Рассказ Игоря Дмитриевича Львова, капитана второго ранга ВМФ России в отставке, я хотел бы предварить небольшим вступительным словом. Дело в том, что с этим замечательным человеком, выпускником нашего ЛМУ ММФ СССР, я познакомился заочно в социальной сети «Одноклассники». Игорь Дмитриевич прочитал мою повесть «Мореходка» и написал мне, чтобы поделиться своими впечатлениями о прочитанном. Разница в возрасте нисколько не помешала нашему знакомству, и мы начали общаться не только в «Одноклассниках», но и по телефону. Оказалось, что мы живём в одном и том же районе города Санкт-Петербурга. После нескольких минут общения стало понятно, что нам есть много о чём рассказать друг другу. Поэтому я попросил Игоря Дмитриевича дать мне интервью по телефону, которое мне удалось записать и опубликовать в этой повести с его разрешения.
В нашем первом разговоре выяснилось, что Игорь Дмитриевич является автором Знака нашего Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР! Поскольку каждое мореходное училище в нашей стране считало за честь иметь собственную эмблему в виде нагрудного знака (который отмечает принадлежность курсантов и выпускников мореходок к определенному учебному заведению Министерства морского флота СССР), то и в нашем ЛМУ ММФ был объявлен конкурс на проект Знака Училища. В конкурсе участвовали все желающие из числа курсантов и преподавательского состава. Наиболее удачным оказался проект курсанта Эксплуатационного отделения (ЭКО) Игоря Львова, который изобразил «белый пароход» на фоне моря и развивающегося красного вымпела, с надписью внизу «ЛМУ ММФ СССР». В качестве прототипа был взято стилизованное изображение теплохода «Михаил Калинин». Знак Училища понравился всем, и на протяжении многих лет и курсанты, и выпускники, и преподаватели ЛМУ ММФ с гордостью носили его на своей морской форме. Первые значки были выпущены в 1966 году на заводе «Ленэмальер», но, со временем раскраска была несколько изменена.
В этом варианте «белый пароход» стал иметь чёрный корпус, а небосвод впереди судна стал частично белым. Но это никак не повлияло на популярность Знака Училища среди всех, кто связал свою судьбу с ЛМУ ММФ СССР.
Вот так, неожиданно для себя, я познакомился с Игорем Дмитриевичем Львовым, и очень рад, что могу поделиться с читателями интервью с этим человеком необычной судьбы. Предоставляю дальнейшее слово на страницах этой повести самому Игорю Дмитриевичу.
Учился я в ЛМУ ММФ на ЭКО, специальность Эксплуатация водного транспорта, выпуск 1969г. Командир роты – Замчалов Леонид Иванович. Выпускались мы вместе с моим однокашником Толиком Полевым. Он живёт сейчас в Мурманске с женой - Зоей Полевой. У него вышел сборник стихов под названием "Далекий свет в родном окне". С Анатолием Полевым, мы после окончания училища поехали на работу в разные места: он по распределению поехал в Архангельск, а я попал в Мурманский ордена Трудового Красного Знамени морской торговый порт. Я стал помощником начальника по складским операциям и по работе с подвижным составом. Так что, те, кто занимался судами – назывались стивидорами, а я занимался с железнодорожниками. Там эта должность, почему-то, называлась «прораб». Пароходами занимался Марат Аскарбеков (тоже наш выпускник ЛМУ, но более раннего года выпуска, чем мы). Он был эксплуатационником, а потом окончил «Макаровку» и стал судоводителем. Стремился к этому и стал ходить в море. В Алма-Ате живёт. Я с ним связь поддерживаю. В Мурманском порту я отработал три года, полностью. Там ещё занимался общественной работой – был начальником штаба Комсомольского прожектора морского порта. За что меня наградили бесплатной поездкой по Ленинским местам, когда 100-летие Ленина праздновали.
