На Западе холода отступили, к Северу, и настала пора буйных перемен. Шумная и бессонная весна, чарами своими, взбудоражила весь живой мир. Пропитываясь теплотой добреющего солнца, леса и поля убедительно меняли цвета. Мелкая зелёная трава набирала силу, захватывая новые земные пространства. Зашевелились пчёлы, звери, комары... От цветистых полян, лесные запевалы острыми голосами непрестанно звали к себе птичий поющий род.
К тому времени Поэт завершил писание последних событий, подробно восполнив их рисунками Художника и Монаха. Надеясь больше не возвращаться к тем печальным страницам, он с духом хлопнул обложкой толстенной книги.
Солнечные дни настойчиво наступали в сторону лета. Пытаясь хотя бы на время избавить свою память от бремени недавнего прошлого, Поэт уединялся в глубоком лесу и, в полной тишине, целиком посвящал себя сочинению под названием « Маленькая история Любви». Приметив среди бумаг столь искусительное оглавление, Королева, будучи не в силах воздержаться от нарастающего любопытства, взяла и прочла ту небольшую повесть. К её великому удивлению там не упоминалось о любви между мужчиной и женщиной.
– Скажи мне откровенно, Поэт, ты меня любишь? – спросила она как-то ночью, накрывая его губы лёгким поцелуем.
– Люблю, но к чему такой редкий вопрос? Сколько я тебя помню, ни разу об этом не спрашивала.
– В твоей истории любви совсем ничего не пишешь о нашей любви, о любви к которой мы с тобой привержены, и благодаря которой мы счастливы вместе...
– То о чём я писал – не то что люди подразумевают...
– В чём же разница? – спросила Королева, пытаясь вспомнить, где она это слышала раньше.
– Истинная Любовь - понятие обширное и глубокое, а любовь, к которой привыкли люди, когда речь идёт о мужчине и женщине, – всего лишь отражение сильных эмоций, исходящих от страстных желаний...
– А наша любовь... Что ты о ней думаешь? – настояла она, добиваясь желанного ответа.
– Наша любовь давно переступила пределы страстных желаний, но ещё не дошла до совершенства...
– Что мне ещё необходимо для того, чтобы хотя бы приблизиться к пониманию той Настоящей Любви? Как Она выглядит, как высоко Она стоит, что я до сих пор Её не вижу, хотя бы из далека?
– Я вижу Её во сне. Раньше мне казалось, что самому добраться до неё, как до Луны. Она стоит над миром, светится добром, простым и нежным взором наблюдает за людьми и за зверями, за лесами, морями и горами, за мёртвыми лежащими камнями, и, не выбирая, одаривает всех своим теплом. Сейчас я верю, что стоит только кому-то на Земле быть готовым к Её приёму, и Она, мгновенно, сама спускается и наполняет его душу, сердце и разум своей блаженной, неисчерпаемой силой...
– Скажи мне, любимый, как готовиться к Её приёму???
– ... Навсегда избавиться от всего того, что может помешать Ей поселиться в нас.
– Мне очень трудно себе представить, что именно не пускает Её ко мне. Помоги мне в этом разобраться, Поэт.
– Ты сама в состоянии это определить, если пришла к выводу, что тебе необходимо жить именно с такой Любовью. Такой Любви мешает зло, страх, конфликт, война, зависть, ревность, высокомерие, амбиция...
– Могу ли я, с короной, ощутить ту Любовь?
– Корона, трон... обременяют, лишают воли и независимости, а без них Любви не бывает...
Увлекаясь поисками Любви, Королева оказалась привязанной к первой сумасшедшей мысли её разумной жизни, неминуемо ведущей к открытой конфронтации с правилами её ранга. Та безумная идея преследовала её на каждом шагу и... В конце концов она распорядилась собрать народ для важного сообщения. К обширной площади окраины столицы стягивались люди со всех концов державы. Длинные обозы возили продовольствие, изделия, а самое главное – подарки для достопочтенной ... В день собрания Королева пришла на площадь пешком, в сопровождении всего лишь одного охранника. Она была одета в крестьянском платье и носила самую обыкновенную летнюю обувь. На голове у неё красовалась круглая толстая цветочная корона, из-за которой почти не было видно другой короны – золотой, с алмазами... Народ её узнал издалека. Тысячи и тысячи подданных, восхищаясь простотой, величием... поклонялись ей единым послушным взглядом и осторожно уступали, освобождая путь к трибуне. Она охватила народ своим смелым, еле тревожным взором, и заговорила: « Проходя между рядами, я узнала тех, кто, переживая трудные времена, не дрогнули перед вражескими когортами, отвоевали свободу нашего народа и помогли соседним племенам. После долгих лет войны наступил жданный покой. Пределы наших земель надёжно защищены. У нас сильная армия... Ваши повозки полны добром, добытым вашим мирным трудом. Я выполнила свой долг... Сейчас вы уже не нуждаетесь в короне, троне, ни во власти моей. Передайте из уст в уста всем моим подданным, что я отказываюсь от трона и от всех присвоенных мне привилегий. Отныне вы свободны в выборе путей ваших. Я буду на стороне любой новой власти, ведущей к процветанию – без насилия, рабства, угнетения...» Площадь молчала, вся. По лицу народа катились слёзы растерянности, разочарования, страха. В таком виде исчезла столичная площадь, в одно раннее утро, когда Королева проснулась от кошмарного сна, сама вся в слезах и холодном поту. Потрясающий сон заставил её провести последующие дни в глубоком раздумьи. В конце концов она себе призналась, что не сможет далее жить без короны. Таким образом она отогнала от себя возвышенных стремлений Поэта, не в ущерб земной любви, на тот день достаточной, чтобы чувствовать себя милой его сердцу.
Последние весенние дни освежали землю обильными дождями . Дождавшись полного обновления леса, Художник с Монахом без особой уверенности шли по неузнаваемым старым тропинкам. В один день, добравшись до знакомой поляны, растерянные гости лесного штиля остановились у её края. Так и стояли они неподвижными, словно боялись наступать на растущие повсюду беззащитные цветы.
– У нас тоже есть красивые места, но их стоит увидеть хотя бы раз в жизни, – спохватился Монах, проникая поляну своим копающими глазами. – Заметив старый дуб, нарисованный им ещё в начале весны, он подошёл к нему вплотную, обнял крупный ствол, погладил твёрдую морщинистую кору, и немым шепотом что-то ему сказал.
– Как я вижу, тебе тоже пора женщиной обзавестись, – приметил Художник со стороны.
– Именно о ней сейчас и думаю... Правда, так давно её не видел!
– Как давно – десять лет, двадцать, сто?...
– Почти... Мы вместе выросли, нравились друг другу и понимали друг друга с полу взгляда. Каждый день вместе бегали по лесу, поднимались в гору, наедались сладкими фруктами, сверху на мир смотрели... Когда я уходил, она не переставала плакать, боясь, что больше меня не увидит... Я всё обещал ей вернуться, но она всё не верила мне, всё не успокаивалась...
– А почему до сих пор не возвращался?
– Она очень красива, наверно давно уже замужем... Такие женщины долго не ждут. Я раньше мог отправиться домой, но не хотел тревожить её ранимую душу...
– Что же, всё-таки, ты дубу твоему нашептал?
– Спросил, можно ли любить на расстоянии.
– И что же он ответил?
– Сказал, что Любовь беспедельна во времени и пространстве...
– Надо бы и мне узнать у моей липы, что она думает по этому поводу... Чего бы она не сказала, нам пора!
В тот же день Монах заявил Поэту, что настало время расстаться, и что он, Поэт, как никогда нужен был там, где находился... Но Поэту тоже нужно было идти на Восток, быстро туда, быстро обратно... Только, вопрос один его беспокоил: Примут ли его учителя Монаха, и живы ли они ещё. И тогда осмелевший Монах сказал: «Они долго живут и не стареют, и примут они вас, и меня, с открытыми руками...». Королева загрустила, глаза свои смелые опустила, но ничем не смогла остановить искателя первобытной Правды. Поэт обещал вернуться быстро, но не стоило сильно верить тем утешительным словам. Дорога предстояла не близкая, извилистая и далеко не мирная. По тем причинам, и по другим тоже, в последний момент прощания Королева вручила Поэту чисто пурпурный камень из коллекции Банкира, чтобы ему повсюду и везде сопутствовала удача и сила её верной Любви.
Отказавшись от прямого морского пути, странники пешем отправились на Юг. Шли старой дорогой, ведущей к древнему городу. Дремучие леса оставались позади, и на горизонте стали выделяться невысокие темно зелёные горы, постепенно набирающие высоту.
Шагали они налегке, кроме небольших ножей, никаких оружий не носили. Природа не давала им страдать ни голодом, ни жаждой. Днём они ели, что на пути встречалось, а быстротечные речки сполна делились своей прохладной и прозрачной водой. Ночами, на привалах, вертлявый Монах разжигал костёр, и каждый раз удивлял компанию поварскими изобретениями.
К середине лета путешественники приближались к старому городу. Невысокие скалистые горы с оголенными вершинами, жара, редеющие деревья и ручья вещали о прибытии в иной край.
Древняя метрополия ошеломила гостей своей величиной и огромными каменными строениями, украшенными со всех сторон высокими толщенными колоннами. Большие скульптуры борцов, бойцов, полулюдей-полузверей... восполняющие важность воздвигнутых дворцов, вооружали её особым значением. Добравшись до главной площади, гости не отрывали глаз от невероятных творений человеческих рук. И они единогласно верили, что те монументальные конструкции были подняты ещё до явления мира на земле.
И остались они в городе, не надолго – начертить хотя бы пару рисунков ... Прибытие в каменной, но весьма оживлённой метрополии, совпало с началом праздника состязаний. Толпы людей подтягивались к огромной арене, чтобы стать свидетелями соревнований между самыми ловкими, быстрыми и сильными. Праздник длился не день, и не два... Сначала состоялось соревнование исполнителей музыкального искусства, затем последовали прыжки, метания, бег, борьба... Рослые и крепкие мужчины хватались сильными руками, резкими прогибами поднимали друг друга в воздух и валились на землю. И всё было интересно, но не так зрелищно как гонки колесниц. Ездовые старались как ближе объехать стоящие в разных местах столбы, но многие переворачивались. И неожиданные падения воспаляли уже горящую публику, и кое-кому напоминали не только о суровом сражении...
