Андрей не может встать, тело его не слушает, связь мозга с телом слаба, он встает и тут же падает, ему смешно от этого, он думает, что это сон, что Паша просто ему снится, он укутывается вновь в спальник и засыпает. Ему снится один и тот же сон много дней подряд. Белый щенок лижет ему ладонь. Лесная опушка. Он сидит с щенком, по животу его ползают улитки, он гладит его и улиток, а в лесу растут деревья до небес. Сон такое вот странный. Во снах он видит свое тело со стороны, ему кажется, что тело мертво, что тело просто материя, что он дух, которые вне материи. Сновидения ему нравятся. Все равно иные миры. Все равно новые миры ему по душе. В пещере он хотел познать себя. Просто как ламы и буддисты в своих монастырях. Ощутить глоток трансцендентности. Забыть о мире людей. Покинуть мир людей. Отчалить из всего познаваемого в область, которую нельзя понять умом.
Паша бежит и бежит, но никак не может добежать до края обрыва, а ветер сдувает его с плато. Он жадно пьет воду из ручья, в голове его тени обитают, он пытается их поймать руками, рвет на себе майку черную, падает на колени и глядит в пустоту без всякой мысли в голове. Черные тени поглотили его и вытащили из мира людей. Комья грязи на его кедах, джинсы все порваны и он ощущает, что мир и есть грязь, что кроме грязи тут ничего нет, он облизывает свои пальцы, ощущает вкус грязи, ему нравится этот вкус, ибо это вкус земли. Она вам всем жизнь дала. Целуйте и ешьте сырую землю. Глина плохим вещам не научит. Зеленая вода, белый кролик, чашка, в которой спелая вода пылает всеми цветами радуги, а рудокопы идут вдали в свой поселок, дабы выпить чаю и поесть булки с маком. Вечереет.
Света фюрер теперь, ей легко давать советы всем голодающим. Ей так просто быть фюрером. Ей восемнадцать лет. Ее мужчины слушаются. Охотно делают все, что она скажет. Не вопрос, если она даже в чем-то не права. Когда-то Света была проституткой. Позже стала американской националисткой. Все достало ее, вот и ушла в правое движение. У нее отец был лютым коммунистом, пока не умер от инсульта. Пел песни в саду про Ленина, но после снова памятников упал с балкона случайно, а врачи сказали, что это от нервов все.
- Света, выходи за меня, а ведь мне бы самку, хлеба, царствия небесного и покоя, – высказался как-то ей Паша.
- Не могу, Паша, ведь ты женат, а кроме того тебя зовут не Паша, и ты это сам знаешь, - ответила она ему, сидя в троллейбусе.
- Люди называю меня еще Джонсоном, - ответил он ей, но понял, что дальше говорить нет смысла. За окном проносилось огромное и хмурое кладбище, скоро будет конец района, где транспорт делает остановку на тридцать минут, Паша вышел чуть раньше, около кладбища, постоял около крестов и решил ехать в штаб. В штабе Дрон работал электродрелью, шум стоял неимоверный. Паша взял электрогитару, врубил ее на всю мощь колонку, чтобы перекрыть шум дрели и стал медленно наигрывать одну песню свою. Да, миллиарды одиночеств. Кто их сочтет? Пустота боится природы. Паша ощущал иногда жуткое одиночество: когда остаешься не только без других, но и без себя. 0, 6 человека есть его примысел. А во всем виноваты учебники географии. Да, они жили разлученными каплями.
Эти люди глазели на луну и выли по-волчьи, и вам хотелось лишь сидеть и выть всю ночь. Всю жизнь моя душа искала нечто, чему названья дать я не могу. Звезды – гнезда. Мертвец и кладбище всюду.
Паша набил на обе руки портреты своих родителей. Мама на правом предплечье набита, а отец на левом. А внизу птица Феникс.
Страх всюду: и в войнах, и вне войны. Война лишь сгусток страха. Этот страх согнал одиночек в общество. Из страха все. Хоть та же религия. Кругом матерщина и отченаши. У жути свои чары. Истина больнее боли. Мир – это хаос. У нас тут все от праздности, и доброе и хорошее. Мы своим трудом жить не умеем. У нас есть народ, следовательно, есть и бог. Вековечная, священная тоска. Наша страна есть игра природы, не более. Ума тут нет. Лишь игра природы. Для нас тут честь одно лишь бремя. Мы тут по хаосу зажигаем.