Сначала меня руководство представило к награде – медали в честь 100-летия Ленина. Мы её раньше времени начали обмывать, и всё было бы нормально, но я, с похмела, пришёл в общагу, а там комендантша мне навстречу: «Стой! – говорит, - плати, мол, за общежитие!» Ну, я-то не против: «Конечно, - говорю, - обязательно заплачу!» Но тут качнуло меня, и я там фикус случайно задел, который стоял у окна на табуретке. Грохнулся этот фикус на пол! Деревянная кадушка разлетелась, земля рассыпалась, а комендантша, как разошлась: «Хулиганьё! – орёт, - нажрутся тут и хулиганят! Я вам покажу! Я вас всех посажу на пятнадцать суток! Будете знать, как казённое имущество портить!» Короче, вызвала милицию! Я говорю: «Да, ладно! Я заплачу, какие там проблемы!» А тут и милиция приехала. Комендантша, вроде, остыла уже, давай защищать меня, милицию отговаривать меня забирать. А мне так обидно стало: ведь не просто же так выпивали, а обмывали заслуженную награду! Короче, обиделся я на неё и говорю: «Нет, раз уж ты хотела меня посадить, то давай, отправляй!» Ну и увезли меня, конечно, и посадили в камеру предварительного заключения (КПЗ). Дело было утром. Никого в камере нет, я – первый! Положили меня на кровать. А вечером мы должны были уезжать на турбазу, на речку Тулому, в 18 часов автобус. Я милиционерам говорю: так и так, ребята, мне вечером уезжать надо! «Ладно! - говорят, - Иди, ложись, поспи. Мы тебя разбудим. Ну, сплю я. А тут полярный день, солнце светит, а часы-то мои забрали. Проснулся я, думаю: ну, всё, опоздал! И тереблю дежурного: сколько времени, да, сколько времени? И так – почти каждый час. Ну, милиционерам это надоело, они и говорят: «Ну, всё, достал ты нас! Хотели тебя отпустить, а теперь нет - додержим тебя до конца! И я на все выходные, короче, остался. Так они меня там не могли ни покормить, ни чего! Им ведь в КПЗ, только на сутки разрешено задержанных помещать, а тут два дня выходных. Так они меня в тюрягу отправили, в Мурмаши. Чтобы продержать меня там до понедельника, а в понедельник уже в суд идти. Суд ведь определяет: пятнадцать суток или что. В тюрьму меня привезли с одним мужиком. Сначала-то нас в камеру кинули, где зеки сидят. Мы думали у них нормально там всё: унитаз, кровати с железными решётками в три яруса. Но там не сядешь, только боком пролезешь. Думаем: всё равно, хоть так нормально. Но нам сказали: не, ребята, это не для вас. И выгнали туда, где ни кровати, ни чего! - пустое помещение. Что делать – сидим, скучаем! Только солнышко нам через решётку светит. Сначала мы хотели хоть время узнать – часов-то ни у кого нет! Ну, мы охранника теребили: спрашивали у него – сколько времени? И ставили риску на полу от тени оконной решётки. Через некоторое время другой из нас спрашивал: который час? И ещё риску ставили. Короче, солнечные часы сделали! Ну, мы до утра там перекантовались кое-как, а утром привезли нас на суд. За меня там вступились - коллеги с порта пришли. Ну, чего: парень - молодой специалист, туда-сюда… Короче: штраф влепили и отпустили! Вот так мы мою награду отметили!
Конечно, из милиции написали потом в партком, бумага туда пришла, ну, и вместо того, чтобы к медали представлять - задробили меня! Сказали, что всё равно залёт – зарубят наверху! Но проходит некоторое время, вызывают опять в партком, говорят: ну, ты же у нас, всё-таки, хорошо работал, мы тебя вместо медали награждаем бесплатной поездкой по Ленинским местам! А это организовывал уже обком партии: другой уровень! Там эшелон специальный сформирован был: два или три вагона ресторана, а всего одиннадцать вагонов купейных. А ехали мы в отдельном купе с председателями профкома первого и второго района порта, и с секретарем парторганизации первого района. Ну, и меня туда, к ним, четвёртым! Но, перед тем как уезжать, мне мужики говорят: «Митрич, тут надо бы с собой пойла взять! «Коленвал» брать не будем (это водка такая, где слово "водка" на этикетке было написано именно коленвальным методом - ну, или как шашечки на такси: В - чуть выше, О - чуть ниже, Д - опять чуть выше, и так далее. Ну, а во-вторых, выпьешь - на колени валит! Стоила 3 руб. 12 коп.) Мы тут в магазине плавсостава договорились, нам «Столичную» дадут, за 4 руб. 12 коп. Мы ящик заказали на поездку, но нам всё это домой нельзя нести, а ты, поскольку холостой, заберёшь и сохранишь у себя в общаге. Но смотри, чтоб никто не выпил там! Принесёшь к поезду, когда поедем». Ну, ясно: старшие товарищи сказали – так я и сделал. Купили они всё, но не в ящике - мы бутылки в сумку спортивную сложили. Принёс я их в общагу, а мужики там: давай, Митрич! Я говорю: нет, мужики, это неприкосновенный запас! Нате вам деньги, идите сами в магазин, покупайте! Они сбегали, «квакнули» мы перед отъездом. Я выспался, иду на вокзал. А мои попутчики встречают меня недоверчиво: «Ну, ты, блин, наверное, там уже …!» - «Нет, нет! – говорю, - всё нормально!» Принесли в вагон, расположились. Они говорят – это нам на всю поездку. Хрен там! – нам до Кандалакши не хватило! Это всего двести километров от Мурманска. Начали мы пить почти сразу, ну и понеслось! Просыпаюсь я потом – дверь в купе открыта, катается туда-сюда (поезд-то качается), голова – чугунная, а напротив нашего купе на стене уже карикатура висит, «Молния», блин! Как портовики по Ленинским местам едут! А в коридоре и в нашем купе пустые бутылки катаются. Я мужикам говорю: «Вы чего, всё уже сожрали, что ли?» А они: «ни бэ, ни мэ»! Ну, я залез наверх, там, где над дверью в купе матрасы складывают, нашёл одну оставшуюся бутылку, ну, думаю - ладно. Откупорил её, пора, думаю, опохмелиться. А тут и соседи зашевелились, опохмелились мы. Ну, вроде ничего стало. Но больше мы потом не брали ничего! Сказали себе: «Всё, ребята, хватит!» Ну, это вот то, что с портом было связано.
