательном участке паспорт, я увидела, что ответственный сотрудник взял довольно толстую стопку больших конвертов на углу стола и стал искать нужный, сверяя номера на конвертах с моим паспортом. Нашел нужный, достал из него бюллетень и отдал мне. Я была удивлена такой процедурой, ибо была в курсе, что выборы вообще-то тайные. На бюллетене никаких видимых пометок не было, специально посмотрела.
Но не просто же так расфасовывались бюллетени по именованным конвертам! Вероятно, некие тайные сразу невидимые знаки там присутствовали (отец потом предположил, что просто конверты могли подписывать вместе с бюллетенями и оттиск номера оставался на бюллетенях). Тем не менее, я ничего не стала говорить сотруднику, ибо не была обеспокоена тайной выбора, а спокойно, как уже сказала, вычеркнула претендентов. Последствия этого не заставили себя долго ждать, но я далеко не сразу поняла следствия и причины и вообще выстроила всю логическую цепочку зависимых событий. А когда выстроила, то поняла кое-что интересное о своих близких знакомых, имеющих отношение к тому моменту. Но не более того.
Когда-то в начале века я уже рассказывала эту историю на каком-то ныне почившем форуме. Со мной стали спорить, дескать, не было такого. Ну, с ними, может, и не было, а со мною было. Причем толщина стопки конвертов говорила о том, что контролировали как минимум многих. Вероятно, проверяли лояльность сомнительных элементов. Возможно, кто-то уже тогда занес меня в, смешно сказать, махровые антисоветчики, хотя я понятия не имею на каком основании, если не считать явной, хотя и пассивной, оппозиционности моего отца. Трепалась еще, наверное, слишком вольно даже не замечая этого и игнорировала гебешные, скажем так, указатели пути. Но это же такие мелочи! Я же говорю, что ощущала себя свободной, как же я еще могла себя вести?
Ну, может им (органам) отчитываться о проведенной работе как-то надо было, а в нашей провинции сильно не разгуляешься в этом смысле. Ну и резвились, как могли. Других ответов у меня и сейчас нет.
В общем, идеология не ощущалась чем-то серьезным, она была лишь навязанной излишней приправой к жизни. В каком-то смысле она была даже полезна, ведь официально провозглашались хорошие вещи как, например, мир, труд, дружба, равенство, солидарность, что протеста никак не вызывало, но напротив, делало общество более приличным даже по сравнению с нынешним.
Наверное, теперь смешно, но «Моральный Кодекс строителя коммунизма» тоже, скорее, улучшал общество. Какие-нибудь неприглядные поступки отдельных несознательных элементов разбирались на собраниях и умеренно наказывались, вести себя прилично считалось правильным. Пусть это была только внешняя оболочка, но общество было, на мой взгляд, более здоровым. А изнанка, она всегда есть в любом обществе. Но та изнанка была явно приличней нынешней. Официально навязываемые нормы приличного поведения все же влияли на людей и обрисовывали некоторые приемлемые рамки. Это было, скорей, хорошо.
Идея построения коммунизма, т.е. строя, при котором все, если не счастливы, то уж, по крайней мере, обеспечены в жизни всем самым необходимым есть сама по себе идея хорошая. И я всегда была за. И платили ли мне потом много или мало, я всегда работала одинаково хорошо, при всех строях. Впрочем, свою работу я любила, так что это естественно.
Пусть с годами выяснилась утопичность этой идеи, но я и теперь считаю, что дело не в плохой идее, а в том, что большинство населения не дотягивает до нее. Уж не знаю почему, не я проектировала человеческое существо. Мне, например, тяжело видеть бездомных, голодных и прочих несчастных людей. Мне бы хотелось жить в мире, где этого нет. Пусть все счастливы быть не могут, но достойные условия жизни должны быть у всех. А многим, насколько я теперь понимаю, это по барабану. Но раньше было неприлично признаваться в этом, и именно это подспудно влияло на общество, улучшая общую атмосферу.
