Закусон у меня получился на славу. Уже темнело на улице, когда я раскладывал пахучий уксусом и душистым перчиком, булькающий овощной соблазн в стерилизованные банки. Я выхватывал их железной цапой из горячей духовки, ловко ставил на плиту у пышущего жаром чугунного казанка, надевал сверху широкую воронку, и половником, половником ее, мечту любого гурмана, и крышку сверху, чтоб надолго, чтоб как-нибудь зимним вечерком, да с картошечкой, да под... Ой!... Меня тут обожгло, как пронзило. Да нет, не овощью кипящей, а пониманием.
ДА ЭТО ЖЕ ЙОРИК!!!
Конечно же! Йорик Циферблат, Йорик Кто-то Встал Раньше! Именно с него станется послать такую открытку. Вот дает же Бог испытание! А ты не гордись, не презирай ближнего! А как такого полюбить? Сами посудите, года три назад это было, еду я себе по Аризоне, домой, настроение отличное, слушаю книжку себе, никого не трогаю, и вдруг Скайп: Динь-бом, Дзынь-делинь! Смотрю, рожа очкастая на аватарчике: Йорик. Ну Йорик так Йорик, давай поговорим. Вроде поначалу ничего, так себе треп, ни о чем, а через пять минут: «Я, - говорит, - немецкий тут вовсю учу. Чтобы Майн Кампф в оригинале читать.»
У Йорика папа не то латыш не то немец, а мама еврейка. А сам Йорик какой-то полоумный, иудеев терпеть не может, все бочку на них катит, во всем их винит. Я с ним про то уже много раз спорил, увещевал. Еще помню в давние годы, появится Йорик в какой кампании, руку протянет познакомиться и представится: «Юрий Шиферблауер, не еврей.» В ответ только и расхохочется. Выглядело это, как словно зайдет куда размалеванный рыжий в дурацкой одежке, и представится: «Я Вася, не клоун.» Ну кто его за язык тянет? Кто вообще подумает, что вот мол еврей пришел? Да и что тут такого? Пришел себе и ладно, лишь бы человек был хороший. А этот сразу чуть не в драку.
Я когда услышал про его немецкий, про Гитлера, сразу настроением сник, и говорю ему:
«Ты, Йорик, даже не идиот, даже не сумасшедший, ты просто... прости, Господи, дурак какой-то.»
В общем, как всегда с Йориком. Чуть не до драки. А ему, только дай полаяться. «Ах я дурак, - орет. - Ну ладно. Ты считаешь, я дурак, я считаю, ты дурак. У всякого своя правда. Давай же, поговорим, как дурак с дураком.»
Мне бы выключить его, да предложение такое показалось вдруг забавным. Надо же, не мужик с мужиком, а дурак с дураком. Ладно, давай, начинай дурацкий разговор, посмотрим, что выйдет.
Он, наверное, всю жизнь будет за мною тащиться. Я про то и не знал, но, оказалось, мы с семи лет с ним знакомы. Дело было так. Отец мой работал в медицинском НИИ. Там распределяли билеты на елку во Дворец Съездов. Вот меня, маленького, бабуля туда отвезла, и, в раздевалке, знакомит с какой-то тетей и мальчуганом, таким же как я. Это, говорят мне, Юрик, сын папиного сотрудника, вы держитесь вместе, чтобы не потеряться, а мы вас тут после представления встретим. Ну и ушли они куда-то с той тетей. А мы с Юриком остались. Я не помню уж точно, что на той елке было. Помню лишь как Юрик этот всем кайф обломил. Там, по ходу действия, баба яга и кикимора сперли что-то, и чтобы вернуть заставили всех задачки на сложение больших чисел решать. Так вот, Дед Мороз со Снегурочкой в головах чешут и к залу обращаются: «Помогите, ребята, сколько будет триста тридцать пять плюс семьсот двадцать два?» Юрик этот рядом со мной аж подпрыгнул: «Тысяча пятьдесят семь!» - орет. Секунды даже не подумал. А Дед Мороз словно и не слышал. Скажите-ка, ребята все хором. И, после паузы, весь зал ему хором: «Тысяча пятьдесят семь.» «Спасибо, ребята.» И следующую задачку. И опять та же история — Юрик ответы пулей, зал только после паузы, хором. Было ясно, что в зале и другие умники есть, но Юрик им и шанса не давал, все выпендривал. На него даже шикать стали. Ну ладно, получили мы подарки в красивых коробочках, в раздевалке нас его мама с моей бабулей встретили, и разошлись мы. Я его не особенно-то и запомнил. А лет десять уж спустя, приходит мой папаня с работы, такой веселый и рассказывает маме, что кто-то в гости к нам придет. Его давний друг с женой и сыном. Сын моего возраста, и тоже всякой музыкой увлекается. «Да ты его знаешь, - говорит, - помнишь, на елке во Дворце Съездов вы с ним были.» Ну были, ладно, пусть приезжает. Я тогда засиживаться с предками не стал, убежал по своим делам, про то и забыл.
