Самородок

Шелестел в лесу золотисто-синий вечер. Я выбрался на разъезженную глинистую дорогу и зашагал в родное село. К спине прижималось ружье, на левом боку болтались две белки и соболь, на правом висели три рябчика, а сзади, словно хвост, покачивалась шкурка добытой лисицы. Дома я с неделю не был. Бродил в тайге, собирал целебные коренья, которые складывал в холщовый мешок. И в этот раз лесные духи способствовали моей удаче. Таким вот обвешанным таежными дарами я возвращался домой и усталости не чувствовал.
Погоды сменяли друг друга, как будто играли в чехарду. Я мок под сентябрьским дождем, потом грелся в лучах солнца жаркого, как в августе. Обо мне говорят: «У этого м;лодца две жизни: одна с оленями, другая с медведями». И чередуются мои жизни, словно погоды.
Лес принимает меня, потому что я родной ему, и духи предков – ма;ил  заботятся обо мне. Во мне живет шаман. И ко мне не смеет подступиться Кирга; . Не трогают меня ни хищники, ни болезни, ни бандиты. А медведь – отец всех эвенкил – хозяин здешних лесов. Я умею защититься от стаи одичалых собак: прикладом ружья вычерчу на снегу широко вокруг себя глубокую линию и стреляю. Собаки не решаются переступить границу: мечутся, рычат, лают, понимая мою неприступность, несут потери и потом убегают прочь искать более легкую добычу.
На этот раз я шел домой в глубокой задумчивости. В кармане моего кафтана спрятан танал – камень редкой красоты. Из-за него под нагрудником, украшенном разноцветным бисером, взволнованно билось сердце, и в душе у меня теснились две погоды: солнечная и пасмурная. То радость овладевала мной, то грусть, и я думал, как теперь поступить.
А дело вот в чем. В лесу на возвратном пути мне захотелось пить. Во фляге воды совсем не осталось. Я знал, где среди сопок и скал есть ручей. Я шел к нему верно, лесные духи сопровождали меня, не давая сбиться с пути. И скоро я услыхал звонкое журчание. В одном месте там темнеет расщелина – проход в мир мертвых – владения Кирга;. Расщелина эта небольшая, под высокой скалой, и заросла по краям корявым кустарником да пышным мхом. Она такая узкая, что пролезть в нее взрослому нельзя. Оттуда веет подземным холодом. Ручей, вытекающий из ее вечного мрака, искрится, петляет, звонко унося свою студеную воду среди валунов и корней деревьев. Тут я напился, ополоснул и наполнил водой флягу. А потом уже было собрался отблагодарить речного духа Мухун за гостеприимство, как в глаза мне блеснул прекрасный свет. Из воды просиял он. Я поднял находку. Этот самородок, брошенный самой природой к моим ногам, сиял изнутри радужными цветами. Известно, дарит танал обладателю или беспредельное счастье, или погибель. Собой он тверд как вера шамана, но хрупок под воздействием русского мата и водки. И очень редок. На западе танал используют для изготовления дорогих украшений, в России он требуется для создания сверхмощной бомбы, которая в случае необходимости разнесет врага на мелкие части, а китайцы готовят из него дорогущее кушанье, которое якобы продлевает жизнь, и подают его в элитных ресторанах. Что же это? – спрашивал я себя. – Кто так щедро одаривает меня сокровищами тайги. Кто он: ма;и или харги?  Я не знал, что принесет эта редкая находка. Как мне узнать? Но лес вокруг, ручей и ветер не могли раскрыть этой тайны. Если я оставлю танал в ручье, кто-нибудь другой найдет его, присвоит и выдаст месторождение. Тогда придут сюда русские промышленники, вырубят лес, осушат ручей, перекопают землю до самой преисподней и разбогатеют. Больше не останется тут зверя и птиц, негде будет охотиться, собирать целебные травы, пасти оленей. И род наш станет голодать, болеть и умирать. Если я верну его в расщелину, ручей однажды вынесет его снова. Если заберу с собой… Российские власти запрещают добывать, сбывать и хранить танал. Поскольку он уже унес жизни многих людей, погружает человека в разврат, толкает завистников на разбой. Стоимость самородка размером с кедровый орех так велика, что человек становится миллионером. А мне достался камень размером с кедровую шишку. Что же с ним делать? С такими вот мыслями возвращался я из леса.
