Алексей, парень 28 лет, с черной как воронье крыло кудрявой шевелюрой, ехал на товарном поезде в глубь матушки России. Кукушка тянула вереницу вагонов из красных сосновых досок в одном из которых топилась соломой печка-буржуйка. По бокам узкоколейки тянулось пространство покрытое изморозью с проплешинами снега. В свете полной луны, на горизонте, с обоих сторон пути, тянулись мордовские леса. Иногда кукушка разражалась басисто-тенористым звуком, который сопровождался клубами пара. В щели теплушки задувал острый морозец ветра. Пахло железной дорогой и угольным коксом, вперемешку со скипидаром.
Солома быстро прогорала и ее непрерывно кидала в ненасытную топку существо одетое в ватный зипун и женскую шаль.
При ближайшем рассмотрении, существо оказалось дамой не очень преклонных лет с носом горбинкой. На ногах были у нее тяжелые, подвернутые в голенищах, яловые полусапожки.
Алексей проходя мимо хлопнул по оттопыренному заду и произнес:
"Так вот ты какая, Гретхен!
Давай шибче солому кидай."
Гретхен шмыгнула слегка покрасневшем на морзе носом
и заученно произнесла: Ах ты русишь швайн, их бин аристократ,
ком цу мир!"
Алексей не стал ждать окончания фразы, а повалив Гретхен на солому в углу вагона
прошептал ей в ушко:
"Я тебе счас цумир сделаю, кукла ты этакая".
Гретхен призывно распахнула полы зипуна
повеяло эльзас лотарингским сыром. вперемешку со свежей селедкой.
"Вот сука" -подумал Алексей- "все бы ей только одно и поболее.
Но нет, не будет ей сегодня русского мяса".
Вдруг вагон качнуло, и неведомо как, у печки оказался старичок,
в красной рубахе, коротких, по колено, тирольских штанах.
И чулках грубой овечьей шерсти. На ногах у него были альпийские ботинки
подбитые гвоздями. А голову покрывала канотье, которое каким то чудом парило
над поросшими как у добермана волосами.
"Привет братья и сестры" привычно запричитал старичок
"К вам обращаюсь я, постигла нас неизвестная болезнь, деньги пропили,
скотину съели, так подайте на пропитание"
Алексей приуныл, но потом некая мысль посетила его:
"А может паровозик устроим для Гретхен, а со старичком, все не одному с этой черной дырой вожжаться".
Но кванты показали иной расклад.
Гретхен вдруг упал навзничь, странно задрав ноги. Старичок выпрямился и поманил Алексея пальцем с длинным, как у уличных гитаристов, ногтем.
"А пойдем, голубь, прогуляемся" казалось, голос старичка существовал сам по себе.
Противиться ему у Алексея не было сил. Они со старичком приблизились к Гретхен и вошли прямо между ее мраморно белых ног.
Алексей думал, что там будет темно, но нет, там был разлит молочно белый свет который окрашивался красными сплохами.
"Какого фуя?" хотел сказать Алексей.
Но фраза получилась какая-то не его:
"Что это вы, батенька, меня куда-то направляете?" проникновенным сопрано получилось у него.
"Вариативность ваших действий меня тревожит" - Алексей остатком сознания попробовал ущипнуть себя за орган, которым мыслило большинство людей его возраста.
Но это привычное действие не получалось.
"Ну вот и сингулярность подоспела" вертелось в его башке.
"Что же дальше будет со страной и мною, ее неоспоримым компонентом?"
"Не тревожитесь Алексей Александрович" - пропел старичок.
"Вы теперь будете Фаустом, Вам будут покорны нейтроны, протоны и альфа минус...." дальше пошла такая заумь, что ей здесь не место.
"А Гретхен?"
"И Гретхен тоже. Вы и теперь ее имеете и будете иметь ежемикросекундно. Бутылочку Кляйна знаете?" вопросил старичок, царапая гвоздями своих ботинок нежно розовую плитку залы.
"Мы сейчас как раз в ней и находимся" ласково-похотливо провел ручкой по стене залы старичок. Где то прозвучал утробный вскрик Гретхен.
"А как же поезд-кукушка?" - вопрошал Алексей Александрович.
"Далась, сука, тебе кукушка" -вдруг освирепел старичок, хватая его за лацканы неведомо как оказавшемся на Лешке смокинге.
"Тебе Нобеля мало?" Алексей почувствовал в своем кармане пресловутый миллион долларов.
"Ну ты хам, Алесик!" распалялся, выбивая ирландскую чечетку, старичок. Стены зала тряслись и стоны Гретхен где-то вдали нарастали, добавляя ощущение нереальности происходящему.
"Все-то тебе мало, может ты анабаптист?" прищурился старикашка, останавливаясь в пируэте.
"Да ты контра" почему-то решил тиролец.
"Слушай, в расход хочешь?" - ласково спросил вдруг ставший зверообразным старичок.
"Тут я тебя и кончу" -задумавшись на секунду сказал он.
"Собаке п***ячья смерть".
Алексей попытался вырваться из цепких лап старичка.
" Что за волюнтаризм? Вас не поймут студенты психологи!" некстати произнес он мертвыми от страха губами.
Старичок же достал из шерстяной гетры нож-бабочку и ловко раскрыл его одной рукой, поднеся к правому глазу Алексея.
Острие ножа гипнотизировало Алексея оставляя узкий коридор тянущейся от глаза до лезвия.
Полотно ножа разрезало первую молекулу глазного яблока Лехи.
"Не надо", только и смог прошептать Алексей. Что то тепло потекло по ноге.
"Кровь из почки"- подумал Леха.
"Но их же две у меня!" пришла спасительная мысль.
"Ну ты промокашка" презрительно прищурился, поведя носом, тиролец.
"А ну пошел отсюда. Не быть тебе Фаустом, сученок"
Неведомая сила выплюнула Лешку на солому в угол вагона. Стоны Гретхен прекратились.
"Амба, счас буду умирать!", пронеслась последняя мысль в лысой, как целлулоидный шарик, голове.
Гретхен все еще пребывала в сакральной позе из нее лился потусторонний свет и где-то играли "Туман на воде".
"Может вернуться?" мелькнула мысль.
"Лимон баксов, Нобель, смокинг?"
"А здесь теплушка, Гретхен, кирхе, кюхе!"
"Нет буду здесь, чем там по молекуле глаз будут резать".
Так не стало Фауста в поезде кукушке, на перегоне Пенза-Саранск-Арзамас78.
Близился конец 46 года.