Йорика-то я к тому моменту хорошо знал, его все на «конкЕ» знали. Ну, то есть у Мелодии на Калининском, где мы рекордАми менялись и толкали их, если повезет. То есть пластинками граммофонными, если кто не знает. Ну ладно, не граммофонными, это я так. Тогда в Москве проходили Дни Венгерской Культуры, или как-то иначе все это называлось. Не важно. Очереди за той музыкой были на пол Калининского. Я тогда к матери подкатился, у тебя, мол, везде знакомые, устрой нам с ребятами по блату. Ну, всем она не устроила, но блат все же пробила. Как помню, директора магазина Мелодия звали Свобода Александровна Володина. Посмотрела она на меня жестко, но распоряжение продавщице какой-то дала. Вышел я от туда с пачкой заграничных пластинок, тут-то ко мне и подкатился носатый и кудрявый очкарик. «Дай посмотреть, что там у тебя.» Я ему: «Пошел ты, Зыкина тут у меня и хор народный.» А он не отстает, так и идет за мною к Садовому. Даже в «Букашку» со мной заскочил, то есть в троллейбус маршрута «Б», что тогда кольцевым по Садовому ходил. Интересно, а сейчас есть такой?
Короче, прилип ко мне очкарик, не отгонишь. Хиленький такой, в курточке импортной. «А ты знаешь, говорит, что эти все пласты у нас в Апрелевке штампуют?» Ну и так далее. Мне и самому-то хочется взглянуть втихушку, что я там набрал. А он все рассказывает, что у него есть, да поменяться бы можно. Короче, втянул меня в разговор. Так я с ним до дома и доехал. А там меня уже мои дружки с нетерпением ждали, посмотреть, что я надыбасил. Удивились, что с пластами я и какого-то Юрика притащил, но внимания тогда не него особо не обратили. Так он при нас и остался.
Вовсе неплохим поцаном Юрик оказался. Совершенно не скрывал, что увязался за мной, потому что у меня такой блат был. Сразу в споры по какой-то там музыкальной теме с нами вступил. Я не помню уж про что, помню только как смело на своем стоял, прямо до смешного. Так и хотелось сказать ему, ну ладно, ладно, что ты так разволновался? У него оказалось немало всяких записей, и он охотно ими делился, чем очень к себе расположил. Был среди нас, такой Антон, что тоже, хорошей владел фонотекой, но делился не очень-то охотно. Так и говорил: «Пока это только у меня, это коллекция, а если у всех будет, то какая в том ценность?» А Юрик — нате вам, пожалуйста, переписывайте, сколько хотите. И Pink Floyd и Uriah Heep, и Т-Rex, и всякое, чего мы прежде и не знали. Короче кайф тому Антоше обломал. Только я еще не знал, что это тот самый Юрик, с которым я на елку когда-то ходил. Было и смешно и как-то даже чуть жутковато, когда пришел он в гости к нам официально, с его мамой и папой Карлом. Ну да, именно так его отца и звали Карл Шиферблауер. Был это очень серьезного вида медик, много лет проработавший где-то в Африке. В Уганде, кажется. Друг моего отца еще со студенческих лет. Юрик говорил, что понавез Карл Иванович из-за границы всяких пластинок, но зная сыночка, держит их под замком, только переписать вот дал. Да и то не все. Есть среди тех сокровищ еще и настоящий двойной альбом Jesus Christ Superstar, но этого отец переписать не позволяет. Неприятности могут быть. Мы про ту рок оперу что-то уже слышали, но самой музыки не знали.
И все-таки папа Карла отомкнул свой сейф. Москва уже вовсю заслушала эту религиозную крамолу, но до нас она еще не дошла. Услышал я ее при самых неожиданных обстоятельствах. Мой отец частенько в те дни оставался дома. Он был в академическом отпуске, писал докторскую, и на работу ходил всего пару раз в неделю. По утрам он трещал своей пишущей машинкой, а потом уезжал в Ленинку, где просиживал до позднего вечера. Баба Таня всегда была наготове с чаем да и с обедом, про который отец мог просто забыть. Она вообще очень его уважала за ученость. Раз вечером я включил телевизор, третью, учебную программу, где в передаче Экран Врачу отец читал какую-то лекцию. Баба Таня зачарованно смотрела на экран, изредка взглядывая на меня с легким кивком, как бы приглашая оценить, какой умный у меня папаня. Тут входная дверь открылась и вошел сам Александр Андреевич. Баба Таня, что называется, рот разинула, дар речи уж точно потеряла, Отец усадил ее в кресло, сказал мне принести воды. С трудом удалось растолковать старушке, что это запись. С тех пор меж отцом и Бабой Таней установились какие-то доверительные отношения. Раз придя из школы я нашел их на кухне. Баба Таня что-то рассказывала, а отец сидел бледный, слушал. Такой бледный он бывал когда в школу его вызывали и учителя жаловались на мои безобразия. Он с удивлением взглянул на меня, потом на часы. Я понял, что они давно так сидят. Отец достал из кармана какие-то деньги, дал мне и сказал: «Нечего тут уши греть, сходи, давай-ка, в магазин, посмотри там хозяйским глазом.» Я, удивленный, ушел. Вечером я спросил отца, про что разговор-то был. Отец взглянул на меня и сказал только: «Ты мне смотри, чтобы Баба Таня никогда от тебя никакой грубости не слышала. Ты понял? Никакого дурного слова. Узнаю, оторву твою волосатую башку.» Я только потом примерно понял, про что Баба Таня отцу рассказывала. Отец с матерью тогда перессорились, я слышал мама кричала: «Я такого слышать даже не хочу!» В те времена я не знал, да и не мог знать про голодомор и про всякие такие страсти, но, выходило, что Баба Таня растеряла в те годы всю свою семью, и сама едва выжила.
Пару дней спустя отец принес домой магнитофонную пленку. Поставь-ка, послушаем. Я удивился. Коробочка и катушка были импортные, намотка пленки снабженной ракордом, была прозрачной на свет. Еще больше я удивился, когда он позвал Бабу Таню и усадил ее в кресло. Это про Иисуса Христа, - сказал. «Давай» - кивнул он мне и я нажал на кнопку.