Паша ощущает вокруг себя лишь пустоту. Эта пустота и была целью всех его битв. Кто ищет бесконечности, пусть закроет глаза. Тибет его манит, он хочет просветления достичь, чтобы людям помогать. Спасись сам и вокруг тебя миллионы спасутся.
Отшельники, что сидели в пещерах Тибета, кричали что было мощи:
- Вот Бахус мирный, вечно юный! Он наш герой и наш отец. Мы дети, жаждем его чуда, как в мирном мареве юнец, все ищет тонкую натуру, что даст ему огонь любви, и поцелует вечность с дуру, дабы добыть венец судьбы. Что есть слава? Лишь слова! И только слова!
Власть народу. Прямо сейчас. Убей тело, и голова умрет. Шизофреник – это душа безнадежно больная. Страх и гнев погружают в ад. Каждую минуту на земном шаре происходит три миллиона поцелуев. Христос в нем, а потому Паше боятся нечего. Бог с ним. У шизофрении есть свой рай, точно так же, как и ад и чистилище. Война не знает врагов и друзей.
Паша качает железо в спортзале, а вокруг него благоухают розы, он тут их выращивает. Эй, Дрон, давай еще пару килограмм брось на штангу. Ох, тяжело! Пот градом льет. Потом берет гитару и играет рок-н-ролл, за окном идут пионеры, они у реки пытаются бегать и прыгать, скоро поедут в тайгу, валить лес, а там и копать огороды бабушкам в селах будут. Чистый звук внутри тебя, ты ищешь людей, которые звучат еще чище, чем ты.
В Тибете, да, только там можно и подумать о судьбе своей. Он подошел к берегу, справа от него в воде плавали нудисты, солнце сияло во всю свою мощь. Он сидел на камне и смотрел в воду. К нему подошел мужик с мощным болтом и упругим торсом. Тот хотел парня, но Андрей не поддался на провокацию. Мужик пытался облизать грудь парня. «Я не гей» - ответил ему Андрей. После этого ответа мужик ушел к своим друзьям, что ждали его на берегу. Тут Андрей стал ходить туда-сюда по берегу и говорить вслух: «Да как он мог меня за гея принять! Как он мог! Пойду и набью ему морду. Пойду и дам ему в глаз, чтобы знал, как приличных людей чернить. Вот же жук! Это меня за гея принять?». После этого Андрей сбрасывает с себя пиджак прямо на песок, снимает все кроме трусов и ныряет в воду, а после ходит мокрый по берегу и говорит вслух сам себе: «И что? Я тоже могу так плавать как они. Вон, какие у меня мускулы, и что, я гей? В городе свирепствует метафизическая чума. Идеальное время. Все принимают греческие имена». К нему подходит плотная голая барышня, на спине которой японские иероглифы нарисованы. «Мужчина, вы меня случайно не ищете?» - спрашивает она у Андрея. «Я женщин боюсь. Это страшная стихия. Может закрутить, закрутить и бросить. Они всегда, всегда бросают. Голова держится на языке, а не на шее». «А вы мне спинку кремом для загара не намажете?» - протягивая руку с кремом, спросила она, улыбаясь, и хитро прищуривая глаза. - Помажу, но только спинку, а дальше сами себе мажьте, сами читайте ваши книги! - резко ответил Андрей.
Даша спала в палатке и видела странный сон. Во сне она буддистка и она так хочет играть с сансарой, что и есть нирвана.
Даша дала объявление в Сети насчет продажи своей куртки и рубахи. К ней пришла девушка с парнем за покупкой. Даша утром в спортзале была, занималась своим телом, дабы врага бить хорошо. Никто не хотел умирать. Все как во сне. И такие сны ей снились каждый день. Даша просто устала от них, перестала читать философию войны, решила, что эта книга ее не туда направляет.
- Маску черную надень, ты же по психотипу Органзиация! – кричит Даша во сне своему другу Паше. А тот в ответ молчит. Словно бы спит. Ударила по щекам – проснулся. Улыбнулся ей и сказал тихо:
- У нас, Дария, в лагере любят танцевать и петь песни активисты. У нас самый лучший гармонист в поселке, он огурцы любит есть с салом. Он на сцене играет, а тетки танцуют возле входа в метро. Палатки стоят, бабы в валенках кушать в казанах варят, парубки ходят с топорами в лес за дровами, истерики закатывают им родители по телефону. Думаю, что ты найдешь себе там приятелей.