А сейчас расскажу, как я попал в армию. Было это в Мурманске. Призвали меня от военкомата на переподготовку, на месяц. А там потом узнали, что я рисую. (Я хоть и художник-любитель, но когда был курсантом и учился в Ленинграде, то даже оформлял задник сцены для Съезда комсомола Невского района). А тут Мурманский военкомат получил новое помещение и военкому нужен был художник для оформления актового зала. Узнали они, что я могу это дело, и оставили при военкомате. Так что, в части я так и не был. Дали мне ещё одного помощника – плотника, и мы вместе с ним стали делать там сцену. Должна была комиссия приехать из Ленинградского военного округа, чтоб всё проверить. Нарисовал я на фанере барельеф Владимира Ильича, как модно было тогда. Написал: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», добавил роспись Ленина внизу. Плотник всё это аккуратно из фанеры вырезал и разместил там, где нужно. Ну, короче, военком был доволен – получил хорошую оценку! А я ему намекнул, что, мол, такое дело: мне в порту тяжело. Там работа такая с железнодорожниками: всё время полувагоны ломали. Когда идёт выгрузка железорудного концентрата кранами с грейферами (а полувагоны все деревянные были, шли они с Ковдора, с Мончегорска), а у грейфера длинные же троса, он там крутанулся, как угодно, хрясь! – две, три доски сломал. И эта вертушка целый день там крутится. А железная дорога пишет, что все эти доски сломаны. В этот раз сломали, потом в другой. И составляют акты, а потом порту железная дорога постоянно предъявляла штрафы за ремонт. А начальник складских операций требовал с нас. Вот я прорабом был на всём районе, ну мне начальство говорит, чтобы я объяснительные брал с грузчиков, а потом отчитывался за это. Совесть у меня чиста была: я мог, конечно, их заставить, но я знаю, что они не виноваты. Они же не лопатами выгружают! Ну, короче, всё на меня вешать стали: то выговор, то премии лишат. Премий я тогда почти не получал. Мне такая работа надоела, блин! Я просился, чтобы перевели меня в стивидоры – ни хрена! Ты, говорят, понравился, хорошо работаешь. Чего мне делать? Ну вот, мне надоело, и я попросился у военкома: помогите мне в органы ВОСО перейти. Они предназначены для организации воинских перевозок, разработки предложений по подготовке путей сообщения в интересах Вооружённых Сил Российской Федерации. Ну, военком договорился. Я тоже туда сходил – там знакомые мужики были. Это Управление военных сообщений на Баренцевом и Западном арктических морских бассейнах. Находятся они в здании Мурманского морского пароходства. Вот с той поры я окончательно решил служить. Военком меня после сборов потом ещё второй раз призвал, чтобы я там ему ещё оформил кое-что. А после этого он меня уже туда отправил, пока туда-сюда бумаги ходили: представление о том, чтобы призвать, короче, он меня туда протолкнул. И оттуда начал я с лейтенанта служить в комендатуре на морском вокзале. В училище выпускали нас младшими лейтенантами, а после сборов мне присвоили уже лейтенанта. А дальше уже всё поехало! Год я пробыл в УНПВ на БиЗАМБ (Управление начальника передвижения войск на Баренцевом и Западном арктическом морском бассейне). А потом, в 1973 году, через месяц, меня послали в Ленинград, в высшие специальные офицерские классы (на Заневском проспекте). Обучение длилось 9 месяцев, и закончил я эти классы в 1974 году. Сейчас там находится Академия тыла имени А.В. Хрулёва. А после обучения я попал по распределению в распоряжение Командующего Северным Флотом. Месяц просился, чтобы меня отправили назад в Мурманск, в УНПВ на БиЗАМБ. Но мне сказали, что там места заняты. Потом я просился на Новую Землю – там тоже заняты. В общем, месяц проболтался в распоряжении кадров флота, больше они меня держать не могли, и я был направлен в Архангельск. Там я и встретился с Толиком Полевым. Он тоже до этого работал там, в порту, и тоже был призван по такой же ВУС (воинская учётная специальность). Мы же все на одной кафедре были. И у него такая же судьба сложилась, как у меня, но он уже абориген там был, потому что я-то был на другом бассейне, а он – с этого начал. И вот мы с ним в одном отделении были – в Отделении воинских перевозок. Он надо мной старшим был, как более опытный. Там много наших ребят было: и Валера Емельяненко и ещё, если вспоминать, то до хрена наших было! Ну и пошла служба военная! В Отделении перевозок я занимался речными перевозками. Там же, в отличие от Мурманска, ещё и Северное речное пароходство есть: на Котлас по Двине плоты сплавляют и прочее. И военно-мобилизационная подготовка у них есть и в речном, и в морском флоте. И работы у них там - навалом! Управление наше размещалось в здании, где был отдел кадров пароходства (ну как всегда, такие службы в пароходствах находятся). Начальник пароходства находился в двухэтажном здании на набережной Северной Двины, а остальные службы во флигелях деревянных. И вот я первый раз туда пришёл. Приехал я ночью поездом, вышел из вагона на вокзале. Где город? – не видно ни хрена! Огоньки какие-то только на горизонте виднеются.