После состязаний победители награждались венками из листьев вечного дерева, и необыкновенной амфорой с маслом того же дерева, и деньгами... Праздник завершился знатным пиром. Неподалёку от арены, прямо в зеленеющем поле, длинные столы рядами стояли в ожидании гуляющего народа.
Массовая волна проголодавшихся зрителей понесла за собой и чужеземных путников. Оказавшись в середине поля, они, волей-неволей, сели за ближайшим столом, манящими запахами еды напоминающем о близости кормящего моря. На том столе было чем интриговать чуткий вкус неугомонных гурманов и любителей пиров, но больше бросались в глаза круглые душистые румяные хлеба. Монах взял один, разделил на три части, оторвал кусочек тёплой мякоти вместе с коричневатой хрустящей шкуркой, намокал его почти целиком в глиняное блюдо с благовонным оливковым маслом, положил в рот и начал медленно жевать – с закрытыми глазами, будто ни с кем не хотел делиться испытуемым эффектом. Компаньоны и другие сидящие за тем столом смотрели на него как на мага, способного пробуждать аппетит любого, даже сытого... Художник так увлёкся физиономией « дегустатора», что даже не заметил, кто сидел за тем длинным столом. Только приступая к еде, ощутил он жгучий взгляд со стороны. На него взирала сидящая напротив женщина, привлекательная, по годам ближе к среднему возрасту. Рисовальщик мгновенно приметил светлые волнистые волосы, свободно падающие на округлённые загорелые плечи; привлекающее лицо с ровным красивым носом, растущим прямо от острых концов темноватых длинных бровей, оберегающих пару крупных серо-зелёных очей, играющих цветами под напором солнечных лучей... Их глаза встретились, и мгновенно разбежались, как бы опасавшись столкновения, потом они вернулись и вцепились друг в друга, заставляя понять своих носителей, что они неровно дышат. «Надо же такое! Столько длинных столов, столько рядов длинных столов, а я сел именно за тем, за которым села она. Разве можно после этого поверить в случайности?» – рассуждал про себя Художник, не отрывая от неё свой оживлённый взгляд. В тот момент он был больше чем уверен, что сам Бог нашёл ему спутницу жизни, и он не собирался ни на миг отступить от своей убеждённости. Оставалась всего лишь одна мелочь: завоевать её сердце, к чему он немедленно и приступил.
Пока народ убивал голод, Художник налил женщине белое вино в глиняную кружку, достал ей кусок печёной дорады, опять налил ей вино, красное, прямо на ладони положил ей сочное спелое яблоко... И она играющей улыбкой принимала всё, что он любезно ей преподносил. Вдруг, откуда не возьмись, за её спиной появилась пожилая женщина в чёрном, нагнулась и нашептала ей что-то на ухо. Она сделала большие испуганные глаза, схватилась руками за голову, встала и последовала за чёрствой старухой, успев окинуть Художника разочарованным взглядом. Не раздумывая, он быстро встал и побежал за ней, а за ним - и Монах, и Поэт. Старуха оказалась такой подвижной, что остальные едва держались за ней в том праздничном столпотворении. Выбравшись на свободную часть поля, она ускорила шаг. Остальные, увидев перед собой длинную клубу тёмно-серого дыма, побежали изо всех сил на тушение пожара, оставляя её позади. На месте пожара мужчины и женщины, не менее доброго десятка, пытались угомонить резвый огонь, охвативший пожирающим пламенем один из торцов амбара. От амбара огненные языки тянулись к небольшому дому. « Дом каменный, быстро не загорится... – крикнул Художник в пожарной суматохе. – Надо пробить хранилище с другой стороны и вытащить оттуда всё, что возможно...» Потом он подошёл к женщине, с которой ещё не успел познакомиться, и на ломаном языке стал объяснять ей, что нужно для спасения хотя бы части хозяйства. Она его сразу поняла и показала рукой в сторону амбара. Все инструменты были внутри, а то, чем орудовали спасающие, было мало для тушения пылающего огня. К тому же в разгаре лета ближайший колодец почти пустовал. «Вода!!! Вода где-нибудь есть?» – спросил Художник весь на нервах, будто в том старом и небогатом сарае кто-то душил его хрупкую Фортуну. Женщина стала кричать, жестами показывать... Понимая, что внутри амбара была бочка водой, Художник мигом бросился туда прямо через горящую дверь, прямо приказывая остальным пробить отдушину в другом торце. Монах рванул за Художником, и тоже исчез за дымным занавесом. Оказавшись внутри, они нашли бочку и стали тушить огонь изнутри. Когда уже не хватало ни сил, ни воздуха, Художник не своим голосом заорал «Выходим!!!» и толкнул наружу полуживого Монаха. Выбравшись наружу, чернее чёрных чертей, спасатели еле на ногах держались, и кроме белеющих зубов и краснеющих слезистых глаз, от них ничего похожего на людей не оставалось. Хозяйка дома подошла с большим глиняным кувшином с водой. Не отрывая от неё своих бессмертных глаз, Художник мгновенно взял кувшин, облил Монаха, и дал ему первым попить. В это время на дороге появилась еле движущаяся телега с объёмистой бочкой. Заметив её, мужчины подбежали на подмогу лошадям.
За первой повозкой последовала вторая, а за ней третья. Пожар был потушен и продовольственные запасы спасены, и люди стали разбегаться по своим домам. Художник с сопутниками тоже хотел удалиться, но старуха в чёрном, уже не такая чёрствая, как из-под земли встала у них на пути, пригласила в дом и даже предложила им ночлег, и они не смели ей отказать. Старуха дала им мыло, мешок с мужской одеждой и отправила их на речку купаться, мыться, и той же дорожкой обратно вернуться.
По возвращении спасателей старуха помазала им ожоги целебной мазью и повела к столу, накрытому прямо на улице под старым оливом. Манящий запах горячей еды, разложенной по глиняным глубоким тарелкам, заставил гостей присесть и тут же приступить к ужину. Тушёные овощи с фасолью, насыщенные оливковым маслом, острыми и душистыми специями, пропали в два счёта. Старуха добавила ещё еды, потом исчезла и вернулась с кувшином. « Красное вино... – сил добавляет, нервы успокаивает, аппетит повышает... А где хозяйка?» – спросил оживший Монах, заметив потерянный взгляд Художника.
– Она перед вами, – внятно ответила старуха.
– А мы думали...
– Другая женщина тоже станет хозяйкой, после меня. Она вдова, жена моего покойного сына. Он скончался от неизлечимой болезни в прошлом году. Наш траур длится три года. Она не может находиться в доме в присутствии чужого мужчины...
– Мы уважаем чужие правила и не собираемся их нарушать, – твёрдо заявил Художник, вновь приметив холодок во взгляде старухи.
– Я в этом не сомневаюсь, но люди... сплетни выдумывают, а ей надо ещё жить и жить, замуж выйти, когда придёт время... Мы вам очень благодарны... Из местных никто не осмелился войти внутрь амбара, а вы не побоялись...
– Этот пожар не случайность... – приметил Художник. – Это поджог. У вас есть враги?
– Заклятых врагов, насколько я знаю, нет, а случайных трудно определить. Есть по соседству богач один – важный, гордый, красавцем себя без зеркала видит... Ещё при жизни сына от него покоя не было, всё домогался до невестки, а сейчас совсем наглеет, на каждом шагу выслеживает её, настаивает, чтобы замуж за ним вышла... Бездушный он, и неприятен ей, хоть и не урод. Она великодушна и красива, мне любима, близка... Она одарила сына счастливыми годами недолгой жизни, была ему верна и находилась возле него до его последнего вздоха. Горе горем, но жизнь продолжается. Она имеет право любить и быть любимой, и я буду рада.... Твой спутник достойный мужчина, но, если она ему нравится и хочет с ней идти одной дорогой, должен ждать два года, чтобы мог просить её руку, у меня. Я ей не кровная мать, но, кроме меня, у неё больше никого не осталось.
– Как можно ждать столько, если неизвестно каков будет её ответ, – забеспокоился Художник, с нетерпением ожидая толкование каждого слова старухи.
– А она тебе уже ответила, сегодня... Поверь, лучше меня никто не знает и не чувствует её душу. Она нарушила траур, пошла на праздник состязаний, будто что-то её туда толкало, и я виновата – отпустила, грех на себя взяла...
– Я готов ждать два года. Завтра мы покинем город. Хотелось бы с ней попрощаться. Это возможно?
– Не исключено, но в этом нет необходимости. Завтра она будет такой же, какую ты видел сегодня.
– Именно такой я бы хотел её увидеть и завтра, хотя бы на расстоянии, – попытался возразить Художник огорчённым голосом.
– Тяжёлый был день, идите в дом и отдыхайте. Завтра я вас провожу, – сказала хозяйка и отлучилась, оставляя без внимания последние слова рисовальщика.
– Не всякая женщина с такой откровенностью поговорит с мужчинами – заметил Художник, – многие скрывают, умалчивают, выжидают чего-то, врут... – А что ей прятать, в её годы? Правда жизни у неё как на ладони видна со всех сторон, – сонливо ответил Монах.
На следующий день женщина в чёрном накормила гостей и провела их до ближайшей дороги, ведущей к морскому порту. Художник, отставая , всё оглядывался назад и по сторонам . Вдруг он остановился, напрягся, и побежал в сторону отдалённой женской фигуры, непрестанно махающей длинным цветным платком. Компаньоны остановились и с интересом стали наблюдать за прощальной картиной. На миг забыв о ритуале, старуха присела на мёртвом камне и тоже внимательно смотрела в сторону нарушителей. Подбегая вплотную к женщине, Художник обнял её, поцеловал, взял на руки, крепко прижал к груди и отпустил на землю, не переставая смотреть в её влюблённые глаза. Она стояла перед ним, краснеющая как девчёнка, не зная как вести себя дальше. « Жди меня... Я... через два года, обязательно вернусь... – всё повторял Художник, упорно показывая ей руку с двумя открытыми пальцами. Она всё понимала, и утвердительно отвечала на своём языке... Вспомнив о законе траура, она одарила его лёгким вкрадчивым поцелуем, повесила ему на шею свой розовый платок, резко отвернулась и побежала в сторону дома. Художник спрятал платок и двинулся, спиной вперёд, к своим, не переставая восхищаться лёгкой походкой стройного тела удаляющейся женщины, без которой он уже не мог себе представлять дальнейшую жизнь.
– Прости нашего друга , достопочтенная... Он повёл себя как влюблённый юноша – переусердствовал Поэт, пытаясь отвлечь старуху от создавшейся деликатной ситуации.