- У нас денег нет, Павел, у нас нет денег на оружие!
- Милая, народ все даст, олигархи все дадут, мы рождены для победы.
- Мне надо у отца в банке заказ один выполнить, буду сидеть с восьми до семи там.
- Дело революции в тебе не заржавеет после того, как в руках у тебя будет много хрустящих долларов?
- Паша, ты что такое говоришь! Как можешь. Обидел прям.
- А ты сюда приходи после своей работы.
Жасмин, что растет у окна на столике, перед смертью все цветки распустил. Отцвел так ярко и сочно. Дед точно так же, то кричал, что танцевать хочет в баре с молоденькими девочками, пить, играть на компьютере в пасьянс, а то спит неделями на печке. Перед смертью дед видел во сне своих молодых селянок, целовал им ножки, лизал им пупок. Дед стал мочиться под себя. Молчит, даже есть не хочет, лежит все время, укрывшись одеялом с головой. Андрей, сидя на стуле в комнате деда, играет на банджо свои мелодии и смотрит в окно на проходящих собак, что несут на своих шеях колокольчики. Гроб для деда готов, Андрей с парнями несет его из морга в машину, а после машина едет на кладбище, где Андрей копает лопатой могилу и кладет туда гроб, а люди, что вокруг сидят на пеньках, пьют водку и едят мясо, им хорошо, все-таки похороны – это великий праздник. Можно выпить и закусить, покурить, подумать о том, что жизнь есть чудо. Смерть не страшна, когда есть что выпить и закусить.
Андрей сидел с гитарой на ступеньках у здания цирка и играл cвою странную музыку. То была электрогитара, колонка мощная, а еще губная гармошка была у него, он на ней соло играл. Дикие мальчики танцевали около цирка свои дикие танцы. Приехали бабушки и дедушки смотреть на это все. Хлопали в ладоши, пирогами угощали всех, кто был там. Водили дрессированных медведей по парку. Мужик в сером пальто и с черными густыми усами паспорт всем показывал, говорил, что его отец поляк, а мать русская, что он не знает кто он по национальности. Язык польский не учил. Не был никогда в Польше. Русский ли он или нет? Может еврей? Паспорт свой тычет в лицо Андрею, мол, гляди, тут даже написано, что моя национальность не определена.
Андрей продал свою электрогитару, комбик, губную гармошку, примочки для гитар. Джип отдал на нужды революции. Все, теперь война, теперь он будет фотографировать бойцов на баррикадах. А вот иногда ему снится, что идет на войну. Автомат, униформа и противогаз. Бронежилет. Дома его ждала собака, которая покусала алкашей в парке. Алкаши все спали на траве, но она им откусила куски мяса на боках. Музыка уже не прельщает его, ибо это все сансара. Пули врагам он запас. Думает, что нирвану достигнет, ночуя в палатках, на баррикадах трудясь, ведь труд освобождает из-под власти материи.
Андрей утром проснулся и понял, что пора идти в лес, дабы там рыть себе землянку, в которой он будет ночевать. А друзья по школе Андрея в это время так жили себе, словно будут жить вечно. Один был наркоманом, другой с мамой жил и занимался оккультизмом, третий песиков разводил у себя на квартире, четвертый уехал в деревню к крестьянке, дабы с нею детей завести, пятый попал на зону за кражу шапок, шестой покончил с собой, седьмой в банке работает и ворует страшным образом деньги вкладчиков, восьмой качает железо и сжигает синагоги и церкви.
Язык с языком соединялся их, от напряжения их лица краснели. Сынок с мамой спал и не думал ни о чем грустном. Магия открывалась каждый раз в момент, когда их языки сплетались. Андрей пару раз был у него в гостях и все видел. Сидит он и мать в кухне, Андрей чай им наливает, а тут сынок ее берет, садит к себе на коленки и начинается. Живот на живот и все заживет, вот что поговаривала матушку друга после поцелуев, а сынок Блаватскую читал и Рерихов. Духов из того мира вызывал по ночам, кресты жег в подвале, иконы бил в церквях. Андрей ничего не говорил отцу после того, как спал с матерью, ведь отец был в командировки и ни о чем не догадывался.
Просто новый день у нее, ей хочется быть иной, стать йогом, чтобы тень свою ловить.
