Великий Экзекутор. Вампирская история

 
                <><<>><>      
               

      ВЕЛИКИЙ ЭКЗЕКУТОР ИЛИ ПЛАТ ПРЕЧИСТОЙ МАРГАРИТЫ 

                (вампирская история)


Роман «ВЕЛИКИЙ ЭКЗЕКУТОР ИЛИ ПЛАТ ПРЕЧИСТОЙ МАРГАРИТЫ» был написан в содружестве с белорусским писателем Сергеем Антоновым и со значительными изменениями опубликован в 2013 году под названием «ПЯТИБОРЕЦ» издательством ЭКСМО. Данная версия является наиболее полной и соответствующей первоначальному замыслу авторов.

               © Сергей Антонов, Андрей Денисов, 2011 г.


                <><<>><>

                ***

                Пусть станет молния пером,
                Земная твердь бумагой,
                И свод небес расколет гром,
                Когда родится сага...

                Элиас Дандердейл,
                бродячий музыкант


                ПРОЛОГ

          
      Сдав караул в Сент-Джеймсском дворце, Альберт Кольдингам надел черную шляпу, украшенную орлиным пером, и отправился домой.

     Всего лишь год назад Альберт был неуклюжим провинциалом, прибывшим на королевскую службу из девонширской глуши. Однако он быстро перенял ту изящную небрежность, с которой одевались столичные щеголи.

     Теперь он выглядел настоящим джентльменом  в своем дорогого сукна темно-красном плаще, скрепленном на плече серебряной пряжкой. Из-под распахнутого плаща выглядывал красный мундир.

      Альберта дополняли кожаный ремень с кинжалом в позолоченных ножнах и кошельком в виде небольшого мешочка, белые бриджи с того же цвета чулками и коричневые сапоги.

          Хотя он и справил недавно свое двадцатилетие, однако выглядел намного старше своего возраста. В свои юные годы Альберт казался мужчиной в полном смысле этого слова. Уже при первом взгляде на него становилось понятно, что мы имеем дело с представителем хорошей породы.

      У Кольдингама было вытянутое, прямоугольных очертаний лицо с выпуклыми скулами и высоким, красивым лбом. Внушительная осанка и широкая грудь достались Альберту от предков, прибывших в Англию на ладьях Вильгельма Завоевателя, а мускулистые руки свидетельствовали о постоянных упражнениях в воинском ремесле.

       От отца Альберт унаследовал высокий рост, от матери-южанки темные волосы, дугообразные брови, длинный прямой нос с едва заметной горбинкой и упрямо сжатые, красиво очерченные губы. Эти черты гармонично сочетались с серыми глазами, в которых холодная рассудочность, свойственная жителям Туманного Альбиона, недопустимо часто, по мнению воинских начальников Кольдингама, сменялась горячим южным блеском.

Для полноты изображения следует добавить, что прямые черные волосы Альберта были довольно коротко острижены по самой последней моде придворным цирюльником, который немало потрудился над щегольскими усами юноши, чтобы придать ему подобающий истинному джентльмену вид.

             Вечерний сумрак опустился на город одновременно с сырым туманом, который медленно расплывался по узким улочкам Лондона, окутывая дома и улицы серой пеленой. Там, где седые клочья еще не успели захватить причитавшуюся им территорию, влажный булыжник мостовой загадочно поблескивал в призрачном свете повисшей над горизонтом луны.

         В то время как добропорядочные и благонамеренные горожане запирались в своих домах, чтобы отдохнуть после дневных трудов у камина, в кругу семьи, за кружкой горячего грога, на улицах Лондона стали появляться ночные хозяева города. Закутавшись в черные плащи и надвинув на самые брови широкополые шляпы, на кривые улочки столицы вышли подозрительные субъекты.

      Одной рукой они придерживали длинные мечи, висевшие у них на перевязях под плащами. Из-за дверей грязных притонов до них доносились заливистый смех девиц, пьяный говор завсегдатаев и звон денег, которыми привыкли сорить направо и налево ночные гуляки. Там же обсуждали свои темные делишки грабители и мошенники, прикидывали расходы на предстоящую ночь искатели приключений.

      Факелы ночной стражи если и еще мелькали, то лишь в центре города. Здесь раздавались мерная поступь караула, звук трещоток и грозные крики, призывающие горожан к порядку. Но вскоре ночь окончательно вступила в свои права. Голоса караульных становились все глуше, и тише, и вскоре вообще замолкли.

       По мере удаления Альберта от королевской резиденции Лондон менялся на глазах. Богатые, крытые черепицей дома-фахверки, крепко скроенные из вертикальных и поперечных балок с заполненными глиной промежутками между ними, сменились жалкими деревянными лачугами под соломенными крышами.

     Альберт шагал по кривым и грязным улицам в сторону Старого лондонского моста, рядом с которым снимал комнатку на постоялом дворе Томаса Гловера. Он собирался скоротать время перед сном за игрой в кости с хозяином заведения и кубком доброго красного вина.

      Иногда переулки, по которым он шагал, становились настолько узкими, что ему приходилось задевать плечами стены по обеим сторонам прохода. Но даже когда улицы расширялись на пару шагов вправо и  влево, верхние ярусы этих развалюх продолжали нависать над мостовой, словно разорванные крыши.

      Ступив на Лондонский мост, Альберт неожиданно почувствовал, что происходит что-то неладное. Он оглянулся – по обе стороны Темзы широко раскинулся слабо посверкивающий ночными окнами восьмидесятитысячный город. На башнях Тауэра гордо реяли королевские флаги, над замком кружило воронье, что само по себе казалось весьма необычным для столь позднего времени.

     И вдруг от стаи отделилась черная точка. По мере приближения к Лондонскому мосту она все больше приобретала очертания огромной птицы. Вскоре стало понятно, что это был неправдоподобно большой черный ворон. Заложив круг над мостом, он взмахнул четырехфутовыми крылами и удалился в сторону Ист-Энда. У Альберта сжалось сердце от предчувствия беды.

           Сам не зная почему, он резко изменил направление движения и последовал за вороном. В трущобах Ист-Энда, куда направлялся молодой дворянин, королевская власть считалась понятием отвлеченным, ведь по мере удаления от Сент-Джеймса и приближения к окраинам Лондона законопослушание все больше заменялось насилием и произволом. Физическая сила и острый клинок ценились здесь неизмеримо выше, чем преданность монарху и рыцарская честь.

       Кольдингам шел, отмечая малейшие признаки, которые могли свидетельствовать о приближении опасности. На него уже несколько раз с профессиональным интересом поглядывали бродяги с характерной наружностью охотников за чужими кошельками.
 
     Альберт машинально опустил руку на пояс, где у него висел кожаный мешочек с шиллингами: к счастью или к несчастью, но именно сегодня лорду-казначею короля Эдварда пришло в голову погасить задолженность перед офицерами королевской гвардии.

       Тусклое мерцание свечек за окнами покосившихся от старости, крытых соломой черных домов ничуть не рассеивало сумрака ночи, а напротив, делало его еще гуще. Почему Альберта решил идти за черным вороном? Скорее всего, юношу толкали вперед привычка доводить начатое дело до конца и природное упрямство. От зловонных помоев, которые обитатели Ист-Энда выплескивали на улицу прямо из окон свои развалюх, у него перехватило дыхание.

        Но он продолжал шагать, стараясь как можно быстрее оказаться точно под кружившим в темно-сером небе вороном. Каменная мостовая осталась далеко позади. Под ногами хлюпала жирная грязь. Узкие, неизвестно куда ведущие переулки казались лабиринтом, в хитросплетениях которого легко мог бы потеряться не только человек со стороны, но и обитатель этих печально известных трущоб. Однако ворон кружил именно над этим местом, явно что-то или кого-то высматривая.

         Мысленно проклиная собственное безрассудство, Альберт продолжал шагать навстречу неизвестности. Начал накрапывать дождь. Упавшие на руки капли   только укрепили Кольдингама в намерении покончить с неопределенностью. Он поправил на голове черную шляпу с пером и продолжил путь.

     Но тут луна скрылась за клубящимися тучами. Неестественно черный мрак окутал все предметы вокруг так стремительно, словно на улицу рухнул, обрезанный чьей-то рукой, черный полог беззвездного неба. Вместе с непроглядной тьмой наступила полная тишина, а затем пронизывающий до самых костей холод. Альберт, как слепец, вытянул руку вперед. На нее упал кусочек льда. Странная аномалия в эту пору года.

       Ему оставалось одно, стоять на месте и вслушиваться до боли в ушах в гробовую тишину в надежде уловить что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминавшее звук или звуки. Ждать пришлось недолго. До него  донеслись шум борьбы, звон стали, сдавленный крик и шум падающего тела. Молодой человек выхватил кинжал и кинулся туда, откуда доносились эти звуки, позабыв и о странной темноте, и ледяном холоде. Альберт ни секунды не сомневался, что на кого-то напали убийцы или грабители.

       Сначала он продвигался в полном мраке на ощупь, однако странная темнота рассеялась так же неожиданно, как и появилась. Одновременно со слабым светом вернулось тепло, а вместе с ним появилось отвратительное зловоние смерти. И вдруг Кольдингам увидел незнакомого джентльмена в черном плаще. Он на земле лежал у стены покосившегося фахверка, одной рукой зажимая рану на животе, а другой рукой отгоняя от себя неправдоподобно большого ворона, сидевшего у него у него на груди.
 
     Ворон громко хлопал крыльями, чтобы удержаться на месте, и норовил клюнуть человека в шею. Неподалеку от них в лужах грязи застыли двое мужчин самого разбойничьего вида. Судя по их позам, в отпущении грехов они уже не нуждались.

       Альберт поймал отчаянный взгляд незнакомца, бросился к раненому, одним движением руки смел с него огромную птицу. Ворон недовольно каркнул, взмахнул крыльями, неправдоподобно быстро взмыл под самые облака и пропал из виду.

        – Слава пресвятой Деве, – прохрипел тот, через силу улыбнувшись. – Альберт, мальчик мой… Ты появился вовремя…

         Альберт не разделял уверенности незнакомца в том, что оказался на месте в нужный момент: он явно опоздал. Всего лишь на пару мгновений, но опоздал. И теперь несчастный умирал у него на глазах. Кровь продолжала течь меж пальцев, хотя и пошла на убыль.

                – Я не успел… – с трудом выдавил из себя раненый, протягивая свободную руку Кольдингаму. – Альберт, друг мой, покончи с этими тварями…

         Сбитый с толку Альберт решил, что джентльмен просит помочь ему встать, подал руку, и пальцы раненого сомкнулись на его ладони. Раздался оглушительный грохот.  Яркая вспышка заставила обоих зажмуриться. Альберту обожгло руку так, будто он коснулся раскаленного добела железа.

    В уши ударила какофония звуков: обрывки песнопений, возгласы и стоны, переходившие в смех рыдания, сменившиеся вдруг демоническим хохотом. Хохот, постепенно стихая, перешел в едва различимый шепот, затем в умоляющий крик. Совсем близко кто-то незримый начал монотонным голосом читать непонятные заклинания. И вдруг все смолкло…

               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРИШЕСТВИЕ САЙМОНА ПИЛГРИМА


                Тесней кольцо сжимают чада ночи.
                Их тяжек шаг, напор несокрушим.
                Не жалко роз, когда пылают рощи.
                Не жалко тел, в которых нет души.

                Элиас Дандердейл, бродячий музыкант
    
      
      Глава первая об относительной пользе и вреде серебряных шиллингов

          
      Совсем близко кто-то незримый начал монотонным голосом читать непонятные заклинания. И вдруг все смолкло. Кольдингам открыл глаза: грязная улочка Ист-Энда исчезла. Теперь он находился в храме, заполненном синеватым, переливающимся искрами туманом. И сам он был частью этого тумана.

     Его тело исчезло, но ни малейшего сожаления об утрате плоти он не испытывал. Наоборот, взамен он приобрел нечто более ценное: ощутил необычайную легкость, он мог передвигаться по воздуху так быстро, как ему хотелось. Обрел способность взлетать к куполу, расписанному фресками. Парить у витражей из разноцветных стекол в свинцовых переплетах.  Спускаться к полу из пятиугольных каменных плит и вновь взмывать к самому куполу.

       Некоторое время Альберт порхал в воздухе, подобно бабочке. Просто наслаждался полетом, купался в волшебном тумане. Мысли были прозрачны и чисты, как родниковая вода. Почему он решил, что находится в храме? Потому что в этом гулком трехнефном помещении со сводчатыми потолками он увидел алтарь, три ряда лавок и покрытые резьбой по дереву исповедальни вдоль стен с изображениями ангелов и святых.

       По сравнению с храмами, в которых ему довелось бывать, этот выглядел удивительно высоким и просторным. Рассмотреть изображения на витражах он не мог, хотя осознавал, что они очень красивы. То же самое с фресками на куполе – феерия ярких красок никак не желала складываться в понятную глазу картину.

      С его зрением что-то произошло, но это было теперь не столь важно. Ему подумалось, что удар молнии отправил его в царство мертвых, которое оказалось совсем не таким уж и мрачным, как о нем рассказывали. Жизнь продолжается. Она мерцает в перисприте, невещественной оболочке души, избавившейся от уз плоти.
Смерть тела означает только одно – полное освобождение от земных оков, она дает возможность пребывать вне времени среди эфирных сущностей, во всем им уподобляясь.
 
        Словно в ответ на эти мысли из синего тумана выплыло полупрозрачное женственное лицо. Его прекрасные черты в полной мере соответствовали представлениям Альберта о том, как должны выглядеть ангелы: идеальных пропорций  лик с чистым, высоким лбом. Большие, бездонной сини глаза под красиво изогнутыми полукружиями бровей. Прямой нос. Полудетский, слегка изогнутый в ласково-печальной улыбке рот.

       Ангел остановил взгляд на Альберте. Губы ангела не двигались, но Кольдингам явственно услышал женский голос, звеневший, как серебряный колокольчик:

       – Тот, кого ждали. Тот, кого ждали…

        Прекрасное видение заколыхалось, пошло волнами, как будто запечатлено было на полупрозрачной ткани. Вслед за ликом ангела на ней возник темно-синий, наполненный помигивающими звездами овал. Звезды начали собраться в переливавшуюся огоньками длинную, до пят, складчатую тунику. И постепенно в овале возникло изображение высокой и стройной девушки со светлыми крыльями за спиной и венчике из белых роз. Но что самое удивительное, она выглядела и была живой, а не нарисованной!

       Внезапно подул холодный, порывистый ветер. Ветер разорвал тонкую, как паутина, материю в клочья и утащил ее обрывки в черную, бешено вращавшуюся воронку. Туман поменял свой цвет, сделался пепельно-серым, как печная зола. Сгустки ее слились в другое лицо, землистого цвета, с размытыми очертаниями. Альберту удалось хорошо разглядеть только льдисто-голубые, рассеченные пополам красными вертикальными зрачками глаза, которые всматривались в него с холодной ненавистью, словно стараясь запомнить на веки вечные.

       – Свершитель! – раздался рядом давящий на уши низкий, инфернальный голос. – Свершитель!

        Стены храма расступились… Альберт вновь обрел тело и оказался на улице, но явно не в Ист-Энде. Окружавшие его сложенные из серого тесаного камня дома были гораздо выше и солиднее лондонских. Их фасады украшали многочисленные пилястры, колонны, арки и ниши, в которых застыли изваяния крылатых ангелов с мечами, копьями и круглыми зеркалами в руках.

        В лицо Альберту ударил теплый ветер. И тут юноша услышал странный звук, размеренный металлический лязг, чередующийся с противным поскрипыванием. Всего минуту назад он думал, что обрадуется любому шуму, а теперь лишь до боли в руке еще крепче стиснул обожженными пальцами рукоять кинжала и замедлил шаг. Слишком заунывными были скрип и лязг. Лучше сказать – загробными! Более точного слова подобрать было нельзя. Кольдингам никогда не верил россказням о привидениях, витающих по темным закоулкам, но в такой ситуации в голову сразу полезли мысли о живых мертвецах, имеющих обыкновение разгуливать в цепях, в которые их заковали еще при жизни.

        Звуки доносились откуда-то из-за угла. Альберт вытер рукой выступивший на лбу пот. Резко свернул за угол, готовый пронзить кинжалом любого, кто встретится на пути. Все приготовления оказались напрасными: скрипела и лязгала подвешенная на ржавых цепях над дощатой дверью вывеска с кое-как намалеванным пузатым бочонком. Неужели трактир? Не успел Альберт ступить на выщербленную каменную ступень порога, как дверь распахнулась. На мостовую кубарем выкатился мужчина, давно не бритый, с испитым лицом, одетый в синюю, подпоясанную толстой белой веревкой рясу монаха.

      – Чтоб глаза мои больше тебя не видели, пьянчуга проклятый, – донесся из глубины помещения басовитый крик. – Катись на все четыре стороны!

      Монах сидел на мостовой, потирая ушибленную при падении щиколотку. Только сейчас Альберт заметил, что тот бос, а ряса у него разорвана на груди. Сквозь прореху были видны густые, напоминавшие баранью шерсть, курчавые волосы. На шее у бедняги висел тяжелый деревянный ящик для сбора подаяний. Недовольно бурча что-то себе под нос, монах поднялся и, хромая, пошел прочь, не удостоив Кольдингама взглядом.

       – Постой, святой отец! Куда так поспешаешь? – крикнул ему вослед Альберт. – Я заблудился, не укажешь ли мне дорогу к дворцу? Я хорошо заплачу!

      При последних словах Кольдингама монах остановился так резко, будто наткнулся на невидимую преграду, и обернулся. Его лицо сияло радостной улыбкой, на нем читались готовность услужить и указать путь куда угодно.

      – Творящий милостыню подает Пресвятой Деве! – елейным голосом произнес монах и направился к Альберту, подняв руку в жесте благословения. – Милорд желает попасть во дворец? Нет ничего проще…

         Тут последовала многозначительная пауза. Пьянчуга впился взглядом в Кольдингама. Как только тот потянулся к висевшему на поясе кошельку, монах продолжил:

      – Дворец короля Уорвика, да ниспошлет ему Дева доброго здравия, мира и долгоденствия, находится всего в полумиле отсюда…

     – Ты, верно, хотел сказать короля Эдварда? – снисходительно улыбнулся Альберт.
        – Э-э-э, нет, – монах упрямо мотнул украшенной тонзурой лохматой головой. – Признаюсь, что сегодня на пустой желудок хватил лишку, но вам не сбить меня с толку. Вот уже двадцать лет, как нашим королевством Уайтроуз правит славный король Уорвик! Какой такой Эдвард? Уж не имеете ли вы в виду?.. О, Пресвятая Дева! Не называйте больше этого имени!

         По лицу монаха можно было понять, что он страшно испугался. Чего или кого? В голове Кольдингама завертелся вихрь мыслей. Что это за Уайтроуз, где уже двадцать лет правит король Уорвик? Уж не спятил ли бродяга-монах? Альберт растерянно огляделся по сторонам и снова почувствовал, что находится в чужом городе. Дома здесь намного богаче, чем в центре Лондона, а мощеные плитами улицы и шире, и чище.

       А может быть, это не монах сошел с ума, а он сам? Или наоборот, оба они пребывают в здравом уме, а весь мир перевернулся с ног на голову? Альберт вдруг осознал, что вовсе не заблудился в Лондоне, а каким-то чудом попал в другую страну, о существовании которой минуту назад даже не подозревал. Хорошо, предположим, он находится в Уайтроузе, но где расположено это королевство?

        Взгляд Альберта упал на вывеску с бочонком. Ему пришло в голову, что обстоятельный разговор за кружкой вина и миской жаркого это именно то, что нужно сейчас им обоим. Вино развяжет язык этому сангвинику. Судя по красному носу и запаху изо рта, он не дурак выпить. Альберт улыбнулся и примирительно произнес:

      – Ты что-то говорил о пустом желудке? А не заморить ли нам червячка? Ты ведь не откажешься от жаркого и кружки вина?

     – Плоть наша так же страдает без пищи, как душа без молитвы, – с видом полного смирения отвечал монах. – Сухая корочка и глоток влаги, вот все, что нужно страннику для укрепления от немощи.

       Задрав рясу чуть ли не до колен, он довольно резво поднялся по крутым ступеням трактира, открыл дверь и с поклоном пропустил Кольдингама вперед. В лицо им пахнуло запахом жареного мяса и лука. Внутри было пусто. Стены трактира были сложены из дикого камня. В низком, тесном помещении с балочными перекрытиями, подпертыми несколькими столбами, царила полутьма.

       Тусклый свет падал из единственного затянутого бычьим пузырем окошка. В углу пылал очаг с выведенным прямо в стену дымоходом. Одетый в лохмотья белобрысый мальчишка лет десяти поворачивал вертел с половиной бараньей туши, умещенной меж двух рогаток. Шипел и дымился капавший в огонь жир. Четыре грубо сколоченных стола и восемь лавок составляли всю обстановку заведения.

        За массивной дубовой стойкой, отделявшей четверть помещения от остальной его части, стоял хозяин трактира, крепко сбитый кареглазый мужчина в поварском фартуке, надетом поверх некогда белой, а ныне пожелтевшей от времени рубашки. На голове у него был красный колпак, из-под которого выступали длинные черные волосы. Того же цвета щетина служила украшением его подбородка.

        Он задумчиво водил хлебным ножом по каменному бруску и не оставил своего занятия, заметив вошедших. За его спиной располагались деревянные полки. На них были расставлены пузатые кувшины, деревянные тарелки и глиняные кружки с оловянными крышками. На дубовых столах, которые теперь пустовали, виднелись следы трапезы предыдущих клиентов – обглоданные кости и лужицы вина. Не отличался чистотой и земляной пол: последний раз его подметали никак не раньше вчерашнего дня.

        Увидев монаха, хозяин грозно сдвинул черные, словно нарисованные на румяном лице брови, и раскрыл рот, чтобы разразиться проклятьями, но святой отец опередил его. Он бодро подошел к стойке и кивнул подбородком на Альберта:

         – Милорд угощает! Две порции жаркого и кувшин твоего лучшего вина! Эй, Патрик, ты что, не слышал? Пошевеливайся!

         – Сперва деньги, – недовольно буркнул красный колпак, с подозрением поглядывая на Кольдингама. – Ваш заказ станет вам в четверть гольдена.

        – Плачу серебром, – возразил Альберт и добавил извиняющимся тоном: – Я прибыл издалека и не знаю ваших цен. – Он положил на стойку новенький шиллинг: – Этого довольно?

       – Серебром так серебром. Выбирать не приходится, – грустно кивнул Патрик, – дела идут из рук вон плохо. В былые времена, клянусь вам, здешние стены сотрясались от криков и смеха, а вино лилось рекой… Но после того, как проклятые вампиры похитили Плат пречистой Маргариты, все живут ожиданием войны и предпочитают отсиживаться по домам. Я растерял всех завсегдатаев.
 
        При упоминании о вампирах Альберт вздрогнул. Еще один сумасшедший? Этого еще не хватало! Однако трактирщик больше походил на человека рассудительного, чем полоумного. Патрик собрался было смахнуть серебро в ладонь, как вдруг замер, так и не коснувшись монеты. Потом взял серебряный кружок в руки, поднес к глазам, внимательно изучил. Брови у него полезли на лоб от удивления. После недолгих колебаний он спрятал шиллинг в нагрудный карман фартука.

      – Что-то не так? – спросил на всякий случай Альберт.

      Подняв глаза на Кольдингама, хозяин показал с помощью учтивой улыбки, что все в порядке, и доброжелательно произнес:

      – Соблаговолите выбрать любой из столов, сэр, – повернувшись к мальчишке, он крикнул не терпящим возражений голосом: – Эй, Томми, наведи порядок, живо!

      Поваренок встрепенулся и, понятливо кивнув, бросился к указанному Альбертом столу. Смахнул мусор на пол, протер мокрой тряпкой потемневшие от времени и пятен доски столешницы, принес кружки и столовые приборы. Альберт уселся лицом к двери, а монах с самым беспечным видом занял место напротив него. Ящик для пожертвований он поставил на столешницу рядом с собой. Тем временем трактирщик подозвал мальчишку, что-то прошептал ему на ухо.

    Сорванец торопливо выбежал на улицу, а хозяин, не снимая истекающей соком туши с вертела, отрезал лучший кусок молодому барину, похуже монаху, разложил по тарелкам и лично принес гостям еду и выпивку.

     Как только жаркое и вино водворились на столе, юноша наполнил кружку, сделал глоток, после чего недовольно поморщился. Если эта кислятина считается здесь лучшим вином, то какое они называют плохим? Он опустил кружку на стол, вооружился ножом и вилкой и попробовал дымящееся на тарелке мясо. Оно было выше похвал, но у Альберта так сильно болела правая рука, что ему было не до еды. Аппетита не было. К тому же юношу его терзали дурные предчувствия. Монах же вовсю налегал на мясо, не забывая при этом заливать жаркое внушительными глотками вина.

     – Давненько в моих чревоугодьях конь не валялся, – произнес он через некоторое время с набитым ртом. – Вернее, не конь, а барашек. А вы почему не едите, сэр?

     Альберт сказал, что ему кусок не лезет в горло, и спросил монаха, как его зовут.

     – Брат Уильям Ригглер, – отвечал тот. – А еще монах Билли. Так меня все называют.

      – А я Альберт Кольдингам. Скажи мне, монах Билли, правда ли то, что хозяин сказал о вампирах? У вас водятся эти твари?

     – Вампиры, милорд? – Ригглер тщательно обглодал одно баранье ребрышко и принялся за следующее. – Вампиры у нас пока большая редкость, но я думаю, что вскорости они навалятся на нас всем скопом, и всем нам придет конец.
      – Почему вдруг?

      – Да как же почему? – монах сделал жадный глоток, отдышался и снова пустился в объяснения: – Чада Тьмы украли Плат пречистой Маргариты, благодаря которой вампиры и шагу ступить не могли по нашей земле. И теперь королевство наше, оставшись без магической защиты, стоит на краю гибели! – он бросил голодный взгляд на жаркое Альберта и спросил: – Милорд оказывается от мяса? Я не прочь оказать посильную помощь…

       Юноша молча подвинул свою тарелку чревоугоднику и бросил взгляд на хозяина заведения. Тот продолжил точить свой нож о камень, время от времени искоса поглядывая на дверь. Монах прикончил две порции жаркого, с сожалением посмотрел на пустые тарелки и доверху наполнил свою кружку вином.

     – Скажу вам больше, милорд, – произнес он доверительным тоном: – К чужакам у нас последнее время относятся с величайшим подозрением. А посему я не советую являться в королевский дворец без приглашения. Вас задержит стража у ворот.

     – Да с чего же ты взял, что я здесь чужой? – удивился Альберт. – И почему без приглашения?

     – Хвала Деве, глаза у меня пока еще на месте. К тому же вы сами сказали, что прибыли издалека. Короче, здесь, – монах громко постучал себя согнутым пальцем по лбу, – хватит сообразительности на нас обоих, прошу мне верить.

      Кольдингам подумал, что этот выпивоха совершенно прав и, прежде всего, надо осмотреться, разобраться, что к чему. Здешний королевский дворец вряд ли имеет что-то общее с Сент-Джеймсским. Раз уж его угораздило таким образом попасть в незнакомую страну, то не стоит объявлять об этом первому встречному поперечному. Едва ли это ускорит его возвращение домой.

      С другой стороны, кто сказал, что он вообще туда вернется? Для этого нужно сначала узнать, где он находится! Ведь может статься, выпало ему жить здесь до скончания века. Он вспомнил слова отца, которые тот любил повторять в минуты отдыха и душевного расслабления: «Готовься к худшему и рассчитывай только на себя».

        Отдавшись тревожным мыслям, Кольдингам совсем перестал прислушиваться к болтовне монаха. А тот, не умолкая ни на минуту, уже не только успел опорожнить целый кувшин вина, но и потребовал принести новый. Это заставило Альберта вернуться к действительности.

     Он внимательно пригляделся к сотрапезнику. Розоватые прожилки на лице монаха, явно не знавшего меры в питье, становились все более пунцовыми, а речи все более откровенными и доверительными. Судя по манере выражаться, Ригглер отнюдь не принадлежал к верхушке здешнего общества. Альберт из вежливости поинтересовался, кто он и откуда.

      – Я родом из графства Нордшир. Отец мой – вольный землепашец, – гордо заявил Ригглер, отхлебнул из кружки и скривился то ли от кислого вина, то ли от невеселых мыслей. – Вот почему сердце у меня за народ кровью обливается. Люди живут в нескончаемом страхе. Да разве дело только в вампирах! Ан нет, сын мой. Стальные сутаны пострашнее вампиров будут!

     – Кто эти стальные сутаны?

     – Драгуны Священной экзекуции, ясное дело.

     – Драгуны? И отчего же им быть страшнее этих ночных тварей? – недоверчиво улыбнулся Альберт.

     – Ну как же? С тех пор, как исчез Плат пречистой Девы Маргариты, покою от них нет! Рыщут всюду, аки волки алчные. И все-то у них до единого еретики, даже наш брат монах, не говоря уже о клириках, горожанах и простых йоменах. При малейшем подозрении врываются в жилища и ночь ни ночь, день ни день, волокут людей к себе на дознание в Трибунал священной Экзекуции. А там, говорят, подвалы тянутся чуть ли не до самого пекла. Да, сэр… С нашими стальными сутанами шутки плохи.

     Альберт задумался. Рассказ монаха сильно напоминал душераздирающие истории о бесчисленных аутодафе, злодеяниях и жестоких пытках, чинимых папистами по ту сторону Ла-Манша. Здесь все понятно: кто-то украл палладиум королевства Уайтроуз. Экзекуторы не смогли уберечь чудотворную реликвию, но отвечать за это никому не хочется. Начались обыски и аресты, гонения на ведьм и колдунов, короче, всех, на ком можно поставить клеймо еретика. Пока плат не вернется на свое место, чужестранцу лучше не привлекать к себе внимания. Альберт надолго замолчал, размышляя над сложившейся ситуацией.

      Ригглер опорожнил до дна второй кувшин и привстал над скамьей, явно собираясь сделать новый заказ, тогда как Альберт уже готов был задать очередной вопрос, но в этот момент с улицы донесся топот копыт, послышались грубые голоса, тяжелая поступь и звон шпор.

    Дверь с грохотом распахнулась, в трактир вошли четверо военных в запыленных серых сутанах. В помещении запахло казармой и конским потом. Вид у вояк был самый что ни на есть бравый, у каждого поверх платья была надета полированная стальная кираса с гравировкой в виде рыцарской перчатки.

     Их овальные шлемы с высоким гребнем и загнутыми по бокам полями весьма напоминали морионы, какие носили в мире Альберта испанские конкистадоры. Вооружены они были кавалерийскими палашами. Ригглер весь побелел от страха, на лице его появилось выражение отчаяния.

     – О, Дева! Стальные сутаны… – прошептал он еле слышно.

    Кольдингам сразу определил, кто из них главный. Это был рослый сержант, его простецкое, грубоватое лицо, украшенное короткой бородкой, щегольски закрученными вверх усами и поразительно широкими бровями, не выражало никаких эмоций. Детина застыл у порога, флегматично наблюдая за действиями подчиненных.

       Гремя сапогами, драгуны направились к столу, за которым сидели монах и Кольдингам. Одновременно Альберт услышал за спиной чьи-то шаги, обернулся и вскочил с лавки. Перед ним в угрожающей позе застыл трактирщик Патрик, в руке его сверкал остро наточенный хлебный нож размером с кавалерийский тесак. Выражение сонной благожелательности на лице хозяина заведения сменилось хищным оскалом.

      Он отвел руку с ножом, явно готовясь сделать выпад, и юноше не оставалось ничего иного, как схватить со стола ящик для пожертвований и с размаху обрушить его на колпак трактирщика. Ноги у Патрика подкосились, он со стоном улегся на полу и затих. Альберт левой рукой выхватил из ножен кинжал, но вдруг почувствовал, как что-то острое уперлось ему в спину под лопаткой.

     – Эй, не балуй! – услышал он за плечами чей-то грубый голос. – Оборотись-ка без лишней спешки… Вот так… А теперь подними руки над головой. И брось свою зубочистку.

       Раздосадованный Альберт замер, скрипя зубами от бессилия что-либо  изменить. Разжал пальцы – кинжал с глухим стуком упал на земляной пол. Некто невидимый отвел острие и, судя по звону шпор, сделал шаг назад. Юноша нарочито медленно повернулся и увидел, что ближайший к нему драгун угрожает ему концом палаша. Сердце у Альберта сжалось от дурного предчувствия: солдаты выстроились цепью, отрезав путь к отступлению.

      Брат Билли благоразумно ретировался под стол. Трактирщик пришел в себя, кряхтя и охая, поднялся с пола. По лбу у него текла струйка крови, на лице застыло выражение оскорбленной невинности. Он стянул с головы колпак, вытер им кровь со лба и завопил, показывая дрожащей рукой на  Альберта:

      – Сержант Ги, он слуга Круцифера! Гляньте, чем он расплатился! – Из кармана фартука появился на свет серебряный шиллинг. – Видите, здесь крест, а вот надпись – Эдвард! Эти подлецы – лазутчики вампиров!

      Альберт ни сном ни духом не ведал, кто такой Круцифер, и почему имя Эдвард в сочетании с крестом на монете могло стать причиной такой бури враждебности. Однако по выражению злобного торжества на лицах солдат можно было догадаться, что дела его плохи. Надо действовать! Он резко перевернул стол обеими руками: на земляной пол посыпалась посуда и остатки трапезы.

     Стоявший под ним на коленях Ригглер сделал вид, будто погружен в молитву и ничего не замечает, что было весьма глупо с его стороны, потому что тяжелый стол со всего маху упал на мысок сапога одного из солдат и, видимо, раздробил ему пальцы стопы. Вояка с проклятиями запрыгал на одной ноге, бросив оружие на пол.
 
     Остальные, ощетинившись палашами, двинулись на Кольдингама, стараясь загнать его в угол трактира. Положение Альберта оставляло желать лучшего. Морщась от боли в руке, он схватил тяжелую лавку и, действуя ей, как тараном, проложил себе дорогу к двери. Двоих солдат ему удалось смести со своего пути, они покатились по полу, но третий подскочил сзади с палашом и успел хватить его плашмя по голове.

     У Альберта свет померк в глазах… Все тело сделалось ватным, ноги подкосились. Его повело вперед, он ткнулся лицом в пол, со стоном перевернулся на спину. Последнее, что он увидел, были лица склонившихся над ним вояк в серых сутанах. Они закружились, сначала медленно, а затем бешеным хороводом, и унеслись во тьму…


      Глава вторая о вороне Нигредо и проигранной белыми шахматной партии


           Черный силуэт птицы на мгновение заслонил серебристый диск луны, окруженный мигающими звездами ночного неба. Ворон проделал долгий путь. Пересек погруженное в сон королевство Уайтроуз. Прорвался сквозь клубы вечных туманов, окутывающих темное царство богини Морриган. Скользил над покрытыми кипящими бурунами рифами Цельтического пролива. Парил над пещерами Андерленда, где под землей без устали роют свои бесконечные туннели неутомимые рудознатцы-горбуны.
И, наконец, углубился в воздушное пространство Бладленда – Кровавых Земель, где уже много веков подряд безраздельно властвуют самые загадочные в мире существа – гируды.

       Долгое воздушное путешествие ворона подошло к концу, когда в бледном сиянье луны замаячили внизу мощные крепостные стены и высокие башни Фералиса – столицы Империи Вампиров. Ворон, подобно осколку небесной тверди, устремился вниз, к величественному готическому замку, имевшему вид пятиугольной звезды с мощными бастионами в окончании каждого ее луча.

       Замок венчал собой вершину круглого холма, на котором раскинулся огромный город, выглядевший сверху как скопище слабо озаренных призрачным светом островерхих крыш и шпилей самых разнообразных форм и высоты.

      Выставив когтистые лапы и притормаживая распростертыми крыльями, огромная птица плавно опустилась на каменный парапет тронного зала замка Блэккастл. Ворон сложил крылья, а затем требовательно постучал клювом в полупрозрачное лунное стекло. Спустя мгновение в стрельчатой арке распахнулись створки высокого окна с частным переплетом. Дрогнули и расступились тяжелые черные портьеры. Из-за них показалась узкая бледная рука. Тонкие, поразительно длинные, унизанные перстнями пальцы ласково коснулись белого хохолка на голове птицы.

      – Нигредо, друг мой, наконец-то ты вернулся, – произнес тихий, похожий на шелест опавшей листвы, голос.

    Ворон пронзительно каркнул и вспорхнул на подставленный кем-то локоть. Черные портьеры сомкнулись. В просторной комнате с балочными перекрытиями, делившими потолок на квадратные кессоны с головками гномов посередине, царил полумрак, разгоняемый отчасти мерцанием свечей в золотых канделябрах да сполохами огня в огромном, в полтора человеческих роста, камине. Там, за черной кованой решеткой в виде переплетенных между собой стеблей и бутонов роз, горели массивные дубовые плахи.

       На каминной доске из черного лабрадора стоял черного мрамора бюст мужчины с удивительно красивым, но одновременно злобным лицом. Время от времени сыроватое дерево с громким треском лопалось, взметая фонтаны оранжевых искр. В эти мгновения свет, отражаясь, как в зеркале, в полированном гематите стен, выхватывал из темноты большую часть кабинета.

      В комнате не было окон. Их заменяли потемневшие от времени картины в тяжелых позолоченных рамах, по три с каждой стороны длинного помещения. Высокие, вертикального членения стены зала были увешаны рыцарскими кирасами, пернатыми шлемами, скрещенными алебардами, мечами и копьями. Между ними проглядывали барельефы, изображавшие рыцарей на вздыбленных скакунах.

       Гениальные художники Империи сумели передать в черном лабрадоре все величие закованных в латы лунных воинов – знатных вампиров, составлявших костяк императорской армии. Казалось, они готовы были в любое мгновение сорваться с места и мчаться во весь опор, куда прикажет император, сея на своем пути разрушение и смерть. Рядом с вампирами-всадниками в позах тревожного ожидания застыли мраморные копьеносцы. Эта самая многочисленная часть войска Империи состояла из людей, добровольно или по принуждению ставших вампирами и слугами Чад ночи.

       Ворон устроился на локте Эдварда Мороя и преданно уставился глазами-бусинками на своего повелителя. Император вампиров выглядел лет на сорок-пятьдесят, но эта моложавость была обманчивой. Он и сам забыл, когда был создан из праха и крови творцом гирудов демоном Круцифером, так это было давно. В длинных белесых волосах, которые император зачесывал назад, серебрились едва заметные прожилки седины – свидетельство истинного возраста Мороя.

        У него был узкий, вытянутый торс с несоразмерно длинными руками и ногами. Худой и прямой, как палка, он передвигался быстро и бесшумно, почти не покачиваясь при ходьбе. Его бледное, безбровое, треугольное лицо с вогнутыми висками, острыми скулами и глубоко запавшими зеленовато-голубыми глазами резко контрастировало с черным, обшитым красным галуном камзолом и черной же, ниспадающей на пол мантией.
 
      Высокий, без единой морщинки лоб мог принадлежать поэту и мечтателю, а руки с длинными пальцами – профессиональному музыканту. Так оно и было: император охотно слагал куртуазные стихи, клал их на музыку и сам исполнял под аккомпанемент лютни или челесты.
 
         Как и все семеро первозванных вампиров, Морой получил от Круцифера свою частицу темной силы – способность взглядом подчинять своей воле людей и животных. Простые люди могли сойти от этого взгляда с ума, и даже ближайшие соратники императора, встречаясь с ним глазами, чувствовали себя крайне неуютно, когда он сверлил их своим тяжелым, гипнотическим взором.
 
         Лишь древний ворон Нигредо в состоянии был выдержать этот взгляд, не мигая. Не будучи гирудом, он, тем не менее, по своим заслугам перед Круцифером считался одним из них. В те далекие времена, когда ангелы распяли Круцифера за его восстание на Бога-Отца, Нигредо встал на сторону демона, помог ему создать вампиров и с их помощью освободиться от заклятья Итуриэля, согласно которому ни люди, ни ангелы и демоны не могли помочь ему сойти с креста. Вскоре после этого Круцифер доверил его попечению своего любимца – Эдварда Мороя. С тех пор Нигредо верно служил будущему императору вампиров в качестве советника и соглядатая.

       Противоположный по отношению к камину конец Гематитового кабинета представлял собой полукруг с тремя высокими, узкими нишами, в которых мигали желтыми огоньками пламени высокие семисвечники. Здесь же находился массивный круглый стол из черного полированного лабрадора. Столешницу его украшала инкрустация из белого мрамора в виде пентаграммы.

         На столе лежали шахматная доска, магические фолианты, покрытые красными письменами папирусы, а также большая карта Империи вампиров и вассального королевства Уайтроуз. На карте оно выглядело маленьким и беззащитным, но император знал, что на самом деле это далеко не так. Люди представляли опасность даже для гирудов, бессмертных чад Круцифера.

        Внешне слабые, человеки становились непредсказуемыми, стоило только загнать их в угол. Если бы не их истовая вера в Деву-Заступницу, божественную дочь Бога-Отца, они давно сложили бы оружие, чтобы стать частью более благополучной и высокоразвитой Империи вампиров. Однако до этого было далеко, хотя перебежчиков со стороны людей всегда было более чем достаточно.

        Примерно сто лет назад, когда на земле Уайтроуза стали появляться алтари Круцифера, а вместе с ними и многочисленные адепты черной магии, царственные предшественники короля Уорвика вынуждены были принять экстраординарные меры. Они создали при Синедрионе – высшем судебном органе Церкви Девы – наделенный чрезвычайными полномочиями Трибунал экзекуции.

        Главным заданием экзекуции стали сыск и уничтожение еретиков, черных магов, ведьм и прочих приспешников вампиров. А клирики, ранее проповедовавшие всепрощение и любовь к ближнему, облачились в железные доспехи и стали воинами Церкви. Их вооруженные отряды получили в народе прозвище Стальных сутан.

С той поры на дорогах Уайтроуза ни на минуту не смолкал скрип повозок с железными клетками, в которых экзекуторы везли в Трибунал пойманных ведьм и колдунов. Просторы королевства то и дело пересекали во всех направлениях эскадроны воинов Экзекуции. Под копытами белоснежных скакунов вздымались клубы пыли. Мчались на смертный бой с вампирами закованные в железные латы экзекуторы. От их копий с осиновыми древками и серебряными наконечниками пало множество носферату.

     Стальные сутаны действовали настолько умело и слаженно, что очень скоро стали грозной силой. Если раньше в поисках свежей крови чада ночи позволяли себе охотиться на людей в одиночку, то теперь, при державе короля Уорвика, об этом не могло быть и речи.

        Соратники и приближенные Мороя то и дело поднимали вопрос о необходимости объявить королевству Уайтроуз войну, раз и навсегда покорить людей и разместить их, как баранов, в специальных загонах, чтобы без лишних хлопот утолять свой голод крови.

      – Не время, братья мои, – говорил Морой, отрицательно покачивая головой, и брал в руки любимую лютню. – Еще не время…

      Тонкие пальцы его касались струн лютни, и мрачные залы Блэккастла наполнялись звуками музыки. Чарующие слух мелодии заставляли смолкнуть даже самых ярых поборников немедленного нападения на королевство людей.

     Император много работал, мечтая сделать достоянием гласности правдивую историю вампиров – с незапамятных времен, когда они были малочисленной, ютившийся в горных пещерах расой изгоев, до сегодняшних владетелей бескрайней Империи, над которой никогда не заходит солнце.

      Уже тогда гируды, первозванные апостолы демона Круцифера, почитали Мороя как своего предводителя, поскольку он появился на свет первым из них. На глазах у будущего императора росло и крепло королевство Чад ночи. Морой гордился своей причастностью к становлению государства вампиров и, как тонкий ценитель прекрасного, стремился запечатлеть его славную историю в хрониках, поэмах и других произведениях искусства.

      Музыкальные упражнения, страсть к собиранию редкостей и работа со старинными рукописями не мешали императору строить козни и осуществлять коварные планы. Будущее Империи волновало Эдварда Мороя ничуть не меньше ее прошлого. Гордый апостол Круцифера ни за что и ни при каких обстоятельствах не мог смириться даже с относительной независимостью королевства Уайтроуз.

     Он так же хотел войны, но войны, заранее обреченной на победу. Однако пока существовала хотя бы малейшая вероятность неудачи, осаживал своих воинственных собратьев. В отличие от музыки и поэзии, в политике император был врагом импровизаций. Его коньком были хорошо подготовленные случайности: имея перед собой вечность, можно никуда не торопиться.

      Не один десяток лет потратил Морой на то, чтобы отыскать в Уайтроузе надежных сторонников и проводников своей воли, некоторые из которых даже не подозревали о том, что служат Империи. В конце концов, императору удалось с помощью интриг сплести прочную паутину связей и устроить похищение нерукотворного Плата пресвятой Девы-Заступницы. Это был удар в самое сердце – королевство осталось без своей магической покровительницы!

     Бледная и узкая ладонь Эдварда Мороя накрыла на карте силуэт Уайтроуза – еще немного, и последнему оплоту сопротивления его воле придет конец. Теперь оставалось только выбрать направление главного удара, чтобы разделаться с противником раз и навсегда. В этом императору помогал мудрый ворон, собирая и передавая нужные сведения.

     Император все еще всматривался в карту, когда раздался едва различимый звук. Для обычного слуха этот слабый шорох был почти неразличим. Однако остроконечные, как у волка, уши вампира не только уловили его! Даже не взглянув на шахматную доску, Морой почувствовал, что черная имперская пешка передвинулась на клетку вперед.

      Император понял, что следует ожидать визита одного или нескольких Лордов Тьмы. Он не знал только одного, кто именно из них продолжил партию, сделав за него ответный ход. Все они в равной степени были отличными математиками, страстными любителями шахмат и головоломок.

     Морой перевел взгляд на доску с белыми и черными фигурами рыцарей, меченосцев и копейщиков, а также императора и короля в полном парадном облачении. По расположению фигур было видно, что на поле сложилась весьма драматичная для белых фигур ситуация.

     – Вернемся к отложенной нами партии, Нигредо, – тихо произнес император, обращаясь к ворону. – Твой ход…

     Нигредо слетел с руки Мороя на стол, некоторое время молча смотрел на доску, а затем, спасаясь от мата, переставил клювом ладью на новую клетку. Однако уже ничто не могло спасти его от поражения.

       Оставив Нигредо в одиночестве созерцать шахматную доску с безнадежной для белых ситуацией, Эдвард Морой занял свое место на троне. Справа и слева на некотором расстоянии от него висели шесть портретов в резных позолоченных рамах. На них в полный рост изображались герцоги-гируды.

      Почти все они были одеты в черное платье и очень походили на императора гордой осанкой, узкими бледными лицами, исключительной худобой и чересчур длинными конечностями. Изображения их оставались неподвижными, зато у них за плечами кипела жизнь.

       Лорд Джозеф Урсус носил черную окладистую бороду. У него было вытянутое, долгоносое лицо с глубоко запавшими черными глазами, густыми, кустистыми бровями и рельефными скулами. Низкий лоб, торчащие уши и длинные руки, казалось, были позаимствованы у большой обезьяны. Волосы на голове коротко острижены.

     Он был изображен в костюме охотника на фоне лесной чащи в окружении своих подданных. Правая рука сэра Джозефа покоилась на голове громадного бурого медведя, присевшего на задние лапы. У ног Урсуса симметрично разлеглись головами в разные стороны два огромных волка. На плече у него примостилась летучая мышь, а шею обвивала пятнистая змея. Деревья на заднем плане безмолвно колыхались под дуновениями невидимого ветра.

      Лорд Найджел Харрикейн стоял лицом к зрителю у самого края горного плато. В его платье угадывалась любовь к морю и дальним странствиям. На нем был темно-синий камзол с выступающими из рукавов и ворота кружевами белой шелковой рубахи, короткие синие штаны с широким красным поясом, белые чулки и коричневые башмаки с медными пряжками.

      В отличие от братьев, лицо сэра у Найджела было менее узким и длинным, но запавшие, окруженные тенями глаза придавали ему черты семейного сходства. Он был гладко выбрит, отчего его далеко выступавший острый подбородок был похож на острие копья.

      За ним простиралось штормовое, покрытое бурунами море. Вдали качался на волнах и тонул, но никак не мог утонуть наполовину погрузившийся в пучину корабль с порванными парусами и спутанным такелажем. Длинные-предлинные, пепельного цвета волосы Харрикейна развевались на ветру, сливаясь грозовым небом и серыми облаками. Линия бровей напоминала распростертые крылья коршуна.

      Лорд Джастин Флавий на портрете он выглядел моложе и щеголеватее других Лордов Тьмы. В безбородом лице его с красными пухлыми губами и широко открытыми голубыми глазами было нечто детское, несмотря на хорошо заметные морщины вокруг носа, губ и глубоко запавших глаз. Черный его камзол был расшит золотыми цветами, а на груди посверкивал кулон в виде корня мандрагоры из серебристо-черного кровавика.

       За спиной Флавия буйствовала пышная тропическая растительность. С гигантских эвкалиптов и пальм свешивались бесчисленные стебли вампируса лианоподобного, способного вытягивать жизненные соки из растений, людей и животных.

     Лорд Майкл Шарп красовался в полном, от головы до пят, рыцарском облачении. Кираса с шипами и увенчанный острым гребнем шлем с поднятым забралом как нельзя лучше выражали сущность этого вампира. Его ромбовидное, морщинистое лицо тоже, казалось, состояло из одних острых углов. Волосы у него были густые, темные, средней длины. Черные брови напоминали домики с ломаной крышей. Единственный из братьев, он носил усы – маленькие, треугольной формы, словно прилепленные снизу к тонкому горбатому носу.

       На заднем плане портрета виднелись недра огромной, тонущей во мраке пещеры. Здесь размещались подземные кузницы Шарпа. Пылали горны, обнаженные до пояса, потные, раскрасневшиеся от жара горбуны качали клиновидные меха и беззвучно стучали молотами по наковальням. Клубились облака пара над опускаемыми в ледяную воду, раскаленными добела заготовками. Клинки из адских мастерских Майкла Шарпа славились своей остротой и прочностью далеко за пределами Андерленда, подземной страны гномов-горбунов.

       На пятом полотне была изображена единственная дочь Круцифера – леди Клементина Фог-Смог. Уверено натягивая рукой поводья, гирудина восседала на вороном жеребце, вставшем на дыбы. Она была закована в серебристые доспехи. Развевался на ветру черный полупрозрачный шарф. Из-под приподнятого забрала грозно сверкали темно-фиалковые глаза. Блестели полированные латы, на кончике воздетого к небу меча играл лунный свет.

       Впрочем, Клементина могла выглядеть по-разному. Кроме воинственной, закованной в латы всадницы она, например, могла предстать в образе прекрасной молодой дамы.   

       Император Морой так описал ее портрет в своем стихотворении:

                Невеста в черном – чудная картина.
                О, ей к лицу сей свадебный наряд.
                Черты неясны леди Клементины,
                Как две звезды, глаза ее горят…

                Уста красней, чем рубленая рана.
                На голове из черных роз венок.
                В руке бокал, в нем плещется багряный,
                Венозно-темный виноградный сок…

        Леди Клементина ничем не напоминала неблаговидных братьев-гирудов, наоборот, она отличалась от них необыкновенной красотой. Фиолетово-синие глаза черноволосой красавицы придавали ее лицу лукавое выражение из-за того, что внешние их края были расположены выше, чем внутренние. Чувственные темно-красные губы, казалось, были созданы для поцелуев, а точеные руки – для объятий.

       Однако ее поцелуи всегда заканчивались угрызением в шею, а объятья – хрустом костей несчастного любовника. Воздушная и хрупкая и на вид леди Фог-Смог не уступала в силе и холодной бесчувственности братьям-вампирам. Число ее жертв за многие столетия кровопийственной практики не поддавалось исчислению. Изображенная на портрете прелестница держала в руке прозрачный бокал с красным вином…

        Шестой и последний портрет был пуст. Остался лишь задний план, изображавший кремнистую дорогу, извивавшуюся меж унылых серых холмов и уходившую за горизонт. Лорд Саймон Пилгрим, славившийся умением мгновенно перемещаться в пространстве, покинул портрет, сошел в тронный зал и теперь стоял у шахматной доски, внимательно изучая диспозицию. На нем был длинный, до самых пят, темно-коричневый плащ. Большой, складчатый капюшон почти полностью скрывал его лицо.

      – Твое положение безнадежно, Нигредо, – бесчувственно произнес Саймон, откидывая капюшон. – Мат белому королю.

      – Но ты ведь пришел не за тем, чтобы сыграть с нами в шахматы? – воскликнул император и щелкнул тонкими пальцами. По этому знаку Нигредо вспорхнул со стола и перелетел на свое обычное место – бюст Круцифера, стоявший на каминной доске. – Не томи, Саймон. У тебя ведь есть новости?

        Очертания Пилгрима начали терять четкость, и вдруг он полностью растворился в воздухе, а через мгновение возник у камина: теперь капюшон у него был откинут. Гируд стоял спиной к императору, протягивая к огню озябшие узкие ладони. Он выглядел значительно старше своих братьев. Голова и морщинистое лицо его были полностью лишены растительности.

    Обтягивающая череп пергаментно-прозрачная кожа с синими прожилками кожа в колеблющихся отсветах камина отливала желтизной. В глазах, выцветших, как старый голубой камзол, навеки поселилась усталость. Даже презрительно выпяченные над раздвоенным подбородком губы были не красного, как у других гирудов, а бледно-пунцового цвета.

     Почему он старел быстрее других детей Курцифера, никто не знал. Однако за обманчивой внешностью немощного, изможденного старца скрывались и деятельный ум, и хватка хищника. Когда следовало атаковать, Пилгрим мог соперничать в проворстве с ядовитой змеей, а в силе и ловкости – с леопардом, но, как правило, предпочитал не обнаруживать свою натуру раньше времени и без веской на то причины.

      – Холодно, – произнес Саймон глухим голосом, отстраненно всматриваясь в языки пламени, которые при каждом его движении, словно в испуге, жались к стенке камина. – Да, ты прав, император. Новости есть. Мы отыскали Свершителя.
 
     – Рад это слышать, – едва заметно оживился император. – И кто же он?

     – Рыцарь Лиги Саламандры, некий Джон Болтон. Мои кинжальщики нашли его.

     – Надеюсь, они его остановили?

     – Ценой собственного существования, повелитель. Оба мертвы. Ты ведь знаешь, эти саламандриты никогда не сдаются без боя. Болтон дрался, как загнанный в угол зверь, но они справились. Тебе больше не придется копаться в пыльных свитках и фолиантах, выискивая сведения о мнимом погубителе Империи. Пророчеству Теофила на дано не исполнится, ибо Свершителя больше нет.

         Сидевший на бюсте Круцифера Нигредо протестующе захлопал крыльями и дважды каркнул. Эдвард Морой развернулся и вопросительно взглянул на ворона:
      – Ты хочешь сказать, что это не так? Свершитель пророчества жив?

      Нигредо каркнул один раз и наклонил голову в знак согласия. Император с недоверчивым видом повернулся к Саймону:

     – И рад бы тебя поздравить, брат мой, но не могу. Если все так, как ты утверждаешь, а Империи больше ничто не угрожает, то переход из одной эры в другую прошел слишком обыденно. Так великие дела не делаются.

       – Тем не менее, это правда: убит последний из Рыцарей Саламандры. Благодаря мне тысячелетняя Лига перестала существовать.

       – Хорошо, Саймон. Звучит веско, – примирительно улыбнулся Эдвард. – Если все обстоит так, как ты говоришь, то самое время заглянуть в Неупиваемую Чашу и узнать, что нам сулит будущее.

      Император направился к боковому выходу из зала. Нигредо последовал за ним, кружа над головой повелителя. Пилгрим некоторое время оставался у камина, а затем с присущей ему стремительностью присоединился к Морою.


      Глава третья о том, что иногда милосердие бывает опаснее жесткости


            Кольдингам очнулся от противного скрежета, тряски и дробного цокота копыт. По этим ощущениям он догадался, что лежит на дне повозки, которая едет по булыжной мостовой. Открыл глаза и увидел над собой Ригглера на фоне синего неба и белых облаков. Одно из них, словно нимб святости, застыло за его головой. Монах стоял, держась руками за верхние прутья поставленной на колеса железной клети.
 
      Они ехали по улице, застроенной высокими каменными домами и фахверками.  По ту сторону прутьев маячил всадник в сверкающей кирасе поверх серой сутаны. Еще трое кавалеристов в серых сутанах гарцевали позади телеги, запряженной парой вороных тяжеловозов.

      В углу клети сидела, миловидная девушка лет двадцати на вид в темно-зеленом платье со шнуровкой на груди. Того же цвета, но более светлая шаль лежала у нее на коленях. Она выглядела испуганной. Красивое лицо несколько портили густые веснушки, особенно облюбовавшие красиво очерченный, прямой нос пленницы. Глаза у нее были серо-зеленые, на почти детском лице застыло выражение испуга и страдания.
 
      Платье съехало с плеча, обнажив ряд малиновых царапин на нежной, молочной белизны коже. Из-под края платья выглядывали маленькие, как у ребенка, ноги с потертостями на лодыжках после недавно снятых веревок. Альберт успел разглядеть обнаженную грудь с краешком темного соска. Девушка перехватила нескромный взгляд, завернулась в шаль и тряхнула головой так, что пряди рыжих волос закрыли ей лицо.
 
      Альберт вдруг почувствовал боль в руке – заныла обожженная ладонь. Затем боль переместилась к голове. Нащупав здоровой рукой шишку на затылке, Альберт сдержанно застонал. Только теперь он осознал, что остался без плаща, шляпы, кошелька и кинжала.

      Ригглер перевел на него взгляд и ободряюще подмигнул, однако на лице его застыло выражении страха и отчаяния. И вдруг четырехэтажные дома по обе стороны улицы расступились.

      – Серый дом, – произнес монах с дрожью в голосе.

      – Площадь Спасения, – одновременно с ним воскликнула девушка.

       Альберт, превозмогая головокружение, встал на ноги. Под цокот копыт скрипящая, как немазаные петли, телега пересекла гулкую площадь, образованную двухбашенным собором, ратушей, островерхими домами зажиточных горожан и громоздким, мрачным темно-серым домом с утопленными в землю подвальными окнами.
 
     Это приземистое, сложенное из дикого камня здание не отличалось архитектурными излишествами. Оно больше напоминало старую крепость в форме короба с четырьмя украшенными шпилями башнями по углам. Альберт сразу догадался, что именно здесь может размещаться Трибунал священной экзекуции.

         Во внутреннем дворе Трибунала находился фонтан, который можно было увидеть с площади через снабженную решеткой арку фасада. Решетка была поднята. Фонтан имел вид большой чаши с изваянием стройной девушки в развевающейся тунике посредине.

      За спиной у нее виднелись расправленные крылья, обе руки она держала на гарде двуручного меча, воткнутого перед ней в круглый постамент. На заднем плане вырисовывались галереи внутреннего двора Трибунала с увитыми плющом колоннами и рядами зарешеченных, похожих на бойницы, окон.

        Телега с лязгом и грохотом въехала на мощенный плитами внутренний двор, остановилась у фонтана. Всадники ловко спешились, один из них, звеня шпорами при каждом шаге, подошел к двери клети, отворил ее и велел узникам выходить. Никто не двинулся с места. Экзекуторы всем своим видом изображали, что не намерены церемониться с арестантами. Посыпались грубые ругательства. Альберт первым, а за ним и его товарищи по несчастью один за другим выбрались наружу.

         Высыпавшие им навстречу пешие воины в серых сутанах начали грубо подталкивать их алебардами к внутреннему входу в здание Трибунала. Девушка споткнулась, чуть было не упала, но Альберт успел ее подхватить за талию. Он почувствовать под рукой молодое, упругое тело. Девушка не отстранилась, а напротив, покладисто оперлась на подставленную руку. Дальше они шли рядом. За спиной у них раздавались недовольное пыхтение толстяка Ригглера.
 
        Их долго вели по широким, низким, освещенным настенными светильниками коридорам мимо личных покоев экзекуторов, библиотеки, архива, зала судебных заседаний и просто закрытых кабинетов, из которых доносились чьи-то стоны и вопли. По всей видимости, эти звуки здесь никого не удивляли. Во всяком случае, никто из сновавших по коридорам людей в серых платьях не обращал на них ни малейшего внимания.

        Затем арестованных свели по истертым ступеням в подземный коридор со множеством запертых на засовы, окованных железными скобами дубовых дверей. Экзекутор с лязгом отодвинул засов и открыл одну из них. Его сослуживец грубо пихнул девушку в спину, силой заставив войти темную камеру. Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Альберта и Ригглера стражники заперли по очереди в соседних темницах.

      Когда перед Альбертом распахнулась дверь, и его втолкнули в пропахшее сыростью помещение, он по инерции сделал несколько шагов в полумрак и вдруг наступил на что-то мягкое. Это был охапка соломы. Альберт со стоном облегчения опустился на пол и, едва коснувшись головой соломенной подстилки, провалился в сон.