Думаю: «Ё-моё, в какую же я тьму-таракань забрался?» Ну, тут подходит автобус. Я на автобус прыгнул, на 54-й (он до сих пор там ходит по этому маршруту от вокзала через пустыри, там дорога через болота была проложена), и остановился он на углу Поморской и Павлина Виноградова, в самом центре. Везде деревяшки, что меня привело в уныние. Думаю – ничего себе, дома такие! Спросил, где находиться управление. Мне показали. Пошёл я по Павлиновке, это самый центр. Потом смотрю – парк тут такой приличный, деревья высокие! Не то, что в Мурманске: там тычинка с листиками – уже дерево, а тут здоровенные тополя! Ну, думаю, это - уже более-менее. Нашёл Управление – двухэтажное здание из бруса. Вид не заунывный. Постучал. Дежурный меня принял. Я ему доложился, что так, мол, и так: прибыл для дальнейшего прохождения службы! Ну, он мне – жди до утра! Из стульев составили мне кровать, чтобы я там переночевал. Разговорились мы с ним. Ну, и рассказал мне дежурный про один случай, который произошёл у них как-то раз во время одного из ночных дежурств.
Дело было так. Ночью в здании, где размещалась наша служба, остаётся на вахте дежурный офицер. Присматривать в отношении противопожарной безопасности и охраны помещений. Здание деревянное, старое, но тут размещается подразделение военного ведомства, поэтому положено быть дежурному – мало ли чего! Делать ему ночью особо нечего: обошёл вверенный объект и спи-отдыхай! А тут зима на дворе, ветер, холодно. Ну, дежурный, чтобы теплее в помещении было, пошёл и проверил все форточки, чтобы они закрыты были, чтобы тепло не выдувало. На шпингалеты всё закрыл. А в кабинете начальника шпингалет сломан был. Так он ручку форточки верёвочкой замотал и завязал за ручку рамы, чтобы она плотно прилегала. Ну, всё вроде бы спокойно – пошёл спать. А ночью ветер усилился, и что-то там снаружи «стук!», да «бряк!» Вроде бы, как стучит кто-то. Толком не уснуть! Достало его это. Накинул он шинель на плечи, и, как был в трусах и в майке, пошёл на крыльцо посмотреть, что там не так. Открыл дверь, а замок на защёлку не поставил. Вышел на крыльцо – никого нет. Только ветер воет. Посмотрел кругом – никого. Пару шагов вперёд сделал, а дверь ветром и захлопнуло! И оказался он глубокой зимней ночью в трусах и в тапочках перед закрытой дверью, кутаясь в накинутую на себя сверху шинель. В таком виде долго на морозе не простоишь! Надо как-то внутрь помещения возвращаться. Дверь дёргает – та не поддаётся, закрылась наглухо! Он побежал окна проверять, может быть откроется какое-нибудь? Так нет же! Сам ведь закрывал накануне, добросовестно закрывал! Тут вспомнил дежурный, что в кабинете начальника форточка не верёвку завязана. А это уже шанс! Стал он форточку снаружи туда-сюда дёргать – авось верёвка ослабнет и можно будет форточку открыть. Долго возился, замёрз уже почти, но удалось ему всё же форточку приоткрыть. Лиха беда начало! Дальше уже дело пошло! Распахнулась форточка, теплом из неё потянуло! А теперь-то как? Ну, ясно – залезать надо! Форточка – она конечно не дверь, не рассчитана, чтобы в неё каждый взрослый человек залезть мог. Ну, кошка, там, или ребёнок ещё могут пролезть. А взрослый здоровый дядька, да ещё плотного телосложения - в это, как-то, не очень вериться! Но другого выхода не было. Сначала, правда, попытался он верхний шпингалет открыть, но тот стоял намертво! Даже не поворачивался. А до нижнего – просто не достать с улицы, хоть ты тресни! И полез дежурный внутрь через форточку. Голова пролезла хорошо, но, вот плечи – никак! Изловчился дежурный сначала одной рукой вперёд пролезть, потом голову кое-как просунул, а дальше уже и вторую руку подтянул. Полдела было сделано! Но, вот, дальше офицерский животик никак не хотел помещаться в узкую амбразуру форточки. И, даже, когда дежурный уже отчаялся пролезть вперёд и решил вылезти обратно на улицу, то живот намертво расклинился в форточке между рамами и человек застрял окончательно! Со стороны это могло выглядеть смешно: торчат из оконной форточки голые волосатые мужские ноги и попа в сатиновых трусах! Но дежурному