Наконец я железно решил спрятать самородок и не выдавать место, где нашел его. Пусть тайга хранит секрет вечно.
Когда я пришел домой, жены нигде не было заметно. Наверное, ушла с нашим маленьким сыном проведать родителей. Тогда я спустился в погреб, выкопал в углу небольшую яму, завернул танал в кусок холстины и закопал. На том и успокоился.
В последующие дни я несколько раз откапывал свой клад, дивился таналу и все больше ощущал удовольствие от владения им.
В другой раз я вернулся домой от оленей, с которыми пробыл несколько недель, и сразу же спустился в погреб. Но танала я не нашел. А жена все поглядывала на меня за обедом и как будто ждала недоброго разговора.
– Куда ты его дела? – спросил я сердито.
– Ох, Мишенька, прости меня непутевую, – залилась она горестными словами. – Виновата я, грешная. Нашла твою шкатулку. А увидат, что в ней – крепко напугалась. Ведь танал зло приносит. Я взяла его, Мишенька, и к матери побежала. Испросить совету. А она тоже заволновалась. Рассказала отцу. Он так осердился! Забрал танал и пошел к знакомому китайцу, чтобы тот оценил камень, а вернулся с пустыми руками. Говорит, напали на него разбойники. Хорошо, жив остался.
– Что же это вы? – возмутился я. – Как ты могла?
– Прости, Мишенька, горемычную, – прослезилась жена. – Не думала, что так все обернется. Ох, прости меня, дуру негодну.
– Беда придет к нам, глупая ты женщина.
Только я это проговорил, как в дверь постучали.
Вывели меня из дома важные люди из управления ФСБ, посадили в машину и повезли в город, где было их учреждение, а в нем комната для беседы у офицера.
И по дороге все думал я, как останется без меня становище. Олени мои разбредутся. Потеряю их навсегда. Тогда нашей семье будет горе. Не удержалась моя душа в теле. Устремился я верхом на олене по имени Алтан к брошенному стаду. А тело и так вытерпит.
Офицер допрашивал его в сумрачном кабинете с зарешеченным окном, откуда, Михаил думал, больше никогда не увидит света, леса, оленей своих. Сидя за пустым столом напротив офицера, он с любопытством то и дело поглядывал на его круглые очки в золоченой оправе, черные усы с закрученными кверху кончиками, блестящую лысину и все думал: «Домашний это человек, холеный». Вначале этот начальник спросил: имя, занятие, про семью, оленей и места охоты. Задержанный отвечал: Михаил, орочен из эвенкил, в семье жена и маленький сын… А после офицер все интересовался: Откуда взял танал? Нашел ли его в лесу? Не из ручья ли достал его? Но Михаил не поддавался. Потому что железно решил хранить секрет леса. Знаемо дело: только в лесу, в ручье такой самородок и обнаруживается. И Михаил каждый раз отвечал одинаково:
– Нет, я на рынке в городе у какого-то пьяного человека достал за бутылку водки.
Больше ничего не говорил.
Тогда офицер сказал:
– Ну, шаман, твою мать, на сегодня достаточно. Мы все проверим. А встретиться нам еще не раз придется.
И отпустил на волю.