               
                ***


        Император и Саймон долго шли бесконечной анфиладой гулких зал и комнат. Если тронная зала имела форму базилики, то остальные помещения поражали разнообразием пропорций и форм: были среди них и круглые, и овальные, и даже в виде шестилучевой звезды.
 
     Зодчие Блэккастла стремились собрать и воспроизвести в одном месте все достижения архитектуры прошлого и настоящего. Мастера эти в большинстве своем принадлежали к числу неофитов или новообращенных вампиров, которым так и не удалось преодолеть свою человеческую сущность. В отличие от своих творений, они прожили недолго, оставив после себя бессмертные шедевры архитектуры.
 
       Торжественные залы с высокими сводчатыми потолками, чаще всего лишенные окон, поскольку их заменяли ниши, соперничали друг с другом в суровости убранства, мрачности фресок и тонкости резьбы по камню. В них размещались коллекции произведений искусства, собранные Мороем за многие века своего существования. Прежде всего бросались в глаза многочисленные изваяния, высеченные из белого мрамора и черного лабрадора или отлитые в бронзе.

      Стены украшали арматуры из старинных доспехов, мечей, копий и боевых топоров. Между ними висели сребротканые, потемневшие от времени гобелены, на которых изображались сцены из славной истории гирудов и жития демона Круцифера, а также парадные портреты монархов, правивших давно исчезнувшими народами.
 
       Бронзовые канделябры были выполнены в виде диковинных животных и невиданных птиц. Массивные сундуки, резные шкафы, скамьи и стулья, гордость чужестранных мастеров-краснодеревщиков, поражали мастерством исполнения. Все это свозилось в Фералис из покоренных королевств и заморских земель, чтобы вечно радовать глаз предводителя вампиров.

       Морой остановился у низкой, окованной медными полосами дубовой двери. Отверстия для ключа в ней не было – проход к алтарю Круцифера был защищен особыми заклинаниями. Они были известны только повелителю вампиров. Морой что-то прошептал, производя руками магические пассы.

       Дверь бесшумно распахнулась. Взгляду открылась глубокая штольня с уходившей в темноту каменной винтовой лестницей. Из темноты потянуло холодом. Нигредо с хриплым клекотом уселся на плече императора и сложил крылья.

        Как только Морой шагнул на первую ступеньку лестницы, вспыхнул первый воткнутый в отверстие в стене факел. Пилгрим последовал за императором. Факелы зажигались и гасли один за другим по мере их нисхождения по стертым ступеням, ведущим глубоко под землю, в крипторий, который исполнял в Блэккастле ту же роль, что и часовни Девы в замках королевства Уайтроуз.

      Однако устроен он было по-другому – божество, которому там поклонялись, ненавидело тепло и свет. Поэтому обычно здесь властвовали тьма и холод, однако по мере приближения гирудов на стенах сами собой зажигались и вспыхивали магические факелы. Лестница закончилась небольшой каменной площадкой и узким коридором со сложенными всухую из разной величины мегалитов стенами. Крипторий был построен значительно раньше Блэккастла, поэтому в нем отсутствовал любой намек на изыск и украшательство – здесь царил суровый аскетизм.

      Стены расступились, открывая взорам гирудов квадратное помещение с потолком пирамидальной формы, вершина которого терялась в темноте. Нижняя часть освещалась семью факелами, воткнутыми в настенные кольца. Грубо тесанные камни стен и разномерные плиты пола вполне сочетались с изъеденным временем деревянным распятием, изображавшим крестную муку демона Круцифера. Крест высотою в два человеческих роста был воздвигнут точно посредине криптория.

      На нем висел, склонив голову набок, обнаженный бронзовотелый атлет с лицом и телом идеальной красоты. Он был прибит к брусьям за руки и ноги четырьмя гвоздями. На темном лике изваяния застыло выражение боли, гнева и жажды мести. На шее, запястьях и обеих голенях страдальца виднелись едва намеченные резцом ваятеля пять стигматов. Из них сочилась кровь.

       Все тело распятого демона было покрыто сеткой кровавых струек, переплетавшихся друг с другом в самых немыслимых сочетаниях. Кровь из ран с тихим журчанием стекала по телу в рубиновую чашу, стоявшую у подножия креста. Чаша была полна, но ни одна капля темной жидкости не переливалась через ее края.

     Ворон заложил над демоном круг, плавно опустился на плечо демона и сложил крылья. Морой и Саймон застыли перед распятием в благоговейном молчании, со склоненными головами и молитвенно сложенными руками. После долгой молитвы император опустился перед чашей на колени, произнес над ней заклинание: по темной глади побежали круги. Вскоре рябь улеглась. Кровь Круцифера сначала сделалась прозрачной, а затем блестящей, словно ртуть.

         На серебристой поверхности возникла панорама ночного города. Вот на кривой улочке между покосившимися лачугами появляется высокий человек в черном плаще. За ним крадутся две темные фигуры. Посверкивают в свете луны их короткие клинки. Убийцы набрасываются на человека в плаще. Тот выхватывает меч и первым же выпадом протыкает одного из нападавших. Он медленно опускается в дорожную грязь, бьется в агонии и затихает. Второй наемник действует проворнее – он успевает нанести противнику колющий удар в живот. Ответ следует незамедлительно. Убийца крутится волчком и падает навзничь. Мужчина в черном плаще зажимает рукой рану на животе. Роняет меч, опирается на стену дома, сползает по ней спиной и вытягивается во весь рост. На месте схватки остаются три неподвижных тела.

     – Как я и говорил, мои кинжальщики все сделали безупречно, – самодовольно произнес Саймон.

     Ворон протестующее каркнул. Морой продолжал всматриваться в Чашу. Вот на улице появляется человек в коротком бордово-красном плаще. Он склоняется над раненым. Яркая вспышка сначала ослепляет вампиров, а затем по мере восстановления зрения превращается в юркую ящерицу, словно сотканную из языков пламени. Рассыпая вокруг себя оранжевые искры, она заслоняет собой картину ночной улицы. И вдруг все гаснет. По темной глади Чаши бежит постепенно исчезающая рябь.

       – Свершитель жив! – с горечью прошептал император. – Он жив, а значит, с каждой минутой становится все сильнее! И будущее нашей расы находится под ударом. Убей же его, наконец!

      – Вина моя безмерна, брат мой, – тихо произнес Саймон. – Обещаю, что мы оба изопьем его крови. На этот раз ошибки не будет!

    – Я уверен в этом, – едва заметно кивнул император. – И надеюсь как можно чаще извещаться о каждом твоем успехе.

      Братья обменялись прощальными поклонами. В то же мгновение лорд Пилгрим начал медленно растворяться в туманной дымке магического сфумато. Через мгновение он исчез, а Император подставил локоть слетавшему с распятия ворону.

     – Что скажешь, Нигредо? Плохи наши дела? – спросил он нахохлившуюся птицу.

      Ответом было молчание.

               
                ***


      Альберта разбудил солнечный луч, проникший в темницу через маленькое, похожее на квадратную трубу оконце в толще стены. Спать больше не хотелось. Кольдингам осмотрел темницу. Помещение было маленьким, не больше пяти ярдов в ширину и четырех – в длину. Большую часть его занимала грубо сколоченная деревянная лавка – единственный предмет, который можно было передвигать.
 
       Альберт тут же этим воспользовался – перетащил лавку к стене и, взобравшись на них, выглянул в оконце. Несмотря на то, что оно было таким маленьким, что через него не протиснулся бы даже ребенок, его делил пополам толстый и ржавый железный прут.

     Альберт не преминул испытать прут на прочность и быстро убедился, что вырвать его не удастся. Обзор тоже оставлял желать лучшего: подвальное окно находилось ниже уровня земли. Попытки что-либо рассмотреть успехом не увенчались. Удалось понять только одно, что день наступил уже давно.

      Оставив в покое окно, Альберт сосредоточил внимание на двери. Однако и она была сработана диво прочно – широкие доски были плотно пригнаны одна к другой, а скреплявшие их железные скобы отличались приличной толщиной. Оставалось лишь улечься на лавке и в ожидании хоть каких-то событий изучать пятна и трещины на потолке. Осмелевшие мокрицы повыползали из своих укрытий, но Кольдингаму было не до них.

     Он задумался над тем, куда попал, и почему это произошло. «Почему» было отчасти ясно: его перемещение в королевство Уайтроуз почти наверное было вызвано рукопожатием раненого джентльмена. Альберт видел его впервые, однако тот знал, как его зовут. Откуда? Вот загадка! Как он сказал? «Слава Пресвятой Деве, Альберт, ты подоспел вовремя…» – как-то так, что-то в этом роде.

     Еще одна загадка, какую Деву он имел в виду? В сознании Альберта, выросшего в католической семье под призором набожной матери-португалки, слова Пресвятая Дева однозначно связывались с образом непорочной Девы Марии, присноблаженной матерью Спасителя Христа. Однако здесь пресвятую Деву называют Маргаритой, а на фонтане во дворе Священного Трибунала она была изображена с ангельскими крыльями! К тому же он сам видел у нее на плащанице два крыла за спиной.

       После долгих размышлений Альберт пришел к выводу, что если ангелы существуют, в чем не может быть сомненья, да и отцы церкви христианской об этом учат, то одно не исключает другого. Ангелы непрестанно воюют с демонами и на земле, и в сердцах людей. У Альберта не было сомнений, кто в этой вечной битве прав, и кто виноват.

      Итак, Дева Маргарита – ангел! Пойдем дальше. Дева сказала, обращаясь к нему, что он тот, кого ждали, а демон упоминал какого-то свершителя. Что сие может означать? Бог весть! Как ни ломал Альберт голову над этими загадками, ответа так и не нашлось. Вздохнув, он отложил их решение на будущее.

     О ходе времени можно было судить по изменению света в окошке. Сначала он сделался ярче, а затем потускнел. Наступил вечер, а узником так никто и не интересовался. Ему даже не приносили поесть.

     Когда светлое пятно под потолком потемнело и слилось со стеной, Кольдингам помимо воли впал в уныние, которое мать его называла одним из величайших грехов. Ему стало казаться, что тюремщики навеки замуровали его в этих четырех стенах, что о нем забыли навсегда. От нечего делать он стал вспоминать родную усадьбу Бэкленд, отрочество, проведенное в Йелвертоне.

     Перед сном Альберт, как в невинном детстве, встал на колени, опершись локтями на лавку и, сложив ладони в молитвенном экстазе, с замиранием сердца прочитал молитву к Деве Марии. После слов «Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей» он почувствовал, как душа его, несмотря на гнетущий мрак заточения, наполняется счастьем.

      В эту ночь он не чувствовал никаких неудобств. Новое утро не принесло с собой изменений. Теперь узник старался понять, что происходит за стенами его темницы, и жадно ловил любой звук. Ничего кроме неясных шорохов, далеких шагов различить не удалось. Кольдингам сделал то, что делали в подобной ситуации все узники, – отыскал на полу острый камешек и прочертил на стене две вертикальных линии.
 
      К вечеру он почувствовал сильнейшую жажду, принялся стучать в дверь, чтобы вызвать тюремщиков, но никто так и не пришел. Ему пришлось слизывать языком влагу с каменной стены. Утром он занялся прочерчиванием третьей полосы, когда услышал шаги в коридоре. Лязгнул отодвигаемый засов. В распахнутую дверь вошел стражник с алебардой, а вслед за ним долговязый парень в серой сутане с заткнутым за ухо гусиным пером. Свет факела, который держал в руке стражник, заставил Альберта на мгновение зажмуриться.

      – Подозреваемый, сейчас вы проследуете в зал судебных заседаний Трибунала Священной Экзекуции, – громко объявил писец. – Заклинаю вас Пресвятой Девой проявлять смирение и подчиняться всем требованиям служителей Экзекуции. Прошу вас подтвердить, что вы меня поняли и согласны выполнять все предписания Священной Экзекуции без исключения.

      – Понял и согласен! – Кольдингам произнес эту короткую фразу с малодушной готовностью, какой от себя никак не ожидал.

      Он был просто счастлив только оттого, что о нем наконец-то вспомнили. Писец отступил в сторону, и Альберт вышел в уже знакомый коридор. Его опять повели вдоль множества дверей, из-за которых доносились то монотонные перечисления чьих-то прегрешений, то громкие и настойчивые требования говорить правду и только правду.

      Наконец стражник распахнул высокую двустворчатую дверь и не слишком дружелюбно втолкнул Кольдингама в зал судебных заседаний Трибунала Священной Экзекуции. Это было просторное помещение с низким сводчатым потолком и рядом узких, зарешеченных окошек.
 
    За недостатком света оно освещалось воткнутыми в отверстия на стенах факелами. С них капала, с шипением испаряясь, на пол смола, отчего в зале пахло горящей живицей и чадом. Вдоль стен зала бежали потемневшие от времени скамьи, на которых со скучающим видом сидело всего двое пожилых монахов в серых рясах.

      Писец указал Альберту на его место – низкую одиночную лавку. Она была расположена сбоку от возвышения в виде помоста с высоким пюпитром и длинным, накрытым серой тканью столом, на котором лежали деревянный молоток, большая книга в черной обложке и чернильница в виде рыцарской десницы.

     За столом, откинувшись на резную спинку высокого кресла, восседал почтенного вида толстый священник в серой рясе с откинутым капюшоном. На шее у него висела толстая серебряная цепь с овальной иконкой в виде оправленного в серебро же медальона. Справа от него примостился давешний писец все с тем же с гусиным пером за ухом.

   По исполненному собственного достоинства виду священника Альберт догадался, что это и есть председатель Трибунала. Он подозрительно уставился на подсудимого и долго не сводил с него своих заплывших жиром бесцветных глаз.

     Под этим тяжелым взглядом хотелось опустить взор, но Альберт мысленно сказал себе, что он ни в чем не виноват, и посмотрел на священника, как и подобает английскому дворянину, смело и открыто. Удивленной этой дерзостью, священник с медальоном на шее повернулся к секретарю, что-то сказал ему на ухо, отчего тот несколько раз покивал головой, соглашаясь с начальствующей персоной.   А председатель окинул Альберта презрительным взглядом и торжественно произнес:

    – Пожалуй, можно начинать. Свидетели Трибунала, прошу занять места на кафедре.

      Двое священников поднялись со скамьи и проследовали на возвышение, где заняли места один справа от председателя, а другой слева от секретаря.

     – Итак, слушается дело о подозрении в ереси круциферовой, в сочувствии безбожным вампирам и в государственной измене, – провозгласил председатель Трибунала. – Прошу вас, господин секретарь.

      – Назовите ваше имя и звание, подозреваемый, – пискнул секретарь, вытаскивая из-за уха гусиное перо и опуская его в стоявшую перед ним чернильницу.

        Юноша, пораженный серьезностью обвинений, не сразу понял, что обращаются к нему. Сердце у него тревожно сжалось, однако он взял в себя в руки и, немного помешкав, ответил ровным голосом:

    – Альберт Кольдингам, дворянин из Девоншира.

     Упоминание о Девоншире почему-то вызвало на кафедре короткое замешательство. Председатель и секретарь посовещались, после чего секретарь записал показания и строго предупредил:

     – Отвечая на вопросы суда, следует прибавлять господин секретарь или ваше беспристрастие, если речь идет о судье. Кроме того, отвечать на вопросы суда полагается стоя.

     Альберт встал и со смиренным видом произнес:

       – Альберт Кольдингам, господин секретарь.

     Пока тот скрипел на весь зал своим гусиным пером, следующий вопрос задал сам председатель Трибунала:

       – Откуда и с какой целью вы, Альберт Кольдингам, прибыли в столицу королевства Уайтроуз, славный город Ноулдон?

        – Ваше беспристрастие, обстоятельства моего прибытия могут показаться несколько необычными…

       Альберт честно рассказал обо всем, что с ним произошло, стараясь не упоминать о том, чему сам пока не мог дать разъяснения. Особенно это касалось страшного демонического лика с вертикальными зеницами. К сожалению, необыкновенных и даже фантастичных обстоятельств в этой истории и без этого оказалось слишком много, чтобы он смог убедить Трибунал в своей искренности. Выступление показались всем присутствующим в зале нелепой попыткой запутать высокий суд.

      Альберт это заметил, попытался исправить положение, пустившись в объяснения, но от этого его слова прозвучали еще более двусмысленно. Кольдингам видел, как секретарь то и дело отрывается от своего свитка, чтобы обменяться многозначительным взглядом с председателем. А тот открыл лежавший на столе толстый фолиант в черной обложке и, слюнявя пальцы, принялся его листать.

      Когда Альберт дошел до описания расплаты с трактирщиком, он уже понял, что дела его обстоят не лучшим образом. Своим сбивчивым повествованием он только усилил подозрения в отношении своей и без того довольно темной в глазах экзекуторов персоне. Однако это не заставило его прекратить свой рассказ:

      – И тут, ваше беспристрастие, в трактире появились воины в серых сутанах…

      – Достаточно, – прервал председатель и кивнул подбородком на стол: – Подойдите сюда, подозреваемый.

       Приближаясь к столу, Кольдингам увидел в руках секретаря свой собственный кошель. Он высыпал его содержимое на стол, по нему со звоном покатились монеты, и чиновник вынужден был прижать рукой, чтобы те не укатились.

      – Этими деньгами вы расплачивались? – сердито спросил председатель.

      – Именно этими, ваше беспристрастие, – кивнул Альберт.  –  Это шиллинги, так они называются у нас в Англии.

      – Вы утверждаете, что эти помеченные крестом Круцифера монеты имперской чеканки теперь называются там шилли… Как бишь?

      – Шиллинги, ваше беспристрастие. И отчеканены они вовсе не в империи…

      – Довольно! Не смейте противоречить суду. Извольте занять свое место, – тоном приказа произнес председательствующий. – Господин секретарь, пригласите свидетелей предполагаемого преступления.

       Секретарь махнул стражнику рукой. Удивленный Альберт поднял глаза на коллегию экзекуторов. Двое священников, до сих пор только и кивавших носами в такт речам прокуратора, оживились. Алебардист, занявший позицию за спиной Кольдингама, шагнул к низенькой, закрытой черным пологом дверце в стене, распахнул ее и крикнул кому-то ожидавшему за стенкой:

    – Войдите!

     Альберт вздрогнул. Нет, о нем и не думали забывать! К первому допросу готовились самым тщательным образом. В зал вошли его старые знакомые – трактирщик Патрик и поваренок Томми. Некогда румяное лицо трактирщика теперь было бледным. Заросший черной щетиной подбородок мелко дрожал, как и руки, нервно комкавшие красный колпак.

       Подросток тоже выглядел страшно напуганным. Он все время норовил спрятаться за спиной хозяина. Патрик вытащил его за ухо вперед и поставил перед собой лицом к кафедре. Оба почтительно поклонились председателю суда и двум священникам, следившим за соблюдением предписаний Трибунала.

        По требованию секретаря суда оба свидетеля представились, один как Патрик Рэтвуд, другой как Томас Линч. Постепенно трактирщик освоился новой для себя ролью и довольно связно рассказал о посещении его заведения еретиками Кольдингамом и Ригглером, не забывая налегать на то обстоятельство, что молодой человек, будучи ему совершенно незнаком, сразу показался очень подозрительным. Характеристика, данная красным колпаком монаху, тоже была не самой лестной. Поваренок, как и следовало ожидать, слово в слово повторил утверждения хозяина.

      Следующим этапом разбирательства стало зачитывание секретарем Трибунала записанных им показаний. Сначала он прочитал то, что о чем говорил Кольдингам, и поинтересовался, согласен ли подозреваемый с услышанным. Альберту не оставалось ничего другого, как подтвердить соответствие протокола его показаниям:
     – Да, господин секретарь.

      Затем были зачитаны показания трактирщика и поваренка. Оба, разобравшись, наконец, что им ничто не угрожает, буквально сияли от счастья. Они также не возражали против точности записи и через минуту были выпровожены алебардистом из зала в ту же дверь, через которую они пришли.

        После этого Кольдингам почему-то уверился, что его вернут в темницу. Однако председатель Трибунала, секретарь и двое священников продолжали о чем-то горячо спорить, время от времени листая и заглядывая в черную книгу. Из того, что они говорили, Альберту удалось разобрать только два слова: stigma diaboli. Юноша, которого мать научила в детстве латыни, знал, что это означает: дьяволовы печати. Ему пришло в голову, что дела его не так хороши, как ему бы хотелось.

     Наконец председатель прекратил обсуждение, принял суровый вид и спросил проникновенным голосом:

    – Имеются ли на вашем теле, Альберт Кольдингам, какие-либо знаки, родимые пятна и прочие отметины необычной формы?

     – Нет, ваше… – хотел заверить его Альберт и вдруг осекся, так как взгляды сидевших на кафедре экзекуторов были прикованы к его перевязанной ладони. – Ах, это! Это просто ожог.

     – Снимите повязку, подозреваемый, – потребовал секретарь, Альберт с потерянным видом подчинился его требованию. – А теперь соблаговолите показать суду ладонь.

      Кольдингам медленно и нехотя размотал полотняную ленту. И так же медленно развернул в сторону кафедры открытую ладонь правой руки, понимая, что теперь-то уж он точно попал в беду.
 
     Председатель, секретарь и двое священников долго и с видом полного осуждения всматривались в красноватый зигзагообразный шрам, недовольно покачивая головами. Затем они начали советоваться, о чем-то горячо споря. Наконец председатель встал, коснулся медальона на своей груди и торжественно провозгласил вердикт Трибунала:
 
       – Вина подозреваемого в принадлежности к безбожной и еретической секте круцифериан неопровержимо доказана наличием в деле прямых улик, а именно: принадлежащих подсудимому Альберту Кольдингаму имперских монет со знаком Круцифера, каковые, вне всяких сомнений, являются платой или за оказанные им безбожным вампирам услуги, или за отступничество от единственно истинной веры в пресвятую Деву-Заступницу, или, что более вероятно, одновременно и за первое, и за второе. В виду этих отягчающих обстоятельств особо важное дело безбожного еретика, изменника и лазутчика гирудов Альберта Кольдингама будет передано на личное рассмотрение Великому экзекутору королевства Уайтроуз архиепископу ноулдонскому Иеффаю Бевериджу. Заседание окончено!

        Альберт собрался было что-то сказать в свое оправдание, но не успел. В подтверждение своих слов председатель суда стукнул деревянным молотком по столу и с силой захлопнул черную книгу, подчеркивая тем самым, что никаких оправданий он слушать не намерен.


        Глава четвертая о вегикуле справедливости и прочих полезных изобретениях

       
       Великому экзекутору Иеффаю Бевериджу недавно исполнилось пятьдесят лет, тридцать из которых он посвятил служению Церкви Девы и борьбе с ересью. Бесконечная вереница дней и ночей, проведенных в душных подвалах Экзекуции, наложила на его лицо печать неестественной бледности. Глаза его, серо-голубые, обведенные от постоянного недосыпания темными кругами, сияли огнем веры и убежденности в своем высоком предназначении. При первом же взгляде на него нельзя было не догадаться, что это человек одержимый, непреклонный и бесконечно уверенный в своей правоте.

        В остальном же Иеффай вполне походил на своих предков, знатных вельмож и воителей, когда-то, в далеком прошлом, основавших королевство Уайтроуз. Прямой победительный нос, тяжелая нижняя челюсть и волевой, острый подбородок были фамильной чертой всех Бевериджей.

        Иеффая с младых ногтей готовили к карьере военного, но травма, полученная им в юности, перечеркнула эти честолюбивые планы. Молодой Беверидж попытался укротить чересчур строптивого жеребца, был им сброшен и сломал в падении ногу. Несмотря на старания лучших лекарей, кости срослись неправильно. Став калекой, юноша не утратил твердости духа.

       Едва оправившись от болезни, упрямец, несмотря на хромоту, укротил своенравного скакуна. Круто поменявший судьбу Бевериджа жеребец получил прозвище Задира и уже никогда не расставался со своим хозяином, который, несмотря на хромоту, остался отличным наездником. Случившаяся в давние годы история послужила Иеффаю хорошим уроком. Все жизненные препятствия он научился преодолевать с таким же упорством, с каким когда-то подчинил себе Задиру.

       Бевериджу не суждено было стать великим воином, но к должности второго по значению лица в королевстве он пришел другим путем. Иеффай очень рано понял, что ум – всего лишь раб очевидности, тогда как истинная вера предполагает познание мировых тайн через божественное откровение. Потому еще в отрочестве он изучил все богословские книги, какие нашел в библиотеке родного замка, и твердо решил посвятить свою жизнь священству.

      Вскоре после достижения совершенных лет благодаря связям семьи он стал настоятелем Гринфилдского храма пресвятой девы Девы, славного своей богатой библиотекой, и с головой ушел в ученые труды по теологии, ангеловедению и демонологии. Попутно изучал церковную магию и риторику, не забывая отдавать должное точным наукам, но особенно интересовался алхимией.

      Безграничное трудолюбие, природное красноречие, широкий кругозор и самобытность мышления вскоре принесли плоды в виде всеобщего признания дарований молодого священника. Отныне каждая его из проповедей становилась настоящим событием. На них стали съезжаться миряне из окрестных селений, а затем и вельможи из близлежащих замков и поместий. Слава Бевериджа достигла Ноулдона, столицы королевства Уайтроуз. Высшее духовенство страны не могло дольше оставаться в стороне: молодого священника пригласили в столицу.

     Все владетельные особы были так очарованы его ораторский искусством, глубиной познаний и точностью суждений, что доверили попечению хромого гения главную святыню королевства – кафедральный собор пречистой Девы Маргариты. Другой почил бы лаврах, но Иеффай продолжал упорно учиться и учить. Написал несколько пространных трудов, посвященных выявлению черных магов и способах противодействия вампирам.
 
      Проповедями Иеффая восхищался сам король Уорвик. Уже через полгода Беверидж был назначен духовником монарха, затем, быстро продвигаясь по ступеням иерархической лестницы, очень скоро стал епископом ноулдонским. А когда встал вопрос о создании принципиально нового подразделения церкви для борьбы с вампирами и ересью круцифериан, лучшей кандидатуры на должность Великого экзекутора не нашлось.

     Беверидж словно специально был словно создан для этого поприща. Он поспевал везде. Лично участвовал в разработке специального оружия и платья для монахов-воинов, сам допрашивал еретиков и придумывал новые орудия пыток. Одним из самых удачных изобретений Иеффая стала водруженная на повозку с поворотным кругом железная клетка, официально нареченная им вегикулом справедливости и тут же прозванная в народе каретой Бевериджа.

     Эта запряженная парой вороных телега издавала во время езды зловещий скрип, наводивший ужас не только на еретиков, но и законопослушных граждан королевства Уайтроуз. Для выявления отступников, продолжавших, несмотря на запреты, заниматься черной магией, на улицах городов и проселочных дорогах были установлены особые ящики. Любой желающий мог опустить в него свой донос, пребывая в полной уверенности, что его сообщение будет рассмотрено самым тщательным образом.
 
         Благодаря принятым мерам после вступления Бевериджа в должность Великого Экзекутора подвалы Трибунала переполнились еретиками, а изощреннейшие орудия пытки никогда не простаивали без дела. Прошло совсем немного времени, и под его руководством стальные сутаны стали отличными солдатами.

      Благодаря истовой вере, а также железной дисциплине они оттеснили на второй план королевскую гвардию. Конные дозоры экзекуторов следили за порядком во всех городах и весях королевства Уайтроуз, а также несли дозорную службу на землях, граничивших с Империей Вампиров.

    Стычки с Лунной гвардией императора Мороя подтвердили, что даже самых могущественных вампиров можно уничтожить. Что касается обращенных в упырей людей, то в случае поимки их доставляли в Ноулдон для показательной публичной казни. Король Уорвик осыпал Великого Экзекутора своими милостями и по малейшему поводу прибегал к его советам.

    Беверидж сделал блистательную карьеру, достиг вершин власти. Если что и омрачало его думы так только одно странное обстоятельство: несмотря на хорошо отлаженный механизм Экзекуции, работы не убывало. Чем больше еретиков сгорало на кострах, тем больше их становилось. Беверидж сетовал на плохие времена и требовал от короля ужесточения мер наказания и расширения собственных полномочий.

      Последний удар, нанесенный королевству Уайтроуз силами зла, оказался особенно чувствительным: из главного реликвария храма Девы исчез нерукотворный Плат с ее изображением – главный оплот государства и символ веры его народа. Искать виновников похищения долго не пришлось.

      Великий экзекутор в своем обращении к гражданам весьма убедительно доказал, что лишь одна сила в мире могла решиться на подобное святотатство, и была настолько могущественна, чтобы преодолеть заклятья, защищавшие Плат пречистой Маргариты от покушений ее ненавистников. В преступлении он обвинил властителей Империи Вампиров, после чего король наделил Бевериджа чрезвычайными полномочиями и присвоил ему титул спасителя отечества…

               
                ***

      В личных покоях великого экзекутора, мерцая, потрескивали горящие фитили витых железных канделябров. Это было прямоугольное помещение с бочкообразным сводом и двумя слюдяными оконцами с железными ставнями, которые почти никогда не открывались. Одну из стен занимали книжные полки, тянувшиеся вверх от пола до начала свода. Толстая дубовая дверь не пропускала звуков, которые могли бы помешать главному искоренителю ересей в его размышлениях и служении Деве и  Церкви.

      На противоположной от входа стене был закреплен развернутый белый стяг с контуром железной перчатки и виньеткой в виде ленты, украшенной надписью «Караю, любя». По обе стороны от стяга висели златотканые гобелены. В центре каждого возвышалась фигура девушки в длинном белом платье. Как два золотых водопада, струились по ее плечам распущенные волосы. Голубые глаза сверкали подобно звездам. Девушка была неземной, ангельской красоты. Такой красавице хотелось поклоняться, как божеству, с ее именем не страшно было бы сойти могилу.
 
     На одном гобелене красавица стояла на горе, простирая руки к собравшимся внизу людям. На втором – сидела в окружении внимательно слушающих ее мужчин и женщин. Третий гобелен изображал ту же юную красавицу на цветущем лугу с деревянным посохом в руке. Неподалеку от прекрасной пастушки мирно прогуливались овцы с белоснежной шерстью.

      В углу комнаты возвышалась серебряная статуя Девы. Посреди комнаты стоял большой письменный стол на массивных изогнутых ножках. На нем лежали свитки и книги по демонологии, географические карты, пергаменты с чертежами. Рядом расположились чернильница с гусиным пером, серебряный колокольчик для вызова секретаря и тройной подсвечник с горящими свечами. Два резных кресла, одно большое, стоявшее в торце стола, и второе поменьше, подвинутое к пылавшему камину, завершали меблировку комнаты.

      Великий экзекутор сидел в кресле у камина, развернувшись таким образом, чтобы свет от горящих поленьев падал на развернутый свиток, который он держал на коленях. Это был протокол дознания, проведенного в соответствии с королевским эдиктом о противодействии ересям от двадцать пятого дня месяца итуриэля и 7060 от сотворения мира года в отношении беглого монаха Уильяма Ригглера, предположительно вовлеченного в секту круцифериан лазутчиком вампиров по имени Альберт Кольдингам.
 
      Закончив читать, Беверидж аккуратно свернул свиток. Некоторое время он сидел без движения, с задумчивым видом глядя на играющие в камине желто-оранжевые языки пламени. Затем встал, подошел к столу со свитками, присовокупил прочитанный документ к горке остальных бумаг и позвонил в колокольчик. Скрипнула дверь.
 
      В комнату вошел розовощекий толстяк Джошуа Фарнам, одетый, как всегда, скромно, в серый камзол и того цвета бриджи до колен, ниже которых виднелись слегка приспущенные красно-белые полосатые чулки и коричневые башмаки с медными пряжками. Он вежливо поклонился и вопросительно посмотрел на Иеффая Бевериджа.

     Великий экзекутор сидел в кресле у камина, подперев ладонью гладко выбритый подбородок. Казалось, он не заметил вошедшего секретаря. Фарнам, переминаясь с ноги на ногу, машинально поправил белый шейный платок, почтительно кашлянул в кулак.

      Беверидж вышел из задумчивости и спросил, что тот думает о Ригглере, поскольку именно он присутствовал при последнем допросе монаха и подготовил копию его показаний для канцелярии великого экзекутора.

     – Уильям Ригглер по нашим разысканиям человек совершенно никчемный, – с явной готовностью услужить произнес секретарь Трибунала. – Бывший монах, изверженный из чина за пронырства и привязанность к винопитию. С тех пор шляется по злачным местам, живет подаяниями и не чурается мошенничества…

      Пройдох, подобных мнимоблагочестивому Уильяму Ригглеру, великий экзекутор знал не понаслышке. Знал он также и настоящую цену их показаниям. Беверидж пустился в мысленные рассуждения о том, что в своем стремлении искоренить ересь он сам невольно начал потворствовать негодяям, избравшим доносительство в качестве образа жизни и способа извлечения доходов.

      Кто, как не он, великий экзекутор, недавно убедил короля Уорвика подписать эдикт о повышении платы за помощь в выявлении еретиков? Стоило ли увеличивать вознаграждение за голову еретика с десяти гольденов до двадцати? Не слишком ли поспешным было это решение, имевшее все шансы отбить у людей охоту зарабатывать свой хлеб в поте лица? Беверидж тяжело вздохнул. Стоило! Еще как стоило.

       Сейчас, когда истинная вера оказалась в страшной опасности, об экономии на издержках следует забыть. Если в Уайтроуз ворвутся орды вампиров, королевская казна уже никому не поможет. А то, что среди доносчиков мало честных людей, так это необходимые издержки процесса. Он как раз и поставлен королем на должность для того, чтобы отделять зерна правды от плевел лжи.

     В данном случае ложь налицо, дело выеденного яйца не стоит. Единственное, что представляло интерес в этой истории, это несоответствие показаний Риглера тому образу пьяницы и плута, который Беверидж создал в своем воображении. Бродяга должен был топить сообщника, но не выгораживать, как это следовало из протокола допроса. С одной стороны сие служило подтверждением версии обвинения, с другой могло быть и правдой, хотя это и казалось маловероятным.

     Когда Беверидж поднялся из кресла, оказалось, что он на две головы выше коренастого толстяка Джошуа. Секретарь взирал на Великого Инквизитора снизу вверх в ожидании его распоряжений, но Иеффай, вопреки обыкновению, никуда не торопился. Заложив руки за спину и прихрамывая, он прошелся по комнате от одной стены до другой. Повернулся к Фарнаму:

     – Что ты думаешь о показаниях Ригглера относительно подозреваемого Альберта Кольдингама? Его утверждения, что сей дворянин прибыл в наше королевство не из Империи вампиров, а из какой-то неизвестной ему страны, отдают несусветным враньем. Нет ли здесь желания спасти сообщника, вывести его из сферы наших интересов?

     – Не исключено, ваше милосердие, – учтиво наклонил голову секретарь. – В этой части его показания расходятся с доносом хозяина трактира, в котором был произведен арест. Кольдингам расплатился серебряком с именем императора Эдуарда в легенде монеты и крестом Круцифера. Трактирщик уверен, что эти ловкачи – посланцы вампиров и конченые еретики. Я выплатил ему сорок гольденов за расторопность.

     – Ты поступил правильно. А что скажешь о самом Кольдингаме?

     – Мальчишка, милорд, но производит впечатление отпрыска благородного семейства, возможно, даже аристократа. Одежда дорогая, манеры изысканные, говорит как джентльмен.
 
     – Печати дьявола?

     – Мы тщательно осмотрели его тело. На правой руке у него обнаружен знак в виде буквы S.

    – Вот видишь, он непрост. Покажи мне его деньги.
 
     Фарнам обрадовано улыбнулся, поскольку ему снова удалось угодить хозяину. Предвидя такую вероятность, он захватил вещественные доказательства с собой. Секретарь приблизился к столу, достал из внутреннего кармана камзола кожаный мешочек и осторожно, словно опасаясь обжечься, высыпал отобранные у Альберта монеты на стол. Иеффай взял из кучки один шиллинг, поднес его к свечам.
 
       На монете действительно имелся крест, а также имя Эдуард, однако во всем остальном она не имела ничего общего с деньгами вампиров, тем более что серебро у них не в чести.

      «Загадка! – подумал Беверидж. – Будь мальчишка лазутчиком гирудов, он не стал бы обнаруживать себя таким нелепым способом».

     Однако экзекутор не стал делиться сомнениями со своим секретарем.

      – Ересь Круциферова лезет из каждой щели, которую мы не успеваем заткнуть, – произнес он с недовольным видом. – Темное дело, Джошуа. М-да… Крест Круцифера налицо, и Кольдингам не побоялся предъявить его публично. Возможно, за всем этим кроется какой-то дьявольский план императора, а этот молодой человек умнее, чем кажется. Что если его цель заключается в том, чтобы проникнуть сюда, в Трибунал экзекуции? Будем начеку…

     – Ваше милосердие как всегда правы. Субъект более чем подозрительный, – Фарнам отвесил легкий поклон и добавил доверительно-ироничным тоном: – Я взял на себя смелость предположить, что вы пожелаете его сегодня увидеть.

     – Да, я хотел бы поговорить с глазу на глаз, – Беверидж одобрительно качнул головой, в который раз удивляясь предусмотрительности своего секретаря. – Все больше убеждаюсь, что это дело-казус. Прикажи доставить его сюда, а сам займись колдуньей Эсквилиной. То, что ее задержали неподалеку от места поимки Кольдингама, наводит меня на мысль о возможной их связи.

     – Я совершенно тех же мыслей, ваше милосердие… – Джошуа отвесил учтивый поклон и трусцой выбежал из покоев Великого Экзекутора.

      Этот толстячок с комичной внешностью и плебейскими манерами удивительным образом научился читать мысли своего повелителя, предупреждая малейшие его желания. Стоило Великому экзекутору захотеть промочить горло, как у Фарнама был наготове кубок воды или вина. Едва возникала необходимость припомнить какой-нибудь судебный прецедент, как секретарь уже подавал хозяину соответствующий свиток подобного же процесса над еретиками. А следует заметить, что счет таким свиткам в архивах Трибунала экзекуции велся на десятки тысяч.

     Беверидж приметил Джошуа, когда тот служил простым конюхом и ухаживал за любимым скакуном великого экзекутора – Задирой-вторым. Ясли любимца были всегда полны овса, а сам конь – вычищен до блеска. Но не исполнительность Фарнама стала причиной его блестящего взлета.

    Как-то раз, зайдя в конюшню, Беверидж застал Джошуа за чтением книги, посвященной способам распознавания и уничтожения вампиров. Поговорив с ним, великий экзекутор выяснил, что конюх умеет не только читать и писать, но и высказывает весьма дельные мысли по поводу прочитанного.

     Через некоторое время Иеффай приблизил толкового конюха к себе, дал ему несколько трудных поручений, которые тот выполнил почти идеально, проявив необычайную сметку и сообразительность. Два года спустя он назначил Фарнама своим личным секретарем. Это решение многих тогда удивило.

    Однако через некоторое время стало ясно, что проницательный Беверидж не мог сделать лучшего выбора. Постепенно Джошуа стал правой рукой епископа нуолдонского, а затем и великого экзекутора. В этом качестве всемогущий наперсник Бевериджа нажил себе немало врагов как при дворе короля Уорвика, так и внутри самой Экзекуции.

     Многие дворяне и купцы Уайтроуза мечтали пристроить на такую хлебную должность своих подающих надежды отпрысков. Однако назначение на нее простолюдина привело к тому, что король Уорвик получил гору жалоб от обойденных стороной претендентов, и лишь покровительство Бевериджа позволило Джошуа сохранить за собой не только пост, но и голову на плечах.

     Чтобы еще больше досадить недовольным торгашам, великий экзекутор подарил секретарю великолепный дом в центре Ноулдона и женил бывшего конюха на дочери крупного виноторговца, поставщика двора его королевского величества. Фарнам расплачивался за неожиданно свалившееся на него почет и богатство преданностью и толковыми советами ловкого интригана, вознесенного на вершину власти от самых ее подошв.

     – Посмотрим, что представляет собой этот Кольдингам на деле, – сказал сам себе Беверидж, возвращаясь в любимое кресло у камина. – Сердце вещует, что этот малый не так прост, как это кажется старине Фарнаму.


               
                ***
   
 
       Альберт возвращался из зала судебных заседаний в состоянии тихого бешенства. Вся его вина заключалось лишь в том, что он не по своей воле оказался в чужом мире, но его никто и слушать не хотел. Он искал хотя бы минимального понимания, вместо этого его обвинили в пособничестве вампирам и принадлежности к секте, о существовании которой он до сегодняшнего дня даже не подозревал. Еще большим унижением было то, что его, английского джентльмена и дворянина обезоружили, посадили в клетку и везли через весь город, как преступника без роду и племени!
       Альберт сел на соломенную постель и погрузился раздумья. Надо защищаться! Надо доказать свою невиновность! Но как это сделать? Ему пришло в голову, что правильнее всего было бы обратиться высшим чинам Трибунала Экзекуции, минуя простых исполнителей, которые действуют, как механизмы, и не собираются вникать в нюансы его дела.

      Придя к такому выводу, он бросился к двери и принялся молотить кулаками в нее руками и ногами, надеясь вызвать кого-нибудь из начальства. Это продолжалось довольно долго. Никто ему так не открыл. Отчаявшись, Альберт растянулся на соломе и попытался уснуть. Наступил вечер, потом ночь, потом утро. 

    Наконец ближе к полудню лязгнул засов. Дверь распахнулась. На пороге стоял розовощекий толстяк в мешковато сидевшем сером камзоле, но зато с красиво повязанным шейным платком под двойным подбородком. Из-за его плеча выглядывал суровый стражник с алебардой, подобной той, с которой Альберту уже довелось так неудачно познакомиться при аресте в трактире.

     – Великий экзекутор соблаговолил лично разобраться в вашем деле, – произнес толстяк и расплылся в насмешливой улыбке. – Пожалуйте, сударь, за мной.

     Альберт молча подчинился. В коридоре, куда его вывели и где не было ни единого окна, на равном расстоянии друг от друга стояли мрачные алебардисты в начищенных до блеска морионах и кирасах поверх серых сутан. Мысль о побеге Кольдингам отбросил сразу, слишком много вокруг стражников, да и не понятно было, куда бежать. К тому же он безоружен.

     Они долго плутали по напоминавшим лабиринт коридорам Трибунала, пока, наконец, не остановились у одной из окованных железными скобами дверей. Стражник открыл ее и не слишком любезно толкнул Альберта рукой в спину. Пленник вошел в комнату – в ней никого не было, а выглядела она как кабинет государственного деятеля очень высокого ранга. Дверь за Альбертом захлопнулась, он остался один. В ожидании хозяина кабинета он принялся рассматривать помещение.

     Оно было прямоугольным, в два окна, с бочкообразным потолком. Одну из стен занимали книжные полки. На противоположной стене висели белый стяг и гобелены с изображением прекрасной девушки с золотистыми волосами. У него не осталось сомнений – это и есть та Дева, о которой здесь говорят с таким почтением. Судя по всему, она была здесь тем же, что и Спаситель в его мире.

     Он присмотрелся к изображениям и понял, почему лицо Девы кажется ему таким знакомым. Он уже видел его! Правда, в чудесном храме, где он в своих видениях побывал уже не один раз, лицо это было полупрозрачным. Однако сомнений не оставалось – божество, которому поклонялись в этом мире, почему-то грезилось именно ему, совершенно постороннему человеку, пришельцу!

     Размышления Альберта были прерваны самым неожиданным образом: ряд книжных полок бесшумно отъехал в сторону, открыв потайной ход. Из темноты, прихрамывая, вышел наголо обритый высокий человек в серой сутане. У него было бледное лицо, вокруг глаз залегли синеватые тени, а голубые глаза сияли внутренним светом.

     – Любуетесь моими гобеленами? – Великий Экзекутор приветливо улыбнулся и незаметным движением руки вернул полку на прежнее место. – Они того заслуживают. Вот этот с овечками подарил мне сам король Уорвик. Над ним немало потрудились самые искусные златошвейки Уайтроуза. Второй, с Девой-Воительницей, подарок благодарного купечества Ноулдона. А вот этот, с нагорной проповедью, когда-то украшал келью пророка Теофила. Все это наглядные доказательства божественного происхождения пресвятой Девы Маргариты. Вы со мной согласны, господин Кольдингам?
    
      Альберт помедлил, старательно подбирая нужные слова. Ему было понятно, что от сказанного им сейчас зависит его дальнейшая судьба.

     – Как прикажете к вам обращаться? – спросил он, чтобы оттянуть ответ и успеть выбрать тактику защиты.

     – Я – великий экзекутор Священного трибунала церкви пресвятой Девы Маргариты, епископ ноулдонский Иеффай Беверидж. Говорите мне ваше милосердие.
 
     Альберт с благодарностью кивнул и смиренно произнес:

       – Ваше милосердие, этот ангельский лик сам по себе является однозначным доводом божественной сущности Девы Маргариты. Я совершенно не сомневаюсь, что истинная вера не нуждается в доказательствах, ибо пресвятая Дева заслуживает поклонения в любом месте и в любое время на этой грешной земле.

     – Достойный ответ неглупого человека, – с довольным видом кивнул Беверидж, занимая место за своим столом. – По одному вашему виду, юноша, я понял, что старина Фарнам сильно вас недооценивает. Значит, вы искренне веруете в Деву-Заступницу и, что из этого следует, отрицаете свою принадлежность к ереси круцифериан?

    – Верую в пречистую Деву, ересь отрицаю всецело и полностью, ваше милосердие.
 
     Альберт предусмотрительно не стал объяснять, какую Деву он имеет в виду, Марию или Маргариту.

     – Тогда потрудитесь объяснить, откуда у вас имперские монеты с именем безбожного гируда Эдуарда и крестом Круцифера? Монеты получены вами от императора? За что он вам заплатил?

     Альберт попросил разрешения подойти к столу и объяснить, в чем дело.

     – Сделайте одолжение, – благосклонно улыбнулся экзекутор.

     – Нижайшая просьба обратить внимание на две весьма существенные частности… – Альберт взял две монеты из кучки лежавших на столе и положил одну из них аверсом, а другую реверсом вверх с таким расчетом, чтобы обе они были хорошо видны экзекутору. – Извольте видеть, ваше милосердие, что здесь на монете имеется слово король, но никоим образом не император. Кроме того, мы видим вот здесь изображение ребенка, каковым и является мой сюзерен, король Англии Эдуард VI, сын покойного короля Генриха VIII. К сожалению, мне не известен возраст императора вампиров, поскольку я никогда не видел его лично, но смею предположить, что он должен выглядеть несколько старше, чем это дитя.

     Беверидж не мог не оценить той ловкости, с какой молодой человек начал выстраивать свою защиту. Кольдингам даже начал ему нравиться.

     – Ну, хорошо, предположимте, что вы правы. Но что вы скажете насчет вот этого креста из побегов вампируса остролистного? – Экзекутор показал коротким пальцем на реверс монеты. – Даже ребенку известно, что вампирус – любимое растение гирудов, и что они поклоняются кресту Круцифера.

     – Совпадение, – не моргнув глазом, ответил Альберт. – Простое совпадение, и ничего больше. Здесь, на монете, изображен отнюдь не вампирус, а ветки остролистной ивы. В моей стране она встречается на каждом шагу.

     – Но почему крест? И что это за страна, где правит король-ребенок?

     Альберт уже сообразил, что крест является наиболее слабым звеном в цепи его оправдательных умозаключений, и поэтому решил избегать упоминаний о нем и не пускаться в объяснения относительно значений креста в его собственной христианской вере. Тем более что ему никак не удавалось связать в уме этот знак с неким Круцифером, судя по всему, весьма опасным и неприятным господином, достаточно известным, чтобы угодить на монеты Империи вампиров. О вампирах ему слышать доводилась. Еретиков в Англии тоже хватало. Но целая Империя вампиров – это уже слишком.

    Альберту подумалось, что единственный способ добиться от Великого Экзекутора понимания и помощи, – рассказать все без утайки. С самого начала. Этот человек все поймет. Недаром его глаза светятся умом и благожелательностью. И улыбка у него, несмотря на истощенный вид, такая ласковая, почти отеческая. Достаточно быть правдивым, чтобы убедить великого экзекутора в том, что все гораздо сложнее и одновременно проще, чем тому кажется. Беверидж должен поверить, что ему мало просто уйти отсюда, его удовлетворит только полное оправдание.

      И Альберт заговорил. Рассказал об Англии и Лондоне, том, как неведомая сила заставила пойти его за незнакомым человеком. О подлом нападении на неизвестного джентльмена в Ист-Энде. О холоде и мраке, окутавшем место преступления. О двух негодяях, нанесших ему рану, и странном черном вороне, пытавшемся ускорить смерть раненого. Повествуя о завершившемся перемещением в пространстве рукопожатии, Альберт показал зигзагообразный ожог на правой руке. Все это время он внимательно за выражением лица экзекутора.

     Сначала тот снисходительно улыбался. Затем нахмурился, а когда Альберт дошел до описания храма, чудесного Плата и пары голубых глаз с красными зрачками неожиданно грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули свитки и чернильница гусиным пером, а колокольчик серебристо звякнул.

      – Молчать! – закричал Беверидж в страшном и непонятном озлоблении. – Молчать, подлец, или я прикажу вырвать тебе твое ядовитое жало!

      Экзекутор вскочил из-за стола и, подскочив к Альберту, вдруг наотмашь ударил его ладонью по лицу.

      – Я чуть было не ошибся в тебе, – продолжал Беверидж уже спокойнее. – Хвала Деве, она помогла понять, кто ты такой на самом деле!

     Голос великого экзекутора доносился до Кольдингама сквозь нарастающий в ушах гул. Щека Альберта горела от пощечины. Этого оказалось достаточно, чтобы молодая кровь взыграла, и юноша забыл обо всех обещаниях, которые давал сам себе. Когда же Беверидж поднял руку, чтобы закончить свою обличительную речь новой пощечиной, Альберт схватил оскорбителя за горло. В это мгновение он хотел только одного – убить обидчика на месте. А потом будь что будет. Пусть его прикончат, но он умрет с сознанием того, что свою честь защитил и запятнать ее себе не позволил.

           Выполнить свое намерение Кольдингам не успел. В комнату ворвались стражники в серых сутанах.

     – В темницу его! – хрипло каркнул Беверидж. – Лазутчик вампиров пытался меня убить и будет казнен!

     Последнее, что увидел Кольдингам, было искаженное ужасом лицо Фарнама. Потом был удар по голове. В глазах у Альберта потемнело, и он впал в беспамятство.

    
     Глава пятая о том, что внешность бывает и впечатляющей, и обманчивой


          Альберт открыл глаза и увидел Деву. Так близко, что при желании мог бы коснуться ее золотистых локонов. Вблизи Дева была еще красивее. Они стояли в центре наполненной волшебным туманом Храма. Дева улыбалась. Кольдингам улыбнулся в ответ, но тут же опомнился. Краснея от своей оплошности, опустился на колено, склонил голову, как и подобает дворянину. Сейчас он хотел просить Деву о милости. Если кто и поверит ему, то именно и только она. Поверит и поможет выбраться из чужого мира в милый сердцу Лондон.

     Альберт поспешил поведать о досадной ошибке, которую допустил Великий Экзекутор. О том, что Беверидж сам спровоцировал вспышку его гнева, нанеся оскорбление. Кольдингам говорил и страстно жестикулировал до тех пор пока сообразил – все слова пропадают даром. Выражение лица Девы не менялось. Она его не слышала!

        Альберт протянул к Святой Маргарите руку, но пальцы уперлись во что-то гладкое и холодное. Удар кулаком по преграде не принес ничего, кроме вспышки боли в больной, наспех перевязанной руке. Он должен разнести преграду вдребезги! Альберт оглянулся в надежде отыскать что-нибудь тяжелое и в ужасе попятился.

     Позади него тоже стояла Дева. Точная копия той, которой он пытался излить душу. Альберт резко обернулся. Прежняя Дева тоже осталась на месте, а рядом появились еще две Святых Маргариты. Кто-то издевался над ним. Ряды неотличимо похожих друг на друга Дев окружали юношу со всех сторон. Они приветливо, но безжизненно улыбались.

      Храм наполнили раскаты злобного хохота. Волшебный туман сгустился, потемнел, и из него соткалась темная фигура. Различить черты лица он не смог, но глаза узнал – узкие, голубые, с красными зрачками. Глаза, упоминание о которых вызвало у Великого Экзекутора приступ гнева. Демон сделал круг возле Альберта. В руке его появился сверкающий меч.

     – Тебе нужна Дева? – с ехидцей произнесло чудовище. – Настоящая Дева, не так ли? Попробуй, отыщи, когда вокруг столько Дев! Но есть один способ. Смотри!
     Демон вонзил меч в ближайшую к нему Деву. Раздался звон, и на пол посыпались осколки зеркала. Новый взмах мечом и новый водопад осколков. Какое-то время красноглазый продолжал крушить зеркала, а затем вдруг остановился и протянул Альберту меч рукоятью вперед.

     – Бей зеркала до тех пор, пока не отыщешь ту, что надо. Только смотри, не ошибись. Если пронзишь мечом настоящий Плат, то уже никогда не вернешься в свою старую добрую Англию!

     Альберт ринулся к мечу, схватил рукоять обеими руками. Конечно, не за тем, чтобы следовать советам красноглазого чудовища. Он замахнулся из-за плеча, чтобы разрубить надвое самого советчика. Однако демон был начеку. С дьявольским хохотом он растворился в воздухе, а Кольдингам, потеряв равновесие, упал на каменный пол и перевернулся на спину. Странное дело – секунду назад гладкий и отполированный пол вдруг сделался мягким и колким. Что-то холодное прикоснулось к горячему лбу Альберта.

      – Все будет хорошо, молодой человек.

     Тихий голос. Спокойный и убаюкивающий. Он совсем не походил на скрежетание демона из пещеры. Кольдингам открыл глаза. Над ним склонился незнакомый старик. Его длинная седая борода касалась груди Альберта, а поблекшие от старости серые глаза смотрели на Альберта с печальной добротой.

     Над головой старика Кольдингам увидел сводчатый потолок, покрытый разводами сырости и крохотное оконце, через которое в темницу падала скупая струя дневного света. Узилище представляло собой тесное, холодное и сырое помещение. Сверху непрерывно капала вода, собираясь на полу в большую лужу. Альберт понял, что лежит на охапке соломы, брошенной на пол.

     Он попытался сесть. Собрат по несчастью помог Кольдингаму и улыбнулся. Взял мокрую тряпку, которую клал на лоб юноши, и приложил ее к сырой каменной стене, собирая стекавшую по ней влагу.

     – Трибунал экзекуции не самое лучшее место на свете, – произнес он дрожащим, старческим голосом, – но смерть от жажды нам здесь точно не грозит. Шишки на твоей голове пройдут быстрее, если смачивать тряпку постоянно. Впрочем, здоровье тебе уже не пригодится. Сюда попадают только те, кому суждено в ближайшее время отправиться на Площадь Спасения. Думаю, дрова для наших костров уже заготовлены… Интересно, чем ты так досадил экзекуторам?

      – Схватил Бевериджа за горло, – ответил Кольдингам, не задумываясь, и пояснил, заметив удивление в глазах старика: – Хотел прикончить, но меня оттащили…

     – Жаль, что справедливость не восторжествовала! – старик даже привстал от возбуждения. – Никак не ожидал, что в нашем королевстве найдется хоть один человек способный на столь смелый и безрассудный поступок. Браво, мой мальчик. Тритемий Гиннес почтет за честь делить с тобой темницу! Как тебя зовут?

    – Альберт Кольдингам, – юноша пожал протянутую Тритемием руку, отметив при этом с удивлением, что ладонь у него уже не болит. – Так вы и в правду считаете, что Великий Экзекутор заслуживает смерти? Сначала он показался мне чрезвычайно обходительным человеком.

      – О! Внешность обманчива! – Гиннес встал и принялся расхаживать по темнице. – Если хочешь знать, Иеффай Беверидж – один из умнейших и образованнейших людей нашего времени и рассудительный во всем, что не касается Экзекуции. Утверждаю это с полной ответственностью, хоть он и приговорил меня к сожжению на костре. Беда Великого Экзекутора заключается в том, что он полностью сосредточился на борьбе с ересью. Всего его чувства и желания подчинены этой навязчивой мысли. Искоренение инакомыслия, уничтожение еретиков, только это имеет для него в жизни значение. Не спит, не ест, не живет, но выполняет священную миссию! Непосильная задача для любого человека, будь он трижды гений. Кто знает, что следует понимать под ересью? Где пролегает граница веры и безверия? Черной магии и целительства? Добра и зла? То-то и оно, мой друг! А Великий Экзекутор решил, что ему все подвластно, все известно лучше всех. Он слишком увлекся процессом, забыл, что у нас Церковь Девы, а не Бевериджа. И достиг той степени самоуверенности, когда причина и следствие уже не имеют значения, а главная цель теряется в пылу борьбы за укрепление собственной власти. Ха! Он принес бы гораздо больше пользы на менее опасном поприще. А я лично предпочел бы видеть на его месте какую-нибудь посредственность. Дурня, который не приносит ни пользы, ни вреда.

     Пока Тритемий вещал, расхаживая по темнице, Альберт внимательно его к нему присматривался. На тощем, как скелет, узнике были кожаные штаны по щиколотку, рубаха из некрашеного холста, а поверх нее – кожаный колет с множеством накладных карманов. Голову Гиннеса украшал потрепанный бархатный, лихо сдвинутый набок синий берет. На ногах Тритемий носил сандалии, закрепленные на щиколотках ремнями.
 
       Однако, что самое интересное, ладони и пальцы у словоохотливого старика были сплошь покрыты темными пятнами. Такие пятна от чернил или снадобий Альберту доводилось видеть у писцов и аптекарей. Он поинтересовался, за что старик попал в застенки Трибунала. Это подвигло Тритемия перейти от рассуждений о Беверидже к рассказу о самом себе.

     – Я тоже причислен к еретикам, – сделав скорбное лицо, сообщил он. – Оказался здесь по обвинению в колдовстве и пособничестве вампирам. Признаюсь, кое-что в магии смыслю. Но, – Тритемий торжественно воздел к потолку указательный палец, – в белой, юноша, в белой. С детства я стремился познать природу. Не пытался вырывать у нее тайны насильно. Просил униженно. И было дано мне. Жил в лесу, изучал силу трав и растений. Научился понимать язык деревьев, птиц и животных. Когда посчитал, что знаю достаточно, поселился среди людей. Лечил их, помогал советами. Что плохого в том, что урожай пшеницы в моей деревне был лучше, чем в соседних поселениях? Что дурного в том, что наших буйволов кормили правильно, и они считались двужильными? Ха! Оказалось, что все это – черная магия. Какой-то завистник донес на меня, что, дескать, у меня скелеты жаб на посылках. Вряд ли Беверидж поверил в чепуху о жабьих косточках. Я люблю всякую живность, крыс, жаб, лягушек, и не стану убивать их ради каких-то костей. Ну какой из меня пособник вампиров? Я ведь всего лишь ученый и стремлюсь постичь суть явлений. Бьюсь об заклад, Бевериджу всего больше не понравилось мое заявление о том, что Священная экзекуция в его лице подменила собой монархию и Церковь. Он это понял как обвинение в узурпации власти! Жабы в сторону, дорогой Альберт. Мне довелось оскорбить Бевериджа словом, а тебе – действием. А это все равно что добровольно наложить на себя руки.

      – Это другая темница, – заметил с удивлением Альберт, осматриваясь, – она гораздо хуже той, куда меня бросили в первый раз…

    – Всегда может быть хуже или лучше, чем было. Все относительно, мальчик мой, и нет в мире ничего постоянного. Время от времени добро побеждает зло, чтобы занять на его место, и наоборот. Где-то рядом с нами, в подвалах Серого дома имеется местечко пострашнее нашей темницы.

      Альберт окинул взглядом ужасную, сырую камеру, и ему подумалось, что вряд ли где-нибудь может быть место хуже этой камеры.

     – Что вы имеете в виду? – спросил он старика.

     – Под нами находится зарытая в землю башня, нарицаемая Адским колодцем. Мало кто о нем знает. Иными словами, это сосуд, куда заточаются в случае необходимости наиболее опасные черные маги, а также вампиры. Не просто обращенные, а самых настоящие Чада тьмы, аристократы Империи, когда их удается изловить с помощью церковной магии. Так что наше подземелье, мой юный друг, это еще не предел падения. Лично я мог бы просидеть здесь годик-другой, будь у меня здесь свеча, пара гусиных перьев, чернильница и бумага. Все остальное – здесь, – Гиннес постучал себя согнутым пальцем по изборожденному морщинами лбу. – Результаты моих алхимических опытов, чертежи и расчеты, которые должны войти в главный труд моей жизни – трактат «О магической природе левитации». Казнив меня, Беверидж нанесет королевству невосполнимый ущерб. Только представь себе летучие отряды наших церковных магов! В грядущей войне с Империей вампиров это могло бы стать решительным преимуществом! Кроме того, я давно совершенствуюсь в области противодействия вампирам. Половина другого моего трактата, называется «Рассуждения о тленности и бессмертии» – посвящена вампирам. Сведения о них я собирал не только в магических книгах, но также общаясь с теми, кому удалось выздороветь после встречи с кровососами. Кое-что мне удалось выудить даже из обращенных вампиров, хоть они и не слишком разговорчивы. А сколько других полезных изобретений пропадет вместе со мной! Все это удалось бы сохранить для потомков, будь у меня такая малость, как бумага, перо и чернила! И совсем немного времени.

