22 июня 2010
Ели притащилась с кладбища. Утомительная жара и усталость ног сильно изматывают весь организм. Сегодня заменили памятник нашей Татьяне Алексеевне – моей тёте Тане. Прошло уже двадцать лет, как она умерла из-за врачебной ошибки, ей было 68 лет. Старый памятник из каменной крошки и цемента совсем пришёл в негодность.
Новый чёрный литой памятник получился достаточно красивым с исключительно тонкой, изящной гравировкой портрета нашей русской красавицы Татьяны.
Я должна была это сделать. Был бы большой грех забыть её доброе отношение к нам. И в этот день, на кладбище, глядя на портрет тёти Тани, вспомнила историю из её жизни, которая произошла с ней в страшные годы войны.
Хлеб для фронта
Состав с продовольствием был уже сформирован, к вечеру его должны были отправить на фронт. Таня была зачислена в бригаду ответственных сотрудников сопровождавших этот состав. За ней был закреплён вагон с хлебом.
Всё спокойно, вагоны опечатаны, сотрудники поезда разошлись по своим местам в ожидании отправки. Таня осмотрела своё спальное место и, глядя в окно, задумалась. В эти минуты она не ведала страха и считала, что ей крупно повезло. А могла бы пойти под суд или того хуже.
Как могло получиться, что у неё на складе во время проверки не досчитались двух мешков муки? – думала она – Отпускала только по накладным, ключи никому не доверяла …
Но не могла Татьяна припомнить, что однажды ключи доверила лучшей подруге на один час. Нужно было срочно отбежать в больницу, ей показалось, что она беременна. Беременность подтвердилась, и Татьяна была рада и не рада. Идёт жестокая война, мужа недавно отправили на передовую и она ещё не получила от него ни одной весточки.
Беременность свою она держала в секрете от сослуживцев. При первом возможном случае могут и уволить, но жить как-то нужно. Отец не поймёт, если приеду, скажет: «Молодая девка, здоровая сидит на моей шее. Самим жрать нечего». Отец работал в карьере бутоломом. Работа тяжёлая, колоть кувалдой бутовый камень.
Таня устраивалась в купе, благодарила судьбу, что избежала позора и тюрьмы. Она уже и рада не была, что носит в кармане комсомольский билет. Она понимала, что едет на передовую, и у неё хватит для этого храбрости, но хватит ли у неё терпения, выдержки, чтобы всё пережить до возвращения домой. Ведь она теперь не одна. Внутри её есть ещё одна маленькая жизнь и её нужно сохранить.
Она надела на себя форменную одежду, которую им выдали: тёплое бельё, гимнастёрку, ватные брюки, валенки, телогрейку. Накинула на плечи шинель, надела шапку-ушанку и вышла из вагона ещё раз осмотреть состав. Мороз к вечеру крепчал, щипал за нос и, покалывая, пробирался под телогрейку. Скоро дадут сигнал к отправлению. Мимо прошли военные с автоматами и скрылись в сумерках за паровозом.
Ровно в девять вечера состав тронулся. Несколько раз паровоз свистнул, попыхтел и стал набирать скорость.
Тане не спалось. За окном мелькали полустанки, одинокие дома обходчиков среди леса, заснеженные поляны. Состав шёл без остановок всю ночь, только подавал сигналы, приближаясь к какой-нибудь станции. Днём состав стал тормозить, порой и задерживаться на станциях. Чем дальше отъезжали, тем медленнее ехали. Приходилось чаще выходить из вагона и охранять продовольственный состав. Вдоль путей на обочинах из-под снега торчали разбитые орудия, деревянные кресты, сбитые на скорую руку, окровавленные бинты.
Глядя на всё это, сердце молодой женщины сжималось и ныло. Она жалела, что не сказала родителям о своей поездке на фронт. Думала, что быстро вернётся, но по всему видно быстро не получится. На одной из узловых станций состав поставили в тупик. Никто не мог понять, что происходит.
«Такой приказ» - отвечали работники станции. Ничего не оставалось, как расслабиться и отдохнуть. Но не успели девчата выпить по стакану горячего кипятку, как услышали сигнал воздушной тревоги и страшный гул. Кто-то крикнул с улицы: «Поки-нуть ва-го-ны!» По-ки-нуть – откликнулось лесное эхо. У Тани дрожь пробежала по телу. Она кувырком скатилась со ступенек в кювет, утонув по пояс в пушистом снегу.