Из города Михаил возвращался в родное село три дня. Шел таежными тропами. Ел экономно хлеб, вяленое мясо, которые купил на городском рынке, чтобы в ногах сила восполнялась, а пил растопленный снег. Денег-то немного, поскольку вывели его из дома в тех штанах, в кармане которых оказались рубли. Впрочем, в безлюдной тайге деньги не пригождаются. Было бы ружье. Ночевал Михаил у костра, спал на еловых ветках, как на перине. Тайга всюду родная. Даже в незнакомых местах был ему дом среди деревьев. На жену обиду он не держал. Столько лет любят друг друга. А то что глупая она, так это разве повод для ссоры? Такая уж досталась. Недоделанная. Иная может еще хуже, злее, дурнее была бы… Думая об этом, Михаил представлял, как Анютка сейчас дома одна угрызается, плачет, гнетет себя за безрассудный поступок. Ничего, пускай совестью помается, в другой раз подумает лучше. И он стал жалеть ее посреди заснеженных лесов, куда попал по ее милости.
Между тем был я с оленями. «Отпусти ханян  к тому, кто тебе истинно дорог», – говорил мой отец, когда мы жили на становище. Душа моя на родном Алтане стерегла оленей. Стадо в сохранности. Застал я их на пастбище, где добрали уже последний весь ягель и грибы. Ходили по сторонам, начали разбредаться, в поисках прокорма разгребали копытами снег. А неподалеку видел я следы волков. Нельзя оленей оставлять. Надо гнать их на свежие угодья. Один орон захворал на ногу. Далеко не уйдет. Но собой он больно хорош: на мясо пойдет. А из шкуры жена пускай справит на зиму шубку сыну. И за дело я взялся. А после начал готовиться к перегону. Когда олени собрались в ревущую, дышащую паром, стремительную реку, вновь седлал я своего верного Алтана, взобрался на него и возглавил поход. Двинулось стадо в путь, будто поток широкой реки.
«Мама, смотри, олени, будто отца слушаются!» – удивляясь, показывал рукой маленький сын.
Из города Михаил вернулся усталый. Спешил он очень. На сельской улице, когда уже подходил к своему дому, вдруг слева остановилась темная машина. Резво распахнулись дверцы. В один миг большие крепкие руки схватили его и затолкали в салон. Все случилось так быстро, что Михаил не успел опомниться, как дверцы захлопнулись, и машина живо тронулась с места, понеслась прочь. С обеих сторон от Михаила сидели незнакомые. Приступ страха завладел им. Сумбур из мыслей растревожил ему нервы. Продолжаются теперь несчастья. Ему стоило больших усилий, чтобы перебороть этот приступ.
– Почему вы поймали меня? – спросил Михаил.
– Nachnem po poriadku, – ответил человек с переднего сидения, он был за рулем и говорил с западным акцентом. – Ty dolshen pokazat mesto, hde nashol tanal. Potom tebia otpustim.
– Меня дома ждут, – сказал Михаил.
– Bistro raskazy, bistro verniochsia k svoy semia, – пообещал иностранец.
– Я купил его у пьяного человека за бутылку водки, – сообщил Михаил заученное.
– Эту ложь ты своим детям расскажешь, если жив останешься, – сказал человек справа от Михаила. Он был рыжебородый с волосатыми как у демона руками и острым как шило взглядом. – А нам правду говори.
– Я купил самородок, – твердил свое Михаил.
– Лжешь, упрямая тварь, – пихнул его в левый бок острым локтем маленький человек в очках, у него был низкий голос, свойственный великану, чему Михаил удивился.
– Купил его у пьяницы… – повторил Михаил.
Вскоре машина свернула с дороги на просеку и, немного покачавшись на ухабах, остановилась. Вокруг угрюмый лес. Заглох двигатель, и сделалось очень тихо. Двое похитителя, которые ехали с Михаилом на заднем сидении, вылезли из салона. И стали поторапливать Михаила. Он подчинился неохотно. Вышел на морозный воздух. Вскоре к ним присоединился иностранец. Он был высокий, с коротко стрижеными усами, переходящими в округлую бородку, одетый в хороший костюм, словно бы не стал переодеваться после приема у губернатора, и большой золотой перстень сверкал на пальце его. Вел себя иностранец как хозяин, который по выходным занимается разбоем. Речь его, чувствовал Михаил, подобна лезвию ножа.