– Согрешили они оба, но что мне остаётся делать? Бегать за ними уже сил не хватает, придётся смириться с тем, что есть, да и грех не такой тяжкий, перенесу, как-нибудь, – ответила женщина в чёрном, уронив скупую улыбку с твёрдого загорелого лица.
– Всё, сейчас можем идти, – воскликнул Художник, виновато посматривая в сторону хранительницы женской чести. Проводя гостей до дороги, старуха попрощалась и вернулась к своему хозяйству, а они двинулись к далёкой Крыше Мира.
Добравшись до порта, сопутники поднялись на борт товарного судна с курсом на Восток. Далее, по прибытии в старый мегаполис, придерживаясь того же направления на суше, они достигли территории союзников. Продолжая пользоваться условиями протектората, провинция оживала. На холмах виднелись просторные поля уже собранной пшеницы, а в зелёных долинах радовали глаз ухоженные сады, виноградники...
В столице провинции Адъютанта, к тому времени занимающего пост поверенного, на месте не оказалось. Западных гостей принял его заместитель, участник битвы у Немой Горы и верный слуга державы. Он им предоставил всё необходимое для отдыха, но гости долго не засиживались. На второй же день, в самую рань они покинули ночлег и снова вышли на большую дорогу. На восточном горизонте перед ними давно возвышалась строгая вершина Немой Горы , и она росла и росла, но до Покойной Долины оставалось ещё идти и идти. Проделывая большой полукруг, на третий день упорной ходьбы путники стали примечать знакомые места. Поднявшись на самый верх ближайшего холма, служившего в день сражения пунктом наблюдения, они осмотрели долину. Хлебородный год не оставил её без внимания, одарив мантией густой зелёной травы, на фоне которой едва были заметны ряды посаженных весной молодых деревьев. Грубые крупные камни – о которых, не так давно, как игрушки разбивались боевые колесницы – сложенные в шахматном порядке в середине правой стороны долины, такие же немые и глухие, продолжали оставаться на своих местах. Кроме них, на старом поле баталий ничего больше не напоминало о последнем сражении, всё было удалено. На месте сужения доступа к долине, с обеих сторон старой большой дороги сооружались мощные стены.
Спустившись вниз, Поэт и компаньоны направились в сторону укрепления. Не менее двух тысяч солдат, раздетых до пояса, поблескивая вспотевшими загорелыми спинами, двигались вдоль и поперёк строения. Одни резали камни неподалёку, другие грузили их в большие повозки, разгружали, готовили жидкий раствор из глины, перемешивая её известковой и каменной пылью, и ещё каким-то местным секретным материалом, а мастера клали, непрестанно измеряя, сверяя...
Художник, воодушевлённый масштабом строения (и не только), снял халат и, голым торсом, стал таскать камни ближе к мастерам, тем самым послужив примером. И не на шутку трудились они допоздна, а к концу дня вместе с солдатами отправились в лагерь, ночевать. Узнав, кто они такие, старший контингента пригласил их на ужин, угостил добрым вином и рассказал о строении, на реализацию которого сама Королева выделила большие суммы из своих денег.
– После того, как поднимем «Ворота Банкира», сразу приступим к сооружению «Ворот Поверенного» и закроем главные дороги Востока, – усердно рассказывал он.
–А что будет с другими путями? – спросил Монах.
– Другие пути то же закроем, как только закончим работу здесь.
– А где будут проходить люди, караваны?...
– Через ворота, пропускать будем только мирных людей.
– Надолго ли хватит этих мирных ворот? – засомневался вслух Художник. – На Земле столько высоких стен, башен, крепостей, а войн от этого меньше не стало.
– А как по другому остановить врагов? – спросил старший, в изумлении.
– Произойдёт это когда мы перестанем видеть в них врагов, – задумчиво ответил Поэт вместо умалчивающего Художника.
– И когда же мы перестанем видеть в них врагов?
– Случится это когда и они перестанут видеть в нас врагов.
– Это замкнутый круг...
– А мы и живём в замкнутом круге. Мир нужен не только нам, и не только им. Мир нужен всему миру... Запад, Восток... Весь мир должен остаться без врагов, только тогда войнам будет конец. Но это должны понять все...
– А императоры, цари, короли?...
– Их на Земле совсем мало. Стоит только остальным забыть о врагах и отказаться воевать, и императоров никто слушать не будет, они просто исчезнут...
– Когда, и как люди это поймут? – спросил задумчивый Монах.
– Именно это и хочу я узнать у твоих учителей, – ответил Поэт, – именно поэтому и решился на такой длинный поход.
– На обратный путь обязательно навестите нас, – настоял глава войска,– мне тоже интересно знать, что мудрые учителя скажут вам о войне. Но это не значит, что мы откажемся от наших мирных ворот. Когда в путь собираетесь?
– Завтра же, – ответил за троих влюблённый Художник.
– Я бы вам предлагал лошадей, но на той стороне верхом двигаться подозрительно, пешем безопаснее ... Дам пару местных воинов для сопровождения. Они вас проведут окольными путями к дорожке, ведущей на Восток. Берите с собой побольше провизии, хотя бы на неделю, впереди пустующая бедная земля, на ней ничего съедобного не растёт и никто не живёт.
После двух дней пути, добравшись до последнего приграничного поселения, путники набрали полные дорожные сумы: всяких орехов и орешек, сухих фруктов, зерна, фасоли, чечевицы, овечьего сыра... Кроме того, каждый нёс с собой небольшой бурдюк с водой. Ночью, пролазывая в ущелье невысоких гор, они оказались за пределами провинции. Наступая на территорию империи, оказались они у края каменистой равнины. Там остановились. Там же проводники показали узкую извилистую дорогу, нарисовали дальнейшие пути, попрощались и повернули в обратную сторону.
И углубились путники наши в неодолимую взором каменистую равнину, смело ступая по сухой горячей земле и под калёным восточным солнцем над головой, нещадно палящем весь долгий летний день. В дневной жаре очерствелая равнина пребывала в полном омертвлении, а ночью подавала сигналы оживления. На привалах Монах исчезал в безлунную темноту и каждый раз возвращался не с пустыми руками. И жарил он на скудном костре всякую пустынную живость. Однажды, притащив длинную и толстую змею, добытчик, усиливая огонь сухими корнями, бросил её в краснеющий жар.
– С таким и на луне не пропадёшь – расхвалил Монах Художник, носом вдыхая запах невезучей жареной рептилии.
– Как ты считаешь, Художник, есть жизнь на Луне? – спросил Поэт, разглядывая тонкий полукруг над ночным горизонтом.
– Столько ещё неоткрытых мест на земле, а ты так далеко размахнулся... Скажу откровенно, иногда приходит в голову и такой вопрос... Каждый человек сталкивается с ним хоть раз в жизни. Люди считают себя умными, но так мало знают о мире...
– Почти ничего... – добавил Монах. – Кто его создал, когда, для чего?... Какая сила скрывается под этими каменными глыбами? Мне кажется, что на такие вопросы люди никогда не смогут ответить, если даже доберутся до самой Луны. А может я и не прав, кто знает... но то, что она глазеет на нас свысока чуть ли не в каждую ночь, не случайность, а чьё-то правило...
Прошла неделя. Впереди стали выделяться слабые контуры низких волнистых бугров. Дня три спустя, среди растущих холмов, далее переходящих в невысокие горы, как на ладони виднелись зеленеющие ущелья и долины. Каменной пустыне пришёл конец, а до столицы оставалось идти ещё две-три недели. Дорожные запасы были на исходе, и странники отступили от дороги. На окраине ближайшего поселения Художник постучал в дверь низкого старого домика.
– Мы купим продовольствие на дорогу – объяснил он появившейся на пороге пожилой женщине.
– Мне ваши динары ни к чему... Поработайте, на ночлег пущу, накормлю, напою и на дорогу сумы наполню, – ответила она, по очереди разглядывая непрошенных скитальцев. – Не железо ковать, а арык копать. Справитесь?
– Сделаем, а почему так спрашиваешь? На господ богачей мы вроде не похожи...
– Спутник твой – хрупкий, в жизни молот в руках не держал...
– Почти угадала, за то он умеет красиво писать, читать и рассказывать.
– Если бы это заменило еду, я бы сама научилась и читать, и...
– Справимся мы с работой, не из ленивых...
– Завтра посмотрим... Идите за мной, покажу где спать.
В самую рань следующего утра женщина раздала работникам инструменты, еду... и повела их к хлопковому полю, возле которого рядами росли овощные кусты, травы, кустарники... На соседних полях женщины, дети, старики уже горбатились над землёй.
– А где ваши мужчины? – спросил Монах, догадываясь о последующем ответе.
– Погибли на войне в прошлом году, на Западе, возле какой-то немой горы. Сами ушли. Генерал обещал новые земли, большие деньги... А кому платить? Ни один не вернулся... Мужчин всегда на войну тянет. Мой когда-то тоже оставил свои кости, в той же проклятой долине, а меня оставила одну с полным домом детей. Да и мы, женщины, не святые. Всё время нам чего-то не хватает...
– Покажи где копать , а то скоро жара поднимется, – поторопил старуху уже вспотевший Художник.
– Здесь копайте, надо провести воду отсюда к старому арыку.
– Так здесь не больше двадцати моих шагов будет...
– Не торопись глазом мерить, тут одни камни...
Женщина была права. Копающие легко убрали верхний слой почвы, перемешанной с мелкими камнями, а с крупными, прикованными к твёрдой земле, пришлось повозиться почти весь день. К вечеру, перед тем, как пустить воду по старому каналу, они прочистили его от засохшего толстого слоя грязи. Хозяйка умела ценить труд. Увидев углублённый старый канал, очищенный по доброй воле, она пустила слезу радости и приготовила сытный ужин. Приметы благодарности в глазах старой женщины подействовали на путников. Оставаясь ещё на два дня, они прочистили остальные арыки, убрали крупные камни с хлопкового поля и ими же укрепили старый дом.
– Куда путь держите, добрые люди? – справилась старуха на прощанье, не зная, чем ещё наградить проходимцев за помощь.
– На Восток Дальний, высоты мира созерцать...
– Берите это в дорогу, скоро наступят холода, – сказала она, протянув Художнику мешок с одеждой. – Рядом с дорогой, не доходя до столицы, есть старый пустой город. На его восточной окраине стоит дом одинокий. Там живёт моя сестра. Зайдите к ней, передайте, что я жива и отдайте ей эту шкатулку от меня. Она вас приютит, и еду на дорогу даст.