Ползком, цепляясь за колючие кусты, она выбралась из кювета и отползла в лес. Гул усиливался. Глухота и страх парализовали молодых девчат. Из-за леса вынырнули самолёты. Сколько их было, Таня не видела, она закопалась с головой в снег и зажала ладонями уши. Началась бомбёжка. Всё кругом ухало и взлетало, трещали деревья и свистели над головой пролетающие осколки. Малый отрезок времени этого ада показался людям, лежащим в снегу, вечностью.
Неожиданно всё стихло, гул удалился. Оглохшая, с онемевшим от взрывной волны телом, Таня с трудом приподнялась на локти, затем встала на колени и медленно огляделась. Всюду чёрными дырами зияли воронки, где-то стонали раненые и плоско на снегу лежали убитые. Еле поворачиваясь, она обернулась в ту сторону, где стоял состав. Но состава, как такового не было. Груды металла и несколько, чудом уцелевших, вагонов валялись по обе стороны железнодорожного полотна, с искорёженными рельсами.
Таня посмотрела на свои дрожащие руки, расцарапанные в кровь при прыжке из вагона, болело плечо, по щекам текли слёзы. Она смахивала их кровавыми ладошками, обиженно хлюпая носом. Она встала на расслабленных взрывом ногах и побрела к дымящимся разбитым вагонам. Медленно подтягивались к вагонам и другие сопровождающие, но их стало уже меньше. Троих погибших закопали недалеко от дороги, нескольких раненых, через начальника станции, с большим трудом отправили в госпиталь. Остальные, кто стоял на ногах, принялись за работу.
Начальник поезда дал команду собрать продукты, разбросанные волной, сложить в уцелевшие вагоны и ждать помощи.
Когда стало смеркаться, что тут началось. Появились мародёры из соседних деревень и стали тащить всё подряд, до чего можно дотянуться. Без оружия с мародёрами справиться было невозможно. Слова не действовали и кулаки тоже. Голодные люди, и женщины, и дети хватались за еду с дрожью. К концу следующих суток охранять было уже нечего.
Таня сидела на ступеньках пустого разбитого вагона и плакала. Вдруг под сердцем что-то кольнуло, и почувствовала она в животе лёгкий толчок. Она притихла и прислушалась к себе. Всё её внимание обратилось внутрь себя, в тот мир, где дал о себе знать маленький человечек.
Она перестала плакать и стала усиленно думать, как ей дальше быть, что делать. Ждать, когда придёт человек в погонах и арестует, за то, что не сохранила хлеб для фронта. Она представила всё это и ужаснулась.
«Надо бежать!» - решила она.
Она шла одна полем, слёзы катились по щекам, капали на ватник и замерзали, иногда она останавливалась, отворачивалась от ветра и, замёрзшими пальцами, снимала с ресниц ледышки и опять шла дальше. К вечеру разыгралась пурга. Колючая снеговая крупа забивалась во все складки одежды и наметала на дороге снеговые торосы. Таня спотыкалась о них, утопала в них по колено, падала, потом опять шла по гладкой дороге. В валенки набился снег и медленно таял. Всё пространство до горизонта дышало холодом. Вдруг вдали сквозь пургу она увидела человека, идущего навстречу. Поравнявшись, мужчина спросил: «Куда идёшь?» Таня махнула рукой, показывая направление. «Пропадёшь! Пурга разыгралась не на шутку! Щас будет деревня, заходи в первый дом».
До следующей станции, куда держала путь Таня, было ещё далеко.
Вдали она действительно, увидела в стороне от дороги редкие огоньки. Деревенька или хутор – подумала она и пошла на огонёк. Постучала в крайний дом. Открыла женщина и удивилась: «Откуда в такую пургу и ночью странница забрела?» Пригласила в дом, расспросила, откуда и куда она идёт. Таня, не таясь, всё рассказала. Женщина слушала внимательно и качала головой, потом всплеснула руками и стала быстро собирать на стол. За столом сидели дети – две девочки внимательно рассматривали странницу. Женщина достала из печи горячие щи и положила каждому печёную картошку вместо хлеба. Потом пили душистый травяной чай. Добрая женщина, положила спать Таню, вмести со своими детьми, поближе к печке.