было не до смеха. Это ж надо, позор-то какой! Не дай Бог так до утра тут провисеть! А сослуживцы с утра пожалуют и увидят его такого, во всей красе? Это же потом всю жизнь не отмыться! Нет, только не это! И, напрягшись изо всех оставшихся сил, дежурный, помогая себе всеми частями тела, рванулся из форточки обратно на улицу! Его бешеного напора не смогла выдержать не только форточка, но и оконная рама целиком! Она вылетела из оконной коробки и рухнула на сугроб под окном вместе с застрявшим в ней дежурным. Выбраться из форточки, стоя на земле двумя ногами, дежурный смог довольно быстро. Стёкла в раме разбились, но дежурному удалось не порезаться о них. Выставить внутреннюю раму в кабинет начальника было уже делом техники! Замёрзший дежурный залез, наконец-то, в помещение Управления и теперь мог отогреться. Вставить потом эту, оставшуюся целой, раму в окно тоже было не сложно, но ветер свистел сквозь щели и выдувал оставшееся тепло из кабинета шефа. Остаток ночи дежурный провёл уже одетым, вздрагивая не от холода, а от невесёлых мыслей о предстоящем разговоре с начальством. А утром, вошедший в здание с морозной улицы, начальник, был сначала несколько удивлён прохладой внутри помещения своего кабинета. А на свой вопрос дежурному: «А где моё окно?» - получил совершенно идиотский ответ: «Вы, уж, извините, товарищ начальник! Так получилось!» Вот с такими весёлыми ребятами мне и предстояло теперь служить.
Утром начальник пришёл. Я ему доложил – он говорит: «Ну, не знаю, куда тебя устроить!» И меня на левый берег, к Валере Емельяненко. Там такого же типа дома – деревянные, с печным отоплением. А он мне говорит – всё равно, мол, скоро переводится, и, короче, я у него поселился. И началась моя служба.
В Архангельске я получил большой опыт, потому что, сначала занимался планированием речных перевозок. Потом, когда Толя Полевой уехал в Питер, в Академию тыла и транспорта на заочное отделение, я за него остался - руководил отделением воинских перевозок. Потом меня перекинули в комендатуру порта, на морской вокзал. Я там стал сначала заместителем коменданта (проработал семь лет), а потом, после этого, я напросился на Новую Землю. И шесть лет на Новой Земле отбарабанил. Это, начиная с 1986 по 1992 год. При мне там проходило: два ядерных взрыва, и «Гринпис», вот этот, нарушал тогда наши территориальные воды. И при мне (об этом уже нигде не писали) должны были уже произвести последний ядерный взрыв. Уже заряд в штольню заложили, замуровали. И сидела московская комиссия (обычно московская комиссия проверяет) – ожидали команды на проведение взрыва. Там мужики уже всё съели, что могли. Командировки у них уже давно закончилась, а приказа всё нет! Так их поставили в частях у нас на паёк. Они все гражданские там – доктора наук, технических наук и т.д., которые должны фиксировать все результаты взрыва. А это 91 год - в Москве переворот! Не до них руководству было. Я с одним таким специалистом познакомился, а он меня потом с Министром атомной энергетики познакомил. У них в качестве гостиницы для проживания наш пароход Северного морского пароходства «Татария» использовался. А там же «сухой закон», а этим учёным-то делать нечего, и некоторые из них ходили и искали чего-нибудь выпить. То брагу поставят, или ещё чего. Вот один из таких страждущих, кандидат наук (Володькой его звали), спрашивает меня: «Найдётся ли у тебя, дорогой товарищ, чего-нибудь для согрева души?» А я говорю ему: «Где я тебе возьму? У нас у самих ни хрена нет! Это у ПВО-шников надо спрашивать: они ракеты, самолёты обливают (используют в качестве антиобледенителя), а у нас-то где?» Ну, слово за слово, разговорились. Он и предложил мне сходить к ним в гости, на теплоход. Я и пришёл. А он начальника своего (одного из членов комиссии), расколол ради такого случая на «это дело». А тот - как раз уезжал куда-то. «Идите, - говорит, - в мою каюту, там, в холодильнике найдёте». Ну, Володя достал, а там, в бутылке - совсем немного. Я пить не стал, говорю: давай сам, тут и одному-то мало. Ну, он «хряпнул», так и познакомились.
