Ужасно хочется верить в то, что «мы, отдав концы, не умираем насовсем». Иначе – зачем вообще всё? И будет отмщение всем нашим обидчикам... А нам непременно воздастся за наши мучения, терпение, за несправедливость земной жизни. «Мне отмщение, и аз воздам». (Послание ап. Павла к Римлянам, гл. 12 ст. 19)
Ещё больше хочется верить в то, что наши дорогие, бесконечно любимые, покинув нас Здесь, продолжают помнить и любить нас Там. Только позвонить не могут…
Вот и пытаемся мы: простые смертные, мыслители, философы, медики, учёные, психологи, физики, богословы, святые отцы – во что бы то ни стало заглянуть туда, куда нельзя заглядывать. Предупреждал же классик: «Не надо никаких доказательств…» Но охота пуще неволи. Вот и ищем, ищем, ищем доказательства того, что в доказательствах не нуждается.
Книжки доктора Моуди, другие многочисленные описания опыта клинической смерти, эксперименты по взвешиванию(!)души – 21 грамм она ,оказывается, весит – привели к тому, что «out of body» стало практически научным термином…
А ведь почти двести лет назад шестнадцатилетний мальчик Лермонтов пишет стихотворение, в котором это явление описывается с подробностями очевидца, со скрупулёзностью дотошного наблюдателя. И без всяких экспериментов и взвешиваний.
Известно, что воображение художника в каких-то глобальных открытиях часто опережает науку. Образ сильнее факта. Тем более если речь идёт о таком художнике-провидце, как Михаил Юрьевич Лермонтов.
Он, потомок шотландского поэта и чернокнижника Томаса Эрсильдауна Лермонта, жившего в одиннадцатом веке, вне всяких сомнений, обладал «всеведеньем пророка», данным ему «вечным судией». И прекрасно это понимал. Но никому не говорил. Подтверждение этому - в его стихах.
Скажем, «голубое сияние Земли», наблюдаемое из Космоса, первым «увидел» именно он. А где-то за месяц до гибели он буквально фотографически рисует картину своей смерти в стихотворении «Сон»:
В полдневный жар в долине Дагестана
С СВИНЦОМ В ГРУДИ лежал недвижим я;
Глубокая ещё ДЫМИЛАСЬ РАНА,
По капле КРОВЬ ТОЧИЛАСЯ моя.
ЛЕЖАЛ ОДИН я на песке долины;
УСТУПЫ СКАЛ теснилися кругом,
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня – но спал я мёртвым сном…
Теперь сравните - один из секундантов, князь Александр Илларионович Васильчиков, так описывает момент после выстрела Мартынова: «… Лермонтов упал, как будто его скосило на месте… Мы подбежали. В правом боку ДЫМИЛАСЬ РАНА, в левом – СОЧИЛАСЬ КРОВЬ, пуля пробила сердце и лёгкие». Известно также, что Лермонтов после дуэли несколько часов пролежал один, пока не нашли извозчика, согласившегося перевезти тело: из-за страшной грозы ни доктора , ни извозчики не соглашались ехать к месту дуэли – на гору Машук. Вот с погодой Лермонтов ошибся.
Что уж говорить о «Предсказании» пятнадцатилетнего поэта, что
Настанет год, России чёрный год,
Когда царей корона упадёт;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь…
До Октябрьского переворота оставалось 87 лет. Причём позже в рукописи появилась авторская приписка – «Это мечта» - в значении «видение»(!)
Изначально описываемое поэтом воспринимается как образ, метафора… Потом вдруг приходит понимание, что это не совсем так – и образ становится фактом. Но это уже не тот голый факт, которыми оперирует наука. Это факт, «пропущенный» через образ , факт преображённый, многократно усиленный. Это – как прикоснуться к оголённому проводу. Под напряжением.
***
Поначалу стихотворение Лермонтова «Смерть» (Ласкаемый цветущими мечтами…) воспринималось мною как развёрнутая жутковато-чарующая метафора. Но с появлением понятия «out of body» оно предстало в ином свете. Образ стал фактом.
