Я стоял не шелохнувшись, провожая неспешно плетущееся по грунтовке городское такси. Эта встреча взбудоражила всё внутри. Расстались мы с женой, как говорится, по глупости. Молодые были, казалось, вся жизнь впереди, всё ещё будет. Она звала ехать жить в Европу, а я наотрез отказывался. Патриот- родину любил. Знать бы, что случится со страной, уехал бы. Хотя… Хотя, вероятней всего, точно так же не решился б. Куда я отсюда? Правда, теперь патриоты иные. Нынешние патриоты только орут славу государству, толкают пафосные речи, и ездят на заработки за границу, потому как ненавидят край, в котором живут, людей, мыслящих иначе, да и вообще, что так дорого и мило сердцу.
Вон, в храм к отцу Тарасию, после дарования томоса, свидомые толпой повалили. И что, в конечном итоге? Разве нужен им Бог, да о нём там и не говорят особо. Одно только: Россия- агрессор, москалив на ножи, смерть сепаратистам. Скамеечки поставили, как в кирхе, служба на понятном языке, а в конце по сто грамм наливают. Мужикам местным забулдыгам, сразу такое дело понравилось. Вот церковь, что нужно. На иконах все святые в вышиванках. Матерь Божья, в красных сапожках, а Спаситель с усами, как у казака. А святые, все наши, национальные- гетманы, да бандеровцы, раскольники и униаты, Тарасу Шевченко и тому нимб нацарапали.
Только народ наш таким особо не проймёшь. Они к храму особо не охочи, а чтоб подобными извращениями заниматься, то и подавно. Алкаши за водку, прямо в храме дебош устроили. Так что наливать, после службы перестали. Ну, охота тут же пропала. Остался отец Тарасий с трема молодухами, особо ярыми, из сельского актива, да старостой, бывшим председателем Сельсовета. Говорят, тот во время майдана, в столкновении шаровары порвал, теперь они их как святыню, пуще флага почитают.
Такси выехало на центральную дорогу и набрав скорость, укатило в сторону города, оставляя после себя послевкусия пустоты. Бабушка Аня, догнала меня у двери.
— Никак жена ваша приезжала? – спрашивает, а на лице улыбка так и играет. — Дочурку привезла. Жить у нас останутся?
— Нет, баб Ань, — отрицательно мотаю головой.
— Как жаль, - тяжело вздыхает моя хозяйка. — А я было подумала… Вот пошла к Наде, молока свежего взяла для них. В городе такого не попробуют. А они городские, сразу видно, важные такие.
— Молоко, это хорошо, - улыбаюсь. — Жена уехала, а вот дочка с нами таки останется. Как раз кстати.
Бабушка Аня, на миг задумалась, затем поставила на землю сумку и всплеснув руками, сказала:
— Так это же здорово! Вдвоём, всё веселее, да ещё и с доченькой. Хвала Богу, утешение вам послал. Ой, как же рада за вас.
Я только молча кивнул головой и прошёл в свою половину дома. Баба Аня последовала за мной.
— Сейчас, пойду комнатку ей приготовлю. Она девочка уже взрослая, ей отдельно захочется, - приговаривала старушка. — Иконы к вам в комнату переставим, а её там поселим. Там хорошо будет, уютно. Два окна, опять же светлей, ну и пространства больше.
Хильда перестала плакать. Она стояла, комкая край локона, который достигал груди, и рассматривала рамку со старыми фотографиями бабушки Ани, размещавшимися на стене у окошка. При нашем появлении, девочка ни сколечко не смутилась, так что складывалось впечатление, что мы никогда и не расставались. «Характер Инги», - как-то сразу подумалось. Девочка краем глаза зыркнула на бабушку Аню, отправившуюся тут же готовить ей комнату, потом перевела взгляд на меня.
— Мама уехала? – спросила Хильда, хотя это казалось очевидным.
Я утвердительно кивнул головой, подошёл к дочери и тут замялся. Нужно было что-то сказать, приободрить её, а я молчал, как истукан, не зная, как начать разговор.
— А это правда, что ты священник? – молчание нарушила Хильда.
— Да, - ответил я.
— Чудно, - пожала плечами девочка, проведя пальцем по лакированной поверхности старенького серванта, ютившегося в углу. — Мне, когда мама сказала, я долго не могла поверить.
— А мама разве не рассказывала обо мне ничего?
