Послушайте, я не агент спецслужб, не терминатор и даже не просто красавчик. Обычный человек проживает свою жизнь спокойно, и не по-книжному однообразно и нудно, если можно так судить. Про него не будет никакого кино, даже маленького, черно-белого, сентиментального, как открытка из маленького приморского городка.
Вот обычный человек просыпается утром, и судорожно выдумывает повод, чтобы оказаться вне дома. Не видеть ничего такого, бытового. Не вытирать крошки со стола после завтрака. Не класть бельё в стиральную машину, чтобы потом, под её шум и зуд в голове, не курить на балконе, бессмысленно глядя в серое небо. Чтобы не отзываться судорожно и истерично на вибрацию мобильного телефона в кармане - вдруг кто напишет?
С чего это мне, обычному человеку со стиральной машинкой, так завезло? В безработный день около полудня мне написала моя едва знакомая, Даша, узнать, нет ли планов на ужин. Что-то я ей там сказывал такое в интернете, то ли фото прокомментировал, то ли другое, и она вот ответила. На радостях, я принял душ и переоделся. На Арбате было не людно, под ветерком качалось несколько случайных полупрозрачных прохожих, шарахающихся от аниматоров в ростовых куклах. Моё настроение было приподнятое, до шага вприпрыжку. Бесстрашный человек-зебра из какого-то детского мультика встал на пути и заключил меня в объятия, довольно достоверные для кого-то, кто попросит сейчас пятьсот рублей за фото. Бариста посыпал капучино шоколадной пудрой два раза, вместо одного. Бомж, которому я протянул сигарету, приветливо кивнул и пробурчал нечто доброжелательное своим чавкающим рокотом. Загорелись фонари.
Даша шла по улице и благоухала своим светом так, что на неё, пошатнувшись на пьедестале, обернулась живая статуя. Она несла в руке несколько рекламных листовой, будто пятилетняя девочка - осенний гербарий. Бессмысленный, ожидающий скорого обращения в труху, но ценный, пока сохраняет яркие краски. Я узнал её по улыбке, по раскосым немного, татарским, глазам. Все остальные черты утопали в большом синем пуховике, так, что нельзя даже было понять, какого она на самом деле роста.
Мы обнялись при встрече, и заговорили о чём-то. Я смутно помню кафе и странный чай, пахнущий молоком и сливочными конфетами из детства - моя бабушка покупала такие. Кажется, я вёл разговор непринуждённо и спокойно, даже рассказывал что-то, вызывающее смех. Ничего не скажу точно, только в какой-то момент она предложила:
- Давай прогуляемся по набережной. Я знаю отличный бар с хорошей едой и кальяном.
Я не люблю кальяны. Когда лет десять назад эти дурацкие зловонные дудки стали распространяться, как чума, по СНГ, я поразился, как падки наши люди на мелкие сенсации. Сколько-то знакомых мне людей заделалось снобами и экспертами по табаку, остальные чинно посасывали змеевидные трубы и многозначительно пускали пары в потолок. Я курю сигареты. Не в последнюю очередь - за вкус. И я не понимаю, зачем было привозить с востока эту игрушку.
- Конечно!
У бара, впрочем, было достаточно достоинств. Черные полукруглые диванчики с удачно высокими спинками интимно огибали круглые столы. Из колонок звучало что-то не особенно раздражающее. Было тепло. Чай, который заказала себе Даша, по аромату сильно напоминал ношеные носки, но даже это показалось скорее забавным, чем отталкивающим. Мы сидели рядом и шептали друг другу на ухо какие-то истории, делились впечатлениями и смеялись, по большей части, кажется, совсем не над чем. Она сделала мне комплимент про фотографии. Я сказал, что завидую её упорству в спортзале. Даша немного покраснела, когда я очень выразительно обвёл её взглядом, но не отодвигалась от меня. И даже как-то немного нежно двинула в плечо. Кто-то скажет, что я выдумываю, но мне всегда казалось, что если девушка позволяет себе прикасаться к малознакомому вам при встрече, то это добрый знак. Уж во всяком случае, это значит, что вы тоже, в ответ, как-то невзначай, можете коснуться её.