– Зайдём... – обещал Художник, – а всё это мы не донесём, – заметил он, показывая на набитые продуктами дорожные сумы. – Нам запасы нужны на три дня, не больше, иначе до Крыши Мира не дойдём ни через год, ни через два...
Последующие дни протекли быстро и без событий, а странники устремлённо двигались к центру Востока. Оживлённая дорога расширялась, тяжёлые повозки медленно тянулись в то же направление. Добравшись до «мёртвого города», путники нашли на краю руин одинокий ухоженный дом , окружённый живыми деревьями и кустарниками. Младшая сестра старухи оказалась жизнерадостной женщиной, живущей в компании такого же мужа жизнелюбца. Они приняли путников на ночлег, пригласили их на ужин и сидели с ними допоздна, рассказывая невероятные истории о покинутом городе.
Судя по словам речивого хозяина, немые руины были нечто больше, чем остатки разрушенных временем строений столицы одного из древнейших цивилизованных государств. И чем же старый город не угодил своим жителям? – Это был не просто город, а полноценная метрополия, чьи колонии растягивались вширь и вдоль восточного мира, чья непобедимая армия завоёвывала новые и новые территории. А богатства какие... со всех сторон стягивались к её бездонным хранилищам! Город обрастал цветущими садами и большими дворцами, а шеи и пальцы их владельцев светились блеском дорогущих металлов и редчайших сверкающих камней. Купаясь в удовольствиях нескончаемых оргий, правители притесняли трибутами обедневшие провинции. Но реальные трудные времена наступили после начала долгой засухи, охватившей южные края, и длившейся несколько лет подряд. Спасаясь от голода, люди покинули родные места и подались на север, надеясь на милость соседних племён. Напрасны были их ожидания. Города с грохотом закрывали свои тяжёлые ворота, а вооружённые отряды охраняли полные амбары. Пуская на несчастных голодающих злые сторожевые собаки, наёмные воины выполняли приказы богатых землевладельцев, выжидающих подъёма цен на пшеницу. Колонны несчастных южан направились за помощью в метрополию, но и к ней подходы были закрыты – сытыми и до зубов вооружёнными когортами. Правители даже не утрудились узнать причину растущих скоплений голодающих. Сострадающие обитатели ближайших поселений привозили полные телеги испечённого хлеба из собственных запасов, но того было мало. На третий день напрасных ожиданий, толпы разочарованных людей двинулись в сторону выстроенных солдат, настоятельно требуя освободить им путь к главному правителю. В ход были пущены мечи, копья... Столкновение переросло в массовое убиение. Оставшиеся в живых голодающие разбежались во все стороны, проклиная метрополию вместе с его бездушными богачами. Тысячи трупов были сожжены возле городских ворот. Не догоревшие останки были накрыты толстым слоем земли, но следы столь тяжкого греха не так легко исчезают. Как ни старались солдаты, чем они только не пытались смывать кровь убитых со своих лиц, не удалось. Так и суждено было им ходить мечеными до конца их дней, и это было не всё. Весть об истреблении голодающих охватила город. Выражая полное недоверие к властям, простолюдие покинуло место обитания. Даже бездомных собак не осталось на пустующих улицах беднеющей части города. Торговля упала, новые строения замерли, дальние купцы уходили, и не возвращались... Главный правитель распорядился помочь голодающим. Полные телеги пшеницы стали выходить через настежь открытые крепостные ворота, но было поздно. За городскими стенами не осталось ни одной души, даже послушные солдаты сбежали, оставляя свои посты. Среди оставшихся слуг и прислуг знатных господ прошлись неспокойные шепоты, переходящие в тихий ужас: якобы разозлённые духи убиенных разгуливали ночью по метрополии, в поиске виновных кровопролития ... Не выдерживая нарастающий страх, слуги стали исчезать, и богачам некому было ноги промывыть. Обеспокоенный правитель приказал закрыть ворота и никого из столицы не выпускать, но уже было поздно. Успевшие покинуть город рассказывали о похождениях ночных привидений. Слухи ветром пронеслись по провинциям. Нарастающий страх приостановил движение на подступах метрополии, а торговые ряды его знаменитого базара совсем лишились прежнего значения. В город с наружи не заходила ни одна живая душа, а отправленные посланцы, несущие приказы и распоряжения во все концы света, обратно не возвращались. Конные отряды, выезжающие за пределами города, для выполнения специальных заданий, тоже бесследно пропадали.
Вокруг города, невиданной силой оторванного от мира, воцарился беспредельный страх. Не находилось ни одного смельчака, надумавшего подойти к её стенам, а добытчики лёгкой наживы забыли о полных манящих хранилищах. Отдалённые воинственные кочевные племена тоже отказались пользоваться случаем ослабления богатой империи. Их храбрые вожди становились немыми жертвами суеверия, когда до них доходили слухи о похождениях злых духов, которых не могли осилить даже всемогущие боги и шаманы.
В это время на юге стали наступать (уже нежданные) проливные дожди, и они привели с собой надежду на спасение. Выжившие голодающие вернулись к своим очагам. На излечение глубоких ран стихии ушло много лет. Прилагая последние усилия, смиренные голодом ожили, не дали погибнуть человеческому роду в тех краях. Покинутая метрополия долго пребывала в оцепенении таинственной тишины, но со временем оковы страха ослабли. Искатели острых ощущений всё чаще и ближе стали подкрадываться к стенам распроклятого города, от которого разило затхлым трупным воздухом. Городские ворота по прежнему оставались заперты на огромные замки, но неугомонным авантюристам, известными только им лазейками, удавалось проникнуть внутри. Город пустовал и не подавал никаких признаков жизни. Смельчаки стучались в двери первых попавшихся на глаза больших домов. Ответов они не получали никаких, и быть того не могло, так, как все оставшиеся знатные жители метрополии, вместе с семьями и слугами, давно лежали мёртвыми в тех просторных домах. После увиденного испуганные до смерти лазутчики, с пустыми руками, уносили ноги из мёртвого города, и более туда не возвращались. Настоящая причина смерти самых богатых людей Востока тех веков неизвестна, но в народе стало признано, что это была расплата за убиение голодающих. Судя по сказаниям лазутчиков, двери, через которые они проникали в дома покойников, были закрыты изнутри. Это навлекает на мысль, что покойники, ещё живые, боялись вторжения злых духов, якобы охотившихся за ними после полуночи. Допустимо, что они все умерли от заразительной болезни, внутри города бытующей под именем «страх»... Сам рассказчик, всю жизни обитающий на окраине мёртвого города, даже после полуночи ни разу не видел и не слышал злых духов, а случайным прохожим средь бела дня являлись скелеты в чёрном, с длинными косами... Гости слушали с открытыми ртами и упорным молчанием ждали продолжения:
Мёртвый город оставался нетронутым долгие годы. Новый страх стал гарантом сохранности казны, и богатств покойных, потому как не только грабители боялись сунуться в мир привидений. Отцы властвующих династий осели в другом городе, которому вскоре присвоили статус метрополии. Новые дорогостоящие строения настоятельно напоминали новым правителям о старых золотых запасах, оказавшихся во владении утихомиренных привидений. Вскоре глава армии получил приказ о срочном вторжении в мир мёртвых, с целью перевоза казны и ценностей в новую столицу. Длинный обоз пустых телег, сопровождаемый когортой бравых воинов, немедля двинулся к выше названному месту. На третий день продвижения, когда уже были видны стены города, перед пересечением русла засохшей небольшой реки обоз попал под удар стихийного дождя. Средь бела дня солнце исчезло с небывалой быстротой под толстым слоем чёрных летящих туч. Первый оглушительный гром раздался прямо над обозом. Насквозь пробивая чёрное небо, молниеносные огневые стрелы светили окрестности и, ещё горевшие, падали неподалёку. Верные бойцы метрополии бросались на землю, крепко прижимались всем телом к ней, в ней же прятали свои испуганные глаза... Нежданный холодный ливень с градом обрушился на обоз. Ледяные ядра величины с куриного яйца били такой силой, что запряжённые лошади ринулись во все стороны, переворачивая и оставляя свои повозки. Река шумно забурлила, старое русло быстро пропало под растущей мутной водой... Той тревожной истории было более тысячи лет, но азарной рассказчик излагал её так, будто она совсем недавно произошла, прямо у него на глазах. Далеко за полночь он слегка охрип и отправился спать.
В следующий день любознательные гости обшастали развалины умершего города, а вечером бойкий на язык хозяин, как и обещал, в том же духе продолжил: После того дождя перепуганные, израненные люди и животные уже не были в состоянии выполнить задание. Обоз вернулся в новую столицу с пустыми и разбитыми повозками. Новый правитель наказал «трусливую» когорту и распорядился отправить за казной новую экспедицию. Новый обоз, в сопровождении отборнейших воинов, вскоре отправился в путь по той же старой дороге, ведущей к тем же старым золотым хранилищам. Казалось, на тот раз везение было на стороне настырного правителя. Обоз проделал почти весь путь без происшествий и препятствий, и конвойная когорта уверенно держались в седле и на земле, а обещанные высокие гонорары призывали её быть готовой к растерзанию всех привидений и фантом Востока. На последнем участке дороги, обоз остановился на привале в последнем ущелье, совсем недалеко от мёртвой столицы. После полуночи, когда уставший обоз спал крепким сном, ни с того, ни с сего земля загудела, задрожала и мощным трясением свалила на ущелье каменные скалы.
Спустя несколько дней, единственный выживший очевидец катаклизма дошёл до столицы и сообщил о пропаже целого обоза под камнями двух гор, навеки слившиеся воедино. Главная загадка того подземного толчка состояла в том, что обитатели ближайших поселений не пострадали, они его даже не ощутили, и тот необъяснимый феномен возобновил забытый страх при напоминании о мёртвом городе.
Казалось, после второй неудачной попытки правитель угомонился, но это было не так. Спустя немного времени, он опять приказал перевести казну. На тот раз все воины, включая самых сильных, неустрашимых и изворотливых, отказались идти против нечистых сил – надёжнее лучших охран оберегающих владения омертвлённой столицы. Разозлённый правитель уже намеревался строго наказать нарушителей, когда один его мудрый советник, во имя избежания раскола армии, настоятельно убедил его на время отдать забвению ту непосильную затею.
В те годы, на полях одного состоятельного землевладельца, среди тысяч рабов трудился бывший обитатель малого старинного государства, завоёванного империей за несколько лет до начала семилетней засухи . Историей отмечено, что население той бывшей свободной цивилизации больше других пострадало от безжалостного голода, толкающего обречённых к воротам властных покорителей.