     Откуда-то издали донесся долгий, протяжный вой, перешедший затем в грозное рычание.

     – Кто это так страшно воет? – удивился Альберт. – Надеюсь, не чада тьмы из адского колодца?

     – Нет-нет, откуда же, – засмеялся старик. – Это всего лишь тандерхаунды – черные псы экзекуции, очень древняя порода охотничьих псов. У них белые пятна вокруг глаз, их еще называют глазами ангелами. Эти собаки способны видеть то, что недоступно человеческому глазу. Хороший тандерхаунд способен на большом расстоянии отличить человека от вампира. Скорее всего, это на самом деле так. Вампиры ненавидят тандерхаундов, а те отвечают чадам тьмы взаимностью. Эти псы отличаются великой преданностью и подчиняются лишь стальным сутанам, их позволено разводить только им и аристократам, больше никому. Вот так-то, юноша. Впрочем, для нас это ничего не меняет…

     – Кто знает, может все не так уж и безнадежно, – Кольдингам попытался ободрить Тритемия, а заодно и себя. – Может, великий экзекутор и посадил нас сюда для того, чтобы, не спеша, во все разобраться. Уверен, что он еще пригласит нас на собеседование…

     – Пригласит, пригласит, – Гиннес нахмурился, к чему-то прислушиваясь. – Возможно, скорее, чем ты думаешь. Святая экзекуция почти не выносит оправдательных приговоров. Не удивляйся Альберт. Когда сидишь здесь достаточно долго, слух обостряется. Я, например, уже с легкостью отличаю топоток и шорох крыс от звука шагов. Да-да. Так и есть. За кем-то из нас идут.

     Даже в полумраке темницы Кольдингам увидел, как напряглось лицо Тритемия. Чего мог так испугаться человек, который твердит о том, что для полного счастья ему не хватает всего только пергамента, пера и чернил? Тритемий не ошибся. Где-то в недрах подземелья заскрипели петли. Послышался стук кованых сапог.

     Со скрежетом откинулся засов, распахнулась низкая дверь. Альберт зажмурился от яркого света. А когда зрение немного восстановилось, увидел перед собой толстяка в сером камзоле с большими оловянными пуговицами, на которых была изображена железная десница. Такие же пуговицы украшали темно-серые обшлага его рукавов.

     – Ну, старик, ты еще не передумал? – спросил Фарнам, приветственно кивая Альберту. – Признаешься в пособничестве исчадиям ада или по-прежнему собираешься упорствовать в заблуждениях? Молчишь... Значит, не передумал. Что ж, пойдем… Святая Экзекуции озаботится твоим спасением, если не желаешь спасаться сам.

      Глаза Кольдингама, наконец, окончательно привыкли к свету, и ему удалось рассмотреть, что секретарь Бевериджа явился не один. За его спиной стоял монах в серой рясе со свитком пергамента в одной руке и факелом в другой. Третьим был тюремщик. Он держал в руках поднос с двумя глиняными мисками и парой кусков хлеба.

     – Поторапливайся, старик, – нетерпеливо пробурчал Джошуа Фарнам. – Полагаю, приказы своих хозяев из Фералиса ты выполнял с нездешней резвостью?

   Гиннес ничего не ответил, лишь развел руками и вышел из темницы. Тюремщик поставил на пол миски, положил в них два ломтя хлеба. Дверь с грохотом захлопнулась. Альберт, поставил свою миску на колени. Жидкая похлебка дурно пахла, однако юноша давно не ел и поэтому не стал привередничать. Когда деревянная ложка заскребла по дну миски, из угла темницы послышался шорох. Альберт увидел два маленьких красных глаза.

      Некоторое время крыса изучала нового постояльца, а затем приблизилась. Села рядом, обвив ножки длинным хвостом. Кольдингам догадался, что крыса прикормлена Тритемием и ожидает подачки. Отломил кусочек хлеба, положил перед крысой. Наблюдая за тем, как работают маленькие челюсти, Альберт задумался. Итак, дела у него были хуже некуда. Он оказался в новом, незнакомом мире и сразу нажил крупные неприятности.

     В первую очередь следует поразмыслить о том, почему в этом незнакомом мире его преследуют видения, не имеющие никакого отношения к прошлой жизни, а целиком связанные с Уайтроуз. Вампирами его не удивишь. В них верили и в его родовом девонширском поместье, и в Лондоне. Но здесь кровососов громко именуют чадами тьмы, говорят о приближающейся войне с ними. С точки зрения здравого смысла, эти речи должны казаться полной чепухой. Так почему не кажутся? Даже наоборот. Есть такое ощущение, что эта война могла бы стать его войной.

     Альберт попытался вспомнить, о чем говорил в тот момент, когда Великий Экзекутор вдруг ни с того ни с сего сменил милость на гнев. Кажется, о льдисто-голубых глазах демона из пещеры. Беверидж нашел в его словах некий зловещий смысл. Какой же смысл имеют его собственные видения? О чем хотят поведать?

     Альберт швырнул крысе новый кусочек хлеба. Тритемий... Вот кто поможет ему разобраться во всей чертовщине. Когда старик вернется, надо его как следует разговорить. Незаметно перевести с рассказов о трактате и алхимических опытах на другие, более животрепещущие темы. Это решение внесло в душу Альберта если не спокойствие, то хотя бы его бледное подобие.

    Внезапно звук сочащейся из стен воды и шуршание крысиного хвоста по полу темницы сменились шумом глухих ударов. Сколько Альберт не вслушивался, не смог понять, откуда исходят новые звуки. Он встал. Стены темницы подернулись рябью. Оконце в двери закрыл чей-то силуэт, и темница погрузилась во мрак.


                *** 


     Кольдингам выставил вперед руки. Собрался сделать шаг вперед, но что-то его удерживало. Вновь удар. Невнятное бормотание и опять удар. Мрак вдруг рассеялся и Альберт увидел, что стоит на краю каменного колодца. Шум ударов доносился оттуда – из темной, сырой глубины. Неужели это тот самый Колодец, о котором говорил Тритемий? Каменный мешок, ловушка для самых ужасных магов и колдунов!

     Кольдингам наклониться, чтобы заглянуть вниз, и увидел на дне каменной трубы смотревшего вверх бронзоволицего, очень высокого мужчину поистине дьявольской красоты. Больше всего поражали его сияющие глаза. На нем была длинная синий хитон с широкими рукавами. Длинные и черные как смоль волосы, схваченные тонким золотым ободом с большим изумрудом на лбу, падали ему на плечи красивыми кольцами. Через мгновение снизу донесся давящий на уши, хорошо знакомый Кольдингаму голос демона, пробравшегося в храм:

     – Помоги мне выбраться, и я щедро заплачу тебе. Не пожалеешь. Я могу все…

     – Обещаниям отца лжи нельзя верить, – произнес кто-то сдавленным от волнения голосом. – Ты обманешь меня…

    Это был человеческий голос, и раздавался он за спиной Альберта. Ему стало ясно: демон из Колодца разговаривает вовсе не с ним. Однако, когда Кольдингам обернулся, то никого не увидел.

      Демон продолжал уговоры. Сулил невидимому собеседнику немыслимые богатства. Обещал беспредельную власть. Его голос становился все громче и назойливее, он переместился в голову Кольдингама и звучал изнутри, вызывая нарастающую боль в ушах. Когда боль стала невыносимой, Альберт побежал прочь от Колодца.

        Однако сделать это было непросто. Каждый раз, когда ему казалось, что страшная яма осталась далеко позади, юноша вновь оказывался на ее краю. И так раз за разом. Демон уговаривал, убеждал, упрашивал, пытаясь левитировать, почти приближаясь к самому краю заколдованного колодца, и снова падал на дно.

    Этот кошмар мог бы продолжаться до бесконечности, если бы Альберта не разбудил скрип двери. Очи демона из колодца обернулись глазами крысы. Пока Кольдингам спал, она успела добраться до остатков хлеба, уничтожила все без остатка и теперь, сытая и довольная, смотрела на него из темной норы.


                ***


     Лязгнул засов. Тюремщик втолкнул в темницу Тритемия и захлопнул дверь. Альбер помог стонущему старику сесть. Гиннесу досталось. По лбу его текли капли пота, губы дрожали. Правая штанина были порвана, а свисавшие лоскуты сделались бурыми от крови. Альберт сел рядом, чтобы осмотреть поврежденную во время пыток ногу Тритемия и по возможности облегчить его страдания. Судя по характеру раны, старику раздробили в тисках большой палец ноги. Альберту вновь пришлось оторвать полоску от своей сорочки, уже успевшей превратиться в лохмотья.

      Кольдингам закончил с перевязкой, помог Тритемию лечь и положил свернутый плащ старику под голову.

    – Вот так. Скоро станет легче.

    – Знаешь, о чем я размышлял, когда мою ногу зажимали в тисках?

    – О природе левитации, наверное? – улыбнулся Альберт.

    – Почти. О том, что влажность работает не хуже тисков. Камни, из которых сложена наша темница – не вечны. Сырость заставляет их трескаться. Вода попадает в эти трещины и ускоряет процесс разрушения. О растворе извести, их соединяющем, и говорить не приходится. Мы могли бы разобрать стену… Или построить летательный аппарат. У природы есть чему поучиться. Если бы у меня были инструменты и материалы, Альберт… Представь себе лицо Бевериджа, который видит, как мы улетаем отсюда на огромном механическом мотыльке. Я сделаю его чертеж, а ты, мой мальчик, займешься... Мотылек… Вампиры... Тиски...

    Кольдингам понял, что Тритемий бредит. Поэтому, когда старик окончательно впал в беспамятство и затих, Альберт испытал облегчение. Видеть, как дает сбой этот пытливый ум, было уже невмоготу. Прислушиваясь к хриплому дыханию раненого, Альберт поднял с пола берет Гиннеса и вытер им выступивший на лбу старика пот. Так прошел час. Второй. Старик хрипло дышал и постанывал.

    Сейчас Кольдингам не мог получить от него никаких объяснений. Попытался отыскать их сам, но запутался еще больше. Может, все, что он слышит и видит – просто страшный сон? Может, нет никаких вампиров, похищенного Плата Девы и Святой Экзекуции? Может, старый изобретатель Тритемий – плод его фантазии? Что если через несколько мгновений он проснется в Лондоне, в своей уютной постели на постоялом дворе Томаса Гловера? Нет. На чудо действительно рассчитывать не приходится. Раны, оставленные тисками на ноге Гиннеса слишком реальны. Такое не может присниться.
 
     Альберт не помнил, сколько времени провел в странном оцепенении. Может, несколько часов. Может, несколько суток. Очнулся, когда почувствовал, как его трясут за плечо. Это был Тритемий. Все еще страшно бледный, зато в полном сознании. Он торопливо заговорил:

     – Я слышу шаги. Это за тобой, Альберт. Не позволяй им калечить тебя. Лучше сразу признайся.

    – В чем?

    – Во всем! Ты нужен мне здоровым, поэтому слушай внимательно и делай, как говорят. Не признавайся сразу. Немного позапирайся для виду. Когда же дело дойдет до пытки, сделай вид, что смертельно испугался. Они будут довольны. Отведут тебя в темницу. А уж потом… У нас будет несколько часов до казни, и я обязательно что-нибудь придумаю. Когда обстоятельства вынуждают, человек способен на многое. Мы найдем выход, мальчик мой.

     Дверь распахнулась. В темницу заглянул Фарнам:

     – Пора, господин Кольдингам, – произнес он почти отеческим тоном. – Все готово…

    Альберт медленно поднялся с соломенной подстилки. Обнял на прощание Тритемия, повернулся к секретарю и с независимым видом произнес:

     – К вашим услугам…


           Глава шестая о тайном кабинете и троне, на который лучше не садиться


         Беверидж захлопнул толстый фолиант, когда буквы начали расплываться у него перед глазами. Потер пальцами виски. Чтения на сегодня хватит. Несколько минут отдыха и – к новым делам. Великий экзекутор откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но намеченной передышки не получилось. Скрипнула дверь. Раздались шаги.

    – Ваше милосердие, – послышался вкрадчивый голос Фарнама. – Простите, что осмеливаюсь беспокоить, но дело не терпит отлагательств.

    – Говори, Джошуа.

    – Ригглер. Мне кажется, он рассказал все, что знал. Больше из него не удастся ничего выжать. Он на самом деле был знаком с Кольдингамом всего несколько минут.

    – Этого достаточно, – Иеффай сердито насупил брови. – Ересь подобна заразе, это настоящая духовная чума. Меня сейчас больше волнует Кольдингам. Сознался ли он?

     – Пока нет, ваше милосердие, но как только он придет в себя, допрос будет продолжен.

      Беверидж резко встал и прошелся по комнате.

     – Отлично, Джошуа. Я подозреваю, что существует связь между Кольдингамом, чернокнижником Гиннесом, колдуньей Эсквилиной и бездельником-монахом. Учти это, когда продолжишь допросы.

     – Будет сделано, ваше милосердие.

     Как только Фарнам вышел, Беверидж направился к потайной двери, замаскированной книжной полкой. Покинув кабинет, Великий Экзекутор оказался в коротком коридоре. На первый взгляд, он заканчивался тупиком. Однако Беверидж не сбавил шага. Легкий толчок, и каменная стена повернулась вокруг своей оси, оказавшись на деле деревянной перегородкой, снаружи облицованной каменной плиткой, а изнутри обитой толстыми медными полосами. За этой преградой находился второй кабинет, существование которого оставалось тайной для всех, кроме Бевериджа.

     Судя по тому, как легко Великий Экзекутор ориентировался в темноте, он бывал здесь часто. Привычно нащупав рукой невидимые кремень и кресало, он высек огонь на трут, раздул его и зажег свечи в тройном подсвечнике. Свет озарил длинное и узкое помещение. С правой стороны тянулся ряд шкафов, с левой – стол на всю длину комнаты. Стульев здесь не было вовсе.

     Проход между столом и шкафами вел к низкой двери без засова и замочной скважины, а она, в свою очередь, выходила в неприметный переулок возле Площади Спасения. Великий Экзекутор редко пользовался основным входом в здание: он предпочитал покидать Трибунал Экзекуции незаметно для подчиненных, и также незаметно возвращался.

     Первоначально этой двери не было. Ее сделали по приказу Бевериджа. Сам же тайный кабинет задумывался как хранилище вещественных доказательств и артефактов, конфискованных у еретиков и приверженцев черной магии. Посреди комнаты стоял массивный стол, заставленный алхимическими печами-атанорами, перегонными кубами, тиглями и стеклянными ретортами самых вычурных и неожиданных форм. Обок них лежали раскрытые фолианты и свитки вперемежку с фарфоровой посудой и склянкам с порошками и разноцветными жидкостями. Под потолком на деревянном брусе висели пучки сушеных трав и клетка с чучелом длиннохвостой неясыти.

     У стен возвышались полки, сундуки и пирамиды с мечами, алебардами и магическими шестами. На полках громоздились предметы самых разнообразных форм и расцветок. Большинство из них покрывал толстый слой пыли. По иным было видно, что ими пользовались совсем недавно. С полок смотрели пустыми глазницами мертвые головы животных, людей и даже котов-вампиров.
 
      Последние отличались покатым лбом, приплюснутым черепом и длинными, загнутыми внутрь клыками. Были тут хрустальные шары, связки обычных, а также черных, желтых и кроваво-красных свечей. Лежали насыпом магические игральные кости и стопки засаленных карт, которые никогда не проигрывали, свитки с астрологическими чертежами и гороскопами. Поблескивали магические зеркала из полированной меди.

      Одно из них отличалось большим размером и причудливой формой, ломавшей все каноны геометрии. Сочетание кривых и наклонных могло бы навести на мысль о психическом заболевании мастера, изготовившего зеркало. Однако стоило заглянуть в него, как становилось понятно предназначение странного изделия.

      Зеркало не отражало предметов, оно помогало видеть сквозь через них. Сейчас, например, в его поверхности отражалось то, что находилось за потайным входом в хранилище, и при желании великий экзекутор мог заглянуть в коридор, ведущий в его рабочий кабинет так, словно вращающейся стены не существовало.

        Беверидж относился к магическому зеркалу с осторожностью. Его нашли при обыске в доме известного мага. Причем сам хозяин исчез бесследно. Поговаривали, что, узнав о намечавшемся аресте, колдун не стал дожидаться стальных сутан и ушел в безмежность, где и по сей день обитает его черная душа.

     Отдельно в хранилище размещалось оружие, применяемое в магических ритуалах и кровавых жертвоприношениях – кинжалы из нефрита с раздвоенными лезвиями, которые напоминали формой язык змеи. Каменные топоры с высеченными на них древними рунами. Ржавые наконечники копий и стрел, несколько луков из разных пород древесины, пара узких и длинных мечей, кривые сабли и ритуальные ножи из нефрита и обсидиана.

     Беверидж разжег огонь в небольшом переносном горне. Развернул древний пергамент, провел пальцем по списку ингредиентов. Затем, сверяясь с пометками на этикетках бутылок, отыскал нужные ему порошки. Принялся смешивать их в ступке маленьким каменным пестиком.

      Поглощенный своим занятием, великий экзекутор неожиданно вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей ноге, и заглянул под стол. Черный щенок с гладкой шерстью и белыми кругами вокруг глаз тявкнул и вцепился в сутану Иеффая.

      – Ах ты, маленький проказник! Тебе удалось напугать меня, – Беверидж нагнулся и потрепал тандерхаунда за ушами. – Что ж, ты пришел как раз вовремя. Бальзам почти готов. Ты знаешь, что такое? Это панацея, универсальное лекарство! Будем с тобой лечить ожоги, раны и душевные боли. А теперь попробуем на тебе, как оно действует.

    Беверидж впился рукой в загривок песика. Словно поняв, что ему грозит опасность, тот рванулся, пытаясь вырваться, но человек был сильнее. Великий Экзекутор поднял щенка и протянул руку к черному обсидиановому ножу с волнообразным лезвием. Тандерхаунд жалобно заскулил…

               
                ***


     Коридор, в котором оказался Кольдингам, был таким низким, что приходилось пригибать голову. Альберт шел следом за тюремщиком, факел которого освещал скользкие от сырости серые камни стен и потолка. Замыкал процессию Фарнам. Альберт старался рассмотреть как можно больше, но света для этого было недостаточно – большая часть коридора оставалась погруженной во мрак.

       Когда процессия проходила мимо деревянной двери одной из темниц, раздался грохот. Узник со всей силы молотил кулаками дверь. Судя по звукам, кулаками и ногами.

     – Выпустите меня отсюда! – кричала какая-то молодая женщина. – Клянусь пресвятой Маргаритой, я ни в чем не виновна!

     – Вот и твоя подружка Эсквилина подала голос, – довольным голосом произнес Фарнам, подталкивая замешкавшегося Альберта в спину. – Странное дело, если верить каждому нашему подопечному, то можно подумать, что в подземельях Экзекуции собрались одни невинные овечки. Не верьте первому впечатлению, господин Кольдингам. Мой опыт показывает, что те, кто на первый взгляд кажутся безобидными ягнятами, на поверку оказываются волками. Волосы встают дыбом, когда слышишь их признания. Вот, к примеру, Эсквилина, с которой вас сюда привезли, – продолжил развивать свою мысль Фарнам. – Ведьма. Колдунья. Ее связь с темными силами не вызывает ни малейших сомнений. Однако покровительствующий ей дьявол настолько заморочил девчонке голову, что она ни в чем не желает сознаваться и готова идти на костер ради своих заблуждений. Вот мы и пришли. Входите же!

      Альберт шагнул в мрачное помещение со сводчатым потолком огляделся: сначала ему бросились в глаза тлеющие в жаровне багровые угли. Сверху жаровню прикрывала кованая решетка с четырьмя цепями, снабженными зажимами. Свет факела выхватил из полумрака другие орудия пыток. Рядом с жаровней стояло приспособление похожее на низкую кровать. Жуткое ложе состояло из двух частей, раздвигаемых посредством наматывания веревки на деревянный барабан. Плашки в изголовье и на нижней части служили для крепления рук и ног. На вбитых в стену крючьях висела пара окованных свинцом дубинок, плетки-семихвостки со свинцовыми шариками на конце, щипцы и узкие грабли с острыми зубьями.

     В этом арсенале орудий пытки наиболее впечатляющим экспонатом была Железная Дама. По сути, это был двустворчатый футляр в виде женской фигуры, отлитой из чугуна. При смыкании половинок в тело помещенного внутрь преступника вонзались острые штыри, расположенные таким образом, чтобы причинить как можно больше страданий, но не задеть жизненно важные органы.

     Фарнам намеренно дождался, пока Альберт осмотрится и проникнется ужасом этого продуманного зрелища. Уселся за грубо сколоченный стол и кивнул писцу, который раскладывал на столешнице свитки и письменные принадлежности. А затем показал пальцем на массивное дубовое кресло с подлокотниками в виде винтовых тисков.

     – А вот это у нас так называемый трон откровения. Присаживайтесь, Кольдингам, смелее, смелее, в ногах правды нет, – сказал Фарнам и добавил с язвительной улыбкой: – Надеюсь, там, откуда вы к нам прибыли, тоже известна эта пословица. Палач сейчас придет, а я пока немного расскажу вам об этих славных приспособлениях.

     При виде кресла, о котором говорил толстяк, всякое желание садиться на него у Альберта сразу пропало. Оно стояло напротив стола, за которым сидели Фарнам с писцом, и представляло собой довольно сложный механизм. Через специальные отверстие в высокой спинке и подлокотниках были продеты кожаные, потемневшие от пота ремни. К подлокотникам и передним ножкам стула крепились по две полукруглых стальных пластины с выпуклостями на внутренней поверхности. Винтовые механизмы, снабженные воротками, позволяли сжимать пластины так, чтобы их тупые шипы впивались в ладони и стопы истязуемого.

     Альберт смерил Фарнама ледяным взглядом и сел на самый краешек жуткого стула. Так, чтобы как можно меньше касаться сиденья, подлокотников и спинки, впитавших вместе с потом и кровью все страдания тех, кто сидел здесь до него.

     – Обратите внимание на эту простую, но поверьте мне, весьма действенную штуку, – Фарнам указал на прислоненный к стене выкованный из железных полос и скрепленный болтами странный инструмент. – Аист или, если вам будет угодно, Дочь Дворника, называется. Как видите, здесь есть отверстия для головы рук и ног. Позиция испытуемого тщательно продумана. Когда ваши члены, упаси Дева, будут втиснуты в отверстия Аиста, то уже через несколько минут столь неудобное положение тела приведет к сильнейшему мышечному спазму в области живота.

     Фарнам довольно зажмурился, отчего стал похож на сытого кота, который греется на солнышке.

      – Далее, господин Кольдингам, спазм начинает распространяться в грудь, в шею, в руки и ноги, становясь все более мучительным. По прошествии некоторого времени еретик переходит от простого переживания мучений к состоянию полного, поверьте мне, безумия.

    – Хватит болтать, – устало произнес Альберт. – Займись лучше делом!

    – Как грубо! – вздохнул Фарнам. – Вижу, что наш Аист не произвел на тебя  впечатления. Тогда может, больше понравится трон? Если ты думаешь, что на него садятся, то ошибаешься. Отверстия в спинке – для ног, а цепь – для удержания тела. Еретика подвешивают вниз головой и сиденье Трона впивается ему в спину. Поднимать голову в таком положении весьма и весьма затруднительно. Трон, дружище Кольдингам, пользуется у нас особой популярностью потому, что почти не оставляет повреждений на теле, но прибавляет еретикам разговорчивости. К сожалению, Свод рекомендаций Трибунала священной экзекуции позволяет использовать трон во время допроса только один раз. Но мы-то с тобой знаем, что законы для того и созданы, чтобы их обходить. Все просто: называем следующую сессию продолжением первой, и ты можешь восседать на троне хоть целую вечность… Ага! Вот и наш лучший правдоискатель, господин Бэквард! Второго такого мастера своего дела не сыскать во всем Ноулдоне. Да что там в Ноулдоне. Во всем королевстве! Очень надеюсь на твое благоразумие, Кольдингам. Если признаешься сразу, нам не придется торчать здесь всю ночь и поверять теорию практикой.

     Вошедший в пыточную камеру палач отличался колоритной внешностью и необычным нарядом. Короткий красный жилет не скрывал мускулистых, волосатых рук и оставлял открытыми заросшую черным волосом грудь и белый, рыхлый живот. На нем были узкие панталоны, тоже красного цвета, и грубые деревянные башмаки. Одутловатое, слегка припухшее лицо выглядело так, словно он не выспался. Маленькие, лишенные ресниц глаза мрачно смотрели из-под кустистых рыжих бровей. Лысый, словно полированный, череп блестел в свете факела, а в опущенных уголках губ здоровяка притаилась скорбь.

    При виде его Альберт вдруг почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Фарнам подал знак писцу и начал допрос:

     – Верно ли, что вас зовут Альберт Кольдингам?

     – Именно так.

      Последовал перечень вопросов, поставленных так, чтобы можно был не вдаваться в подробности и отвечать односложно. Писец обмакнул гусиное перо в чернила и склонился над свитком. Палач сосредоточенно раздувал мехами угли жаровни. Все выглядело так обыденно, что когда Фарнам спросил Альберта о том, не был ли он послан в королевство вампирами, тот чуть было не ответил утвердительно, но вовремя опомнился.

     – Нет! – отрицательно покачал головой Кольдингам. – Я до недавнего времени даже не подозревал о существовании Империи!

     – Так-так. Изволите упрямиться, сударь мой? А между тем хозяева забыли о вас сразу же, как только ваша миссия провалилась, – Фарнам кивнул палачу. – Для начала только правую руку, Питер. Вижу, господин Кольдингам успел ее повредить. Так что мы лишь немного поможем природе, которая наделила его замечательной способностью испытывать боль.

     Палач закрепил руку Альберта на подлокотнике, поместил ладонь между пластинами тисков и несколько раз повернул ворот. Пластины сблизились, но пока не настолько, чтобы стало больно.

     – Признаешься ли ты, Альберт Кольдингам в том, что намеревался по наущению чад тьмы убить Великого экзекутора?

     Ворот повернулся еще несколько раз. Последний его поворот вызвал в ладони ноющую боль. Альберт стиснул зубы, чтобы не закричать.

     – Нет! – прошептал он, скривившись в гримасе страдания. – Черт бы вас всех побрал! Нет!

     В этот момент Кольдингам вспомнил, что Тритемий настоятельно советовал ему во всем признаться и покаяться. К своему удивлению он вдруг понял, что не сможет этого сделать даже под самыми страшными пытками. Он, дворянин Альберт Кольдингам, по определению не может иметь ничего общего с вампирами. Ничего и никогда!
 
     Плач по знаку Фарнама продолжал вращать ворот. Боль перестала быть ноющей. Она сделалась острой, как лезвие меча, горячей, как пламя. Поднялась от запястья к локтю. От локтя к голове. Огонь боли переместился в его череп. Потом был взрыв. Оранжевые языки пламени вырвались наружу. Мгновенно охватили всю комнату. Пропали писец, палач и Фарнам. Раскаленные стены надвигались на Альберта, собираясь его раздавить, а он не мог сдвинуться с места. Жар сделался невыносимым, а когда он открыл рот, чтобы закричать, поток раскаленного воздуха ворвался в легкие, загнав внутрь рвущийся из груди вопль. Кольдингам надеялся, что потеряет сознание, прежде чем сгорит заживо.

     Однако жара внезапно сменилась холодом. Дикая пляска огня прекратилась. Языки пламени сузились и втянулись в звезды – яркие дырочки-проколы на черном бархате ночного неба. Альберт увидел себя стоящим посреди горного плато, над головой у него сияла серебристая луна, а его собственная тень распласталась на голых, плоских, выглаженных ветром камнях. Над краем пропасти курился легкий дымок.

        Вскоре Кольдингам понял, что плато казалось пустынным только на первый взгляд. В воздухе тут и там мелькали зеленовато-прозрачные, слегка светящиеся сгустки, сохранявшие, однако, форму человеческих тел. Со всех сторон доносились всхлипы, стоны и бессвязный ропот. Порывы ветра то и дело сдували мерцавшие перисприты, но те, словно стаи мотыльков, снова, кружась и танцуя в воздухе, возвращались на прежнее место.

     Кольдингам, как зачарованный, следил за передвижениями прозрачных фигур до тех пор, пока одна из них не оказалась совсем близко. Альберт попятился – окаймленные зеленоватым свечением силуэты хотя и выглядели безобидно, но и доверия у него не вызывали.

         Перед Альбертом остановился призрак красивого молодого человека. На вид ему было лет двадцать. Из груди у него торчал деревянный кол. Призрак тоже, слегка наклонив голову, внимательно изучал Кольдингама. Затем протянул ему руку.

     Альберт был уверен, что рукопожатие невозможно, и ладонь призрака вместо того, чтобы коснуться человека, легко пройдет сквозь его плоть, не встретив сопротивления. Так и случилось, однако зигзаг на его правой ладони подействовал на перисприт, как крючок рыболова. Почувствовав это, Альберт невольно тряхнул рукой, освобождаясь от зыбкой субстанции.

     Губы призрака скривились в грустной улыбке:

     – Тот-Кого-Ждали…

     Услыхав эти слова, к Альберту стали приближаться другие призраки. Мужчины и женщины. Дети и старики. Почти у всех из груди торчали колья, и у каждого была двойная ранка на яремной вене под нижней челюстью. Стих шепот, а вместе с ним и ветер. Обступив Кольдингама, призраки молча и выжидательно смотрели на него. Альберт понял – окружившие его плотным кольцом привидения чего-то от него ждут.

    – Кто вы? – крикнул он, когда не смог больше выносить давления гробовой тишины.

      – Нашими телами после насыщения завладели чада тьмы, – ответил призрак,  приблизившийся к Альберту первым. – Мы скитаемся без покаяния, пока бывшая плоть наша существует за счет чужой крови.

    – А я? Чем могу помочь вам я? – Кольдингам не выдержал напряжения и сорвался в крик.

     Призраки с выражением мольбы в глазах продолжали молча всматриваться в живого человека, умоляюще протягивая нему руки. Альберту понял, что ему знакомы черты юноши, который заговорил с ним первым. Но где и когда они виделись? Ведь в Уайтроузе он почти ни с кем не успел познакомиться!

      И вдруг ему вспомнилось, что души умерших, как существа потустороннего мира, должны знать гораздо больше, чем их живые собратья. Возможно, им известны ответы на самые важные для него вопросы!

     – Кто посылает мне видения? – уже более спокойным, но требовательным тоном спросил Альберт. – Почему я попал в Уайтроуз? Как мне вернуться назад? Отвечайте!

     Вместо ответа призраки еще больше стеснили круг. Тогда Альберт бросился на них в надежде разбить их стену и вырваться из образованного ими кольца. В момент столкновения духи прыснули в разные стороны. Он почувствовал легкое прикосновение к щеке бесплотной субстанции и даже успел схватить призрака за плечо, но в этот момент раздался давящий на уши звук, похожий на шум, издаваемый летящей над головой журавлиной стаей, нечто среднее между свистом и гудением. Шум быстро нарастал.

      Вскоре Альберт смог различить его источник. Сверху, из звездной пустыни к плато стремительно неслось белое клубящееся облако. Вскоре Кольдингам разглядел в нем восседавших на белых скакунах всадников в сверкающих доспехах. Развевались по ветру серебристые гривы распластавшихся в полете лошадей. Шум издавали крылья, трепетавшие за спинами рыцарей, забрала у них были подняты. Острия копий посверкивали в свете луны и звезд.

     Вскоре стали видны суровые, прекрасные лица златокудрых ангелов. Их взоры сверкали так же ярко, как звезды, с которых они спустились, и от них, как и от звезд, некуда было скрыться на голом плато.

     Впереди небесной кавалькады неслась огромная свора остроухих черных псов с белыми кругами вокруг глаз. Вскоре их надрывный лай начал заглушать шипение перьев. Мускулистые, поджарые, покрытые гладкой черной шерстью собаки в каждом очередном прыжке вытягивались в почти прямую линию. В их темных распахнутых зевах сверкали белые клыки.

     Окружавшие Альберта призрачные фигуры в панике заметались. Стало очевидно, что души чрезвычайно боятся мчавшихся к ним охотников. Едва лапы первых псов коснулись края плато, как затрубили охотничьи рога, и облава началась. Призраки с воем и плачем всем скопом бросились в противоположную сторону. Теперь уже оттуда понеслись стенания и мольбы о пощаде.

       Огромные черные псы, роняя пену с клыков, легко настигли те души, которые оказались медлительные своих собратьев. Собаки начали рвать на части бестелесные оболочки, жадно впиваясь в них острыми клыками.

     Дело довершали подоспевшие рыцари. Их кони сбивали тени на землю и топтали копытами, а копья всадников пронзали беспорядочно метавшиеся перисприты, после чего те взрывались сотнями тут же гаснувших в воздухе зеленоватых капель-светлячков. Спасения не было нигде: успевшие добраться до противоположного до края плато души с воплями низвергались в челюсти ада.

      Наблюдая эти сцены терзания, Альберт застыл на месте от ужаса, но вдруг осознал, что небесное воинство проносится мимо него. Едва не касаясь стременами, овевая ветром погони, продолжая преследовать окаянные души, но все же – мимо. Некоторые ангелы даже благожелательно улыбались Альберту, минуя его, и ни один тандерхаунд его не тронул!

     Осмелевший Кольдингам машинально придерживал правой рукой перисприт, который первым приблизился к нему, вступил в разговор и остался рядом, несмотря на явный испуг.

     Крылатые рыцари пересекли плато, скинули в пропасть все витавшие над ним души и продолжили свою неистовую скачку по звездному небу. Еще немного, и небесное воинство превратилось в белое облако, которое постепенно растаяло в темной бездне небосвода.

    На плато остались лишь Альберт и единственная спасенная им душа. Кольдингам повернулся к призраку молодого человека и спросил, что это было.
    – Загонщики и псы-душераздиратели, – тихо сказал тот. – Они всегда и везде преследуют души грешников, особенно наши, поскольку именно наши тела служат богопротивным вампирам Круцифера, их вечного врага. Ангелы низвергают нас на вечные муки в пропасть ада, откуда выбраться никому не дано, ибо ад есть бесконечное повторение страданий и мук.

    – Кто ты? – спросил Кольдингам. – Почему мне знакомо твое лицо? Мы встречались?

     – Я – Марк Беквард. Вернее, был им при жизни. И мы не встречались. Просто я очень похож на своего отца…

     – Кто твой отец?

     Но едва только призрак шевельнул губами, собираясь ответить, как все звезды и луна одновременно погасли, а из темноты донесся голос Тритемия:

    – Альберт, мальчик мой, все будет хорошо…

     Кольдингам открыл глаза. Над ним нависал сводчатый потолок камеры, из которой его забрал на истязания Фарнам. Старик Тритемий сидел рядом на охапке соломы, крепко сжимая его правую руку в своей сухонькой ладони.

     – Как же ты напугал меня, – неодобрительно покачал головой Гиннес. – Метался в бреду больше суток…

    – Больше суток? – Альберт с трудом приподнялся на локтях. – Не может быть! Ты, наверное, шутишь? Я… Это было всего несколько минут назад!

    – Если бы, – вздохнул старик. – Фарнам уже дважды справлялся о тебе. – Сказал, что ты слишком быстро потерял сознание и не успел дать правдивых показаний. Он сказал, что собирается возвести тебя на трон. О каком троне он болтает?

    – Экзекуторские штучки, – пояснил Альберт. – Фарнам любит пошутить.

     Юноша почувствовал, что по лицу его течет пот, и смахнул его правой рукой. Ладонь совсем не болела.

         
         Глава седьмая о трудном выборе между богатством и безопасностью


         Кольдингам, прислонившись спиной к стене, сидел на охапке соломы. Гиннес, постанывая, делал себе перевязку на больной ноге, но это не мешало ему ловить каждое слово юноши. Альберт закончил повествование о первом своем посещении призрачного храма, последовавшем сразу после встречи с раненным в Ист-Энде джентльменом, и теперь ждал вердикта Тритемия.

    – Судя по твоему описанию, речь идет о главном святилище Уайтроуз – Храме Пресвятой Девы Маргариты, – сказал старик после продолжительной паузы. – Вот и Плат ты описываешь довольно точно. Мне доводилось видеть его… Это – настоящее чудо. Символ королевства Уайтроуз и оплот веры, ниспосланный нам свыше Собором ангелов Господних. Его похитили вампиры. Никаких сомнений, только Чада тьмы могли пробить брешь в магической стене, защищавшей реликварий с чудесным Платом. Никому из смертных, будь он трижды магом, это не под силу.

     – А голубоглазый демон с красными зеницами? Кто он?

     – Хотел бы я это знать, – вздохнул Тритемий. – Быть может, это всего лишь игра воображения. Спящий разум мог сотворить чудовище из твоих страхов. Или нет, что я болтаю! В любом случае, чтобы оказаться в нашем мире, сначала ты должен был попасть в межмирье, где обитают ангелы и демоны. А потом каким-то образом через нее попал в Уайтроуз.

     – Но я ничего такого не помню…

     – Не имеет значения. Главное, что сначала ты проник в межмирье… Это не каждому дано.

     Альберт вспомнил обжигающее рукопожатие незнакомца, с недоумением перевел взгляд на правую руку: на ладони виднелся зигзагообразный шрам, но не осталось ни малейшего следа после жесткой пытки в тисках! Он показал открытую ладонь Тритемию и вопросительно посмотрел ему в глаза.

     – Я кое-что смыслю в медицине, сын мой, – видом полного понимания закивал старик. – Простые раны и кровоизлияния не заживают так быстро…
     – Значит, это был не простой ожог?

     – О чем ты говоришь? – отмахнулся Тритемий. – Заметь, когда тебя приволокли из пыточной палаты, я осмотрел твою руку. Клянусь пресвятой Девой, два пальца были сломаны и торчали под прямым углом. Мне пришлось их вправлять. А теперь пошевели ими!

      Кольдингам без труда выполнил просьбу старика. Все пальцы прекрасно сгибались, не было даже намека на боль и недавние повреждения.

     – Вот видишь! Моя нога, Альберт, до сих пор болит после пытки так, словно ее проткнули раскаленным прутом. А твои кости срослись всего за сутки. И по поводу ожога. Странная у него форма. Если присмотреться, твой ожог напоминает ящерицу. Я бы даже сказал… Жаль маловато света! Да ты ходячая загадка, юноша. И если твои видения действительно исполнены смысла, то твое появление в Уайтроузе далеко не случайность, потому что... – Закончить своей мысли Тритемий не успел.
 
     От полноты переполнявших его чувств старик говорил так громко, что оба узника не расслышали шагов в коридоре. Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник улыбающийся во весь рот Фарнам. Он приветливо кивнул Кольдингаму:

     – Рад видеть тебя в добром здравии. Если дела так пойдут и дальше, боюсь, Трибуналу экзекуции придется сменить палача. Пойдем, нам надо поспеть до рассвета…


                ***


    Секретарь Бевериджа и двое его молчаливых ассистентов в серых сутанах с помощью толчков и понуканий проводили Альберта в пыточную палату. На этот раз кроме них в коридоре не было ни одной живой души. Не слышно было посторонних голосов, только потрескивание горящих фитилей в светильниках на стене, глухой стук каблуков Фарнама и звон шпор стражников с алебардами. Кольдингам старался не думать о том, что его ждет в пыточной палате.

     Он размышлял о словах Тритемия. Старик, конечно же, ошибался. Маг по своей привычке везде искать волшебство нашел его там, где его не было и в помине. Пальцы на самом деле не могли излечиться всего за сутки просто потому, что они вовсе не были поломаны!

       Палач, конечно, не собирался калечить подопечного с первого захода, напротив, ему хотелось продлить его муки, растянуть их во времени. К тому же орудий страстей в пыточной палате так много, что ему поневоле приходится применять одни и откладывать на будущее другие.
 
     Все просто! Истязатели стараются поберечь его для будущих страданий. «Никакая я не ходячая загадка, – думал он, – а всего лишь кусок мяса, который скоро поджарят на Площади Спасения. Очень скоро…». Юноше даже знал когда именно: Фарнаму хотелось поспеть до рассвета…

     Кольдингам первым вошел пыточную палату, за ним последовал тюремщик, а секретарь Бевериджа остановился на пороге, чтобы дать указания палачу:

     – Займешься им сам, Пит. Мы с писцом должны подготовить приговоры магу и ведьме. К моему приходу постарайся хорошенько разогреть господина Кольдингама.

     Рука палача сжала плечо узника не хуже тисков. Альберт напрягся. Оцепенение прошло. Его сменила ярость отчаяния. Хватит! Он не позволит обращаться с собой как с ягненком, которого ведут на заклание.

     Юноша с такой силой толкнул палача в грудь, что тот отлетел к стене, с которой посыпались орудия пыток. Тюремщика, заслонявшего собой Фарнама, Кольдингам ткнул кулаком в живот, а когда тот согнулся пополам, хватая ртом воздух, от души поддал снизу коленом в подбородок.

      По отчаянному выражению лица Альберта Фарнам понял все. Он хотел звать на помощь, но из горла вырвалось лишь сипение. Однако Кольдингам забыл о палаче за своей спиной. А тот не терял времени зря. Удар свинцовой дубинкой по темени оказался достаточно сильным, чтобы пол под ногами Альберта качнулся, и все поплыло у него перед глазами.

       Рыча от ярости, палач усадил Кольдингама на стул. Альберт пришел себя, когда его руки привязывали к подлокотникам. Ему не удалось вырваться, но, улучив момент, он ухитрился головой разбить палачу нос. Тот охнул от неожиданности. Кровь ручьем хлынула на рубаху Альберта.

     – Ну, вот ты и допрыгался! – довольно усмехнулся Фарнам: к нему успела вернуться прежняя веселость. – Теперь получишь свое сполна. – Он достал кармана камзола белый носовой платок, встряхнул и протянул его палачу. – Зря разозлил добрягу Пита. Ох, Кольдингам, не хотел бы я оказаться на твоем месте…

     Альберт полностью разделял мнение Джошуа, но налаживать отношения с палачом было уже поздно. Рвение, с которым тот принялся крутить ворот, говорило только о том, что на этот раз здоровье Кольдингама заботит его меньше всего.

     Альберт стиснул зубы, чтобы не закричать, когда пластины вопьются в плоть и начнут ломать кости. Крепко зажмурил глаза – зрелище было не из тех, которые хотелось бы рассматривать в подробностях.

     Время словно замедлило свой бег. Воздух сделался густым настолько, что звуки начали в нем вязнуть, как в трясине. Кольдингам ждал вспышки боли, но вместо нее почувствовал только покалывание в правой ладони. Не от грубых выступов на пластинах. Ощущение было такое, будто в его кожу воткнулись тысячи мелких иголок. Покалывание сменилось теплом, а оно, в свою очередь жаром, который не имел с болью ничего общего. Этот жар был приятным. Бодрящим. Альберт открыл глаза и удивленно посмотрел на палача.

      Питер также был сбит с толку. Кряхтя от натуги, он пытался дожать ворот, который почти не поддавался его стараниям. Жар в ладони все усиливался. Палач недовольно заворчал. Сделал еще одно усилие. Вместо того чтобы провернуться, ворот разломился на две половины. И вдруг палач застыл, как громом пораженный. Взгляд его был направлен за спину Кольдингама. Палач вдруг рухнул на колени, воздел руки то ли к Альберту, то ли к кому-то за его плечами, и простонал:

      – Не может быть! Пресвятая Дева, спаси и сохрани!

      Выражение ужаса на его лице сменилось удивлением, а затем необычной для него робкой улыбкой…

               
                ***


       В этот раз Малый королевский консилиум собрался не в тронной зале дворца, а в личном кабинете короля. Впрочем, убранство этой комнаты отличалось поистине королевской пышностью.

     На обитых узорной парчой стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах. Одни изображали батальные сцены, другие самые памятные мгновения королевской охоты. Потолок покрывала яркая роспись, изображавшая центральную планету Вселенной и сопутствующие звезды вокруг нее. Портал огромного камина был выполнен из наборного мрамора. Каминную доску поддерживали двое ангелов в полном рыцарском облачении, прикрытые до пояса длинными узкими щитами. Взрослому человеку ничего не стоило войти в камин, не склоняя головы.

      За небольшим, заваленным свитками овальным столом собрались для обсуждения текущих государственных дел ближайшие советники короля Уорвика. Их было четверо: блистательный вельможа и первый министр короля барон Хоуп Дорнмут, Великий экзекутор Иеффай Беверидж, лорд-казначей Дуглас Бофорд и хранитель королевской печати граф Ксавьер Невемор. Они расположились за столом друг против друга с таким расчетом, чтобы не терять из виду короля, сидевшего в кресле у камина.

     Отступление от традиций было вызвано тем, что Уорвик сильно простудился на очередной охоте, и теперь полулежал в резном кресле с пурпурной обивкой, по грудь укрытый медвежьей полстью. Несмотря на то, что в камине жарко пылали толстые поленья, короля с ночи знобило, и под этим благовидным предлогом он то и дело потягивал горячее вино из украшенного перламутровыми розами червонного кубка, в остальное время стоявшего на небольшом столике рядом с ним.

     Порядком облысевший, с большим мясистым носом, маленькими колючими глазками и склеротическим румянцем на обрюзгших щеках, он был неимоверно тучен. Каждому его вдоху и выдоху сопутствовал издалека слышный хрип легких, а при кашле огромный живот короля колыхался, заметно приподнимая медвежью шкуру. От обильных возлияний белки глаз у короля подернулись красными жилками, но Уорвик продолжал пользоваться вином, каждые несколько минут протягивая унизанную перстнями руку к своему любимому кубку.

       Рядом с креслом короля лежал, опустив умную морду на лапы, любимец монарха – громадный тандерхаунд по кличке Морой. Пес с остроконечными ушами, короткой черной шерстью, упругим хвостом и белыми звездами вокруг глаз иногда зевал, обнажая острые и длинные клыки. Он был верным спутником короля уже больше десяти лет и знавал хозяина в его лучшие времена.

     Когда-то Уорвик имел репутацию отличного воина. Он прекрасно владел искусством верховой езды и фехтования, был посвящен во все премудрости стратегии и тактики ведения боевых действий и взятия крепостей. В войне с людьми ему не было равных. Однако и всемогущие вампиры не раз терпели от него позорные поражения.

     Но с годами Уорвик потерял хватку, а пристрастие к вину усилило его равнодушие к государственным делам. Эту перемену сразу почувствовали его приближенные, которые тут же начали тягаться между собой в управлении своим королем, тем более что и сам монарх против этого ничего не имел. Это было так удобно – в случае неприятностей вину можно было свалить на советчиков, и в первую голову на своего первого министра.

     В свою очередь барон Дорнмут, наоборот, слабо разбирался в военном деле, зато ему не было равных по части финансов и устроения всевозможных увеселений. Он был главным вдохновителем бесконечных королевских пиров, турниров и псовых охот. Когда королю надоедали турниры с участием людей, на ристалище доставлялись экзотические воины – бородатые горбуны или эльфы-гладиаторы.

     Когда Уорвику приедались обычные кушанья и яства, Дорнмут ухитрялся покупать для короля заморские лакомства, о которых слыхом не слыхивали простые смертные. И появлялась на золотых блюдах троехвостая рыба уга, выловленная имперскими рыбаками в бурных водах Цельтического залива. Истекали соком печеные тушки детенышей драконов, раздобытые контрабандистами в диких лесах богини Морриган.  Рекой лилось вино, доставленное окольными путями из самого Фералиса. Приготовленное в клейменых магами бочках, оно незаметно для пьющего притупляло его разум, лишало воли и заставляло видеть мир исключительно в черно-белых тонах.

     – Дорнмут, друг мой! – с болью в голосе воскликнул король. – Ради пресвятой Маргариты, убери свои свитки с этими проклятыми цифрами. Голова от них идет кругом. Позже подпишу. В двух словах: уволь своего несчастного, больного короля от затянутых рассуждений. Все равно тебе никогда не превзойти в красноречии Бевреджа. И подайте свечи! – крикнул он, натягивая медвежью шкуру до самого подбородка. – У меня потемнело в глазах. Где свечи! Больше огня!

     Приседая от угодливости, в комнату вбежал секретарь-камердинер. Он бросился исполнять приказ короля, и очень скоро в кабинете стало так светло, что члены Малого Консилиума принуждены были щуриться.

     Дождавшись ухода секретаря, Дорнмут заговорил. Речь его была такой же изобилующей пустыми словесами и такой же напыщенной, как и его внешний вид. Все слишком – так в двух словах можно было описать характер этого сиятельного вельможи. Тройной подбородок и округлое брюшко, суетливые жесты и подвижное лицо умного плута дополнялись умопомрачительным нарядом. Фиолетовый атласный камзол барона был расшит жемчугом вперемежку с драгоценными камнями и сверкал подобно оперению диковинной птицы. Через правое плечо у него была перекинута голубая муаровая лета ордена пречистой Маргариты первой степени.

            А сам орден, имевший вид восьмиконечной звезды с лучами из золота и серебра, терялся на широкой груди барона среди множества других регалий и наград. В таком же бедственном положении находились кольца и перстни на обеих его руках, мешавшие ему сгибать пальцы.

       На шее барона висела тяжелая цепь с усыпанной бриллиантами золотой розой. Она соперничала в размерах с державной розой самого короля Уорвика и была настолько тяжела, что кованые звенья удерживающей ее цепи впивались в бычий загривок барона, явно причиняя ему большие неудобства.

     Однако Дорнмут был готов терпеть все эти лишения. Своим вызывающе богатым нарядом он старался подчеркнуть принадлежность к высшей аристократии Уайтроуз. Стремился стереть все воспоминания о том, что начинал когда-то свою головокружительную карьеру мелким, но очень предприимчивым ростовщиком.

     Увы! Баронский титул он получил всего десять лет назад за особые заслуги на почве финансов и, подобно многим нуворишам, необычайно им гордился. Суть выступления барона сводилась к перечислению намечавшихся турниров, пиров и тому подобных увеселений и приятств. Закончив свою речь, барон склонил в почтительном поклоне обрамленную венчиком седых волос круглую голову и скромно добавил:

      – Все складывается преотлично, ваше величество!

     – А вы что скажете, Беверидж? – Король с мрачным видом поднес к губам кубок, но после глотка раскашлялся так, что отпитое вино вылились на подбородок. – Кхе-кхе…

     Великий экзекутор внимательнейшим образом слушал пассажи Дорнмута, которого ненавидел всеми фибрами души, честно, искренне и без всяких скидок на человеколюбие. Он с трудом дождался конца выступления барона, никак не проявляя внешне своих эмоций.

     – Все складывается отлично, – произнес он тоном опытного оратора. – Так сказал барон Дорнмут. Все отлично, ваше величество! Все идет просто расчудесно! О Дева, хотел бы я знать, что же такое, по мнению, барона, плохо?

      Иеффай изящным, исполненным достоинства жестом, словно призывая небеса во свидетели, воздел к потолку обе руки. Потомственному аристократу не требовалось роскошных одежд и наград, чтобы доказать свою принадлежность к одному из древнейших родов королевства.

     – Все складывается как нельзя лучше! Все отлично. В Уайтроузе процветает колдовство. Градобитие, дожди и засуха, насланные на нас прислужниками вампиров, привели к двум неурожайным годам подряд. Простолюдины пухнут с голода. Все отлично! Работы по строительству укреплений идут так медленно, что, когда пробьет час войны с Империей, вампиры запросто въедут в Ноулдон, не встретив никаких препятствий на своем пути! А все потому, что львиная доля налогов уходит на устроение пиров, тогда как все остальное разворовывают назначенные Дорнмутом подрядчики. Они грабят королевство и ничуть не заботятся о том, что станется с Уайтроуз завтра. Все отлично! Все идет как нельзя лучше. Империя переходит в атаку, а барон Дорнмут считает, что все идет хорошо. Кому хорошо, хотел бы я спросить?

    – Ваше величество! – возмутился барон. – Я проявил достаточно такта, чтобы не упоминать о том, как Стальные сутаны прозевали похищение Плата Пресвятой Девы, вверенный их попечению. Я умолчал о том, что, по моим сведениям, далеко не все ценности, конфискуемые у состоятельных еретиков, попадают в королевскую казну. Не из-за Плата ли, ваше милосердие, народ Уайтроуз ропщет на высшие власти королевства? Не из-за похищенной ли святыни люди почти потеряли веру в Деву и ее помазанника, нашего обожаемого государя? Не по вине ли Стальных сутан они трясутся от страха, оставшись беззащитными перед чадами тьмы?

   Великий экзекутор давно собирался дать бой этому лицемеру и мошеннику Дорнмуту и заранее подготовился к схватке. Однако он не рассчитывал, что барон ударит его в самое больное место. Слушая его яростно-обличительную речь, Беверидж лихорадочно размышлял над своими дальнейшими действиями. Нельзя уходить от ответа! Он просто обязан отбить подлый удар Дорнмута в этом месте и сейчас, причем ответить надо так, чтобы новые вопросы отпали сами собой.

     Итак, Плат Маргариты – самое слабое место в его защите. Что же делать? И вдруг перед глазами у Бевериджа возник диковинный шиллинг с именем императора Эдварда. Кольдингам! Вот кто станет его спасителем в споре с Хоупом Дорнмутом! Беверидж вовремя вспомнил о наглом юнце и мысленно похлопал сам себе. Этот мерзавец подвернулся ему весьма кстати. Альберт Кольдингам сыграет свою роль шпиона имперцев до самого конца.

     К тому моменту, когда Дорнмут закончил свою обвинительную речь, у Бевериджа был уже готов ответ:

     – Сам по себе Нерукотворный плат не является нашей единственной защитой от орд вампиров, – произнес Великий Экзекутор с едва заметной снисходительной улыбкой. – Только неколебимая наивность сэра Дорнмута в вопросах ереси Круциферовой и возможностей его воинства может служить ему весьма слабым оправданием. Да, Плат следует отыскать и вернуть любой ценой. Но гораздо важнее то обстоятельство, что королевство переполнено лазутчиками императора Эдварда, кои сеют панику и производят смятение в умах обывателей. Они имеют наглость утверждать, что под скипетром императора людям жилось бы спокойнее и богаче, чем под властью природных владетелей Уайтроуза. Именно такие смутьяны похитили Плат пречистой Марагриты, и я уже напал на их след! Не в моих правилах хвалиться делами, которые еще не вполне закончены, но раз уж наш высокочтимый барон меня к тому вынуждает, быть по сему. Итак, ваше величество, на днях Трибунал священной экзекуции задержал четверых еретиков, участвовавших в похищении Плата. Их возглавлял некий Альберт Кольдингам, молодой, но матерый убийца. Гируды поручили ему убить меня и моего секретаря Фарнама. Однако, хвала Деве, все обошлось. Преступник обезврежен и уже дает признательные показания. Смею вас уверить, что они позволят нам продвинуться в поисках похищенной святыни еще дальше. Обещаю, что очень скоро Плат вернется на свое законное место.

     Все присутствующие устремили взгляды на короля. Король одобрительно кивнул Бевериджу. А тот, ликуя в душе, решил окончательно добить Дорнмута:

     – Прошу мне верить, – сказал Беверидж проникновенным голосом: – У вашего величество всего двое настоящих друзей: Священная экзекуция и Церковь Девы, а не устроители бесконечных пиров да игрищ, которые только опустошают королевскую казну и толкают народ к возмущению!

     Взбешенный ловкой защитой Бевериджа, барон вскочил с места так резво, что опрокинул свой стул. Глаза его пылали такой яростью, что если бы взглядом можно было убить, то у Великого экзекутора не было бы ни единого шанса выйти из королевского кабинета живым и невредимым.

     – Требую представить доказательства казнокрадства, о котором говорит Беверидж! – крикнул задетый за живое Дорнмут. – Да простит меня ваше величество, до сих пор я слышал здесь одни лишь необоснованные оскорбления и несправедливые упреки!

     Заинтригованный король поставил кубок на столик и вопросительно посмотрел на Великого Экзекутора. В комнате повисла тишина. Члены Малого консилиума с интересом ожидали развязки. Дорнмут с пылающим от гнева лицом уселся на стул, поднятый неизвестно откуда взявшимся секретарем. По расстроенному виду барона можно было понять, что он сожалеет о своей вспыльчивости.

      Беверидж с улыбкой превосходства протянул руку к горке лежавших на столе свитков и вытянул один из них:

     – Видит Дева, я всем сердцем хотел этого избежать, – сказал он, с бесстрастным видом протягивая свиток королю. – Здесь ведомость на оплату строительных работ, которые пока не были произведены, но уже почему-то оплачены. С поразительной и, замечу, не свойственной нашему барону Дорнмуту щедростью.

       Король углубился в изучение заполненного бисерным почерком Фарнама свитка.
 
      Беверидж спокойно рассматривал одну из картин, украшавших стены комнаты. Она изображала охоту на кабана, затравленного собаками. Один из охотников как раз подрезал горло поверженному кабану, такому же отвратительному и жирному, как барон Дорнмут. Иеффай ничем не выдал своего торжества, а между тем душа честолюбца пела от счастья.

     Хоуп Дорнмут давно путался у него под ногами. Играл на слабостях короля и ловко проталкивал выгодные ему решения во время пышных пиров, когда королю было не до того. Его интриги и потакание самым темным сторонам натуры монарха не только возмущали аскетичного и склонного к воздержанию Великого экзекутора, но и весьма часто мешали ему претворять в жизнь свои собственные намерения.

    Злополучная ведомость все равно рано или поздно попала бы в руки Уорвика, но благоприятное стечение обстоятельств позволило сделать это с таким эффектом, о котором Беверидж и сам не смел мечтать. Теперь Дорнмут в лучшем случае надолго лишится милости короля, а в худшем и поста Первого министра. На это место Великий экзекутор давно планировал поставить верного ему человека. Верного и глупого. Таких претендентов в свите Уорвика было хоть отбавляй. Да взять хотя бы присутствующего здесь лорда-казначея. Чем плохой кандидат?

      Король оторвался от чтения свитка, устало взглянул на уже праздновавшего победу Бевериджа. Непомерное властолюбие этого вельможи довольно часто раздражало Уорвика, но сейчас он так плохо себя чувствовал, что ему было не до игры амбиций собственных министров.

       Он прекрасно понял суть интриги Великого экзекутора, однако выступать на чьей-либо стороне в этом споре давних соперников у него не было сил. И он мечтал только о том, чтобы все оставили его в покое. Король бросил свиток на медвежью шкуру, он скатился по ней прямо на лобастую голову Мороя. Пес вскочил на ноги, отряхнулся и вопросительно посмотрел на своего господина.

     – Приношу свои извинения всем, кого не успел выслушать сегодня, – утомленно сказал Уорвик. – Обязуюсь сделать это в следующий раз. О времени заседания будет сообщено позже. А сейчас прошу оставить меня, господа.

      Члены Малого консилиума вынуждены были откланяться. Беверидж был разочарован безволием короля, а Дорнмут уже давно не уже покидал заседание Малого консилиума с таким похоронным видом. Толстяк словно сдулся, и богатая одежда, казалось, стала ему велика. От недавней спеси не осталось и следа. Он шел к выходу, низко опустив голову и шаркая ногами. Недавние льстецы, готовые отдать полжизни за один только благосклонный взгляд барона, теперь предпочитали держаться от него в стороне.


      Глава восьмая о том, что умная голова важнее, чем быстрые ноги

    
     Палач вдруг рухнул на колени, воздел руки то ли к Альберту, то ли к кому-то за его плечами, и простонал:

      – Не может быть! Пресвятая Дева, спаси и сохрани! – Выражение ужаса на его лице сменилось удивлением, а затем необычной для него робкой улыбкой. – Как ты сюда попал?

      Альберт почти сразу  понял, что заплечных дел мастер протягивает руки вовсе не к нему. Однако рассмотреть того, кто поверг его в такое смятение, было невозможно – обе руки по-прежнему были привязаны к подлокотникам кресла. Пользуясь передышкой, Альберт попытался освободиться. От напряжения у него вздулись жилы на висках и шее. Трон сотрясался и скрипел от его попыток вырваться. Сначала все его усилия казались напрасными. Но затем, наклонившись к одному из ремней, он зубами ослабил его натяжение, и вскоре ему удалось вытащить правую руку из тисков.

       А Питер Бэквард, казалось, забыл о своем подопечном. Поведение палача, вот что было сейчас самым удивительным.

       – Прости! Я не хотел тебя убивать, – с болью в голосе умолял он кого-то. – Меня заставили! Лучше бы я сам пробил себе сердце.
 
      Палач поднялся с колен и, покачиваясь, словно пьяный, шагнул в ту часть палаты, которая оставалась невидимой для Альберта, который был уверен, что его мучитель сошел с ума, и молил Бога о том, чтобы это приступ безумия продлился как можно дольше.