Я не знаю, что на меня нашло. Возможно, в баре было душно, а пиво слишком рьяно ударило мне в голову. Может я просто несколько утомился одиночеством до того, что тонкий укол отчаянья направил мою руку. Но, когда Даша встала, чтобы отойти в уборную, я провёл ладонью по её талии, и вниз, по ягодице, скользнув по не длинной серой клетчатой юбке, и едва коснулся, а всё-таки коснулся чёрных колгот. Она замерла. На секунду, вздрогнув сперва, замерла. И пошла дальше вполне уверенно.
Так вот, я не агент спецслужб. В баре было пусто, кроме нас - всего один столик с флегматичным дядькой, мерно попивающим что-то своё из высокого стакана безо льда. Призывать меня к порядку, публично осуждать было совершенно некому. Я поднялся. Ноги были немного ватные, но это ноги. Другая часть почти понесла меня к чёрной драпировке, за которой пряталась уборная. Там, за тонкой спицей света, кто-то помыл руки, закрутил кран и зашумел сушилкой. Потом клацнул дверной замок, и щель света стала расширяться. Даша сделала шаг назад, рефлекторно отступаясь от столкновения. Я сотворил что-то, что теперь кажется мне маловероятным, почти невообразимым - положил ладонь на её руку на ручке двери, сжал, шагнул внутрь вплотную к ней, и завёл её руку за спину, затворяя дверь. Другой рукой я многозначительно щёлкнул замком. Боже, благослови! Проделать это всё за спиной за маленькое мгновение было почти невозможно.
Она стояла передо мной, расширив глаза и держась свободной рукой за умывальник. Ошарашенная, Даша смотрела на меня. Приглушенный свет в каморке с чёрной плиткой сделал эту немую сцену похожей на дурацкие женские фильмы про богатых красавчиков. Я не красавчик. Я не смельчак.
Но я прижал её к стене, упёрся лбом в её лоб и задержал дыхание. В ответ она, освободив руку, попыталась оттолкнуть меня, тяжело дыша мне в лицо. Руки сами поползли задирать юбку. Даша всё пыталась оттолкнуть меня, но молчала, то ли напуганная, то ли… На этот вопрос я, по крайней мере тогда, точно не хотел себе отвечать. Штурмовику не нужны слова одобрения, только во время броситься в атаку, и я бросился. Я взял её за ягодицы и потянул на себя. Член встал так, что чуть не рвался сквозь джинсу, и по глубокому Дашиному вздоху понятно стало, что она почувствовала его. Я потянул колготки и трусики вниз, и схватился руками за бархатную кожу ягодиц. Сопротивление стало чем-то вроде объятий. Глаза закрылись. Дыхание стало частым и совсем захлёбывалось, быстрее, от того, что я водил руками между её ног. Даша задрожала.
Мне захотелось увидеть больше. Бесцеремонно расстёгивая на ней блузку, я прижал её к стене коленом так, чтобы она его будто бы оседлала. Даша попыталась перехватить мою руку. Чтобы её отвлечь, я вошёл в неё одним пальцем, потом другим - сзади. Она застонала мне на ухо и, схватив меня за волосы, потянула голову назад. Я отстранился ровно настолько, чтобы потянуть рукой за лифчик и увидеть торчащий мягким круглым колышком сосок. Где-то сзади заболело от надрывающихся волос, но я потянулся вперёд и ухватил сосок губами.
