Ашот вновь появился у нас лишь через месяц. Был он сумрачен и даже как-то необычно суров, оброс густой бородой с заметной проседью, и походил то ли на разуверившегося монаха-пилигрима, то ли на близкого к раскаянию разбойника. Оля, как обычно, предложила ему чаю. Он посмотрел испытующе на меня и спросил:
- Виктор, у вас водка есть?
- Найдется, - ответил я. - Держим для медицинских целей. Но, может, лучше коньяку? Армянского.
- От коньяка у меня давление поднимается. Тем более от паленого армянского. Лучше водки.
- Водки так водки. - Я пошел к холодильнику за початой бутылкой. - Но себе я коньяка налью. Водку я не люблю. Не нахожу в ней вкуса.
Оля тем временем организовала стол: немножко сыра, немножко красной рыбки, баночку маслин. Налили, выпили. Ашот все молчал. Я тоже. Я смотрел на него, а он смотрел куда-то вглубь себя, что-то вспоминал, обдумывал. К закуске не прикоснулся. А Оля смотрела то на него, то на меня, и наконец спросила:
- Ашот, как вы себя чувствуете? На вас лица нет!
Он посмотрел на нее без улыбки и кивнул:
- Я это тоже заметил. Выходил из дома, глянул в зеркало, и удивился: нет лица! Человек есть, а лица нет. Одна борода!
- Расскажите, Ашот, что с вами произошло за этот месяц, - обратился я к нему. - Мы волновались за вас.
- Налейте мне еще водки, - попросил он. - Какой-то лед у меня внутри, надо согреться.
Я налил, себе тоже - коньяку.
- А Ольга, что, совсем не пьет? - вдруг спросил Ашот и посмотрел на нее.
- Пью! - смело ответила моя ненаглядная. - Именно водку и пью! - И посмотрела на меня со знакомым мне, детским вызовом. - У меня и сало есть! Будете? - И шмыгнула к холодильнику.
- Сало — это по-нашему, по-армянски, - согласился Ашот. - А соленого огурчика нет?
- Огурчика нет, - отозвалась моя благоверная и выложила на стол шматик сала, привезенного из Хабаровска залежавшегося у нас чуть ли не с третьего года.
Я налил водочки и ей, но сам изменять коньяку не стал. Выпили еще раз, Оля и Ашот закусили салом, я — рыбкой красной, кетой семужного посола, и маслинкой с косточкой. Неделю назад мне пришло из родного института уведомление об увольнении, но на нашем благосостоянии сей факт еще не успел отразиться, на кильку в томате мы еще не перешли.
- Так мы ждем, - вновь обратился я к нашему гостю. - Как там Бытха? Нашлась?
Он тоже взял маслинку, пожевал, косточку выложил на стол, посмотрел на меня своими выразительными армянскими глазами и заговорил:
- Прежде всего я разыскал того старлея, Володю Гаврилова, который нашел Бытху и принес ее майору. Не давало мне покоя ее чересчур уж бедное описание. По словам Сюзанны это ихнее божество было чуть не все золотом изукрашено, а тут, дескать, только когти позолоченные. Или, думаю, майор врет, или старлей его надул, снял золотишко. Нашел я этого Гаврилова. Вообще-то он был из Ростова, но после службы перебрался в Анапу. И когда я его нашел и увидел его дом, его виллу, я ахнул и сразу понял — без бытхинского золота тут не обошлось. Короче, потолковал я ним по-свойски, по-армянски, под шашлычок, и парень раскололся.
Как я и ожидал, птичка была небедной, пятнадцать кило желтого металла с нее наш доблестный старлей снял, переплавил и сбыл по частям. Не слабо, правда? Наверное, на его месте я сделал бы так же. Не майору же было отдавать золото, и не государству? Но повезло не мне, а ему. Конечно, я ничего не рассказал об этом Сюзанне. Зачем огорчать барышню? Да еще и натравливать убыхов на бывшего сослуживца. Да я и видел, что Сюзанне не важно — есть на этой Бытхе золото или нет. Ей нужна сама Бытха, Большая Бытха, божество убыхов, родовой символ. Так что полетели мы с ней в Москву...