Бог ты мой! Наш старенький магнитофон никогда не звучал так чисто. А музыка, что это была за музыка! Я вдруг понял, что это превосходит все, что я когда-либо слышал. Так же и отец сидел необычно серьезен. Брови его чуть хмурились, он смотрел куда-то за окно, в облака, было ясно, что он все понимает. Его английский был очень хорош, он не раз переводил нам сходу то, о чем пели рок музыканты. Делал это с легким раздражением, говорил, что ему некогда тут с нами, и спешил уйти. Здесь же он слушал как зачарованный. Баба Таня, спустя какое-то время, вдруг почувствовала неловкость — чего это я сижу, когда дел столько, - сделала движение подняться, но отец остановил ее жестом руки, и она не вставала уж пока все не кончилось. Когда Христа секли, слезы у нее покатились, а лицо отца сделалось каким-то каменным. Я никогда прежде таким его не видел.
Оказалось, пленку ту подарил ему Карл Иванович. Сам переписал ее с оригинального диска на свой магнитофон Акаи. Отец даже и не подумал, о каких-то неприятностях, не возражал, чтобы мы все то слушали. Пленку ту мы вовсю копировали, и теперь рок опера Иисус Христос Суперзвезда была всеобщим достоянием. Наверное с месяц мы ничего другого и слушать не хотели.
Юрик таким раскладом был очень доволен. Он вообще никогда ничего никому не жалел.
Надо же!... Так то ж и был именно Йорик! Ну, парень, что в тот вечер пантомиму устроил, черта представлял, которому хвост щемят. Мы все тогда орали радостно: «А ты не балуй!» Точно, он.
Йорик тогда был безнадежно влюблен в Люську. История вышла совсем уж дурацкая. С Йориком постоянно так — благие его намерения частенько обращались в анекдот, а благих начинаний у него было — у...! Всех и не перечислишь. Но если, скажем, помогая кому-то переезжать, я тащил с Йориком шкаф вверх по лестнице, на меня, непременно падал не только шкаф, но и сам Йорик. Раз он явился обиженный, с громадным синяком под глазом. Оказалось, споутрянки собрался он в какую-то очередь, сосед его, что ли, попросил за себя где-то отметиться, «только оденься поприличнее, там люди все солидные.» Так уж было, точно, что и «солидные люди» вынуждены были за всяким барахлом в очередях отмечаться. Йорик должен был назваться сыном того человека, иначе бы не сработало. Ну он и отправился. Пораньше. В два часа ночи, когда «метро закрыто, в таксе не содют.» Какой-то припозднившийся громила встретил Йорика в темном переулке, отобрал у него наличность, снял с него красивую курточку и дал ему в глаз. «Еврей, сволочь, жидяра!» - шипел разгневанный Йорик, уверяя, что у грабителя был одесский говор и висячий нос. Мы не верили, ну откуда в ночной Москве взяться биндюжнику с привоза? Чушь какая-то! Кому-то на память пришел старый анекдот, о том как Абрам, встал пораньше, оделся получше, в костюм, галстук, взял портфельчик... Сара, удивленная, спрашивает: «Абрам, только четыре утра, куда ж ты?» «Кто рано встает, тому Бог дает.» - ответил мудрый Абрам и отправился по делу. Спустя полчаса Абрам возвращается назад. Весь драный, побитый, портфельчика нет. «Что случилось?!» - восклицает Сара. «Сара, не поверишь, - отвечает Абрам, - кто-то встал раньше.»
С той поры и повелось Йорик-Кто-то-Встал-Раньше. Смеяться над пропажей курточки и фингалом Йорика было, конечно, грех, но уж больно часто повторялись с ним подобные истории. С ним вообще бывало опасно рядом находиться. В подобную беду попал с ним и я.
Как-то, дело было в воскресение, маялся я дома. Делать было нечего, завтра нужно было идти в школу, денек был серый, по телеку ничего путного не ожидалось. Позвонил мне Йорик, сказал, что у него встреча у Мелодии, с каким-то парнем, договорились что-то на что-то поменять. «У тебя там Abby Road есть. Можно с ним на Grand Funk махнуть. Abby Road у меня, действительно, подзадержался. Можно было и махнуть.
На площадке у Мелодии никого не было. В воскресение магазин не работал, у завсегдатаев конкА тоже был выходной день. Мы с Йориком дрожа от знойкого осеннего ветерка прождали того парня лишние полчаса. Потом еще пятнадцать минут. Он так и не пришел. Вместо него подсел к нам какой-то чернявый парень. Лет уж около тридцати, высокий, в джинсовом костюме — тогда самая мода на такую рабочую одежку была — с часами-котлами. Видно было — не нам чета. Говорил с сильным грузинским акцентом. Вроде бы он с матерью в Москву приехал мебель купить, нет ли у нас каких на то знакомых. Как это нет? У Йорика все знакомые только за мебелью и гонялись. Он даже какого-то супер жучка по этому делу знал. Сказал, что может свести. Ну, разговорились они про ту мебель, я только удивлялся, откуда у Йорика такой в том опыт. Гиви, так звали грузина, заодно спросил, что это у нас там, в пакете. Музыкой он сам не очень-то интересуется, но друзья просили заодно посмотреть, если что будет. Он со скукой взглянул на наши диски, сказал, что может вообще-то все купить, за четыре сотни, если незаигранные. Получалось по пятьдесят рублей за штуку, очень даже, если оптом, неплохо. Мы, конечно же, согласились тут же поехать на Метро Университет, где Гиви с мамой жили на какой-то квартире, все послушать и сделку завершить. По дороге все о чем-то говорили, Гиви оказался классным парнем, договорились они с Йориком, что тот поищет ему крепкую двадцать четвертую Волгу от хорошего владельца, за которой Гиви сразу приедет, когда такая найдется. Такая машина была у Карла Ивановича, и я уж подумал, не ее ли Йорик загнать хочет, с него бы сталось.