Андрей ловит ртом воздух черной весны, протянул руки навстречу солнцу, что катится по дороге. Быть добру. Весна черная на дворе. Пистолет лежит в сумке. Если что, то будет стрелять по врагам.
Тот самый салон, в котором бесы шабаш свой проводят ежедневно. Он на пороге его стоит и видит парня, у которого на лице одна скорбь нарисована тусклыми красками. Привет, вот хочу сделать татуировку себе на руке в честь моей мамы, вот ее портрет. Я живу далеко от нее, она за горизонтом, за облаками, ей приходится жить одной, но она сказала мне, что карьера – это крест, что лучше без карьеры жить, ибо здоровье дороже. Она в Канаде теперь молится за весь мир. Видимся раз в год. Скучаю смертельно без нее. А так я буду каждый день видеть ее лицо у себя на руке. А то и на плече можно ее портрет набить. Крест кельтский на спине – это в честь моего отца. Прошу тебя, сделай мне туту на руке в честь моей мамы. Она хорошая женщина. Она единственная женщина, что любит меня по-настоящему, она мне в школе супы готовила и борщи, даже вышила мне на скатерти такие слова красными нитками «Приятного аппетита, человек, будь собой». После школы я ела у нее лапшу китайскую, пиццу, суши, морские салатики всякие, мандарины, желе, груши, яблоки, пироги с рыбой, паштеты, яйца перепелов, медовые булочки, сахарные трубочки.
Паша смотрит в зеркало на то, как мастер татуировку набивает ему, изображение его матери на руку. Жизнь удалась, можно ощутить себя фюрером, богом, что творит зло во благо. Я себе еще дракона хочу на плече, чтобы бабы боялись меня. Я раньше порнофильмы смотрел. Потом моя невеста нашла у меня дома порнофильмы на компьютере и отменила свадьбу. Считает, что я в разврате весь погряз. Мол, бесы искушают меня, а я иду у них на поводу. Эрекция при виде чужих обнаженных тел есть великая трагедия мужчины. Ладно, я понял ее, протянул ей руку в знак прощания. Она же велела мне идти к алтарю, мол, искупи грех, что ли перед богом, в храме дашь мне пять, тогда только лягу с тобой в постель, вы все такие, кобели, вам бы лишь бы на нас забраться. А потом найти себе другую бабу для случки, мы для вас просто сучки, которые дают вам. В церкви венчаться хочется, ой как хочется, чтобы точно греха между нами не было, ведь посуди сам: постель нас ждет после официального брака, мы будем чисты перед богом, похоть вся уйдет в сторонку, а пока что ты под бесом, я с тобой не лягу спать. Мол, искренность будет меж вами, сказал пастор, станете как одно целое, ведь вы одно существо, но только в Иисусе, а пока что вы звери для бога лишь, все равно, что коты и кошки под забором. Вы же без греха были при рождении, а теперь я грехи все ваши прощу, можете спать потом, сколько влезет вместе, все равно Иисус одобрит ваш святой секс, ибо я попрошу его дать вам благодать в постели. Станете как ангелы, забудете про плотские игры, вам захочется странниками быть, в народ идти и проповедовать святую книгу евангелие. Вам и пол-то не нужен тогда будет, вы во Христе станете одной монадой, вам лишь по селам и городам надо будет ходить и спасать грешников от гиены огненной. Андрогинны вы мои ненаглядные, курочки мои сладкие, белочки мои сахарные. Небеса под вами будут, вы станете на ноги, но не в этом мире. Этот мир не достоин вас. Японских драконов набей, мастер, требовал Паша, я страсть как Японию люблю, там самураи и гейши чудные такие, с детства мечтаю быть самураем, пить чай зеленый у реки, забыть про коммунистов и фашистов, меня вообще дзен манит. Не, ну портрет мамы на руке – это нечто, пять баллов, мастер, дай тебя в губы поцеловать!