- Поездку она оплачивала? - поинтересовался я.
- Конечно, - кивнул Ашот. - И билет мне купила, и гостиницу оплатила, и на карманные расходы дала. Не скупая барышня. Генерала тоже, фактически, она сама нашла. Точнее, ее люди нашли. Главное я их фамилией снабдил, а дальше у них свои ходы были. И вообще, все оказалось проще, чем я думал. Генерал действительно умер, два года назад. Из наследников у него имелись только вдова и сын-полковник. Сын оказался где-то очень далеко, в какой-то секретной командировке — то ли, в Аргентине, то ли еще где подальше. Вдова жила на даче, под Москвой. Сюзанна с ней созвонилась, навешала ей лапшу на уши... Знаете, я поразился! Не ожидал, что она так врать умеет. Даже подумал: «Может, она и мне все врала? Может, она никакая не убышка? Просто мошенница, ищет эту Бытху, чтобы хорошо потом перепродать". Короче, сказала она этой генеральше, что к ней приехал из Сочи родственник, троюродный дядя (это я), ищет украденную много лет назад семейную реликвию, деревянную птицу. Много лет ищет. И вот выяснил, что ее несколько раз перепродавали, она переходила из рук в руки и каким-то путем попала наконец к генералу. Дядя не собирается возбуждать какие-то дела, привлекать прокуратуру, он просто хочет выкупить семейную реликвию — за разумные деньги, конечно. Но сначала хочет взглянуть на нее — вдруг это какая-то ошибка, и птица совсем не та.
- Генеральша спросила, о каких разумных деньгах может идти речь? - опять перебил его я.
- Спросила, - ответил Ашот и уже сам налил себе водки. Я наливать себе коньяка не стал, Оля тоже воздержалась от продолжения банкета, мы внимательно слушали.
- Спросила, и из этого факта я понял, что она готова птицу продать. И то правда, зачем она ей? Почему не продать ненужную, непонятную штуковину, особенно за хорошие деньги? Но Сюзанна ответила уклончиво. Дескать, о цене она с дядей не говорила, это он будет решать. Но он человек кавказский, у них свои понятия о деньгах и семейных реликвиях. Он должен посмотреть, с ним можно будет и поторговаться. В общем, изобразила, что готова встать на сторону старухи и слегка распотрошить дядюшку, вроде как намекнула на комиссионные. Тут-то я ее мысленно похвалил: разговор она провела тонко, заинтересовала генеральшу и договорилась-таки о встрече на даче.
Тут Оля посмотрела на меня жалобно и спросила:
- А можно я еще выпью водки? Что-то меня трясти начало.
Я молча пожал плечами и налил ей — граммов тридцать. Она выпила одни махом и заела салом. Ашот продолжал:
- Приехали мы в этот дачный поселок, нашли эту дачу...
- На чем приехали? - спросил я. - На машине? На такси? Вдвоем с Сюзанной?
- На электричке. Вдвоем. Когда приехали, Сюзанна позвонила генеральше и уточнила, как найти дом. Генеральша оказалась не одна, при ней был некий молодец с военной выправкой. Она сказала: «Это мой племянник!»
- Понятно, - кивнул я. - Маленькая предосторожность. С пистолетом, небось, был племянник. Все-таки — генеральша!