От Метро Университет мы долго шли какими-то дворами, вокруг все были ухоженные кирпичные дома, район был достаточно престижный. Наконец зашли в какой-то подъезд, поднялись на шестой, что ли, этаж. Гиви, совсем уже друг сердечный, сказал, что мама у него больная, беспокоить не хочется, подождите здесь, между этажами у окошка, я пойду, послушаю, и тут же назад.
Поднялся Гиви с нашими рекордАми на пролет, зашел в дверь, ведущую к квартирам. Мы остались ждать. Все обсуждали, как те четыреста рублей вложим, что на них возьмем, что на что потом поменяем. Прождали полчаса. Затомились. Забеспокоились. Поднялись туда. Какой-то коридор. Ну да, квартиры... Только коридор все дальше и дальше идет. В соседний подъезд. А там выход... На улицу. Мы и знать не знали, что такие дома в Москве есть.
«Жид пархатый, евреюга! Сволочь! - орал Йорик. - Да какой он грузин, сразу видно — наш!»
Тут Йорик был, точно, не прав. Ничего «нашего» в том Гиви не было. Был он ярко выраженным грузином, я таких немало в Тбилиси видел, и вопли Йорика, несмотря на потерю, даже смешили.
Да... как сейчас скажут — лоханулись мы тогда. Но в те времена и слова-то такого не было.
С тех пор я всегда относился к Йорику и его гешефтам подозрительно-иронично. Удача ему, точно, не сопутствовала. Я предпочитал держаться от его неуемного энтузиазма подальше.
Тогда же Йорик был безнадежно влюблен в Люську. Тут тоже история. Еще та... Люська о ту пору не очень-то с нами тусовалась, все с Ванькой занималась и с его передрягами. Йорик увидел нас с ней в «Метле» где Люська, посасывая какой-то коктейльчик, жаловалась мне на своего милого. Это была одна из регулярных наших с ней встреч. Люська любила сходить в кабачок за мой счет, а я всегда был рад ее компании.
Йорик на следующий день позвонил мне, и у нас произошел какой-то странный разговор. Йорик, мямлил, заикался даже, не знал, как начать. Я вдруг узнал, что у него какая-то интимного характера проблема, что он...
Тут я прыснул смехом, и спросил, не дальтоник ли он, не видит что ли, что голубого во мне ничего нет, зря подкатывает, но, оказалось, дело вовсе не в том.
У Йорика есть какая-то девушка, у них там дошло до поцелуев в подъезде, и девушка та разочарованно объявила, что целоваться Йорик вовсе не умеет, и что вообще во всех таких делах он просто дурак. Короче, Йорик хотел «в таких делах» получить образование (Че-го!? - была моя реакция — я что ли тебя буду образовывать?) и что та вот девчонка, то есть Люська, могла бы его всему научить. Не бесплатно, конечно. Тут уж я вовсе зашелся хохотом.
Люське я, как обещал, тут же позвонил.
«Пусть бутылку ставит. Научу. - не задумываясь ответила Люська. И тут же спохватилась. - А он противный?»
«Ты меня спрашиваешь? - хохотнул я, - на мой взгляд, так отвратительный»
«Тогда джинсы пускай тащит. Врандлер. Сорок второй, третий рост.»
Джинсов у Йорика не оказалось, но он раздобыл какую-то игривую джинсовую юбочку стиля «кавалеру некогда» с молнией сзади, сверху донизу. Юбка та села на Люськины бедра словно таких и ждала, и подозрительные уроки начались. Отношения меж ними простерлись куда дальше ожидаемого. То есть нет, Люська, конечно так и осталась в главном верна своему Ваньке, но они с Йориком даже подружились. Я Люську знал, только лишь за халаявные коктейльчики она бы с Юриком время бы не тратила. Было меж ними что-то и еще. Нацеловавшись с такой мальвиной Йорик Карлович просто голову потерял, и про ту глупую девчонку из подъезда вовсе уж и забыл. У Люськи же к нему был какой-то свой интерес. Она явно хотела что-то от Йорика получить, что он, в принципе мог предоставить, но не так-то просто то было. Я видел, что они что-то частенько обсуждают. Подробностей не знаю, я в те дела не лез, но кончилось все смешным скандалом. На одной из вечеринок, Люська вдруг вылетела пробкой из комнаты где они с Йориком уединились. Растрепанная и красная она орала зло: «Не могу-не могу, заладил. Да что ты вообще можешь? Нос картошкой хрен гармошкой, а туда же, дай ему!» Это было очень смешно и мы все, конечно, ржали до упада. Йорик тогда напоминал побитого попугая. Люська тут же убежала к своему Ваньке, а я в тот вечер с Йорика глаз не спускал. Не сиганул бы он с горя в окошко. Когда все уж разошлись, Йорик произнес тоскливо: «Сволочь, жидяра!»
«Кто?» - удивился я.
«Ванька этот. Кто ж еще?»
«Да ты что, с ума вовсе что ли сошел, какой из Ваньки еврей?»
«Самый настоящий. Он же обрезанный.»