– V etot mesto rashodiatsia dve tropy, – сказал важный иностранец. – Odna vediot tebia k smerti, druhaya – k prodolsheniu shizny. Vibiray.
Бандиты воззрились на бедного эвенка, как голодные псы, дожидаясь, что вот сейчас он испугается и выдаст свою тайну. Но Михаил стоял потупившись. Молчал. «У этих людей нет лица» , – заметил он про себя.
– Живее, – поторопил его рыжебородый.
Михаил встрепенулся.
– Я не находил самородок, – пробормотал он тихо.
– Это не правда, – хмуро сказал маленький басом.
– Я купил его у пьяницы… – не уступал Михаил.
– Если расскажешь нам, отпустим немедленно, а будешь сопротивляться, сделаем больно, – объяснил рыжебородый, сверкая глазами, и взирал так пристально, точно хотел продырявить лицо жертвы.
– Будем бить, пока не выколотим из тебя всю правду, – добавил маленький.
– Да поверьте же мне, я купил его. Верно говорю. Купил, – не сдавался Михаил.
Тогда рыжебородый подошел к нему ближе, сгреб в свой массивный кулак воротник его кафтана и хорошенько встряхнул, словно решил вытрясти нужные сведения. Потом обернулся к иностранцу и сказал:
– Без насилия не получится.
Тот слабо кивнул.
Били Михаила с пристрастием: опрокинули на землю, пинали в лицо, ребра, живот. Порвали ему кафтан, слетели с него несколько пуговиц, с нагрудника просыпался бисер. Михаил уже едва понимал, что происходит, и в голове его не было каких-либо мыслей. Он чувствовал себя пустотелым. Снова удар в живот, по спине, последний – по голове носком ботинка. Тогда иностранец приказал закончить избиение. Сколько времени Михаил пробыл без сознания, он не знал, вероятно, не очень долго, потому что, когда ему в лицо плеснули водой и подняли под локти, солнечные лучи по-прежнему сквозили в кронах деревьев, освещая те же бока заснеженного куста, пня и валуна, что находились поблизости. Михаил едва стоял, покачиваясь на ослабших ногах, понурился. По лицу его струились разбавленные водой ручейки крови. Бессвязность нахлынувших мыслей мешала сосредоточиться на происходящем. Боль головы пульсировала. Все тело истекало болью. А нытье в животе звучало сильнее как будто солирующим музыкантом и переходило в тягучую непрерывность где-то в пояснице. Учащенное дыхание вырывалось из разбитого носа с шумным сопением. Зачем меня бьют? – спросил себя Михаил. – Все равно нет меня здесь. Вот, если совсем убьют, ханян тела моего уже не вернется – некуда будет возвращаться. Значит, и бандиты тоже останутся ни с чем. А так, я, может быть, еще полезен. Сквозь эту мысль вновь послышался голос рыжебородого:
– Мы растерзаем тебя, приятель, – поднял голову Михаила за волосы и вновь просверлил его своим хищным взглядом. – Ответишь ты наконец?
Михаил посмотрел на него сквозь розовую пелену и слабо кивнул.
– Vot eto horosho, – улыбнулся иностранец. – Seichas ti otdohny tut. A me dolshny kushat. Vremia dlia obeda. Chto me imeim?
Пока Михаил сидел, скорчившись от симфонии болей, бандиты утоляли голод в машине.
Через некоторое время они вновь взялись за пленника с новыми силами. Рыжебородый и маленький подняли его со словами: «Мы тебя заживо закопаем». – «Помолчи нам еще». Тогда иностранец спросил:
– Ty dumal horosho?
Не зная как тут ответить, Михаил поглядел на стоящую поблизости высокую лиственницу и тогда, словно бы найдя в ней решение, почувствовал себя увереннее. Он слабо кивнул.
– А может напоить его, – предложил маленький. – Пускай водка развяжет ему язык.