      – Отец, – послышался за спиной у Альберта знакомый голос. – Здесь находится Тот-кого-ждали. Ты должен отпустить его, иначе сам очень скоро станешь вампиром. И все королевство Уайтроуз тоже погибнет. Спаси его!

     Кольдингам вывернулся настолько, насколько позволяло его новое положение, и выглянул за спинку трона. Она сильно мешала обзору, но главное ему рассмотреть удалось. У него за спиной стоял Марк, вернее, призрак Марка, с которым он уже встречался на Плато окаянных душ. Внезапно полупрозрачный силуэт подернулся зыбкой рябью, и привидение растворилось в воздухе.

     Когда палач встал с колен и повернулся к Кольдингаму. Его щеки были мокрыми от слез, а губы дрожали. Вид у него был настолько жалким, что Альберт неожиданно для себя сочувственно посмотрел на своего истязателя и спросил:

     – Как же ты посмел убить своего сына?

     – Я? Не совсем так, господин Кольдингам, – печально покачал головой палач. – Я был всего лишь исполнителем. Согласно королевскому эдикту уничтожение обращенных вампиров возлагается в первую очередь на их родственников. Мы должны были подтвердить верность короне и церкви.

      И он рассказал Альберту, что десять лет назад жил в деревне, разводил лошадей. Ему помогали жена и сын, которые тоже были довольны своей долей. Они были счастливы. Все рухнуло в одну ночь. Его сын не вернулся с пастбища.

       Утром на его поиски вышла вся деревня. Нашли, но он уже не был тем Марком, который ушел пасти табун. Он угодил в лапы имперцев и стал вампиром. Питер, как отец неофита, по законам королевства должен был сам его остановить, и ему пришлось собственными руками вогнать сыну в сердце осиновый кол. На этом беды не кончились.
 
    Мать Марка, его любимая жена, сошла с ума. Наложила на себя руки. Он хотел последовать ее примеру. Возможно, это было бы наилучшим решением. Однако ненависть к вампирам, охватившая Питера после гибели сына, была слишком сильна, чтобы он мог отказаться от мести врагам рода человеческого. Он забил окна и дверь своего опустевшего дома.
 
      Раздал соседям всю живность и отправился в Ноулдон, чтобы верой и правдой служить врагам Империи Вампиров, чтобы смыть со своих рук кровь сына кровью их приспешников, черных магов, ведьм и прочих еретиков. Его рвение было замечено Стальными сутанами, и вскоре он дослужился до звания плача Священной экзекуции. Все считали его железным человеком без сердца и жалости, но в этот момент ему с трудом удавалось сдерживать рыдания:

    – Десять лет, сэр. Десять долгих лет денно и нощно я пытал еретиков, принуждая их сознаваться в своих грехах. Ходил по лужам крови, сжигал их без числа на Площади Спасения. И делал это с уверенностью в своем праве вершить наказание. Но сейчас, после встречи с Марком, ненависть моя куда-то пропала. Мне самому теперь не хочется жить.

    Кольдингам выслушал исповедь палача со смешанными чувствами. Его трагедия вызывала жалость. А вот все остальное… Альберт на собственном примере убедился в том, насколько слепым может быть здешнее правосудие. Ему повезло. А что с остальными, невиновными ни в чем людьми, попавшими под колеса вегикула Священной экзекуции? Теми, кто не удостоился чести быть спасенным случайным призраком?
 
      Палач освободил вторую руку Альберта и помог ему встать.

    – Вы свободны, милорд.  По крайней мере, я не собираюсь чинить вам препятствия.

    – Но как отсюда выйти?

    – Да, милорд. Об этом я и хотел вам сказать. Когда выйдете из этого коридора, свернете направо. Дверь будет в конце нового коридора. Однако путь к воротам лежит через внутренний двор, а там всегда полно стражи. Я сделал все, что от меня зависело. Да благословит вас Святая Дева. Надеюсь, она поможет вам выбраться отсюда.

    Палач внезапно приложил палец к губам и взглядом указал Альберту на дверь. Она распахнулась. В пыточную палату вошел тюремщик:

    – Господин Фарнам интересуется, готов ли еретик дать…

    Он вдруг осекся на полуслове, увидев замешательство на лице палача. Видимо, почуял, что происходит что-то неладное. Попятился, но выскользнуть за дверь не успел. Альберт прыгнул на тюремщика. Зажал ему рот ладонью и попытался затащить внутрь, но быстро понял, что переоценил свои силы, поскольку тот оказался гораздо сильнее его. Не подоспей вовремя палач, Альберту пришлось бы туго. А тот с легкостью одним ударом в челюсть уложил тюремщика на пол, а когда тот попытался подняться, пнул ногой под ребра, заволок на трон и пристегнул ремнями к подлокотникам.
 
    – Уходите же! – крикнул он отчаянно.

    – А ты?

    – Я остаюсь. Мое время пришло.

    Питер Бэквард наклонился к тюремщику и сорвал у него с пояса связку ключей.

    – С этим вы пройдете где угодно и куда угодно. Спешите же!

     Альберт со словами благодарности схватил кольцо с ключами, выбежал в коридор. Он уже знал расположение комнат. Всего в нем было четыре двери. Он сунул первый попавшийся ключ в ближайшую замочную скважину, но подошел только третий. Потянув на себя дверь, он шагнул в темницу и увидел медноволосую красавицу, с которой ему довелось прокатиться в карете Бевериджа.

        Девушка вскочила с пола, держа за один конец край зеленой шали, но не двинулась с места. Видимо, возникший на пороге ее темницы изможденный человек в заляпанной кровью рубахе не вызвал у нее доверия.

     – Выходи. Ты свободна, – Альберт отступил в сторону и показал рукой на открытую дверь у себя за спиной.

     Эсквилина, наконец, решилась сделать шаг вперед, но снова остановилась.

    – Или тебе здесь больше нравится? – усмехнулся Альберт. – Тогда оставайся.

    – Откуда у тебя ключи?

    – Нашел в коридоре. Так ты со мной?

    Эсквилина кивнула и двинулась вслед за освободителем. Кольдингам отпер третью темницу и увидел Ригллера. Тот стоял на коленях лицом к окну, сложив перед собой руки ладонями внутрь, и молился Деве-Заступнице. Он был так поглощен своим занятием, что обернулся лишь после того, как Альберт положил руку ему на плечо.

    – Твоя молитва услышана, вставай, монах Билли.

    – Милорд? Ах, милорд, – округлив глаза от удивления, Ригглер перевел взгляд с лица Альберта на связку ключей. – Откуда у вас ключи?

        Альберт отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

       – Опять тот же вопрос. Если я начну отвечать на него каждому встречному, мы никогда не выберемся из этой дыры. Следуй за мной, святой отец, и молись, чтобы эти ключи подошли к дверям, которые мы увидим.

    Больше упрашивать монаха не пришлось. Он ринулся к выходу с такой прытью, что едва не сбил с ног Эсквилину.

     Альберт с решительным видом направился в конец длинного коридора, где находилась камера, которую он делил с Тритемием. Пораженный старик, уже не чаявший увидеть Кольдингама живым и здоровым, в свою очередь засыпал его вопросами, но тот остановил его взмахом руки:

     – Потом. Все потом. Идти сможешь?

     – Конечно! Клянусь всеми законами механики, отсюда я ушел бы даже без ног!
     Гиннес переоценил свои возможности. Едва он встал, как застонал от боли и упал бы, не подхвати его вовремя Альберт.

    – Нога… Ничего, сейчас я соберусь с силами и…

    Кольдингам сильно сомневался в том, что даже напряжение всех сил поможет старику. Он подвел Гиннеса к монаху.

     – Тебе поможет святой отец.

     Монах Билли с готовностью подчинился, он уже успел сообразить, кто здесь главный. Беглецы направились к выходу, о котором рассказал Альберту палач.
Выход находился в другом конце коридора, и уже в нескольких шагах от него стало понятно, что они на верном пути.

       Из щели под дверью пробивался дневной свет, а со двора доносились топот ног, хохот и конское ржание. Альберт едва сдержал радостный возглас. Вот то, что им нужно! С покалеченной ногой Гиннесу далеко не уйти. А вот если бы удалось добраться до лошадей…

     Шансы вырваться на волю были ничтожно малы, но в их положении привередничать не приходилось. В конце концов, не воспользоваться случаем было бы глупо. Кольдингам трезво оценивал положение. Для хорошей драки он был слишком вымотан и к тому же обременен ослабшим Тритемием. Эсквилина – всего лишь девушка. Из монаха вряд ли получится хороший вояка. Нечего сказать, гвардия!

     Альберт отпер дверь и хотел распахнуть ее, но остановился. Шум за нею однозначно говорил, что на внезапность рассчитывать не приходится. Он осторожно выглянул наружу. Перед ним расстилался освещенный заходящим солнцем прямоугольный двор. Альберт замер, осматриваясь.

        Двор был окружен глухой каменной стеной высотой в три человеческих роста. Небольшие деревянные ворота были закрыты. В ожидании казни десять-двенадцать экзекуторов в шлемах и кирасах поверх серых сутан с гоготом гоняли по двору тряпичный мяч. Их алебарды были прислонены к стене двора.

      Внимание Альберта привлек человек, который не участвовал в игре, а наблюдал за ней, опершись на перекладину коновязи. Воин был настоящим великаном. Высокий рост и нечеловеческой ширины плечи делали его похожим на скалу. На перекинутой через плечо расшитой золотом перевязи у него висел длинный меч, на кирасе поблескивала гравировка в виде рыцарской перчатки.
 
      Будучи и сам профессиональным военным Кольдингам готов был биться о заклад, что великан со шрамом, пересекавшим лицо от переносицы до рта, был офицером. Широкое, квадратной формы лицо с грубыми, но правильными чертами, властно сжатые губы. Глубокая вмятина на лбу от постоянного ношения шлема. Снисходительно-презрительное выражение голубых глаз.

      Вот кто из всей этой компании будет самым серьезным противником. Серьезным, если не сказать больше. Альберт сильно сомневался, что сможет дать достойный отпор гиганту, чьи руки словно были созданы для того, чтобы выжимать воду из камня.

     Увлеченные игрой драгуны не заметили Кольдингама, а тот вдруг понял, что мяч ведет себя как-то странно, неправильно, словно пытаясь увернуться от ног солдат.
    – Нам не пробиться! – Тритемий схватил Альберта сзади за рукав. – Назад!

     Кольдингам не ответил. Он наблюдал за Стальными сутанами. Половина из них по-прежнему была занята игрой, остальные увидели застывших на пороге узников и бросились к алебардам. Экзекутор, владевший мячом, пушечным ударом отправил его в сторону напарника.

      Как вдруг тряпичный ком, вопреки всем законам природы, изменил направление полета и непременно попал бы в лицо Альберту, если бы тот не выставил для защиты перед собой обе руки. Они тут же прилипли к мячу. Как ни пытался Альберт его стряхнуть, у него ничего не получалось.

     – Где нога и где мозга, дурень? – пропищал кто-то тонким голоском. – Бежать назад, быстро!

     Кольдингам никак не мог взять в толк, кто называет его дурнем, до тех пор, пока не поднял на уровень лица рук с прилипшим к ней мячом. То, что он принял за тряпичный шар, оказалось головой, причем живой! Круглые глаза смотрели на Альберта с нескрываемой насмешкой. Маленький рот, подернутые синевой губы, большие остроугольные уши с пучками жестких волос на концах и непропорционально большой лоб. Ветер трепал седую шевелюру с застрявшими в ней комками грязи.

     – Эй, растяп! – вновь запищала голова. – Гляделка будем играть? Бежать, я знать выход!

     В ту же секунду Кольдингам почувствовал, что его руки отклеились от головы, и он свободен. Что за чудеса? Однако времени для размышлений не оставалось. Альберт решил, что разберется с говорящей головой позже, а сейчас самое время последовать ее совету. Он передал голову девушке.

     – Бегите. А я попробую задержать этих джентльменов и нагоню вас.

     Кольдингам затолкал изумленную неожиданным подарком Эсквилину внутрь, захлопнул за собой дверь и повернул ключ.
 
    – Ломайте, олухи! – взревел кто-то за дверью. – Или лучше отойдите в сторону!

     Зычный голос, несомненно, принадлежал великану со шрамом на лице. Через пару секунд дверь начала содрогаться от мощных ударов. Альберт сделал несколько шагов назад. Он ничуть не сомневался, что первым в коридор ворвется офицер. Не помешало бы чем-нибудь вооружиться. Альберт растерянно огляделся по сторонам.
 
       Кроме факела на кирпичной стене, ничего подходящего в обозримом пространстве ему на глаза не попалось. Он бросился к железному держателю, выхватил горящий факел, взвесил его на руке. Легковат и против меча не защита, но за неимением лучшего сойдет и это.

      Вытаскивая факел, Альберт заметил, что держатель в виде рыцарской перчатки с раструбом еле держится в стене. Он повис на нем и вырвал из кладки. Кусок железа в левой руке и пылающий факел в правой придали ему уверенности в себе. Будь что будет!

      Следующий удар был таким мощным, словно в дверь ударили тараном. Еще удар, в полотне образовалась дыра, несколько рук вцепились в треснувшие доски и развели их в стороны. Как и предполагал Кольдингам, первым в проломе появился великан со шрамом.

       Он выдернул из ножен длинный меч, поднял его головой и ринулся на Альберта. Свистнул клинок. Опытный рубака явно намеревался рассечь противника надвое, но Альберт принял удар на железную перчатку, одновременно уходя с линии атаки, и ткнул снизу факелом в лицо здоровяку.

     Рев, наполнивший коридор, стал свидетельством того, что удар пришелся в цель. Офицер на мгновение закрыл глаза и тут же был за это наказан. Альберт обрушил железную перчатку на голову великана, одновременно выбивая ногой меч из его руки. Верзила, обливаясь кровью, опустился на одно колено. Бежавшие за начальником стальные сутаны наткнулись на него и попадали друг на друга.

      Альберт оглянулся. Его товарищи уже сворачивали в один из коридоров. Он поднял с пола меч и кинулся вслед за ними. Вскоре он увидел спину Гиннеса, которого тащил на плечах Ригглер. Эсквилина несла под мышкой нежданный подарок судьбы.

     – Направо повертывать! – вопила говорящая голова. – Спешить или гореть на костер!

      Позади раздался топот драгун, которые, наконец, сумели восстановить порядок в своих рядах. Дверь в кабинет Бевериджа оказалось приоткрытой, но самого Великого Экзекутора внутри не было. Говорящая голова продолжала раздавать наставления, но Альберт уже и сам знал, что следует делать. Он хорошо помнил свою первую встречу с Иеффаем Бевериджем, поэтому ринулся к полке и принялся один за другим двигать толстые фолианты. На третьей книге потайной механизм сработал.

      Полка отъехала в сторону, беглецы ступили в открывшийся их взглядам коридор. Альберт замешкался, надеясь отыскать механизм, возвращающий дверь в прежнее положение. Взгляд его упал на круглое отверстие в полке-двери. Очевидно, через него Беверидж наблюдал за теми, кого собирался допрашивать. Вскоре нашелся и деревянный рычаг. Стоило слегка надавить на него, как дверь вернулась в прежнее положение. Вовремя. За перегородкой послышался грохот сапог и яростные вопли.

      – Топать быстро, болванки! – нетерпеливо пищала голова.

     Альберт нагнал Эсквилину и дал говорящей голове оплеуху.

      – Еще раз обзовешься, брошу экзекуторам.

      – Я требовать сатисфакций, – крикнула голова. – Ты оскорбить принц подземельных горбунов.

       Несмотря на весь трагизм ситуации, Альберт расхохотался:

       – Обсудим в другой раз. Куда идти? Здесь тупик!

      – Нет тупик, – обиженно пропищала голова. – Толкать эта стена, невежа…

      Кольдингам последовал совету, уперся рукой в стену. Она плавно повернулась на невидимых шарнирах. Беглецы ввалились в странную комнату и остановились, удивленно озираясь по сторонам. Помещение одновременно походило на кунсткамеру и лабораторию алхимика. У стен стояли полки, сундуки и пирамиды с магическими мечами, алебардами и шестами.

      – Эй, умнота, заклинить стенка, – вновь подала голос болтливая голова. – У мне рука не доходить.

      Альберт, как честный человек, вынужден был признать, что принц горбунов, вернее, то, что от него осталось, оказался неплохим советчиком. Юноша обвел взглядом полки и схватил первое, что попалось на глаза – какой-то кинжал с волнообразным лезвием. Когда он вставлял его в щель между полом и дверью, за ней уже слышались крики преследователей.

        Оценив толщину медных полос, Кольдингам решил, что вращающаяся стена продержится достаточно долго, если ее подпереть еще чем-нибудь для надежности. В дело пошла подвернувшаяся под руку алебарда. Альберт показал мечом на дверь, которую заметил в конце комнаты.

    – Эй, подземельный принц! Это выход, о котором ты говорил?

    – Шакелас имя мне, – с невыразимым достоинством ответила голова. – Теперь ты знать, как называть.

    – Хорошо, принц Шакелас, где выход?

    – Выход, где вход. Сначала работать нога, потом голова.

     – Что за ерунда? – возмутился Альберт. – Хочешь, чтобы я головой дверь проломил?

      Быстрым шагом он направился к выходу, но в шаге от него наткнулся на невидимую преграду. Что-то не пускало его вперед, а когда Кольдингам попытался пустить в ход меч, лезвие отскочило с таким звоном, будто невидимая преграда была сделана из камня.

    – Что это, принц Шакелас?

    – Магия, – ответил за него Тритемий. – Довольно простая магия замков и запоров.

     Он проковылял к двери, сделал несколько пассов руками, тихо произнес слова заклинания. На месте невидимой преграды в воздухе зажглись оранжевые письмена, вписанные в круги и треугольники.

     – Подойти к двери может лишь тот, кто поставил эти магические печати, – сообщил Тритемий.

     – И ничего нельзя сделать? – Альберт тревожно поглядывал на вертящуюся стену, которая уже начала содрогаться от ударов преследователей.

     – Еще как можно, сын мой! – морщинистое лицо Гиннеса озарила хитрая улыбка. – Беверидж, оказывается, не прочь побаловаться магией. Ошибся он только в одном: не стоило хранить здесь посох, который он у меня отобрал.

     Тритемий подошел к стоявшей у стены деревянной пирамиде с оружием, где среди мечей и алебард притулилось несколько магических жезлов, и вынул из подставки длинный деревянный посох с навершием в виде головы змеи с открытым зевом.

           – Мой жезл снимет это заклятье! Только поспешайте, брешь в магической стене закроется очень быстро.

     Слова Тритемия были прерваны звонким лаем. Вынырнувший из-под стола щенок рванулся к говорящей голове и вцепился бы в нее, если бы не расторопность Эсквилины. Девушка подняла Шакеласа над собой, а щенок заметался вокруг, тщетно пытаясь добраться до своей цели. Это был тандерхаунд – черный песик с белыми кругами вокруг глаз.

     – Сгинь, проклятый псин! – верещал Шакелас. – Или получать пинок!

     Тритемий не стал дожидаться пока голова закончит свои пререкания с собакой – обитая медными полосами стена уже шаталась под ударами с той стороны. Он поднял посох над головой и направил на дверь. Прошептал заклинание и крикнул неожиданно низким для него голосом:

     – Tolcytum et otversitas!

      Последовал оглушительный взрыв, яркая вспышка. Поток горячего воздуха толкнул Альберта в грудь, а пыль запорошила глаза. Облако еще не успело осесть, а все уже увидели, что посох Тритемия не только пробил магическую стену: от самой двери осталась лишь груда мусора.

     – Бежим, – скомандовал Альберт и вдруг заметил, что Ригглер вместо того, чтобы бежать, стоит у полки, как приклеенный, и что-то ней перебирает. – Брат Билли, что ты делаешь?

     Монах сунул за пазуху клубок оберегов и бросился к хромающему старику, чтобы помочь ему добраться до выхода.

     Тут рухнула вертящаяся стена. Первым в хранилище артефактов ворвался великан-офицер, на сей раз вооруженный обычным мечом, который в его руке казался игрушечным. Левая половина лица у него была красной от ожога, а шрам на щеке сделался из белого багровым.

     – Брось меч, мальчишка, – рыкнул он, окинув Альберта полным ненависти взглядом. – Сначала надо до него дорасти. Сдавайся.

     Кольдингам салютовал великану своим трофейным клинком и насмешливо улыбнулся:

    – Я бы рад, – сказал он притворно виноватым тоном, – но я не привык сдаваться без боя.

    – Воистинно! – воскликнул Шакелас. – Мы иметь принципы. Сдавай себя первый, пока не рано.

    Офицер ринулся на Альберта. Клинки с лязгом встретились и заскрежетали один по-другому. Первый же удар показал Кольдингаму, что он столкнулся с серьезным противником. Под его бешеным натиском ему оставалось только отступать.

     – Альберт, поспеши! – закричал Тритемий. – Сейчас закроется.

     Альберт великим с трудом отразил мощный рипост великана, однако тот продолжал наступать, прощупывая ловкими ударами все секторы защиты Альберта. Он едва поспевал отбивать клинок противника, получил легкое ранение в руку, но в этот момент под ноги атакующему гиганту с лаем кинулся щенок-тандерхаунд.

Кольдингам воспользовался секундным замешательством и отступил, не поворачиваясь спиной, в магическую брешь…


       Глава девятая о том, как становятся вампирами и бродячем лютнисте

    
       Ночь выдалась просто замечательная. На темной чаше неба, словно россыпи самоцветов, мерцали звезды. Светлая луна, похожая на большую серебряную монету, медленно катилась по краю небосклона.

       Стояла гулкая тишина, лишь изредка нарушаемая криками ночной птицы и шелестом листвы, доносившимися из ближайшей дубовой рощи. Медленные воды Борд-Ривер все еще посверкивали сквозь быстро сгущавшийся туман. На пологом заливном лугу горел небольшой костерок.

     Молодой пастух подбросил в огонь сухих веток, достал из наплечного мешка пресную лепешку, с удовольствием откусил кусочек. Лепешками его снабдила заботливая жена. Она же купила у торговца оберегами большой осиновый кол с вырезанными на нем заклятьями против вампиров.

     Сейчас кол лежал в траве рядом с пастухом и, несомненно, отлично делал свое дело: за трое суток, проведенных им в опасной близости от границы Империи чада тьмы ни разу и никак не обозначили своего присутствия.

       Немногие овцеводы Уайтроуза осмеливались пасти здесь свои стада. Хотя эти луга изобиловали сочной травой, а в ручьях журчала прозрачная вода, место считалось проклятым. Время от времени здесь пропадали овцы. И люди. Хуже всего было, когда они возвращались.
 
        В памяти пастуха еще был свеж случай с односельчанином. Несколько недель назад, тот отправился в эти места косить сено на заливных лугах. Вернулся в деревню без стада, испуганный и белый как полотно. Сперва лепетал что-то о бродившей по лесу красавице с венком из черных роз и о своих ночных встречах с нею. Потом набросился на соседа и попытался прокусить ему на шее яремную жилу. Косаря скрутили, заперли в сарае и вызвали из Ноулдона отряд Стальных сутан.

      Когда сарай открыли, оказалось, что обращенный успел прорыть в каменистой земле лаз. Для этого ему потребовалось меньше суток. Свои ногти он стер до костей. Но обращенный не чувствовал боли. Его посадили в высокую железную клетку и сожгли на деревенской площади. Даже корчась в огне, косарь продолжал призывать свою красавицу и вопить о том, что за один ее поцелуй готов отдать остатки своей крови до последней капли.

       Участь несчастного косаря заставила других на время забыть о чудесных лугах, где овцы в считанные недели нагуливали жир, а шерсть их делалась удивительно мягкой и длинной. Однако желание разбогатеть заставляло скотоводов приближаться к самой границе Империи. Одни возвращались целыми и невредимыми, другие исчезали без следа.
 
     Подкреплявшийся лепешкой пастух был осторожен. Он любил свою семью, и только это заставило его рискнуть собой, а вовсе не стремление к быстрой наживе. В гибельные края его погнала охватившая королевство засуха, как полагали местные жители, магического происхождения. Беспощадное солнце превратило зеленые травы в чахлые и мало съедобные для скота пучки. Ручьи большей частью пересохли. По руслам же тех, которым удалось пережить засуху, катилась теплая, до омерзения мутная вода.

      Вариантов у бедного овцевода было только два. Распродать остатки голодного стада и наняться в работники к более удачливому собрату по ремеслу. Или направиться в гибельное пограничье, которого, по непонятным причинам, всеобщая засуха не тронула. Пастух выбрал последнее. И ни разу не пожалел об этом. В конце лета он собирался вернуться домой, с выгодой распродать овец и открыть собственную харчевню.

     С этими приятными мыслями парень закутался в плащ и собирался улечься поближе к огню, как вдруг одна из овец жалобно заблеяла. К ней присоединилась вторая, третья. Через минуту все стадо оглашало луг жалобным блеянием. Пастух схватил осиновый кол и сквозь густой туман бросился к овцам, уверенный в том, что на стадо покушаются волки.

       Однако ни одного серого хищника поблизости не оказалось. Постепенно овцы успокоились, однако от недавней идиллии не осталось и следа. Пастух, разводя густой туман руками, как воду, поспешил к огню, чтобы поскорее согреться. Небо мгновенно затянуло, и стало бы совсем темно, если бы край луны не виднелся в просвете между черными облаками. Со стороны рощи повеяло прохладой, которая вскоре сменилась ледяным ветром, совершенно необычным для этого времени года. Туман удивительно быстро рассеялся, а луна вышла из-за облаков.

      Оказавшись в нескольких шагах от костра, пастух в замешательстве остановился. В круге оранжевого света боком к нему стоял очень высокий человек, одетый как паломник. Его коричневый плащ развевался под дуновениями сильного ветра. Лицо было скрыто капюшоном.

       Незнакомец протягивал к огню худую руку, а другой опирался на дорожный посох. Он никак не ответил на окрик приветственный пастуха. Тот все еще тешил себя надеждой, что на огонек забрел странник, путешествующий по святым местам, но на всякий случай покрепче сжал в руках остро заточенный осиновый кол.

    – Эй, приятель, – упавшим голосом произнес пастух,– ты часом не забдудился?

     Незнакомец начал оборачиваться. Только сейчас пастух заметил, что ночной гость не отбрасывает тени, и попятился. Однако было поздно. Саймон Пилгрим воткнул посох в землю. Откинул капюшон, обнажив безволосую голову. Его глаза – два холодных, сияющих внутренним светом топаза, не отрываясь, смотрели на пастуха. Сковывали его волю. Заставляли деревенеть руки ноги.

      Костер вспыхнул, выбросив в небо фонтанчик искр, и погас. Лорд Тьмы медленно двинулся к своему избраннику. Когда ноги Саймона касались травы, она покрывалась инеем. Пастух попробовал защититься осиновым оберегом, но Пилгрим за доли секунды преодолел разделявшее их расстояние и перехватил его руку. Когда его бледное, как брюхо мертвой рыбы, лицо оказалось рядом, пастух понял, что сопротивляться бесполезно. Его сознание полностью растворилось в сиянии глаз вампира. Саймон ободряюще улыбнулся, показав в углах рта острые клыки. Бледно-пунцового цвета губы коснулись шеи пастуха...

     Тот напрягся в ожидании пронизывающей все тело боли, но она длилась всего мгновение, а потом пришел черед наслаждению. Пастуху хотелось, чтобы охватившая его сладкая истома длилась вечно. Однако через несколько минут все закончилось. Пастух побледнел, его опустошенные жилы сжались. Последним, что почувствовал несчастный, проваливаясь в пучину смерти, был ледяной холод. Вампир отнял окровавленные губы от шеи мертвеца, разжал руки, и пастух рухнул на увядшую траву, как тряпичная кукла.

       Саймон сразу забыл о своей жертве. Перешагнув через погасший костер, гируд двинулся на восток – к столице королевства. Передвигался он в своей обычной манере: силуэт Пилгрима еще не успевал исчезнуть на одном пригорке, как появлялся на другом. На исходе ночи Пилгрим добрался до западных ворот Ноулдона.

       Зубчатая каменная стена, окружавшая столицу Уайтроуз, достигала двадцати футов в высоту. Прямоугольные, тщательно подогнанные друг другу камни внизу были покрыты ярко зеленым мхом, а вверху сделались почти белыми от солнечных лучей. Через каждые сто ярдов из стены выступали полукруглые башни с двумя рядами узких бойниц. Они обеспечивали перекрестный обстрел и фронтальную оборону. Полноценные башни по углам крепости оберегали город от нападения с флангов. Крутая, поросшая травой насыпь затрудняла подход к основанию стен.

      В ожидании атаки имперцев король Уорвик повелел соорудить глубокий ров вдоль всей западной стены Ноулдона, наиболее уязвимой с точки фортификации части городских укреплений. По замыслу инженеров, ров должен был наполняться проточной водой из реки Надежды, протекавшей неподалеку от города. На рытье канала и рва днем и ночью трудились жители Ноулдона.

       Начиналось оно еще до рассвета, а заканчивалось с наступлением темноты. Сейчас земляные работы шли полным ходом. С дороги были видны группы землекопов с кирками и лопатами. Скрипели валы и шестерни лебедок. Рабочие поднимали на веревках деревянные бадьи и вывалили на бруствер все новые порции темной земли.

    Саймон лишь мельком взглянул на землекопов и направился к высоким двустворчатым воротам, которые были уже распахнуты настежь. Сонный стражник, выпустивший рабочих за городскую стену, честно попытался выполнить свой долг – задать прохожему пару положенных в таких случаях вопросов. Из темной дыры под капюшоном сверкнули глаза.

      Человек оцепенел, клюнул носом и захрапел. Из его разжатой ладони выпала алебарда. Саймон остановился. Храпевший во всю мочь страж не подозревал, что в эти секунды решается его судьба. К счастью для стражника, вампир чувствовал себя слишком сытым и пока не нуждался в новой порции горячей крови.

     Саймон миновал ворота и ступил на ноулдонскую мостовую. Как только деревянный посох коснулся мостовой, Пилгрим разжал ладонь. Посох поплыл по воздуху и, оказавшись за спиной хозяина, лег на мостовую и расплылся по камням, приняв его очертания. Как только вампир шагнул вперед, магический тень переместилась за ним, точнейшим образом повторяя каждое движение Пилгрима, ибо отсутствие тени это единственное, что могло выдать темную сущность сына Круцифера.

       Саймон откинул капюшон, чтобы не привлекать к себе внимание ранних прохожих. Теперь вампир внешне почти ничем не отличался от обычных людей – он выглядел как пожилой, болезненно-бледный, но крепкий еще мужчина. Ноздри Пилгрима затрепетали, втягивая воздух, наполненный запахами плоти. В ушах стоял стук тысяч сердец, он физически ощущал жилобой на запястьях, висках и шеях проходивших рядом людей.

      Лорд Тьмы чувствовал, что Свершитель где-то недалеко. Казалось, достаточно протянуть руку, чтобы его коснуться. Однако эта близость была обманчивой. Поиски могли продлиться от пары часов до нескольких дней. Большое скопление людей, их защищенные заклятиями жилища, нашпигованные оберегами, мешали вампиру увидеть то, что он хотел. Несмотря на утрату Плата пречистой Маргариты, столица королевства продолжала оставаться центром противодействия чадам тьмы.

      Впрочем, в самом ожидании Саймон не видел большой проблемы. Как и для любого гируда, время для него было понятием относительным. Пилгрим углубился в хитросплетения городских улиц. Все его чувства обострились. Глаза сверлили стены домов, а чуткий слух легко улавливал малейший звук, вплоть до шороха мышей в подвалах горожан.

      Пилгрим направился на Рыночную площадь, средоточие городской жизни. Именно здесь можно было узнать последние новости, услышать сообщения королевских глашатаев или почувствовать присутствие человека, который мог бы привести его к Свершителю.

     Рыночная площадь Ноулдона имела необычную форму, она была овальной, мощеной камнем, а торговые лавки, крытые соломой и тесом, рядами расходились от середины площади к ее краям подобно сегментам окружности.

     В центре ее находился каменный фонтан, посреди которого возвышалось позеленевшее медное изваяние человека в платье богатого купца. Он держал в правой руке рог – символ изобилия, из которого лениво стекала в бассейн серебристая струйка воды.

      Самодовольный вид медного купца и вода, текущая из рога изобилия, служили предметом шуток. Простые горожане, негоцианты и ремесленники, любили рассуждать о том, как их деньги утекают сквозь пальцы в виде налогов в королевскую казну.

      Впрочем, шутить в Ноулдоне стали гораздо реже. Ожидание войны с вампирами и всеобщая подозрительность, которую всячески поддерживали своими действиями Стальные сутаны, привели к тому, что люди начали опасаться друг друга. Похищение Плата пречистой Маргариты вместо того, чтобы показать несостоятельность тех, кому доверили охрану святыни, привело к усилению гонений.

      Но крепла не только власть стальных сутан. Даже сквозь толстые стены королевского дворца туда все сильнее доносился ропот возмущенного народа, вынужденного существовать в постоянном страхе за свою жизнь. Вот и теперь на площади в ожидании новых постояльцев Трибунала стояла пустая пока еще железная клетка на колесах.

      Рыночная площадь была, пожалуй, единственным местом в городе, где алчность, жажда наживы и торговый азарт заглушали общую тревогу и ощущение конца Уайтроуз. Несмотря на ранний час, богатые купцы, торговцы средней руки и менялы, чей дневной доход не превышал и четверти гольдена, наполняли рыночную площадь разноголосым гомоном.

       Торговцы призывали покупать упряжь, стремена и седла, нахваливали доспехи и оружие, утварь, скобяные изделия, ткани и многое, многое другое. Не были забыты также едоки и чревоугодники. Зазывалы в мясном, хлебном, овощном и других торговых рядах уговаривали приобретать свежие фрукты, копченое мясо и рыбу, терпко пахнущие пряности и соль.

     У прилавков, прицениваясь к товарам, расхаживали представители всех сословий от богато одетых дворян и купцов до городских нищебродов. Тут же суетились подозрительного вида оборванцы с бегающими глазами и длинными, чуткими пальцами. Товары интересовали их гораздо меньше, чем кожаные кошельки на поясах покупателей. Над площадью стоял немолчный гам от многих тысяч голосов, ржания лошадей и квохтанья выставленных на продажу кур.

       Уличные музыканты и жонглеры соперничали друг с другом в мастерстве выкачивания денег из публики. Одни, раздувая щеки, наигрывали на флейтах веселые песенки, другие перебирали звонкие струны лютен, третьи одно за другим подкидывали в воздух яблоки и тут же ловко ловили их, не давая упасть на землю.

      Пилгрим присел на выщербленный парапет фонтана рядом с маленьким и щуплым лютнистом в худом камзоле, дырявых башмаках и широкополой шляпе, которая в сочетании с длинной пегой бородой делала его похожим на старого гнома. Лютнист пел не известную Саймону балладу. Голос у него оказался неожиданно низким – красивый бас-баритон.

Встретились Мэри и Джереми Ди,
На кладбище в день похорон,
Мэри сказала ему: – Приходи,
Эту ночь проведем мы вдвоем.
Я буду ждать тебя, Джереми Ди,
Эту ночь мы с тобой проведем.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

Как зачарованный, Джереми Ди,
Ждет окончания дня.
Солнце заходит, и Джереми Ди
Быстро седлает коня.
Ночь наступает, и Джереми Ди
Спешно седлает коня.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

      Гируд почувствовал, что музыкант и есть тот человек, который может привести его к Свершителю. Он даже увидел место, где тот может находиться: покосившийся фахверк под красной черепичной крышей. Однако местоположение дома оставалось под вопросом. Саймон решил, что теперь торопиться некуда, и стоит дослушать до конца балладу, тем более что мастерское исполнение весьма впечатлило его как истинного ценителя художеств и красоты.

Скачет по берегу Джереми Ди
К башне на Черной скале.
Манит его огонек впереди
В башне на Черной скале.
Правит уверенно Джереми Ди
К башне на Черной скале.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

Звезды мерцают над Джереми Ди,
В небе сияет луна.
Мэри увидела Джереми Ди,
С башни спустилась она.
Сердце сильнее забилось в груди,
Едва показалась она.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

       Саймон обнимал слухом всю площадь. Он уловил, как испуганно и тревожно забились сердца у тех, кто стоял рядом с певцом и хорошо слышал его голос. Где-то далеко стукнул копытом конь, лязгнула дверца железной клети. Над площадью смолк гул голосов. В дальнем ее конце переговаривались вполголоса двое мужчин в купеческом платье. Один заметил, что музыкант совершенно напрасно поет прилюдно балладу, которая входит в список запрещенных Экзекуцией сочинений и книг.

         – Сейчас ему станет не до песен, – сказал второй.

      В кольце, образованном вокруг певца слушателями, вдруг появился быстроглазый и босоногий оборвыш лет восьми или десяти. С шапкой в руках он принялся обходить зевак, которые начали бросать ему мелкие монеты. Музыкант тем временем впал в состояние вдохновения, он не видел ничего вокруг, ни площади, ни людей на ней, ни смотревшего на него Саймона.

Спешился радостно Джереми Ди,
Девушку к сердцу прижал,
Мэри прижал к себе Джереми Ди,
Как вдруг его холод объял.
Оторопь пала на Джереми Ди,
Он мертвое тело обнял.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

– Уже я не Мэри, мой Джереми Ди,
Мне в тягость сияние дня,
Постой, погоди, мой Джереми Ди,
Зачем нам сияние дня?
Много ночей у тебя впереди,
Ты будь мой, а я буду твоя.

А вихрь веял, а ветер выл,
Ворон над Джереми в небе кружил…

     Но вдруг собиравший деньги мальчишка насторожился и нырнул в толпу. Саймон услышал нарастающий по мере приближения звон шпор и грохот тяжелых сапог. С дальнего конца площади, где стояла железная клетка на колесах, к фонтану бежали драгуны в серых сутанах. А музыкант ничего не слышал и уверенно приближался к развязке своей истории:

Две ранки на шее у Джереми Ди,
Губы у Мэри в крови…
Сердце не бьется у Джереми Ди.
Поздно, на помощь зови не зови.
Много ночей у него впереди,
У Мэри все губы крови…

А вихрь веял, а ветер пел,
К Джереми на руку ворон слетел.

         Дослушав песню до конца, Саймон несколько раз одобрительно кивнул. Он даже пожалел, что у него нет с собой монеты, чтобы бросить ее артисту, хотя в этом уже не было смысла. Гируд спокойно смотрел на бежавших в его сторону экзекуторов в серых сутанах. Само собой, это его нисколько не взволновало, хотя раскрывать себя раньше времени и не входило в его планы.

        Но стальные сутаны пробежали мимо него. Они набросились на музыканта, разбили его лютню о парапет фонтана и потащили беднягу за ноги к вегикулу справедливости. Вся площадь погрузилась в угрюмое молчание. Люди испуганно уступали им дорогу. Но почти сразу же после водворения музыканта в клетку людское море вернулось в свои берега.

        Саймон так и остался сидеть на парапете фонтана. Завсегдатаи рынка, как и стальные сутаны, не обратили на него ни малейшего внимания – здесь на каждом шагу встречались и более колоритные личности, чем простой пилигрим в коричневом плаще с капюшоном…

      Наконец Саймон почувствовал приближение нужного человека. Это был давешний босоногий мальчишка в живописных лохмотьях. Он вернулся к фонтану и опустился на колени перед разбитой лютней, безуспешно пытаясь соединить ее куски в единое целое. Само собой разумеется, из этого не вышло ничего путного. На глазах у мальчика появились слезы. И тут он почувствовал на себе тяжелый взгляд, поднялся с колен, с покорным видом подошел к Саймону.

     Гируд встал, провел рукой в направлении вверх-вниз. Тонкие пальцы обхватили возникший, словно из воздуха, посох. Теперь, в сумерках, Пилгриму не было нужды маскироваться и создавать иллюзию тени. Он положил руку на плечо мальчишке, и тот, услышав мысленный приказ, повел его к Горбатому мосту через реку Утопленников.


       Глава десятая о Квартале тысячи удовольствий и его обитателях


       Кольдингам воспользовался секундным замешательством и отступил, не поворачиваясь спиной, в магическую брешь. Вслед за ним туда же полетел подброшенный ногой офицера щенок тандерхаунда. Верзила бросился за Альбертом, но было поздно.

    Как и предсказывал Тритемий, брешь в магической стене закрылась. Великан врезался в невидимую преграду и отлетел назад, едва не сбив с ног подоспевших подчиненных.

      Оказавшись в коридоре, Альберт опустился на одно колено. Голова кружилась, руки дрожали от слабости после перенесенных пыток. Он попробовал встать на ноги, но сделать это ему удалось только с помощью бросившейся к нему Эсквилины. Тритемий оперся на плечо Ригглера, и все четверо вышли из потайного хода Бевериджа в узкий переулок на задах Серого дома.

        Вокруг не было ни души. Некоторое время они двигались вдоль переулка с глухими стенами домов, пока не заметили проход во внутренний дворик. Это был мощеный плитами темный четырехугольный двор с неработающим фонтаном в виде одноногой чаши посредине. В нем была только одна дверь в каменном портале с рыцарским гербом наверху, но она была забита крест-накрест досками.

       Девушка отвела Альберта к фонтану, усадила на плиты спиной к чаше. Тритемий и Ригглер остановились рядом. Старик был на грани истощения. Он что-то сказал монаху, и тоже сел на пол. Зато щенок-тандерхаунд весело скакал вокруг них, видимо, довольный тем, что оказался на улице. Эсквилина передала говорящую голову Тритемию и попросила Альберта оторвать полоску ткани от рубахи.

     Надрезая край материи клинком, он вдруг заметил, что меч ему достался непростой: это был полуторный бастард, предназначенный для фехтования как одной, так и двумя руками. На лезвии посверкивала красивая гравировка в виде рыцарской перчатки с зажатой ней розой, на гарде виднелась та же эмблема в увеличенном виде, яблоко рукояти было украшено золотой насечкой.

     – Надо спешить, – подавая целительнице полоску ткани, сказал Альберт. – Рана пустяковая, я смогу идти сам. Стальным сутанам не потребуется много времени, чтобы выйти через ворота и догнать нас.

     – Никуда ты не пойдешь, пока я не перевяжу рану. И не вздумай противиться!

      Это было произнесено таким непреклонным тоном, что Альберт удивленно посмотрел на девушку и вдруг почувствовал, что она ему нравится. Растрепавшиеся рыжие волосы и даже густые веснушки были ей к лицу. Она пошептала над раной – кровь остановилась. Затем перевязала руку.

       – Будь у меня под рукой нужное снадобье, рана затянулась бы через час, – с сожалением произнесла Эсквилина. – Ничего, я знаю, что делать. Если все получится, я отведу вас в безопасное место.

     – У нас все получится, – сказал Альберт, с трудом поднимаясь на ноги, и вдруг заметил отсутствие Ригглера. – А где монах?

     – Он стоит снаружи, за углом, – сообщил Тритемий Гиннес. – Я попросил его предупредить нас в случае опасности…

      – Все монахи врать, – буркнул Шакелас. – Сей  наиболее от другие.

      Альберт, опираясь на меч, подошел к выходу со двора и выглянул наружу. Темная и узкая, как горная расщелина, улица уходила вдаль. В конце ее он увидел Ригглера и человека в платье горожанина. Оба азартно о чем-то спорили.
 
      Монах достал что-то из-за пазухи, передал собеседнику. Вскоре послышался цокот копыт. Из сумерек вынырнул Билли. И не один. Он вел под уздцы утомленную долгой жизнью желто-пегую лошадь под старым потертым седлом.

       – Святой отец! Да ты просто молодчина! – воскликнул Альберт, когда Ригглер завел лошадь на внутренний дворик. – Мы спасены!

     – Спасены, милорд, – грустно кивнул монах, он подсадил Тритемия в седло и подал ему посох с коброй на конце. – Но мне пришлось расстаться со своей мечтой…
 
       Рассказать Кольдингаму о своей мечте брату Билли помешала Эсквилина. Девушка окончательно взяла инициативу в свои руки. Сняла с плеч зеленую шаль, завернула в нее голову горбуна и передала узел Тритемию, который, как оказалось, довольно уверено чувствовал себя в качестве всадника. Узел он повесил на луку седла.  Рыжеволосая проводница взяла лошадь под уздцы и вывела со двора. Кольдингам, держась за стремя, пошел рядом лошадью. Ригглер замыкал шествие. Щенка он взял на руки, чтобы тот не привлекал к ним внимания своим лаем и суетой. Все четверо направились вниз по узкому переулку.

     – Стальные сутаны никогда не составят нас в покое. Обязательно будет облава, – сказала Эсквилина. – Нам нужно как можно скорее бежать из Ноулдона. Я отведу вас к своей сестре. У нее в друзьях ходят такие лихие парни, что крепостные стены им все равно что загородка.

      – Я знать, о ком говорить веснушка! – раздался голос Шакеласа. – Она дружить с головорезы. Нож по шее чик-чирик, и концы под воду.

      Альберт легонько хлопнул левой ладонью по узлу, заставив говорящую голову замолчать.

     – Господину Шакеласу нечего опасаться за свою шею, – обиженно произнесла Эсквилина. – Хуже, чем есть, уже не будет. И пусть мои друзья с законом не в ладах, зато они нам помогут.

       Дойдя до конца переулка, девушка свернула в другой, потом в третий и четвертый. Вскоре Альберт понял, что при всем желании не смог бы отыскать обратный путь. Эсквилина продолжала петлять по городу, сворачивая то в подворотни, то в узкие закоулки.

     Сначала им все время попадались навстречу горожане, провожавшие их удивленными взглядами. Постепенно прохожие исчезли, а облик Ноулдона начал меняться на глазах.

      Мостовая сузилась так, что на ней с трудом могли разминуться два человека. Появились первые признаки трущоб. Покосившиеся деревянные дома нависли над головами, застилая свет. Под ногами хлюпала грязь.
 
    Альберт никак не мог отделаться от ощущения, что за ними кто-то идет. Он несколько раз оглядывался, надеясь увидеть преследователя, и однажды ему даже показалось, что он заметил высокого человека в длинном плаще и мальчишку рядом с ним, но они пропали за очередным поворотом.

       Шпион либо был слишком ловок, либо существовал только в воображении Кольдингама. Чтобы как-то отвлечься от тревожных мыслей, Альберт повернулся к Ригглеру, тяжело пыхтевшему у него за спиной. На лице монаха о застыло выражение неземной печали.

     – Что случилось, монах Билли? Ты не рад, что нам удалось обставить экзекуторов?

     – Ах, милорд, – тяжко вздохнул Ригглер. – Я бы с удовольствием вернулся сейчас в ту потайную комнату за кабинетом Великого экзекутора.

      Альберт не успел удивиться, как получил ответ на свой безмолвный вопрос:

      – Монах украсть обереги Бевериджа, – крикнул из своего узла Шакелас.

      – Какие еще обереги? – удивился Альберт.

     Ему ответил Тритемий:

     – Обереги от вампиров и черных магов. Амулеты сейчас в Уайтроузе нарасхват, все готовятся к нашествию имперцев.

     – Так значит, ты выменял эту старую клячу на обереги Бевериджа? – догадался Альберт.

      – В том-то и дело, что мне пришлось расплатиться ими за лошадь. Я отдал за нее целое состояние, ибо хозяин этой почтенной твари оказался плутом. Сквалыга ободрал меня как липку! Почти ничего не осталось.

     – Спрашиваться, зачем богатство монах? – хихикнул Шакелас.

     – Что скажешь, брат Билли?

     – Отнюдь не ради наживы, сэр. В тюрьме я много молился, размышлял о жизни и смерти. И дал обет Деве, что, если она сподобит меня выйти живым из застенков Бевериджа, я открою церковную лавку, где каждый желающий сможет получить безвозмездно оберег с ее именем.

      – Врать монах, не верить! – возмутился в своем зеленом узле Шакелас. – Мошенничать горазд!

     – Ничего, Билли, если выживем, быть тебе хозяином лавки, – пообещал Кольдингам без особой, впрочем, уверенности в голосе. – Поставим ее на большой дороге, и от покупателей у тебя отбоя не будет.

    – Правда? – у Ригглера сверкнула в глазу одинокая слезинка. – Да услышит ваши слова Пресвятая Дева!

      Вскоре беглецы пересекли невидимую границу Квартала тысячи удовольствий, который выглядел как самая грязная, бедная и тесно застроенная часть города. Окна покосившихся домов, которые правильнее было бы назвать развалюхами, были прикрыты ставнями, из-за которых доносились плач скрипок, женский смех, пьяные крики и отборная ругань.

       Прилично одетых горожан здесь не было видно вообще, зато в дальнем конце улицы у них за спинами появился высокий человек в длинном плаще. Он медленно вышагивал, положив руку на плечо мальчишки.

     – Мы почти пришли, – обнадежила спутников Эсквилина. – Вот он, Горбатый мост. Сестрица обитает сразу за речкой Гнилых Утопленников.

     И действительно, послышалось журчание воды в густых зарослях ивняка, заполонившего топкие берега. Судя по ударившей в ноздри вони, речка полностью оправдывала свое название. Пусть не утопленников, то какую-то мертвечину в нее определенно сбрасывали. Кольдингам увидел перекинутый через речушку круто изогнутый мост, облицованный булыжным камнем. Под ним медленно текла темная вода.

      Через реку путники перебрались без приключений, и тут яростно зарычал тандерхаунд. Он вырвался из рук несшего его монаха и бросился назад, заливаясь отчаянным лаем. Заржала, встав на дыбы, удивительно смирная до этого лошадь.

    Зеленый узел сорвался с луки, Тритемий тоже не удержался в седле и упал на землю. Посох при падении выпал у него из рук, а лошадь понесла и протащила его несколько десятков ярдов за собой, прежде чем остановилась у стены ближайшего к мосту дома. Ригглер освободил ногу старика от стремени. Как только это произошло, лошадь сорвалась с места и опрометью помчалась прочь. Монах с криком бросился за нею.

      И вдруг Альберт почувствовал, что время прекратило свое течение. Звуки почти исчезли. Испуганные крики Эсквилины, ржание лошади и топот копыт, лай собаки – все это доносилось до него будто сквозь ватную пелену. Со всех сторон его окружала темнота. Вязкая и липкая. Темнота и тишина… Его товарищи куда-то пропали. Внезапно мрак расступился, но только в одном месте.

        Альберт едва различил в наступивших сумерках горбатый мост и бледного незнакомца с глубоко запавшими голубыми глазами. Он стоял, опираясь на посох, на том берегу реки и сверлил Альберта холодным взглядом. Позади него, раскинув руки, лежал на земле ребенок. В это сцене было что-то безысходно-мистическое. Кольдингам вздрогнул и машинально положил руку на рукоять меча.

     – Я пришел за тобой, человек, – раздался глухой низкий голос.

        Он звучал так, будто доносился из глубокого подземелья, но поскольку губы незнакомца не шевелились, Альберт с ужасом понял, что голос раздается у него в голове. Пальцы, сжимавшие рукоять, сами собой разжались, меч неслышно упал на булыжную мостовую.

      – Твой час пробил, тебя ждет дальняя дорога, – прозвучало под теменем у Альберта. – На этом пути твоим проводником буду я. Блажен, кто проводит смертных через долину мрака.

       Альберт пытался возражать. Ему хотелось сказать, что он не собирается пускаться в дальнюю дорогу, тем более с таким жутким проводником. Однако не смог даже пошевелить языком. Альберт внезапно ощутил, что кто-то неизмеримо более сильный, чем он, овладевает его волей.       Ноги сами понесли его навстречу существу в коричневом плаще с накинутым на голову капюшоном. Один шаг… Другой... Третий…
   
    Альберт ступил на мост. Где-то в глубине его сознания таилось понимание, что надо остановиться. Каждое движение приближало к смерти, однако ноги сами шагали вперед, не сообразуясь с его желаниями.

      Существо в долгополом плаще, словно собираясь обнять его при встрече, призывно протянуло к нему обе руки. Тонкие пальцы его изгибались и шевелились совсем не так, как у людей, а каждый по отдельности. Еще десяток шагов, и эти персты, напоминавшие белых червей, дотронутся до него.

       В этот момент кто-то потянул его назад с такой силой, что затрещали завязки на рубахе. Альберт с большим трудом заставил себя оглянуться и увидел искаженное страхом лицо Эсквилины. Вцепившись в него, она изо всех сил пыталась его остановить. Чаровница что-то кричала, беззвучно открывая рот:

     – Не подходи к нему, это вампир! – прочел он по губам девушки. – Ему не перейти через живую воду!

        Альберт попятился. Рядом с ними появился щенок и залился беззвучным лаем. Тандерхаунд то прыгал вперед, то отскакивал обратно и крутился на месте, захлебываясь от злобы. Лицо существа, стоявшего на другом берегу речки, исказила гримаса ярости. Вампир что-то крикнул, взмахнул посохом.

     Сильнейший порыв ледяного ветра откинул Эсквилину к стене дома в пятидесяти футах позади моста. При этом щенок несколько раз перевернулся в воздухе и упал на чаровницу. Все вокруг подернулось белым инеем, реку вокруг моста сковал лед.

      Кольдингаму удалось устоять на ногах лишь потому, что он успел пригнуться, выставив вперед правую руку как бы для того, чтобы защититься от ветра. Все тело Альберта сковал неимоверный холод, но вдруг его правую ладонь обожгла вспышка боли. Кисть до запястья озарилась ярким желтым светом. С ладони сорвался огненный ком и, в одно мгновение покрыв расстояние между ним и вампиром, толкнул его в грудь, повалив на дорогу.

     С этим ударом мир вдруг взорвался многоголосьем звуков. На лице вампира появилось выражение крайнего удивления. Одежда на нем горела и дымилась. Он лежал в угольно-черном пятне среди белого инея, который быстро таял, исчезая прямо на глазах у не менее удивленного собой Альберта.

         Некоторое время вампир собирался с силами, затем с трудом поднялся на ноги. Оперся на посох, погрозил кулаком. И вдруг растворился в воздухе. Через мгновение его темный силуэт возник и тут же исчез в дальнем конце улицы, приведшей всех их к Горбатому мосту. Вместе с ним исчез лежавший на земле ребенок.

     Альберт изумленно посмотрел на свою ладонь. Болезненное ощущение жара прошло. Он поднял с мостовой потяжелевший меч, повернулся и увидел, что Тритемий лежит на земле под стеной дома, а рядом с ним хлопочет Эсквилина, пытаясь привести его в чувство.

        И тут к Альберту с радостным лаем бросился маленький тандерхаунд. Он явно чувствовал себя победителем. Пришлось наклониться, чтобы потрепать его за ухом. Песик преданно посмотрел Альберту в глаза и, оглядываясь, повел его к Тритемию. Старик застонал, веки у него дрогнули и разомкнулись:

       – Ты жив… А где вампир?

      – Ушел, – Альберт сел рядом с Тритемием и показал ему все еще не погасший окончательно зигзаг на правой ладони. – Ты знаешь, что это? Не просто шрам, так ведь?

     – Это Печать саламандры, друг мой.

     – Что это означает?

     – Саламандра есть элементаль огненной стихии.

     – А если проще?

     – Проще говоря, дух огня. Страшное орудие в руках того, кто им повелевает.
 
     Разговор был прерван возвращением брата Билли.

    – Лошадь убегла, – сказал он с расстроенным видом. – Старушка перебирала копытами так резво, будто за ней гналась стая волков.

      Щенок вдруг заметил валявшийся на земле зеленый узел с головой Шакеласа, зарычал, бросился на него и начал с остервенением трепать.

      – Убирать этот тварь, или я за себя не ручаться, – закричал невидимый принц горбунов.

     Эсквилина одной рукой оттащила щенка за холку, а другой подняла узел с Шакеласом. Тандерхаунд еще несколько раз подпрыгнул, пытаясь достать узелок зубами, и нехотя угомонился.

    – Надо идти, – сказала чаровница. – Уже совсем близко.

    Как только Кольдингам встал на ноги, ему стало понятно, что доплестись сможет разве что до угла. Болела раненая рука, голова раскалывалась, мысли путались, а перед глазами плясали зеленые искры вперемежку с голубыми звездами. Все остальные были измотаны не меньше, и только близость обещанного девушкой приюта заставила беглецов преодолеть последние ярды.

      Они остановились возле низкого, покосившегося дома, крытого поросшей зеленым мхом черепицей. Зато обитая железом дубовая дверь с закрытым створчатым окошком и молотком на шарнире казалась образцом прочности и больше годилась для крепости, чем для городского жилья. Хозяева дома, как видно, весьма ценили свой покой.

     Эсквилина подошла к двери и четырежды стукнула молотком по железной скобе. Через некоторое деревянная створка отъехала в сторону, кто-то выглянул квадратное отверстие. Затем послышался скрежет и лязг отодвигаемых засовов. Наконец, дверь распахнулась. На пороге показалась старуха со сморщенным, как печеное яблоко, лицом, обрамленным рваным чепцом непонятного цвета. По платью она была похожа на нищенку.

    – Эсквилина, милочка, – прошамкала она беззубым ртом. – А мне сказали, что ты гостишь у Бевериджа. Я уж и не чаяла увидеть тебя в живых. Кто это с тобой?

     – Вести в свой вертеп, старый ведьм! – донеслось из узла, который держала в руках девушка. – И не трепать язык.

     Старуха перевела испуганный взгляд на говорящий узел, отшатнулась и, наверное, в панике захлопнула бы дверь, если бы Эсквилина не успела схватить ее за руку.

    – Не бойся, Пегги. Это всего лишь господин Шакелас.

       Чаровница развязала узел и показала старухе говорящую голову.

     – Всеволиш? – возмутился Шакелас, метая глазами молнии. – Принц горбунов не есть всеволиш. Сие оскорблять мой маестат. На первый раз прощать, а после пенять на себя!

     – Хватит ссориться, – одернул его Альберт и обратился к Пегги: – Мы можем пройти в дом, мэм?  Нам надо отдохнуть и набраться сил. Мы надолго не задержимся.

     Старуха молча отступила в сторону. Альберт вошел в дом и оказался в довольно странном помещении. В нем не было окон и дверей, кроме входной, хотя дом, если смотреть на него с улицы, казался очень просторным. В этой комнате имелось все, чему положено быть в жилище: стол с глиняным подсвечником, стулья, кровать, большой потухший камин, деревянные полки с расставленной на них посудой. Не хватало только одного – ощущения обжитости.

      Все предметы были покрыты толстым слоем пыли. По углам с потолка клочьями свисала паутина. Заметив недоумение на лице Альберта, Эсквилина подошла к камину, нагнулась и толкнула заднюю стенку: открылся вход в следующее помещение. В камине почти не было золы, в проеме был виден уходивший в глубину узкий коридор с деревянной лестницей.

     – Здесь ходят только свои, Альберт, – сказала чаровница. – Сейчас поймешь почему.

     – Так и есть, друзья Эсквилины – мои друзья, – кинула старуха, показывая рукой на камин: – Пожалуйте сюда, сэр.

     Пегги первой шагнула в потайной ход и повела гостей к такой же прочной, как и входная, двери. Из-за нее доносились шум и пьяные окрики. Старушка четыре раза стукнула сухоньким кулачком по железной скобе. Дверь распахнулась.

      На пороге стоял коренастый крепыш в грубых матросских башмаках и чулках, синих бриджах и коричневом жилете, надетом на голое мускулистое тело. Из-за широкого кожаного пояса у него торчала рукоять ножа. Маленькие, бегающие глазки внимательно осмотрели каждого из пришедших. Заметив, что Кольдингам вооружен, матрос протянул руку к его мечу.

     – Сдай оружие, – произнес он требовательным тоном.

     Альберт удивленно вскинул брови и собрался было использовать гарду для доказательства своего права носить свой меч там, где ему вздумается, как вдруг на лице матроса появилось выражение замешательства. Он посмотрел на украшенную гербом экзекуции рукоять бастарда, потом перевел взгляд на заляпанную кровью, порванную во многих местах рубаху Альберта.

        На его теле и одежде осталось множество следов перенесенных пыток и приключений. Было ясно, что этот человек меньше всего походит на экзекутора, однако он держал в руке офицерский меч стальных сутан, причем не простой, а явно офицерский.

     – Откуда у тебя этот меч? – спросил матрос с почтением в голосе.

     – Нашел в коридоре, – ответил Кольдингам, не вдаваясь в подробности.

      – Верится с трудом, – возразил недоверчиво матрос.

     Шакелас не удержался, чтобы не похвастать своей осведомленностью:

     – Сей славный меч вручать капитану Гилфорду сам Иеффай Беверидж за особый заслуг перед Церковь Девы! А мы с Альберт у оный капитан меч отобрать!

       Увидев говорящую голову, матрос застыл на месте с открытым от удивления ртом. Альберт отстранил его свободной рукой и шагнул в освещенное факелами помещение с низким сводчатым потолком и кирпичными стенами. Дрожащие отсветы пламени падали на лица людей, которые предавались безудержной гульбе.