Паша надел подтяжки, узкие черные джинсы, черную майку с надписью «Привет, кулик!», вышел в магазин, купил себе черную электрогитару, сел под серый мост прямо возле того места, где играл Андрей свои песни, взял пару аккордов и запел, что только хочется. Про море пел и океан, про пиво и вино, про девок, которые всегда дают. Люди шли мимо, лепили на ходу свою карьеру до самой пенсии, чтобы на пенсии в горы пойти, к морю на собственной яхте плавать, ведь на пенсии все можно, да даже и за границу уехать можно, а пока надо пахать, чтобы на старости себя чувствовать богом. Грозили кулаком ему, мол, думай о карьере, а не о пиве, не думай, что ты умнее нас, мы тебя видим насквозь, ты ленивый пес, ты просто забил болт на систему. Рок, он такой, возбуждает в людях низменные инстинкты, да рок для них, что красная тряпка для быка. Лютый и истеричный им кажется этот рок. Паша нашел шесть гривен на дороге, радовался как дите, пел и танцевал. Это тебе бог дает, молодец, ответил ему Андрей, а я как-то сто гривен нашел. То тебе дьявол дал. Ответил другу Паша. Духовную банду делаем, батенька, надоел рок. Будем мантры петь под гитару. Будут у нас в банде и художники и мечтатели, и танцоры и проказники, и бандиты с большой дороги, и носители темного логоса, и баптисты, и мохнатые ежики с Тундры. Из Индии к нам будут ехать ученики. Мы им дадим опыт внеземной. Они поймут, что им пора стать иными существами. Ведь сансара кругом, куда не глянь, все сансара, все сон Абсолюта.
Люди с черными флагами идут по улицам города. На одной площади баба пытается продать кабана. Никто не покупает. А вдруг этот кабан ночью превратится в классного мужчину? Никто не верит ей. Она девушкам пытается продать кабана. Люди с черными флагами идут в парк. Им хочется посидеть на травке, послушать пение птиц, что летают между деревьями без страха. Им хочется стать лучше, чтобы свои комплексы преодолеть. Эфир ищет одна из девушек в сумке. Где же флакон, где? Паша был в рясе священника. Люди давали ему денег на дорогу и еду. Паша под видом священника выманил у толпы пару сотен гривен за час. На постройку приюта для бездомных детей. Подайте, люди добрые. Подайте и бог вас простит. Грехи ваши белыми буду как ночи в Питере. Люди падали на колени перед Пашей и давали ему денег. Девушки целовали его накладную серую и огромную бороду. Благодатный старец, святой. Говорили женщины, что давали ему пирожки с вишней и сок томатный.
Мой отец приедет? Ну, пускай даже и так. Но я уже не тот. Он тоже не тот. Куда нам ехать? Мы в клетке своего восприятия заперты. Материальный мир лишь малая темница. Есть и иная темница. Она пострашнее той, что мы видим
в мире материальном. Всю жизнь мы проводим во снах, мы свои сны даже не осознаем, как ужасно это все! Снилась школа недавно, люди, палатки, походы, автопробег на джипе по пустыне, бродячие дервиши, жадные пальцы лихорадочной весны, орущие рубины на пальцах уютных дам во дворцах из шоколада. Мы созданы из ткани сновидений, почему я должен работать в поте лица своего ради хлеба? Да мы тут пришельцы, мы тут бродяги, понимай как хочешь мои слова, но иначе не чувствую я себя на этой земле. Мы тут для того, чтобы уйти.
Света, готовя борщ на костре у палатки, громко кричит прохожим, что собрались вокруг нее: «Мой патруль ночью азиатов оставил без денег и мобильных телефонов. Мы развалим этот гнилой режим олигархов, мы по кровавой реке пойдем куда надо, мы воины света и добра, мы без дела не сидим. Мы строим новую страну, где богатых и бедных не будет, все будут братьями и сестрами». Да, она фюрер теперь для всех парней, что живут в палатке ее. Все гости улыбаются ей, кивают при встрече с нею головами. Дарят электрические чайники, конфеты, молоко, кофе, пряники, кожаные штаны, иконы, брелки для ключей, мороженое, шкатулки из малахита. Ей так просто быть фюрером. Ей восемнадцать лет, молодость кипит, она ждет будущего, богиней ощущает себя, радость в ней кипит. Тут парни в камуфляже слушаются, она им за старшего брата, они пьют пиво, обсуждают ее прошлую жизнь. Охотно делают все, что она скажет. Не вопрос, если она даже в чем-то не права. Когда-то Света была в Китае, там она познавала у монахов высшие тайны бытия, позже в Индии жила пару лет в компании йогов. Позже стала националисткой украинской. Все достало ее, вот и ушла в правое движение. У нее отец был лютым коммунистом, пока не умер от инсульта. Ум ее молчит, она создает тюрьму сама себе, когда идет на поводу у своего ума. Просто играет с сансарой, ей пофиг, если кто поведется на нее, она заманивает парней в свои сети, чтобы питаться их энергией, ей все по душе: и водка у костра в ночи, и пулемет на баррикаде, что бьет по ментам.