- Я тоже так понял, - согласился Ашот. - Но я свою роль играл, вел себя скромно, но с достоинством. Птица стояла не на камине, как я ожидал, и вообще не стояла. Ее пришпандорили к какой-то толстенной ветке, приколоченной к стене. Стена была обшита деревом, под мореный дуб; смотрелось так, будто птица сидит на дереве. Я попытался представить на ней пятнадцать килограммов золотых доспехов и, честно скажу: не смог. И опять закралось в душу сомнение: а вдруг это все-таки не та птица, не Бытха? Вдруг настоящая Бытха давно ушла в какую-нибудь частную коллекцию или лежит в запаснике того же Лувра? А мы тут бисер мечем. Однако Сюзанна моя вся расцвела, с генеральшей — ля, ля, ля! «Племянник» помалкивает, я тоже, но радость на лице изображаю. Потом сели чай пить с вареньем, о цене заговорили. Мы с Сюзанной заранее этот вопрос обсудили, решили, что начинать надо со скромной суммы в сто тысяч. Рублей, конечно. А дальше позволить генеральше цену поднять — до двухсот, трехсот, может быть, даже до пятисот тысяч. А что? Полмиллиона — тоже деньги неплохие, даже для генеральши. За непонятную деревяшку. Но когда мы дошли до трехсот, у «племянника» вдруг зазвонил телефон. Он вышел в другую комнату, а когда вернулся, нашептал что-то «тете» на ухо. Та сразу в лице переменилась и сказала, что ей надо с сыном посоветоваться, позвонить ему: то ли в Аргентину, то ли куда подальше. Что нам оставалось? Пришлось делать морды топором, договариваться на следующую встречу и откланиваться. Но когда уходили, я понял, что генеральша с «племянником» тоже не собираются в доме задерживаться: он пошел прогреть машину и попросил «тетю» поторопиться.
И вот, пока мы шли к электричке, у меня внутри словно пожар разгорелся, так меня распекло, сердце чуть не расплавилось в груди. Просто невтерпеж захотелось вернуться и еще раз на эту птицу посмотреть. Однако в электричку я сел вместе с Сюзанной. Она тоже была не в себе, но я о своем состоянии ничего говорить ей не стал. Доехали с ней до вокзала и расстались: она к себе домой поехала, а я вроде как в гостиницу. На самом же деле я вернулся на вокзал, сел опять в электричку и поехал на ту же дачную станцию. Уже стемнело, но дом я нашел быстро. Огней в нем не было, машины во дворе — тоже. Огляделся — вокруг никого, перелез через запертую калитку, обошел дом со стороны сада. В задних окнах тоже темно. Отворить пластиковое окно — дело двух минут для человека, который понимает, как они устроены, а складной нож всегда со мной, так что внутрь я проник без лишнего шума. Включил фонарик айфона, нашел комнату, где находилась Бытха.
Пожар внутри утих, и теперь я почему-то был уверен, что эта птица — именно та самая убыхская Бытха, Большая Бытха, их древний тотем и божество. Вспомнил я, Виктор, тот разговор с вами, о том, сколько может стоить эта вещь, если ее предложить настоящему, большому музею. Тридцать миллионов долларов! Ну пусть не тридцать, пусть десять, пусть даже пять — все равно огромные деньги, такому человеку как я такие деньги и присниться не могут. С такими деньгами можно валить из этой страны, жить безбедно в какой-нибудь Германии, дать детям образование, еще и жене на всякие цацки останется. Но тут же подумал: а как? Допустим, я сейчас ее сниму со стены, вынесу, закопаю где-нибудь в лесу, а потом возьму в аренду машину, вывезу. А что дальше? Кому я ее продам? Кто даст мне за нее настоящие деньги в этой стране? Никто! Я таких людей не знаю, а если буду искать, рано или поздно меня самого найдут. Сюзанна и найдет, со своими черкесами-убыхами, мало не покажется, голову отрежут, как пить дать. В музей с ней тоже не сунешься. Это все равно, что идти добровольно в тюрьму. За границу, в Лувр, ее тоже не вывезешь. В общем, как ни кинь, везде бедному армянину, извиняюсь, пипец. Володе Гаврилову повезло, никто его с золотом не накрыл, он даже и не понял, как ему повезло. Впрочем, золото сбыть куда проще, чем такую вот штуковину. Нет, понял я, не по мне такая удача, не по моим силенкам добыча. Пусть убыхи ее забирают, а я получу с них честно заработанные комиссионные. Сфотографировал я птицу на всякий случай, с трех сторон, вылез через то же самое окно и ушел.