Мне не приходилось лицемерить в том, что я разделяю эти гуманистические цели. Но немало народа относится к подобному с явным и наглым цинизмом, с издевательским юмором тоже прикидываясь гуманистами, на деле будучи подонками. Случалось встречаться с подобными особями. Что тут сказать? С годами выяснилось, что люди только внешне подобны, диапазон же внутреннего содержимого невероятно велик.
Короче, всего того антуража явно не хватало для того, чтобы считать население рабами, что-то тут не сходится. То ли те, кто пишет о поголовно рабских «совках» сами этого не знают достоверно и пишут не на основании личного опыта, то ли у них были какие-то очень уж специфические условия жизни, которые не отражают жизнь страны в целом.
Никакого страха, о котором без конца пишут, не было, по крайней мере, массово и у меня лично. Я, безусловно, не говорю о всяких личных естественных страхах, иногда присущих любой жизни, в любом времени и месте. Понятно, никто не хочет себе и близким плохого. Но ни от кого и никогда я не слышала, чтобы страх был главным в жизни, а у меня было немало знакомых, в том числе и весьма близких.
Я могу лишь предположить, что могли иметь в виду многие авторы, пишущие на эту тему, но по каким-то причинам не конкретизирующие тему. Вероятно, речь идет опять же об органах, которые всегда стремились подчинить население своим интересам под якобы благовидными целями. Ничего другого по теме я придумать не могу.
Если это так, то это явное передергивание, искажение смыслов, ибо влияние этих структур на жизнь общества теперь гораздо больше, чем было тогда. Да это и понятно – теперь они официально у власти. Чего же вы хотите? Вполне возможно, что попытки очернить все население Советского Союза скопом могут являться даже заказом со стороны нынешних властителей. Дескать, теперь еще хорошо, а раньше вообще каждый был доносчиком, провокатором и вообще все были рабами и делали, все, что прикажут.
Я считаю, что это очень сильное преувеличение, граничащее с ложью. Безусловно, это явление имело место и в значительных масштабах, но совсем не в тех, как это пытаются изобразить теперь. Атмосфера в обществе была гораздо более здоровой, т.к. эти структуры сидели в тени и носа не высовывали. Было позором быть стукачом. Это скрывали, этим тяготились и этого стыдились те несчастные, которых угораздило попасть в эту ловушку. По крайней мере, многие из них.
А именно теперь сложилась иная атмосфера, и это перестало считаться столь постыдным. Доводилось читать в СМИ, что некоторые даже при опросах на улице, открыто выражают желание поработать в такой роли, если прилично заплатят. Раньше такое было невозможно.
Безусловно, я, говоря это, опираюсь на свой личный опыт. Я родилась много позже смерти Сталина и о кошмарах того времени знаю только по литературе и семейным преданиям. Но и от родителей, и от прочих родственников, я никогда не слышала о повальном страхе. И, более того, не видела в их поведении чего-то, что указывало бы на наличие хотя бы следов прежнего страха. Согласитесь, что такое вряд ли возможно, если вы живете вместе много лет. Потому я делаю вывод, что у них никакого страха не было. Замечу, что кошмары тридцатых годов их мало задели – малы еще были. И если какие последствия тех давних событий остались у них, так только протест, раздражение и злоба на тот произвол, но никак не страх.
Но мне доводилось читать воспоминания уважаемых мною людей примерно возраста моих родителей, которые тоже говорили об этом всепоглощающем страхе, который потом приходилось долго изживать. Не хочу называть имена, ибо тогда надо искать эти публикации и приводить цитаты, чтобы не быть голословной. Лень. Не о них речь.
Те публикации производили на меня прямо-таки шокирующее впечатление. Конечно, жизненный опыт у каждого свой. Судьба может загнать в такие ловушки, о которых долго будешь думать с содроганием. Но это же частные случаи. Тем более, что в подобных публикациях обычно не было ссылок на какой-то ужасающий личный опыт, типа физических пыток, убийств и тому подобное. И я делаю вывод, что поводом для страха у них были не личные кошмары, а лишь общая атмосфера и, возможно, умеренное давление со стороны властей.