- Света, выходи за меня, а ведь мне бы самку, хлеба, царствия небесного и покоя, я странником был раньше, бродил по селам с Евангелие в котомке, баб пытался заставить с собой спать, даже ряса у меня была и борода. Пытался уснуть в одной хате. Как сейчас помню: хата в две комнатки, вдова молоденькая, горшки на печи, кот на столе, самовар в углу стоит. А там девица такая молодая, так я к ней в постель прыгнул и говорю, мол, мужа у тебя нет, ты никому не нужна, отдайся, я ведь завтра бороду сбрею и стану с тобой жить. Да хочешь, я хоть сейчас ее сбрею? Ходить в колхоз стану, любить тебя буду, пальчики твоих ног целовать стану, только отдайся мне. Ведь я молодой, у меня кровь кипит, в животе истома сладкая, мой кол встал уже давно, показать? А она стала плакать, мол, думала ты святой человек, богомолец, странник, а ты просто похотливая горилла, каких миллионы в наших селах. Стала реветь, а я уже и не знаю, что и делать с нею: бить ее или убить. Мой кол упал, стало тоскливо, пытался было отшутиться: меня бес попутал, карма у меня такая, так что я это не я и лошадь не моя. Не верит, говорит, что у меня глаза красные, как у похотливого кобеля. Короче, я утрам собрал котомку, поклонился ей в пояс, крестил ее иконы в хате, а после ушел, куда глаза глядят. Но после этого случая я не могу на бабу давить, если захочет меня, то сама пусть все говорит, а то я словно виноват, что нарушил ее образ странника юродивого, – высказался как-то ей Паша.
- Не могу, Паша, ведь ты женат по слухам, а кроме того тебя зовут не Паша, и ты это сам знаешь, ты лабухом еще подрабатывал одно время в ресторане «Кривые зеркала». А я вот стану профессором скоро по философии, буду королевой, стану писать свою книгу философскую, - ответила она ему важно, сидя в троллейбусе, почесывая своего огромного серого кота Тишу.
- Люди называю меня еще Джонсоном в эпоху первой террористической атаки на кортеж президента, а вот когда странником был, так меня бабы называли Феофаном, - ответил деловито он ей, но понял, что дальше говорить нет смысла. За окном проносилось огромное и хмурое кладбище, скоро будет конец района, где транспорт делает остановку на тридцать минут, Паша вышел чуть раньше, около кладбища, постоял около крестов и решил ехать в штаб. В штабе Дрон работал электродрелью, шум стоял неимоверный. Паша взял электрогитару, врубил ее на всю мощь колонку, чтобы перекрыть шум дрели и стал медленно наигрывать мелодию из Баха. Да, миллиарды одиночеств. Кто их сочтет? Пустота боится природы. Паша ощущал иногда жуткое одиночество: когда остаешься не только без других, но и без себя. 0, 6 человека есть его примысел. А во всем виноваты учебники географии. Да, они жили разлученными каплями.
Паша и Света находятся в постели гостиницы «Космос», соблазнил ее, дал ей понять, что хочет окунуться в ее океан, она ведь примет его, даст ему свой океан попробовать, поплавать в нем. Он льет из бутылки ром себе на грудь и Света медленно слизывает его, а после целует в губы друга. Он снова и снова льет себе рома на грудь. Ей нравится эта ночь. Луна, звезды, тишина. Все мы чемпионы, когда пьяны, мы сами себе боги, когда мы пьяны мы можем летать.
Паша мечтал стоять на горе и тысячу лет глядеть на море, а ведь он никогда не видел моря. Повседневная жизнь – это мостов наведение под потоком, что все унесет. Паша ощущает холодные перила моста. Под ним быстрая и глубокая река. Существование есть существование нервов, то есть раздражительность, дисциплина, огромное знание фактов, искусство. Жизнь – это спровоцированная жизнь. Воистину мир тесен всем!