«Ой, йо!... На кой мне такие подробности? Вали ты домой. Тебе евреи уж, неверное, по ночам сняться. Скоро и мне сниться будут.»
Я не знаю, что это за болезнь такая — антисемитизм, но болезнь, точно, потому что в Йорике она поначалу ползуче, а потом уж и стремительно прогрессировала. К исходу восьмидесятых это был непримиримый до карикатурности черносотенец. Зная мое скептическое к тому отношение, со мной он общался все меньше, да ему и некогда было. Теперь он выступал на митингах, был членом каких-то там обществ и союзов, писал статьи о Великой Державной России, и даже выступал пару раз в каких-то телепрограммах. Карл Иванович, к сожалению, к тому времени, уже умер, и остановить Йорика было некому. Темнокудрый носатый патриот, с годами все более походивший на хазановского попугая, пугал соплеменников темной ненавистью и советовал им собирать чемоданы. Смотрелось это все жутко. Апофеозом его вывертов, был облом кайфа пассажирам плацкартного вагоне, где Йорик оказался из-за просчета каких-то организаторов. Кто-то там заметил, что такому крутому расфранченному господину надо бы в купейном ехать, на что Йорик тут же ответил, что в купейных вагонах одни евреи ездят . Окружающие смущенно притихли: было о чем в голове почесать. У меня и самого чуть было крыша не поехала, когда я от него этот рассказ услышал.
Я тогда спросил его, а что он будет делать, если, и правда, евреев на свете больше не останется? Лицо Йорика вытянулось. Он вдруг напомнил мне сценку, описанную Конрадом Лоренцом: две собаки, отчаянно облаивая друг друга, несутся по обеим сторонам длинного забора. Внезапно забор кончается и псы оказываются нос к носу друг с другом. Они замирают на секунду в удивлении, но тут же бросаются бежать назад, вдоль того же забора, наполняя округу злобным лаем. Так же вот и Йорик тогда удивился.
Несмотря на его занятость и поистине дьявольскую активность — тема его вдруг стала крайне востребована — Йорик только и успевал мотаться по всяким городам и весям, где он выступал в каких-то обществах, клубах, парках при поддержке местных патриотов и новоявленных казаков. Обо мне он все же никогда не забывал. Я для него был неким барометром, что ли? То есть по моей реакции он судил об отношении некого «окультуренного» слоя общества к его призывам одних гонять, других спасать. А когда я переехал сначала в Латвию, а потом уж в Америку, мое миропонимание показалось ему необычайно ценным показателем. Я периодически получал от него деловые и-мэйлы, в которых он вопрошал меня о мировой закулисе, заговоре банкиров, активности масонов и новых еврейских анекдотах. С последним было тяжело: тема эта в Америке почти не звучит. Но, понимая как может Йорик невинной русской душе нагадить, я, как мог, старался отрулить его напор в более безопасное русло. Поэтому, когда он напросился навестить меня в Латвии, и обсудить что-то по бизнесу, я только обрадовался.
Было лето девяносто второго. В нашем тихом поселке люди жили скромно. Помню, на всю округу тогда была одна лишь только машина-иномарка. Йорик явился мне в черном БМВ, в сером импортном костюме, и с какой-то особенной длиннющей рулеткой в футляре. Ну да, с рулеткой. Он хотел промерить участок земли, что собирался взять в аренду для складирования пиломатериалов, что будут поставляться из России. Сторожем пиломатериалов, по его замыслу, должен был стать я. На данный момент мы, по его плану, должны были отправиться в поселковый совет, и обо всем договориться. Все у Йорика было заранее схвачено, кроме моего согласия и согласия поселковых властей. Пиломатериалы должны были уходить в Европу и приносить баснословную прибыль.
У меня, вообще-то, были совсем другие планы. Я готовился к экзамену, и всею душой был уже в Америке. Да и при воспоминании о свалившемся на меня шкафе, что мы когда-то тащили с Йориком вверх по лестнице, всякая охота вести с ним дела у меня вяла. Я деликатно объяснил ему ситуацию и посоветовал подобрать подобную складскую площадку в районе Вентспилса, где находится морской порт, откуда все и плывет в Европу. Мы в тот вечер, в общем-то, неплохо провели время ударившись в воспоминания. Евреев он в тот раз не ругал, и я подумал, что не все еще потеряно. Про мою должность сторожа на лесоскладе он больше не вспоминал. Ему очень понравилось, что я собрался в штаты, он обещал сделать меня представителем его кампании, и, видел я, как загоралась в нем вера в честный бизнес и миллионы зеленых. Он даже размечтался о создании глобальной корпорации, с отделениями по всем континентам. Этакой Йорик Древесина. Я с теплотой вспомнил о его Папе Карле, создавшем такого носатого буратино, и так рано, всего лишь шестидесяти пяти лет, ушедшего из жизни.
Спустя пару дней, когда я вовсе и не думал о Йорике, я встретил его еще раз. То есть не встретил, а наблюдал его в нехорошей ситуации. Невдалеке от нашего поселка, проходила оживленная трасса. Там, на разъезде двух дорог, был небольшой то ли ресторанчик, то ли кафе, под названием Сените. Грибок, что ли, по-русски? Не важно. Был там и неплохой магазинчик. Что-то типа кулинарии. В хорошую погоду можно было туда прогуляться краешком соснового бора, в плохую — проехать пару остановок на автобусе.