Допускаю, что в период террора двадцатых-тридцатых, пусть даже сороковых, это реально могло породить длительный страх, особенно, если многократно задело близких и прочих знакомых. Но о страхе пишут люди более молодого поколения. В 53м Сталина не стало, и пошла волна реабилитаций. Хотя и дальше история была далека от идеальной, но тот ужас в массовом порядке кончился. Да, потом были отдельные диссиденты, писатели, которые серьезно пострадали от власти, но они же понимали на что шли, отстаивая свою правду. Это уже были репрессии индивидуальные и по поводу. Наверное, как и всегда, были и случайно пострадавшие, но опять же не массово.
Я не пытаюсь оправдывать, или, тем более, восхвалять, тот режим, я лишь пытаюсь понять был ли тот массовый страх, о котором пишут, во второй половине двадцатого столетия. И были ли для него хоть какие-то серьезные основания. По моим впечатлениям не было ни того, ни другого.
Безусловно, система давила на людей, пытаясь загнать их в рамки прямого подчинения органам, но давила уже относительно мягко. Все, что могло угрожать обычному человеку за отказ от сотрудничества, это помехи в карьере, в зарубежных поездках, в быстром получении хорошего жилья. Ну, и шантаж, наверное, если органам удавалось нарыть грязи. Даже не знаю, что еще. Наверное, есть еще какие-то варианты, мне не известные, но они единичные и потому не повод для массового страха.
Конечно, каждому хочется прожить благополучную жизнь, иметь хорошую работу, счастливую семью. Но все же понимают, что этот мир – не то место, где все могут быть счастливыми. Уж как кому повезло. Некому предъявлять претензии, что вы родились не в то время и не в том месте. Потому, хотите гарантированный материальный успех – сотрудничайте, хотите внутреннюю гармонию – посылайте на хрен. Не убьют вас за это и даже не посадят. Свидетельствую как на своем опыте, так и на опыте близких. Жизнь, конечно, попортят. Но покажите мне, где здесь место для пожизненного страха?
А если это не миф, и массовый страх все же где-то в недавнем прошлом имел место, а может, имеет и сейчас, то это приговор нашему народу. Точнее, тому, что от него осталось после катаклизмов прошлого века к настоящему моменту. Мне жаль. Нельзя бояться каждого шороха, надо делать то, что считаешь нужным. Постоянные оглядки превращают жизнь в кошмар.
Так вот, вернусь к воспоминаниям. Социализм оказался строем, неотъемлемым от принудительных массовых поездок в колхоз для помощи селянам. Я в полной мере вкусила этих прелестей и в школе, и в универе, и на работе. Общее впечатление таково. Если поездки приходились на лето, то они не являлись чем-то чрезмерно тяжелым, вполне можно терпеть, по крайней мере, в молодости. Иногда даже весело было и забавно. Но вот осенние выезды, когда уже холодно и заморозки – это кошмар: грязь, липнущая к сапогам, пронизывающий ветер в поле, мерзнут ноги, руки, нос. Обычно холодновато и в бараках, где жили. Ледяная вода для умывания по утрам. Простуды. Злость на весь свет. Воспринималось как каторга без вины, суда и следствия.
Помню, на третьем, кажется, курсе универа я умудрилась опоздать на автобусы в колхоз. Осенью. Не знаю, как это получилось, обычно такие автобусы всегда уходили несколько позже назначенного времени, многие опаздывали. Ведь с огромным рюкзаком в час пик надо было сесть в переполненный общественный транспорт. А тут чего-то ушли минута в минуту. В общем, опоздала я буквально на минуты. Прихожу, а площадь пустая. Вообще никого. Я в ужасе бегу в деканат – чего же теперь будет? А мне говорят, да, мол, только что уехали автобусы. И, наверное, не хотелось им этой головной боли по доставке меня отдельным транспортом в этот колхоз, они и говорят мне, дескать, не хотите ли месяц в университетской библиотеке поработать помощником библиотекаря вместо колхоза?