    Деревянные, грубо сколоченные столы содрогались от ударов кулачищ рассерженных игроков в кости. Сталкиваясь, гремели медные кружки. Вино в одно мгновение исчезало в бездонных глотках, а расторопные подавальщицы в грязных фартуках тут спешили вновь наполнить кубки гуляк. Кое-кто из них уже успел уронить отяжелевшие от хмеля головы на стол, а самые отъявленные выпивохи мирно похрапывали на земляном полу.
 
      На коленях у бражников надолго обосновались пышнотелые девицы в более чем откровенных платьях из парчи и шелка. Красотки смеялись над сальными шуточками своих кавалеров так, что груди у них едва не выпрыгивали из шнурованных корсетов с нарочито глубоким вырезом.

       На столах громоздились россыпи гольденов, серебряных талеров и более мелкой медной монеты. Вопили от обиды промотавшиеся игроки, во всю силу легких хохотали их удачливые соперники. То тут, то там завязывались стычки и ссоры.

     – У меня каждый день проигрываются целые состояния! – гордо пояснила содержательница притона. – Понятное дело, неудачник обычно бросается в драку. Кхе-кхе!

     – Понятное дело, – произнес Шакелас голосом старухи. – А если что, до речка Гнилых утопленников рука подать. Кхе-кхе!

     Эсквилина увидела кого-то у противоположной стены, помахала рукой и направилась туда, жестом позвав за Альберта за собой. Там стояли источавшие винный аромат бочки с выбитыми днищами.

     В трех очагах весело полыхал огонь. Шипели капли жира, падавшие с проткнутых вертелами бараньих туш. Одна из следивших за приготовлением жаркого девушек заметила Эсквилину и с радостным воплем бросилась ей на шею. Рыжеволосая колдунья чмокнула ее в щеку.

     – Привет, Бетти! – весело воскликнула она. – А это мои новые друзья, мы вместе вырвалась из лап экзекуции. Нам нужно переночевать… И еще нам другая одежда понадобится.

      Бетти, с симпатичного, курносого личика которой не сходила радостная улыбка, с видом полного понимания тряхнула белокурыми кудрями:

   – Конечно, Эскви. Я так рада за тебя. Ступайте в большой покой для постояльцев. Я распоряжусь принести туда все необходимое.

       Эсквилина жестом пригласила идти за собой. Поднимаясь вслед за нею на первый этаж дома, Альберт с опозданием осознал, что ему, вернее, им удалось совершить невозможное. Дело за малым: он обязательно должен каким-то путем вернуться домой, в старую добрую Англию.


                ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОЗРЕНИЕ АЛЬБЕРТА КОЛЬДИНГАМА


                И день, и ночь идет война
                Со светом тьмы и черной розы с белой…
                С краями чаша зла полна,
                А колкие шипы разят врага, как стрелы.

                Элиас Дандердейл, бродячий музыкант


          Глава одиннадцатая об аромате увядших роз и мертвом садовнике

            
      Шестеро обнаженных до пояса чернобородых горбунов расставили на столе в Смежной зале Блэккастла восемь золотых кубков, придвинули кресла и, пятясь, чтобы не поворачиваться спиной к Лордам Тьмы, удалились.

     Когда они скрылись, в полумраке анфилады залов появился чернокожий великан с большим кувшином в руках. Он нес его так же бережно, как мать младенца. Церемонно наполнил кровью Круцифера золотые кубки и исчез так же бесшумно, как его предшественники.

     Эдвард Морой занял свое место за столом. Четверо лордов последовали его примеру. Нигредо, описав полукруг под высокими сводами зала, опустился на подлокотник кресла Императора. Морой, не пригубив, как и все его братья, своего бокала, обвел их тяжелым, давящим взглядом. Все они выглядели так же, как на своих портретах, которые, впрочем, сейчас были пусты. За исключением одного: леди Фог-Смог взирала на собрание лордов-гирудов с полотна в тяжелой позолоченной раме.

     – Я давно не собирал вас вместе, чтобы не отрывать от дел, – сказал Император, – однако сегодня Саймон принес плохую весть. Настолько плохую, что ее стоит обсудить сообща.

     – Могу предположить, что королевство людей усилило свои посты на границах Империи, – пробасил Джозеф Урсус. – Так это не новость и не повод для беспокойства. Императору достаточно отдать приказ, и наша лунная конница в мгновение ока сметет кордоны людей.

     – Что до меня, войну можно начинать хоть завтра, – лорд Харрикейн взмахнул рукой, и от этого движения по залу пронесся поток ветра, взметнувший тяжелые портьеры. – Мы потопчем конями все, что останется от Уайтроуз после моего урагана.

     – Я озаботился тем, чтобы мечи вампиров были острее человеческих, – поддержал брата Майкл Шарп. – Любая нанесенная ими рана будет смертельной. Могу заверить Императора, что оружие, откованное в наших подземных кузницах, не подведет.

     Джастин Флавий кивнул в знак согласия с замечаниями Урсуса, Харрикейна и Шарпа.

    – Люди поклоняются белой розе, но я предпочитаю красные, цвета крови и войны, – сказал он. – Мне очень нравятся твои стихи, Эдвард: «Клинкам противна тишина! Пусть льется кровь пурпурным током и не кончается война между Закатом и Востоком...»

     – Спасибо, Флавий, – с признательностью в голосе сказал император Морой, поглаживая Нигредо по голове. – Насколько я понимаю, ты тоже сторонник войны. Теперь послушаем Пилгрима и решим, стоит ли ввязываться в драку прямо сейчас.

     На протяжении выступлений братьев лорд Саймон сидел с отсутствующим, если не сказать понурым, видом: он все еще находился под впечатлением встречи со Свершителем, так и не оправившись от своего поражения на Горбатом мосту. У него не достало духа в этом признаться открыто. Помолчав, он тихо произнес:

     – Свершитель явился. На этот раз ошибки быть не может, я видел Печать Саламандры на его руке. Он силен, и сила его будет расти с каждым днем. Древнее пророчество начинает сбываться.

     С надменных лиц лордов тьмы в один миг слетело выражение самоуверенности, но император Морой ободряюще улыбнулся и заговорил приподнятым тоном:

     – Каждый из нас неизмеримо сильнее Свершителя, а вместе мы справимся с любыми обстоятельствами. В наших интересах уничтожить его как можно раньше, поскольку мощь его будет расти с каждой победой и уменьшаться с каждым поражением. Так гласит пророчество отшельника Теофила. Или мы, или он. Или древняя, могучая раса детей Круцифера, или простые смертные в его лице…

     Морой не закончил своей речи, так как с портретом леди Фог-Смог начали происходить метаморфозы. Клубы тумана пришли в движение, закрыли конский круп и фигуру всадницы. Туман сгустился и водопадом потек на плиты пола тронного зала. Затем вытянулся к потолку, образовав нечто вроде столба дыма.

      Из него вышла дочь Круцифера в своем черном шелковом платье и венке из черных роз, который так ей был к лицу. Легкой поступью она приблизилась к столу, села, расправив шуршащий кринолин, села на свое место и сказала с этикетной улыбкой:

    – Прошу простить мне опоздание, братья. Я только что из Уайтроуза. Королевство в полном нестроении, Уорвик бездействует, а людишки дрожат в ожидании нашей инвазии. Делайте выводы сами.

     – Не совсем так, – с мрачным видом возразил ей Пилгрим. – Вокруг Ноулдона возводятся дополнительные укрепления, епископ Беверидж объявил дополнительный набор в отряды Стальных сутан. Но самое главное, Свершитель владеет духом огня. А значит, он неплохо вооружен и может действенно препятствовать нам в каждом начинании.

      Это известие вызвало оживление среди гирудов. Каждому из них захотелось лично расправиться со Свершителем и стяжать лавры спасителя империи вампиров. Поэтому они наперебой стали отговаривать императора Мороя начинать военные действия в ближайшее время.

      – Надо всесторонне подготовиться, Эдвард, – подвел итоги общих настроений Пилгрим. – Ты любишь повторять, что бессмертие не терпит суеты, а вечность любит благостность покоя. Но обстоятельства изменились.

     – Давайте послушаем, что об этом думает леди Клементина, – дипломатично произнес император.

    – Не забывайте, что Дева у нас в руках, – напомнила гирудина. – Это перевешивает чашу весов в нашу пользу. Кроме того, согласно пророчеству Теофила, Свершитель может быть достаточно силен, чтобы противостоять вампирам, однако по отношению к людям он остается все тем же смертным, как и они сами. Почему бы и нам не использовать для уничтожения Свершителя людей, как ангелы использовали латников Лиги Саламандры для распятия нашего творца?

     Как всегда, разумные доводы леди Фог-Смог произвели на императора самое благоприятное впечатление.

    – Хорошо, не будем спешить, – примирительным тоном сказал он. – Пусть плод созреет и сам упадет к нашим ногам. Пока жив Свершитель, война с Уайтроузом остается под вопросом. Я прошу леди Клементину заняться нашим подопечным. А теперь причастимся, братья.

      Гируды встали с кубками в руках и хором произнесли свой символ веры:
      – Веруем, исповедуем и учим, иже в причастии Отца нашего Круцифера обретаем вечное существование, и по завету Его творим таинство сие через устное приятие крови в воспоминание Его крестной муки, и через Него совершившегося созидания нашего во спасение Отца нашего Круцифера и всех Его эманаций, зовомых чадами тьмы, амен…

     По завершении молитвы каждый из вампиров осушил свой кубок с кровью демона-прародителя. Восьмой кубок достался Нигредо.


                ***

    
       Увенчанный фигурой трубящего ангела позолоченный шпиль Кафедрального Собора пречистой Девы Маргариты сверкал в лучах предполуденного солнца. Мощный и величественный фасад церкви с ярко выраженным вертикальным членением имел три лукообразных портала и столько же высоких, украшенных серебряными розами двустворчатых ворот. Над ними бежала галерея из арок с изваяниями святых и подвижников Церкви Девы.

     Согласно традиции, каждый из епископов ноулдонских старался внести свою лепту в убранство главного собора королевства. При Беверидже тимпан главного портала украсил огромный барельеф, изображавший Деву-Воительницу в рыцарских латах и пернатом шлеме, с геральдическим щитом и мечом в руке.

       Лицо ее оставалось таким же прекрасным, как и на других изображениях, но грозно сдвинутые брови и непреклонное лицо стали свидетельством наступления тяжелых времен и возросшей угрозы со стороны Империи вампиров. В прошлом ваятели и живописцы предпочитали изображать Пречистую Маргариту в ее ипостасях проповедницы и заступницы.

      Епископ Беверидж и капитан Гилберт Гилфорд шагали по брусчатой мостовой к паперти главного собора королевства. За ними на почтительном расстоянии следовали десять всадников в серых сутанах. Один из них вел в поводу лошадь Гилфорда. Цокот копыт гулким эхом отдавался в утренней тишине.

    На епископе был синий плащ, лицо скрывало черная широкополая шляпа с круглым верхом. Его тонкие, унизанные перстнями пальцы нервно перебирали четки. Мысль о том, что Альберту Кольдингаму и трем менее значимым деепричастникам зла удалось бежать из казематов Трибунала, приводила его в ярость.

      К тому же Бевериджа неприятно поразил неожиданный для всех, а для него в особенности, конфуз капитана Гилфорда, – утрата им офицерского и к тому же наградного меча. Это был подарок, на который Беверидж израсходовал целое состояние. С одной стороны он сочувствовал Гилберту, тяжело переживавшему свое поражение, с другой позволил вылиться накопившемуся за последние дни гневу на голову провинившегося капитана, которому, впрочем, давно покровительствовал.

    Как и все воины Экзекуции, капитан Гилфорд носил под своим простым синим плащом стальную кирасу и сутану из грубой материи, поскольку наряду с присягой верности Деве и ее Церкви дал клятву аскезы и послушания. К счастью, эти ограничения не распространялись на наградное оружие.

      И тем обиднее было капитану, что какой-то зеленый юнец переиграл его в бою и обошел по все статьям. До сих пор, несмотря на молодость, а капитану недавно исполнилось тридцать лет, он считался одним из лучших и многообещающих офицеров королевства Уайтроуз. Побег Кольдингама был первым серьезным промахом в безупречной до тех пор карьере Гилфорда.

      – Глупое простонародье называет моих экзекуторов Стальными сутанами! – гневно воскликнул Иеффай Беверидж. – О нет! Скорее уж соломенные сутаны, которых может обидеть даже ребенок.

     Получив разнос от Великого экзекутора, Гилфорд низко опустил перевязанную полоской белой материи голову. На подбородке у него краснел след от удара факелом, который в этот момент стал почти незаметен из-за румянца стыда, залившего лицо капитана.

     – Я дам тебе свой лучший бальзам от ран, Гилберт, – проворчал Беверидж, не сбавляя шага. – А взамен желаю услышать, когда сбежавшие преступники будут водворены в свои камеры.

    – Я велел закрыть все городские ворота, ваше милосердие. Изменники все еще в городе, и мы обязательно их…

    – Это вопрос государственной устойчивости, Гилберт, – раздраженно перебил капитана Беверидж. – Личности, подобные Кольдингаму, во сто крат опаснее обыкновенных еретиков. Они не зовут к бунту открыто, не чернокнижествуют, но способны своими фантазиями и небылицами смутить слабые умы, а таковых, уверяю тебя, в Ноулдоне большинство.

     – Я найду Кольдингама, ваше милосердие, и доставлю его к вам, даже если он сбежит в преисподнюю к самому Круциферу!

    – Сомневаюсь, – мрачно вымолвил Беверидж. – Но у тебя есть возможность все исправить. Даю тебе сутки.

    Уязвленный до глубины души репримандом Великого Экзекутора, Гилфорд отвесил почтительно низкий поклон и двинулся через заполненную горожанами площадь к поджидавшим его всадникам на белых конях. Его душили злоба и ненависть к Альберту Кольдингаму.

      Какой-то бедно одетый простолюдин не успел уступить капитану дороги и был сметен с его пути зубодробительным ударом кулака. Гилфорд продел ногу в стремя, тяжело взгромоздился в седло, взял лошадь в шенкеля и поднял ее с места в галоп. Гулкая площадь огласилась перезвоном подков удалявшейся кавалькады.
 
               
                ***
   
    
Проводив всадников взглядом, Беверидж, прихрамывая, направился к упавшему горожанину, который никак не мог прийти в себя после встречи с Гилфордом. Наклонился над ним и помог встать. Затем достал монету, чтобы подать ее пострадавшему, но в последний момент заметил, что держит в руке шиллинг Кольдингама, неведомо каким путем оказавшийся в его кошельке.

     Это обстоятельство так поразило епископа, что он забыл о своем благородном намерении. Машинально зажав монету в кулаке, Беверидж направился к главному входу в собор, размышляя о возможных причинах этого события. Он был весьма суеверен и везде искал закономерности, особенно там, где их не могло быть.

     На паперти церкви шла бойкая торговля мощевиками, оберегами от вампиров и медальонами с изображением Плата пречистой Маргариты. Глядя на медальоны, Беверидж почувствовал укол совести: он только что отчитал за оплошность бедного Гилберта, тогда как сам был виноват гораздо больше, чем он.

      Стараясь не привлекать к себе внимания министрантов и клириков, Беверидж пересек длинный трехнефный зал с более высоким средним нефом, и подошел к украшенной геральдическими щитами исповедальне, которая изнутри выглядела как деревянная конурка, разделенная на две половины решетчатой перегородкой.

     Едва он успел опуститься на узкую скамью, как в соседней половине послышался шорох шелкового платья, и за деревянной решеткой мелькнул черный силуэт дамы в украшенной цветами кокетливой шляпке.

      – Да славится пречистая Дева Маргарита, – произнесла она молодым и нежным голосом.

    – Во веки веков, амен, – ответил Беверидж, осеняя себя знаком овала.
       – Могу я узнать, что подвигло ваше милосердие принять меня в королевской исповедальне?

      – Конечно, не для того я пригласил вас, леди Бомонт, чтобы исповедовать или отпускать несуществующие грехи, – произнес Беверидж немного насмешливым и почти отеческим тоном. – У столь юного создания, как вы, не должно быть тяжких прегрешений.

    – По сравнению с пречистой Маргаритой все мы причастники греха, – скромно потупилась дама. – Мой духовный отец учил меня, что жизнь затем и дарована людям, чтобы грешить и каяться.

    – Свое отпущение грехов вы уже заслужили делами во благо Церкви. В прошлом вы уже не раз совершали невозможное, и мне вновь понадобились ваши ум и проницательность. Зная ваше бескорыстие, я теряюсь в догадках, смогу ли расплатиться с вами за помощь в уловлении одного отъявленного негодяя?

     – Вам надо знать, где он находится?

     – Никогда не встречал никого сообразительнее вас, леди Фиона! Именно так. Его зовут Альберт Кольдингам. Злодей так изворотлив, что сумел бежать из Трибунала священной экзекуции. Для нас это не просто оскорбление, это позор, который может быть смыт лишь…

    – Кровью еретика, – подхватила дама. – Нижайшая просьба даже не вспоминать об оплате. Для меня нет награды выше, чем ваша благосклонность. Вы знаете, что я служу Священной экзекуции не из корыстных побуждений, а по воле сердца. Прошу сообщить особые приметы преступника.

     – Достаточно одной: у него на правой ладони шрам от ожога в виде зигзага.

      – Я дам вам знать, как только появятся новости, через нашего друга Гилфорда. Благословите, ваше милосердие.

        Беверидж очертил через решетку голову дамы овалом Девы, для чего ему пришлось предложить шиллинг из правой руки в левую. Оказалось, что он так и сидел с зажатой в ладони монетой. Послышался удаляющийся шорох шелков, и противоположная половина исповедальни опустела.

     Об ушедшей даме напоминало лишь едва различимое благоухание, витавшее в воздухе. Духи леди Фионы были так же необычны, как она сама. Иеффай Беверидж никак не мог понять, что именно они ему напоминают. Это была странная, пробуждающая смутные воспоминания смесь запаха осенних листьев и увядающих роз.

      Великий экзекутор ничуть не кривил душой, когда говорил, что виконтесса Бомонт доказала свою преданность Церкви Девы. Она появилась в поле зрения Священной Экзекуции два года назад, когда прислала донос на отца и братьев, обвиняя их в занятиях черной магией и связях с чадами тьмы. В практике Бевериджа не так уж и часто случались доносы на самых близких родственников, поэтому он всерьез заинтересовался Фионой Бомонт.

      Выяснилось, что знатный, но обедневший род, к которому принадлежала юная правдоискательница, пришел в упадок из-за того, что земли Бомонтов граничили с Империей вампиров. Крестьяне, измученные постоянным ожиданием напастей, один за другим убегали в поисках спокойной жизни в более отдаленные от границы местности. Некому стало сеять, пахать, пасти скот и даже защищать замок. В итоге старый виконт де Бомонт оказался разорен окончательно и бесповоротно.

     Молодая леди Бомонт утверждала, что ее отец и брат постановили любой ценой вернуть свои богатства, и поэтому призвали на помощь силы Тьмы. Она поведала о черных мессах, проходивших в подвалах обветшавшего замка, о еретических обрядах, в которых ее принуждали участвовать ближайшие родственники, об убитых с ритуальными целями крестьянских младенцах и других еще более страшных и мерзких деяниях.

     Благодаря допросам с пристрастием и неопровержимым вещественным доказательствам, предоставленным Фионой Бомонт, вероотступники во всем признались, были полностью изобличены и преданы сожжению на костре. Их единственная наследница отказалась от символического вознаграждения, однако испросила у Бевериджа разрешения лично присутствовать на закрытом аутодафе.

      Сначала экзекутор удивился столь странному желанию, потом сочувственно покачал головой. Нанесенные отщепенцами душевные раны, по его мнению, не лучшим образом отразились на психическом здоровье леди Бомонт. Однако во всем остальном она казалась воплощением молодости и радости жизни.

      С тех пор леди Фиона неоднократно помогала Великому экзекутору в особо трудных случаях и расследованиях по делам наиболее опасных еретиков. Обычно она появлялась по первому зову Бевериджа и, выполнив поручение, возвращалась в родовой замок Бомонт, где жила в полном одиночестве.

      Великий экзекутор высоко ценил виконтессу за особый дар проницательности, но был с ней настороже, поскольку не всегда мог объяснить себе мотивы ее поступков, а также способы, с помощью которых она добивалась столь поразительных результатов.
 
     Иеффай чувствовал, что не в состоянии держать таинственную красавицу на коротком поводке, как, например, Фарнама или даже короля Уорвика. Это обстоятельство вызывало у властного, привыкшего управлять людьми Великого Экзекутора смутное беспокойство.

    Но поскольку пользы Фиона приносила значительно больше, чем неясных тревог, Беверидж со временем скрепя сердце признал за своей помощницей право на суверенитет, что случалось с ним чрезвычайно редко.

     Великий экзекутор покинул исповедальню, а затем и собор, незаметно выйдя из него через небольшую дверь в боковой стене. В свое время позади храма под его ведомством был разбит замечательный розарий с несколькими тысячами кустов шиповника и роз.

     Он был огорожен и разделен на участки с помощью стриженой изгороди из колючего кустарника, отчего стал похож на сложенный из свастик зеленый лабиринт. Внутри полученных таким путем скверов были устроены красивые цветники, доступ к которым обеспечивался дорожками из красного камня.
 
     Поскольку живая изгородь была намного выше человеческого роста, увидеть, не будучи внутри, что происходит в каждом из уголков розария, не представлялось возможным. Мощеная тем же камнем площадка в центре розария имела форму овала, который считался в Уайтроузе священным, поскольку именно в овал было вписано изображение Девы на Плате пречистой Маргариты.

     Здесь журчали струи небольшого каменного фонтана, оформленного в виде бутона белой розы. Вокруг фонтана стояли массивные мраморные скамьи, напоминавшие вздыбленную морскую волну. Беверидж особенно любил отдыхать на одной из них, стоявшей в тени стриженного в виде квадрата куста барбариса.

      В остальное время, бродя по розарию, он любовался цветами, беседовал с садовниками, интересовался, как продвигаются работы по выведению новых сортов белых роз. Казалось, что в эти минуты безжалостного борца с ересью ничто не интересует, кроме выбора участков для посадки, правильного рыхления почвы и своевременной поливки ростков и побегов.

      Сделав несколько шагов по главной аллее, великий экзекутор замер. Лицо его медленно побагровело от ярости, а губы беззвучно зашевелились в перечне самых страшных ругательств, которые были ему известны. Его любимые розы, посаженные по обеим сторонам главной дорожки розария, бессильно склонили свои нежные головки! Их белые лепестки пожелтели и осыпались! На крик Бевериджа прибежал младший садовник. Увидев, что случилось, едва не лишился чувств от страха.

     – Что это значит, Джонсон? – гневно спросил великий экзекутор, показывая рукой на погибшие цветы.

     – Клянусь, ваше милосердие, всего полчаса назад эти бутоны выглядели превосходно, – пролепетал садовник с видом полного недоумения. – Я не знаю, что случилось…

     – Где Гейтенби? Подать его сюда, живо!

     Джонсон бросился выполнять приказ и уже через несколько минут вернулся, дрожа от страха:

     – Ваше милосердие…

        – Что еще? На тебе лица нет.

     – Мистер Гейтенби… Главный садовник мертв!

     Великий экзекутор велел проводить себя к телу своего любимца. Некоторое время они кружили по зеленому лабиринту коридоров и поворотов, пока не вышли к цветнику, где вокруг распростертого на траве тела уже собралась почти вся обслуга розария. Бевериджу бросились в глаза широко раскинутые ноги садовника в грубых башмаках со шнуровкой.

     При виде великого экзекутора люди испуганно расступились. Он склонился над Гейтенби: это был крепкий на вид черноволосый детина лет сорока в черных бриджах, суконных чулках и полотняной рубахе с отложным воротником.

     – Никаких видимых повреждений, ваше милосердие, – тихо-тихо произнес Джонсон. – Причина смерти не известна…

     Беверидж окинул его презрительно-снисходительным взглядом, откинул ворот рубахи и чуть ли не пальцем ткнул в яремную жилу покойного: на белой как мел шее мертвеца краснели две ранки.

     – Причина не известна, мистер Джонсон? А это как прикажете понимать? Вызвать немедленно Стальных сутан с тандерхаундами! Обыскать розарий, перевернуть все вверх дном! О результатах доложить мне немедленно!

     Садовники бросились врассыпную, все, кроме Джонсона, которому Великий Экзекутор жестом велел остаться и сторожить тело до появления сыскной команды.
 
     – О, Дева, спаси и сохрани! – воскликнул Беверидж, осеняя себя овалом. – Вампиры уже здесь! Немыслимое дело!

     Великий экзекутор топнул в сердцах ногой и ушел, прихрамывая сильнее обычного.


      Глава двенадцатая о расточительстве Саймона и бережливости Клементины


      Загорелась утренняя заря. Вскоре набравшие сил солнечные лучи начали разгонять ночной туман, стлавшийся над пойменными лугами Борд-Ривер. Оставшиеся без присмотра овцы разбрелись в разные стороны. Одна из них щипала траву неподалеку от потухшего костра – всего в нескольких ярдах от тела хозяина, пролежавшего на холодной земле больше суток.

       Лицо убитого Саймоном пастуха было безмятежным, и только посиневшие губы говорили о надвигающемся тлении. Внезапно овца насторожилась, перестала щипать траву. Настороженно вскинула голову и жалобно заблеяла.

       Из тумана вышла молодая дама в черном платье и с хлыстом в руке. На голове у нее был венок из черных роз, красные губы кривились в пренебрежительной улыбке, а маленькие, изящные башмачки почти не приминали травы. Метнулась в сторону напуганная овца. Дама приблизилась к пастуху с таким видом, будто собиралась оплакивать несчастного. Кончик хлыста уперся в лоб покойника.

     – Знакомый почерк, – прошептала дама в черном венке. – Здесь прошел Саймон. Какой смысл убивать просто так, если можно сделать из покойника слугу или помощника? Бездумное расточительство!

     Клочья плавающего над лугом тумана потянулись к дочери Круцифера, окутали ее и пастуха. Из плотного облака донеслись обрывки заклинаний, произносимых на непонятном, отрывистом языке. Гирудина говорила все быстрее и громче. Облако тумана дрогнуло и рассеялось. Пастух уже не лежал, а сидел, не отрывая от гирудины подернутых пеленой смерти, широко раскрытых глаз.

     – Ты слышишь меня? – теперь голос леди Фог-Смог звучал тихо и нежно. – Я вызвала тебя с Плато окаянных душ, чтобы получить ответы на вопросы. Готов ли ты повиноваться и говорить все, что знаешь?

     – Солнце поднимается слишком скоро, – почти не раскрывая рта, невнятно  произнес мертвец. – Становится жарко. Мне ненавистен яркий свет. Спрашивай быстрее, я хочу вернуться назад, в прохладу и мрак смерти…

    – Видишь ли ты человека с зигзагом на правой руке? Можешь рассказать, где он находится?

     – Я вижу все. Я вижу Ноулдон, речку с гнилой водой… Горбатый мост. Низкий дом под черепичной крышей. Он там… Он там…

     Вдали послышался топот копыт. Вскоре из тумана вынырнул вороной конь. Его ржание разнеслось над полями. Из травы выпорхнула поднятая куропатка. Конь мчался к хозяйке. Под антрацитовой кожей играли упругие мускулы. Ноздри жеребца гневно раздувались, грива и хвост вились по ветру. Казалось, что черный красавец в своем неукротимом беге на всем скаку собьет гирудину с ног.

     Однако, подлетев к леди Фог-Смог, он застыл, как вкопанный. Покорно склонил породистую голову, опустился перед ней на колени. Дочь Круцифера села боком на дамское седло и энергично послала жеребца вперед, упреждая попытку встать на дыбы. Почувствовав хозяйскую волю, конь весело заржал, тронулся с места шагом, а некоторое время спустя перешел на галоп.

     Как только топот копыт смолк в отдалении, притихшая природа вновь ожила. Послышался щебет пичуг, зашелестели листья. Только мертвый пастух остался лежать у своего потухшего костра.

                ***

     Выполняя приказ Гилфорда, стальные сутаны обыскивали дом за домом в прилегающем к Священному трибуналу Квартале истинной веры. Сидя на своем белом жеребце Контрфорсе перед входом в трехэтажный купеческий фахверк, капитан со скучающим видом наблюдал за царившей вокруг суетой. Его шлем и кираса раскалились на полуденном солнце чуть ли не до бела, но этот человек казался выкованным из стали и, судя по всему, не чувствовал никаких неудобств.

     Руководил обыском сержант Сэмюэль Ги, который знал Кольдингама в лицо. Как всегда в присутствии начальства, он рыл носом землю и всем своим видом демонстрировал служебную лихость.

    Ни один мускул ни дрогнул на лице Гилберта, когда пожилая купчиха бросилась перед ним на колени и, ползая по мостовой, умоляла не разорять ее жилища. Капитан не шелохнулся даже тогда, когда Контрфорс отпрянул в сторону от летевших сверху пожитков, которые выбрасывали из окон дома его расторопные драгуны.

      Только когда к женщине присоединился ее муж и попытался схватить жеребца под узды, Гилфорд наклонился в седле, поднял плеть и хлестко стегнул седого мужчину кнутовищем по темени. Казалось, совсем легонько, но от этого удара несчастный рухнул на землю. Вопли его жены помешали капитану принять доклад командовавшего драгунами усатого капрала.

      Гилберт брезгливым жестом показал драгунам, чтобы те оттащили крикунью подальше. Доклад капрала был точно таким же, как и десяток предыдущих: пока никаких следов бежавших преступников не обнаружено. Следующий фахверк был перевернут вверх дном, но с тем же печальным результатом. И что самое обидное, нигде не было даже намека на занятие черной магией! Допрос хозяев также не позволил узнать ничего нового о беглых еретиках.

       Гилберт приказал драгунам заняться следующим домом и шенкелями послал коня вперед. Тронувшись с места, Контрфорс раздавил копытами несколько лежавших на мостовой глиняных тарелок. Стальные сутаны последовали за капитаном пешим порядком, ведя за собой лошадей в поводу. Вслед за ними загромыхала по брусчатке мостовой повозка с железной клеткой. Она была пуста, однако до завершения облавы было еще далеко.

      Гилберт не отличался полетом фантазии, поэтому, получив приказ Великого Экзекутора найти и поймать беглецов в течение суток, велел оцепить квартал Истинной Веры и принялся методично прочесывать все жилища вокруг здания Трибунала. Подобная тактика требовала времени и терпения, но рано или поздно должна была дать результат.
    Он был уверен, что Кольдингаму не удастся выбраться из мышеловки, и с удовольствием наблюдал за тем, как перепуганные купеческие жены по очереди захлопывают окна по мере приближения эскадронов стальных сутан.

      Гилфорд не испытывал и тени сочувствия к богатым горожанам, которых не без оснований подозревал в тайных сношениях с Империей вампиров и молчаливой поддержке ее лукавой торговой политики.

     Очередной обыск снова закончился ничем. Гилберт собирался направиться к следующему дому, как вдруг конь под ним взволновался, фыркнул и тревожно ударил копытом в мостовую. Капитан оглянулся, и увидел очень красивую молодую даму в шляпке наездницы и черном платье для верховой езды с черной повязкой на рукаве. Радостно улыбаясь, она шла в его сторону, ведя под уздцы пепельно-вороную лошадь.

        Гилфорд суетливо, чуть было не запутавшись в стременах, соскочил с коня, бросил поводья капралу и быстрым шагом направился к амазонке в черном платье и того же цвета шляпке. Через мгновение он уже покрывал поцелуями затянутую в тонкую замшевую перчатку руку красавицы.

      – Капитан, не так пылко, на нас смотрят ваши бравые вояки! – с притворным смущением рассмеялась девушка. – Извольте держать себя в узде.

     – Это сверх моих сил, леди Фиона, – галантно поклонился Гилфорд. – Едва завидев вас, я забываю обо всем на свете! Лучше скажите, как вы здесь оказались?

     – Подобно вам, капитан, выполняю повеление архиепископа Бевериджа, – пояснила леди Фиона, освобождаясь от перчаток. – Мне стоило большого труда разыскать вас. Итак, поиски пока не дали результата?

     – Пустяки, моя дорогая леди Бомонт! – беспечно улыбнулся Гилфорд. – Я достану Кольдингама из-под земли. Но разве дело в нем? Я так надеялся, что вы появились для того…

     – Чтобы положить к вашим ногам мою графскую корону? – Фиона расхохоталась, показав мелкие белые зубки и розовое, как у котенка, нёбо. – Ах, знаю, знаю. Нас не манят почести и знатность, нам дела нет до высоких титулов, потому что ваше положение в Священном трибунале позволяет кушать маркизов на завтрак, а герцогов на обед. Все это я слышала уже не раз. Давайте о деле.

     – О, как вы жестоки, Фиона! Вам известно, что капитан Гилфорд готов отдать жизнь за одну вашу улыбку! За один-единственный жест благосклонности!

     Вид Гилберта не оставлял сомнений в его чистосердечности. Грозный капитан Стальных сутан чувствовал себя безвольной игрушкой в руках хрупкой девушки. Это была любовь с первого взгляда.

     Встретив однажды Фиону в апартаментах Великого экзекутора, Гилфорд был сражен наповал как неземной красотой девушки, так и окружавшим ее ореолом загадочности и тайны. Всегда волнующая, но вечно ускользающая Фиона пробудила в неповоротливом сердце Гилберта столь неистовое чувство, что он вскоре сделал ей предложение, обещая, несколько забегая вперед, сложить у ее ног все богатства Уайтроуза.
 
     Фиона с грустной улыбкой отказала ему под вполне благовидным предлогом. Хотя прошло уже два года, она все еще носила траур по отцу и братьям, денно и нощно молясь о спасении их души.

     После этого нашлись и другие поводы для отказов, которые следовали один за другим, но это только распаляло упрямого капитана. Теперь он достиг той стадии умопомрачения, когда Фионе достаточно было кивнуть пальцем, чтобы Гилфорд, не раздумывая, шагнул в бездонную пропасть.

     – Что вы хотите услышать от меня, капитан? – продолжала свою беспощадную игру Фиона.

     – Только одно слово – да! И я, если понадобится, я разнесу по камню даже королевский дворец!

     – При вашей силе и храбрости, мистер Гилфорд, я не сомневаюсь в успешном исходе этого необыкновенного предприятия. Говорят, вам даже ужасные вампиры по зубам…

     Капитан помрачнел и насупил брови:

     – Я не раз сражался с чадами тьмы, моя леди. Выходил из этих схваток победителем, но... Мне довелось видеть, как укушенные вампирами люди становятся обращенными. Что за зрелище, дорогая Фиона! Одни превращаются в подручных Круцифера за сутки, другим требуются часы, третьим – минуты. Нет ничего ужаснее обращения, и если Деве будет угодно провести меня через это страшное испытание, то вампиром я не стану ни за что. Умру человеком!

     – Что за черные мысли, Гилберт? – беспечно рассмеялась Фиона. – И это накануне нашей свадьбы…

     – Свадьбы? Значит, вы согласны стать моей?

     – Вы, кажется, задали мне вопрос? Так получайте же ответ. Да!
    Будучи вне себя от счастья, капитан подхватил возлюбленную на руки и попытался поцеловать, но Фиона высвободилась из его медвежьих объятий и легонько шлепнула Гилфорда по губам сложенными перчатками.

    – Не стоит так спешить, мистер нареченный. Вы не дали мне закончить.

    – Что? Что я должен сделать? – вскричал Гилберт.

     – Прежде всего, отпустить мою талию. Вот так. А теперь давайте все-таки покончим сначала с заданием Бевериджа. Мне хочется, чтобы мы расстались с великим экзекутором друзьями.

     – Расстались с Бевериджем? – поначалу на лице Гилфорда появилось выражение недоумения, но затем оно засияло от счастья. – Да, клянусь Девой! Мне смертельно надоела служба. Разыщу своего последнего еретика и подам в отставку. Я скопил приличное состояние, а у вас есть отличный замок. К черту вампиров и черных магов! Мне больше по душе охота на медведей и кабанов!

     – А я на правах невесты помогу вам с честью удалиться от дел…

     Фиона встала на цыпочки, схватила Гилберта за мочку уха и, наклонив к себе, зашептала, обдав его томным запахом роз:

     – Так вот, ищите своего Кольдингама сразу за Горбатым мостом в Квартале тысячи удовольствий. Он скрывается в доме под черепичной крышей.

       Гилфорд не столько слушал слова Фионы, сколько наслаждался близостью возлюбленной. Закрыв глаза, он погрузился в сладостные грезы и пришел в себя только после того, как услышал конский топот.

      Фиона успела вскочить в седло и с быстротой ветра мчалась вдоль по улице. Проводив девушку полным нежности взглядом, Гилфорд вернулся к дому, в котором продолжался обыск.

    – Отставить! Искать нужно не здесь, – крикнул он драгунам, в одно мгновение вскочив на своего Контрфорса. – Все садись! За мной, растяпы.

     В полном молчании кавалькада направилась в сторону Квартала тысячи удовольствий. За ними с грохотом катилась по мостовой запряженная парой лошадей клетка на колесах. Дело шло к вечеру, и Гилфорд подумал, что если бы не приказ Бевериджа, он ни за что бы не стал затевать облаву в таком небезопасном месте на ночь глядя.

     Когда драгуны на галопе прошли Горбатый мост, капитан дал команду спешиться и сам на ходу ловко соскочил с лошади. Еще на подходе к реке он заметил, что все лачуги за мостом, кроме одного более-менее крепкого строения, крыты соломой.

     Вслед за драгунами подъехала повозка с клеткой. Она с лязгом и скрипом остановилась неподалеку. Долговязый кучер слез с козел, присел несколько раз, чтобы размять затекшие ноги. Капитан велел ему позаботиться о своем любимце. Тот, недолго думая, привязал коня за поводья к прутьям клетки.

     По знаку капитана стальные сутаны, ощетинившись палашами, взяли указанный им дом в кольцо. Убедившись, что все готово для начала охоты, Гилфорд медленно подошел к обитой скобами крепкой дубовой двери с задвижным окошком.

    Потрогал висевший на ней железный молоток, но вместо того, чтобы воспользоваться им по назначению, от души размахнулся и всадил железный кулак в деревянную задвижку окошка, пробив ее навылет.

          – Эй, хозяева, дрова нужны? – крикнул он в образовавшийся просвет.

     Дружный гогот драгун показал, что они по достоинству оценили остроумную шутку начальника. Кто-то выглянул в квадратное отверстие:

      – Кого еще несет? – донесся из-за двери женский старческий голос. – Вот пожалуюсь в Священную экзекуцию, будете знать!

     – Пресветлая Дева услышала твои молитвы, моя леди. Священная экзекуция уже здесь! Открывай немедленно! – гаркнул Гилфорд и для вящей убедительности пнул дверь сапогом.

      Послышался скрежет отодвигаемых засовов. Дверь распахнулась, на пороге появилась старуха в старом чепце с оборками. Она вытаращила глаза от удивления, когда  пальцы в железной перчатке сомкнулись на ее цыплячьей шее.

     – Кольдингам! Где он? – рыкнул капитан. – Даю тебе секунду на ответ, мерзкая ведьма.

    – О, пресвятая Заступница! – с трудом просипела Пегги. – Знать бы мне, кто это, я бы запаслась для вас сотней Кольдин…

     Старуха не успела закончить своей речи. Гилфорд одним рывком выдернул ее из дверного проема, не глядя, откинул назад, на руки сержанта Ги, и первым вошел в дом. Окинул взглядом стол, глиняный подсвечник с огарком свечи, стулья, кровать, большой потухший камин, деревянные полки с расставленной на них посудой.

    Все предметы в комнате были покрыты толстым слоем пыли. С потолка свисали клочья паутины. Убедившись, что комната пуста, Гилберт внимательно осмотрел давно не видавший метлы пол. Он также был покрыт пылью. Однако от порога к камину вела протоптанная сапогами дорожка.

      Гилфорд подошел к очагу, присел на одно колено: в нем почти не было золы и угольев. На лице капитана появилась улыбка озарения. Он потянулся к мечу, вытащил его из ножен и с размаху воткнул в заднюю стенку камина. Конец клинка вошел в нее, как нож в масло.

     – Сержант! – зычно крикнул Гилфорд. – Десять человек со мной, остальные остаются в оцеплении.

     Ударом ноги он выбил заднюю стенку камина и первым шагнул в открывшийся проход…

                ***

     Альберт почувствовал, что в одно и то же время лежит на спине и стоит во весь рост. Полный мрак, тягучий, словно мертвая тишина. Все ясно. Никто не станет вытаскивать его из ночного кошмара, только он сам может развеять сонное обаяние. И вдруг послышался звук, напоминавший плеск волны.

     Ему пришлось вытянуть руки вперед, чтобы узнать, где он находится. Впереди была пустота, откуда-то снизу и слева снова донесся еле слышный плеск. Альберт повернулся направо, вытянул руку и облегченно перевел дух: пальцы его коснулись стены. Сложенная из округлых камней, она была покрыта слизью, такой мерзкой на ощупь, что касаться ее больше не хотелось.

     Юноша сделал шаг вперед – нога уперлась во что-то твердое. Он нащупал ногой ступеньку. Еще шаг. Новая ступенька. Кое-что прояснилось. Он стоял на лестнице, с одной стороны была стена, с другой пустота…

     Что-то костлявое коснулось его лица. Прикосновение это сопровождалось мягким и вкрадчивым шорохом крыльев. Сердце бешено заколотилось в груди от предчувствия чего-то страшного. Дожидаясь, пока оно немного успокоится, Кольдингам поднялся еще на одну ступеньку. Надо куда-то идти. Новое прикосновение к лицу было более ощутимым. Альберт понял, что вокруг летают какие-то крылатые твари. Пока они его не трогают, но кто знает, что будет дальше? Надо двигаться, идти наверх.
 
     Как только Кольдингам принял это решение, темнота начала понемногу рассеиваться. Причина стала понятна, когда он взглянул на свою правую руку. Шрам в виде изогнутой зигзагом ящерицы слабо мерцал, а потом и вовсе засиял желтовато-красным светом. Сквозь прозрачную кожу стали видны темные фаланги пальцев и кости ладони.

     Ему удалось довольно точно определить в темноте свое местоположение, но не под силу было оценить истинные размеры пещеры, в которую он попал. Судя по ощущениям, она была бесконечной. Узкая, как парапет, каменная лестница без перил бежала вдоль рукотворной стены и терялась во мраке далеко наверху. Слева была глубокая пропасть.

     Альберт осторожно в нее заглянул: далеко-далеко внизу ее дно было покрыто чем-то вроде черного стекла с тонущей во мраке безупречно гладкой поверхностью, в которой отражались он сам и сверкающая, как лампа маяка, печать саламандры. Иногда, впрочем, эта зеркальная гладь подергивалась зыбью и шла волной, словно кто-то невидимый ворочался и шевелился под нею в темной бездонной глубине.

     Альберт поднял Саламандру над головой: из темноты выступил покрытый сталактитами высокий, как небо, потолок пещеры, напоминавший торжественные своды готического собора. Юноша двинулся наверх, стараясь не думать о пропасти слева. Забот хватало и без нее. Вокруг беспорядочно кружили привлеченные светом огромные крыланы с собачьими головами. Они то и дело касались его лица и головы своими кожистыми крыльями.

     В какой-то момент их бестолковая суета и мелькание приобрели упорядоченный характер: твари с противным писком стали нападать одновременно, явно пытаясь столкнуть человека в пропасть. Альберт изловчился и схватил одну из них светящейся рукой: послышалось шипение пара, жалобный визг, и крылан обратился в песок, посыпавшийся сквозь пальцы к ногам Альберта. После этого нападавших тварей словно ветром сдуло, они сбились в стаю и с недовольным писком умчались во тьму.

      Кольдингам начал подниматься по лестнице и скоро заметил, что приближается к сводам пещеры. Это означало только одно – путь наверх подходит к концу. И вот совсем уже уверившись, что ему удалось выбраться из подземелья, он вдруг увидел на верхних ступенях лестницы подсвеченную сзади серебристым светом фигуру в темном плаще с накинутым капюшоном.

     – Ну, вот и ты. Иди же ко мне, – произнес некто, чье лицо было почти полностью скрыто капюшоном. – Смирись… Смирись… Не трать сил зря, сопротивление бесполезно. Покорись своей участи. Покорись мне… Ты мой… Мой…

     Голос показался Альберту знакомым. Неужели наверху его опять поджидал вампир! Что же, теперь ему известно, как отпугивать эти существа. Альберт вытянул перед собой правую руку с открытой сияющей ладонью, но на этот раз вампир не отступил. Вместо этого он выставил вперед левую руку с прижатым к мизинцу большим пальцем. Печать саламандры замигала и почти погасла.

      Из темноты вынырнула неестественно длинная, безмясая рука, костлявые пальцы вцепились Альберту в горло, в ноздри ударил зловонный запах смерти. Кто-то потащил его за собой прямо в стену. Она расступалась, открывая узкий проход, освещенный призрачным светом, который был везде, но исходил из ниоткуда и не давал тени.
 
     Альберт разглядел нескольких ярдах от себя приплюснутую, полностью лишенную волос голову с темными, глубокими, как две бездны, глазами, покатым лбом, провалившимся носом и безгубым ртом, из которого торчали длинные, слегка загнутые внутрь клыки.

     И вдруг между ними свистнул клинок, железная хватка мгновенно ослабла. Отрубленная рука упала к ногам Альберта, а чудовище с криком озлобления растворилось в воздухе. Вооруженная сверкающим стеклянным мечом Дева в белой, трепещущей тунике с ласковой улыбкой взглянула на Кольдингама и вдруг пропала во тьме. В голове у него прозвучал тихий, нежный, как звон серебряного колокольчика, голос:

     – Помоги… Найди Плат... Помоги…

     – Что я должен делать? Куда мне идти? – завопил Альберт.

     Крик его был многократно подхвачен отразившимся от стен эхом. Как ни странно, этого слабого звука хватило на то, чтобы все вокруг зашаталось и посыпалось вниз. Всеобщему распаду и разрушению предшествовал треск разваливающейся кладки.

      За несколько секунд до этого где-то далеко внизу возник нарастающий гул землетрясения, затем произошел первый толчок. За ним последовали другие. Отрываясь от свода пещеры, посыпались, полетели в пропасть огромные сталактиты. Снизу донесся шум вздымаемых камнями волн, на лицо и губы Альберта упало несколько соленых капель.

      Он почувствовал, что лестница ходит и качается под ним, словно подвесной мост. Затем треснула и она. Часть ступеней, оставшихся позади, рухнула в бездну. Кольдингам ринулся наверх. По пути ему приходились перепрыгивать через возникавшие у него на глазах провалы. Сквозь град камней и струи песка Альберт увидел над собой свет. Последний, решительный рывок, и вот оно, спасение! Свет источала полная луна, такая большая, что заслоняла собой половину усеянного звездами темно-синего неба.

       Альберту с большим трудом удалось удержаться на одиноком, едва заметном каменном уступе, торчавшем из скалы. Путь был отрезан в обе стороны, внизу зияла бездонная пропасть. Держаться было не за что. Ноги у него дрожали от перенапряжения, затем одна за другой соскользнули с выступа, и он сорвался вниз.

     Последовало долгое-долгое падение в кромешной темноте, и вдруг его приняла в себя вязкая, темная, липкая жидкость, она связала его по рукам и ногам, потянула на дно. Как ни пытался Кольдингам вырваться, его затягивало все глубже и глубже, но тут кто-то схватил его за руку и рывком вытащил из кровавого потока. Он почувствовал под собой ровную каменную плиту и со стоном на ней растянулся.

    – Сын мой…

    Альберт не поверил собственным глазам. Вытащивший его из темно-красной жижи седой старик в черном камзоле, был его родитель, Роберт Кольдингам из Девоншира!

    – Отец!

    Юноша протянул к старику красные от крови ладони, но коснуться его не успел. Отец исчез, а вместе с ним пропало и подземное море крови. Вместо этого он увидел над собой почерневшие от времени доски потолка и Тритемия, который будил его, потягивая за руку.

    – Альберт, пора вставать, – воскликнул он, радостно улыбаясь.

     Кольдингам сел на постели и огляделся по сторонам. Он находился в большой комнате с перекрытиями из дубовых балок. Окон в ней не было, зато имелись служившие кроватями широкие лавки и один очень длинный, грубо сколоченный стол, за которым, уписывая жаркое за обе щеки, сидел Ригглер. Обглодав очередную баранью ногу, монах бросал кость заметно подросшему тандерхаунду, который вертелся у его ног в ожидании очередной подачки.

         На столе среди бутылок, глиняных кружек и мисок с едой возвышалась голова Шакеласа. Половина стола была занята его длинными седыми волосами, которые, видимо, росли с неимоверной быстротой. Горбун ехидно улыбался и укорял Ригглера в прожорливости. Брат Билли не остался в долгу:

    – Чтобы рассуждать о прожорливости, нужно для начала хотя бы иметь свой желудок!

    – Не желудка, а мозга, прощелыга! Вот что надо иметь настоящий мошенник, а монах тем более!

    Тандерхаунд приветствовал Альберта радостным лаем. Пришлось потрепать его по холке.

    – Эсквилина превзошла меня в искусстве врачевания, Альберт! – воскликнул со смущенной улыбкой старик. – Снадобье нашей рыжей феи просто творит чудеса. Вот смотри.

    Тритемий прошелся по комнате, нисколько не хромая. Кольдингам тоже чувствовал себя отменно. Усталость как рукой сняло, но ему страшно захотелось есть, о чем и было заявлено вслух. Когда Эсквилина принесла Альберту вилку и миску жаркого, он вскочил с постели и набросился на него с жадностью, которой позавидовал бы сам чревоугодник Ригглер.

     Жаркое исчезало из миски с ужасающей быстротой. Уже сидя за столом, Альберт мысленно отметил, что Эсквилина успела переодеться в новое, на сей раз голубое платье с корсетом, и привела свои густые рыжие волосы в порядок. Она заплела их в тяжелую, толстую косу, и Альберту подумалось, что новая прическа ей к лицу.

    – Мы решили назвать этого славного щенка Баффи, – сообщила Эсквилина, поглаживая тандерхаунда по лобастой голове. – Ты не против?

    – Совсем нет, – ответил Альберт. – Только для щенка он стал слишком большой.

      Тритемий с осуждением покачал головой, заметив, что Кольдингам собирается надеть свой сильно потрепанный красносуконный камзол с остатками оборванных тюремщиками галунов:

    – Оставь это рубище в покое. В этом платье нам нельзя показываться в городе. Бетти обещала найти нам другое платье.

    И действительно, вскоре в комнате появился давешний матрос с охапкой одежды в руках, поверх которой лежали длинные ножны с потертой перевязью. Все это он бросил на стол, придавив голову Шакеласа, который разразился страшными проклятьями.

    – Спасибо, Чарли, – кивнула матросу Эсквилина, освобождая Шакеласа из-под завала.

      Матрос расплылся от удовольствия, по нему было видно, что рыжекудрая красотка очень ему нравится. Видимо, поэтому он раздумал уходить. Вытащил из кучи одежды синий экзекуторский плащ и кинул его Альберту:

    – Держи, это тебе в пару к твоему мечу. Заодно и ножны примерь.

    Альберт поблагодарил его кивком. Кроме плаща и ножен, ему достались полотняная рубаха с большим отложным воротником, широкими рукавами и узкими манжетами. Меч вошел в ножны, как в родные.

    Старый маг облачился в серую сутану с небрежно, крупными мужскими стежками зашитыми прорехами.

    – В этом наряде я похож на грозу еретиков, не хватает только алебарды, – огладив себя, сказал он и взял в руки свой магический жезл: – Пожалуй, заменю ее посохом!

   Ригглеру тоже досталась серая сутана экзекутора, которую он натянул прямо поверх своей коричневой монашеской рясы.

    – А теперь давайте обсудим, как будем выбираться из Ноулдона, – предложил Кольдингам.

    – Что может быть проще? – удивился Чарли. – Городской ров у Западной башни пока еще неглубокий, там днем и ночью кипит работа. Крепостные стены все в лесах, достаточно одной крепкой веревки, чтобы спуститься вниз. Вот и вся недолга.

    – Как добраться до стен? Вот в чем загвоздка, – возразил Тритемий. – Я уверен, что наши приметы уже разосланы по всем преториям столицы. Трибунал работает как часы.

     Чарли заметил, что главное в их положении, это благополучно выбраться из города, а там ищи ветра в поле, а еще лучше – в море. Он предложил беглецам добраться до порта Глимут на берегу Цельтического моря, сесть на корабль и отправиться в заморские колонии Империи, где полным-полно необследованных земель и островов.

     – Но для этого придется пересечь все Кровавые земли, – возразил Тритемий. – Пока доберемся до моря, из нас все соки высосут вампиры.

    – Ничего подобного, – от души рассмеялся Чарли. – Это все байки экзекуторов. В Империи людей живет гораздо больше, чем кровососов, и никто их не трогает: хочешь стать вампиром, становись, а нет, так оставайся человеком. Хотя они работают на вампиров, как проклятые, но и о себе не забывают. И воли там больше, чем в Уайтроузе, болтай, что хочешь, не то, что у нас, говори да оглядывайся. Полная свобода!

     – Ха-ха, свобода для кровососы, – саркастически хмыкнул Шакелас. – А за убийство комар или пиявка смертный казнь для люди.

      Альберту надоели язвительные замечания принца горбунов, а судьба имперских комаров его в этот момент волновала меньше всего. Он взял свой старый красный камзол и, несмотря на протесты, накрыл им говорящую голову. Сначала ему понравилась мысль о заморском путешествии, потому что оставаться в Уйтроузе не было никакой возможности.

     С другой стороны, он уже решил в душе, что должен любой ценой найти Плат пречистой Маргариты, ведь она лично умоляла его это сделать. И он чувствовал, что для него это так же важно, как если бы его попросила об этом сама Дева Мария.

     – Как вы думаете, где сейчас может находиться Плат пречистой Маргариты? – спросил Альберт, окинув взглядом собравшуюся за столом компанию.
 
     – Знать, но не сказать, – крикнул обиженно из-под камзола Шакелас, – спервоначалу ты просить прощений!

     Не успел Шакелас закончить свои слова, как за дверью послышался грохот переворачиваемых столов, звон клинков и вопли начавшейся резни…

    
      Глава тринадцатая о торжестве справедливости и сокрушении препон


           Великий экзекутор топнул в сердцах ногой и ушел, прихрамывая сильнее обычного. Он вернулся через потайной ход в свою резиденцию, где его уже давно поджидал как всегда деловитый Джошуа Фарнам. Секретарь сразу заметил, что его благодетель пребывает в дурном расположении духа.

     Однако ему было известно, как поправить настроение хозяину: он протянул ему протокол допроса бывшего палача Бекварда. Первые же строки вызвали у Бевериджа гримасу отвращения. Он, стоя, дочитал бумагу, в раздражении откинул ее в сторону и сел за стол.

     – Милейший Беквард – пособник вампиров и заговорщик? Не верю! – воскликнул он, отмахиваясь, как от мухи. – Ты хочешь убедить меня, что палач, который служил нам верой и правдой столько времени, шпион и грязный еретик? Клянусь Девой! Прибереги эти сказки для кого-нибудь другого. Ясно как день, что этот отщепенец Кольдингам заморочил ему голову своими прелестными речами, Питер поддался влиянию этой канальи и натворил глупостей. Конечно, его следует примерно наказать за пособничество при побеге, но костер – это уж слишком!

     – Ваше милосердие, – Фарнам наклонился к уху Великого экзекутора и прошептал несколько слов: – Он пожелал вам потерять сына!

     – Что? – взорвался Беверидж. – Он и в самом деле так сказал?

     Секретарь сделал грустное лицо и несколько раз кивнул с видом величайшего подобострастия.
   – Сжечь мерзавца! – великий экзекутор грохнул кулаком по столу. – А чтобы не болтал лишнего, вырвать ему язык!

    – Уже сделано, ваше милосердие, – сдержанно поклонился Фарнам. – Я осмелился предположить, что вы примете именно такое решение, а также приказал приготовить все необходимое для аутодафе.

               
                ***

   
     Казнь Бекварда состоялась на следующий день. Она проходила без обычной помпы, можно сказать, в тесном семейном кругу. Местом проведения для нее был выбран задний двор Священного трибунала, а не Площадь Спасения, как обычно.

            Алебардисты в серых сутанах построились в каре, внутри которого возвышался деревянный столб с железным кольцом, в которое продели цепь от ручных кандалов Бекварда.

    После допроса с пристрастием он ничем не напоминал бывшего здоровяка. Одна щека у него была порвана до самого уха, подбородок, шея и руки покрыты запекшейся кровью. Несчастного обложили вязанками хвороста. Специально Бевериджа на заднем дворе поставили удобное кресло, он занял свое место и дал Фарнаму знать рукой, что можно начинать.

     Джошуа зачитал Бекварду обвинительный приговор, а новый палач в стремлении выслужиться поторопился поджечь хворост сразу с четырех сторон. Однако ветер вдруг заупрямился, он не только не способствовал к усилению тяги, но наоборот, словно намеренно пытался сбить пламя и погасить костер. Весь двор заволокло густым дымом.
 
     Однако стоило великому экзекутору встать на ноги, как пламя взметнулось вверх, ветки яростно затрещали, и стена огня в одно мгновение отгородила бывшего палача от его мучителей. Сквозь гудение огня послышался дикий вой боли, быстро смолкнувший. Через десять минут огонь стал стихать. Клубы черного дыма рассеялись, а столб, к которому был привязан Беквард, накренился и рухнул в ярко-оранжевые, раскаленные угли.

    Великий экзекутор встал, но уходить не спешил. Он впился взглядом в обугленную руку казненного палача. Она указывала перстом в небо, словно мертвец грозил своим палачам призвать их на другой, более справедливый и беспристрастный суд.


                ***


     Не успел Шакелас закончить свои слова, как за дверью послышался грохот переворачиваемых столов, звон клинков и вопли начавшейся резни…

    – Это стальные сутаны! – тревожно воскликнул брат Билли, молитвенно складывая ладони на уровне груди. – Пресвятая Дева, они нашли нас!

     Снизу доносились сдавленные крики и проклятья. Эсквилина в испуге заметалась по комнате, не зная, что делать. Тритемий сел на лавку с таким видом, будто ему отказали ноги. Чарли бросился вон и скатился по лестнице в большой зал, где захваченные врасплох разбойники отбивали атаки стальных сутан.
 
    Алебарды и палаши теснили мечи к противоположной от входа стене. Раненые и убитые с обеих сторон падали под ноги сражавшихся. Пол был залит красным вином вперемешку с кровью, под каблуками хрустели черепки разбитой посуды, везде валялись перевернутые столы и лавки.

     Как только Чарли выбежал из комнаты, Альберт последовал за ним и выглянул за дверь. Он увидел, как Чарли бегом спустился по лестнице, едва оказавшись внизу, поднял с пола чей-то меч и с криком «Бей серых крыс!» бросился драку. Завертелся волчком, раздавая удары направо и налево.

     Вскрикнул раненый им в шею усатый капрал, но добить его Чарли не успел. На помощь капралу бросился экзекутор огромного роста, с которым Альберту довелось завести знакомство в Сером доме.

     Гигант, словно шутя, отразил все атаки матроса, выбил у него меч из руки, а следующим выпадом проткнул его клинком насквозь по самую гарду, но одновременно оказался в опасной близости от противника. Чарли успел выхватить из-за пояса нож и вслепую ткнуть великана в корпус, и даже попал, однако удар пришелся на кирасу. Лезвие скользнуло по железу, проткнув верзиле левую руку чуть выше локтя. Это его остановило. Чарли упал под ноги сражающихся и затих. Судя по беспомощной позе, он потерял сознание или был убит.

      Альберт отступил назад, закрыл дверь и крикнул выжидательно смотревшим на него товарищам по несчастью:

     – Там полно стальных сутан. Низом нам не пройти.
 
     – Использовать Гиннес, болванка, – раздался скрипучий голос Шакеласа. – Дверь столом перекрыть.

      Альберт с Ригглером бросились к столу, забаррикадировали им дверь. Почти в то же самое мгновение в нее кто-то бухнул в нее сапогом, а затем начал рубить алебардой с такой силой, что при каждом ударе в досках показывался конец лезвия топора. Альберт, дрожа от возбуждения, повернулся к Тритемию:

     – Мастер Гиннес, ты можешь сделать здесь проход? – он показал рукой на слепую стену комнаты.

     – Проще простого, – самоуверенно усмехнулся Тритемий. – Задачка на уровне магии жестов.

    – Мастер Гиннес, – крикнул Альберт, – меньше слов, больше дела.

      Тритемий повернулся лицом к стене, выставил перед собой правую ладонь. Напрягся, бормоча слова заклятья... Но ничего не произошло.

    – Они меня отвлекают, – произнес он виновато, показывая рукой на содрогавшуюся под ударами дверь. – Я не могу чародействовать в таких условиях.

       Грохот все время нарастал. Теперь дверь одновременно ломали несколько человек, согласуя свои действия и усилия. Она начала постепенно открываться, а стол дюйм за дюймом сдавать свои позиции. Эсквилина в ужасе закрыла лицо руками. В щель, образовавшуюся между рамой и дверью, протиснулась чья-то ладонь.