– Слова не помогут, – глухо промолвил Михаил. – Тайга большая. Самим вам не найти месторождение. Его показывать надо.
– Вот, одумался, наконец, – обрадовался рыжебородый.
– Pravilno, – согласился с Михаилом иностранец. – Otvedy nas v to mesto.
– Это далеко очень, – сказал Михаил. – Я бы прошел за несколько дней. Но теперь вдвое дольше потребуется. Немощь чувствую в себе.
– А ты врешь, – злобно пригрозил ему маленький своим жирным пальцем.
– Нет. Внутри себя услышь. Я всегда говорю, что знаю, – ответил Михаил.
– Esly ne obmanesh, budesh gshiv dalshe, – сказал иностранец.
– Иначе убьем, – пообещал рыжебородый. – Никакие лесные духи тебя не спасут.
– Nakormite etovo chelovieka, – потребовал иностранец.
Маленький ушел к машине, но тотчас вернулся с бутербродами и кружкой горячего чая из термоса. Пока Михаил ел, чтобы появились новые силы, бандиты в сторонке спорили: обманет или не обманет этот упрямый эвенк. Впрочем, иного способа добиться от него правды не находили.
Они долго шли по узкой заснеженной тропе друг за другом. Под ногами искрилось, хрустело, перешептывалось. Михаил вел бандитов не к намеченной ими цели – не к ущелью Кирга;, а в противоположную сторону, от цели той подальше. Туда и солнце своими лучами указывало.
Впереди ступал Михаил. И в висках его взволнованно пульсировала кровь, словно то стучал бубен шамана. Никто больше не слышал этого стука. Михаил шагал и все нашептывал, призывая: «Урэ мусунин , услышь голос мой. Это я – сын земли твоей, защити меня от несчастья…» И тогда все настойчивее раздавался в его ушах голос бубна, словно в ответ.
Солнце искрилось на снегу. Тропа была плотно исхожена зверями. Охота вышла бы здесь хорошая.
А Михаил продолжал украдкой взывать: «Аг; мусунин , защити сына своего…» И голос бубна звучал все громче, подавая надежду.
Лес вокруг тихо дышал, прислушивался, наблюдал за людьми.
Михаил все увереннее обращался к духам предков под громовой бой бубна: «Дуэнте!  Услышь меня, хозяин тайги, явись мне на помощь. Я иду к тебе в поисках защиты…»
И тот, кого звал он, явился. Огромный зверь вышел из чащи. Невероятной величины медведь ступил на тропу. Увидав чудовище, трое бандитов застыли на месте. Иностранец сунул руку в карман за пистолетом. А Михаил тотчас метнулся в сторону. Заросли скрыли его из виду. Медведь, выдыхая пар, с яростью воззрился на людей, встал на задние лапы. Выстрелы не причинили ему вреда. Напротив, разъярили, и бросился он с ревом на иностранца, будто стихия, подмял. Затем догнал и разделался с рыжебородым. Только маленькому, который шел последним, вовремя удалось сбежать.
Засветло добрел Михаил до деревенской околицы, присел отдохнуть у забора, и там его измученного нашел китайский промышленник, который приехал из города, чтобы подтвердить слухи о найденном танале.
– Что же это, добрый человек пропадает, – заботливо проговорил он, узнав орочена, тесть которого недавно продал бесценный танал хозяину. – Не волнуйся, я сейчас помогу тебе. Пойдем ко мне в дом. Обогреешься.
Приговаривая это, хитрый китаец помог Михаилу подняться и повел его к себе в дом.
Китайца звали Цзян Гуань. Собой невысок, сытый, округлый, с бесстыжими глазами, а в левом ухе сияла золотая серьга.
Два дня пробыл Михаил в доме Цзян Гуаня. С постели не вставал. Китаец сам пользовал его целебными мазями и отварами. Ушибы скоро залечатся. И Михаил видел сон про своих оленей.
