Каждый раз, оказываясь в аэропорту, я отчаянно завидую Жене Лукашину из «Иронии судьбы».
Как бы и мне так нажраться, - думаю я мечтательно, - чтобы перелететь с места на место, не заметив топтаний в очередях, пропустив сдачу багажа. Чтоб не помнить ни таможенного шмона, ни «дьютифрийского» разгула, ни посадочной толчеи, ни полётной жвачки.
Чтоб преодолеть всё это в полном беспамятстве. Очнуться в квартире симпатичной блондинки. И вместе с ней вспоминать: куда и зачем я собственно летел.
Вот о чём я обычно мечтаю, сидя в кресле авиалайнера, когда по моей голове ходят чужие дети.
Их родители давно в глубоком обмороке, а эти всё не выключаются.
Взять хотя бы сидящую за мной девчушку лет четырёх, что ухватила меня за уши, вскарабкалась ко мне на плечи и, смело перешагнув через лысину, направилась к своему сладко похрапывающему отцу - по моим животу и коленям. Чем и пробудила дремавшее во мне воображение.
«Тихо, тихо! – кинулся я успокаивать пробудившееся. – Это же ребёнок!Никаких расчленений!»
«А папашу?»
«А вот папашу, хорошо!.. Ах, как хорошо бы папашу!..».
Но тут нас прервали.
- Дядя, ты спишь? – подёргал меня за нос златокудрый футболист под десятым номером. Судя по исходящему от него аромату, игра у этого Месси сегодня не задалась, и он оказался в офсайте по самые лопатки.
От него так разило проигрышем, что глаза мои мгновенно заслезились, а воображение понеслось во весь опор, как и те кони, что умозрительно раздирали сейчас спящую мамашу этого обгадившегося ангелка.
- Нет, не сплю, - улыбнулся я попахивавшему, мысленно нахлёстывая коней, и крича им: «Рви, рви залётные!».
Я и ещё хотел крикнуть им кое-что напутствующее, как вдруг тревожную тишину спящего салона разрезали душераздирающие вопли грудничка.
Саму кроху видно не было, однако от его ора златокудрого сдуло в хвостовую часть, и моё воображение заметалось в поиске соски.
А ещё минут через десять и кляпа!
«Что ты творишь?! – закричал я мечущемуся. – Это же малютка! И, наверняка, голодная, раз так убивается»
«А мамаша?!» - злорадно вопросило воображение.
«А вот мамашу... - улыбнулся я мстительно. – Мамашу, мы будем, как и она нас – медленно... Нет, не гарротой! Принеси-ка ты лучше...»
- Простите! – прервала меня соседка.
- А? Что? – выронил я паяльник.
- Позвольте выйти.
- Да-да, конечно... - поднялся в третий раз за последние полчаса, и женщина, виляя торчащей меж рёбер финкой, удалилась.
«Ну вот зачем ты так? – попенял я разгулявшемуся воображению. – А если у неё проблемы со здоровьем, например... Впрочем, не надо... Я говорю, не надо мне рисовать эти подробности!.. Ну прошу тебя!.. Ну умоляю!».
- Простите, вы не могли бы присесть, – коснулась моего плеча улыбчивая стюардесса.
- Да-да, - покивал я, – сейчас только зарезанная... в смысле, соседка вернётся...
- Сядьте и пристегнитесь - мы в зоне турбулентности!
- А-а, ну если турбулентности... - внимательно оглядел я настойчивую. И, опустившись в кресло, мысленно зашептал воображению:
«Ну, перестань... Ну прекрати сейчас же!.. Вот-вот вернётся зарезанная, и как мы тогда будем вставать?!.. Да хоть помаду-то сотри, перепачкаемся же!..»
- Разрешите, – неожиданно поскреблись мне в затылок.
- А? Что? – уронил я...
Ну, в общем, уронил, и, обернувшись, встретился глазами с зарезанной. Из её левой груди вызывающе топорщилась наборная рукоятка.
- Да-да, конечно... - проговорил, вставая, и с завистью оглядел мирно спящий салон.
«Ну так что? – спросило меня воображение. – Сгонять за керосином и спичками?»