А на Новой Земле я «пересидел». Я на три года подписывал контракт, в надежде, что я получу звание капитана второго ранга. А там, чем выше должность, тем тяжелее пробиваться. Я думал комендантом на Новой Земле стану (я там замом был). Ушёл комендант, который был, говорит: я на тебя представление написал. Но вместо меня на его место другого назначили - с Архангельска прибыл кадр, потому что ему на пенсию надо было, и что бы он под должность звание подполковника успел получить. Потом Кондауров Валерка пришёл, тоже, чтоб звание получить. Тем более что у него папа там, в Москве, с наукой был связан, «волосатая рука», понимаешь! Так я сидел – ждал, ждал, думаю: да, ну его нахрен! Два года ещё дополнительно там просидел, надоело! Ну и надавил на последнего начальника, и он меня перевёл (освободилась должность в Архангельске). И я как раз туда, на его место, в комендатуру – военным комендантом порта. И вот с 92-го по 96-й я пять лет был комендантом порта Архангельск, и в 96-м году, при «табуреткине», меня на пенсию выгнали. Но, я прошёл «огонь, воду, медные трубы и Новую Землю!» (Да ещё и Знак Училища придумал и нарисовал! - добавил я от себя.) А Игорь Дмитриевич продолжил эту тему: «Так я ещё и на Новой Земле разрабатывал памятник перед Штабом. Уже должны были его построить, но у нас там (это 1986 или 87 год) произошла большая авария: разморозили водовод весь, по которому шла подпитка для тепловой станции. Она работала на мазуте и вырабатывала горячую воду, которая подавалась в водопроводные магистрали (в краны и в батареи). А подпитывалась эта станция только водой из питьевых озёр. Потому, как там стоял экономайзер (прибор для нагревания воды или воздуха в котельной установке, с помощью тепла уходящих из котла дымовых газов, дающий возможность достигнуть значительной экономии топлива), а если бы брать для него морскую воду, то там бы всё забилось от отложения соли, и установка бы вышла из строя. А пресная вода у нас была только в озёрах. Длинна всей линии – 17 километров. Трубы в коробах, наполненных опилками. И вот перед новым годом, когда начальник гарнизона уехал в отпуск (а командовал вместо него зам. начальника политотдела, по фамилии Троцко), два бойца закурили у водокачки, которая воду с озера качает. Ну и бросили то ли хабарик, то ли спичку. А там всё масляное, короче, насосная станция вся сгорела к чёртовой матери! Зимой! Морозы – минус 30! Движения воды никакого, естественно, в трубах нет. Вода замёрзла и порвала все эти 17 километров труб полевого трубопровода. И гарнизон попал в аварийную ситуацию! Отопление в домах нет, разорвало все батареи, в общем, крупнейшее ЧП было! С Мурманска пригнали нам ледокол «Таймыр». Он обеспечивал нас водой и электроэнергией, потому что дизель-электрическая электростанция, которая у нас была, не справлялась с нагрузками: так как жители гарнизона в эти жуткие морозы обогревались исключительно электроприборами. От большого расхода тока кабели стали дымиться и гореть. Вот для того, чтобы не спалить единственную гарнизонную электростанцию, нам и пригнали ледокол. И мы всю зиму, до мая месяца, находились в аварийной ситуации. По комнатам нам всем раздали буржуйки. Трубы – в форточку! И вот так мы все буржуйками и отапливались. А дров тоже нигде нет, поэтому навезли нам кучу угля. Ну, всё это долго описывать! Много там всяких случаев было. Вот, у меня мичман был, он застрелил лебедя и на него прокуратура сразу дело завела. Пришлось мне защищать его. Я раньше об этом нигде не рассказывал, чтобы, пока там служил, меня КГБ не замотало. А ещё я там выдвигался на Новой Земле кандидатом в Областной совет депутатов. Почти прошёл уже туда, но ничего из этого не вышло. Товарищи из политотдела, во главе с зам. начальника Троцко Михаилом Ивановичем, были всячески против моей кандидатуры. И они там махинацию провернули: скинули поддельные бюллетени. И поставили своего мичмана, потому что, я был такой человек – правдолюб: мог прямо в глаза сказать заместителю начальника политотдела всё, что думаю. Мы с ним были тогда в напряжённых отношениях. Из-за чего всё вышло? В прессе писали об этом так: «8 октября 1990 года ночью в районе пролива Маточкин Шар судно «Гринпис» вошло в территориальные воды СССР, на берег была тайно отправлена группа активистов антиядерной акции. После предупредительного залпа сторожевого корабля «XXVI съезд КПСС» судно остановилось, на его борт поднялись советские пограничники. «Гринпис» был арестован и отбуксирован в Мурманск, затем отпущен». Когда мы «Гринпис» там задерживали (у нас специальное подразделение было: парень – каратист, и бойцов подготовленных тоже прилично), надо было в посёлок Северный на Маточкин Шар лететь. С заданием они справились, а потом пришла с Москвы бумага: всех, кто участвовал в задержании нарушителей охраняемой зоны (куда нельзя было заходить), за выполнение боевого оперативного задания представить к наградам. Там Орден Красной Звезды был, медаль «За боевые заслуги», а остальным – знак «Отличник погранвойск» (штук пять или шесть). А мы должны были в Москву туда представить кандидатов на награждение. Я в то время в гарнизоне был секретарём Офицерского собрания. Тогда, одно время (год или два), были Офицерские собрания (их потом убрали). А зам. начальника политотдела, воспользовавшись отсутствием своего непосредственного начальника (его в Москву тогда вызвали), решил подсуетиться и себе медаль «оттяпать»! Орден – контр-адмиралу, а себе – медаль! Ну, приносят бумагу, а там моя подпись должна быть, как секретаря Офицерского собрания. А я говорю: «Я не буду подписывать – в списке есть те, кто никакого отношения к этому не имеют! Делайте, как положено, а такие документы я не подпишу». Так вот, под моим давлением, орденом наградили начальника гарнизона, медалью «За боевые заслуги» – мичмана, который руководил группой захвата, а заместителю начальника политотдела и бойцам из группы захвата вручили знак «Отличник погранвойск».