Боже мой! Не хочу ли я поработать в библиотеке?! Да мне такое счастье даже присниться не могло! В библиотеке! Не в резиновых сапогах и телогрейке копаться в грязи, а на шпильках, в изящном пиджачке и легком макияже заполнять формуляры и сортировать книжки. Конечно же я хочу! Еще бы я не хотела. На том и порешили. Мне выписали направление на работу, и на следующий день я, как белый человек, работала в библиотеке. Бывают такие подарки судьбы. Мне выпадали не часто, но вот случилось.
А вообще университетские годы не сильно запомнились мне, как-то все было довольно блекло и чаще скучно. Возможно потому, что в те годы на программистском факультете было в разы больше девчонок, чем парней. Не знаю, почему так было, наверное, прилежные отличницы шли туда толпой – факультет был престижным. Учеба учебой, но жизнь ею не ограничивается, а в молодости особенно. Может для тех, кто фанатично был погружен в учебу, было нормально, но я к таковым никогда не относилась, хотя училась, в общем, хорошо.
В итоге получилось скучновато. Смешанные коллективы всегда веселее и как-то энергичнее, что ли. Я считала и продолжаю считать, что легкий флирт поднимает жизненный тонус и вообще придает жизни вкус. Тут с этим было никак. Из тех мальчиков, которые все же имели место быть, более половины были заморышами, а на остальных, соответственно, конкуренция зашкаливала. А я привыкла, чтобы ухаживали за мной, а не я, что для привлекательной девушки естественно. В общем, пребывала там в гордом одиночестве.
Ну были изредка вечеринки в общаге, на которые и мы, местные жители, порою попадали. Довольно скучные вечеринки. Ну и треп на все темы между «парами» никто не отменял, как и «морской бой» или «балду» на длинных утомительных лекциях. Порою сбегали с особенно отвратительных «пар» в кино, особенно, на старших курсах, когда установились теплые дружеские отношения. Ну и почти всё.
Помню, ближе к концу первого курса, народ чего-то стал массово записываться в, так сказать, стройотряд, а я пришла в ужас от этого. Напряженный физический труд никогда не относился к моим хобби, ладно, когда это вынужденное дело. Но чтобы добровольно и на каникулах?!
На самом деле это был даже не стройотряд, который для почти исключительно женского состава немыслим, а отряд по сбору урожая, кажется, фундука, где-то там близ черноморского побережья. И предполагалось работать там два летних месяца из трех месяцев каникул. Я и по сей день не понимаю причины того ажиотажа. В собственные каникулы добровольно переться работать два месяца! Зарабатывали они там мало, да и практически все, насколько я знаю, жили с родителями и вроде не особо нуждались. Стипендию, опять же, почти все получали. Что за мазохизм?
Тем не менее, уж не знаю, естественным ли путем или, скорее, навязанным сверху, но записываться в отряд стали все поголовно, кроме разве что некоторых иногородних, которые уезжали домой на каникулы. У меня тогда не хватило силы духа не поддаться этой кампании и одной отказаться от подобного предложения, хотя ехать туда я не имела ни малейшего желания. И я малодушно записалась в отряд под давлением общества. Но после этого утратила покой, думая о пропавших за гроши каникулах. И так мне было плохо от этих мыслей, что я решилась на личный бунт – какого черта я должна мучиться два месяца на этих работах вместо того, чтобы заслуженно отдыхать в свое удовольствие? И заявление решительно забрала обратно. Теперь уже не помню, под каким предлогом и прочие детали. Обошлось как-то без особых проблем. И только после этого я вздохнула свободно, и мир снова стал цветным, а не темно-серым.
Больше я на подобные кампании никогда не велась, а сразу посылала к черту, о чем нисколько не жалею, естественно. Главное, один раз переломить ситуацию, дальше уже легче. С тех пор мне стало проще противостоять массе там, где я не согласна.