Даша начала сдаваться. Мои пальцы двигались в ней усерднее и глубже. Она перестала пытаться меня оттолкнуть, и просто упёрлась ручками в стену. Я стянул её лиф, и с жадностью, не имеющей лучшего применения, целовал и облизывал её соски. Её грудь пахла так хорошо, так нежно, что у меня немного закружилась голова. Я поднял голову, чтобы отдышаться, и встретился с ней взглядом. На губах прочиталось, или привиделось, не знаю, стыдливое, но отчётливое “ещё”. Даша притянула меня за шею и поцеловала в губы. Её глаза слезились, и всё ещё были полны страха, смешанного с негодованием, но она уже гладила меня по голове одной рукой, а другой обнимала довольно требовательно за шею. Мне хотелось извиниться, сказать, что я не такой и ничего подобного не позволил бы себе, но вот не устоял перед этим обаянием. Вместо этого я целовал её, а по пальцам руки у неё между ног тёк её сок. Я освободил её на секунду, и повернул к себе спиной. Даша задёргалась, пытаясь освободиться, но я только шлёпнул её по заднице и опустился на колени.
Это не была уже попытка извиниться. Я просто держал в ней два пальца и вылизывал её промежность так остервенело, что удивился себе. Звериная жадность, с которой мне хотелось её, слышать её стоны, произнесённое вслух “ещё”, заставила сознание отключиться. Я очнулся только тогда, когда почувствовал, как она дрожит, сотрясается в конвульсиях.
Я поднялся с колен. Даша стонала тихонько, одной рукой зажав рот, другой судорожно хватаясь за край раковины, чтобы удержаться. Я вставил в неё два пальца и задвигал часто-часто, пока, тихонько взвизгнув, она не начала оседать вниз, скользя по стене. Я победил, наверное. Даша попыталась подняться. Она обернулась ко мне, слёзы на расширившихся глазах, грудь торчит из лифа, трусики безвольно повисли на уровне колен. Я взял её лицо в ладони и принялся целовать губы, мокрые ресницы, щёки и носик. Я целовал её шею и шептал на ухо “прекрасная, прекрасная”. А она то ли всхлипывала, то ли просто хлюпала носом.
Я помог ей одеться. Даша осторожно поправила макияж. Мы вышли, кажется, никем не замеченные, из уборной и вернулись за столик. Я смотрел на неё, она - в даль. За окошком сверкал вечерними огнями город. Мерзкий чай остыл. Официант принёс счёт, и я, не глядя, ткнул картой в терминал. Нас оставили наедине.
В голове ещё шумело. Я не Джеймс Бонд. Ничего не понимаю в соблазнении, и этих странных играх, которые люди называют “встречаться”. Я не знаю, как вы это делаете, как знакомитесь, какими сигналами даёте понять, что хотите кого-то так сильно, что едва не взрываетесь. Но, пока я пытался вернуть себе некое подобие ясности, Дашина рука легла мне на ширинку.
Мы вышли из бара и сели в такси ни то что не коснувшись, а даже не посмотрев друг на друга. Пока машина сновала по улочкам Хамовников, никто не проронил ни слова. В воздухе висело что-то вроде напряжения, словно бы все знали, даже водитель, но знали так ясно и отчётливо, что самые точные формулировки вслух сделали бы знания ложью. Мы поднялись в квартиру будто не вместе. Мы снимали верхнюю одежду рутинно, сдержанно, как пожилая супружеская пара. В моей квартире пахнет свечной гарью - я люблю свечи. В спальне прохладно и темно, потолочный светильник не работает с тех пор, как я въехал. Только когда мы стали у кровати, она наконец посмотрела мне в глаза.
В полутёмной комнате Даша сделалась совсем миниатюрной и трогательной. Она медленно расстёгивала пуговицы, скидывала на пол юбку. Мне показалось, полчаса прошло, пока она бросила на пол лиф и осторожно собрала колготы гармошкой, и по одной вытащила ножки из трусиков. Даша тряхнула легко копной медных волос, и опустилась на колени.