Непрост был тот раб, ох как непрост! Помимо присутствия в нём неутомимого духа, он владел навыками искусного ювелира, без труда мог оценить любое украшение. От рождения одарённый редчайшим чутьём, ещё до нашествия он посвящал себя поиску, добыче и обработке самоцветов. Среди найденных драгоценных камней попадались редкие крупные алмазы, необыкновенной твёрдости. Не подчиняясь никакому режущему инструменту, они доводились до ослепительного блеска и хранились в кладовой государства, как ценнейшее имущество. Любой уважающий себя преуспевающий торговец, не знающий что ещё делать с деньгами, готов был платить сколько угодно, чтобы овладеть крупным, блестящим, отнимающим разум алмазом. Оная торговля шла на пользу малому цивильному государству, потому как в неурожайные годы, вырученным за камни золотом, оно спасало от голода обедняющее население. Происходило это до поры до времени, пока соседняя метрополия не завоевала малую страну вместе с её богатством и нищетой.
В ходе того быстрого завоевания оказывающие сопротивление были убиты или превращены в бесправных рабов, а кладовая была разграблена, как и подобается при подобных достижениях. Среди полных золотом трофейных сундуков и ларцов, перевезённых в хранилище старой метрополии, оказалась небольшая кожаная сума. На вид она не представляла особого интереса, но её содержимое стоило пол мира – вместе с горами, реками и плавающими в них рыбами.
Услышав о мистических проявлениях, не позволяющих войти в мёртвый город, раб-ювелир заявил своему хозяину, что он готов вывести золото из хранилищ, в обмен на свободу. Тот, не поверив, « погладил» его пару раз кнутом по спине и обещал отрезать ему язык, если ещё раз посмеет над ним подшутить. Тем не менее, неглупый хозяин потревожил свой мозг, разными мыслями. Решив, что от лишней попытки стать ещё богаче он лично не пострадает, хитрый хозяин попросился на аудиенцию у правителя, и сообщил ему о сумасшедшем предложении раба. Неспокойный властитель тут же захотел посмотреть на смельчака, лично поговорить с ним... Недолго спустя, новый обоз, третий по счёту, тронулся в сторону мёртвого города. Согласно составленному плану, сто рабов-добровольцев, должны были проникнуть внутрь, открыть ворота, погрузить имущество казны на повозках, и тем же путём вернуться в новую столицу. В случае выполнения задания, они все получали свободу. Воины непосредственно в новой экспедиции не участвовали, а только контролировали на расстоянии все дороги старой столицы, дабы не давать рабам уйти с золотом.
В тот раз повозки без происшествий добрались до самых крепостных стен. Ворота были отворены без особого труда, а дальше всё пошло как по книге. Хранилища были освобождены от золота и серебра, от весистых дорогостоящих украшений, от кованных из отборной стали мечей... Мёртвый город как встретил «гостей», так же мирно и безразлично выпроводил их за ворота, без скелетов с косами. Отдаляясь от скрипящих на ветру ворот, ездовые никак не верили, что злые духи оставили их уйти целыми и невредимыми, да ещё и с полными повозками. Впереди ждала свобода, а звонкие блестящие монеты заставляли строить планы. На обратном пути, в первый же день рабы стали пропадать. Никого не опасаясь, они просто уходили прочь, забирая с собой золота, сколько нести могли. Один из них, по-видимому самый смелый и сильный, оторвался от обоза и исчез вместе с телегой, увозя с собой намного больше.
По дороге, далеко за пределами мёртвого города к обозу примкнула охрана. Груз был доставлен в новое хранилище, исполнительные рабы получили обещанную волю, а удирающие с золотом, все до единого были пойманы и жестоко наказаны.
Вольный мастер-ювелир подался на юг, к родному краю. Спустя время, он вернулся и сделал тайный ночной визит чёрным скелетам (с косами). Уходя от них, он унёс кожаную суму, которую во время погрузки золота незаметно спрятал под лежачий одетый скелет. Задумка ювелира, зародившаяся в самом начале обнаружения алмазов, состояла в том, чтобы вернуть их старому владельцу – народу своему, частицей которого он ещё являлся. Побывав у себя на родине, на месте честных старейшин он застал банду ожиревших торгашей, продавших честь и совесть за прибыльное место под солнцем метрополии. Решив повременить с возвратом алмазов, ювелир вернулся в мёртвый город и закопал их глубоко, неподалёку от логова разгуливающих фантом. Приметив тайник одному ему известными знаками, он решил обосноваться поблизости, в давно покинутом доме.
Позже, по велению судьбы, везучий ювелир нашёл себе спутницу жизни, не знающей страха перед злыми духами. Они обзавелись хозяйством, детьми... и прожили долгую, скромную и счастливую жизнь. Пред самой смертью он открыл свою тайну одному из с внуков. Тот клятвенно обязался выполнить его наставление: хранить и, в своё время, вернуть алмазы в надёжные руки людей, по доброй совести заботившихся о судьбе потомков малого, когда-то цивильного народа.
Годы уходили, одни поколения занимали место других, но земля над тайником оставалась нетронутой, никак не подходила пора бескорыстных защитников простолюдия. Местные правители довели южную колонию до такой нищеты, что даже сборщики налогов метрополии стали о ней забывать. Так бы и лежали камушки, быть может ещё лет сто, но один из потомков покойного ювелира решил хотя бы краем глаза взглянуть на клад, и заодно проверить – всё ли на месте. Итак, однажды, ночью, он осторожно откопал медный сундук, открыл его и, не торопясь, по очереди разглядел содержимое хлопковых мешочков. Бледный, почти незримый сигнал тонкого лунного полукруга падал на алмазные камни, вместе с ними переливаясь и искрясь в огненном танце радужных зажигательных углей... – Стоит отметить, что в то время хранитель вековой тайны был в безумии от молодой особы, одарённой изумительной женской красотой. Он ей тоже был приятен, привлекателен, но она отказывала ему в прошении руки, потому что не желала прожить лучшие годы среди духов грешного города, вдали от людей... – Сложив всё аккуратно на место, мужчина опустил на дно ямы сундук и стал накрывать его влажной песочной землёй. Переводя дыхание, он цепко схватился умом за грешную мысль, которая весь вечер не давала ему покоя и нагло давила на мозг. Именно в тот момент он вспомнил о мелком блестящем камушке, потерянном среди крупных... «Вряд ли из-за такой песчинки пострадает ценность сокровища», – решил он для себя, вспоминая сладких и душистых губ любимицы. Хранитель по-новому откопал сундук, нашёл тот мелкий камушек, завернул его в кусок ткани и приберёг для невесты, а клад снова спрятал, под тем же толстым слоем земли.
При первом же мерцании крошечного алмаза глаза красавицы засверкали молниеносными искрами. В ответ она ничего не обещала, но в своём уме уже была готова идти за щедрого кавалера хоть на край света. Так и случилось. Недолго спустя невестка перешла к нему жить, и без особых усилий целиком подчинила его себе. Пребывая на седьмом небе от полноценности мужского самоутверждения, хранитель потерял бдительность, и голову тоже. В один сладкий день вековая тайна перестала быть таковой. Допустил ли ошибку последний (покойный) хранитель, доверив ему столь ответственное поручение? – Кто знает, как поступил бы другой на его месте. Мужчина – натура противоречивая. Он отважен и решителен в сражениях, а перед женской красотой податлив и уязвим, и в этом молодой хранитель не отличался от других. Подслащивая его самыми изысканными любовными приёмами, жена стала хозяйкой клада. Более того, она настояла на переезд в столицу. Совсем забывая о святом долге, послушный супруг последний раз откопал сундук. В столице молодая пара купила большой дом на престижной стороне, соорудила его самыми роскошными атрибутами времени, и зажила на широкую ногу. Провинциальная красавица легко приобщилась к одеяниям, манерам, думам и капризам женских кругов избранных, забывая о многообещающей любви к щедрому мужу. В один недобрый день разочарованный супруг почуял над собой вину за нарушение семейной тайны. Почуял он и дедовскую злость, и близость предстоящей кары. Решив хоть как-то исправить ту роковую оплошность, оставил он неверную жену столичным сердцеедам, забрал медный сундук и был таков. Потомка ювелира нашли с разбитой головой на западной окраине столицы. Медный сундук бесследно пропал в тумане веков, и на том его история была завершена.
Голос рассказчика ослаб, охрип и потерял раннюю убедительность, будто сам он имел какое-то отношение к алмазам. Первым это заподозрил Поэт, а за ним и остальные. Недолго пришлось им ломать головы, рассказчик сам признался. – Это его род клад хранил более ста лет, а сам он был одним из дальних потомков ювелира. История адамантов передавалась предками из уст в уста, пока среди них не нашёлся одарённый писарь, который изложил её на пергамене, вложивая в неё свои изображения, мысли, чутьё и душу. Сам рассказчик всего лишь переписал её свежими чернилами на новом пергамене и несомненно добавил что-то от себя, не в ущерб старому содержанию. Услышав признание сказителя, Поэт выставил на показ пурпурный адамант Королевы. Увидев его в свете дня, потомок ювелира побледнел, покраснел, пошатнулся... Придя в себя, взял он дрожащими пальцами алмаз, поднял его над глазами и сквозь него стал смотреть на солнце, а в это время по его неспокойному лицу покатилась крупная слеза. Каким-то образом тот камень ему был знаком – И гладил он его не как всякую безделушку, и весь горел, и пугался, и радовался... И чего только он не делал, невольно доказывая, что тот не простой камень ему был знаком, каким-то, быть может, и ему неизведанным путём.