Ну и Троцко на меня, естественно, злой! И мы с ним «на ножах»! Он меня хотел «съесть, завалить». Но ничего у него из этого не вышло! А тут уже на меня представление пришло – собирай «шмотки-манатки» и уезжай в Архангельск, где я потом начал служить военным комендантом порта. Хотел он меня наказать, а я ему говорю: «Вы не имеете права, я Вам напрямую не подчиняюсь!» Потому, что я подчиняюсь Архангельску. Поэтому, как он ни елозил, ничего у него не вышло. Я своему шефу доложил, начальнику Управления, он говорит: «Плюнь ты на него и забудь! Прямой начальник – я у тебя!» И на этом вся история и закончилась. А у меня везде: я, практически, в каждом гарнизоне на гауптвахте сидел. Об этом можно самому книгу писать! Я уже главы две или три написал. А, в общем-то, я в Управлении был одним из лучших, потому, что у меня у одного только одиннадцать рационализаторских предложений. По моему проекту даже два парохода переоборудовали: «Пионер Архангельска» и «Пионер Москвы». Там старое было оборудование, а я предложил для перевозки раненых и больных использовать строительные леса. Они же в каждом городе есть: такие сборные, металлические. А у нас на складе пароходства Мобилизационный отдел хранил те, которые заложены по мобилизационной подготовке, очень неудобные. Вот такая рацуха! Её даже в журнале «Снабжение вооружённых сил» напечатали. Я за неё в то время только 9 рублей получил, потому, что меня сделали там соавтором, а автором назвали подполковника с медицинского института (я тогда ещё капитан-лейтенантом был). Звучало это, как «использование двадцати тонных контейнеров для погрузки-выгрузки раненых и больных». Ну, так как, он подполковник, его автором сделали. Он на этом деле, даже кандидатскую защитил, на моей рацухе! А меня – соавтором сделали. Но, я не обижался. Нарисовал эту штуку всю. Не важно! Главное, что это рацпредложение у меня осталось.
А в отношении моего воинского звания была отдельная история. Я, когда только прилетел на Новую Землю, то меня хотели сделать майором, а не капитаном третьего ранга. Я же ходил с нашивками на рукавах, и погоны у меня с жёлтыми просветами. Я ещё без жены там был (с женой первый год там нельзя, это потом уже можно). Это испытание на выдержку: глядят - сопьёшься или нет, или за девками, какими-нибудь, начнёшь ухлёстывать. Вот если год выдержишь – подписывают с тобой контракт на 2-3 года. Ну, а я ещё не успел приехать, а уже выходит какой-то майор и говорит мне: «Товарищ капитан 3-го ранга, смените погоны! Вам нужно иметь погоны с красными просветами». Я ему говорю – с какой такой стати? – А у нас тут все ходят с красными! Ну, я говорю – это ваше дело, ходите на здоровье! А у меня звание капитан третьего ранга, посмотрите мой военный билет – там так записано. А он – ни в какую, начал упираться, пока я ему не сказал: «Пошёл ты в баню, товарищ майор! Мы с тобой в уровне званий одинаковые, так что, ты – мне не указ! Ты комендант, и я комендант!» А он к начальнику гарнизона побежал жаловаться. А тот ему сказал: «Ты ко Львову не преставай!» Потому, что я начальнику гарнизона сказал: «Если я майором буду, то все ваши пароходы тут с простоями будут выгружаться!» Это же от меня всё зависит. Они же в этом деле не соображают, как там чартеры вести, и всё такое. Для них же главное дело выгрузку обеспечить, и когда контр-адмирал это дело смекнул, он сказал майору: «Ты чего к нему престал? Львова не трогать, нахрен! Это приказ!» Поэтому пароходы у нас, в дальнейшем, выгружались без простоев! Ведь вот, например, приходит ко мне капитан парохода со своими проблемами, а мы ему там, справку какую надо выпишем (ему ведь тоже надо перед пароходством отдуваться), или рыбки-гольца подкинем, да на экскурсию куда-нибудь съездить машинку дадим, по тундре прокатиться. А на это же надо где-то время взять. Ну, мы ему справку пишем, что у нас тут по метеоусловиям, в такое-то