Сын

Эмма Могилко
«Скажи мне только одно, это мне очень важно. Я твой сын?» «Сын? В определенном смысле, вы все мои дети. Я дал вам всем возможность жить». « А, кто же мой отец в прямом смысле? Он?» «Ну, этого я не знаю, это знает твоя мать» « Нет у меня матери, нет у меня никого. Ученики – моя семья». «Как знаешь, но не возносись. К тому же, ты, надеюсь, помнишь, что я говорил – почитай отца и мать. И, если нет отца, это не повод не почитать мать. Еще напомню. Не суди, да не судим будешь. Да и вообще, ты обзавелся учениками, а сам искажаешь то, что я говорил. Уж не возомнил ли ты себя в самом деле кем-то?». «Но я ничего не говорил того, что не говорил ты» «Но ты делал. Ты устроил, как бы помягче это сказать, представление во дворе Храма. Ты напал на менял и торговцев жертвенными животными. Такого у вас никогда не случалось, настоящий разбой». «Извини, я был не прав. Я разозлился на одного торговца, который хотел подсунуть мне голубя с перебитой лапой, и сделать меня приносящим жертву ущербным животным»
«Ну-ну, учитель, говоришь, разозлился... Ты даже не представляешь, что возведут на твой народ через несколько сотен лет. Да, тяжелую я дал вам долю. И знаешь почему. Потому,  что лучшими быть труднее, а вас я сделал лучше. Я вынужден был это сделать. Тысячелетия проходили, а человек менялся мало, хуже животных. Убивали друг друга, понятий о любви, дружбе ни у кого не было. Народ дикий, безграмотный, готовый любое дерево или камень превратить в бога, еще и в жертву ему приносить своих сородичей. Пришлось мне создать вас, умнее и лучше предыдущих. Но хорошего должно быть мало, поэтому вас мало, но сила в вас большая. Не будут вас любить, чужаки вы, иначе сделаны. Тяжело вам будет, а вы будете всё миру отдавать. И ты первый"  «Я?» «Ты. Понесут твоим именем слова мои – слова Моисеевы, людям. Упростят их, исказят их – иначе не поймут, не осилят. Но люди, наконец, станут людьми. А тебе, ты уж прости, смерть мучительная и страдания» «Как, за что?» «Ни за что, иначе они не поверят» «Не хочу, почему я? Пронеси мимо меня, пожалей». «Не могу, уже решено. Ты сможешь» «Пронеси!» «Нет!
В утешение только скажу. Ты будешь любим. Другим, другому, будет тяжелее» «Кому?» «Иуде – другу твоему, брату души твоей» «Что же с ним ты сделаешь?» «Станет предателем твоим» «Никогда, никогда он этого не сделает» « Сделает, он всё понимает лучше тебя. Он согласился» «Зачем?» «Чтобы  тебя возвысить, чтобы поверили в тебя и умрет он, как собака, ради тебя, и проклинать его будут и славить тебя. Подумай о нем. Кому из вас труднее? Тебе, умирающему в муках, но любимому или ему, тоже в муках, телесных и душевных, всеми ненавидимому и проклинаемому?» «Страшные дела ты творишь, Господи!» «Не видишь ты того, что вижу я. Да будет так, по слову моему» «Аминь»