Было где-то часа три пополудни, я набрал себе каких-то вкусностей, и, перед тем как направиться домой, решил выпить кофейку. Тут же за углом, где отдельно разместился киоск с печеньками и тому подобным. Там были и столики, и стулики, и ветра шум в сосновых вершинах. Вполне достойное местечко. За одним из столиков расположилась какая-то компания. Я лишь взглянул туда краем глаза, отметив какого-то бандюгана в черной кожаной куртке. Эта личность компенсировалась двумя миловидными девушками и кем-то еще в приличном костюме, сидящим ко мне спиной. Я только, когда взял свой кофе и уселся на другом краю площадки за столиком, понял, что этот кто-то — не кто иной, как Йорик. Меня он не видел, девушки похохатывая во всю, слушали его, а бандюган хмуро поглядывал вокруг. Неужто у него и охранник есть? - подумал я, и тут же понял, что ошибся. «Охранник» тот, уловив вдруг что-то особенное в словах Йорика, встал и схватил моего знакомца за лацканы пиджака, словно хотел поднять его со стула. Рожа у него сделалась просто зверской, я отметил сложение атлета, и понял, что фингал сейчас, точно, будет у меня. Не мог же я не встрять. Бедный Йорик подниматься не зажелал. Он судорожно вцепился обеими руками в пластиковую седушку, и бандюган завозил его по асфальту вместе со стулом. Ножки стула были тоненькие, они смешно упирались и пищали. Бандюган что-то зло выговаривал своей жертве, я отставил свою чашку и хотел было уж вмешаться, как Йорик был неожиданно отпущен. Бандюган даже сделал движение как бы расправляя лацканы Юркиного пиджака. На этом все грубости закончились. Девушки поскучнели. Йорик оправлял свой пиджак с искоркой, бандюган, закуривая, все еще злился, сверкал глазами. Я оставил свой кофе недопитым и поспешил удалиться. Не хотелось, чтобы Йорик, оглянувшись, понял, что я был свидетелем его, ну да, а как это еще назовешь? Позора. Видно работать в Йорик Древесина Инкорпорэйтед было не так уж просто.
С тех пор я видел Йорика только на мониторе своего компьютера. Ну и по телефону с ним беседовал.
Девяностые, вроде бы, пошли ему на пользу. Быстрый математический ум и способности налаживать контакт с любым встречным много помогали Йорику обретать полезные знакомства и втираться в доверие. В древесном своем бизнесе он добился признания как умелый перетирала и даже продвинулся поначалу неплохо, да только довольно быстро вскрылся в нем недопустимый для молодого капитализма изъян, что не дал Йорику подняться до крутых высот. Йорик был честен. Даже не то, что честен, а только терпеть не мог несправедливостей. И ничего с этим нельзя было поделать. Не мог он, по-настоящему, никого надуть. А такие работники в те времена не очень-то были востребованы. Не удивлюсь, если тот бандюган именно за что-то подобное и повалтузил моего дружка вместе со стулом по асфальту. Видать, обломил Йорик кому-то кайф выгодной сделки. Такое с ним и в молодые годы случалось. Еще при обмене дисками на задах ГУМа или Мелодии Йорик просто не давал надувать всяческих простаков. Я, помню, и сам обозлился на него раз, когда он честно разъяснил какому-то бедолаге, что предлагаемый мною Black Sabbath не оригинальный, английский, а немецкая перепечатка. Это роняло цену чуть не на треть. «Ну кто тебя, дурака, за язык тянул? - выговаривал ему я, – да он бы вжисть этой маленькой пометки «Gema” не заметил бы.» Йорик досадывал, ругал себя за длинный язык, соглашался со мной, но, и в следующий раз, случалось что-либо подобное. Уверен, что и в больших делах слукавить он просто не мог. Видимо, именно поэтому, империю древесных спекуляций возглавить ему было не суждено. Тем не менее, работая аналитиком на вторых ролях, он стал вполне обеспеченным человеком.
Все у него рухнуло в девяносто восьмом, в момент дефолта. Он как раз перед тем где-то много занял, во что-то вложился и в один день потерял все свое состояние. Чуть не попал в рабы к одному из своих криминальных кредиторов. Вывернулся лишь уступив свою шикарную квартиру. Жена от него ушла, забрав малолетних детей, а сам он переехал к старушке маме. Тут-то и вернулась к нему жгучая ненависть к банкирам, масонам и иудеям всех мастей. «Суки, жиды, - негодовал он, - сами-то все в доллары загодя перевели, меня и не предупредили. Припомнили, сволочи!»
Время было уже немножко другое: никто особо уж не митинговал, антисемитские статейки стали считаться дурным тоном, и Йорику пришлось тихо и молча носить в себе разъедающую его сердце нелюбовь к соплеменникам.