А какой представилась дальнейшая судьба других ценностей мёртвого города? – Не всех же собрала последняя экспедиция... – Согласно словам потомка почтенного ювелира, после ухода рабов близкие и дальние грабители первыми забыли о столетних проклинаниях. Они стали подкрадываться со всех сторон... После первых удачливых пролазок банды искателей фортуны разгуливали по пустующим улицам, дворцам и домам, и никто никому не мешал выйти с добычей. Как показалось нарушителям покоя, ранее «патрулирующие» скелеты с клацающими челюстями раз и навсегда покинули свои территории. Безликие домовые, рогатые волосатые черти, тысячелетние покойники с длинными острыми ногтями, толстые змеи шипящие, волки клыкастые, тигры мордастые... – все они тоже сквозь землю провалились. Как ни странно, имперская власть не вмешалась в ограблении мертвецких тайников. Но искатели наживы сами запутались в сетях запредельной похоти, и покинутая урба ( лат. город) была взбудоражена кровавым побоищем. Выживающие, по уши гружёные награбленным добром, медленно двигались к выходу. За воротами их выжидали матёрые убийцы, не знающие никаких воровских законов. Не пачкая себе руки затхлой пылью мест обитания богатых покойников, они хладнокровно убивали везучих добытчиков и тут же исчезали, унося с собой сказочные состояния. После тех жестоких убиений мутные слухи о проклятиях стали отгонять незащищённых авантюристов от грешного города. По скриптурам веков, с тех пор мёртвый город не ожил, и никто не вернул ему прошлый статус. За то его пыльные руины надёжно сохранили десяток верных сказаний. Согласно одной неординарной легенды, пафосно взятой во внимание неустанным нарратором, гиблая старая метрополия, не настолько поздно, чтобы забыть ту удручающую и скорбную участь, вернулась к жизни и, более того, за какие-то годы достигла пика процветания благодаря...
На другой день гости попрощались с наследником алмазной легенды и покинули окрестность таинственных развалин.
Приближаясь к восточной столице, во избежание неожиданных случаев жизни, путники с Запада решили обойти её стороной. В тот день узкая окружная дорога, ведущая к другому краю города, была полна людьми, телегами, конвоирами и конными патрулями. Казалось, кто-то нарочно прикрыл главные подступы к большому городу, способному пропустить весь мир через свои не единые ворота. Один из воинов нечаянно заметил и узнал среди путников провинившегося Художника, невзирая на то, что он скрывал лицо от прохожих. Год прошёл, как за его поимку генерал публично обещал отсчитать солидный гонорар, но поиск ещё оставался в силе.
Учуяв запах везения, воин немедля объявил тревогу и первым ринулся на беглого рисовальщика. Заметив движущихся на него солдат, тот моргнул Монаху и отошёл в сторону, не сопротивляясь. Не было у него резона вступить в неравную схватку, да и сопутников своих выдавать не хотел. «Госпожа случайность - особа двуликая», вспомнил он слова старого приятеля. Представленная ему на тот момент сторона не обещала никакой радости, но чутьё шептало ему, что вскоре покажется другая, везучая. Ему как никогда нужна была жизнь, без которой никак не мог сдержать слово перед женщиной, которую он видел во сне, на закате дня, в утренней заре...
Солдаты окружили Художника, повязали его и бодро продолжили свой путь. Следуя шагу прохожих, приятели арестанта не спускали глаз с его пеших конвоиров. Ближе к столице, просачиваясь незамеченным сквозь толпу, Монах, оставляя позади арестованного и конвоиров, а за ними и Поэта, остановился на небольшом мосту, под которым в широком арыке бурлила скоротечная мутная вода. Прохожие толпились возле оживлённой воды, охлаждались, уступали место другим и, переводя дыхание, волей-неволей взирали на зеленеющие пристоличные угодья. В это время Монаху было не до восхищений... Оказавшись на мосту, солдаты остановились, их было трое. Заметив рядом своих, Художник ударил головой воина, идущего сзади него, что и послужило сигналом бегства. Наперекор себе, мирный Поэт повалил на землю одного конвоира, ударил его рукояткой ножа по голове, выхватил у него меч и выбросил в воду. Пока тот был в шоке от неожиданности, он высвободил связанные руки Художника. Арестованный сразу бросился на помощь Монаху, которого успели притеснить подбежавшие солдаты. Сильным ударом в затылок он оглушил узнающего его в лицо воина, другого схватил за горло и стал душить. С трудом ускользнув из-под здоровенного воина, заметив бешеные глаза Художника, Монах тревожно крикнул: «Уходим!... Прыгаем!...» Неспокойная тёмная вода приняла беглецов и течением унесла в сторону зелёных полей, а подходящие сумерки помогли им быстро исчезнуть.
Неуемный генерал распорядился обыскивать каждый дом и каждую хижину у берегов арыка, обещая озолотить руку того, кто поможет найти «иноземных лазутчиков». Напрасно. В разгаре ночных поисков, зная ту местность, Художник, и сопутники, удрал с того неспокойного зелёного парадиса. Придерживаясь северо-восточного курса, шли они к цели в обход больших дорог. После двух недель скитаний по неизвестной каменной пустыне перед ними открылись контуры небольших высот, за которыми в ясные дни виднелись белые вершины. Длинная тёплая осень с каждым днём всё больше уступала нестрогой пригорной зиме. Серые тучи всё чаще стали разгуливать по небу. Оставляя за собой густой занавес пушистых снежинок, низкие облака быстро растворялись в низинах мелких гор, успевая вещать о близости другого края земли.
Старая дорога, по которой путники шли навстречу забытых цивилизаций, пустовала и днём и ночью. Казалось, лет сто по ней никто не шагал, и вокруг – ни единого шороха. При всём царящем штиле дикий мир там упорно выживал, добытчик по имени Монах не скучал... Забавные рассказы у греющего костра, вызывающие запахи жаренной дичи и бодрящий дух близких высот даже в ночном холоде не давали грустить. На самом деле «Крыша Мира» была не так близка. Казалось, до величавых снежных вершин было рукой подать, но после недели упорного марша наши путники держались почти на том же расстоянии, будто они нарочно не подпускали к себе нежданных гостей.
В один ясный день, перед спуском к широкой и длинной долине, имеющей прямой доступ к подножию высокогорья, Художник остановился и стал осматриваться вокруг себя, всё удивляясь:
– Впереди горы, позади горы, вправо горы, влево – то же горы. Куда ни смотришь – всюду одни горы... Сколько их, этих недостижимых гигантов? Они – как звёзды, их невозможно исчислять... Это и есть твоя Крыша Мира, Монах?
– Она самая... То, что видно отсюда – всего лишь начало Горного Мира. Нам за этими горами надо свернуть на юго-восток, там гора моя, родня, учителя...
Горный край, называемый Монахом Крышей Мира, по всей справедливости носил то достойное имя. Белоснежные гиганты, издалека схожие на всемирное скопление древнейших старейшин, цепями растягивались настолько, насколько при дневном свете было позволительно человеческому зрению. Чем выше поднимались люди к их вершинам, тем лучше поддавались видимости дальние горизонты, связывающие крышу земли с небом. В средних горах влажные южные ветры и северные холодные потоки сталкивались, перемешивались, тяжелели и, не дотрагиваясь до снежных пиков, опускались к подножию. В северной части горного края (где остановились наши скитальцы) зимняя пора уже успела показать себя обильным снегопадом, а на южной её стороне смело зеленели долины, ущелья и холмы.
Холодный воздух, исходящий от вечной мерзлоты вершин, днём без труда поддавался солнечной теплоте, а ночью, на привалах, проникая до костей, заставлял гостей горной империи отнестись к пылающему костру с особым уважением. Художник, больше всех желающий подняться на самый верх самой высокой ближайшей горы, после первых ночных морозов засомневался:
– Здесь околеть можно, а что будет там, наверху, Монах?
– При большом желании подняться можно до середины, а выше нельзя, там дышать почти нечем, воздух тяжёлый, на мозг давит... Я там бывал, летом, давно, со старшим братом, почти до самого верха поднимались...
– Оттуда вся земля видна, правда?
– Мой учитель говорил, что земля круглая, поэтому, как высоко не подняться, всю её видеть невозможно... Он вам это обязательно скажет, и не только это...
Далее, в обход высотам, путники двинулись на юго-восток. Не скупая горная зима ознаменовалась толстым снежным покрытием, упрятавшем от Монаха узких тропинок, и без того с трудом замеченных его прозорливым глазом. В один метельный день, блуждая в белой пустыне, путники обнаружили запах дыма, идущего от горного селения. Оживлённые, они подошли к первому домику. Светловолосый юноша открыл дверь и молча пустил их внутрь. Напротив двери, в углу весело горел маленький огонь, а над ним, прямо под потолочной дырой, казан висел и тихо кипел. Режущая острота дыма, не достающего отверстия кровли, осталась незаметной после ощущения тепла и искушающего запаха еды. Возле очага сидел белобородый старик. Он, как и парень, совсем не был похож на Монаха. Под белым пламенем костра хорошо были видны их светлые глаза и лица, напоминающие обитателей далёкого Запада.
– Давно здесь чужеземцы не проходили, – сказал старик на весьма понятном языке, услышанном и в восточной империи. – Откуда пришли и куда путь держите в такую пургу?
– С Запада на Восток идём, почтенный хозяин, – ответил ему Художник.
– Запад, как и Восток, земля растяжимая...
– С далёкого... С Крыши Мира на мир взглянуть пришли мы.
– Смелая затея... Уже успели?...
– Зима не даёт, холодно...
– Это верно. Сейчас наверх сам дьявол не поднимется...
– А разве он и здесь бывает?
– Где люди есть, там и он воротится.
– Если вы на ночлег вошли, найдите себе место, мой внук вас накормит – сказал старик, легко поднялся с пола и вышел из дома.
В следующий день юноша разбудил гостей в самую рань: «Пойдёмте со мной, деду нужна помощь», сказал он вполголоса.
Ночная метель, успевшая накрыть окружность новым белым покровом, не переставала показывать свою силу. Острый сухой ветер сыпал мелкий густой снег, щипал уши, лица и пальцы шагающих с трудом людей. Поднимаясь в гору, они дошли до погружённого в сугробах, еле видного стойла. Казалось, старик попал в окружение белого наваждения. Услышав голоса снаружи, он распорядился, чтобы прибывшие на помощь прочистили снег вокруг пристанища.
Ближе к полудню, под наставлением находчивого юноши, взбодренные явным достигнутым успехом, гости окружили навес широким окопом, высвободив подступы к его крыше. Удивляясь, как она могла выдерживать тяжесть толстенных сугробов, накрывающих её целиком, они набросились на неё со всех сторон. Лёгкий Монах полез наверх и быстро стал выбрасывать оттуда снег, будто боялся, что вот-вот крыша развалится. Добравшись до середины, вполне уверенный в стойкости навеса, пытаясь удалить последний кусок примёрзшего снега, он сделал не совсем удачный рывок и рухнул сквозь крышу вниз. Внутри его приняли блаженные глаза спокойного горного быка, не понимающего сути происшествия. Оказавшись невредимым на земле, Монах мысленно отблагодарил родных забытых богов за спасение. Не обращая внимания на то, что попал в лужу животной мочи вперемешку с навозом, первым делом он погладил морду быка и бодрым голосом утихомирил компаньонов. Снаружи мгновенно последовал громкий смех, заразивший своим эхо весь Горный Мир. Оказавшийся рядом старик тоже не удержался, захохотал всем своим здоровым телом, а вслед ему, словно в сказке, вся компания животных дала о себе знать. Бык с коровой замычали, овцы заблеяли, собаки залаяли, даже горластые петухи средь бела дня запели... А где-то наверху несытые волки завыли...