Мой член, изрядно уставший от напряжения, не выскочил из трусов, как детская игрушка. Она держала его в кулачке и медленно гладила, пока я стягивал свитер и рубашку. Когда я наконец закончил и посмотрел вниз, Дашины глаза встретились с моими. Она нежно поцеловала головку и погрузила её себе в рот. Помогая руками, она сосала член, глядя мне в глаза смиренно и просяще. Волна удовольствия прокатилась по телу. Забывшись совершенно, я положил руки ей на затылок и потянул на себя. Мне хотелось познать её всю, наверное, от страха, что никакого второго раза не будет. Раз за разом член входил в рот и выходил, мокрый от слюны. Я был близок к тому, чтобы просто кончить ей в рот, но этого было не достаточно.
Я поднял Дашу за руки и положил на кровать. Она смотрела на меня, опять испуганно, будто было ещё что прикрывать, пока я снимал джинсы и тусы. Я встал на колени на кровать и подвинулся ближе. Опершись на локти, Даша приподнялась, и позволила мне провести членом по своей груди и по лицу. Я нагнулся над ней и поцеловал её губы, прикусывая нижнюю чуть сильнее, чем сделал бы с любой другой. Её руки легли мне на плечи и потянули меня вниз.
Мы прижимались друг к другу так отчаянно, что это казалось истерикой. Это не было похоже на секс, которым мне доводилось заниматься раньше. Даша кусала меня за шею, целовала, будто пытаясь губами и языком заклеймить. Она стонала мне на ухо. Я перевернул её и лёг сверху опять, опять вошёл в неё так глубоко, как смог.
Прижавшись губами к её шее, я драл её из последних сил, как отбойный молоток, почти потеряв чувствительность. Даша поскуливала подо мной, сжимая своей ручонкой мою, а другой рукой, хватаясь за подушку, судорожно скользя пальцами по стене. Она начала вопить, почти в голос, что-то подобное “да”. Потом на секунду замерла, и, наконец, сведённая судорогой, вскрикнула и затихла. Я медленно поднялся и перевернул её на спину.
Её волосы растрепались, а тушь потекла. Рот был приоткрыт, Даша тяжело дышала, закатив глаза, и, держа меня за руки, сгибала ноги в коленках, одну, потом другую. Наконец, она посмотрела на меня вопрощающе. Это было приглашение, не иначе. Даже сотрясённый настолько, будто получил по голове бейсбольной битой, я сумел его прочитать и обрадоваться. Ей понравилось, и это, в общем, означало, что я могу сделать ещё одну вещь. Нечто вроде награды.
Я встал на колени подле её головы так, и подложил подушку ей под затылок. Даша приподнялась совсем чуть чуть. Я погрузил член ей в рот и начал дрочить. С каждой секундой становилось всё ярче и ярче, словно заряды тока, искры из глаз. Такое чувствуешь, наверное, если в тебя бьёт молния и ты пережил удар, чтобы запомнить. Я согнулся над ней, и глядел ей в глаза, пока она ловила ртом мою сперму, размазывала её языком по губам, а потом облизывала мой член и, наконец, нарочито очевидно проглотила. Меня замутило, голова закружилась. Я упал на кровать.
Даша, легла ко мне в объятия и натянула на нас одеяло. Её мягкая грудь, немного влажная от спермы, прижалась ко мне с почти материнской нежностью. Её ноги обвили мои, и я почувствовал лёд её ступ. Я обнял её, прижал к себе, пытаясь согреть. Перед тем, как упасть наконец во тьму, мне захотелось что-то сказать, но вместо этого я просто сжал её ещё сильнее, и, глубоко выдохнув, заснул.
Мы видимся. Второй такой встречи не было, и, если я хоть что-нибудь понимаю в женщинах, не будет. Наверное, в тот вечер мы сказали друг другу всё, что хотели. Я не чувствую себя лишённым чего-то, когда эта ведьмочка сидит напротив меня с чашкой чая, и кокетливо поправляет причёску. Я помню, как выглядит её тело, и перед сном поглядываю на фото, которое сделал на утро после нашей единственной ночи. Даша, лежащая на кровати, согнув ножку в колене. Одной рукой приобняла подушку, другая лежит на лобке. Её грудь, чудесная, несравненная грудь, подымается при дыхании, а губы движутся во сне, будто она шепчет что-то своим грёзам.