В те времена мне было вовсе не до Йорика, я о нем и не вспоминал. Я давно уже жил в Оклахоме, старательно подтягивал свой английский. Работал в школе, прислушивался к детскому жаргончику, при всякой возможности общался с учителями, по вечерам развозил пиццу, и все слушал, слушал говорящие книжки на английском. Их было много, тех толстеньких коробок, набитых кассетами, на полках в городской библиотеке. Беда была в том, что большинство авторов мне были неизвестны. По анотациям на обложках судить было трудно. Частенько случалось, что книжка оказывалась скучна, напичкана матюгами, или запись не очень-то качественна. Приходилось брать таких коробок семь-восемь, чтобы прослушать из них две-три. Я со временем определился, нашел очень понятного мне чтеца, и стал брать начитанное только им. George Guidall оказался лучшим тренером моего listening comprehension. Я, наверное, прослушал более ста книг в его начитке. Да и книги-то в его исполнении, все были, в основном, вполне достойные. Развозя пиццу я внимательно вслушивался в текст, и, если меня что-то особенно занимало, отматывал чуть назад и включал микрофон второго магнитофончика, что я всегда возил с собой. На досуге разбирался, переписывал то местечко от руки, изучал, как оно сделано. Я всерьез тогда подумывал стать американским писателем, случались же такие, кому английский тоже был не родной. Один из моих романов был уже напечатан, другой еще писался, когда я приобрел толстую книжку под названием 101 Way to Sell your Book. Там настоятельно рекомендовалось писать книги необычные, проводить читателя через ситуации, в которых он никогда не был, брать его в места, которые он никогда не посещал, сводить с людьми совершенно не его круга, добиваться, чтобы раз присев на краешек стула с вашей книгой, читатель бы уж не вставал с него до самой последней строчки. Короче говоря, успех сопутствовал развлекателю, в крайнем, редчайшем случае, скандалисту обличителю. Тот поэт, что больше чем поэт, здесь, в отличие от России, не катировался и вовсе не ожидался. Да и правда, чему американцев можно научить? Зачем им, великая, будоражащая умы и души великая литература? У них и так все есть. И в головах у них полный порядок. Как у Форреста Гампа.
Ладно, шучу...
Неприятным открытием для меня было узнать, что только лишь пятьдесят процентов уже напечатанных в Америке книг, доходят до полок книжных магазинов. Остальные так и лежат невостребованными на складских полках. Самым же убийственным в той книжке советов было уверение, что если нет у автора ста пятидесяти тысяч долларов на рекламную кампанию его книги, можно спокойно похоронить ее в недрах компьютера или в ящике стола. Такие истории, как случилась со Стивеном Кингом, крайне редки и рассчитывать на то не приходится.
Я старательно пытался вчитаться в его рассказы, но с трудом дотягивал до конца. Было совершенно непонятно, как такой примитив нашел читателя. Да и каков тогда читатель? Однако и у Стивена Кинга я нашел очень полезную книжку. Называлась она On Writing, и была полна очень дельных советов и размышлений. Всякому пишущему настоятельно советую ее прочесть.
В советах типа «что делать» и «как жить» американцы, правда, не нуждаются. И вовсе не потому что они прибарахлились так, что специальные службы занимаются чисткой их гаражей. Здесь просто знают, что работать надо, ближнему помогать надо, доброжелательным и приятным всем соседом быть, конечно же, надо. Может слегка и перебрал Василий Токарев спев что, «здесь неприлично быть ни бедным ни больным», но в общем, и это правда. Это в России вопрос ЧТО ДЕЛАТЬ? всегда остается нерешенным. Им-то мы с Йориком и занялись в том дурацком разговоре.
Я бы в жизнь не пустился бы в подобную полемику, если бы заранее не было б определено, что говорим мы как дурак с дураком. Йорик, оказывается, стал членом какой-то команды советников советникам президента по воспитанию молодежи, и горел желанием выдавать идеи. Тогда из советников советникам можно было перебраться и в советники. Я тоже, помню, посещал подобные сборища в перестроечные времена. Всякие умники встречались по вторникам, неподалеку от метро Кировская, пили чай из большого самовара и ели вкусные булочки, что предоставлялись им чуть ли не администрацией Горбачева. Булочек было не так уж и много, потому и отбор советующих проводился скрупулезно. Мой приятель-историк, однако, был там человеком уважаемым, и потому ему разрешалось приводить дополнительного едока, то есть меня. Я же, осознавая сомнительность своего положения, булочек старался не касаться, если уж только совсем меня не уговаривали их отведать.
Интересные можно было услышать там размышления, да и в самих советниках советников много наблюдалось забавного. Одни были бородаты и косматы, как мой приятель, другие выглядели очень даже официально, относились к делу со всей серьезностью и косо поглядывали на умную шантрапу в растянутых свитерах и джинсах. Рядом со мной посиживал пожилой профессор в стареньком костюмчике. Я видел его прежде, сдавая экзамены на журфак. Был он и тогда, именно в том же костюмчике. Вряд ли он меня помнил, но, почему-то, всегда садился рядом со мной. Сам не выступал, но с интересом слушал молодежь, иногда что-то вполголоса комментируя. Я старался отвечать поумней. Раз, очень увлекшись каким-то докладом, он воскликнул шепотом: «Очень интересный молодой человек, но почему он в нижнем белье?» Докладчик, действительно, выглядел диковато: с лысеющей его головы спадали редкие блондинистые космы, на ногах у него были кеды и выцветшие треники, а поверх них, навыпуск, теплая кальсонная рубаха с белыми пуговицами поплавившимися в химчистке. Он бы и вовсе смахивал на Ивана Бездомного после ночного купания, но говорил он, действительно, очень дельные вещи. Много позже, уже в Америке, я услышал его интервью на радио Эхо Москвы. В девяностые он стал одним из самых популярных имедж мэйкеров. Подготавливал депутатов к выборам.
В подобную компанию и попал в качестве советника советников Йорик. Хотя... сомневаюсь я, что новоиспеченные консультанты были людьми того же сорта. Вряд ли те яркие и смелые умы стали бы что-то советовать нынешним советникам президента. Хотя бы потому, что так не договаривались. Совсем о другой России им тогда мечталось, и главным советом на современный момент стало бы — соблюдайте вашу конституцию. Мой косматый и бородатый приятель-историк держится от нынешней власти в стороне и снова предсказывает в своих статьях такое, что от него опять все шарахаются. Да и нужны ли нынешним российским властям советники? Разве что «для мебели». Как выразился Симеон Афонский: «Хочешь узнать амбициозного человека? Это тот кто не слушает советов.»
