“Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Я вновь замыкаю слух. Лицо и хитон в слезах. Вновь слышу пронзенный крик. В осколках, рыдает сердце: “Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Снова вижу детей глаза. Их не счесть – миллионы слез! Сердце ранено детской болью! Пацанов с обожженым духом. И девченок с разбитым сердцем. Я без слез уж, почти износ. На лице этикет-улыбка. А на сердце сплошная рана. Спасти бы хотя бы некоторых! Спасти бы хотя бы некоторых! Не будите меня, не будите! Не гасите огонь, не гасите! А иначе умру... я знаю... “Когда Пасхор, сын Еммеров, священник, он же и надзиратель в доме Господнем, услышал, что Иеремия пророчески произнес слова сии, то ударил Пасхор Иеремию пророка” (Иер. 20,1-2).
Понеже горьким словом моим посмеюся, отвержение и бедность наведу, яко бысть в поношение мне слово Господне и в посмех весь день. Что слово, то крик души. Надрыв мой никто не слышит. Повседневное поругание. Многолетнее порицание. Униженья с утра до ночи. Что ни слово, то снова стоны. Что не слог, то истошный вопль. То кипящий котел, то меч! Разрушения, громы, молнии! Неужель я неверно вижу?! Неужель поражен мой слух?! Купола в позолете, блещут! Веселье, пиры, красиво! Священники, хлеб, уют! Ликует мажорный хор! Церковный танцует двор двор! Я один, им же несть числа! Как изгой сред них, не свой! Снова вижу гора, скала! Ну зачем Ты меня привлек?! Неужель не нашел другого? Ты же видишь, как я устал! Боль в костях моих, истомился! В сердце рана - сплошная боль! Не могу созерцать агонию! Не могу слышать детский крик! День и ночь вопиют младенцы! Пацаны без воды, девченки! День и ночь вижу смерти лик! Слышишь, мать вопит за сына?! Там отец, а вот там старик?! А вокруг все поют, да пляшут! Как огонь жжет виденье сердце! Ну за что мне такое зренье?! Ну зачем так болит мой слух?! Не могу боле носити! Отпусти, отпусти, Владыко!
“Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Я вновь замыкаю слух. Лицо и хитон в слезах. И рекох, и рекох я: не воспомяну имене Господня, ниже возглаголю ктому во имя Eго. А в сердцы моем яко огнь горящь! Палящь в костех моих, и разслабех отвсюду! И не могу боле носити! Отпусти, отпусти, Владыко! Отошли, посели в пустынь! Я молитвы, мольбы умножу! Запощусь, так что вскрикнет ад! Не могу боле крест носити! Не могу, не могу, устал! В пустоту, в немоту кричу! Сердца боль улетает в бездну! Отпусти, отпусти, Владыко! Я уйду далеко, в пустынь. Сам отстрою святой монастырь. Отосплюсь от бессилья в келье. А потом замолюсь, как прежде! Запощусь, так что вскрикнет ад! Наступит большой шалом! Покой на душе, пролом? Затишье в домах и храме. Ликует церковный двор. Сияет святой притвор... Но что это, снова гром?! Кипящий котел, и меч?! Разрушения, громы, молнии?! Неужель я неверно вижу?! Неужель поражен мой слух?! Не могу созерцать агонию! Не могу слышать детский крик! День и ночь вопиют младенцы! Пацаны без воды, девченки! День и ночь вижу смерти лик! Слышишь, мать вопит за сына?! Там отец, а вот там старик?! А вокруг все поют, да пляшут! Как огонь жжет виденье сердце! Ну за что мне такое зренье?! Ну зачем так болит мой слух?! Не могу боле носити! Отпусти, отпусти, Владыко!
“Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Я вновь замыкаю слух. Креплейший мене еси и превозмогл еси: бых в посмех весь день, вси ругаются мне! Ну зачем Ты меня привлек?! День-деньской надо мною смеются! Насмехаются, да глумятся! Не могу боле носити! Отпусти, отпусти, Владыко! Слышах бо досадительства многих собравшихся окрест: нападите, нападим нань, вси мужие друзие его: наблюдайте помышление его, аще (како) прельстится, и преможем нань и сотворим отмщение наше ему. Толки многих вокруг, угрозы. Да доносы о мне, запросы. Сторожат за семьей, за домом. Не споткнусь ли, не попадусь ли! Господи сил, искушаяй праведная, ведаяй утробы и сердца! Тебе бо открых прю мою. Только Тебе! Яко избави душу убогаго от руки лукавых! Боль в костях моих, истомился! В сердце рана - сплошная боль! “Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Я вновь замыкаю слух. Лицо и хитон в слезах. Не отпусакет меня Владыка: “Препояши чресла твоя, и востани и глаголи к ним вся, елика заповедаю тебе! Не убойся от лица их, ниже устрашися пред ними, яко с тобою есмь! Се, поставих тя днесь над языки и над царствы, да искорениши и разориши, и расточиши и разрушиши, и паки созиждеши и насадиши. Ко всем, к нимже послю тя, пойдеши, и вся, елика повелю тебе, возглаголеши! И ратовати будут на тя и не премогут тя, понеже с тобою аз есмь, да избавлю тя, рече Господь. Да избавлю тя!”
“Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Я вновь замыкаю слух. Лицо и хитон в слезах. Вновь слышу пронзенный крик. В осколках, рыдает сердце: “Говори, и не умолкай! Говори, и не умолкай!” Снова вижу детей глаза. Их не счесть – миллионы слез! Сердце ранено детской болью! Пацанов с обожженым духом. И девченок с разбитым сердцем. Я без слез уж, почти износ. На лице этикет-улыбка. А на сердце сплошная рана. Спасти бы хотя бы некоторых! Спасти бы хотя бы некоторых! Не будите меня, не будите! Не гасите огонь, не гасите! А иначе умру... я знаю... На лице этикет-улыбка. А на сердце сплошная рана. “Препояши чресла твоя, и востани и глаголи к ним вся, елика заповедаю тебе. Говори, и не умолкай. Говори, и не умолкай”.
© И.Лещук, “Говори и не умолкай!” / Иер. 20 гл.