Утром пурга утихла. Женщина узнала, что сосед запрягает лошадь, собирается ехать на станцию за почтой, и попросила его, чтобы он подвёз и Таню. Наконец-то, немного повезло, обрадовалась Таня. Она надела высушенную за ночь свою одёжку, тёплые сухие валенки и расцеловала женщину. От нахлынувших чувств они обе расплакались.
На станции было много народа. Суета, слёзы, всем хотелось уехать подальше от фронта. Билетов нет, с запада шли полные вагоны эвакуированных людей, раненых, контуженных. Уехать было просто невозможно. Таня голодная, замёрзшая, сидела в уголке на станции в зале ожидания и ждала своей очереди. Голова кружилась, в животе что-то вздрагивало и болело под ложечкой. На следующие сутки ей посчастливилось купить билет в общем вагоне.
Было одно свободное место на верхней полке. Она бросила туда свой дорожный почти пустой мешок и залезла сама. Вытянувшись во весь рост и накрывшись фуфайкой, она испытала блаженство. Всё тело сразу расслабилось и Тане показалось, что она теряет сознание. Когда она очнулась, в вагоне было темно и душно. Её лихорадило, болело всё. Потом постепенно боль сосредоточилась в одном месте. Тошнота и боль в животе были нестерпимы. Она корчилась на верхней полке, боясь выдать себя. Если узнают, что пассажир болен, снимут с поезда. Таня ели сдерживает стон и вдруг она чувствует, что истекает, лежит в луже. Она не понимает, что с ней происходит. Неужели – она боится даже подумать – неужели это выкидыш? Отошли воды. А что будет дальше? Таня опять теряет сознание. Она очнулась, когда с дикой болью из неё вынырнул маленький тёплый комочек.
Страх, боль, горе потери ребёнка, чужая и одинокая среди людей. Она завернула безжизненное тело в свою рубашку и положила рядом.
И тут вдруг женщина под ней раскричалась: «Насажают всяких уродов, с полки течёт ...», - а дальше была нецензурная брань, и понесло её, гнев сдержать не может. Ночью Таня сошла на своей станции, неся за пазухой своего безжизненного ребёнка.
Пришла домой к родителям и стоит у порога. Увидев её, мать так и обмерла: «Что с тобой, доченька?» Таня стояла, полужива, полумертва. Она медленно достала из-за пазухи свёрток и протянула его матери. Мать так же медленно протянула руки, взяла свёрток и положила на стол. Она аккуратно, с большой осторожностью развернула свёрток. На столе, в тряпочках лежала маленькая девочка. Мать завыла, а, Таня, почерневшая от горя и боли, стояла и, не моргая, смотрела на свою дочку.
Вышел из чулана отец. Он понял, что произошло и, нахмурившись, сказал: «Ну что реветь, слезами горе не поправишь. Нужно похоронить».
Утром отец сбил гробик, женщины сшили распашонку, обернули ей ребёночка, завернули тельце в новую холстинную пелёнку и положили в гробик. Утром отнесли на погост. После этого случая отец осунулся и
надолго замолчал.
Через некоторое время Таня получила известие с фронта, что её муж пропал без вести. После такого известия Таня совсем увяла и проболела до самой весны. Мать, никому ничего не говоря, взяла у Тани из кармана комсомольский билет и закопала его в огороде, где в тридцатые годы закапывала письма и фотокарточки своего брата, присланные из Германии, где он до войны был послом.
Послесловие
Была ли она счастлива в жизни? Я, думаю, что была. У каждого человека бывают минуты, часы, дни, порою и годы его расцвета, жизненного благополучия, когда он молод, красив, образован. Он по своему душевному состоянию находится на вершине всех вершин. Ему завидуют, им восхищаются. Такой пик расцвета был и у Татьяны Алексеевны, когда она работала в Омске на шинном заводе. Её портрет висел на областной доске почёта в центре города Омска. Её любили. Она была прекрасным специалистом в своей профессии, но то, чем она дорожила, отняла война.