     – Попробуй сокрушитель препон, – предложил Тритемию принц горбунов. – Сей  знак сметает любые препятствия.

       Тритемий снова выставил правую руку, затем прижал указательный, безымянный палец и мизинец к ладони, средний выставил вперед, а большой отставил в сторону, и произнес заклятие сокрушения: «Stenuspofigаs!»

     Полыхнула молния, ослепив всех, кто был в комнате. Когда зрение у них восстановилось, они увидели в возникшее в стене лунное окно, достаточно большое, чтобы через него мог, согнувшись, пройти взрослый человек. Грохот за дверью прекратился, но спустя мгновение возобновился с новой силой. Кольдингам перекинул через плечо портупею с ножнами, намотал синий плащ на левую руку и взял меч наизготовку.
     – Ригглер, Шакеласа в узел. Эсквилина, позаботься о Баффи. Все за мной, – скомандовал он и первым выпрыгнул в круглое отверстие.

       Под стеной, разинув от удивления рты, стояли двое экзекуторов, однако они быстро сообразили, что к чему, и тут же накинулись на беглеца. Альберт отразил выпад одного из них обмотанной плащом рукой и свалил его жестоким ударом гарды в переносицу. Второго, отмахиваясь, полоснул концом клинка по завязкам шлема. Морион упал с головы драгуна и с грохотом откатился в сторону. Оба экзекутора легли на землю рядом, обнявшись, как двое друзей.

       Альберт развернулся к дому, поднял голову вверх: в круглом окне показалась Эсквилина с вырывающимся Баффи на руках. Она бросила песика вниз. Альберт поймал его и тут же отпустил. Баффи сразу нашел, чем заняться: он принялся яростно облаивать кучера вегикула, не давая ему подойти к Альберту.

     Кольдингам тем временем махнул рукой Эсквилине, показывая, что все в порядке. Девушка закрыла глаза и прыгнула. В падении у нее задралась юбка, обнажив белые, как молоко, неимоверно стройные ноги. Поймав девушку на лету, Альберт почувствовал под рукой тонкую талию, машинально прижал чаровницу к себе, тут же получил пощечину, но удивиться не успел, так как на них обоих свалился Ригглер с зеленым узлом руках, сверху на него приземлился посох Тритемия Гиннеса, а следом и он сам. Невидимый Шакелас тут же разразился страшными ругательствами, суля обидчикам все муки преисподней.

     Лежа на земле под Эсквилиной, Альберт краем глаза заметил бежавших к ним экзекуторов с алебардами наперевес. Эта картина привела его в такой ужас, что силы его утроились. Он изогнулся дугой, вывернулся из-под придавивших его тел. Вскочил на ноги и помог встать Эсквилине.

     – Бегите к повозке, – крикнул он, обращаясь ко всем и ни к кому в особенности, потому что смотрел в сторону наступающих стальных сутан.

       Первый из них уже подбегал к ним, выставив перед собой алебарду. Кольдингам это предвидел. Оружие экзекуторов предназначалось для того, чтобы разить противника на расстоянии, именно так и собирался использовать свое преимущество нападавший драгун.
 
     Но в ближнем бою алебарда почти бесполезна, и Альберт не оставил ему шанса. Одной рукой он бросил в лицо драгуну свой синий плащ. Нырнул под алебарду и воткнул меч чуть ниже кирасы. Экзекутор со стоном боли опустился на колени, а затем рухнул на землю лицом вперед.

      Альберт подхватил лежавший на земле шлем, бросился навстречу двум драгунам и кучеру кареты Бевериджа, отражая их удары морионом и нанося ответные мечом. Эта тактика оказалась чрезвычайно действенной: через полминуты стальные сутаны лежали на земле, двое были без сознания, один тяжело ранен. Поле битвы осталось за Альбертом. Тяжело дыша от пережитого страха и напряжения, он сунул меч в ножны, надел морион на голову, поднял с земли синий плащ.

     И тут у него за спиной у него раздались грохот колес и дробный перестук копыт. Он оглянулся и вздрогнул: прямо на него неслась упряжка из двух белых лошадей. На козлах повозки сидели двое в серых сутанах, в которых он с небольшим опозданием узнал Тритемия и брата Билли. Тритемий держал в руках зеленый узел с головой гнома, в руках Ригглера свистел длинный кнут, которым он рьяно нахлестывал лошадей.

     – Прыгай, – закричал он отчаянно, изменяя направление движения ровно настолько, чтобы не раздавить Альберта.

     Кольдингам увидел, что клетка открыта, а внутри нее стоит Эсквилина. Одной рукой она держалась за верхние перекладины клети, другой прижимала к себе Баффи. Щенок заливался лаем и предпринимал попытки вырваться, чтобы помочь Альберту. За телегой на тугом поводу бежал, недовольно кося карим глазом, высокий, крепкогрудый жеребец с маленькой широколобой головой и длинными острыми ушами.

      Альберт повернулся и побежал по ходу движения телеги, позволяя лошадям обгонять себя. Как только дверь вегикула поравнялась с ним, он бросил в клетку плащ, а вслед за ним и морион. В прыжке вцепился в прутья клетки, повис на ней и подтянулся. Через мгновение он уже стоял на крыше клети.

     Ригглер оказался способным возничим, видимо сказывалось его крестьянское прошлое. Повозка с грохотом взлетела на Горбатый мост, миновала и его и помчалась по вечернему городу, распугивая одиноких прохожих. Брат Билли лихо вписывался в повороты и щелкал кнутом, словно заправский кучер. Опьяненный скоростью, он впервые за многие годы почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком.

     Альберт примерился и на ходу перепрыгнул с клетки в седло. Белый конь присел от неожиданности, заартачился, подкинул задом, пытаясь скинуть незнакомую ношу. Альберт, не раздумывая, грохнул жеребца кулаком меж ушей. Непривычный к такому обращению конь настолько удивился, что перестал сопротивляться, тем более что новый всадник был куда легче прежнего.

    Альберт коленями послал жеребца вперед и, наклонившись, на ходу отцепил ослабший ремень привязи от недоуздка. Теперь он мчался рядом с повозкой, и вскоре между ним и скакуном возникло полное взаимопонимание.

     – Куда теперь? – крикнул он Ригглеру.

     – Не знаю.

     – Гони к ближайшим воротам.

     – К западный, западный ворот – крикнул зеленый узел. – Другой уже закрыт.

     Ригглер, одновременно шепча проклятья и проклиная себя за сквернословие, придержав лошадей, свернул на нужную улицу. Промчавшись по проходному двору, повозка вылетела на площадь Спасения, с грохотом промчалась вдоль фасада Серого дома и канула в переулок.

       Они долго петляли по городу, пока не выехали на последнюю прямую, но, едва завидев в конце улицы Западные ворота, Ригглер непроизвольно натянул поводья и заставил лошадей остановиться. Альберт тоже придержал коня.

     – Что случилось?

     – В конце Флорианской стальные сутаны! – с тревогой в голосе крикнул брат Билли. – Разворачиваемся?

     Со стороны квадратной въездной башни навстречу им выехал конный разъезд экзекуторов. Альберт отрицательно покачал головой:

     – Ни в коем случае. Только вперед. Эсквилина, подай мне плащ и шлем. И закрой дверь на задвижку. Спрячьте узел и посох в повозке. Мастер Тритемий, возьми Баффи на колени. Я поеду первым, а вы за мной.

      Он накинул на плечи синий плащ, запахнулся как можно плотнее, надвинул шлем на брови. Затем послал лошадь вперед. Умное животное двинулось вдоль улицы неспешным шагом. В самом ее конце, перегородив дорогу к Западным воротам, недвижной шеренгой стояли конные экзекуторы в кирасах и морионах.

      Они молча смотрели на подъезжавшего к ним всадника. Позади него, не отставая, громыхала повозка. Когда до стальных сутан оставалось меньше ста футов, Альберт поднял руку и крикнул:

    – Дайте дорогу! Я выполняю личный приказ капитана Гилфорда.

     Он подъехал к шеренге, остановился, взглядом выискивая начальника разъезда. Капрал экзекуторов в свою очередь тоже внимательно изучал и его, и подъезжавшую повозку с рыжекудрой узницей в голубом платье, и двух экзекуторов в серых сутанах на козлах. Это был суровый усач с лицом исполнительного служаки, привыкшего к простейшим командам и действиям. Поэтому он произнес только одно слово:

     – Пароль.

      У Альберта сжалось сердце от предчувствия беды. Он растерял всю свою самоуверенность, однако внешне ничем не выказал своего отчаяния и решил пробиваться силой. Сунул руку под плащ, намереваясь выхватить висевший на боку меч, чтобы проложить себе клинком, но тут у него за спиной раздался сдавленный шепот принца горбунов:

     – Сказать: «Дикая роза»!

    – Дикая роза, – послушно повторил Альберт, но уже в полный голос.

    – Чертополох, – отозвался экзекутор и пружинисто вскинул открытую ладонь к полям шлема.

     Альберт козырнул в ответ. Сержант отъехал в сторону, его люди получили приказ пропустить повозку. Лишь когда отряды благополучно разминулись, Альберт почувствовал, что дрожит от пережитого волнения. Однако у него хватило характера и выдержки, чтобы проехать через городские ворота шагом. Охранявшие ворота стражники, приняв его по ухваткам за офицера, вытянулись в струнку и салютовали ему алебардами.

      Повозка переехала ров по временной насыпи, по обе стороны которой все еще копошились строители укреплений. Увидев клетку на колесах, они побросали лопаты и долго смотрели из-под ладоней вслед удалявшейся карете Бевериджа.

     Оказавшись на дороге, Кольдингам поднял коня на крупную рысь, вслед за ним прибавила ходу и повозка. Город быстро удалялся, сидевшие на козлах мнимые экзекуторы буквально сияли от счастья.

      Эсквилина тоже чуть ли не прыгала от радости в своей клетке. Щенок, уловив общее настроение, вырвался из рук мастера Гиннеса, спрыгнул на дорогу, рискуя попасть под колеса. И зашелся веселым лаем: он первым почувствовал вкус свободы. Один зеленый узел, лежавший на дне повозки в ногах Эсквилины, не разделял общего восторга:

   – Рано радоваться, – произнес он голосом Шакеласа. – Я слышать топот копыт. Смотреть назад.

    Все как один устремили взгляды на обрамленную зелеными лугами желтую дорогу, стрелой уходившую в сторону Ноулдона. На полпути между ними и зубчатыми стенами крепости клубилось облако пыли, поднятое мчавшимся во весь опор отрядом кавалеристов. Их шлемы и кирасы поблескивали в лучах заходившего солнца.

    – Стальные сутаны! – вскрикнула Эсквилина.

    – Гони что есть сил, – скомандовал Альберт.

     Брат Билли принялся охаживать лошадей кнутом, заставляя их прибавить ходу. Теперь она мчалась с такой скоростью, что спицы в колесах слились в один прозрачный круг. Но тут снова раздался голос принца горбунов:

    – Развязать меня, – заорал он, – а то хуже быть!
 
     Эсквилина, с трудом удерживая равновесие в подскакивавшей на выбоинах повозке, встала на колени и развязала зеленый узел. Голова тут же покатилась по дну телеги.

     – Остановить их сейчас же, – потребовал Шакелас, гневно вращая глазами.

     – Как? – в один голос крикнули Тритемий, Ригглер и Эсквилина.

     – Как хотеть! Они приближаться.

     Действительно, отряд кавалеристов в серых сутанах явно их догонял, постоянно увеличиваясь в размерах.

    – Тритемий, – заверещал принц горбунов, клубком перекатываясь по дну колыхавшейся, словно лодка на волнах, повозки, – тут лежать твой посох, использовать он.

     – Я ученый, а не боевой маг, – возразил Гиннес. – К тому же я против насилия в любом исполнении.

     Альберту такой ход мысли показался нелепым, он выхватил меч из ножен и крикнул, что сам задержит экзекуторов, но его остановила Эсквилина:

     – Я знаю, что делать, – сказала она уверенным тоном. – Дайте мне минуту.
Чаровница схватила зеленую шаль, расстелила на дне повозки и принялась чертить на ней магические знаки, сопровождая эти действия шепотом заклятий.

     – Умница, дура, – крикнул ей Шакелас, первым разобравшийся, что к чему.

    Но Эсквилина была слишком сосредоточена на трудной задаче, чтобы обращать на него внимание. Закончив ворожить, она подошла к задней стенке клетки, просунула шаль между прутьями, развернула, держа ее за два края, и с посылом произнесла:

      – Cirkulus coldobiсus!

     С этими словами она отпустила края шали, которая, вопреки всем законам природы, не упала на землю, а, словно птица, некоторое время над нею парила. Затем она плавно опустилась на дорогу, быстро-быстро увеличиваясь размерах, пока полностью не перекрыла ее от одной обочины до другой.

     Когда Альберт оглянулся в очередной раз, он увидел, что преследователи с разгону влетели на зеленую дорогу и остановились. Вернее, не остановились, они продолжали погонять лошадей, но одновременно перестали продвигаться вперед.

      – Вот видеть, Кольдингам, – сказал Шакелас невообразимо самодовольным тоном, – со мной не пропадать!


     Глава четырнадцатая о пытке молчанием и погоне за черным вороном


          На этот раз кабинет епископа Бевериджа стал для Гилфорда пыточной камерой. Великий Экзекутор читал письменный отчет капитана о проведенной в Квартале тысячи удовольствий облаве на еретиков, подчеркнуто не замечая вытянувшегося во фрунт офицера.

      Бледный, как смерть, Гилфорд стоял под расписанным звездами потолком и с видом провинившегося ученика смотрел то на сидевшего за столом Бевериджа, то на три гобелена с изображениями златовласой Девы Маргариты у него за спиной. Широкую грудь капитана украшала перекинутая через шею белая повязка для поддержания раненой руки.

         Хуже всего было то, что свидетелем этого намеренного унижения был толстощекий Джошуа Фарнам. Секретарь в точности наследовал поведение своего хозяина: вооружившись гусиным пером, он составлял какой-то длинный список и делал вид, что сейчас для него нет более важного занятия. Наконец Гилфорд не выдержал этой пытки пренебрежением и деликатно покашлял в кулак:

     – Ваше милосердие…

    – Да, Гилфорд, – Беверидж поднял голову, и стало заметно, как сильно он устал: под глазами у него набрякли мешки, а продольные морщины на лбу сделались еще заметнее. – Ты хочешь что-то сказать в свое оправдание? Будь любезен, ответь, кто позволил этому сосунку Кольдингаму в щепки разнести хранилище магических артефактов, освободить еретиков и бежать с головой горбуна, вверенной твоему попечению? Поведай мне, как этому вероотступнику удалось украсть коня капитана стальных сутан и вегикул справедливости в придачу? Чем занимался в это время ты?

      – Я дрался! – обиженно и вместе с тем вызывающе произнес Гилфорд. –Разбойники, будь они прокляты, оказали нам серьезное сопротивление. Я был ранен!
 – в подтверждение своих слов Гилфорд дотронулся здоровой рукой до красного  пятнышка крови на белой повязке.

      – Нет-нет, погоди! – Великий экзекутор жестом приказал капитану молчать. – Мне кажется, ты переутомился, Гилберт. Полностью выдохся. Я больше не узнаю храбреца, когда-то в одиночку напавшего на дозор лунной гвардии! Две неудачи всего за два дня – это непростительно для лучшего офицера Трибунала экзекуции…

      За окнами послышался яростный лай тандерхаундов. Иеффай прислушался и велел Фарнаму узнать, что произошло. Секретарь бросился выполнять приказ, а Беверидж наконец-то сменил гнев на милость и сказал менее издевательским тоном:

      – Соберись, Гилберт Гилфорд. Начни, наконец, действовать с головой. Учись у Кольдингама.

      Дверь распахнулась. В кабинет влетел запыхавшийся Джошуа Фарнам.

    – Ваше милосердие, убит псарь! – крикнул он тревожно. – Всего несколько минут назад его видели живым и здоровым. Он кормил тандерхаундов, а теперь… Вам надо увидеть все самому!

     Беверидж в сопровождении Гилфорда и Фарнама быстрым шагом покинул кабинет. Миновав несколько коридоров, они спустились по лестнице в один из внутренних дворов Трибунала и направились к псарне. Это было низкое, сложенное из небольших валунов здание, покрытое почерневшими от времени досками.

     Попасть туда можно было через большие двустворчатые ворота, которые закрывались только в холода и в ночное время. Забранные прутьями помещения для собак располагались вдоль обеих стен, а между ними был оставлен проход для подвоза корма и соломы, служившей собакам подстилкой.

      Когда Беверидж, Гилфорд и Фарнам вошли в освещенный факелами длинный узкий коридор, злобные тандерхаунды начали с неистовым лаем бросаться грудью на решетки. Они были одновременно напуганы и разъярены.

      В самом начале коридора тихо перешептывались над трупом своего товарища одетые в синие кафтаны и серые бриджи псари Трибунала. На пороге в луже собственной крови плавал мертвый тандерхаунд. Горло у него его было растерзано, а глаза выколоты. Беверидж перевел взгляд на распростертого чуть дальше покойника: он выглядел точно так же. Беверидж мрачно посмотрел на оторопевших выжлятников:

      – Свидетели есть?

      – Я, ваше милосердие, – вперед выступил темноволосый парень с простоватым лицом крестьянина. Губы у него дрожали от возбуждения. – Я последним видел Джона, так его все звали…

     – Расскажи, что ты видел.

      – Джон кормил своего любимца, ваше милосердие! – Он показал рукой на ближайшую клеть. – Вон того тандерхаунда, Гаст его кличка. Я стоял вот здесь, у стены. Потом погасли факелы. Один за другим. Стало темно и холодно. Залаяли псы. Все одновременно. Я почувствовал, как мимо меня кто-то пролетел. И будто крылом меня по лицу мазнуло. Я решил, что это Джон шуткует, напугать хочет, но когда его окликнул, он мне не ответил. И я вдруг увидел вон там, в дальнем конце коридора... Можете мне не верить, но я собственными глазами видел бывшего палача! О, Дева, он мстит нам!

     – Хватит дрожать! – одернул его сохранивший самообладание великий экзекутор.
 – Палач сожжен, его пепел развеян по ветру. Это не он! Здесь в самом сердце Трибунала священной экзекуции разгуливает бифитер. Усилить стражу. Ходить только по трое. Выпустить тандерхаундов. Выполнять!

               
                ***
               

     Когда Беверидж, Фарнам и Гилфорд вернулись в кабинет, их там ожидала леди Бомонт. Появлению девушки, как всегда, сопутствовал ей одной свойственный аромат. Духи, которыми пользовалась Фиона, напоминали одновременно о весне благоуханьем розы и об осени горьковатым запахом опавших листьев.

    При виде великого экзекутора Фиона грациозно поклонилась. Гилберта она удостоила легкого кивка головы, а на Фарнама не обратила внимания.

      – Да святится имя пречистой Маргариты, – сказал она с неизменной своей ироничной улыбкой.

     – Во веки веков, леди Фиона, – машинально отозвался Беверидж. – Фарнам, подай карту! Мне вновь потребуется ваша помощь, моя леди. Кольдингаму и другим деепричастникам зла удалось уйти от Гилберта. Они бежали из Ноулдона через Западные ворота. Я передал всем экзекуториям королевства приказ в кратачайшие сроки найти преступников и водворить их казематы Трибунала.

      – И каков результат? – с любопытством спросила леди Бомонт.

     – Пока еще рано об этом говорить…

      Леди Бомонт подошла к столу, склонилась над большой картой королевства Уайтроуз. Гилберт приблизился к девушке, чтобы лучше разглядеть полоску белой кожи между убранными под шляпку черными волосами и воротником элегантного, украшенного кружевами черного платья.

   От одного вида закрученной спиралью прядки, случайно выбившейся из-под ее кокетливой шляпки, у него перехватило дыхание, его бросило в жар.

      – Смотрите, вот Кириафская дорога, самый короткий путь между Фералисом и Ноулдоном, – произнес Великий экзекутор, одновременно указывая пальцами обеих рук на две точки, обозначавшие столицы Империи вампиров и королевства Уайтроуз. – Я уверен, что конечная цель Кольдингама – замок Бэккастл.
 
      – Звучит более чем правдоподобно, – согласился Гилфорд.

      – Вы полагаете, что он первым делом направится к своим покровителям? – задумчиво произнесла Фиона. – А если нет?

      – Я бы на его месте скрывался в Кириафских лесах до тех пор, пока не нашел бы лазейку на охраняемой границе, – вставил свое слово Гилфорд. – Проще всего перехватить его там.

     – Мне хорошо знакома эта местность, ваше милосердие. Как вам известно, там находится мой родовой замок Бомонт, и путь в Империю лежит как раз через него…

     – Скажи мне, Гилфорд, – с негодованием воскликнул Иеффай Беверидж. – Ответь, почему леди Фиона всегда оказывается там, где следует, и никогда не ошибается?

    Великан виновато пожал плечами и ничего не ответил, только шрам на его лице налился багрянцем стыда.

     – Стальные сутаны уже два раза упустили Кольдингама. Будет лучше, если я отправлюсь в Бомонт первой, – предложила леди Фиона. – Постараюсь перехватить нашего подопечного, а потом мне понадобится помощь капитана Гилфорда и его удальцов.

     – Быть по-вашему, леди Бомонт, – Беверидж встал, давая понять, что аудиенция закончена. – Извольте отправляться, не медля ни минуты. Вы можете взять казенный экипаж. Фарнам, проследи за отправкой. Отряд капитана прибудет следом за вами. Гилфорд, ради пресвятой Девы, отбери лучших экзекуторов, которые не позволят Кольдингаму передушить себя, как цыплят. – Он подошел к украшенному резьбой черному шкафу, открыл дверцу и достал из него склянку с розовой жидкостью. – Вот тебе бальзам на твои раны.

     Капитан без улыбки благодарности взял лекарство, мрачно кивнул и вышел. Пока он занимался подготовкой экспедиции, Фиона успела уехать.

    Проводив ее экипаж, стражники заперли ворота и вернулись к обсуждению гибели псаря Джона. Вспоминали также бывшего палача, число его жертв и, в конце концов, сошлись на том, что душе мертвеца не дают упокоиться с миром замученные им люди.

               
                ***


      Солнце уже опускалось за горизонт, вступили в свои права вечерние сумерки. Однако на внутреннем дворе Трибунала темнело значительно быстрее. Стражники поспешили разложить костер. Весело запылал хворост.

     Позевывая, экзекуторы расселись у огня. Спор о том, кому дежурить первым, прервали громкие хлопки крыльев. На гребень стены опустился большой черный ворон.

     – Только этой твари здесь не хватало! – один из стражников вскочил, подхватил алебарду и направился к стене, чтобы прогнать наглую птицу. – А вот я тебе сейчас покажу!

     Экзекутор попытался достать ворона алебардой, но тот просто перелетел на другое место. Новая попытка прогнать птицу закончилась с тем же успехом. Стражнику пришлось бежать за ней в дальний угол двора.

      Черная тварь перелетала с места на место, а запыхавшийся, обозленный экзекутор бестолково бегал за ней под хохот товарищей. Вконец раздосадованный, он метнул в ворона алебарду, но промахнулся. Птица распахнула огромные крылья и плавно взмыла вверх.

     Все ожидали, что она уберется восвояси, но не тут было. Набрав высоту, ворон камнем упал во двор и расправил крылья только над самым костром. Пламя погасло. Двор погрузился в темноту. Причем темнее всего было там, где стоял пытавшийся прогнать ворона экзекутор.

     Двое его сослуживцев сообразили, что происходит что-то неладное, но сделать ничего не успели. Их товарища поглотил мрак. Послышались яростные хлопки крыльев, шум борьбы, а вслед за ними – душераздирающий вопль и рассерженный клекот, которого не могло издавать человеческое горло.

     Экзекуторы словно окаменели. Их охватил ужас, но не только он мешал стражникам броситься на помощь товарищу. На месте их удерживало и какая-то неведомая, темная сила. Все закончилось очень быстро.

     Костер разгорелся вновь. Вспыхнувшее пламя осветило двор Трибунала и неподвижно лежавшего на земле человека. Выставив перед собой уже ставшие бесполезными алебарды, стражники осторожно приблизились к товарищу. Ранок у него шее не было. Убийца просто разорвал своей жертве горло клыками.

               
                ***

     Под раскидистыми ветвями столетних дубов и лип начали сгущаться сумерки. Повеяло вечерней прохладой и сыростью. Посреди лесной поляны горел костер. Возле огня, то и дело поправляя веревку на своей коричневой рясе, суетился брат Билли. Неподалеку от костра застыла повозка с железной клеткой, накрытой синим плащом и двумя серыми сутанами.

      Под этой временной крышей, подперев голову локтем, лежал на охапке свежего сена Тритемий Гиннес. Голову Шакеласа он положил на верхние прутья клетки лицом к огню. Несколько далее, на берегу журчавшего ручейка паслись три расседланные лошади. Альберт сидел, привалившись спиной к стволу огромного дуба, и с помощью клинка очищал от коры ивовые ветки.

     У костра священнодействовал брат Билли. Монах старательно нанизывал кусочки зайчатины на заостренные Альбертом прутики, а затем втыкал их в землю поблизости от огня. Над поляной уже витал аппетитный запах жареного мяса. Всем страшно хотелось есть, но больше всех проявлял нетерпение Баффи, который и был счастливым виновником предстоявшего пиршества.

      Именно ему удалось прижать к земле пробегавшего мимо зайца. В награду за проворство он был награжден свежей требухой, но это не мешало ему недовольным видом носиться вокруг костра, норовя стащить кусок полусырого мяса из-под руки у Ригглера.

     Эсквилина сначала ушла к заросшему ивняком ручью, а потом что-то долго собирала на поляне, то и дело нагибаясь. К огню она вернулась с пучком лесной земляники.

     – Ха! Дуреха сия хотеть известь веснушку земляником, дабы очаровать Альберт! – подал голос Шакелас. – Стыдобно есть не мочь конопушку убрать навсегда, колдуний мой.

      Эсквилина покраснела и смутилась настолько, что отбросила в сторону букетик земляники.

     – Все бы тебе языком впустую молоть! – обиженно воскликнула девушка. – Если ты такой умный, скажи, что надо сделать.

     – Есть другой волшебный средствий. Я открыть тебе тайна, когда быть у себя в дом.

     Вскоре Ригглер позвал всех к столу. Именно так он и крикнул: «Пожалуйте к столу!». Беглецы расположились вокруг костра и принялись смаковать истекавшее соком мясо. Объедки доставались Баффи, который ловко хватал их на лету. Несмотря на сильный голод, Альберт все время напряженно размышлял о том, что делать дальше. Вернее, что делать он знал: надо выполнить просьбу Девы Маргариты и найти плат. Вопрос в том, как это сделать?

      Когда все поели и напились воды из ручья, он напомнил Шакеласу, что тот обещал сказать, где находится плат Маргариты. Горбун промолчал, хотя это и не было для него тайной. Однако у него были свои планы, которые с намерениями Альберта совпадали лишь частично.

      – Что скажешь, принц Шакелас?

     – Плат находиться в Айронмаунтен.

     – Что это значит?

     – Айронмаунтен есть огнедышащий гор во владений мой отец. Там есть лабиринт, в лабиринт плат быть, – не моргнув глазом, соврал Шакелас.

      – Неужели ты собираешься искать плат пречистой Маргариты? – обрадовался Ригглер.

    Все сидевшие вокруг костра уайтроузцы встрепенулись и вопросительно уставились на Альберта. Не вдаваясь в истинные причины своего решения, он объяснил, что хочет отыскать и вручить палладиум королевства лично Бевериджу, чтобы доказать свою полную невиновность.

     – Тогда я с тобой, – воскликнул Ригглер. – Этот оберег надо обязательно вернуть Церкви Девы.

     Ночь окончательно вступила в свои права. Небо потемнело, на нем вступили звезды. Лунный свет, переливаясь, дрожал на роптавшей под дуновениями ветра серебристо-пепельной листве. Тишину нарушало лишь потрескивание костра да храп стреноженных лошадей.

      – И я с тобой, Альберт, – сказал Тритемий Гиннес, вороша веткой угли костра. – Если мы найдем плат пречистой Маргариты, я попрошу ее научить меня летать. Она ведь может исполнить любое желание. И только ей под силу спасти народ Уайтроуза от ига вампиров.

     Альберт вопросительно взглянул на Эсквилину, но та, опустив голову, молчала. Когда девушка, наконец, подняла на него глаза, стало видно, как она волнуется.

      – Я тоже с тобой, Альберт. Плат пречистой Маргариты надо вернуть в Уайтроуз. К тому же Шакелас обещал научить меня делать волшебную мазь для лица, когда вернется домой.

    – Для веснушка снадобье, – уточнил принц горбунов, обрадованный тем, что все складывается как нельзя лучше для него и его планов.

     Кольдингам довольно улыбнулся. У него не было твердой уверенности, что новые друзья согласятся отправиться с ним в небезопасное путешествие. Кто знает, что ждет их в стране горбунов? Да и вампиры, судя по всему, имеют на него зуб и, наверное, появятся еще не раз на его пути.

     – Спасибо, друзья. Отправимся к Айронмаунтену завтра на рассвете. Всем спать. Надеюсь, Баффи предупредит нас в случае опасности.

     – Я не спать от тогда, как лишаться тел, – грустно заметил Шакелас. – Беверидж запирать меня на ночь в деревянный короб, а сейчас я могу смотреть на звезд и болтать с тандерхаунд. Отдыхать, люди!

      Билли подбросил в костер хвороста, и все разлеглись на мягкой траве, подложив под головы седла, свернутые сутаны и плащи. Монах захрапел первым. Тритемий, поворчав на Ригглера, тоже вскоре затих. Судя по ровному дыханию Эсквилина, сон сморил и ее.

     А вот Альберт никак не мог уснуть. Глядя на мигающие звезды, думал он почему-то не о дороге к горе горбунов, а об отце. Ловил себя на мысли, что никак не может вспомнить лица Роберта Кольдингама. 

               
                ***


     Альберт был поздним ребенком. К тому времени, как он начал что-то понимать, отец уже был стариком с парализованными ногами. Большую часть времени он проводил в библиотеке. Мрачное помещение без окон, со стенами, обшитыми дубовыми панелями, манило и пугало юного Альберта.

     Книжные шкафы, верхние полки которых терялись в темноте, а нижние прогибались под тяжестью толстых фолиантов. Горы свитков на столах, запахи плесени и расплавленного воска, шуршание мышей, устроивших себе гнезда за дубовыми панелями. Все это создавало притягательную атмосферу таинственности. А самым загадочным был сам Роберт Кольдингам. Болезнь сломила его физически, но не смогла победить разума.

      Мать говорила юному Альберту, что его отец – великий ученый, но среди соседей-девонширцев он слыл колдуном. Не только потому, что безвылазно сидел среди своих книг.

   Иногда Роберта Кольдингама посещали какие-то подозрительные люди. Обычно они появлялись в тихие часы между ночным мраком и предрассветным сумраком, когда соседи все еще спали в своих крепко запертых жилищах. Закутанные в черные плащи, с надвинутыми по самые брови шляпами, они входили в библиотеку, чтобы покинуть ее таким же ранним утром или глубокой ночью.

      Альберт припомнил, что в последний год его пребывания в родном замке, визиты эти становились все более редкими. И всего один раз ему довелось говорить с отцом по душам. Мальчишеское любопытство толкнуло его на смелый поступок.

      Услышав за дверью библиотеки голоса, он решился войти туда. Дверь предательски скрипнула, и Альберт испугался, что его услышат, но все обошлось. Роберт Кольдингам продолжал говорить, а высокий незнакомец в черном плаще отвечал очень почтительно, называя отца магистром. Потом он ушел.

    Прячась за книжным шкафом, Альберт успел частично увидеть лицо посетителя, а когда дверь за ним закрылась, отец позвал Альберта по имени. Очевидно, он с самого начала знал о том, что мальчик прячется в библиотеке.

    Альберт вышел из своего убежища и остановился перед столом, виновато опустив голову. Он ожидал, что отец станет его ругать, но тот попросил подойти поближе и погладил по голове.

      – Я не хочу лишать тебя детства, сын мой, – с горькой улыбкой произнес Роберт Кольдингам, – ибо тебе предстоят суровые испытания. А пока запомни, что гнозис умножает скорбь.

     – Что такое гнозис? – спросил Альберт.

      – Узнаешь в свое время.

     Сказав это, отец склонился над книгой, листы которой были испещрены странными символами, давая понять, что Альберту остается только уйти. А вскоре отец погиб.


    В семейную усыпальницу Роберта Кольдингама вносили в закрытом гробу. С ним пришли проститься немногочисленные соседи, которые шепотом обсуждали загадочные обстоятельства, сопутствующие гибели Роберта.

     В одну из ночей над Девонширом пронесся жуткий ураган. Странное дело – пострадало от него только поместье Кольдингамов. Точнее – один флигель замка. Тот самый, в котором находилась библиотека.

   Роберта Кольдингама раздавило балками потолка и крыши. Еще говорили, что над руинами библиотеки все утро кружил огромный ворон, который, наверное, прощался со своим хозяином-колдуном.

     Уже проваливаясь в сон, Альберт отчетливо увидел старое кладбище, группу людей у склепа и человека в черном плаще. Того, что приходил к Роберту Кольдингаму последним. Он стоял в отдалении, в тени большого, старого клена и наблюдал за похоронами. Альберт вспомнил его глаза. В них не было грусти. Растерянность и гнев – вот, что запомнилось.

     А еще Альберта поразил предмет, который держал в руке незнакомец. Это был молоток! Видение растаяло, как дым, и Кольдингам, не открывая глаз, уснул сном смертельно уставшего человека.

               
                ***

 
     Баффи поудобнее пристроил голову на передних лапах, но вдруг насторожил уши и тихо зарычал. Шакелас удивленно поднял брови, когда из чащи леса, подсвеченный лунным сиянием, вышел огромный черный олень с ветвистыми фосфоресцирующими рогами. На их кончиках плясали голубоватые огоньки. Сквозь тело великана просвечивали звезды, а глаза оленя горели красным светом.

      Олень был по крайней мере в два раза выше обычного животного и ступал с удивительной грацией. При этом его копыта не приминали травы. На спине оленя сидел большой черный ворон. Однако если сам олень явно не принадлежал к этому миру, то огромный ворон на его спине выглядел вполне реальным. Шакелас понял это, когда увидел, что птица пристально его рассматривает.

     Горбун хотел закричать, поднять тревогу, но не смог даже рта раскрыть. Олень направился к лежавшим на земле беглецам, но остановился ярдах в двадцати, как будто наткнувшись на невидимое препятствие. Затем попробовал сначала поддеть, а затем и боднуть его рогами. Шакелас немного успокоился, догадавшись, что Гиннес поставил на ночь магическую защиту против пешеходов и зверей.

     Убедившись, что невидимая преграда достаточно крепка для его рогов, олень повернулся и величественно удалился в темную чащу леса.


     Глава пятнадцатая о доброй вкусительнице и Базальтовом острове


     Тронная зала Блэккастла сияла тысячами свечей. В натертых до зеркального блеска черно-белых плитах пола отражались сотни хрустальных люстр и золотых настенных канделябров.

     Все детали убранства огромного помещения: барельефы, бюсты замечательных вампиров в арках галереи, череда пилястров с капителями в виде соцветий вампируса остролистного, обычно скрытые полумраком, теперь были выставлены на всеобщее обозрение.

      В противоположном от входа конце залы возвышался трон из белого золота, чудо литейного искусства. Его высокую спинку венчала голова горгульи с оскаленной пастью-клювом. Подлокотники и передние ножки имели форму драконьих лап. Спинка и сиденье были покрыты черным бархатом с серебряным шитьем в виде переплетенных лиан вампируса.

    На красной бархатной подушке, лежавшей на ступенях трона, покоились знаки императорской власти: золотая корона из скрепленных между собой на одном ободе букв W и скипетр в виде усыпанного драгоценными каменьями веретена – символа бесконечного времени. Четыре угла подушки были украшены кистями в форме черных роз.


   Эти цветы, символ Империи вампиров, были главным мотивом орнаментов и мозаик, украшавших черно-серые стены и залы. Ребристые колонны, на которые опирались остроугольные готические своды, также покрывал затейливый узор из колючих стеблей и бутонов черных роз.

     Империя отмечала свой главный праздник – Сошествие Круцифера с креста, который одновременно считался и днем рождения гирудов, поскольку они были созданы тогда же, двадцать четыре тысячи лун назад.


   В огромном помещении под высочайшими готическими сводами стоял гул голосов, расхаживали приглашенные императором Мороем дамы-вампирессы в белых шелковых платьях и вампиры-аристократы в черных камзолах, бриджах, чулках и башмаках.

      В зале чуть заметно пахло сыростью и склепом, однако эти запахи перебивались ароматами воскурений, ибо фитили свечек были заранее пропитаны розовым маслом и настоем непентеса*.

     ^f Сноска Непентес* – трава забвения, из которой готовится магический утолитель печалей.

      На середину залы выступил благовидный церемониймейстер в шитом золотом черном камзоле. В его правой руке сверкал усыпанный бриллиантами, похожий на скипетр императора жезл.


   Распорядитель громким голосом объявил о начале бала. Все приглашенные выстроились вдоль противоположных стен залы. По мановению жезла вампиры и вампирессы образовали пары и низко поклонились друг другу.
 
     Мастер церемоний, свернув жезлом, подал знак стоявшему на галерее седенькому дирижеру. Тот повернулся к музыкантам, взмахнул палочкой. Скрипка заиграла мелодию контрданса «Саван с карманами». К скрипке присоединились флейта, виолончель, гобой и звонкая челеста.

      С первыми тактами музыки пары начали слаженно перемещаться вдоль зала, повторяя замысловатые танцевальные фигуры с поворотами, поклонами и взаимной сменой партнеров. С величайшей непринужденностью они выписывали на черно-белом полу сложные узоры, а заученные движения рук придавали их танцу видимость легкой элегантности.

     Оркестр из обращенных музыкантов старался изо всех сил. Пела, задавая тон, скрипка, в общий мотив танцевальной мелодии гармонично вплетались звуки лютни и арфы. Одетые во все черное бледные кавалеры церемонно раскланивались с не менее бледными дамами в белом. Все они отличались поразительной, если не сказать чрезестественной, красотой.

     Зал сверкал улыбками и драгоценностями, а над всем этим великолепием царил Морой, благосклонно взиравший на подданных со своего золотого престола. Он откинулся на спинку трона, закрыл глаза, чтобы получить еще большее наслаждение от музыки.

       Гостям прислуживали чопорные лакеи в шитых золотом черных ливреях. В перерывах между танцами они разносили на подносах золотые кубки с венозной и артериальной кровью и забирали их, когда те пустели.

      На праздник были приглашены не только вампиры. В смежной зале за уставленными всевозможными напитками длинными столами сидело несколько десятков негоциантов. Это были перебежчики из Уайтроуз. Поначалу они вели себя скованно и не без страха поглядывали на вампиров, однако волшебное фералийское вино быстро сделало свое дело.

      Вскоре языки у купцов развязались, начались разговоры о ценах, налогах, лихве и торговле, которая в Империи шла куда лучше, чем в Уайтроузе. В этом не было ничего удивительного, поскольку вампиры с их тягой к прекрасному были одновременно и отличными дельцами, сами успешно торговали и не щадили издержек на предметы роскоши.

            Они любили посещать торговый квартал Фералиса, где скупали все подряд от драгоценных тканей местного производства до колониальных товаров и диковинок из заморских провинций Империи. Эта торговля приносила хозяевам лавок баснословные барыши. Вот почему достопочтенное купечество Уайтроуза так охотно изменяло своему королю.

    Один из негоциантов настолько осмелел, что подошел к леди Фог-Смог, с замысловатым поклоном представился ей и принялся рассыпать комплименты ее красоте, а та принимала их с благосклонной улыбкой. В отличие от наряженных в белое дам, на ней было черное, усыпанное бриллиантами платье с корсетом и глубоким декольте.

   В своем неизменном венке из черных роз на прелестной головке она была настолько хороша собой, что купец распалялся все больше и больше.  Это был со вкусом одетый, статный мужчина лет сорока, манерами больше напоминавший аристократа, чем торговца.

   Его раскрасневшееся от выпитого вина благородное лицо выражало отчаянную решимость. Он галантно поцеловал дочери Круцифера руку и в самых куртуазных выражениях попросил стать его первовкусительницей.

     Леди Клементина услышала громкое биение живого сердца, ощутила стремительный ток горячей крови в жилах этого красивого человека. Ей захотелось его отведать. Она приветливо кивнула, шепнула купцу на ухо, что с удовольствием ему поможет, коснувшись при этом горячей плоти ледяными губами. Купец испуганно отпрянул, но обаяние гирудины было настолько велико, что он уже не принадлежал себе и покорно последовал за нею.

     Леди Фог-Смог увлекла своего почитателя в одну из задрапированных драгоценными тканями ниш в стене Смежной залы. Прошло несколько минут. Дрогнула и отодвинулась в сторону златотканая портьера. Гирудина с пресыщенным выражением лица вышла из алькова и присоединилась к обществу в Тронной зале.

        Вскоре появился и купец. Он шел, покачиваясь на ватных ногах. Лицо его сделалось мертвенно-бледным, на белом кружевном жабо краснело пятно крови. Купец вернулся за свой стол, уставился невидящим взглядом в стоявший перед ним кубок с фералийским вином.   

      Его подвыпившие товарищи ничего не заметили. Они были заняты беседой с вампирессами и тоже поочередно уходили с ними в занавешенные альковы, чтобы вернуться оттуда обращенными.

     Ритуал присоединения к вампирам проводился с разрешения Императора или его братьев и не являлся насильственным, купцы знали, на что шли, перебираясь в Империю. Они охотно сотрудничали с чадами тьмы ради недостижимых в Уайтроузе профитов, и добровольное обращение было всего лишь частью этой тщательно продуманной коллаборации.

    Клементина, мгновенно забыв о вкушенном негоцианте, вступила в оживленную беседу с лордом Джастином Флавием. К ним присоединился Саймон Пилгрим, который по своему обыкновению даже в эту праздничную ночь был мрачен и хмур.

     – Ты, как всегда, очаровательно взбалмошна, сестра, – промолвил Флавий, снискавший себе славу непревзойденного дамского угодника.

     – Лукавство, Джастин, – усмехнулась Клементина. – Я давно уже не та сумасбродка, какой была когда-то. Мне гораздо больше хочется, чтобы кто-нибудь удивил меня, чем наоборот.

     – Охотно верю на слово. И каков был на вкус последний экземпляр твоей коллекции вольнообращенных? На вид просто кровь с молоком. Надеюсь, ему удалось тебя удивить?

     – Ах, люди уже не те, что давней. Когда-то кровь у них была настолько густой, что выдерживала сравнение с Круциферовой. Недаром Эдвард любит повторять, что мельчает все с течением времен, и непреложен сей истории закон.

      – Император, как всегда, прав, – охотно согласился Флавий. – Однако к нам это не относится. Вырождаются только люди. Кровь у них в жилах становится все водянистее. Но признайся честно, этого торгаша стоило попробовать на зуб, не правда ли?

      Джастин и красавица-гирудина одновременно рассмеялись, но, взглянув на мрачного, как туча, Саймона, умолкли.

      – Император только делает вид, что веселится, – произнес Пилгрим. – Поэтому и вам не стоит выказывать столь явные признаки радости. Свершителю удалось уйти дважды. Если мы не сможем уничтожить его в третьей попытке, Морой будет сильно разгневан.

     – Ах, Саймон! – укоризненно покачала головой Клементина. – Сколько тебя помню, ты никогда не умел веселиться сам и не давал другим. Откуда такое стремление портить всем настроение? Смотри на вещи проще. Император, насколько я его знаю, разыгрывает свою многоходовую партию, но он никогда не объявляет о планах заранее. При этом он всегда дает каждому из нас проявить себя. Я, конечно, не утверждаю, что уничтожить последнего рыцаря Лиги саламандры будет легко, но и отчаиваться не стоит. Он ведь молод и хорош собой, а значит, падок на женщин. Вы ведь знаете, что кровь рыцаря Саламандры веселит сильнее фералийского. Она не будет такой жидкой, как у простых людишек.

      – Хотелось бы верить, Клементина, – буркнул Саймон. – Делай, как знаешь, а я все-таки напомню Харрикейну, Шарпу и Урсусу о том, что им пора пустить в ход свою силу. Хороший ураган, острый меч и длинные клыки куда как действеннее твоих любовных сетей. – Он с недовольным видом откланялся.

      А Джастин и Клементина продолжили светский разговор о тонкостях десангвинации и ее зависимости от веса и темперамента подателя крови. Оба пришли к единому мнению, что во всех отношениях нет ничего лучше молодого сангвиника, тогда как у холерика следует пить только легкую алую кровь, а флегматика темную венозную.

      Увлекшись беседой, они не заметили, что опустел золотой трон императора. Пилгрим не ошибся – Морой только делал вид, что веселится. На самом деле Император находился под впечатлением дурных вестей, принесенных Нигредо.

   Как бы там ни было, Свершителю удалось вырваться из рук стальных сутан, а ведь проще всего было бы убрать его руками Бевериджа, поскольку на шахматной доске будущего Свершитель был самой мощной и неподвластной гирудам фигурой белых.

     Император так долго шел бесконечными анфиладами дворца, что звуки музыки и возгласы гостей затихли вдали. Наконец он вошел в нужную залу и остановился перед большим зеркалом в тяжелой золотой раме – единственным в замке Блэккастл. И в нем не появилось отражение Мороя. Когда он коснулся рукой полированной поверхности, по ней зазмеились трещины.
 
    Зеркало раскололось на несколько остроконечных фрагментов, которые разъехались в разные стороны и утонули в раме, открыв проход в тайную комнату. Ее стены, пол и потолок были зеркальными. В них многократно отражались огоньки висевших в воздухе на разной высоте черных свечей, а также прямоугольная плащаница из полупрозрачной ткани.

    Она колыхалась и подрагивала, хотя в зеркальном затворе не могло быть дуновений ветра. На ней была изображена крылатая небожительница в длинном серебристом хитоне и белом венчике из роз. Глаза ее были закрыты.
 
       Морой встал в позу оратора, поднял руку над головой и с выражением продекламировал:

                В зыбком свете черных свеч
                Вижу абрис светлых плеч,
                Легкий росчерк белых крыл.
                Образ сей меня пленил…

      При этих словах длинные ресницы Пресвятой Маргариты дрогнули. И это не была иллюзия или следствие колыхания Плата. Дева действительно открыла глаза. В то же мгновение гируд отразился во всех зеркалах. Но это уже был не тот утонченный аристократ, которого минуту назад видели его приближенные.

     С зеркальных стен, стен, потолка и пола на Императора смотрело отвратительное чудовище с несоразмерно вытянутым торсом, тонкими ногами и руками настолько длинными, что они почти доставали до пола. От Мороя, каким привыкли видеть его поданные, остались только зеленые глаза.
 
      Однако и они утонули в глубоких ямах под нависшим над глазницами и одновременно покатым лбом. Голову монстра покрыла жесткая грязно-серая щетина. Изо рта выдвинулись желтые, загнутые внутрь клыки, такие большие, что не давали сомкнуться губам. Грудь стала похожей на бочку. Кожа покрылась мерзкими фиолетовыми пятнами, а на спине появился уродливый гребень.

     Император плеснул в ладоши, и зеркала очистились. Теперь в их амальгамах отражался только едва заметно трепетавший плат.

     – Все еще шутишь, Маргарита?

     – Иногда полезно взглянуть на себя со стороны, – губы Девы почти не двигались, но ее мелодичный голос звучал со всех сторон. – Вспомнить, кто ты есть на самом деле. Хищник, Эдвард, останется хищником, даже если наложит на себя сверкающие латы или наденет черное парчовое платье.

      – Хищники! Чада тьмы! Кровососы! Как нас только не называют жалкие людишки. И все это происходит под твоим покровом и с твоего благословения, дорогая Маргарита! Быстро же ты позабыла, кто сделал нас отщепенцами межмирья. А ведь ангелы, называющие себя светлой стороной бытия, начали войну первыми! Это вы приказали рыцарям Саламандры распять отца моего Круцифера за мнимые прегрешения. Это вы их руками вколачивали гвозди в его запястья и голени, вы пронзили его копьем Итуриэля! Тогда как мы всего лишь защищаемся от нападений…

     – Но зачем вам люди, если под Фералисом у вас целое море Круциферовой крови? Оставьте мое земное королевство в покое. Вы и так давно вышли за положенные вам Богом пределы.

      Морой чуть было не задохнулся от возмущения:

      – Ты прекрасно знаешь, что кровь Круциферова есть награда и бремя гирудов. Добровольцам крови, вынужденным обращенцам и простым вампирам это бремя не по плечу. Или ты предлагаешь сделать смертных бессмертными? А что на это скажет Вседержитель?

        Дева не отвечала, но по плату побежали сильные волны, будто отражая душевное волнение заключенной в него Девы. Морой помолчал и сказал уже спокойнее:

      – Раньше я не слышал от тебя таких смелых речей. Решила, что можешь позволить себе на дерзость? Думаешь, тебя спасет Свершитель?

      – Тот-Кого-Ждали уже близко, Морой. И тебе с ним не справиться. Пророчество сбудется, и ты зря тратишь время на козни. Перестань думать о нападении. Самое время подумать о защите. А лучше спрятаться, чтобы сохранить за собой право зваться бессмертным. Впрочем, он вытащит тебя из любой, самой глубокой норы, даже из Чертога Круцифера. Пришло время платить по счетам, Эдвард.

      – Даже если все будет так, как ты говоришь, тебе не увидеть триумфа Свершителя! – прошептал Морой. – Я погибну, Дева, но и ты никогда не вернешься межмирье, а навсегда останешься здесь, в моей зеркальной клетке!

      Император направился к выходу. У двери он обернулся:

     – Но до этого дело не дойдет, Маргарита. Мы уничтожим Свершителя и сотрем все воспоминания о нем!

                ***

      Великий экзекутор почувствовал, что с ним и вокруг него творится что-то неладное. Он сидел за столом в своей резиденции, в своей твердыне, в своем кабинете, но каждой клеточкой тела чувствовал присутствие в комнате чего-то постороннего, враждебного и опасного. Воздух вокруг него сгустился настолько, что стал похож на прозрачную воду, и его можно было разгребать руками.

      Внезапно в комнате возник темный смерч. Горячий вихрь с воем сорвал и понес по кругу висевшие за спиной у епископа гобелены, захватил по дороге свитки, фолианты, чернильницы, гусиные перья и все предметы, до этого спокойно лежавшие на своих местах.

      Чтобы не последовать за ними, Бевериджу пришлось вцепиться в столешницу массивного дубового стола. Он сразу понял, что происходит магическое изменение пространства, поднял глаза к потолку и вместо привычной росписи в виде звездного неба увидел над собой опрокинутую чашу пылающей бездны Ада. Ему уже недоставало сил сопротивляться порывам бешеного ветра.

      Смерч подхватил и понес его по спирали к огненному небу, хотя одновременно Беверидж чувствовал, что, кувыркаясь, падает в адскую пропасть. Так оно и было. После долгого кружения воздушный коловорот швырнул его в кратер дымящегося вулкана, из которого тут и там вырывались острые, похожие на клыки, языки пламени.

     От удара о пологую стенку он на мгновение потерял сознание, а когда очнулся и открыл глаза, то увидел над собой полыхавший на воспаленном, желто-красном небе слегка прикрытый дымкой ярко-оранжевый диск солнца.

      Бевериджу показалось, что он лежит на раскаленной сковороде. Он вскочил на ноги и увидел под собой похожую на плот базальтовую плиту, вернее, одну из плит, которые, подобно льдинам и торосам, выступали островками из моря клокотавшей, дымившейся лавы.

    Стены кратера были настолько отвесными, что нечего было и думать о преодолении их без приспособлений для скалолазания. Над головой Бевериджа хрипло каркнул ворон. Подняв глаза к оранжевому небу, экзекутор увидел кружившую над ним черную птицу. Ему стало понятно, что это проводник, который приглашает его следовать за собой.

      Осторожно перешагивая с одной базальтовой плиты на другую, Великий Экзекутор двинулся вслед за вороном вглубь конусообразного кратера, до половины заполненного кипящей лавой. Каждый шаг давался ему с огромным трудом, глаза у него слезились от дыма, раскаленный воздух обжигал легкие. Но кому-то не хотелось, чтобы он умер сейчас и в этом месте. Кто же это мог быть?

      Вскоре Беверидж понял, куда его ведет чернокрылый проводник: в дымном мареве прямо перед собой он увидел большой плоский остров, выглядевший, как черно-красная, лишенная растительности пустыня. Сквозь заливавший глаза пот экзекутор различил вдали нечто вроде столба или дерева, но вскоре понял, что ошибся. У деревьев не бывает такой правильной формы.

     Еще несколько десятков шагов, и ему стало понятно, что посреди каменной равнины торчит огромный крест, сложенный из двух брусьев неравной длины. Ворон заложил над ним круг, плавно опустился на верхнюю перекладину, сложил крылья и нахохлился, безучастно глядя на подходившего к кресту человека в серой сутане.

      Под крестом на квадратном куске базальта сидел крупный мужчина в синем хитоне. Беверидж подошел ближе, разогнал рукой застилавший глаза дым и вздрогнул от неожиданности, узнав сидевшего: на него насмешливо смотрел, склонив голову набок, бронзоволицый атлет с лицом идеальной красоты. Длинные черные волосы кольцами лежали у него на плечах, зеленовато-голубые глаза под ровными дугами темных бровей сияли внутренним светом, как звездчатые сапфиры. Заметив Бевериджа, он лукаво улыбнулся и насмешливо произнес:
 
     – Какая неожиданная встреча...
 
      Бевериджа вдруг осенило, что попал он сюда не случайно, что это расплата за попытку подчинить своей воле демона, который одновременно существует в двух ипостасях: на кресте и в Адском колодце. А может, он был там, и теперь его там нет? Неужели ему удалось выбраться из ловушки, в которую удалось его загнать после неудачного магического опыта? Бевериджа вдруг обуял страх, такой сильный, что ноги у него подкосились, и он чуть было не упал на колени.

    Ему стало понятно, что его попытка возвыситься над Круцифером провалилась окончательно: демону удалось освободиться не только из реторты, но также из Адского колодца, куда эта реторта была брошена с соблюдением всех магических ритуалов.

      Великий экзекутор собрался было произнести Заклятье Девы, с помощью которого ему удалось в свое время укротить демона Круцифера, как вдруг он сообразил, что пресвятая Маргарита ему уже ничем не может помочь. Хуже всего было то, что Круциферу, судя по его лицу, были внятны все чувства, мысли и переживания стоявшего перед ним человека.

      Демон насмешливо рассмеялся, погрозил гордецу пальцем, словно напроказившему ребенку. Этот язвительный смех подействовал на Бевериджа, как удар кнута. Его самолюбие было задето так глубоко, что весь его страх мгновенно испарился. Он с достоинством выпрямился и бросил на демона гордый взгляд.

      – Ну что, великий церковный маг? – с деланным сочувствием спросил Круцифер. – Возомнил себя Богом, а на деле оказался букашкой?

    Он вытянул губы и дунул: сильнейший порыв ветра едва не сбил епископа с ног. Оранжевый шар солнца закрыли клубы дыма, в лицо Бевериджу ударил рой колючих песчинок. Круцифер дунул еще раз.

    Новый удар ветра был таким сильным, что человек в серой сутане кубарем покатился по ровной, как тарелка, поверхности Базальтового острова. Попытки удержаться на месте или встать на ноги ни к чему не привели. Огромным напряжением всех сил ему удалось повернуться к демону лицом.
 
     Отлетая назад, он попытался защититься с помощью печати заклятия ада, выставив вперед открытую правую ладонь с прижатым к ней большим пальцем, чтобы лишить демона магической силы. Но это не подействовало, к тому же правая рука, которую используют белые маги для магических сложений, у него тут же отнялась. Однако ветер стих, потому что Круциферу наскучила его забава.

     – Ты уже не белый маг, Беверидж, – крикнул он издалека все тем же издевательским тоном. – Разве мы не друзья?

      Великий экзекутор уже и сам догадался, что белая магия стала ему неподвластна. Он медленно поднялся с базальтового пола, униженный, но не побежденный. Бевериджа трясло от страха и ненависти к оскорбившему его демону.

     Отчаяние придало ему сил: он решил использовать знак Гекаты, который защищает того, кто вольно и невольно пробуждает силы Ада. Круцифер прав, он уже не белый маг. Ну что же, в таком случае следует воспользоваться магией левой руки.

     Соединив мизинец и большой пальцы, Беверидж выставил ладонь с тремя торчавшими вперед пальцами и, глядя в глаза Круциферу, мысленно послал в него магический импульс. Сначала ничего не происходило. И вдруг время словно повернуло вспять: все так же кувыркаясь в воздухе, но в обратном порядке, великий экзекутор совершил свой путь назад и очутился за столом в собственном кабинете.
 
      Однако при этом его так сильно бросило грудью на стол, что тот едва не перевернулся. Звякнул, упав на бок, колокольчик. На пол посыпались свитки. Под разлившейся чернильницей образовалась фиолетовая лужица.

     Великий экзекутор повертел головой, осматриваясь: все оставалось на своих законных местах. Немного успокоившись, он вытер платком пот с мокрого лба. От пережитого страха его все еще била крупная дрожь, руки и ноги тряслись. Беверидж ощупал себя: кажется, все в порядке, обе руки действуют, несмотря на легкое покалывание в кончиках пальцев. Вскоре прошло и оно. Он приказал себе успокоиться и собрался с мыслями.

      Память вернула Бевериджа в тот день, который он еще недавно считал лучшим в своей жизни. Вспомнилось все до мельчайших подробностей. Великий Экзекутор вновь увидел, как черный комочек магической субстанции за прозрачным стеклом реторты приобретает формы демоноподобного существа. Как он начинает жить собственной жизнью, смотрит на него из-за пузатого бока стеклянной посудины, грозит сжатыми кулачками, топает ножками.
 
     Великий экзекутор чуть было не задохнулся от ощущения собственного могущества. Еще бы, сам Круцифер, всепагубный враг человечества, пресвятой Девы, Церкви и Священного трибунала экзекуции оказался у него в руках.

   Ему удалось совершить невозможное: с помощью древних ритуалов и заклятья Девы выделить квинтэссенцию зла в чистом ее виде. Заманить Зло в ловушку! Одержать величайшую победу в бесконечном противостоянии света и тьмы!

     Неужели он и в самом деле думал тогда, что это окончательная победа над злом? Да, именно так! Беверидж с осуждением покачал головой. В тот день он казался себе всемогущим, как Вседержитель, и пребывал в этом приятном заблуждении до тех пор, пока на реторте не появилась первая трещина.
 
      Оказалось, что толстое стекло, защищенное сильнейшими заклятиями, не выдерживает напора растущего и беснующегося демона. За первой трещиной появилась вторая, третья… Хорошо, что это случилось глубокой ночью. В противном случае кто-нибудь мог стать свидетелем его паники, когда он с неприличествующей его сану прытью бежал к Адскому колодцу по пустым коридорам Священного Трибунала.

      Казалось, все закончилось благополучно. Бевериджу удалось заточить демона в Адском колодце, а затем и подписать с ним договор о послушании.
     Но оказалось, что это не конец истории, а начало новой. Зло продолжало расти, вскоре ему стало тесно в каменном затворе…

      Иеффаю вдруг послышался голос Круцифера. Он прозвучал сзади, где никого быть не могло. Великий экзекутор оглянулся так резко, что чуть было не свернул себе шею. Никого! Только три его любимых гобелена с Девой-пастушкой, воительницей и проповедницей, а также белое знамя королевства Уайтроуз, как ни в чем не бывало, висели на стене. И вдруг ему показалось, что все три Девы смотрят на него с осуждением, как на изменника.

     – Так дело не пойдет! – вскрикнул Беверидж, схватил со стола колокольчик и позвонил. – Фарнам!

      Джошуа торопливо вошел в кабинет, взглянул на осунувшееся лицо епископа:

     – Чего изволите, ваше милосердие?

     – Каменщиков сюда! – Беверидж грохнул кулаком по столу. – Немедленно замуровать Адский колодец. С меня довольно!

     – Вы уверены, что наши неприятности связаны с колодцем?

     – Да, Джошуа! Зло лезет оттуда! Это место следует переименовать из адского в проклятое! – Великий экзекутор подошел к книжной полке, нажал потайной рычаг и шагнул в образовавшийся проход. – Я ухожу во дворец, вернусь к вечеру. Проследи, чтобы к этому времени все было сделано, как надо.

      С этими словам епископ скрылся за дверью с таким видом, будто за ним гнались сонмы демонов.

    Джошуа проводил его задумчивым взглядом. Он никогда не видел, чтобы великий экзекутор выглядел таким испуганным и возбужденным. Епископ всегда старался скрывать свои чувства, а раздражение, гнев и ярость считал проявлением слабости.


