Маршрут
Руслан шел по Благовещенскому мосту в школу. Была середина января. Недавно закончились новогодние праздники и школьные каникулы. В это раннее утро шел снег, и город казался очень загадочным. Набережная лейтенанта Шмидта со своими яркими огнями, казалось, соскальзывала куда-то вниз в пасть обступившей город тьмы. Обыкновенный в Суонпохье западный ветер вдувал сладкие снежинки Руслану в рот и за шиворот. Казалось, ветер приносил аромат сосен с Карельского перешейка. Руслан учился в двадцатой школе, находившейся почти сразу за мостом, на набережной, и сейчас идя по мосту, он мог видеть залитые электрическим светом окна своей школы. Вот на третьем этаже зажегся свет - это, кажется, в кабинете химии начинается урок. Руслан жил на противоположном берегу Невы - на Галерной улице в большой коммунальной квартире на третьем этаже. В квартире было восемь комнат, Руслан и его мать ютились в одной. Но это была большая комната с высоким потолком, на котором сохранилась старинная лепнина.
Руслан пришел в школу, подрался с обидчиком своего приятеля. После уроков ребята идут в школьную библиотеку, где Руслан берет романы Достоевского и детективы. Он говорит своему другу Павлу, что детективы близки к литературе реализма. Придя домой, читает в газете про очередное убийство, которых в 1992 году происходит в городе немало. На это раз в доме у станции метро "Нарвская" убита пожилая женщина, подозревают ее дочь, которую задержали недалеко от ее дома. Она проповедовала незнакомым людям о необходимости скорейшего покаяния. Женщину увезли в психиатрическую больницу. На следующий день произошло еще одно убийство рядом с тем местом, где произошло вчерашнее, а еще через день - третье. Руслан замечает, что убийства словно следуют трамвайному маршруту 40. Он начинает вдумываться и понимает, что убийства как-то связаны с писателями, жившими рядом с остановками этого трамвая - с ними и героями их произведений. Руслан понимает, что и следующее убийство произойдет рядом с другой остановкой трамвая 40, вместе с Павликом они отправляются в этот район и пытаются понять где произойдет преступление. Следующее убийство действительно происходит в этом районе.
Отцом Севы был известный ученый-химик - Денис Светланович Евдокимов, Сева вырос в двухэтажном доме рядом с Кадетской линией. Он рано проявил незаурядные способности в лингвистике: в десять лет овладел несколькими европейскими языками, причем выучил их практически сам, так как в советское время преподавать иностранный язык в школе начинали только с четвертого класса (если это конечно школа не была специализированной). После десяти лет он увлекся латынью, а потом древнеегипетским языком, прочитал все, что можно было достать по этой теме. В четырнадцать лет у него проявилась неустойчивость психики, и он был отправлен в психиатрическую больницу. Там он задержался надолго, почти на год. Там у него сложились неприязненные отношения с врачом Христофором Сильвестровичем Агафоновым. Он всячески притеснял Севу. Тогда в какой-то момент Сева сочинил текст про то, как доктор долго и мучительно умирает от рака. По сюжету у того сначала появилась небольшая ранка на подбородке, которая разрослась в большую опухоль, начавшую гнить. Потом болезнью оказалась поражена вся нижняя челюсть, которую пришлось ампутировать. Умер Агафонов в страшных мучениях через три месяца. Этот текст Сева дал почитать другим ребятам, жившим с ним в больнице, написан он был на 333 страницах, читали его с восторгом. Но через какое-то время текст попал в руки к Христофору. Он был в ярости, но прочитал текст внимательно, так как планировал использовать его как доказательство умственной неполноценности Севы. И вот через неделю произошло странное: у доктора на подбородке появилась маленькая язвочка, которую он первое время заклеивал пластырем.
Потом произошло все, что описал Сева в своем сочинении. Доктор отправился к какому-то известному духовнику в Александро-Невскую Лавру и тот посоветовал окунуть текст в святую воду, а потом сжечь. Но и это не помогло. Через три месяца Агафонов умер дома, так как из больницы его выписали как не операбельного. При нем была только его пожилая мать, которая ухаживала за ним до последнего. Сева и другие сидельцы узнали обо всем этом через санитара Серафима. Ребята зауважали Севу, но это было уважение, сильно замешанное на страхе, теперь с ним практически никто не общался. Все избегали его, боясь при этом ненароком как-нибудь задеть или обидеть. Сева совсем не жалел о том, то случилось, стыдно ему тоже не было. Врачи конечно знали обо всей этой ситуации, но делали вид, что смерть Агафонова вызвана естественными причинами. А психи на то и психи чтобы верить в магию. Врач Александра Татаринова, заменившая Агафонова оказалась тоже большой стервой. Она провоцировала Севу, после чего тот был несколько раз жестоко избиваем санитарами. И вот одним снежным февральским утром ребята увидели, что Сева достал где-то бумагу и устроился на краю своей металлической кровати писать новый роман. Все обступили его и стали заглядывать через плечо, пытаясь понять про кого он пишет. Сева писал про Татаринову. Естественно скоро санитары заметили эту активность и отобрали у Севы и бумагу и карандаш. Уже созданный текст был уничтожен. Тогда Сева стал писать по ночам.