Видно, на таком вот «безрыбье» за советника советников и сошел теперь полусумасшедшый Йорик изучающий немецкий язык, чтобы читать в оригинале Майн Кампф.
Да... Написал когда-то Маяковский: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.» Наверное, тогда тоже, немало умов ужаснулось. С Йорика станется. Он без мыла, если ему занадится, в любую группу «подсоветников» залезет.
Меня, вообще-то, это все очень развеселило.
«Ты понимаешь, в какую ерунду ты меня тянешь? - возмущался я. - Идиотизм какой-то. Ну ладно, есть у президента советники. Так положено. Назовем их советники первого ранга. У них, конечно же, есть помощники, хотя бы такие как ваша группа, это, ладно уж, советники второго ранга. Такие тоже, в свою очередь, не против с кем-то посоветоваться. Это будет уже советник третьего ранга. Вообще-то не слишком-то уж далеко от главы государства. Если совет такого третьего человека дельный, то может вполне до президента и дойти. Да только у кого ты, советник второго ранга, собираешься консультироваться? Кого в третий, такой почетный ранг, возводишь? Меня? Да ты, Йорик, совсем чокнутый. Цирк какой-то! Я не только не гражданин России, я гражданин США, агент потенциального противника! Тебя бы за такое, при дедушке Сталине, враз бы в черном вороне. Нашел, блин, иностранного консультанта! Оклахомского шоферюгу. С ума ты сошел!»
«И вовсе... и вовсе не сошел! - кипятился Йорик. - Вопросы патриотизма универсальны, тут нет разделения на идеологии.»
««На патриотизм стали напирать. Видимо проворовались.» Кто это сказал?»
«Как кто?... Ты только что и сказал.»
«Михаил Евграфович это сказал. Еще в девятнадцатом веке. А вообще я даже и не удивляюсь, что к тебе такое доверие. «Бей жидов спасай Россию» всегда дураков вдохновляло.»
Короче говоря, не получилось у нас с ним тогда даже и дурацкого разговора. Йорик все гнал про какую-то русскую идею, трещал цитатами из философов, отцов Церкви Православной, даже Гитлера мне все собирался почитать в собственном переводе. Национальная идея его так вдохновила, что он готов был за Русь Святую глотки рвать, и, похоже, не пархатым только. Он называл себя «некрещеным православным» и звучало это так же как, в былые годы, «беспартийный коммунист». Те тоже, бывали такими идейными, что и партийных коммунистов готовы были стрелять. Я отвечал Йорику, что, православный — это христианин. Что для христианина Спаситель — смысл жизни и Родина. Что, если Иисус - Царь Вселенной, а христиане Его верная рать, то всякому православному следует быть патриотом всей Вселенной, а не только России.
Все было напрасно. Йорик и позвонил-то мне лишь для подтверждения своего бреда. Моего мнения слушать он не хотел. Обозвал меня сраным космополитом; я обозвал его чудилой. На букву М. Он искренне пожелал мне провалиться со всеми моими жидами. На том и расстались. И тут же, не поверите, я заметил на встречной полосе дороги какое-то неверное движение среди бегущих там траков. Я инстинктивно нажал на тормоз, и увидел вдруг как белый многотонный красавец-грузовик вылетел на разделяющую полосу, и все потонуло в облаке взбитой пыли. Я отчаянно качал ногой тормоз, удерживал руль, и, стараясь не врезаться в резко тормозящий передо мной трак, ушел на обочину и остановился в каком-то метре от знака «Speed Limit 75». На самом краю такой разочарованной и раздосадованной канавы, ждущий радостно всякого из нас. Зазевайся бы я чуть чуть, или было бы у меня чуть больше веса, валялся бы и я, так же, на боку, как тот бедолага, что влетел на нашу сторону боднув трейлер идущий передо мной. Я выскочил из кабины, бросился к водиле, что недоуменно озираясь выбирался из проема, где только что было его лобовое стекло. Сразу было видно, что это свой, славянин, но я, чтобы не смущать парня, обратился к нему на английском. Да, он был в порядке. Не поранился. Дальше послышался как бы отдаленный гром. Это посыпался из парня русский мат. Было ясно что с ним, правда, все хорошо. Я ушел к себе и сделал фото, что вы видите в начале этой главы. Задал Йорик шороху напоследок. Вот и не верь после этого в силу проклятий. Спущенные с цепей ретивые черти видно попутали что-то впопыхах и тюкнули другого русскоговоряшего водилу, катившего себе под небом Аризоны.
Я решил больше с Йориком не общаться. Номер телефона у меня к тому времени изменился, и адрес Скайпа я поменял. С тех пор я о Юрике Циферблате ничего не слышал. Теперь опять вот он нарисовался - хрен сотрешь. Открыткой меня достал. Что ж... Я - христианин, я всем прощать и всех любить должен: и Йорика, и Гитлера, и Иуду... Очень непросто христианином быть.
На следующий день, проснувшись поутру, я набрал московский номер Йорика. Ответила мне его жена, с которой я знаком не был. Она сказала, что бедный Йорик умер год назад от скоротечного рака.
Во как... Укатали сивку крутые горки... Достали Йорика «наши». Разъела-таки ненависть его худую плоть. Мне ли не знать, как то бывает? Йорик помер, а меня Господь уберег. Для чего? Наверное, чтобы о таком вот Юрии Карловиче Шиферблауере написать. И много чего еще написать.
Но от кого же все-таки эта открытка пришла?
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/12/08/261