                ***

     Вызвав двух дюжих каменщиков, Джошуа передал им приказ великого экзекутора и вернулся в кабинет. Перекладывая свитки с одного места на другое, чтобы спасти их от разлившихся чернил, он долго размышлял над тем, зачем Бевериджу понадобилось замуровывать Колодец.

       Фарнам чувствовал, что за этим порывом скрывается какая-то тайна. А тайн он терпеть не мог с младых ногтей, можно даже сказать, от самого своего рождения. Что скрывает от него епископ Беверидж?

     Фарнам схватил со стола связку ключей, выбежал в коридор и направился к покрытой заклятьями и пентаграммами двери темницы, построенной много веков назад пророком Теофилом для заточения пойманных демонов, вампиров и колдунов.

     Когда он подошел к каменщикам, те уже успели уложить в проеме двери несколько слоев кладки. Джошуа вырвал горящий факел из крепления в стене. Знаком приказал каменщикам расступиться. Перешагнул через верхний ряд свежей кладки, отпер дверь. Темница встретила его мраком и сыростью, но ничего необычного Фарнам в ней не заметил.

      Он обошел вокруг каменного парапета колодца, наклонился, чтобы заглянуть в широкую каменную трубу. Конец ее терялся во тьме. Чтобы разглядеть дно, пришлось кинуть в колодец факел. Он долго летел, кувыркаясь в воздухе, упал в лужу, зашипел и погас. Однако перед этим на дне что-то блеснуло.

     Бес жадности шепнул ему на ухо, что это может быть бриллиант или какой-то иной драгоценный камень.

     – Эй, вы, идите сюда! – крикнул он из темноты опешившим каменщикам. – Тащите факелы. И веревку как можно длиннее принесите.

     Рабочие поспешили выполнить приказ, но, когда Джошуа ловко завязал на конце веревки петлю, один из каменщиков догадался, что он намеревается делать, и робко заметил:

    – Мистер Фарнам, не надо спускаться в Адский колодец. Оттуда еще никто не возвращался.

     – Запомни, демоны страха боятся, когда их не боятся, – отмахнулся от него Джошуа.

       Он сунул конец веревки каменщикам и велел спускать себя как можно медленнее, а веревку держать крепче крепкого. Одной рукой Фарнам цеплялся за веревку, в другой держал факел, отталкиваясь ногами от скользких камней, покрытых рунами и другими магическими знаками. При каждом прикосновении на стене выступали капли темной жидкости, они падали вниз, откуда в ответ доносились звуки капели.
 
       Только теперь Фарнам начал постигать мистическую сущность колодца. Магические силовые линии нельзя было увидеть невооруженным глазом, но их присутствие он ощущал всеми фибрами души. В горле у него запершило от зловонных испарений, поднимавшихся со дна Колодца.

      Солидная комплекция Фарнама очень скоро дала о себе знать. Рабочие взмокли от пота и с трудом удерживали толстяка на весу, а дна все еще не было видно. Джошуа мог бы дать команду поднять себя наверх, однако упрямство не позволяло ему признать свое поражение.

      Ему стало страшно, но только на мгновение. Он тут же убедил себя, что если колодец позволил ему опуститься так глубоко, то это все равно, как если бы он получил благословение от самого пророка Теофила.

       Наконец Фарнам коснулся ногами дна и тут же провалился по щиколотку в зловонную жижу. Он сразу увидел в свете факела привлекший его внимание блестящий предмет. Бросился к нему, но споткнулся и упал лицом в кровавую лужу. Проклиная Колодец, Бевериджа и самого себя, Джошуа стер кровь, залепившую глаза, и вскрикнул от неожиданности – нижние партии колодца на уровне его роста были сложены из клыкастых черепов вампиров, смотревших на него пустыми темными глазницами.

     Когда паника пошла на убыль, Фарнам встал и, наконец, добрался до блестящего предмета. Им оказался кусок толстого стекла закругленной формы. Повертев его в руках, секретарь понял, что нашел осколок реторты, подобной тем, какими Беверидж пользовался в ходе своих алхимических изысканий.

        – И зачем вам, ваше милосердие, понадобилось швырять эту реторту в Колодец? – прошептал Джошуа. – Что вы хранили в этом сосуде?

     Он поднял голову: в конце уходившей вверх каменной трубы чернели подсвеченные факелами головы каменщиков.

     – Эй вы, бездельники, – крикнул Фарнам, – вытаскивайте меня отсюда!

     Когда Фарнам оказался наверху, каменщики поразились тому, что испачканный с головы до ног, насквозь промокший и дурно пахнувший секретарь улыбается. А он велел продолжить каменные работы и отправился менять платье. Он почуял запах тайны, и готов был рыть, если понадобится, землю носом, чтобы узнать правду.

            Конечно, опасно связываться с самим епископом Бевериджем, тут недолго и в пыточную палату угодить, но это его отнюдь не испугало, а наоборот, вызвало у него охотничий азарт и прилив любопытства.

     Беверидж недооценил проницательности своего помощника. Он видел в нем всего лишь полезный инструмент, считал, что в благодарность за возвышение тот будет обязан ему по гроб жизни. И сильно ошибался: Фарнаму давно надоели вторые роли. Он прихватил с собой пару документов, ожидавших подписи великого экзекутора, и направился в хранилище. Вращавшуюся стену успели отремонтировать плотники.

     Фарнам приблизился к ней на цыпочках, прижался ухом к поверхности. Он простоял так довольно долго и толкнул стену лишь после того, как убедился, что из хранилища не доносится ни звука.

     Фарнам уже бывал в Тайном кабинете в присутствии Бевериджа и при полном освещении, а поэтому имел общее представление о том, где что находится. Сделав несколько шагов в кромешной тьме, он наткнулся на стол, качнулся вперед и смахнул со стола нечто металлическое. Оно со звоном упало на пол.

        Джошуа опустился на колени, нащупал круглый поднос, а рядом с ним – кусочек пергамента.

    Внезапно за наружной дверью послышались шаги. У Фарнама было всего несколько секунд, чтобы скрыться до того, как в хранилище войдет великий экзекутор. Толстяк проявил необычайное проворство. Он успел поставить поднос на стол, а пергамент сунул за отворот рукава серого камзола. Бесшумно отпрянул к вертящейся стене и юркнул в коридор.

     Вернувшись в кабинет, Фарнам взглянул на свой трофей: это был обрывок пергамента. Он поднес его к свече, чтобы сжечь за ненадобностью, как вдруг остановился. И даже протер глаза, чтобы убедиться в том, что его не обманывает зрение. На куске пергамента переливалась всеми оттенками красного пламени печать Круцифера…

                ***

      Альберт проснулся от гулкой барабанной дроби: тук-стук-тук-тук-стук-тук. Открыв глаза, он увидел над собой упиравшиеся в небесную синь темно-оранжевые стволы сосен с опушенными зелеными иглами раскидистыми ветвями. Над их недвижными верхушками кружил черный ворон. На ближайшей сосне добывал себе пропитание большой дятел с красной шапочкой на голове. У него была пестрая грудка и розоватое подхвостье.

      Утреннее солнце уже начало подкрашивать золотистым светом густые кроны застывших в отдалении дубов и лип. В воздухе витали запахи сырости и лесных трав. Эта благостная картина вызвала у Альберта такой прилив счастья, что он чуть было не рассмеялся от полноты чувств.

      Костер почти потух. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить друзей, которые все еще спали, Кольдингам положил на подернутые пеплом угли несколько сучьев. Выпрямился во весь рост, потянулся и вдохнул полной грудью напоенный утренней прохладой воздух. Он отлично выспался, был полон сил и радужных надежд.

    До этого прекрасного утра Альберт видел только черную сторону Уайтроуз. Теперь он понял, что мнение, составленное о королевстве по темницам Трибунала священной Экзекуции, разбойничьему притону и мрачным улицам, по которым пришлось скрываться от погони, являлось ошибочным.

    Мир, в котором он оказался, был по-своему прекрасен. Альберту показалось, что ему никогда еще не доводилось видеть такого голубого неба и белоснежных перистых облаков. Сверкала на траве еще не успевшая подсохнуть роса. Может, просто раньше, в своем мире он просто не удосуживался любоваться рассветом и радоваться наступлению нового дня?

       Так или иначе, Кольдингам пребывал в прекрасном настроении. Он решил заняться завтраком и уже тянулся к остаткам зайчатины, когда почувствовал смутное беспокойство. Что-то было не так. Он слишком расслабился. Альберт осмотрелся. Что его могло беспокоить? Шакелас! Его на поляне не было. Куда могла исчезнуть голова без ног?

     Альберт вздохнул с облегчением, когда Баффи вынырнул на поляну, неся за отросшие волосы голову принца горбунов. Тандерхаунд бережно опустил ее траву.

    – Какая чудность! – застрекотал горбун. – Баффи быстро рость. Он стать ноги принца. Мы быть на прогулке.

      Пока Ригглер седлал лошадей, Альберт спросил у Шакеласа:

    – Сколько миль до горы Айронмаунтен?

    – Ночь быстра, день долог. Перейтить Борд-Ривер… Сутки ехать на закат.
 
     Кольдингам кивнул и тут же замер с открытым ртом. От ручья, после умывания возвращалась Эсквилина. С первой их встречи Альберт признал, что она красива, но только теперь понял насколько.

     Девушка шла, подняв глаза к небу, и лучи утреннего солнца ласкали ее порозовевшие от холодной воды щеки, касались волос, окружая голову огненным ореолом. Тонкая, как стебелек цветка, талия вызывало желание обнять, а розовые влажные губы – попробовать их на вкус поцелуем.

     Сердце юноши забилось сильнее, он позабыл о Шакеласе и не сводил глаз с Эсквилины. Девушка перехватила его взгляд, улыбнулась, но, заметив, что все на нее смотрят, приняла серьезный вид. Протянула Кольдингаму охапку трав с белыми цветками и продолговатыми луковицами.

    – Это дикий чеснок. Нам стоит свить из него жгуты и повесить на шеи. Вампиры страшно не любят этого растения.

    – Я тоже от него не в восторге. Слишком уж противный запах, – подал голос Тритемий. – Но Эсквилина права, на Кровавых Землях пригодится любая мелочь, способная защитить от чад тьмы.

     Жгуты из стеблей чеснока свили всем, включая Шакеласа, которому, за неимением шеи, надели венок из чеснока на голову. Горбун сразу обеспокоился тем, как он выглядит в этом венце.

     – Да ты в нем просто душка, – засмеялась колдунья.

    – В Андерленд я иметь золотой корон, – заметил Шакелас. – И настоящий тел.

    Теперь к продолжению путешествия были готовы решительно все. Покидая замечательную поляну, Альберт обернулся. Ему хотелось навсегда запомнить место, где впервые за последнее Уайтроуз он почувствовал себя счастливым.

   Он знал, что вступает на полную опасностей дорогу, и чувствовал, что отныне о покое можно надолго позабыть.

      Глава шестнадцатая о любовных порывах и пользе подозрений

      Тобиас, новый жеребец Гилберта, сменивший, но не заменивший ему Контрфорса, средним шагом въехал во внутренний двор Трибунала. Гилберт ловко спешился и поднял глаза на крылатую статую Девы, возвышавшуюся посреди белой чаши с водой. Она одновременно напоминала и ангела, и белого лебедя.

     Капитан видел ее множество раз, но только теперь поймал себя на мысли, что она кого-то ему напоминает. И вдруг понял, кого, Фиону! Конечно же, Фиону! Разница в том, что у Девы волосы золотистые, а у Фионы черные, как смоль.

     Его возлюбленная была прекрасна, как пресвятая Маргарита, и так же заслуживала преклонения и обожания! Капитан еще больше укрепился в желании соединить свою судьбу с очаровательной леди Бомонт.

      Дежурный экзекутор выбежал из дверей Трибунала навстречу капитану, собираясь рапортовать о происшествиях за ночь, но Гилберт бросил ему поводья и уверенным шагом, не останавливаясь, проследовал мимо него.

     Оказавшись в коридорах Трибунала, он поспешил в покои Бевериджа. Уже перед самой дверью в кабинет дорогу ему преградил встревоженный его решительным видом Фарнам.

     – Господин капитан! Архиепископ Беверидж ни под каким видом не может вас принять! Он очень занят!

     – Прочь, канцелярская крыса! – рыкнул на него Гилберт, отстраняя со своего пути. – Примет, еще как примет!

      В былые времена за такое поведение капитан получил бы хорошую взбучку. Врываться в покои великого экзекутора без доклада считалось верхом невежества, непростительным даже для командира стальных сутан. Однако великий экзекутор не обратил ни малейшего внимания на столь вопиющее нарушение субординации.

    Гилберт застал его за распахнутым фолиантом. Пол вокруг стола был усеян свитками и раскрытыми книгами. Беверидж, проклиная все на свете, с недовольным видом водил пальцем по странице. Он не сразу заметил постороннего.
     – Не то... Опять не то, – продолжил Иеффай разговор, который перед этим вел с самим собой. – Непременно должно быть решение! Вопрос в том, где его искать!

       Капитану пришлось откашляться, чтобы на него обратили внимание. Великий экзекутор поднял на него красные от бессонницы глаза.

     – Что случилось, капитан? Я совершенно не располагаю собой.

     – Ваше милосердие, все готово к отъезду. Со мной едут лучшие, закаленные в боях экзекуторы.

     – Отлично, Гилфорд. Надеюсь, к твоему прибытию в Кириафские леса наша очаровательная леди Фиона выполнит свою часть задания, и вы вернетесь в Ноулдон с головой этого дерзеца. Ты ведь знаешь меня. Я не скуплюсь на награды своим верным слугам.

      – Об этом я и хотел бы поговорить, ваше милосердие, – обрадовался Гилберт, довольный тем, что Иеффай Беверидж сам перевел разговор в нужное ему русло. – Я не жажду ни чинов, ни золота, ни почестей.

     – Тогда чего же ты хочешь?

     – Только одного, руки леди Фионы, ваше милосердие. Мы любим друг друга, и я прошу у вас дозволения жениться на ней.

      При этих словах Беверидж сильно вздрогнул и внимательно посмотрел на капитана, словно старясь угадать, что стоит за этой необычной просьбой. Простодушный вид Гилфорда его успокоил, было очевидно, что капитан способен употреблять слова только в прямом их значении.

     – Что за вздор? – Великий экзекутор изумленно поднял брови. – Ты хочешь жениться на леди Фионе? Я не ослышался?

     Беверидж был человеком суеверным и доверял своей интуиции больше, чем разуму. Хотя Фиона де Бомонт верно служила Священному трибуналу, было в ней нечто, вызывавшее у сурового епископа Ноулдонского смутные сомнения в ее искренности.

      Больше всего в ней раздражало то, что она не испытывала пиетета по отношению к его высокой должности и вела себя с ним на равных даже в том случае, если воздавала полагавшиеся ему по сану почести.

     – Нет, ваше милосердие, вы поняли меня правильно. Я хочу, чтобы леди Фиона стала моей женой сразу после того, как я доставлю вам голову Кольдингама.

    – Ни в коем случае! – твердо сказал Беверидж и, заметив выражение страдания и муки на лице капитана, пустился в объяснения: – Ни ты, ни я почти не знаем леди Фионы. Она хорошо проявила себя как ловкая исполнительница особых поручений. Только и всего, мой дорогой. К тому же виконтесса Бомонт не может стать женой простого капитана. Не проси моего благословения, Гилфорд. Ты его не получишь! Нет, нет, и нет.

    Капитан вздрогнул, словно от удара хлыстом. Как всегда в минуты чрезвычайного волнения, шрам на его щеке сделался багровым.

    – Я выполню поручение, ваше милосердие…

    – Иного я от тебя и не ожидал.

    – И сразу после этого подам в отставку!

     Гилфорд почти выкрикнул последнюю фразу и, резким движением намотав на руку край плаща, направился было к выходу из кабинета. Однако Беверидж остановил его мановением руки.

     – Поверь, мне, Гилберт, – сказал он с видом полнейшей искренности. – Я на твоей стороне, но с леди Фионой не все так просто, как тебе кажется.

    – Что вы имеете в виду?

    – Не знаю, не могу объяснить словами, но меня терзают подозрения. Обещай мне, что ты на этот раз ты не пойдешь напролом, как это у тебя принято. О Кириафских лесах и замке Бомонтов ходят плохие слухи. Очень плохие, Гилберт…

     – И что из этого следует, ваше милосердие?

     – Ты должен встретиться с леди Фионой, но лишь после того, как убедишься, что порочащие ее слухи не имеют под собой ни малейших оснований. Обещаешь мне это?

     Гилфорд с поклоном отвечал, что обещает, но Беверидж настоял на том, чтобы он поклялся быть осторожным.

     – Клянусь пресвятой Девой, – капитан осенил себя овальным знамением, поклонился и выбежал из кабинета, непочтительно хлопнув дверью.

     Разгневанный вид капитана так удивил Фарнама, что сразу после его ухода он слегка приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся щель.

     Архиепископ стоял к нему спиной, обратившись лицом к гобеленам с изображениями пречистой Маргариты, и молился вслух. «О, Дева, спаси и сохрани Гилберта, – услышал Фарнам, – Он ни в чем не виноват...»

    Секретарь осторожно закрыл дверь. Меньше всего ему хотелось, чтобы хозяин заметил свидетеля его слабости.

                ***

    Клетка на колесах и гарцевавший рядом конный экзекутор на белом жеребце почти не вызывали любопытства у работавших по обеим сторонам Кириафской дороги крестьян. На границе с Империей вампиров такая картина считалась самым обычным делом.

     Однако те из них, кто смотрел в сторону мчавшегося в клубах пыли вегикула справедливости, успевали также заметить и бежавшего рядом с ним крупного тандерхаунда. Альберт был доволен тем, что ими почти никто не интересовался. Популярность беглецам была ни к чему.

      Мимо проносились торчавшие среди полей домики мелких арендаторов и огороженные низенькими каменными заборчиками поля ячменя и зеленые пастбища, на которых паслись коровы и овцы. По мере удаления от столицы Уайтроуза пейзаж начал меняться в худшую сторону.

     Все чаще встречались заросшие бурьяном поля, все беднее становились жилища. Несколько раз на глаза попадались руины церквей и заброшенные ветряные мельницы, их дырявые решетчатые крылья служили пристанищем для окрестных ворон.

     Местные жители, завидев на дороге карету Бевериджа, спешили скрыться за оградой или в доме. Близость Империи вампиров оборачивалась видами полного запустения. Унылый пейзаж посеял в душе Кольдингама неясную тревогу. Он то и дело оглядывался, ожидая погони, и удивлялся, что Беверидж так мешкает.

     Впрочем, радоваться было нечему. Как только они пересекут границу Империи, стальные сутаны не смогут их достать. Зато для вампиров беглецы станут легкой добычей. Чем они будут защищаться? Две алебарды, посох и один меч. Не так уж и много даже для схватки с обыкновенными людьми. Правда, есть еще шрам на руке.

       Кольдингам поднес ладонь к глазам. Сомнений больше не оставалось. Опаленная кожа не просто зарубцевалась, шрам на самом деле изображал ящерицу. Дальше – больше. Проступали мелкие детали, которых раньше не было. Уже можно было различить тупую мордочку, изогнутый хвост и трехпалые лапки.  Саламандра, как и утверждал Тритемий…

       И тут у Альберта перед глазами пронеслась яркая, как вспышка молнии, картинка. Он уже видел такую ящерицу! И не где-нибудь, а на мраморной стене фамильного склепа. Через некоторое время после похорон они с матерью пришли на кладбище, чтобы навестить покойного отца.

    Мать первой увидела выбитую на граните… саламандру! Кольдингам помнил выражение замешательства на ее лице – раньше никаких изображений на этом надгробии не было. Тогда Альберт не придал значения этому событию.
 
     И вот по прошествии стольких лет, попав в другой мир, он, наконец, смог мысленно связать воедино молоток в руке человека в черном и ящерицу на сером гробовом камне. Видимо, на нем выбил саламандру тот самый незнакомец, почтительно называвший Роберта Кольдингама магистром.

     Альберт перевел взгляд на свою правую руку. Теперь этот таинственный знак появился у него на ладони! Значит, он сам попал сюда не случайно? Уайтроуз и его мир каким-то образом связаны? Кольдингам улыбнулся своим мыслям. Остается только научиться пользоваться этим знаком. Там, где не поможет верный меч, выручит саламандра, таинственным образом связанная с его отцом.

     – Альберт! – крикнул с высоких козел Ригглер. – Лошадям нужен отдых…

     Кольдингам приподнялся в стременах и огляделся: через сотню ярдов дорога спускалась в поросшую невысоким кустарником низину. Слева виднелась темная гладь широкой реки. Справа тянулся густой лес, над ним господствовал зеленый холм с серым замком на вершине.

       Альберт махнул рукой правившему повозкой монаху. Тот натянул вожжи, заставив лошадей остановиться, затем спрыгнул на землю. Гиннес остался на козлах, глядя, как Баффи вертится у ног спешившегося всадника.

    – Где мы находимся, ваше высочество? – спросил Альберт у Шакеласа, который ехал в повозке вместе с Эсквилиной.

      Принц горбунов глубокомысленно наморщил лоб:

    – Припоминать, – произнес он с чрезвычайно умным видом. – Борд-Ривер – граница Королевство. Направо быть старый замок Бомонт.

    – А где переправа или брод?

    – Мост быть, где замок.

    – Что ж, все ясно. Предлагаю передохнуть на берегу, – принял решение Альберт. – Нет смысла пересекать границу с Империей на ночь глядя.

     На берегу нашлось место, которое прекрасно подходило для привала – небольшой, поросший низкой травой участок земли выходил к реке и был скрыт от посторонних глаз густым кустарником.

    – Кто пойдет за водой? – спросила Эсквилина, опускаясь на траву и вопросительно глядя на Ригглера.

     – Только не я, – отмахнулся от этой чести Билли. – В детстве я чуть было не утонул, с тех пор и не дружу с водой.

    – Монах дружить с вино, – хмыкнул Шакелас.

    – Жаль, что ты принц, а то надрал бы я тебе задницу, – обиженно буркнул себе под нос Ригглер.

    Альберт, позвал Баффи и велел ему лечь на траву, а затем сам лег на спину, положив голову на его теплый бок. Легкие перистые облака, плывшие над ним в голубом небе, начали сменяться наступавшими следом со стороны замка серыми дождевыми тучами. Эсквилина, взяв один из шлемов, пошла к реке за водой, а монах расседлал лошадей.

    Пустив их пастись в густую траву, он направился по высокой траве в кусты, чтобы справить нужду. Вскоре оттуда донесся его дикий вопль. Секундой позже брат Билли кубарем выкатился из кустарника. Вид у него был испуганный.

    – Там… Там… – испуганно кричал он, показывая рукой куда-то за своей спиной.

     Кольдингам вскочил на ноги, выхватил меч из ножен и с опаской воззрился на кусты. Баффи залился тревожным лаем.

    – Что там, Билли? – крикнул Альберт. – Перестань дрожать и говори толком.

    – Там оно!

    – Оно?

    – Да! Что-то пронеслось мимо... О, Дева, каким холодом меня обдало!

    – Как выглядело твое оно?

     – Туман, сгусток тумана, и в нем черная фигура! Я чуть не умер со страху!

    Не успел Ригглер поделиться своими впечатлениями, как закачались и согнулись под дуновениями сильного ветра верхушки деревьев. Собиравшийся кинуться в кустарник Альберт застыл на месте. Ветер был не просто холодным, а ледяным!

    Встрепенулись, заржали и встали на дыбы лошади. Чтобы не оказаться под копытами, людям пришлось отступать к кустам, где их поджидала новая опасность.

     Свет померк, темные дождевые облака закрыли солнце. Где-то вдалеке громыхнул гром. И тут из зарослей донесся истошный женский крик. Баффи с яростным лаем бросился в кусты. Альберт ринулся вслед за ним и, сам того не ожидая, с разбегу влетел в облако плотного тумана...

               
                ***

     Отряд Гилфорда углубился в Кириафский лес. Капитан с сержантом Сэмюэлем возглавляли кавалькаду, четыре пары драгун, привычно держа строй, ехали позади них. Они обсуждали последние ноулдонские новости, а Гилберт думал своем.
 
      Помимо данного Бевериджу обещания, капитана гнало вперед страстное желание свернуть шею Кольдингаму лично, без участия Фионы и стальных сутан, доказав тем самым и ей, и епископу Бевериджу, что он способен это сделать без чьей бы то ни было помощи.

     Его переполняла жгучая ненависть к этому мальчишке, который так ловко его переиграл, понаставил шишек и вдобавок ко всему увел любимую лошадь! При одной мысли, что этот подлый еретик ездит на его Контрфорсе, капитана начинала бить мелкая дрожь. Кроме того, Фиона вполне могла справиться с заданием сама, оставив его в дураках, а ее следовало поставить на место, чтобы раз и навсегда показать, кто здесь хозяин.

     По мере углубления в чащу, дорога превратилась в узкую, едва различимую в низкой траве стежку. Мохнатые ели и сосны обступили ее со всех сторон, словно пытаясь преградить всадникам путь. Отряду пришлось вытянуться в цепочку. Ветви хлестали Гилфорда по лицу, но он не сбавлял скорости, продолжая молотить шпорами бока взмыленной лошади, стегал ее плеткой, ругался, вымещая злость на благородном животном.

     Причиной раздражения капитана было решение, которое он впервые в жизни принял самостоятельно. Раньше все было просто. Великий экзекутор отдавал приказ, а Гилберт выполнял его. Теперь, избрав собственный путь, капитан испытывал ранее незнакомое ему чувство – растерянность.

     Он променял покровительство и расположение Бевериджа на любовь Фионы, и не сомневался, что сделал правильный выбор. Ему всегда хотелось стать хозяином своего замка, пусть даже на границе с Империей. Ведь его приемные родители до переезда в Ноулдон тоже были бордерами и жили на пограничных землях, правда, гораздо севернее графства Бомонт.

      Далеко впереди в густом лесу показался просвет, но тут лошадь капитана прянула в сторону, испуганно заржала и встала на дыбы. Гилфорд пытался ее усмирить, однако не помогли ни плеть, ни шпоры. Ему пришлось спешиться и взять испуганное животное под уздцы. Остальные последовали примеру командира.

    – Тише, тише, Тобиас! – говорил капитан, положив руку на храп лошади. – Успокойся. Тут никого нет…

    Словно в доказательство от противного сверху донесся пронзительный визг. С раздвоенной сосны на капитана спрыгнуло какое-то существо и повисло у него спине. Пахнуло гнилью. Гилберт отпустил лошадь, тряхнул плечами, пытаясь освободиться. В ответ тварь обвила его ногами, одновременно пытаясь задушить локтевым сгибом. Гилфорд завел руки за спину, схватил существо за волосы и через голову бросил на землю.

    Встав на четвереньки, ужасная тварь подняла голову и зарычала страшно, по-звериному. У нее были непропорционально длинные конечности, мощный, поросший седой шерстью торс, бледное, усеянное трупными пятнами лицо. Остроконечные уши подрагивали. Черные губы раздвинулись, обнажив острые клыки в углах рта.

     Тварь уперлась руками в землю и с ненавистью уставилась на Гилберта, готовясь к прыжку. Сквозь космы падавших на лицо длинных, спутанных седых волос сверкнули голубые глаза. Гилберт содрогнулся от отвращения, а сердце забилось так сильно, что кровь ударила ему в голову.

    За мгновение до того, как тварь взмыла в воздух, он успел выхватить меч и уйти с линии прыжка. Свистнул клинок, по зеленому мху покатилась голова вампира, затем с небольшим опозданием рухнуло и его тело. Из раны у основания шеи хлынула черная кровь.

    – Сегодня не твой день, вампирское отродье! – удовлетворенно произнес Гилфорд.

    Он ногой отшвырнул голову в кусты, поднял голову и внимательно осмотрел ветви сосен. Других бледнокожих тварей видно не было. Или обращенный охотился в одиночку, или другие чудовища убрались, увидев, как сноровисто человек расправился с их собратом.

     Поединок прошел так стремительно, что никто из стальных сутан, включая бравого сержанта Ги, даже и подумать не успел о том, чтобы придти на помощь капитану. Гилфорд обернулся к подчиненным:

    – Что вы рты поразевали? Обращенца не видели? Вперед! Проклятый лес скоро закончится.

      Капитан свистнул, подзывая Тобиаса, но из этой затеи ничего не вышло.

      – Капитан, осмелюсь предложить вам своего коня, – услужливо сказал Сэмюэль. – А вашего Тобиаса мы обязательно поймаем.

     Ответить сержанту Гилфорд не успел. По ушам резанул пронзительный визг, служивший как видно сигналом к атаке. Лес пришел в движение. Из зарослей кустов на тропу выпрыгнули сразу несколько тварей.

    Гилфорд, так и не успевший вложить меч в ножны, сходу снес голову одному обращенному. Ринулся к следующему. Сэмюэль бился рядом с командиром. Остальные рассыпались вдоль тропы. Ржание напуганных лошадей, треск веток, шипение бледнокожих тварей, хриплое дыхание людей и звук рассекаемой сталью плоти слились в непередаваемый словами шум битвы.

     Первая волна атакующих была уничтожена быстро. Однако из леса выскакивали все новые чудовища. Сквозь кровавую пелену, застилавшую взор, Гилфорд видел, как на одного из драгун навалились сразу три бледнокожие твари. Они вырвали его  палаш, зашвырнули в кусты, а ее хозяина повалили на землю.

    Капитан поспешил  на помощь подчиненному. Головы двух обращенцев покатились по земле. Третьему Гилфорд раскроил череп мощным ударом гарды. Однако для драгуна все было кончено – он так и остался недвижим.

     Бой продолжался. Один за другим падали проткнутые и зарубленные палашами твари. Одни заливали мох черной, дымящейся кровью, у других кровь не шла вовсе. Отделенные от тел члены продолжали жить собственной жизнью. Шипели и бились в конвульсиях поверженные обращенцы. Один из них вскочил на ноги и вцепился зубами в рукав сутаны сержанта Ги. Тот с отвращением вернул его на землю ударом кулака.

     Наконец Гилфорд зарубил последнего вампира. Тяжело дыша, осмотрелся. Атака была отбита слишком большой ценой – тропа на протяжении тридцати ярдов была завалена трупами, на ногах остались стоять только капитан и сержант Сэмюэль.

    Бил копытами и ржал единственный не убежавший конь, – он зацепился уздечкой за ветку. Молча, не сговариваясь, капитан и сержант уложили покрытые укусами трупы восьмерых драгун в один ряд. Прикрыли им лица плащами.

     – Сэм, отправляйся в Ноулдон за подкреплением, – приказал Гилфорд, указывая на лошадь. – Постарайся вернуться как можно быстрее.

     – А вы, мой капитан?

     – Не пропаду. Постараюсь найти Тобиаса или доберусь до замка через лес кратчайшим путем.

     – Слушаюсь!

     Проводив сержанта взглядом, Гилберт двинулся вперед с обнаженным мечом. Он ожидал нового нападений, но выбраться из леса удалось без приключений. На опушке Гилфорду попался ручей, у которого он омыл залитые кровью кирасу и меч.

     Когда капитан вышел в поросшую вереском и можжевельником низину, солнце уже начало спускаться к горизонту. Над холмом, куда ему предстояло подняться, вздымались могучие стены и остроконечные шпили башен замка. Вечер еще не наступил, но их окружал странный сумрак, похожий одновременно на туман или марево синеватого цвета.

     Гилфорда это ничуть не смутило. Уже вообразив себя новым владетелем замка Бомонт, он подумал о том, что стены обветшали и нуждаются в починке. Шпили башен покосились, а зубцы стены частично осыпались.

     Прикидывая в уме стоимость каменных работ, Гилберт спустился в низину к подошве холма и увидел старуху в невообразимых лохмотьях, которые, однако, в прошлом могли выглядеть как платье богатой горожанки.

   Она стояла на коленях посреди травы и громко читала молитву к Деве-заступнице. Гилфорд подошел к старухе и коснулся ее кнутовищем. Та испуганно обернулась.

    – Добрый день, мэм! – сказал он с несвойственной ему учтивостью. – Я капитан Гилфорд. Как прикажешь себя называть?

    – Меня зовут Клэр, господин капитан. Клэр Гингрич.

    – Хорошо, Клэр Гингрич. Ответь мне, не встречала ли ты вчера или сегодня троих мужчин и женщины в голубом платье? Один из них толстяк, у другого в руке посох, а третий вооружен длинным мечом.

    – Ничего подобного со мной давно уже не приключалось, сэр. Люди здесь не ходят.

    – Почему же?

    – Потому что в округе безраздельно властвуют чада тьмы.

    – И в замке?

    – В замке прежде всего…

    – Тогда почему они не трогают тебя?

    – А я, господин мой, так стара, что вампиры мной брезгуют. Они любят сладкую, молодую кровь, такую, как у вас. Будьте настороже.

    Гилберт пожалел, что отправился в замок в одиночку, но отступать было и поздно, и стыдно. Ему пришло в голову, что в замок можно проникнуть через некий тайный ход, которыми всегда снабжались старинные крепости.

    – Как мне попасть в замок? – с решительным видом спросил капитан. – Так, чтобы никто не видел.

    Старуха вздрогнула, как от удара хлыстом, ее сморщенное, как печеное яблоко, лицо скривилось в гримасе ужаса.

    – Не ходите туда, господин офицер. Это плохое место, очень плохое, особенно с тех пор, как умерла леди Фиона…
 
    – Что за вздор ты несешь! – Гилфорд в сердцах замахнулся на старуху плетью, но вовремя удержал руку. – Когда она успела умереть, если я только вчера с ней разговаривал?

    – Что вы такое говорите, сэр? Леди Фиона скончалась два года назад. Это также верно, как и то, что перед вами ее могила.

    Только сейчас капитан заметил невысокий холмик, на который старуха положила букет белых иммортелей.

    – Вампиры, проклятые чада тьмы, сначала обратили отца и брата моей красавицы, а потом высосали кровь и у нее, – с невыразимой печалью продолжала роптать старуха. – Я не лгу, клянусь пресвятой Девой. Да и зачем мне лгать? Я была кормилицей этого ангелочка и надеялась, что когда-нибудь моя добрая хозяйка уронит слезу на могилу своей старой служанки. Ан видите, как вышло? Бедняжку похоронили в неосвященной земле, словно проклятую. Не позволили ей упокоиться в семейном склепе…

    – Что это значит, Круцифер меня раздери? – удивленно воскликнул капитан. – Ты утверждаешь, что хозяйку твою звали Фионой, и что она похоронена именно здесь?

    – Да, милорд. А в замке никто из людей не живет. Там свили гнездо погубители графства Бомонт. Я сама видела этих тварей. Они не пользуются мостом и воротами. Как мерзкие ящерицы, забираются в свое логово прямо по крепостной стене или входят через склеп на церковном кладбище.

     – Если это правда, я просто обязан осмотреть все на месте.

   – Ну, коли вам жизнь не дорога, то спешите попасть в замок.

    – Показывай дорогу! – решительно приказал Гилфорд. – Со мной меч, вдвоем мы справимся с кем угодно.

    Старуха послушно поднялась с колен и повела капитана к вершине холма. Вскоре Гилфорд получил возможность разглядеть замок с близкого расстояния. Он нависал над ним серой темной громадой.

   Островерхие угловые башни были круглыми, между ними имелись еще две квадратные, но уже без крыш и шпилей. Высокие стены с прямоугольными зубцами были снабжены бойницами подошвенного боя.

    Зеленый мох, заполонивший щели между камнями кладки, придавал крепости мрачный и запущенный вид. Приглядевшись, Гилберт различил в навершиях башен дыры, из которых торчали обломки сгнивших балок. У подножья горы лежали груды камней, упавших с забрала стены.

     По спине у капитана пробежал неприятный холодок. Судя по тому, что он видел перед собой, старуха сказала правду. Но Гилфорд тут же одернул себя. Ну и что из того, что замок Фионы пребывает в запустении? Девушке, даже такой деятельной, как она, не под силу за всем уследить.

     А если учесть, что большинство крестьян разбежалось, все становится на свои места. Никаких вампиров там нет! Это все глупые россказни, будто они обосновались в замке, всего лишь игра фантазии полоумной старухи!

   Если даже кровососы и обитают в этой местности, то предпочитают лесные чащи, как те твари, которая на них давеча накинулись. Их и вампирами-то назвать стыдно, просто одичавшие обращенцы.

     Ободренный этими мыслями, Гилфорд повернулся к старухе:

    – Так где, говоришь, находится тайный вход в замок?

    – Возле вон той церкви у подножия восточной башни, – старуха показала рукой на увитые ползучим шиповником живописные развалины старинной церквушки. – Видите старый дуб? Прямо под ним находится склеп Бомонтов, мой господин. Неужели вы и впрямь пойдете в замок?

    – Хотя бы для того, чтобы увидеть его хозяйку живой и сообщить тебе о том, что ты зря ее оплакиваешь!

    – Да хранит вас пресвятая Дева, господин офицер, – прошамкала старуха, протягивая экзекутору грязный лоскут. – Возьмите этот оберег. Говорят, он сделан из той же ткани, что и нерукотворный плат Маргариты. Не побрезгуйте, мой господин. Возьмите это…

    Гилфорд презрительно поморщился, но оберег все-таки взял. Кивком поблагодарив старуху, он двинулся к раскидистому дубу. Через несколько шагов оглянулся: старуха торопливо спускалась с холма. Наверное, решила вернуться к безымянной могиле.

   Капитан презрительноусмехнулся и с осуждением покачал головой. Нет ничего смешнее суеверий тупой и глупой черни. Он даже собирался выбросить лоскут, но потом передумал и, заткнув оберег за пояс, продолжил путь.

     Каменный склеп, о котором говорила старуха, Гилфорд увидел сразу после того, как подошел к руинам церкви. Он имел вид готической часовни с остроконечным порталом и очень высоким и острым треугольным фронтоном, украшенным пятью башенками в виде закрытых крышками сосудов.

   Одна створка двери отсутствовала, вторая висела на петле и качалась на ветру, противно поскрипывая. По обеим сторонам от входа из стены торчали старые смоляные факелы с полусгнившими древками.

     Капитан выбрал тот, что выглядел покрепче, достал из-под кирасы кремень с кресалом и трут из корпии. Уже через несколько минут у него руке запылал факел, с которым он и преступил порог родовой усыпальницы Бомонтов.

     Внутри склеп выглядел как длинный коридор, противоположный конец которого скрывался в кромешной тьме. В ноздри ударило невыносимое зловоние. Под ногами захрустели черепки, по мере продвижения вперед пламя выхватывало из мрака каменные саркофаги, стоявшие друг над другом в нишах, устроенных в стене склепа.

    Крышки их валялись на полу, среди обломков костей, раздавленных черепов и остатков роскошных одеяний. Кто-то успел вволю поглумиться над вытащенными из гробов мертвецами. И лишь один гроб остался не тронутым.

     Гилфорд не собирался задерживаться в этом царстве тления, но любопытство взяло верх. Он воткнул факел в щель между камнями и, поднатужившись, сбросил с гроба крышку. Упав на пол, она раскололась, подняв тучу пыли. Когда пыль улеглась, капитан заглянул в саркофаг и отшатнулся.

    Лежавший в гробу благообразный старик, одетый в черный камзол с белым кружевным жабо, выглядел уснувшим. Костлявые руки покоились у него груди, скрюченные пальцы сжимали золотую цепь с очень толстыми звеньями.

    На бледной коже отсутствовали следы тления, а губы под густыми, посеребренными сединой усами были ярко-красными. Как только свет упал на лицо вампира, он широко открыл глаза и начал медленно садиться в гробу.

      Гилберт, не задумываясь, выхватил меч из ножен и несколько раз воткнул лезвие в горло живого мертвеца. Брызнула черная кровь. Старик откинулся назад.

    От страха Гилберт вложил в следующий свой удар столько сил, что перерубил старика пополам вместе с гробом. Затем схватил факел и опрометью бросился в глубь склепа, где начинался подземный ход с ведущей наверх лестницей.

     Здесь его ждал новый сюрприз. На середине лестничного пролета, привалившись спиной к стене, сидел мертвец, судя по виду, молодой крестьянин. Лицо его свела судорога ужаса, а на шее были отчетливо видны следы укуса, две ранки с побелевшим от десангвинизации краями. Капитан обошел мертвеца, поднялся на оставшиеся три ступени и толкнул тяжелую деревянную дверь.

     Он оказался на первом этаже замка в большой зале со сводчатым потолком. Некогда здесь пировали хозяева. Об этом свидетельствовал длинный, уставленный глиняными тарелками и пузатыми бутылками стол.

    Теперь вся посуда была покрыта толстым слоем пыли и клочьями паутины. Вокруг стола валялись перевернутые лавки. Но не только картина мерзкого запустения заставила Гилфорда содрогнуться.

     – О, пресвятая Дева! – прошептал он еле слышно.

     Повсюду лежали застывшие в самых причудливых позах мертвецы. Одни трупы уже превратились в скелеты, другие выглядели нетронутыми тлением. Он был один среди сонма покойников, некоторые из них начали шевелиться и медленно вставать на ноги...

      Глава семнадцатая о законах гостеприимства и узнике реторты Бевериджа

         Баффи с яростным лаем бросился в кусты. Альберт ринулся вслед за ним, сам того не ожидая, с разбегу влетел в облако плотного тумана и в замешательстве остановился. Белая пелена не только лишила его возможности видеть и ориентироваться. Она не позволяла звукам из внешнего мира проникать внутрь своего плотного кокона.

      Выручил порыв ветра. Он разорвал завесу тумана и унес прочь его обрывки. Альберт увидел лежавшую на траве черноволосую девушку в совершенно неуместном в этом глухом месте очень дорогом черном платье с корсетом и кринолином. Баффи с яростным рычанием вцепился ей в подол и начал тянуть его на себя.

      – Фу, Баффи, фу! Сидеть! – Кольдингам бросился к псу и оттащил его в сторону. – Не смей ее трогать, малыш!

    Пятидесятифунтовый малыш, продолжая рычать и щерить пасть, нехотя сел на задние лапы. Альбер опустился на колени рядом девушкой, которая не подвала признаков жизни, и коснулся кончиками пальцев ее белой шеи, чтобы проверить пульс. Яремная жила не прощупывалась, но девушка тихо застонала, открыла глаза и с испугом огляделась по сторонам.

    – Он ушел? – спросила она Альберта, глядя на него с благодарностью, как на своего спасителя.
 
     Девушка подняла руку, указывая на густой кустарник, и тут же бессильно уронила ее на траву. Альберт посмотрел в указанном направлении. Ветви кустов еще покачивались, а листья на них свернулись, пожухли и пожелтели, словно пораженные какой-то болезнью.

    – Успокойтесь, моя леди. Кто бы вас ни напугал, его здесь нет. – Кольдингам протянул девушке обе руки, чтобы помочь ей встать. – Кто вы и как сюда попали?

     Девушка одарила Альберта такой очаровательной улыбкой, что он был сражен наповал. Кольдингам уже располагал скромным опытом общения с прекрасным полом, но такой красавицы видеть ему еще не доводилось.

   Точеная, цвета белого мрамора шея. Высокий лоб. И глаза! Они казались бездонными и, казалось, постоянно меняли свой цвет от голубого до фиолетового, как лепестки фиалок. По ее плечам струились черные как смоль волосы.
 
     Альберту вдруг подумалось, что она очень похожа лицом на изваяние Девы Маргариты, которое он видел во дворе Трибунала экзекуции. Когда девушка встала во весь рост, сходство усилилось еще больше. И вновь Кольдингам был поражен, на этот раз – гибкостью и красотой ее стройного тела. Как и подобает джентльмену, он вежливо поклонился, назвал свое имя и спросил, с кем имеет честь.

      – Я Фиона де Бомонт, – девушка присела в грациозном реверансе. – Живу вон в том замке на холме. А здесь собирала цветы. Благодарю вас за то, что спасли меня от этого злобного пса.

     – Да, Баффи иногда слишком ревностно относится к своим обязанностям, – согласился Кольдингам, глядя на незаконченный венок из белых иммортелей, лежавший у ног девушки. – Простите его, он ведь тандерхаунд, и ему везде чудятся вампиры.

     – Вампиры наша главная забота, – Фиона с грустным видом покивала головой. – Замок моего отца стоит на границе с Империей, поэтому мы пострадали от набегов чад тьмы сильнее, чем другие землевладельцы. Многие наши арендаторы и слуги погибли, но вот уже больше года вампиры в этих местах не появлялись вообще. До сегодняшнего дня, разумеется…

     Словно в подтверждение слов девушки, потемневшее небо рассек яркий зигзаг молнии, вслед за тем послышались раскаты грома. На траву упали первые капли дождя. Альберт почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.

     – Отойдем в сторонку, сын мой, – попросил Тритемий, искоса поглядывая на Фиону. – Эта дама кажется мне весьма подозрительной, – продолжил он шепотом, увлекая юношу за собой. – Будь осторожней с нею, Альберт.

      – Что-то с ней не так, – сказала, подходя к ним, Эсквилина. – Посмотрите на Баффи. Он ведет себя так, словно готов разорвать ее в клочья…

    Кольдингам обернулся. Ничего подобного: Фиона, присев на корточки, гладила Баффи по спине и с ласковой улыбкой что-то говорила ему на ухо. Теперь пес не выказывал никаких признаков неприязни. Даже наоборот, норовил лизнуть руку новой знакомой. К Альберту приблизился Ригглер с головой Шакеласа под мышкой.

      – У меня, милорд, дурное предчувствие. Разве обязательно идти в этот замок? – спросил монах шепотом. – От дождя можно схорониться и под деревьями. Что скажешь, Шакелас?

     Как ни странно, на сей раз принц горбунов предпочел отмолчаться и даже закрыл глаза, притворившись спящим.

     – Вы все помешались на своих дурных предчувствиях! – отмахнулся Кольдингам. – Вам везде мерещатся вампиры. Опомнитесь! Что общего может иметь леди Бомонт с этими гадкими тварями?

    Говоря это, Альберт перехватил взгляд Эсквилины, которая с завистью рассматривала белокожее лицо знатной дамы. Теперь ему стало понятно, почему она столь предвзято отнеслась к леди Фионе. Эсквилина была по-своему хороша собой, но в соперницы к настоящей даме явно не годилась, к тому же ее несколько портили веснушки, а Фиона излучала просто-таки небесную красоту.

     Она словно светилась изнутри, а каждое движение этой богини было исполнено такой грации, что сердце Альберта превратилось в кузнечный молот, а грудь – в наковальню.

     Словно для того, чтобы охладить его пыл, серые тучи разразились настоящим ливнем. Фиона откинула с высокого лба мокрую прядку волос.

    – Могу я пригласить моего спасителя в замок? – сказал она голосом искусительницы. – В такое ненастье я просто обязана предложить вам кров. К тому же мой отец почтет за честь с вами познакомиться.

    – Мы будем рады воспользоваться вашим гостеприимством, леди Бомонт, – сдержанно поклонился Кольдингам, невольно задерживая взгляд на глубоком декольте, позволявшем рассмотреть большую часть полных грудок и даже краешки коричневых сосков. Мокрая ткань обтягивала изящную фигуру Фионы, как перчатка. – Я и мои друзья с удовольствием переждем непогоду в замке.

    – Вот и чудесно! – Фиона наклонилась, чтобы выкрутить намокший подол кринолина.

     При этом она обнажила стройную ножку значительно выше дозволенных приличиями пределов.

    – Бесстыжая, – с осуждением шепнула Шакеласу Эсквилина. – Еще немного, и она совсем выскочит из платья.

     Фиона услышала слова Эсквилины, ее пунцовые губы скривились в презрительной ухмылке. С этого момента о хороших отношениях между дамой и неотесанной простушкой не могло быть и речи.

    – Не отвечал бы ты за всех, Альберт, – буркнул себе под нос Тритемий. – По мне так лучше помокнуть под дождем…

     Тем не менее, все трое двинулись вслед за леди Фионой. С опаской поглядывая на кусты, в которых скрылось загадочное существо, она поднялась по крутому берегу реки и вывела новых знакомых на заросшую травой проселочную дорогу.

    Эта запущенность сразу встревожила Тритемия, однако по мере приближения к замку дорога все больше приобретала наезженный вид, на ней стали отчетливо различаться следы колес и копыт. Эсквилина несла под мышкой голову принца, который вдруг оживился и начал ей указывать, куда ставить ногу.
 
     Алберт шагал рядом с Фионой, ведя под уздцы своего коня, вооруженный посохом Тритемий и Ригглер тоже вели за собой по лошади, потому что монах отказался оставить их на берегу реки. Когда они проходили мимо деревянного моста через Борд-ривер, тот вдруг вспыхнул каким-то странным, серо-голубым пламенем.

      – Это наш знаменитый Флэммингбридж, а на той стороне владения Империи, – заметив любопытство в глазах Альберта, охотно пояснила Фиона.

    – Но почему здесь так безлюдно?

    – Дело идет к войне, поэтому король Уорвик наложил вето на торговлю с вампирами. Купцы народ корыстный, среди них много лазутчиков императора Мороя.

    – Почему же тогда снята охрана моста?

    – Охрана снята, потому что сам он защищен с помощью пиромагии, чтобы вампиры не могли его перейти.

    – Понимаю, – кивнул Альберт. – Очень остроумное решение.

     До замка оставалось ярдов шестьсот. В отличие от настороженно озиравшихся Ригглера, Тритемия и Эсквилины, Альберт не замечал ничего подозрительного. Он весело болтал с Фионой, а та звонко смеялась в ответ на его шутки.

   Близость Фионы, ее нежный, с едва заметной хрипотцой голос и сияние фиалковых глаз заставляли забыть о тревогах и целиком отдаться во власть чар этого изумительного создания.

      Голова у Альберта кружилась так, будто он выпил не одну пинту крепкого эля. Ему страшно захотелось остаться в замке на всю оставшуюся жизнь, чтобы каждый день наслаждаться общением с этой черноволосой красавицей.

     – А чем это так противно пахнет? – вдруг поинтересовалась Фиона, мило сморщив красивый носик.

     – Вы не переносите запаха чеснока? – оживился шагавший сзади Тритемий.

      – Отчего же? Наоборот, очень даже люблю, – обернувшись, рассеяла сомнения старика девушка. – Особенно в составе подливы для бифштекса с кровью! Однако джентльмен не может пахнуть чесноком. Это неприлично.

     Альберт с осуждением посмотрел на Гиннеса, сорвал с шеи сплетенный Эсквилиной венок и швырнул его в придорожные кусты, за что тут же получил награду в виде очаровательной улыбки Фионы.

    Ливень ослаб, но не кончился. На поверхности луж появились пузыри, явный признак того, что стихия пошла на убыль. Небо стало очищаться от туч, замигали первые звезды, а на небе взошла луна.

    По мере приближения к замку становилось понятно, что его лучшие времена остались в далеком прошлом. Когда-то его со всех сторон окружали глубокие рвы с водой, но теперь они были почти доверху забиты землей, камнями и мусором.

     На них лежал подъемный мост с оборванными цепями. Зубцы на квадратной проездной башне частично осыпались. Полукруглую арку ворот защищала до половины поднятая решетка из металлических прутьев и толстого бруса, скрепленных между собой железными скобами. Со двора доносились крики, смех и конское ржание.

      Гости вслед за Фионой прошли под аркой и ступили на брусчатку замковой площади. Здесь ярко пылали закрепленные на стенах крепости факелы. По всему фасаду перестроенного из древнего донжона главного здания бежали пробитые в толще стены островерхие окна, в них тоже горел свет. Второй этаж представлял собой крытую галерею, крыша которой держалась на деревянных стойках, украшенных незамысловатой резьбой.

     На крепостную стену вела узкая каменная лестница без перил. По мощенному камнем двору были разбросаны хозяйственные постройки: казарма, кузница, кухня и конюшня. В ней били копытами и ржали лошади, а из кухни доносился сногсшибательный запах тушенного с луком мяса.

     В общем, замок Бомонт мало отличался от тех, которые доводилось видеть Кольдингаму в старой доброй Англии. Да и наряды челяди ничем не отличались от обычной одежды англичан.

    На всех мужчинах были совершенно одинаковые полотняные рубахи без воротников, бриджи из более толстой синей материи, темно-серые суконные куртки с отворотами, серые чулки и толстые грубые башмаки с квадратными пряжками. Женщины выглядели так же, как в мире Кольдингама, они носили длинные платья из серой и синей ткани, белые фартуки и чепцы.

     Однако поведение слуг Фионы показалось Альберту немного странным. Появление чужаков не вызвало у них никакого интереса. Обитатели замка продолжали заниматься свои делом так, словно не заметили своей хозяйки и ее гостей. Альберт едва не столкнулся с прачкой, несшей под мышкой корзину с бельем.

   Он было решил, что женщина слепа. Однако тут же отбросил эту догадку, потому что женщина двигалась слишком быстро и уверенно для незрячей особы. Она обходила встречавшихся на пути людей, а с некоторыми даже вступала в разговор.
 
     Альберт недоуменно пожал плечами и вдруг заметил, что Фиона исчезла. Он огляделся по сторонам. Тритемий Гиннес и Ригглер вели лошадей в сторону коновязи у стены замка. Альберт направился к ним и тоже привязал своего коня рядом с двумя другими. Он вдруг заметил, что Баффи испуганно жмется к его ногам. Это его удивило, так как пес отличался не только умом, но и отвагой.

     Билли первым предпринял попытку пообщаться с обитателями замка. Он приблизился к пожилому шорнику, сидевшему на чурбане с потертым седлом на коленях. Лохматый здоровяк с сосредоточенным видом орудовал иглой, не обращая внимания на подошедшего к нему толстяка в монашеской рясе.

    – Милейший, а где у вас здесь можно купить вина? – спросил с заискивающим видом  Билли и замолчал, ожидая ответа, но погруженный в свое занятие седельник, казалось, не слышал его вопроса.
 
      – Не желаешь поменять это старое седло на отличный оберег от вампиров? – продолжал Ригглер, извлекая из-за пазухи цепочку с образком Девы. – Трижды освященный, бьет наповал.

     Шорник все так же молча опрокинулся на спину вместе чурбаном, на котором сидел, и остался лежать без движения. Одновременно за плечами у Альберта раздался испуганный возглас Эсквилины.

     Он обернулся и увидел, как Фиона, нехорошо улыбаясь, вцепилась обеими руками в запястье девушки и затягивает ее в распахнутые двери донжона. Несмотря на отчаянное сопротивление Эсквилины, это ей удалось.
 
    Ригглер и Тритемий застыли на месте, разинув рты, а Баффи, перепрыгнув через катившуюся по брусчатке голову Шакеласа, яростно залаял и бросился на защиту Эсквилины. И вдруг все изменилось.

   Смокли звуки голосов и работ, исчезли запахи жаркого. Факелы на стенах и сиявшие огнями окна одновременно погасли. Их пустые проемы сделались похожими на темные глазницы черепов.

      Двор, мгновение назад такой гостеприимный и обжитой на вид, превратился в заросший чертополохом пустырь. Все насельники замка исчезли без следа. Баффи тоже пропал, его звонкий лай резко оборвался. На площадь пал едва заметный, похожий на дымку, туман. В сочетании с залившим двор призрачным светом луны он придал строениям и стенам замка химеричный и нереальный вид.
 
    – Мастер Тритемий, что происходит? – тревожно крикнул Альберт, надевая шлем.

    – Наваждение, сын мой! Всего, что мы видели, на самом деле не существует! – отвечал старик. – Иллюзия! Твоя Фиона нас обманула! Она – вампир. Только настоящие гируды способны на такое! Надо уходить!

    – Встречаемся у повозки! – крикнул Альберт, доставая меч из ножен. – Я разыщу Эсквилину и присоединюсь к вам!

     В тот же момент раздался громкий скрежет, и решетка надвратной башни с грохотом опустилась. Единственный выход был перекрыт. Тритемий и Ригглер растерянно застыли на месте. В раскрытых дверях донжона показался тощий, как скелет, старик. Из одежды на нем была лишь грязная повязка на бедрах да единственный башмак на правой ноге. Вытянув вперед страшно исхудавшие руки, он двинулся на людей.

    Второй вампир появился из конюшни, это был верзила ростом под семь футов ростом, с широченными плечами и совершенно лысой головой. Штаны и рубаха из грубого холста, босые ноги и огромные волосатые руки – все это было перепачкано в земле.

    Лицо у него было покрыто потеками грязи, в волосах застряли комья глины. Великан выглядел так, будто только что вышел из преисподней. Он обвел двор пустым, лишенным выражения взглядом, тряхнул головой и задрал голову к небу.

     Вслед за ним во двор вышла старуха, тоже босоногая, в черном платье до пят. Седые космы ниспадали ей на глаза. Когда старуха откинула их морщинистой рукой, стала видна рубленая рана, пересекавшая лицо от линии волос до самого подбородка. Один глаз у старухи вытек, оставшийся посверкивал в свете луны.  Мощеная брусчаткой площадь вдруг вздыбилась и пошла волнами, как будто под нею зашевелилось какое-то огромное чудовище.

     Раздвигая камни и комья глины, из-под земли один за другим начали подниматься все новые и новые мертвецы. Все они повторяли один и тот же незамысловатый ритуал: сначала смотрели на полную луну, а затем – на людей, сбившихся в кучку в центре двора. Лавируя между вампирами, к ним бросился Баффи с головой Шакеласа в зубах. Ригглер погладил собаку и отобрал у нее голову.

      – Читать заклинание круга, старый тупец… – грозно нахмурив брови и вращая глазами, крикнул Тритемию принц горбунов.

     Старый маг словно пробудился от спячки и начал действовать. Произнес заклятие, начертил посохом на мощеной площади вспыхнувший зеленым пламенем магическую круг.

   Прошло совсем немного времени, и вдоль ее границ столпилось две дюжины вампиров. Каждый из них стремился первым напиться свежей крови, поэтому мешал другим, тоже рвавшимся к добыче. Все они безуспешно пытались просунуть руки сквозь магическую преграду.

    – Рубить везде, Альберт, – снова скомандовал принц горбунов.

    Вонзить меч в сердце ближайшего вампира не составило никакого труда – обращенный даже не пытался защищаться. Альберт вдруг осознал, что может наносить удары, которые достигают мертвецов, скопившихся по ту сторону магической преграды.

     Однако это точное попадание осталось без последствий. Вампир даже не взглянул на рану у себя на груди, и снова потянулся к Альберту. Новый взмах клинка, и на камни упала отрубленная по локоть рука. И снова обращенец ничего не заметил и попытался дотянуться до Альберта другой рукой.
 
     – Декапитация! – подсказал Шакелас. – Декапитация!

     Его поддержал взмахнувший своим посохом Тритемий:

        – Руби им головы, Альберт!

     Кольдингам тут же воспользовался советом. Взмах меча, и первая отсеченная голова покатилась под ноги копошившихся вокруг магической сферы вампиров. Обезглавленное тело сползло по ней на брусчатку и застыло по ту сторону круга.
 
    Альберт воспользовался сумятицей и двинулся вдоль магической границы, иногда ему удавалось одним взмахом клинка отсечь две головы одновременно. Вампиры падали друг на друга, как срезанные серпом колосья.

    Но при этом их месте появлялись все новые. Вскоре высота наваленных друг на друга трупов достигла половины человеческого роста. Казалось, этому кошмару не будет конца…

               
                ***

       Фиона втянула Эсквилину в донжон с такой силой, что девушка упала в полосу лунного света, падавшего через пробитое в стене окно. Десятки таких же лучей поочередно рассекали на части все погруженное во мрак пространство залы. В их призрачном люмене то появлялись, то исчезали, словно возникая из ниоткуда и пропадая в никуда, медленно шагавшие к ней мертвецы.

    Подняв глаза, Эсквилина чуть было не вскрикнула от ужаса. Леди Фиона словно сверлила ее своим магнетическим взглядом, от которого пропадала всякая воля к сопротивлению.

     С трудом поднявшись на ноги, Эсквилина выставила перед собой правую руку с троеперстным сложением, защищающим того, кто пробуждает силы зла в ночное время, и выкрикнула заклинание против нечисти. Это остановило гирудину. Она застыла в нескольких ярдах от своей жертвы.

     – Надеешься увлечь собой Кольдингама? – насмешливо поинтересовалась Фиона. – Да, хочешь его, я чувствую, что хочешь. Молодой барин красив, но ты сделала неправильный выбор. Можешь считать его покойником. А если он каким-то чудом выживет, то к рассвету здесь будет капитан Гилфорд во главе отряда стальных сутан. Он просто горит желанием отрубить твоему возлюбленному голову. А я пока напьюсь твоей крови…

     И вдруг из глубины помещения донесся громкий голос привыкшего командовать человека:

     – Отпусти девчонку, Фиона!
 
     Звук его гулким эхом прокатился по всей зале. Послышались шаги, из темноты в полосу света ступил Гилберт с обнаженным мечом в руке.

      – Отпусти ее. Нам есть что обсудить с глазу на глаз…

     Замешательство Фионы длилось всего мгновение. Оставив в покое Эсквилину, она шагнула навстречу капитану. Девушка, воспользовавшись моментом, выскользнула из залы.