На следующий день, рано утром, я позвонил Сюзанне, спросил, что будем делать. Она сказала: надо ждать. Генеральша, дескать, должна с ней связаться. Ладно, ждем. Гуляю по городу, захожу в храмы, свечки за родственников ставлю, кушаю в столовых. Через два дня Сюзанна звонит: увидела по интернету информацию: в нашем дачном поселке — пожар. Сердце у меня ёкнуло. У нее, видно, тоже. Помчались мы с ней, на этот раз на машине, она за рулем. И точно! Наша, генеральская дача сгорела. Деревянная, ночью сгорела, как порох, головешки уже даже не дымятся, и пожарные уехали. На Сюзанне лица, как вы говорите, нет. Где птица? Где Великая Бытха? Неужели сгорела вместе с домом? Телефон генеральши не отвечает. Что с ней, где ее искать? Соседи тоже ничего не знают.
Сели мы в машину, поехали обратно.
- Ашот, - говорит моя Сюзанна (а голос неживой, как каменный). - Ашот, свои пятьдесят тысяч вы получите, как я и обещала. Но не все сразу, по частям. Вот первый транш, пять тысяч. - И протягивает мне сверток. - Остальные в течение года.
- А почему не двести? - спрашиваю я нахально. Но сверток беру. - Ведь Бытху мы нашли. С моей помощью, между прочим.
- Вы рыбу любите ловить? - спрашивает она.
- Когда ловится — да. Я рыбу кушать люблю, а сам процесс меня не очень привлекает.
- Вот и я люблю рыбу кушать. Наша рыба с крючка сорвалась, и где она сейчас плавает — один Аллах ведает.
- Так вы считаете, что Бытха не сгорела? Что ее увезли?
Сюзанна усмехнулась.
- Разумеется. Вмешались какие-то знающие люди. Дачу сожгли, чтобы сбить нас со следа, а Бытху, конечно, увезли. Кто же будет сжигать такую реликвию? Не исключено, что она уже пересекла границу, в каком-нибудь дипломатическом багаже. Мы будем ее искать. Как жаль, что я не догадалась ее сфотографировать!
Тут уже я усмехнулся, скромно так, по-армянски.
- Я сфотографировал. На всякий случай. - И протянул ей свой айфон, показал снимки.
Она обомлела, остановила машину, стала рассматривать.
- Когда это вы успели? Я не видела, чтобы вы снимали.
Пришлось ей рассказать. О том, как у меня внутри пожар разгорелся, как он заставил меня вернуться на дачу и влезть туда через окно. Умолчал я лишь о том, что хотел украсть эту птицу и не сделал этого лишь потому, что не смог придумать, как ее потом выгодно сбыть. Но она почувствовала какую-то неполноту моего рассказа и спросила настороженно:
- И все-таки я не поняла, Ашот, зачем вы вернулись на дачу? Только для того, чтобы сфотографировать Бытху?
Я притворился валенком и ответил с наивным взглядом:
- Сам не знаю. Какой-то внутренний голос мне приказал.
Сюзанна сделала вид, что поверила и попросила скинуть ей снимки. Я скинул.
- Будем искать, - повторила она. - Если найдем, вы получите свои двести тысяч, я обещаю. Но теперь, похоже, нам она обойдется в миллионы. Но ничего, лишь бы нашлась!
На этом наш Ашот закончил свой рассказ, на этом и водка закончилась. Он поднялся из-за стола, посмотрел на нас усталым взглядом.
- Пойду я. Завтра к сыну ехать, на присягу.
- Опять в плацкартном? - спросил я.
- Опять. - Он достал из кармана деньги, пять розовых бумажек. - Вот мой долг. Теперь мы в расчете.
А Риточка едет? - спросила Оля. - Неужели тоже в плацкартном?
- Риточка опять не едет. У мамочки опять работа. Только папе Ашоту делать нечего, мотается туда-сюда! Кстати, Ольга! Вы ведь репетиторством занимаетесь? Не могли бы вы позаниматься с моей дочей? Она в юридический колледж собирается, а там математику требуют. Сколько вы берете за час?
Оля посмотрела на него укоризненно:
- Ашот! Мы же друзья! Для вас бесплатно. Конечно, я позанимаюсь.
- Ну, тогда пока, она вам позвонит. Спокойной вам ночи!
И он ушел, поправив под рубашкой пистолет. А Оля спросила меня:
- Как ты думаешь, найдут убыхи свою Бытху?
Я пожал плечами:
- Кто знает! Скоро сказка сказывается... Время покажет. А, может, и не покажет. У времени много тайн.