Вальтер Криволапов
Был мрачный декабрьский вечер. Снег вчера растаял и на улицах стала видна вся грязь. Вальтер Криволапов живет на втором этаже в хрущевке, выходящей на еврейское кладбище. Он увидел старуху, бродящую среди могил. Сделал веревку из простыней и спустился с третьего этажа, пошел на кладбище и в темноте долго ходил по мокрым дорожкам. Пошел дождь. Он спрятался в каком-то сарайчике. Потом заметил, что кто-то идет. Это была старуха, Вальтер шел за ней какое-то время, потом она обернулась и спросила: "Ты хочешь знать буквы? Они такие: Ч и Е." Вальтер вышел из кладбища, кто-то шел за ним, было два часа ночи. Он вернулся домой и тут стал вспоминать, что зачем-то спускался из квартиры по простыням, когда у него был ключ. Он лег спать и проснулся только в два часа дня. На улице было сумрачней чем в белую ночь летом. Моросил дождь. "Что значит Ч и Е?" - думал он. - "Че Гевара, Черное море?" Он оделся и отправился куда-то по улицам своего района и вышел через какое-то время к метро "Ломоносовская". "А, может быть, Чернышевская?" Вальтер спустился на эскалаторе в метро и поехал на станцию метро "Чернышевская". Долго бродил по Литейному. Зашел в какую-то распивочную, выпил водки и пива. Метро уже закрылось, а он все бродил по каким-то дворам.
Вот он оказался в большом парке со старыми высокими деревьями. Вальтер посмотрел выше крон. Небо стремительно двигалось куда-то. Ветер шевелил голые ветви деревьев. Казалось, что хвойный аромат принесен этим ветром. Вальтер прошел в глубину парка и оказался у основания массивного здания. Он прикоснулся к мокрым стенам, по которым бегали блики от далеких фонарей и тени черных деревьев. Он был совершенно один в этом парке. Вдруг он заметил железную дверь в подвал, приоткрытую наполовину. Тьма смотрела оттуда. Вальтер поскользнулся и сел на верхней ступени спуска. Потом привстал и зашел внутрь.
В тот вечер я решил прогуляться. Вышел из своей квартиры, запер дверь на ключ, Прислушался - в соседней квартире играло радио, отдаленно, наверное, на кухне. Посмотрел наверх - в полумраке терялась лестница, ведущая на чердак. Начал спускаться. На лестнице пахло какой-то едой и одновременно подвалом. Скользили ноги в летних туфлях по стертым каменным ступеням с полуистершимся рисунком. В лестничные окна вливался теплый свет июльского вечера. Я спустился ко входу в парадную. Какая-то кошка метнулась мимо меня под лестницу и оттуда вылупилась на меня зырящими фосфорицирующими глазами. Вот я открываю дверь на улицу и вдыхаю застоявшийся жаркий воздух Суонпохьи. Я выхожу на пешеходную улицу, протянувшуюся влево и упирающуюся в двухэтажное здание вдали. Справа через несколько метров - Невский проспект, а за ним громадина Казанского собора. По Невскому в разные стороны спешат машины, троллейбусы и автобусы. По тротуарам идут красивые люди, жители Суонпохьи и иностранцы. У всех у них прекрасное настроение. Многие из них молоды и даже здоровы, они не только завтракали сегодня, но и обедали. Они не одиноки и многим из них кажется, что, в принципе, не так уж и плохо все складывается в этой жизни, раз существует такой красивый вечер в одухотворяющем городе под названием Суонпохья.
Я закурил и, надев шляпу, оправился по улице Малой Конюшенной в сторону противоположную Невскому проспекту. В этот момент я умер в первый раз, кто же знал, что теперь мне придется это делать миллионы раз.
Сегодня утром, проснувшись, я понял, что попал не туда. Я осознавал, что я Влад Трофимович Орлов, петербуржец 50 лет, ощущал всю свою биографию и даже узнал себя в зеркале, хоть и не без некоторого сожаления, но одновременно ощущал я себя и Вероникой Германовной Румянцевой, девушкой 25 лет, студенткой Института Культуры. Произошел какой-то сбой, у меня возникло осознание того, что и раньше я не проживал никакой жизни Влада Трофимовича, что вся память об этой жизни была сконструирована и осознана мною уже сегодня, так же как и личность Вероники. Я встал, оделся. Одежду я нашел только мужскую, значит, жизнь Влада Орлова все же являлась реальностью, в отличие от Вероникиной. Я выпил кофе, съел тарелку вчерашнего супа и вышел из комнаты в коридор коммунальной квартиры. Там престарелая соседка совершала медленное движение по долгому пути в туалет. Поздоровавшись с ней, я вышел на темную лестницу и стал спускаться с шестого этажа. На улице шел снег, и от этого на неосвещенной лестнице было непривычно светло для девяти утра. Я вышел из парадной во двор и пройдя через арку, оказался на 14-й линии Васильевского острова. Слева в конце улицы уже на набережной Невы возвышалась церковь Успения Пресвятой Богородицы. Мне нужно было идти направо к Большому проспекту, там была автобусная остановка. В десять часов я должен был быть на работе в университете, где я преподавал исландский язык, но тут я понял, что должен пойти к реке. Снег усилился и все пространство вокруг меня побелело, я уже не мог различить дома на противоположной стороне улицы. Я зашел в маленький универсамчик и, так как алкоголь нельзя было купить до 11 утра, припрятал бутылку водки в портфеле и вышел как ни в чем не бывало обратно под снег. Я завернул в темную арку и, открыв емкость, сделал несколько больших глотка. Мимо прошел мальчик с черным пуделем на поводке, и я поспешно прикрыл бутылку полой пальто. Чувствовал я себя странно, но теперь ощущал эйфорию. Я прошел дальше по улице в сторону реки и зашел в храм.