А олени мои невредимы. Они держались стадом, готовые залечь на ночной отдых, чтобы завтра вновь продолжить путь. Ханян тела моего пребывал с оленями. Заночевал я среди них. Устроился под теплым боком моего верного Алтана. Утром я вновь оседлаю его. И продолжится наш нелегкий путь.
На третий вечер, когда Михаил с постели поднялся, почувствовав в себе возврат сил, Цзян Гуань затеял разговор:
– Тебе уже легче стало.
– Легче, – подтвердил Михаил.
– Поешь яблочек поднебесных. Чаю выпей малинового. Пирог с кузнечиками скоро готов будет.
И стал накрывать на стол.
Сели они чай пить.
– В семье твоей неприятности, – продолжил Цзян Гуань. – Большой начальник из ФСБ приезжал. О тебе расспрашивал: где ты охотился в последнее время, куда нынче ушел, откуда взялся танал. Обыск в твоем доме провели. А жена твоя все плачет. Отец ее сердится. Твоего признания ждут.
– Купил я танал, – снова взялся Михаил за свою легенду.
– Не правду говоришь, – покачал головой Цзян Гуань. – Мне-то поверь. Твоя жена говорит, не был ты в те дни в городе. И не мог быть. В лесу промышлял.
– Женщины много чего говорят, – отразил Михаил нападок. – Сами не знают что. Себя получше услышь.
– Хочешь спасти семью? Признайся. Я на себя твою тайну приму. Скажу, у меня танал купил. Дальше мое дело будет. Только покажи мне месторождение. С тобой поделюсь доходом. Подумай о семье.
– Хорошо… Слова мои не головой, а сердцем пойми… Отведу я тебя в нужное место. Только уговор наш будет таким. Найдешь танал или не найдешь – везение твое. А с меня подозрения сними. На себя эту тяжесть возьми.
– Конечно, мой друг, конечно, – просиял Цзян Гуань. – От тебя всю беду отведу. Ты не волнуйся.
– Завтра утром пойдем, – сказал Михаил. – Путь не близкий.
Вышли они с рассветом. Встали на лыжи. И повел Михаил китайского промышленника навстречу зари тяжелой, свинцовой с лиловыми окалинами. Но шли они не к ущелью Кирга;, а в противоположную сторону, туда, где летом лес дотла выгорел. Осталась там безжизненная, укрытая снегом пустынь, только обугленные столбы тут и там возвышаются, словно призраки погибших деревьев. Среди них тоже свой ручей течет. Ветер дул попутный, точно поощрял выбор Михаила, и скользить по нехоженому насту было легко. Пришли они к полудню.
– Здесь, в этом вот ручье нашел я танал, когда воду пил, – сказал Михаил. – В этом самом месте. Значит, тут он и родился.
– Благодарю тебя, если не обманываешь, друг мой, – ответил Цзян Гуань. – Уговор наш так или иначе останется в силе.
– Удачи тебе, – сказал Михаил.
Китаец осмотрелся: вокруг заснеженная пустошь, подо льдом ручей бежит, колеблется, позванивает. Вынул из рюкзака саперную лопату, покопался в снегу, перемазался сажей. Но остался доволен. Умылся он свежим искрящимся снегом. И снова огляделся.
– Наши люди до камня докопаются, – уверенно пообещал Цзян Гуань. – Много танала найдут. Тебе спасибо скажут.
– Тогда отпусти меня к семье и оленям, – сказал Михаил.
– Теперь ты свободен, – пообещал Цзян Гуань. – Дальше я все сделаю сам.
Вернулся Михаил в родное село и стал собираться к стаду оленей идти.
К тому времени пришли мы с оленями к новым угодьям. Места здесь таежные давно нехоженые. Олени головы к земле опустили, копытом из-под снега ягель принялись добывать. Здесь прокорма надолго им хватит. Пускай пасутся вольно. А я присмотрю тут за ними. От волков постерегу.
Нашел китаец танал или нет – мне неизвестно, наверное, не нашел, а то бы я знал. Однако свое обещание он выполнил. С тех пор никто меня больше не беспокоит.