Андрей спал на краю пропасти. Палатка защищала его от дождя. Он обнял Пашу, и ему было сладко спать, зная, что он рядом с другом. В спальниках им было тепло. В его рюкзаке лежала его любимая книжка. Хантер Томпсон «Ромовый дневник». Америка находится на краю гибели. Лишь оргии нравятся людям. Походы по горам, дружеские попойки, оргии в горах. Ветер крепчает. Палатку резкий порыв ветра чуть не сбросил в обрыв. Тучи нависли над горами. Рей Брэдбери почему-то в этот миг вспомнился парню. Там люди сжигали сами книги и помогали мусорам делать это, чтобы все были дуракам, чтобы все стали рабами лампы, чтобы олигархи жирели и бесились с жиру. Но были люди подполья, которые жили в горах. Они читали Гете, Джойса и Юнгера, Мисиму и Клейста. Они вели бой с теми, кто продался золотому тельцу с потрохами. Они истинные партизаны в эпоху железного века. Андрей вспоминал, как его несчастная душа вела неравную битву с его пахом, когда он заперся со своей подругой по йоге в душевой кабинке. Тот ветер был силен. Палатку чуть не сдуло в пропасть. Все молчало. Горы ждали урагана. Река текла внизу. Быстрая и глубокая. В нее Андрей прыгал со скал. Метров десять летел вниз. Лето. Жара. В воде прохладно. Залазил на камни и прыгал вниз. Снова и снова прыгал вниз и забирался на скальные породы. Нашел себе уютное место на земле, где можно забыть обо всем и не думать ни о чем. Ему это легко дается. Он может часами сидеть неподвижно на краю скалы и смотреть на тучи. Это его мир. Иного ему не надо.
Паша допил бутылку вина, снял штаны, сбросил футболку на берег. Пошел купаться. Андрей лежит на скале, загорает, его одежду унесла река. Паша берет фотоаппарат и фотографирует друга. Паша не вытерся после купания. Пусть солнце будет ему помогать в этом деле. Солнечные лучи дадут силу. Солнце помогает ему во всех его начинаниях. Андрей созерцает облака, что текут над землей беспрерывно. Эти облака светлые, кажется, что это дожди на небе идут. Будду убьет он в тот миг, когда встретит его. Конечно, без убийства Будды никуда. Паша, лежа на огромном камне над самой водой, читает книгу одну про мужичка, что ходил на митинги, дабы там ощущать себя единым организмом с толпой. Ему так было легче переносить свое одиночество. Митинг идет. Мышей на костре жгут демонстранты. Мышей из клеток выпускают и прямо в костер их бросают. В костер и мешок пшеницы высыпают, чтобы мыши могли хоть чуточку в огне ощутить близость пищи.
Он вдыхает дымок, что дерет ему горло, а после понимает, что они тут в горах затерялись от всего мира. Тут они одинокие странники во Вселенной. Некуда бежать. Некуда идти. Воевать не с кем. Говорить ни о чем не надо. Паша достает варган и начинает на нем подыгрывать гитаре. Пещерные города, а в них живут жители горные, им хорошо, ибо тут нет цивилизации, даже интернета нет и нет мобильной связи. Тут все так, как есть. Тут космос забирает в свои края любителей приключений. И вот визит покойной бабушки Паши. Она ползает по его ноге с ножом в зубах. Реальность сама слишком нереальна. «Мы прибыли сюда в поисках космической мечты» - говорит Паша тихо и медленно, убирая с ноги призрак мертвой бабушки.
Паша сидел в пещере и смотрел на узкий диск луны, музыка тихо играла в его голове, то был запредельный шум космического пространства, а отражение звезд в чашке с чаем напрочь внимание его привязало к себе. В его руках была чашка с чаем, и он глядел на отражение звезд, ему казалось, что это небо, небо в его руках, хромосомы бесконечных звездных пространств. Над головой просто купол, такой огромный, что мысль останавливается, когда думаешь о том, что творится наверху и внизу. Птицы летят вдали, ему чудится, что он сам птица, что стоит лететь куда угодно, расправив гордо крылья над землей. От пещеры метров тридцать идет тропа, а дальше обрыв на метров триста. Паша ощущает, что вместо рук у него крылья, пора летать, хватить сидеть и смотреть в кружку, на дне которой тихо и беззвучно плывут столетия. Он кладет кружку на пол и разгоняется, махает руками и бежит в сторону обрыва, он ощущает, что сможет горы перелететь без всякой скорби. Тут Андрей, что высунул голову из спальника, кричит ему о том, чтобы он не делал этого.