Я не сторонница анализа поэтических произведений: анализ убивает магию. Но Лермонтовская «Смерть» - не совсем стихотворение. Оно даже написано белым стихом, пятистопным ямбом, что, с одной стороны, расширяет его повествовательные возможности, с другой – сохраняет поэтическую приподнятость. В нём прослеживается сюжетная линия, в которой чётко выделяются моменты «путешествия» души за пределами телесной оболочки.
*Я тихо спал, и вдруг я пробудился,
Но пробужденье тоже было сон…
Дальше – сон? Транс? Видение?
*Казалось мне, что смерть дыханьем хладным
Уж начинала кровь мою студить;
Не часто сердце билось…
…тело, видя свой конец, старалось
Вновь удержать души нетерпеливой
Порывы, но товарищу былому
С досадою душа внимала, и укоры
Их расставанье сделали печальным…
Это очень болезненный и трагический момент расставания тела с душой, после которого наступает, по выражению Александра Меня, «смертное состояние духа». «…Человек ещё включён в окружающий мир, но уже не может реагировать… дух его переживает в этот момент очень большое смятение». И -
*…вдруг душой забылся…
Провал, условно говоря, некий рубеж -
*…и чрез мгновенье снова жил я,
Но не видал вокруг себя предметов
Земных и более не помнил я
Ни боли, ни тяжёлых беспокойств…
Всё было мне ТАК ЯСНО И ПОНЯТНО…
Как будто бы ВЕРНУЛСЯ я туда,
Где долго жил, где всё известно мне…
Здесь мы сталкиваемся ещё с одним вопросом, над которым веками бьётся человечество. Это вопрос о происхождении души: существует ли она до рождения человека, создаётся ли родителями при зачатии или возникает и вселяется свыше в момент рождения… Лермонтов не претендует на разрешение этой проблемы, просто «пишет, как он слышит», и удивительно совпадает с Платоном, Адамантом Оригеном и Александром Менем. (Или они совпадают с ним?)
*Вдруг предо мной в пространстве бесконечном
С великим шумом развернулась КНИГА
ПОД НЕИЗВЕСТНОЮ РУКОЙ. И много
Написано в ней было...
Если ноосфера – околоземное информационное пространство, то что такое книга, как не хранилище информации… -« и много написано в ней было».
*Бесплотный дух, иди и возвратись
На землю…
Встреча произошла. Душа получила указание. И отправилась в обратный путь против своего желания возвращаться к ненавистным людям, к страданиям, непониманию и злу:
*…Вдруг предо мной исчезла книга,
И опустело небо голубое…
Лишь тусклые планеты, пробегая,
Едва кидали искру на пути.
Как? Мне лететь опять на эту землю,
Чтоб увидать ряды тех зол?..
И к счастию людей увижу средства,
И невозможно будет научить их.
Но так и быть, лечу на землю…
Прилетает и видит:
*…Первый
Предмет – могила с пышным мавзолеем,
Под коим труп мой люди схоронили.
При виде собственного тела, тронутого тленом, душа испытывает страшные муки и проникается состраданием к «другу» и желанием воскресить его:
*Я должен был смотреть на гибель друга,
Так долго жившего с моей душою…
И я помочь желал, но тщетно, тщетно…
Я припадал на бренные остатки,
Стараясь их дыханием согреть,
Иль оживить моей бессмертной жизнью…
Напрасно…
Вот что пишет на эту тему Александр Мень: «Воскресение Христово говорит о том, чего мы хотим: чтобы дух снова был возвращён в своё отечество. Отечество – это плоть. Другая плоть, преображённая плоть; но всё-таки плоть, всё-таки природа, всё-таки материя. Но уже совершенно другая…» Оставлю читателю свободу самому довести эту мысль до логического завершения.
*Я на творца роптал, страшась молиться…
Хотел сказать…
*… и я проснулся.
Приоткрытая завеса тайны опускается. Нам и так слишком много показали.