В тот же день хозяин, при поддержке гостей, подчинил старую крышу и изнутри подкрепил её подпорками. Той ночью, после еды, гости сразу уснули и спали без снов. Под нажимом ночной метели, не выдержавший вес нового слоя, хрупкий снег оторвался от ближайшей скалы и лавиной покатился вниз. Стойло не пострадало, но подступ к ней был заложен снегом и камнями.
Старик, казавшийся таковым при первом представлении, владел завидной силой, подвластной не всем мужчинам его годов. Свидетельством того послужили работы последующих дней, в течение которых единая тропа, ведущая к животным и небольшому водоёму , была прочищена. Груда больших камней, вперемешку с твёрдым битым снегом и кусками льда, стояла посреди ущелья, и обойти её – никак. Все работали парами, а он один хватал большие камни...
Далее зима стала ветреной и суровой. Метельные снега сполна накрыли ущельные тропы, и путники наши невольно остались гостевать у первого попавшего им на пути обитателя Горного Мира. Днём они помогали по хозяйству, а вечерами слушали, и сами рассказывали всякие истории... Поэта потянуло к животным. Он помогал хозяину кормить их, на водопой выводить, наблюдая с какой заботой тот строговатый на вид «старик» ухаживал за полудикой тварью. Животные чуяли его издалека. Стоило ему только выходить из дома, как они по своему давали знать, что были ему близки. Заметив, что стойло не было ограждённой, Поэт как-то спросил у хозяина:
– Вокруг столько мест, где можно прятаться от ветра, снега, мороза... Почему эти животные не уходят в свой мир?
– Да, здесь их ничего не держит, могут уйти куда хотят и когда хотят, но не делают этого. Животные чувствуют превосходство человека. Они это признают, мирятся с этим, пользуются этим...
– А как они здесь оказались?
– Сами пришли, давно. Одни приближались к людям, убегая от хищников, другие искали нового вождя-хранителя, сильнее старого... Люди их не укрощали, со временем они сами приняли людей близко к себе и стали им подчиняться.
– Но люди мучают их в тяжёлых трудах, омертвляют, снимают с них шкуры, режут на куски, съедают... Чем люди лучше тех хищных зверей, от которых животные когда-то убегали?
– Мир жесток, но в этих краях ещё умеют ценить животных, не только близких к людям... Волки тоже в большом почёте...
Поэт, как и компаньоны, открывал себе новые горизонты. «Старик» являлся внушительным, достоверным примером той горной жизни, а его ночные сказания заставляли гостей признавать себя слабыми перед тайнами рода людского.
– Не один и не два десятка веков прошло с тех пор, как под Крышей Мира стали жить наши дальние праотцы, – рассказывал старик. – Долгие годы люди Горного Мира жили в блаженстве. Это были лучшие времена народов. Тогда господствовали добрые нравы и не было нужды в законах. Простая справедливость царила повсюду и в каждом человеке. Люди поклонялись огню – источнику света и тепла. Мудрые учителя прокладывали путь к выбору благих мыслей, благих слов и благих деяний. Ступивший на эту землю пришелец никогда не возвращался назад... Проходящие народы уносили с собой чистоту первобытной жизни. Крыша мира – колыбель близких и далёких западных народов. Со временем, уходя в поиске свободных земель, одни оседали близко, другие шли дальше. Достигнув далёких краёв, наши народы порождали новых... Те века давно остались позади. Цивилизации неуклонно меняются. Исчезают прежние добродетели. Воздержание, умеренность, добродушие уступают жестокому рвению к богатству, власти... Прежний мир нарушен, родственные племена между собой враждуют, грызутся...
– О каком мире может быть речь между дальними родами, – отметил взволнованный Поэт, – когда ради наживы и власти брат идёт на брата, сын идёт на отца?... Но здесь спокойно, и на пути к вам не приметили отрядов...
– Верно. Горы наши стояли и продолжают неподвижно стоять на страже покоя. Большие армии всегда их обходили, и до сих пор идут им в обход. Кроме того, эти земли не привлекают особыми богатствами, хотя, долины наши щедры, и люди берут от них ровно столько, сколько им надо. В этих местах люди богаты не деньгами. Дух человека не везде в цене, но заветы старого пророка по сей день верно служат народам, обитающих под Крышей Мира.
– Эта земля властителям совсем ненужна, – вслух сказал себе Поэт, – она им ничего не даёт. Безвинная бедность – хорошая защита. А охотники на рабов?...
– Раньше они нападали на окраинах гор, на конях средь бела дня наезжали, иногда доходили и до нас. Мужчины оставляли свои дома, вооружались, сплачивались и отгоняли их за горами.
– А где родители юноши, – спросил Поэт, когда тот вышел за дровами.
– Отец его погиб в сражении с грабителями, а мать похитили и увели. Внук был маленький, совсем их не помнит. Во время того набега я был в горах... Когда вернулся, нашёл его одного в доме.
– А где твоя жена? – спросил Художник, заметив сигналы печали в глазах хозяина.
– Её тоже увели охотники за рабами, давно, когда наш сын только начинал ходить. Не смогли мы беречь наших жён, матерей ...
– С тех пор так и живёшь один?
– Есть одна женщина... Её дом недалеко отсюда. Она тоже одна, с внучкой живёт... Видимся, встречаемся... но я не могу забыть свою жену, а она – мужа своего, погибшего давно от рук тех же грабителей живых людей. Мы с женой были привязаны ... После её похищения я её искал где только и мог, пока сил хватило. С того времени прошло много лет, а я до сих живу с надеждой, что она вернётся. Такого рода привязанность заставляет страдать. Женщина, с которой я разделяю моменты одиночества, достаточно навредила себе сильной любовью к покойному мужу. Мы оба стараемся сохранить умеренность в чувствах, это нас оберегает от угрызений.
Только успел старик вымолвить последнее слово, как в двери послышался лёгкий стук. Он открыл и на пороге появилась белобрысая девочка, порядком младше парня. Стесняясь постояльцев, она нашептала старику что-то на ухо и вышла. – Отдыхайте, – сказал хозяин, поспешно одевая толстый халат. – Помощь нужна? – спросил Монах, заметив его быстрые движения. – Пока нет, когда придёт внук, пошлите его к соседке, он мне там нужен будет.
На улице нежданный хищник своим ночным визитом взбудоражил животных. Под обильным светом полной луны, издалека была видна тёмная массивная фигура, бодро бегающая вокруг соседского стойла . Места себе не находя, огромный бык пронизывал воздух длинными и острыми рогами. Под самым навесом, вплотную примыкающем к ровной стене крутой скалы, в одном углу стояла его пара, прикрывающая собой крошечного питомца. Едва держась на ногах, молочный телёнок, то ли от холода, то ли от страха, весь дрожал своим хрупким телом. В другом углу стояла прижата к стене дюжина добротных горных овец. Их покровитель, крупный боевой баран , амбициозно расхаживался туда-сюда, угрожающе пошевеливая своими плоскими накрученными рогами. Рядом с ним, третий по счёту маскул – здоровенный козёл с длинной толстой шеей и высокими, почти прямыми заострёнными рогами – по своему, храброй походкой успокаивал испуганных коз. Под навесом не хватало только собак, там им делать было нечего. Верные псы вдовы, лохматые и разозлённые, численностью не менее пяти или шести экземпляров, угрожающе лаяли, визжали, бегали и вверх прыгали у стены недоступной скалы. Сверху неподвижно наблюдал пятнистый леопард – сам виновник той ночной суеты, сам властелин снежных вершин... Врождённый мясоед ничего не предпринимал, но и не отступал, даже после услышания мужского голоса. Оставаясь на прежнем месте, он продолжал смотреть вниз...
Заподозрив неладное, гости отказались от сна и помчались вместе с юношей к хозяйству вдовы, куда уже направился вдовец.
– Что за зверь там, наверху? – спросил Художник, убедившись, что ещё ничего не случилось.
– Ирбис, горный король, – ответил старик.
– С каких пор короли спускаются так низко? Зачем сюда пожаловал столь редкий «гость»... не за лакомым ли куском ?
– Вряд ли... – засомневался Монах. – Ему в своих владениях такого добра хватает, он лучший прыгун... Стоило ему только захотеть свежего мяса, давно бы бросился вниз, на крышу... даже собаки не почуяли бы. Здесь – совсем другое. Хитёр он, бережёт себя... и выбрал он самое удачное место. Оттуда всё видит, всё слышит, при желании может напасть, а сам недоступен. Зачем ему так выставляться? К чему это? Кажется, животные его не искушают.
–Да, нарочно он нашумел, чтобы люди обратили на него внимание, – вслух думал старик, напрасно пытаясь угадывать мысли леопарда. – Что же ему от нас надо? – Зверь, словно понимая сказанное стариком, высоко поднялся на задние лапы, жалко завыл всей пастью, мирно прыгнул на ближайший камень и, топчась на месте, мордой стал махать в сторону ближайшего ущелья.
– Он нас куда-то зовёт, надо идти за ним, – решил Поэт и зашагал в сторону ирбиса. Тот одобрительно кивнул, живо покрутил хвостом и медленно тронулся с места, всё оборачиваясь в сторону идущих сзади людей. И так повёл он их до одной скалы, и далее до верха той скалы, на обрывистом краю которой росло дерево молодое. Деревце то, держась за камни оголёнными корнями, больше в воздухе висело, сильно к пропасти клонилось, а внутри его небогатой кроны пушистый леопардик сидел: тихий, неподвижный, лапками всеми за ветки цепляясь... В нескольких шагах от деревца, в паре с отцом леопардом ещё одна особа того же рода (видать, его фемела) горестно рычала, глубокий снег вокруг себя топтала... Добрые люди, тоже взволнованные, аккуратно стали подтягивать деревце к себе. Когда крона деревца вот-вот висела над землёй, дурной ветер потряс её так, что зверёныш полетел в пропасть. Фемела зарычала во всю пасть, но зря... Шустрый Монах мигом растянулся на краю обрыва и успел поймать одну лапку детёныша...