А на каникулах я предпочла поехать прямо на море и без всякого фундука! Получила массу удовольствия и впечатлений. До сих пор помню тот Геленджик в деталях. Теперь того города уже нет в реальности, только в моей памяти. Как-то несколько лет назад заезжала туда – очень сильно изменился, лишь отдельные элементы остались, да ландшафт тот же и отвратительный центральный пляж. А город другой. Нет тех кафешек, в которых мы любили сидеть, тех танцплощадок, где танцевали, неузнаваемо выросли деревья, многие пляжи перегородили и даже улицы отчасти изменились.
А сокурсницы потом рассказывали, что жили от моря далеко, всего два-три раза их массово возили туда. А так с утра до вечера собирали орехи и больше никаких особых впечатлений. Ну и на фига? Ну да, какие-то деньги заработали, рублей по сто пятьдесят, кажется. По мне так, не стоит таких мучений.
Больше почти ничего из студенческой жизни и не запомнилось. Не, ну сессии, конечно, помню обобщенно. Ну чего о них писать – очевидная нервотрепка. Никакие веселые казусы не запомнились, наверное, их особо и не было.
Были проблемы с запоминанием разных списков, характеризующих то или иное явление в марксистко-ленинской философии. Такое впечатление, что фразы там были произвольные, которые легко можно было заменить на совсем иные без всякого ущерба для общего смысла. То есть, мне не удавалось понять логику этих наборов слов. Возможно, это мои личные проблемы, а не проблемы текста, не знаю.
Зато с историей КПСС было классно – надо было выучить все даты съездов партии и о чем там в основном шла речь. Это было главное, достаточное для того, чтобы экзамен сдать. А вообще чрезмерным количеством идеологии нас в универе не мучили, ничего такого не запомнилось. Наверное бывали какие-нибудь там собрания по историческим датам, но это же мелочи жизни. Не стоит придавать значение.
Был еще курс атеизма, но мне это ближе чем, например, Закон Божий, так что проблем не было. Более того, даже теперь, понимая, что устройство мира по всей вероятности сложнее, чем в классическом атеизме, я склонна считать себя атеисткой. В том смысле, что в мире может быть много всяких разных наворотов, но полагаться мы можем только на самих себя, и никто за нас нашу жизнь не устроит, только разрушить могут. Ничего хорошего от гипотетических высших сил ждать не приходится. По нашему миру видно.
Чрезмерное количество разной математики тоже превышало способности моего внутреннего запоминающего устройства. Тогда надо было все помнить, а не выбирать из предложенных ответов, как нередко теперь случается на экзаменах. А запомнить это все, как мне представляется, практически невозможно. Либо надо только зубрежкой заниматься весь год. Потому шпоры не всегда, но иногда присутствовали. Никакого раскаяния по этому поводу я никогда не испытывала – норма жизни. Так или иначе, но все проходило в целом благополучно.
Вообще, как нередко пишут, ценность обучения не столько в том, чтобы все запомнить, но скорее в том, чтобы научиться свободно плавать в подобных темах, работать с нужной литературой и вообще мыслить. Я с этим полностью согласна. С этой точки зрения обучение имело смысл и было успешным.
А после окончания универа вскоре началась известная всем Перестройка и все прочее. И это была уже совсем другая жизнь, и я не сказала бы, если смотреть в целом, что она оказалась сильно лучше той, совковой. Хотя, конечно, рухнувшие барьеры и огромное количество исторической информации, ранее запрещенной, я отношу к положительным сторонам явления.
Но надежды тех лет себя не оправдали. Мы не удержались хотя и в кособокой, но все же демократии, а рухнули черт знает во что, где и пребываем по сей день, среди немыслимой официальной вони. На мой взгляд, совковая жизнь, при всех своих минусах, была даже лучше этого текущего бреда и очевидной массовой покорности многих слоев населения. И эта покорность видится мне более уродливой, чем то, что было при совках. Тогда жизнь была честнее, а произвола меньше. По моему скромному мнению, естественно.
Ноябрь 2019