Станцию Неданчичи я не запомнил. По степени невзрачности они близки с Вильчей, но на Вильче я всё-таки провёл больше времени.
В Неданчичах рота делила обыкновенный пассажирский состав, стоящий на запасном, с батальоном «партизан». Хотя «делила» — это сильно сказано, мы занимали только один плацкартный вагон.
Несмотря на это, мне даже выделили купе под узел связи. Но вскоре от него остался лишь угол связи. Поначалу я поставил и подключил городской телефон, полевой телефон ТА-57, полевой коммутатор на десять абонентов и принялся работать по привычной схеме: мне говорили — я соединял. Но других телефонов, кроме тех, что стояли у меня на столе, всё равно не было, и через некоторое время «коммутатор» превратился в переговорный пункт.
Ко мне приходили и заказывали Львов, Киев или даже ещё дальше. В конце концов, у меня же были, наработанные ещё в закарпатье «завязки» и на железнодорожном коммутаторе. Во Львове разумеется побольше, а в Киеве поменьше.
Во Львове всё-таки были наши, ближние барышни. «За связь без брака!» — весело восклицали мы! На самом деле и мы, и они просто коротали ночь на дежурстве.
Есть такое время, примерно с двух до четырёх ночи, когда работы нет, а спать нельзя. Вот мы и «налаживали связи». В общем-то, дело не шло дальше милого трепа и невинного флирта в конференц-связи.
— Ой, Димочка, ты представляешь, Лилька сейчас ноги на коммутатор закинула…
— Да устали они у меня!
— Ой, да ладно, устала, сидит сама любуется!
— Есть чем.
— Димка, ты себе не представляешь, какие у неё ножки, вот представь себе, вот какие ты себе представляешь?
— Слегка кривые и волосатые.
— Да что ты такое говоришь?!
— Ну, извини, я вот уже полтора года как других не видел.
И так до утра, пока не попрет работа. Но порой они меня здорово, по-настоящему выручали. Иногда даже могли вмешаться в разговор и пересоединить на меня нужного абонента. Но это только иногда, этим нельзя было злоупотреблять, в конце концов, всё было исключительно «по любви» и никто никому ничего не был должен.
По ночам, как правило в Лилькину смену, я даже ухитрялся звонить домой. Надеюсь, родные меня и за это простят. С Лилькой у меня в какой-то момент установились особо тёплые отношения. Не знаю, может, наши смены чаще совпадали?
Помню, как она поймала меня на том, что я потихоньку стал пытаться осваивать рiдну мову.
— Дима, даже не пыжься! — сказала мне она. — У тебя не получится.
— Почему?
— Ну, ты никогда не будешь нормально говорить по-украински.
— Но почему?!
— Да потому что ты мАсквич! — весело сказала она и рассмеялась.
Однако уже потом, когда я пришёл домой, прошли месяцы, и я уже перестал орать в трубку «Чаща-1, слушаю вас!», а стал говорить человеческое «алло», в доме раздался телефонный звонок.
— Алло. Слушаю вас.
И нежный девичий голос, интригуя, на том конце провода:
— Добрый день. Будьте добры, позовите, пожалуйста, Диму.
И я, уже вконец заинтригованный и весь расплывающийся в предвкушении:
— Да, я слушаю вас.
Повисла недолгая пауза.
— Ох, як обмоскалилси!
— Лилька!
Не помню, о чем мы трепались, но спасибо ей за этот звонок. И всё-таки, раз «обмоскалилси», значит, зря она тогда так меня обломала, значит, всё было не так уж и безнадёжно. Кстати, именно в её смену мной был установлен личный рекорд по дальности связи.
Как-то, когда мы сидели на охране городка, пришёл ко мне повар из офицерской столовой. Человек восточный, немногословный, по-восточному и разговор завёл: у меня тут, мол, плов, самса, люля есть, хочу с домом переговорить.
— Да не вопрос, — говорю, — приходи ночью после двух, попытаем счастья. Но, сам понимаешь, не гарантирую, но попробую. Тебе куда?
— В Джамбул.
— Ну, Джамбул так Джамбул. После двух заходи, попробуем.
Лилька мне Джамбул напрямую, конечно же, дать не смогла, да и Москва была у неё занята. Дала только Киев.
— Соединяю.
— Я Киев!
— Доброй ночи, девчата! Это «Чаща-1» с Закарпатья. Не поможете в Джамбул позвонить, парню очень надо с родными переговорить.
— Чаща, я тебе напрямую Джамбул не дам, будешь с Москвой разговаривать.
— Соединяю.
— Я Москва! — вот везде отвечали живые человеческие телефонистки, и только в Москве уже тогда поставили электромеханическую бабу, и она отвечала железным голосом: «Я Москва!» Аж мурашки по коже!
— Москва! — кричу я.
И уже по-человечески, после щелчка в ответ:
— Я Москва, слушаю вас.
— Девчонки, землячки, золотки! Доброй ночи! Мы солдаты, мы вот тут из Закарпатья звоним. Парню очень Джамбул нужен, до зарезу. Помогите, пожалуйста! А?!
— Соединяю.
— Я Джамбул!
— Джамбул! Доброе утро! Это солдаты звонят с Закарпатья, у меня тут ваш земляк сидит, очень хочет с домом поговорить, не поможете?
— Говорите номер! — и уже нетерпеливо: — Номер говорите.
Прикрывая трубку:
— Номер какой?
Он молча передвигает ко мне по столу клочок тетрадного листа с телефонным номером. Я зачитываю барышне циферки, она набирает, и я передаю трубку.
Двадцать минут ведётся эмоциональный диалог на незнакомом мне языке. Наконец разговор заканчивается, трубка передаётся мне обратно, даю отбой, всех благодарю, перед всеми расшаркиваюсь, Лильке обещаю перезвонить чуть позже.
Потом, усталый и измождённый, оборачиваюсь к повару:
— Ну как, — говорю, — переговорил с домом?
— Нет, я номером ошибся. Но я не сильно ошибся, он на соседней улице живёт. Он мне всё рассказал и про отца, и про мать, обещал им привет передать. Спасибо тебе огромное!
Сначала я на него страшно разозлился. Хрена себе! Я тут корячусь, людей умоляю — на уши ставлю, а он не может нормально телефон написать! А потом позавидовал. Вот звоню я в Москву, поднимаю человека в пять утра с постели и вопрошаю: а не знает ли он, как поживает моя матушка на соседней улице?