К середине той самой ночи какие-то концы высших скал, растревоженные подземным толчком свалились на хозяйство старика. Дом попал под громадиной каменных глыб, а стойло с навесом остались нетронутыми. Хозяину с внуком и постояльцам удача тоже улыбнулась. В момент трясения они составляли компанию горному королю. Ночевать им пришлось в стойло с животными.
В другой день, у стойла, на той же высоте опять объявился ночной гость. Во весь рост, завидной осанкой представленный ясным утренним светом, красавец самец совсем не смотрел в сторону людей. Его прямой взгляд доминировал видимые пространства. При вздрагивании продолговатой шеи и мускулистой груди его пойманная солнцем шерсть волнами переливалась земными цветами... Собаки, непрестанно облаивающие леопарда ночью, молча наблюдали за ним добрыми псиными глазами, словно видели в нём надёжного друга. В самый пик молчаливого торжества внучка вдовы подошла к старику, в тот миг походящего больше на статую мудрости, нежели на живого человека. Сначала она сказала ему что-то тихо и стала тянуть его за руку. Он «отрезвел» и нагнулся, спуская своё ухо ближе к девочке, чтобы она смогла вымолвить секретные слова. В это время снежный король выпрямил бюст, встряхнул обрастающий иней со спины своей, ещё вверх подтянулся на все четыре лапы, профилем повернулся, помахал длиннющим хвостом и удалился в свои владения.
В знак благодарности за ночную бдительность, вдова позвала в дом соседа с постояльцами. Она выглядела женщиной средних лет и была хороша собой: средней конституции, с голубыми глазами, со светлыми волосами... На её загорелом лице, и во взгляде, обнаруживались отпечатки строгой горной жизни. Именно те явные признаки, в сочетании с блаженостью слабого пола, как нельзя лучше оправдывали неравнодушие старика (не такого уж и дряхлого) к той полноценной и здоровой женщине.
Оставшись без дома, хозяин не стал притеснять ночлегами молодую бабушку с её смущённой внучкой. Мужчины освоились и стали жить под навесом, в компании животных. Не дожидаясь лета, старик начал строить новый дом, поближе к уважаемой соседке. Постояльцы охотно стали ему помогать. Зима подходила к концу, а весенняя оттепель ускоряла закладку каменных стен.
Увлечённые строением, помощники и не заметили, как быстро снежные покрытия уступили место травяным коврам, произвольно разбросанных по окружности горных низин.
Строился дом основательно, по воображению хозяина. Монах стал вторым мастером: далеко не каждый был в состоянии находить место каждому камню в ровно закладывающейся стене, да ещё и быстро, чтобы не потерять на ней пол жизни. Поэт с Художником подбирали среди ближайших груд плоские камни и подносили их к месту кладки, внук хозяина перемешивал глину с водой и разной каменной пылью... Соседка, казалось, в работах совсем не подсобляла. На самом деле она частенько приглядывалась с расстояния и душой находилась среди тех стен. Она по несколько раз в день посылала внучку к соседу, то с кувшином молока, то с корзинкой орехов, яблок зимних... Стеснительная внучка, уже немаленькая, подходила своими неслышными шажками, оставляла корзину на видном месте и убегала. Ей тоже не было безразлично то строение. Исчезая с поля зрения, она подкрадывалась к густому кустарнику и забавно следила за каждым умелым и неумелым движением коренастого юнца. Несомненно, бабушка всё замечала. Поймав себя на старой мысли, она в сотый раз уверяла себя, что на Земле мужчина создан для женщины и женщина создана для мужчины.
К середине весны стены нового обиталища обрели внушительную высоту. Внутренние перегородки разделяли его на две комнаты. В середине самого вместимого помещения было воздвигнуто хитрое каменное строение – замысел Монаха, предмет роскоши древнейших цивилизаций – с целью удаления дыма и сохранения огненного тепла. Далее старик и постояльцы стали ходить в лес. Из круглых длинных и коротких, толстых и тонких сосновых стволов , связанных между собой вдоль и поперечно, была сложена крыша, позже перекрытая чем окружение располагало. В конце лета дом был готов, но постояльцам долго в нём побывать не приходилось. Им давно пришла пора двинуться на юг, куда Монах всё чаще обращал свой беспокойный взгляд.
Следуя старыми дорогами, забытыми тропами, долинами необитаемыми, лесами дикими... Поэт и Художник, доверяясь Солнцу, Ветру и монашескому чутью, шли и шли, не оборачиваясь. Впереди открывались разные картины нескончаемого Горного Мира. Новые каменные гиганты с белыми горбами стояли и стояли на пути к земле Монаха, а большие обходы заставляли его брать себя в руки, чтобы растущие волнения менньше на сердце давили.
Месяц спустя, в ущельях и долинах Монаху стали являться родные породы деревьев, кустарников, зверей, птиц, муравей... и даже камней. Тёплые проливные дожди, не скупясь, обливали его и товарищей чуть ли не каждый день. Щедрый лес кормил их до отвала ягодами, фруктами.., а горные ручья, несущие запахи верхних снегов, до опьянения поили их кристальной водой.
Однажды, следуя южному направлению, путники поднялись на самый верх невысокой горы. Уставившись в одну точку, Монах подтянулся, поднял голову выше, потом ещё выше, потом сделал короткий прыжок вверх... Поняв, к чему вёл смешной скачок проводника, Художник схватил его за ноги и поднял вверх. «Это она, она!!!...», –закричал Монах, показывая верхушку неблизкой горы.
Неделю спустя Монах привёл друзей на свою родину. В низинах его хвалёной горы царили зеленеющие долины с небольшими селениями, вокруг которых красовались ухоженные грядки рисовых полей. Чуть выше брали начало леса с неизвестными гостям видами растений. Больше всего бросались в глаза ранее густо покрытые цветами кустарники. Кто мог воздержаться от истинного восхищения при виде тех разноцветных живых ковров, висящих над густыми слоями мелких тёмно зелёных листьев. Жадно вдыхая в себя душистый воздух, Поэт с Художником, да и Монах тоже, в первую пору едва на ногах держались. Подшатываясь, все трое ходили как пьяные, а если кто и падал, беды никакой... – земля вокруг была покрыта сухими листьями и живой мягкой травой.
Перед подъёмом остановились они на ночлег, возле лесного селения. Из мелких бамбуковых хижин, покрытых крупной листвой, стали выходить смуглые дети с большими глазами, а за ними и взрослые, такими же глазами благосклонно глядевшие на чужеземцев. Старшие приносили с собой глиняные посуды с едой, оставляли их возле гостей, с Монахом обменивались короткими словами (на слух скупыми, но благосклонными), и уходили. Дети оставались, и совсем не спешили уходить. С поводом и без повода показывая свои белые-белые зубы, они сверливыми взглядами изучали странников, не пропуская отличительных примет на их лицах, руках, одеяниях...
– Почему в этих местах люди всё время улыбаются, – спросил Художник, обращаясь больше к Монаху, чем к Поэту.
– Здесь жизнь ценится не как в других мирах... – ответил Монах.
– Чем же это объясняется?
– Верой в вечном существовании. Она лишает человека страха перед смертью.
– А боли, жажды, голода... они тоже не боятся?
– Воды и еды хватает на всех. Здешние народы не знают, что такое голодание, они не могут даже вообразить себе нехватку чего-то. Душевные боли у них просто отсутствуют, а телесные недуги они переносят улыбаясь...
– У них тело стоит за душой, а не наоборот- как принято на Западе. Они стремятся создать удобство душе, так, как она существует вечно, а тело всего лишь временное её одеяние... – заговорил Поэт, вспоминая слова своего первого учителя.
– Сейчас нам лучше ложиться спать, иначе будет скучно слушать настоящих мудрецов, – заявил сонливый Художник, заподозрив в словах Поэта призыв к долгой дискуссии.
Понятливые дети быстро разбежались по хижинам, и лесной мир притих, позволив усталым людям довериться ночному покою. Что может послужить лучшему отдыху, если не безкошмарный сон под чистым звёздным небом?!
Другой день, столь ожидаемый смиренным Монахом, наступил. Крутой подъём, разделяющий его от отчего дома, расположенного в середине той обитаемой горы, занял пол дня пути. Чуя запахи родной земли, бедный Монах сначала ускорил шаг, а потом рванулся вперёд, оставляя позади изнеможенных сопутников. Поблизости не было видно никаких домов, ни хижин, ни других строений. Впереди стояла длинная скалистая стена, прикрывающая от северных ветров такую же длинную, широкую лесную полосу. Пересекая кедровый бор, Художник с Поэтом оказались возле нижней части скалы, во всю её ширь пробитой входами и скромными порталами.
Представленные примитивные обиталища придавали той скале ещё больше твёрдости. Соблюдая целостность стены, неброские фасады тех первобытных очагов бессомненно хранили немало неразгаданных тайн.
Монах объявился в сопровождении парнишки с длинноватыми руками и выбритой до блеска головой, по годам не меньше Художника – самого старшего из прибывшей троицы. Гостям, как и самому Монаху, место для жития было определено в келлии для далёких странников.
– А где дом твой, родня, невеста?... – спросил Художник у Монаха, заметив, что парень тот на него похож не был.
– Здесь мой дом, мои братья и учителя. Родителей у меня нет... Когда я уходил невеста жила внизу, на другой стороне горы... .
– А откуда ты здесь взялся? Рассказывай. Мы обошли вместе пол мира, а до сих пор почти ничего о тебе не знаем.
– Я родился в большом старом селении у подножия Святой Горы. Родители погибли во время нашествия великой восточной империи, а меня в пелёнках подобрал один старик и принёс сюда.
– Печальная история... Но если это твой дом, то почему тебя поселили как чужого?
– Здесь нет разделения на своих и чужих. Дело в том, что моё старое место сейчас занято.
– Тебе опять надо стать Монахом?
– Я им никогда не был. Так прозвал меня первый хозяин, когда я в рабство попал голова у меня была выбрита как у монаха.
– В таком случае, ты свободен и смело можешь увидеть твою невесту, жить вместе с ней как мужчина и женщина, – настоятельно заметил Художник, у которого на тот день только женитьба была на уме.
– Она не моя невеста и никогда ею не была. Встретился я с ней лицом к лицу один раз в жизни, когда мне было семь лет...
– И сколько же ей лет было? – заинтриговался Художник.
– Три – четыре, точно сказать не могу, но она мне сразу понравилась, до сех пор люблю её, и снится она мне высокой, тонкой, красивой... – Громкий смех оглушил гостевую келлию... и Монах не успел завершить сказочный образ мужской мечты.