— Да не особо. Как-то раз спросила, почему ты с нами не живёшь, она ответила нехотя. Сказала, что ты сталкер.
— Кто?!
— Сталкер. Людей в чернобыльскую зону за деньги водишь.
— Неринга… - тяжело вздохнув, пробормотал я, кривя губы.
— О том, что ты священник, мама недавно рассказала, тогда же, как решила от меня избавиться.
— Не говори так о матери! Что значит избавиться?!
— Думаешь, я ничего не понимаю? Мне ж не семь лет, и я далеко не наивная дурочка! Мама личную жизнь устраивает, а я мешаю. Пару раз испортила им свидание с этим Фрицом, вот она меня сюда и сбагрила.
— А что, Фриц, не нравится тебе? Не любишь его?
Хильда надула губы, взяла с полки книгу и тут же положив её обратно, ответила:
— Ненавижу его. Толстый, лысый, потеет всё время и пиво вёдрами пьёт. А когда смеётся, противно так похрюкивает.
Я не смог удержать улыбку.
— Думаю, ты преувеличиваешь, - сказал я. — Тот, кого ты описала, вряд ли б понравился маме.
Девочка на минуту задумалась, после чего ответила, с долей раздражения:
— Может и преувеличиваю, только не сильно, - она тут же достала свой телефон, полистала в нём и развернув, сунула мне на вытянутой руке перед глаза фотографию, отобразившуюся на экране.
С экрана глядел полноватый мужчина в квадратных очках, с глубокой залысиной на чёрных волосах. Мужчина улыбался, поставив руки в боки. На нём была одета белая рубашка в полосочку, и жёлтые брюки на подтяжках.
— А теперь, что скажешь?! - требовательно сказала Хильда.
Я ничего не ответил.
— А мы с мамой пару раз ходили в церковь, - неожиданно сменила тему девочка. — Там священник о чём-то очень долго говорил с мамой, а она всё время плакала. А мне сказал, что я названа в честь учителя церкви святой Хильдегарды Бингенской. Потом книжку с её биографией дал.
— Житием.
— Что?
— Житием. У святых не биографии, а жития.
— Ладно, - равнодушно пожала плечами Хильда. — Пусть будет житие.
— И как? Понравилось жизнеописание?
— Я его не читала. Меня такие книжки не прикалывают.
— А позволь полюбопытствовать, что тебя прикалывает?
Хильда быстро окинула взглядом комнату, затем ответила:
— Хватит, покамест вопросов. Я устала. Перелёт, потом твоё село искали долго.
— Конечно- конечно, - опомнился я. — Может полежишь? Хочешь, вылазь на лежанку. Небось, никогда на лежанке не валялась?
— Я бы поела чего-нибудь, - Хильда погладила живот. — Пап… Можно я тебя так буду называть?
— Конечно! - обрадовался я.
Меня всё больше и больше поражал этот ребёнок. Старается казаться такой взрослой, рассуждает… Характер весь Инги, но это даже хорошо. В жизни легче будет адаптироваться.
— Пап, а у тебя машина есть? – спрашивала Хильда.
— Та какое там, - улыбнулся я. — Я нищий, деревенский поп. Машину продал давно, в алтаре, в храме крыша текла, нужно было латать, да и вообще. Всё, теперь только пешком. Ну, разве кто подбросит, если по делам нужно.
— Мама так и говорила, - вздохнула девочка.
— Что именно?
— То, что ты безалаберный. Все деньги мимо дома пускаешь. Посему она тебя и бросила.
— Ну, знаешь, что! – вспыхнул я от обиды. — Ты тоже понятия имей, отцу такое выговаривать! Ничего я не безалаберный! Просто… Просто, так получается. В жизни не всё так просто, как думала мама. Порой, нужно чем-то и жертвовать! И вообще… Давай обедать!
Хильда еле заметно улыбнулась. Её губы- вишни слегка прижались, а в глазах отразились озорные искорки.
— А ты чего завёлся? – осторожно сказала она. — Я не хотела тебя обижать. Извини. Если чего ляпнула не то.
В этот самый миг с комнатки вышла бабушка Аня и ласково улыбнувшись Хильде, сказала:
— Ну, комната готова. Можно въезжать. А иконы отец Павел сам уберёт. Я ничего не трогала. Или пусть там и остаются, если не мешают.
продолжение будет..