время, ветра сильные, шторм-снег, новоземельская бора и ещё чего-нибудь (гарнизонная метеослужба Новой Земли нам в этом случае шла навстречу и давала нужные справки). Или там, техническая причина какая: якорь зацепился за что-нибудь, типа за кабель, ну пока туда, пока сюда. Короче, справку даём им, чтобы это время покрыть! Потому, что их тоже за это наказывают. Поэтому полюбовно друг другу решали все эти дела. Но это всё через меня шло! Поэтому однозначно контр-адмирал на моей стороне был! А был случай – привезли уголь (это наше Северное морское пароходство обычно делало, мурманчане-то меньше), а у нас на мысе Лилье ложная стояла ПВО-шная позиция, изображала зенитные установки (пушки деревянные). И обслуживал их взвод – человек десять. А туда, чтобы уголь доставить, надо самоходную баржу гнать через весь залив. А у ПВО-шников нет таких барж, это только у моряков есть. И вот они к начальнику тыла обращаются: дайте баржу! А тот им: да пошли вы, мне тут некогда, туда-сюда, в общем! А там дело к зиме: не завезёшь – то тогда хана! Ну, они жалуются командующему (а у нас дивизия стояла ПВО 10-й армии). Они поднимают две «СУ-шки» с аэродрома в Рогачёво, и назначают учения: нападение на береговые объекты. А объектами выбирают наш штаб Новоземельской базы! И эти «СУ-шки» на «бреющем» полёте проходят над нами на форсаже. Грохот стоит! А у нас-то, ведь, работа идёт! Телефонные разговоры нужны, а тут – ничего не слышно! А они один заход делают, потом второй. Оперативный дежурный звонит им: прекратите! А они ему: ничего не знаем – у нас учения идут! Короче, контр-адмирал всем команду – прекратить немедленно! Ладно, дадим вам баржу! Вот такие дела были!
А недавно я ещё с нашим выпускником общался. По телевидению его недавно показали, по нашему, по Ленинградскому (47 канал). Зовут его - Григорий Хавив, он с нашей роты был. Где-то на Балтике работал. Потом, может быть, после нашей мореходки ещё что-то окончил, потому что, или механиком судовым был, или ещё чего-то. То ли в Калининграде, то ли в Луге, он собирал разные судовые запчасти, а потом он с флота ушёл и стал заниматься коммерцией и прогорел. Лишился всего. И выбрал место на Ладожском озере на границе между Карелией и Ленинградской областью. Там он нашёл себе дом нормальный, купил его и поселился там со своей женой в заброшенной деревне на Ладожском озере. И стал заниматься сбором материалов о Ладожской флотилии и экспонатов для своего личного музея памяти о войне на Ладоге. Собирал по местам боёв разные каски, лампадки, ключи и т.д. У него там есть герб с крейсера «Киров»! И он там, даже, корабль восстановил, который во время войны по Ладожскому озеру ходил. Это теперь его личный корабль. Его тоже по Питерским новостям показали. Я записал телепередачу на компьютер, нашел его телефон, и мы с ним созвонились. Он на пенсии уже. Туристов возит на своём корабле, «Товарищ» он называется, с зенитным пулемётом на носу! Муляж или нет, не знаю. Рында у него там, всё - как положено! Я через телевидение его телефон нашёл и разговаривал с ним. Он постоянно, в общем-то, в Приозерске обитает, а сейчас туристов таскает на севере Ладоги. А я в Северном пароходстве был два года председателем клуба «Братство Северных полярных конвоев», и много раз принимал участие во всех мероприятиях связанных с этим делом. Участвовал в разработке и установке памятников, посвящённых полярным конвоям, и у меня есть много материалов по этой теме. Так что, по телефону всего не расскажешь. Давай встретимся, как у моряков принято, поговорим нормально!»
Вот, такой разговор у нас получился. А встреча наша обязательно состоится! Думаю, что расскажу вам, дорогие читатели, ещё много интересного о жизни и судьбе Игоря Дмитриевича Львова, капитана второго ранга в отставке, выпускника Эксплуатационного отделения Ленинградского мореходного училища ММФ СССР.
Продолжение следует.