     – Мой верный паладин! – звонко рассмеялась Фиона. – Мой рыцарь без страха и упрека! Решил приехать пораньше, чтобы насладиться моим обществом?

     – Вампирское отродье! Каким же дураком я был!

    – Ты им остался, мой милый, тупоголовый экзекутор! – воскликнула Фиона с раздражением. – Долгих два года я дурачила и тебя, и Бевериджа, который так гордится своей прозорливостью. Перед моим сфумато не может устоять ни один смертный. Да знаешь ли ты, что это я унесла плат Маргариты?

     – Стой, где стоишь! – Гилберт выставил перед собой меч. – Еще шаг, и я сделаю из тебя двух тварей вместо одной…

     – Твой меч опасен для живых, а я прекрасно мертва. Опусти его, Гилберт, – сказала Фиона, показав рукой на клинок. Ее окутало облако сфумато, платье стало еще чернее, на голове появился венок из темных роз. – Доверься мне. Клянусь Круцифером, ты не пожалеешь об этом!

     Капитан тщетно пытался сопротивляться исходившим от гирудины магическим флюидам. От напряжения на лбу и шее у него вздулись жилы, но противостоять гирудине было выше его сил. Гилфорда охватило оцепенение, пальцы разжались, и внезапно потяжелевший меч со звоном упал на каменный пол.

      – Гилберт, мой милый Гилберт, – шептала Клементина, переступая через женский труп, попавшийся ей на пути. – Только я могу сделать тебя счастливым. Какой смысл упорствовать? Обещаю, тебе не будет больно…

     – Ни за что! – Гилфорд вдруг вспомнил об обереге и непослушной рукой вытащил из-за пояса обрывок ткани.

      Произошло невероятное: лоскут засиял солнечным светом, а Клементина, закрыв лицо руками, отпрянула назад... Гилберт почувствовал, что чары на мгновение развеялись, и ободрился.

     – Сдохни, исчадие тьмы! – крикнул он, потрясая оберегом.

     Но Фиона вдруг отняла руки от лица и пренебрежительно рассмеялась:

     – Ты вздумал напугать меня этим жалким лоскутком? Глупый, наивный Гилберт. Сама Дева не смогла меня остановить!

     С каждым словом Клементины лучи оберега становился все слабее, пока не погасли совсем. Обескураженный Гилберт никак не мог взять в толк, почему лоскут померк и потерял свою силу. А гирудина стремительно приблизилась к нему, вырвала оберег у него из руки и кинула под ноги.

     – Глупый, чтобы оберег подействовал, нужно беззаветно верить в его силу! Без этого он просто обрывок тряпки. Ты сделал мне предложение и потерял расположение небес. Все кончено, милый, милый, милый...

     Как только Гилфорд окончательно поддался наваждению, Клементина обняла его и нежно прикоснулась губами к его шее, однако он даже не шелохнулся, застыл, словно каменная статуя, глядя перед собой остановившимся взором. Несколько минут она упивалась молодой, горячей кровью, пока не насытилась и не отпустила новообращенного вампира.

   Дважды поцеловав Гилберта окровавленными губами в уголки рта, она легонько оттолкнула его от себя.

     – Вот видишь, это совсем не страшно. Кровь уже не бежит, ранки сейчас затянутся. Тебе повезло, милый. Поздравляю с обращением…

     Голова у Гилберта кружилась, словно после кубка игристого вина. Вместе с попавшим в кровь некротическим ферментом его залила такая волна счастья, что он испугался за свою решимость и стал уговаривать себя, что не может, не хочет и не будет вампиром ни за что и никогда!

      И вдруг почувствовал, что магическое обаяние Невесты-в-черном начинает ослабевать. Совсем немного, но ему достало сил сделать шаг назад. Он наступил каблуком на собственный клинок, чуть было не упал, но удержался на ногах. Подняв меч с пола, заметался по зале в поисках выхода, сбивая по дороге эфесом попадавшихся под руку мертвецов.

     – Не бросай меня, – засмеялась ему вслед леди Фиона. – Я буду скучать, суженый мой…

      Гилберту не сразу удалось найти выход из донжона...

               
                ***

        Двухэтажный особняк Джошуа Фарнама, предмет его особой гордости, располагался неподалеку от королевского дворца, на тихой Голубиной улице.

    Из-за своего фасада, украшенного двумя конусовидными башенками, здание больше напоминало уменьшенный в размерах старинный замок, чем городской дом. От улицы его отделяла кованая ограда с ажурными воротами, за которыми располагался подъездной двор с мощеными дорожками, клумбами и сиреневым садом.

      Шестискатную черепичную крышу венчал шпиль с вращающимся силуэтом крылатой Девы. Над высокой трубой камина вился едва заметный дымок. Портал входа был украшен с картушем с рыцарской перчаткой и белой розой. Окованная железными скобами дверь своей добротностью также вызывала ассоциации с осажденной крепостью.
 
       При виде Фарнама ему салютовал алебардой стоявший у порога экзекутор. Он был немало удивлен тем, что секретарь Бевериджа вернулся из присутственного места значительно раньше обычного.

    Джошуа прошел анфиладой богато убранных комнат и заперся в своем кабинете. Здесь он зажег свечу. Снял с шеи серебряную цепочку с ключом и открыл им замаскированную под дубовую панель дверь в стене.
 
     Чтобы войти в нее, даже малорослому Фарнаму пришлось низко наклониться. С подсвечником в руке он спустился по узкой винтовой лестнице в глубокий подвал. Здесь, за остатками отслужившей свой срок мебели, скрывалась еще одна, самая обыкновенная на вид дверь.
 
      Однако вела она в удивительную комнату, освещаемую никогда не гаснувшим камином. Беломраморный пол ее покрывали черные пентаграммы, а окна заменяли гобелены с единорогами на фоне серебристых папоротников. Роспись на синем потолке изображала ярко-белые клубящиеся облака и ангелов-ветродувов.

      Посреди комнаты возвышался кривоногий стол, рядом с которым стояло покойное кресло. В нем сидел седоусый старик в черном долгополом балахоне. Он медленно водил кончиками пальцев по строкам лежавшего у него на коленях фолианта.

     Услышав шаги Фарнама, затворник повернул голову в его сторону: на месте глаз у него виднелись полуразомкнутые, глубоко запавшие веки. Они совершенно не двигались, как и все остальные мышцы лица.

    У старика была броская внешность: обтянутые бледной кожей впалые виски, острые скулы, крючковатый, нависший над подбородком нос, бескровные, ввалившиеся губы. Длинные седые волосы его были аккуратно расчесаны на две половины.

     – Здравствуй, отец, – сказал Фарнам, ставя подсвечник на стол рядом с тиглем.

    – Послушай, Джош, как ловко сказано, – кинув в ответ, произнес старец и снова провел пальцем по странице: – Я принужден существовать в ночи, но верю в солнца животворные лучи, и пусть я силой зла ко дну влеком, мне не пропасть с таким проводником. Сейчас день или ночь?

     – День клонится к вечеру, – ответил Фарнам, доставая из-за обшлага серого камзола обрывок пергамента. – Забудь о солнце, тебе нельзя появляться в городе ни под каким видом. Мне нужен твой совет. – С этими словами он взял руку отца и вложил в его сухонькую ладонь обрывок пергамента. – Что ты об этом думаешь?

         Старик закрыл книгу, понюхал обгоревший клочок пергамента и провел пальцами по начертанным на нем знакам.

     – Круциферов крест? Любопытно. Более чем любопытно…

     – Тебе не кажется, что в данном случае мы имеем дело с трансгрессией в межмирье?

     В свое время Беверидж был приятно поражен ученостью своего конюха и спросил, где он научился этим премудростям. Тогда Фарнам рассказал ему байку о своей тяге к знаниям и бывшем хозяине, который рано заметил его природную сметку и всячески поощрял его самообразование.

      Эта версия нашла подтверждение в рекомендательном письме, которое Фарнам вручил Бевереджу. Согласно действующему в королевстве законодательству, в Трибунал Экзекуции, даже на должность простого конюха, не мог попасть человек со стороны.

     На самом деле никакого хозяина не было и в помине, а письмо написал и заверил фальшивой печатью сам Джошуа под диктовку вызванного отцом духа, который при жизни носил фамилию Фарнам. Назови будущий секретарь Великого Экзекутора свое настоящее имя, его и близко бы не подпустили бы к Трибуналу Святой Экзекуции.

      И это в лучшем случае, а в худшем его как сына черного колдуна и некроманта Николаса Йелдгрейва подвергли бы пыткам на предмет его касательства к запрещенным магическим практикам.

     Иеффай Беверидж после своего водворения в Сером доме на площади Спасения неимоверно ужесточил наказания за чернокнижие. Сам Николас, когда был пойман с поличным, отделался относительно легко, ибо ему всего-навсего вырвали глаза и выслали из Ноулдона в отдаленное графство Нордшир.

     Долгие годы слепой маг скрывался в сельской местности под видом бывшего лекаря, однако втайне продолжал свои магические опыты. Лишившись глаз, он обрел способность видеть очами души все то, что было скрыто от его зрячих соплеменников, например, мог читать закрытые книги и осязать на расстоянии обращенцев и гирудов, когда те пытались спрятаться среди людей.
 
    Втайне он продолжал совершенствоваться в некромантии, открывая соседям за деньги их будущее, которое узнавал с помощью призванных с того света душ. Благодаря пророческому дару Николаса селение, в котором тот обосновался, меньше других страдало от набегов вампиров.

     Кроме того, Йелдгрейв и в самом деле излечил множество местных йоменов и дворян, благодаря чему сколотил приличное состояние, позволившее его сыну жить безбедно. Однако честолюбивому Джошуа было этого мало. Вот почему молодой Йелдгрейв оказался на службе у Бевериджа под видом конюха-простолюдина.
 
     Об отце он не забыл, поскольку любил его, и к тому же постоянно нуждался в его советах и наставлениях. Когда положение Фарнама укрепилось, он тайно перевез отца в столицу и поселил в подвале своего ноулдонского особняка…

     Николас закончил изучение пергамента и спросил сына, откуда у него этот артефакт. Фарнам неопределенно пожал плечами:

    – Из Трибунала.

    – А точнее?

    – Нашел в тайном кабинете Бевериджа. А что?

    – Как что? Да знаешь ли ты, сын мой, что мы могли уже никогда не увидеться? Магия этого уровня противопоказана простым смертным, – он помолчал и вдруг довольно рассмеялся: – А значит, мы с тобой отнюдь не простецы!
 
    – Но нам удастся прочитать, что здесь было написано?

    – Блажен, кто проводит смертных через долину мрака, – загадкой ответил на вопрос старый чернокнижник.

    Николас Йелдгрейв велел сыну поставить на стол деревянный сундук с медными уголками. Старец открыл его и принялся на ощупь перебирать содержимое. Руки слепца уверенно находили среди множества других необходимые ему склянки с разноцветными жидкостями и порошками.

    Фарнаму этот сундук был очень хорошо знаком, потому что Николас никогда с ним не расставался, а сам Джошуа с младых ногтей помогал отцу готовить алхимические элексиры, снадобья и прочие составы, используемые в черной магии.

       Ему приходилось сжигать на медленном огне до получения магического пепла черных кошек, ловить летучих мышей, кровь которых необходима для вызова духов, носить в лес и оставлять в муравейниках деревянные коробки с жабами, чтобы в ближайшее полнолуние забрать их чисто обглоданные косточки.
 
    Выполнял он и множество других поручений, при одном воспоминании о которых у него волосы на голове становились дыбом и стыла в жилах кровь. Возможно, из-за этого у него самого никогда не лежала душа к чародейству. Его интересовала карьера, а не черная магия.

     Николас насыпал порошки в фарфоровую ступу, тщательно растер фарфоровым же пестиком, добавил несколько жидких магических субстанции и снова перемешал то, что получилось.
 
    – Теперь поставь треножник так, чтобы заработала вытяжка, и разведи огонь.

      Фарнам установил у камина тяжелый железный треножник, в верхней части которого имелось кольцо для установки чаши, а в нижней – поддон с дровами и ветошным трутом. Поднес к нему свечу. Вспыхнувшее пламя было не оранжевым, а зеленым, поскольку Йелдгрейв заранее пропитал трут особым составом.

       Как только языки пламени нагрели сферическое дно медной чаши, в которую Николас перелил содержимое ступы, в комнате распространился такой тошнотворный запах серы и тухлых яиц, что Джошуа сильно закашлялся и заткнул нос извлеченным из-за обшлага камзола платком.

    – Запах еще не самое худшее, – заметил некромант, помешивая пузырившееся зеленое варево рябиновой палочкой. – Тебе придется принять меры предосторожности, сынок, ведь там, куда мы сейчас отправимся, более чем небезопасно. За доступ к гностическим тайнам иной раз приходится расплачиваться собственной жизнью. А бывает и кое-что пострашнее…

    – Что может быть страшнее смерти? – откашлявшись, Джошуа с содроганием наблюдал, как отец берет ложку с очень-очень длинной ручкой и зачерпывает ею густую зеленоватую бурду.

    – Тот, кто пытается выйти за пределы мира феноменов, рискует навсегда остаться по ту сторону границы и до скончания времен бродить по Плато заблудших душ. – Йелдгрейв протянул ложку сыну и настойчиво произнес: – Пей!

    Джошуа зажал пальцами нос, а затем усилием воли заставил себя проглотить отвратительное зелье. Оно обожгло пищевод, достигло желудка и вызвало в нем такой спазм боли, что Фарнам с трудом удержался от крика. Его чуть было не вырвало. А когда желудок смирился с чуждой ему субстанцией, Джошуа увидел, что отец закатывает рукава балахона.

    – А ты? Разве ты не будешь пить?

     – Николас Йелдгрейв достаточно силен для того, чтобы общаться с духами без магических костылей, – самодовольно заявил некромант. – Если бы ты согласился помогать мне, а не моему гонителю Бевериджу, то, может быть, стал бы самым великим колдуном своего времени.

     – Меня не интересуют твои эксперименты! Они всегда дурно пахнут.

     – Тогда зачем ты сюда пришел?

    Это был более чем резонный вопрос, и Фарнам не нашелся, что ответить.

    – Подай мне бритву.

    Джошуа извлек из сундука истончившуюся от долгого употребления опасную бритву и подал ее отцу. Йелдгрейв занес руку над чашей, полоснул потемневшим от времени стальным жалом по своему испещренному белыми шрамами запястью. Едва первые капли крови смешались с трансгрессивным зельем, как со дна чаши начал подниматься серый клочковатый туман.

    – Давай сюда протограф, живо! – азартно крикнул Николас.

    Фарнам протянул отцу клочок пергамента, а тот резко погрузил его в зелье. Началась бурная реакция с выделением темного тумана. Вскоре он заполнил всю комнату, размыв контуры всех предметов и преобразив самого Йелдгрейва.
 
     Теперь вместо черного балахона на нем появился расшитый золотыми звездами длинный голубой плащ. На голове возникла синяя шляпа с островерхой тульей и широкими, слегка опущенными полями. В глазницах его засияли льдисто-зеленоватые глаза, ибо в мире духов к Николасу возвращалось зрение. С его губ срывались малопонятные Фарнаму заклинания. Некромант заговорил с посылом, чеканя слова, предельно выразительно.

    Когда Йелдгрейв взмахнул руками, из клубов темного облака выплыла уже знакомая Джошуа реторта, но не разбитая, а целая и запечатанная пробкой. Внутри нее извивалось нечто похожее на черного червяка. Он рос на глазах, одновременно превращаясь в эмбрион со скрещенными на груди ручками, подтянутыми к подбородку коленями и непомерно большой головой.

      Гомункул заполнил собой большую часть колбы и вдруг открыл голубые с красными вертикальными зрачками глаза. Он вонзил злобный, ненавидящий взгляд в застывших по ту сторону пузатой склянки отца и сына.

       И тут из темного тумана к реторте потянулись руки, хорошо знакомые Джошуа руки его хозяина Бевериджа. Через мгновение эту картину сменила другая: Фарнам увидел Адский колодец и медленно летевшую вниз реторту. Задев о выступ в стене каменного мешка, она все так же медленно раскололась на куски.

     Освобожденный от стеклянной оболочки зародыш зла упал на дно колодца и продолжил расти. Вскоре он достиг размеров взрослого человека. Мускулистые, узловатые и кривые, словно корни старого дерева, руки покрылись черной шерстью. Сквозь обтягивающую череп кожу пробились пучки черных волос.

    – Круцифер! – возопил Йелдгрейв, узнав узника реторты Беверижа.

     В ответ на вопль демон поднял голову и взглянул на него снизу вверх, глаза его полыхнули синим пламенем. От злобного хохота задрожали, треснули и рассыпались на мелкие куски каменные стены Колодца.
 
     Темный туман почти рассеялся. Сверкающий золотыми звездами плащ некроманта потускнел и превратился в черный балахон. Растаяла синяя конусовидная шляпа с широкими полями. Сияющие глаза исчезли за полузакрытыми веками.

      Фарнам уже начал различать в свете неправдоподобно ярко пылавшего камина очертания предметов. Он узнал все, что ему требовалось, и теперь радовался благополучному возвращению в реальность. Однако за мгновение до того, как рассеялись последние клубы темного тумана, из него вдруг метнулась неимоверно длинная когтистая лапа монстра.

     Он схватил Йелдгрейва за шиворот и уволок в разверзшуюся в полу бездну, в глубине которой играли языки адского пламени. Однако перед этим старый колдун успел бросить сыну пергамент, который из жалкого обрывка превратился в целый свиток.

    Потрясенный до глубины души этой неожиданной развязкой Фарнам машинально схватил его налету дрожащей рукой. Комната уже обрела свой обычный вид, а Джошуа все еще пребывал в оцепенении. Наконец, осознав безвозвратность потери, он опустился на колени и ничком упал на покрытый пентаграммами пол.

     Когда он очнулся, огонь в камине почти погас, на столе догорала одинокая свеча. Фарнам долго смотрел на перевернутый треножник, догоравшие угли и растекшуюся по полу зеленую лужу трансцендентального зелья. От магической пропасти в полу не осталось и следа.

    – Блажен, кто проводит смертных через долину мрака, – сказал Джошуа с печалью в голосе. – Вот и все, отец. На этот раз зло оказались сильнее твоей магии.

     Джошуа сунул свиток за пазуху, взял подсвечник и вышел из комнаты с намерением никогда больше сюда не возвращаться.


     Глава восемнадцатая о лунной дорожке и выборе между жизнью и смертью


    Гилберту не сразу удалось найти выход из донжона. Но вскоре он выбежал на двор и был ослеплен ярким солнцем. Так ему сначала показалось, однако мгновение спустя он осознал, что замковая площадь залита лунным светом. Головокружение быстро прошло, глаза быстро привыкли к серебристо-пепельному люмену, теперь он приятно ласкал зрение.

     Что-то произошло со слухом и обонянием, они обострились неимоверно. Сколько запахов, едва различимых прежде, а теперь сильных, бьющих в ноздри появилось в ночном воздухе! Плеск воды в реке, шелест травы за стенами замка, шарканье подошв мертвецов и другие звуки, которые он раньше почти не различал, теперь стали слышны более чем отчетливо. А голоса людей! Они просто оглушали…

      Гилфорд обернулся на крики. Кольдингам, его спутники и собака стояли в кольце, образованном телами вампиров. Старик орудовал посохом то как копьем, то как дубиной. Одного прикосновения серебряной коброй было достаточно, чтобы тот застыл, словно статуя. Мерно посвистывал клинок Альберта, обезглавленные твари падали один за другим. Однако на их месте тут же появлялись все новые. Высота наваленных друг на друга трупов уже достигла половины человеческого роста.
 
       Капитану было не до Альберта. Ранки, которую оставили на его шее клыки Фионы, были довольно глубокими, но кровотечение прекратилось. Он дотронулся пальцами до шеи. Так и есть, все уже зарубцевалось. У него уже начали холодеть руки и ноги, еще немного, и душа окончательно покинет тело.

   Это означает, что обращение уже началось! Одни превращаются в подручных Круцифера за сутки, другим требуются часы, третьим – минуты. А сколько времени отпущено ему? В любом случае надо торопиться!

     Гилфорд бросился к ведущей на крепостную стену лестнице. Взлетел по выщербленным ступеням и замер между двумя зубцами стены. Держась за них руками, посмотрел вниз и увидел огромные валуны и острые камни на дне крепостного рва.

   За рвом начинался густой темный лес, поблескивала серебром темно-синяя река с лунной дорожкой, бежавшей от ночного светила в его сторону. Стоит только поддаться искушению и ступить на нее, как ему будет даровано вечное существование. Существование, но не жизнь!

     Капитан схватился руками за голову. Обращенный! Он уже не человек! Вот в чем секрет его быстрого излечения! Вот где лежит причина обострения слуха и сверхъестественного обоняния! Перед глазами возникло торжествующее лицо Фионы. Ее испачканные в крови губы кривились в ехидной усмешке.

     Она назвала его своим суженым! Сколько таких суженых она обратила в свою веру? Но он не из их числа. Ни за что! Всего один шаг, и он умрет человеком, доказав напоследок Фионе, что она над ним не властна.

         В тот же миг рядом с ним появилась Невеста-в-черном. Она снисходительно улыбалась.

     – Самоубийство? Неужели ты способен на такую глупость? – Фиона словно убаюкивала своим нежным, ласковым голосом: – Маленький, глупый Гилберт. Ты все еще можешь разбиться, но тебе не удастся умереть второй раз. Ты уже умер. Испей Кольдингама, пусть это станет твоим причастием крови.   

    Фиона окуталась пеленой тумана и растаяла в нем.

     – Пресвятая Дева, спаси и сохрани! – завопил Гилберт, выхватывая меч из ножен, и спрыгнул со стены на замковую площадь.

     Если бы он все еще был человеком, то прыжок с такой высоты на мощеный камнем двор закончился бы для него плачевно. Но теперь его тело сделались необычайно сильным и ловким, он чувствовал, как его распирает неведомая сила.

    Одного взгляда на замковую площадь было достаточно, чтобы убедиться в том, что с вампирами покончено. Люди по трупам выбирались из магического круга, площадь была усеяна откатившимися в стороны отрубленными головами.

     Альберт с изумлением смотрел на шагавшего к нему капитана. По одному виду Гилфорда было видно, что тот явно не в себе. Лицо у него было неестественно бледным, а глаза лихорадочно блестели. Серая сутана на левом плече потемнела от крови.

      Подойдя к Альберту, капитан салютовал ему мечом, встал в позитуру и произнес не терпящим возражений тоном:

      – Защищайся!

     Альберт протестующе загородился выставленной перед собой открытой ладонью:

       – Давай вместе выберемся из этого проклятого места и найдем плат Маргариты, – миролюбиво сказал он. – После этого я буду к твоим услугам любое время, когда ты пожелаешь.

      – Мое время на исходе! – крикнул капитан, поднимая меч над головой обеими руками. – Защищайся, я не хочу убивать безоружного!

     Альбер едва успел встать в меру, как Гилберт подскочил к нему и нанес сверху страшный рубящий удар. Альберт принял его на пяту своего меча. Клинки сошлись, рассыпая вокруг снопы искр.

    Удар был таким мощным, что у Кольдингама онемело запястье, и он лишь чудом не выронил оружие. А Гилфорд сломя голову бросился в атаку. Он целиком сосредоточился на нападении. Альберту еще ни разу в жизни не доводилось иметь дело с противником, который так беспечно относился бы к своей защите.
 
     Капитан даже не пытался играть дистанцией, он продолжал наступать, прощупывая оборону Альберта, а тот уже начал задыхаться от напряжения.

    Усталость плохо отразилась на его проворстве. Очередной удар Гилберта сбил шлем с его головы. Он не устоял на ногах и рухнул на спину. Гилфорд навис над оглушенным противником.

      Альберт увидел подсвеченный сиянием луны темный силуэт капитана, нацеленное ему в грудь острие меча, искаженные ужасом лица замерших неподалеку Эсквилины, Тритемия и Ригглера. Ему стало страшно, но не за себя, а за них. И еще он подумал о плате Маргариты. Он не может умереть, пока не найден палладиум Уайтроуза.
 
     Эти мысли придали Альберту сил, он откатился в сторону, вскочил на ноги и с мужеством отчаяния бросился на Гилфорда, бестолково размахивая мечом, словно впервые попавший в передрягу новобранец.

     Именно на это и рассчитывал Гилберт. Умело чередуя приемы атаки и защиты, он вынудил Альберта применять именно те контрудары и рипосты, которые соответствовали начерченному им в уме плану боя. Капитан даже слегка присел, чтобы удар у Альберта получился более точным.

    Вот почему Кольдингам удивился, когда его клинок вместо того, чтобы в круговом движении отразить очередной выпад Гилфорда, едва не отсек ему голову. Темная кровь брызнула из более чем наполовину рассеченной шеи.

    А Кольдингам, несказанно удивленный неожиданным исходом поединка, наклонился над поверженным великаном. Тот страшно хрипел, силясь что-то произнести, однако лицо у него при этом выглядело умиротворенным.

      Гилфорд даже успел сложить руки на груди, словно готовясь к своей смерти. Альберт больше по движению губ, чем по вырывавшимся из горла звукам, сумел разобрать, что тот хотел ему сказать.

     По телу капитана пробежала дрожь агонии, он вытянулся последний раз и затих. Кольдингам услышал шаги за спиной, обернулся и увидел направлявшихся к нему Тритемия, Эсквилину и Ригглера, державшего под мышкой голову Шакеласа.

      – Невежа получить по заслуга, – радостно крикнул горбун, скосив глаза на распростертое тело своего обидчика.

    – Он сказал спасибо, – возразил Альберт, вопросительно глядя на подошедших товарищей. – За что?

     Старик склонился над трупом с почти отсеченной головой, потрогал рану на шее и показал Альберту окровавленный палец.

     – Смотри, кровь темнее обычного, почти черная. Это новообращенный. Видимо, твой меч оказал ему услугу. Ты избавил его от проклятия вечного существования.

     – Он избавил себя сам, – тихо возразил Альберт, вкладывая меч в безвольную руку капитана и сжимая его пальцы на длинной рукояти бастарда. – Это твой меч, капитан Гилфорд. Я возвращаю его тебе…

      Он расположил меч вдоль тела Гилфорда, сложил его руки на рукояти и огляделся по сторонам.

     – Вот и хозяйка этого вампирского гнезда! – воскликнул Кольдингам, заметив Фиону.

     Она стояла у ворот замка. На ней было черное платье. Бледное лицо красавицы кривилось в гримасе ярости. Бутоны черных роз на ее венке пульсировали, то раскрываясь, то закрываясь в каком-то судорожном, мерцательном ритме.

      – Рано радуешься, Свершитель, скоро здесь будут стальные сутаны, – крикнула Фиона.

      Не успела гирудина закончить этой фразы, как на нее с яростным лаем ринулся Баффи. Тандерхаунд подпрыгнул, намереваясь вцепиться Фионе в горло. Однако гирудина  схватила пса за горло обеими руками, затем резким движением свернула ему шею и бросила себе под ноги с такой легкостью, словно это был не тяжелый пес, а пустой мешок. Несчастный Баффи несколько раз вздрогнул и затих.

     От ярости у Кольдингама потемнело в глазах. Он вскинул правую руку в надежде, что Саламандра сделает свое дело точно так же, как это случилось в столкновении с вампиром на мосту через речку Гнилых утопленников. Однако ничего подобного не произошло.

     – Скоро здесь будут стальные сутаны, – повторила Фиона с торжеством в голосе. – Они не простят тебе убийства своего капитана, а я позабочусь, чтобы они узнали об этом!

      На замковую площадь пал густой туман. Не стало видно ни гирудины, ни друзей, стоявших в нескольких шагах от него. Сквозь серое марево до Альберта долетел издевательский хохот Фионы. Он пошел на голос, стараясь выйти к воротам. Если Фиону и можно где-то отыскать, то, скорее всего, рядом с выходом из замка.
 
     Едва он сделал первый шаг, как почувствовал жар в правой руке. Альберт поднял правую ладонь над головой. Саламандра ожила! Жар быстро усиливался. Сноп ярко-оранжевого света, ударивший из ладони, разогнал завесу магического тумана, и он увидел Фиону.

   Та пятилась от него к решетке проездной башни, пока не уперлась в нее спиной. Но стоило ему приблизиться к Фионе, как та взвизгнула и бросилась к нему с вытянутыми перед собой руками.

     Альберт успел сделать выпад мечом.  Клинок вошел в тело, как в масло, и вышел с противоположной стороны, но это не остановило гирудину. Она схватила Альберта за плечи, притянула к себе и радостно улыбнулась.

  Ее сверкающий взгляд парализовал волю, черные стебли и бутоны роз на венке шевелись, как живые. В уголках похожего на открытую рану рта сверкнули длинные, узкие клыки, и Альберт, защищаясь, правой рукой отпихнул от себя это страшное своей адской красотой лицо.

     Гирудина завизжала так, что у Альберта заложило уши. Саламандра замигала и погасла. Раздалось шипение пара, в тот же миг Фиона исчезла в клубах серого тумана.

     Кольдингам закашлялся от того, что пар попал ему в легкие, почувствовал, как нечто постороннее, чуждое ему зашевелилось у него внутри. Однако это ощущение тут же исчезло.
 
                ***
      
     Над крепостной стеной взошло солнце. Наступившее утро окончательно развеяло остатки наваждения. Трупы и головы вампиров, дымясь, начали медленно таять и исчезать в ярком свете дня.

    – Если вампириха не врала, – крикнул Альберт, – то остальных драгун долго ждать не придется. Надо что-то делать!

    – Седлать и скакать! – проскрипел Шакелас, всем своим видом выражая недовольство глупостью людей.

     Альберт послал Ригглера и Тритемия к коновязи отвязывать лошадей, а сам вместе с Эсквилиной пошел на конюшню искать для нее лошадь. Все денники, кроме одного, были пусты, на земляном полу валялись седла и части упряжи.

   Зато в последнем стойле громко заржал, услышав чужие шаги, отличных статей вороной жеребец. Ноздри его раздувались, он возбужденно приплясывал на месте и грозно бил копытом о землю. Под антрацитовой кожей перекатывались упругие мускулы.

     Альберт сразу ему не понравился. Конь не позволил себя взнуздать и все время пытался прижать Альберта крупом к стенке денника.

      – Позволь, я попробую, – сказала, насмотревшись на его мучения, Эсквилина. – Меня все животные любят.

     Она подошла к вороному, положила ему руку на храп, шепнула что-то такое, отчего он сразу успокоился, после чего дал себя оседлать. Альберт галантно помог девушке сесть в седло, взял лошадь по уздцы и вывел из конюшни.
 
   И тут их окликнул Шакелас: говорящая голова так и осталась лежать в магическом круге среди обезглавленных тел. Принц горбунов был недоволен тем, что все о нем забыли, и выражал это недовольство в самых скаредных выражениях.

      Эксвилина попросила Альберта подать ей голову принца и приторочила ее за отросшие волосы к луке седла. Шакелас тут же обвинил колдунью в оскорблении величия.

      Альберт огляделся по сторонам. На площади стояли еще три оседланные лошади, Ригглер и Тритемий крутили в четыре руки ворот барабана подъемного механизма. Решетка со скрипом и скрежетом ползла вверх до тех пор, пока не щелкнул запорный штифт.

     Неподалеку от трупа Гилберта на брусчатке посверкивал простой, без всяких украшений, армейский меч. Альберт подошел к нему, поднял и вложил в ножны.
 
     Через несколько минут кавалькада из четырех всадников быстрым шагом вышла из ворот замка. Альберт тут же заметил выезжавших ближайшего леса драгун в серых сутанах. За ними тащилась запряженная парой лошадей клетка на колесах. У него на глазах отряд разделился на две части.

      Половина драгун направилась к воротам замка, остальные начали преследование беглецов. Выстоять вчетвером против двух дюжин бравых вояк не было ни малейшей возможности. Оставалось только одно: как можно скорее ретироваться. Выбор был невелик: позади экзекуторы, впереди – мост через Борд-Ривер.

     – Уходим к мосту! – крикнул Альберт и поднял лошадь в галоп.

     Тритемий, Эсквилина и Ригглер тоже пришпорили коней и во весь опор помчались к реке. Альберт летел на два корпуса впереди, как вдруг услышал недовольное карканье: огромный черный ворон нарезал круги у них над головами.

   Альберт оглянулся: сразу же за ним скакал Тритемий с посохом, упертым по-рыцарски пяткой древка в левое стремя. Почти не отставала от него Эсквилина на вороном жеребце. Замыкал кавалькаду Ригглер на лошади с каштановой гривой.

   При их приближении мост полыхнул серо-голубым огнем, к ним потянулись языки пламени, но Альберт уже принял решение проскочить мост на полной скорости.

     – Все за мной, – крикнул он. – Только вперед!

     Мысленно призвав на помощь Деву Марию, он вонзил шпоры в бока жеребца. Тот взвился птицей и послушно прыгнул в огонь.

   Как только копыта четырех коней забарабанили по деревянному настилу, Альберта и его друзей окутало облако тумана. Серо-голубое пламя обдало их не жаром, а ледяным холодом, все они мгновенно покрылись белым инеем.

   После нескольких мгновений бешеной скачки Альберт первым вылетел на другой берег, коленями придержал коня и развернул его в сторону реки.

      Сквозь окутавшее его марево он с трудом разглядел высокий зеленый холм, увенчанный зубчатой короной замка Бомонт. И вдруг серый туман рассеялся так же неожиданно, как появился.

     Он окинул взглядом спутников: все трое, видимо, как и он сам, были похожи на конные статуи из белого мрамора. Однако иней тут же начал таять, отчего волосы, лица и одежда мнимых еретиков мгновенно намокли, а по спинам и бокам лошадей побежали струйки и капли воды.

     – Давно я так не улепетывать! – радостно воскликнул Шакелас.

     Все грохнули хохотом, сбрасывая с себя накопившееся напряжение. Однако пережитый только что страх все еще не отпустил беглецов. Не сговариваясь, они перевели взгляды на противоположный берег. Мост горел, не сгорая.
 
      Первый подъехавший к мосту экзекутор в серой сутане хотел последовать примеру беглецов, но его подвела лошадь. Оказавшись перед стеной огня, она дико заржала, встала на дыбы и сбросила всадника в воду.

    Стремительное течение вынесло драгуна на середину реки. Он тщетно молотил руками по воде. Тяжелая кираса, шлем и высокие сапоги из бычьей кожи вскоре делали свое дело. Издав отчаянный вопль, экзекутор пошел ко дну.

     Драгуны, яростно жестикулируя, начали совещаться, показывая руками то на воду, то на пылающий мост. Наконец они пришли к выводу, что преследовать еретиков на имперской стороне нет никакого смысла, построились походным порядком и ушли в сторону замка Бомонт.

    Только после этого магическое пламя начало ослабевать, а вскоре, юркнув под опоры моста, погасло совсем.

    Альберт никак не мог объяснить себе той легкости, с которой им удалось прорваться сквозь бушующий огонь. Да еще этот туман!

     – Что это было? – воскликнул он, ни к кому не обращаясь. – Почему огонь нас не тронул?

     – Как почему? – удивился Ригглер. – Ясное дело, помогли нам мои славненькие обереги.

    С этими словами он достал из-за пазухи клубок амулетов, с радостным видом помахал ими в воздухе и отправил обратно за ворот рясы.

     – Вздор, – снисходительно усмехнулся Тритемий, – как только вспыхнул мост, я использовал посох, чтобы вызвать магический иней.

     – А я произнесла заклинание ледяного холода, – сообщила Эсквилина.

     – Ну, хорошо, а туман? Откуда бы ему взяться?

      На этот вопрос ни у кого, кроме Шакеласа, ответа не нашлось:

     – Альберт взять сфумато от Клементина.

     Это объяснение лишь усилило всеобщее недоумение. Посыпались вопросы, что такое сфумато, кто такая Клементина, и как она связана с Альбертом? Шакелас, упиваясь собственной значимостью, пустился в объяснения.

     – О, мои прозрения! – воскликнула Эсквилина, когда горбун замолчал. – Вот почему она сразу мне показалась противной гордячкой. Так значит, Фиона в действительности леди Клементина Фог-Смог?

      Альберту никак не удавалось установить в уме связь между собой и туманом, который спас их на пылающем мосту.

    – А причем здесь я? – спросил он удивленно.

      Тритемий, Эсквилина и Шакелас, перебивая друг друга, бросились объяснять ему, что в случае победы над могучим магом часть его силы или даже вся его сила может передаваться тому, кто одержал над ним верх. Видимо, это и произошло, когда Альберт оттолкнул от себя леди Фог-Смог с помощью Печати Саламандры.
 
     – Так вот почему я чувствую себя, как будто у меня груди сидит скользкая  жаба, – невесело улыбнулся он.

     Хохот возобновился с новой силой. Смеялись все, кроме Шакеласа.

     – А не пора ли нам препоясать чресла? – спросил он недовольным тоном. – Скоро ночь, а ночь быть друг вампиров.

      Смех тут же оборвался. Все вспомнили об опасностях, которые поджидали их на враждебных всем людям Кровавых землях демона Круцифера.


       Глава девятнадцатая о честном перебежчике и катафалке Гилберта Гилфорда


          Особняк барона Дорнмута располагался в наиболее престижной части квартала Истинной веры. Окружавший его небольшой регулярным парк являлся продолжением парка королевского дворца.

     Их разделял низкий кованый забор с изящной калиткой в виде переплетенных между собой колючих стеблей роз. Такая же, но более высокая ограда с тяжелыми решетчатыми воротами отделяла резиденцию барона от улицы Пресвятой Девы-Воительницы.

      Обычно у этих ворот было и шумно, и людно. Днем и ночью здесь толпились многочисленные просители. Непрестанно сновали туда и сюда посыльные. То и дело подъезжали и отъезжали роскошные экипажи вельмож и богатых купцов, удостоившихся аудиенции первого министра королевства. Но все это осталось в недавнем прошлом. Фаворит впал в немилость, и все замерли в ожидании его окончательного падения.

      Благожелатели Дорнмута рассуждали предельно просто. Если гнев короля Уорвика в конце концов уляжется и первый министр вернет себе расположение монарха, они бросятся барону в ноги и поклянутся в вечной преданности. Если же Дорнмут растеряет остатки своего влияния, бывшие клиенты без всяких угрызений совести перейдут на сторону того, кто займет его место у трона короля.

      Вот почему улица перед воротами особняка была пуста, и заскучавший стражник сразу заметил направлявшегося к нему к нему толстяка в темно-сером плаще и надвинутой по самые брови черной широкополой шляпе.

      – Эй, ты, нечего здесь слоняться без дела! – крикнул он прохожему. – Поищи для прогулок другое место!

     Незнакомец ничего не ответил. Приблизившись к воротам, он приподнял поля шляпы и вопросительно посмотрел в глаза стражника. Тот встал во фрунт:

     – Господин Фарнам? Сегодня у нас нет приема.

      – Доложи обо мне его милости, – посоветовал ему Джошуа. – У меня к нему не терпящее отлагательств дело государственной важности. Да поторопись, меня не должны видеть в этом месте.

       Фарнам произнес это с настолько убедительным видом, что стражник тут же уверовал в серьезность его намерений.

     – Извольте подождать! – Стражник вызвал из дома лакея, пошептался с ним и отпер ворота: – Его милость тотчас будет извещен о вашем визите, – почтительным тоном добавил он.

     – Отлично!

      Фарнам без лишней спешки направился к особняку вдоль липовой аллеи с каменными скамьями в виде распахнутых бутонов роз. Проходя мимо фонтана с беломраморным изваянием Девы, попиравшей победительной стопой голову вампира, Джошуа остановился, чтобы полюбовался пляской струй, бивших из глазниц приплюснутого черепа. Это было настоящее произведение искусства! Сэр Хоуп Дорнмут умел произвести впечатление на своих посетителей.

      Здесь его и застал спешивший навстречу барон: Джошуа так и не успел подойти к дверям его резиденции. При виде первого министра он снял шляпу и согнулся, насколько позволяла полнота, в почтительном поклоне.

      Барон ответил ему едва заметным кивком. Судя по его хмурому лицу, этот поспешный выход навстречу нежелательному визитеру был продиктован не столько радушием гостеприимного хозяина, сколько нежеланием впускать в свой дом подручного Бевериджа.

    На первом министре был стеганый домашний халат синего цвета и того же цвета атласные туфли без каблуков. На этот раз седые волосы на его голове не были приглажены, как обычно, щеткой, а торчали венчиком, словно пушинки на созревшем одуванчике.
 
    – Чем обязан удовольствию лицезреть вас в моих пенатах, любезнейший господин Фарнам? – спросил Дорнмут с фальшивой улыбкой на круглом лице. – Уж не послал ли вас архиепископ меня арестовать? Тогда почему я не вижу у вас за спиной знаменитой клетки Бевериджа?

     – Ваша милость, я пришел к вам вопреки интересам великого экзекутора, – Фарнам отвесил еще один, но уже более сдержанный поклон. – Если он узнает о моем визите, то гореть мне на Площади Спасения. Поэтому можете смело занести меня в список самых искренних его недоброжелателей.
 
    – Вот как? Хотелось бы верить, но ваш послужной список говорит о противном, – сказал Дорнмут, однако глазах его зажегся огонек любопытства. – А не вы ли, милейший Фарнам, подготовили тот злосчастный отчет, из-за которого король лишил меня своей милости? Кажется, бумага была заполнена вашим бисерным почерком? И вы полагаете, что после этого я стану доверять вашей честности?

     – Да, это я отыскал свидетельства ваших мелких злоупотреблений. И мне известно, что ваши льстецы называют меня цепным псом Бевериджа. Так было до последнего времени. Но, к счастью, обстоятельства изменились. Теперь я считаю, что у королевства Уайтроуз нет врага опаснее великого экзекутора. Он совершил преступление, которое носит все признаки государственной измены.

      Дорнмут вздрогнул от неожиданности и с живейшим любопытством посмотрел на Фарнама. Барон держал секретаря Бевериджа за отъявленного плута и знал, что тот не явился бы нему с таким известием без особых на то оснований. Интересно было бы узнать, что он задумал!

     – Присядемте здесь, – сказал барон, указывая рукой на скамью, вытесанную целиком из куска белого мрамора. – Присядемте и поговорим начистоту.
     Фарнам опустился на скамью, положил шляпу рядом с собой. Дорнмут сел боком к Джошуа и повернулся к нему лицом. Толстая шея барона в дозволенных природой пределах вытянулась в сторону собеседника:

   – Допустим, Беверидж совершил некое преступление. Зачем же вам открывать его тайну именно мне, а не хранителю королевской печати графу Невемору, например? Он довольно близок с Бевериджем и мог бы его защитить.

     – Я действую во благо королевства! – напыщенно произнес Фарнам. – Процветание Уайтроуза, вот высшая цель, к которой я устремляю помыслы и дела свои! И мой долг велит мне поставить в известность о случившемся в первую очередь вас, ваша милость, как первого министра нашего обожаемого монарха.

     – Весьма похвально, – недоверчиво усмехнулся барон. – Однако в чем же ваш интерес? Насколько я понимаю, процветание королевства немыслимо без процветания хозяев его преданных слуг, не так ли?

     – Не смею противоречить вашей милости. – Фарнам наморщил лоб, делая вид, что озабочен какой-то мыслью, но не знает, как ее изложить и с чего начать. – Позвольте перейти к делу. Факты, коими я располагаю, таковы, что должность великого экзекутора вскоре станет вакантной. Не думаю, что в королевстве найдется хоть один человек, смыслящий в делах Трибунала больше, чем я. Вот почему я смиренно рассчитываю на ваше покровительство и помощь в получении этого места.

     Дорнмут чуть было не задохнулся от возмущения этой плебейской наглостью, но взял в себя в руки, догадавшись, что у Фарнама должны быть на руках какие-то железные, неубиваемые козыри. Поэтому он отбросил в сторону все сомнения и заявил без обиняков:

    – Говорите прямо, и покончим с этим. Если дело того стоит, можете рассчитывать на мою поддержку.

    – Не сомневаюсь в вашей благосклонности, – насмешливо улыбнулся Фарнам и торжественно произнес: – У меня имеются неоспоримые доказательства того, что еретик и вероотступник Иеффай Беверидж вступил в сношения с демоном Круцифером!

     Потрясенный барон с несвойственной ему резвостью вскочил со скамьи и благодарственно воздел к небесам пухлые ладони:

     – Слава пречистой Маргарите! – вскричал он радостно. – Если нам удастся убедить короля в том, Беверидж заодно с Круцифером, вы станете великим экзекутором, господин Фарнам. Но где факты? Где доказательства? Они должны быть убийственными!

     Фарнам жестом фокусника извлек из-под плаща свернутый в трубку пергамент. Барон жадным взмахом руки схватил его и торопливо развернул. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в подлинности этого магического договора: печать Круцифера мерцала и переливалась всеми оттенками красного цвета.

      Дорнмут свернул пергамент, схватил Фарнама за руку, а затем чуть ли не волоком потащил его к заветной калитке между двумя парками. Как только Джошуа догадался, куда его ведет опальный вельможа, он остановился и принялся убеждать барона, что ему не следует появляться во дворце в домашнем халате, поскольку это может ухудшить его положение.

     – К черту условности, – запальчиво крикнул Дорнмут, распахивая перед Фарнамом калитку. – Прошу вас, ваше милосердие.


               
                ***

      Тронная зала замка Блэккастл была погружена во мрак, с которой безуспешно пытался бороться огонек свечи, стоявшей на столе в апсиде за троном императора. Морой сидел в покойном кресле с высокой резной спинкой и подлокотниками в виде лап дракона. Зыбкий свет выхватывал из темноты треугольное лицо владыки вампиров и сцепленные пальцы рук.

     Все остальное тонуло в темноте. Глаза императора были закрыты, лицо словно окаменело. Вокруг царила мертвая тишина. Немногочисленные слуги знали, что когда повелитель вампиров погружается в такое состояние, его лучше не беспокоить. Даже верный Нигредо избегал малейших движений и звуков, чтобы не нарушать покоя своего повелителя.

      В эти минуты перед глазами императора возникали миры, лежавшие вне пределов человеческого воображения. Морой с мысленно преодолевал огромные расстояния, беседовал с обитателями безмежности, узнавал от них новости соседних миров. Обычно путешествие заканчивалось по воле и желанию императора. Но не на этот раз. Звезды вдруг погасли, все, кроме одной, обернувшейся пламенем свечи, вокруг которой медленно начал сгущаться магический туман, предвестник появления леди Фог-Смог.

     – Сестра?

     – Я здесь, Эдвард, – голос Клементины доносился из дальнего угла залы. – Я пришла, чтобы сказать тебе…

     – Ты потерпела поражение. Меня известили об этом демоны межмирья.

     – Свершитель выбрался из моей западни. Его пропустил Пылающий мост.

     – Да, Нигредо донес мне, что враг нашей расы ступил на землю Бладленда. Но нет ничего плохого без примеси хорошего. Теперь Свершитель в нашем полном распоряжении. Лорды Тьмы сами будут защищать свои владения. Они тщеславны, каждый из них втайне надеется победить Свершителя без посторонней помощи. Ярость гирудов утроится, когда они увидят врага на своей земле. Да и мы с Нигредо не останемся в стороне. Верно, Нигредо?

     Ворон встрепенулся и каркнул в знак согласия.

    – Я тоже не останусь в стороне! – голос Клементины дрожал ярости. – Как же я хочу напиться его крови!

    – Нет, сестра, – Морой отрицательно покачал головой. – Поединок со Свершителем – многоходовая шахматная партия. Теперь мы знаем, что этот противник тебе не по зубам. Им займутся другие лорды. Когда мы выясним степень его могущества, я разрешу тебе сделать свой ход. Пока же отдыхай и набирайся сил. Почему ты прячешься от меня? Подойди ближе.

    Клементина медленно вышла из темноты и приблизилась к императору. Ее лицо было скрыто под черной вуалью. Тонкие пальцы коснулись кружевной ткани. Гирудина откинула полупрозрачную сетку.

       Правая половина ее лица осталась такой же красивой, как прежде. Левую опалил огонь Саламандры. Он превратил атласно-бледную кожу на подбородке и щеке в безобразный, растрескавшийся от жара кусок красноватой глины. Той самой, из которой в незапамятные времена Круцифер сотворил своих спасителей.

               
                ***

      Смеялись все, кроме Шакеласа.

      – А не пора ли нам препоясать чресел? – спросил он недовольным тоном. – Скоро наступать ночь, а ночь быть друг вампиров.

      Смех оборвался: все вспомнили об опасностях, которые поджидали их на враждебных всем людям Кровавых землях демона Круцифера. Альберт предложил оставить лошадей на берегу, а самим подняться на ближайший холм для того, чтобы Шакелас мог показать, куда идти.

     Горбун тут же начал хвастаться, что он считался в Андерленде лучшим знатоком имперских дел и не однажды возглавлял посольства горбунов к императору Морою, пока случайно не лишился тела. Прижав к боку локтем голову Шакеласа, Альберт начал подниматься в гору, за ним последовала и вся честная компания.
 
     Крутой склон, начинавшийся в пойме реки, порос густой зеленовато-коричневой травой, того цвета же кустами вампирусника и краснолиственными кленами. Трава вела себя, как живая, и даже указывала дорогу, расступаясь перед ними в нужном направлении.

    И еще одно удивительное открытие сделал Кольдингам по пути наверх: вокруг стояла гулкая тишина, нарушаемая только писком комаров, которые тучами вились вокруг него, мешая движению. Зато не было слышно пения птиц и цикад, не кружили над ними разноцветные бабочки и стрекозы. Только комары и летучие мыши безраздельно господствовали в воздухе над высоким холмом.

     Вот и вершина. Альберт остановился, пораженный раскинувшимся пред ним видом. Воображение рисовало ему Империю вампиров совсем иначе. Ландшафт этот не был ни мрачным, ни загадочным. Правильнее было бы назвать его непривычным: небо было пепельно-серого цвета, серебристое светило скорее напоминало луну, чем солнце.

    Местность выглядела как череда уходивших в серую даль разной вышины коричневато-зеленых холмов, а леса и отдельно стоявшие деревья были красного или багряного цвета.

     От моста к светло-серому горизонту уходила петлявшая между холмами или пересекавшая их поверху проселочная дорога, видимо, проложенная купеческими телегами, поскольку она представляла собой две широкие темно-желтые колеи с полосой коричневой травы между ними.

      И вдруг послышался скрипучий голос принца горбунов:

      – Замок Бомонт!

      Все как один повернулись лицом к реке. За ней ярко голубело небо. Серая крепость на изумрудно-зеленом холме была видна как на ладони. У въездной башни замка суетились драгуны в сверкавших на солнце кирасах и морионах. К воротам подъехала железная клетка на колесах. Кучер спрыгнул с козел на землю и широко распахнул дверцу.

     Немного погодя четверо драгун на плечах вынесли из замка носилки с завернутым в серый плащ телом, почтительно переместили его в повозку и захлопнули дверцу. Повозка тронулась, к ней сзади пристроился отряд всадников.

     Альберт сразу догадался, кого везет вегикул Бевериджа: это был катафалк покойного Гилфорда Гилберта.

      И только тут Кольдингам со всей очевидностью осознал, что пути назад нет! Даже если ему не суждено увидеть старой доброй Англии, право остаться в Уайтроузе надо заслужить. К тому же его почти наверное обвинят еще и в убийстве капитана Гилфорда. Клементина Фог-Смог непременно доложит Иеффаю Бевериджу о том, кто это сделал.

     Поэтому в Уайтроуз он может вернуться только победителем, а для этого надо с боем добыть плат пречистой Маргариты. Только так он сможет очиститься от обвинений в ереси и убийстве капитана стальных сутан. Итак, для начала следует как можно быстрее добраться до Айронмаунтена.

     – Где находится твоя гора? – спросил он у Шакеласа.

      Принц горбунов начал описывать дорогу, раздражаясь от того, что не может жестами показать нужное направление. Посыпались незнакомые названия: Редвудский лес, Вересковая пустошь, мельница Финкасл, Бэд-Хеддон, Мертвая зыбь…

     Ригглер приставил ладонь козырьком ко лбу, всматриваясь в серую даль.
 
     – Как жаль, что не видно ни одного каравана с вином, – воскликнул он обиженно.

       – Да, сейчас не помешало бы промочить горло, – лукаво улыбаясь, согласился Тритемий.

      – Я не об этом, – оскорбился Билли. – Нужно срочно продать купцам пару оберегов, мы ведь остались без средств к существованию.

      – Продашь вампирам, если сумеешь их облапошить, – рассмеялся Тритемий и насмешливо добавил: – В чем я не ничуть сомневаюсь.

      – Облапошить вампира никакой не грех, а святое дело, – отвечал монах, осеняя себя знаком овала. – Но не приведи Дева снова встретиться с ними. Хватит с меня вчерашней ночки в замке Бомонт!

      – Уже полдень, пора трогаться в путь, – остановил их перепалку Альберт. – Насчет ночи Шакелас прав, днем передвигаться гораздо безопаснее.

      – Я так не говорить! – недовольно буркнул Шакелас. – Я говорить не так.

     Но его уже никто не слушал, все направились к мирно пощипывавшим траву лошадям. Вскоре отряд Кольдингама выехал на дорогу. Несмотря на шутки, которые время от времени отпускал Альберт, разрядить напряжение не удавалось. Здешняя природа давила на душу своей гнетущей тишиной и приглушенной коричнево-красной гаммой растительности, вызывая неприятное ощущение надвигающегося несчастья...

     Солнце давно перевалило зенит и начало клониться к закату, а гора Айронмаунтен по-прежнему казалась всего лишь темной волной на сером горизонте. Изредка вдоль дороги возникали поросшие мхом и ползучим шиповником гранитные скалы.

    Но в большинстве своем коричневые холмы и красные кленовые рощи были такими однообразными, что с каждой минутой пути становилось все труднее отличать уже увиденный ландшафт возникавшего впереди.

      Создавалась иллюзия, что каждая пройденная миля вовсе не приближает их к цели, а наоборот, отдаляет от нее. Кольдингама злила не только видимость топтания на месте. Он никак не мог понять, что с ним происходит.

     Альберт постоянно ощущал в груди присутствие чего-то враждебно-чужеродного. Ему никак не удавалось описать свои чувства словами, чтобы рассказать о них и посоветовался со спутниками. Наконец он открыл рот, чтобы окликнуть Гиннеса, но Эсквилина предостерегающе подняла руку к небу:

     – Смотрите! – воскликнула она. – Собирается гроза. Мне кажется, я слышу далекий гром.

     Альберт прислушался и дал знак остановиться. Небо на западе стремительно чернело. Наползавшая из глубин Империи тьма вступила в поединок с солнечным светом. Поначалу его серебристый диск просвечивал сквозь пелену перистых облаков, но очень скоро их сменили тяжелые грозовые тучи, между которыми с трудом пробивались редкие лучи дневного светила. Вскоре погасли и они, на помрачневшем горизонте заплясали сполохи молний, то и дело выхватывавшие из темноты далекий силуэт горы Айронмаунтен.

     Через некоторое время гнетущая тишина сменилась жуткой симфонией завываний ветра и раскатов грома. При этом на землю не упало ни единой капли дождя. Зато поднялся ветер, настолько сильный, что лошадей начало сдувать с дороги вместе с всадниками. Единственным укрытием от непогоды была гряда скал, нависавших над дорогой в двухстах ярдах по ходу движения.

      Перекрывая голосом шум бури, Альберт приказал всем держать направление на каменную гряду. Не успели они отъехать и десятка футов от места последней остановки, как небо озарила яркая вспышка, и в то место, где они только что находились, ударила молния. Но после этого ураган стих так же внезапно, как и начался.

      В наступившей тишине раздались мерный стук копыт и какое-то странное гудение. Латы показавшегося из-за скалы рыцаря сверкали так, будто были сработаны из жидкого металла. Кираса его была утыкана многочисленными шипами, шлем венчал острый, как лезвие меча гребень. Глаза отливали холодным металлическим блеском. Правая рука гируда покоилась на эфесе меча с необычайно широким лезвием.

     Конь, подобно всаднику, тоже был закован в ощетинившиеся шипами доспехи. Он и наездник составляли единое целое и очень походили на монумент, целиком отлитый из металла. Гудение издавали шесть звезд, которые образовывали полукруг над головой всадника и вращались с бешеной скоростью. Судя по блеску, они тоже были металлическими.

      От темного всадника исходило столько ненависти и злобы, что сердце у Альберта сжалось в предчувствии беды. Весь облик говорил о том, что он не знает себе равных и обладает безграничной властью над всем, что его окружает.

     Вслед за первым рыцарем появились еще трое конных латников. От своего предводителя они отличались вооружением и менее гордой осанкой. Вместо мечей у них были тяжелые копья которые они держали вертикально, уперев их пятами в подвешенные к стременам башмаки. Острые, похожие на ланцеты наконечники копий сияли внутренним светом.
 
      Предводительствующий латникам гируд уже заметил людей. Он даже не потрудился пришпорить жеребца, а продолжал движение с той же неспешной, величавой медлительностью. Очевидно, он был уверен в том, что нарушители границы не смогут скрыться.

      – Лунная гвардия! – потерянно шепнул Ригглер. – Спаси нас, пресвятая Дева, и сохрани…

      Альберт уже и сам понял, что перед ним не просто ожившие мертвецы. Если простые обращенцы больше походили на неловких марионеток, то лунные гвардейцы отличались особой статью и военной выправкой. Они сидели в седлах, словно влитые, и выглядели как очень опасные противники. Сердце у Альберта бешено забилось в предчувствии близкой схватки. Рука сама потянулась к мечу, но он так и не вытащил его из ножен, вспомнив, что у него имеется более действенное оружие.

      Он выставил в направлении вампиров открытую ладонь, ожидая появлении в ней внутреннего жара и внешнего света. Однако ничего этого не произошло. То ли он еще не научился как следует управлять Печатью саламандры, то ли слишком волновался, но саламандра так и не пробудилась.

     Все кончено. В лучшем случае их убьют на месте, в худшем – обратят в мертвых кровососов. Альберт чуть было не завыл от досады. И тут у него изо рта вырвалось облачко пара. Оно начало быстро расти, и через несколько мгновений сначала его, а потом и его спутников окутал густой туман, в котором все они бесследно исчезли. Жеребец начальствующего гируда вдруг захрапел и попытался встать на дыбы, но властный всадник шенкелями и плетью усмирил испуганное животное.

     – Откуда этот туман? – произнес он густым басом. – Где люди? Клянусь твердостью стали, они только что были здесь!

      – Колдовство! Магия! Эти смертные – чародеи! – наперебой закричали черные латники. – Туман их рук дело!

      Всадники кружили рядом с Альбертом и его друзьями, но их не замечали. Кольдингам начал понимать, что происходит. Завеса сфумато скрыла их от глаз вампиров. Он действительно каким-то непостижимым образом обрел способность наводить магический туман.

      Но хотя предводитель вампиров не видел людей, он чувствовал их присутствие.

     – Они здесь! – гируд наклонился в седле и уставившись прямо на невидимого Альберта. – Надеются обмануть меня своим дешевым кунштюком. Не выйдет!

    Звезды над головой вампира на мгновение замерли, а затем со свистом метнулись к месту, где прятались люди. Альберт успел заслонить собой Эсквилину, а Тритемий распластаться на земле. Но Ригглер замешкался, и острая кромка звезды вспорола ему кожу на щеке. Гируд услышал его протяжный стон, выхватил меч из ножен. Кольдингам понял, что медлить нельзя. Ему оставалось только одно, – использовать временное преимущество.

     В два прыжка он оказался за спиной гируда, схватил его за плащ и дернул что было сил. Вампир откинулся на спину. Какое-то время он держался в седле благодаря стременам. Однако вороной скакун, громко заржав, встал на дыбы и сбросил с себя всадника. При падении от удара лопнули завязки шлема, он откатился в сторону. Кольдингам увидел искаженное яростью ромбовидное, морщинистое лицо. Он вдруг почувствовал, что внутри у него находится нечто такое, что делает его сильнее этого существа.

      – Ты умрешь в страшных муках, смертный! – прохрипел вампир, впиваясь ненавидящим взглядом в лицо противника.

     – Только после тебя!

          Альберт поднял меч, намереваясь вонзить его в шею гируда, и с ужасом понял, что не может совладать с оружием. Клинок словно наткнулся на невидимую преграду из сгустившегося воздуха. В глазах вампира вспыхнуло торжество. Кольдингам сжал зубы. Он чувствовал, как немеет от напряжения рука, еще немного и он не сможет удержать меч.

       Гируд ощерился в злобной улыбке, изо рта его выдвинулись острые клыки. Он начал вставать… И тут дала знать о себе саламандра. Тепло руки Альберта перешло в меч, в считанные мгновения разогрев его добела.

     Раскаленный клинок с такой силой вонзился в шею гируда, что до половины ушел в землю. Следующим взмахом Альберт отделил голову вампира от шеи. Тело еще билось в агонии, когда Альберт повернулся лицом к другим вампирам. Теперь они видели его и успели взять копья на изготовку, явно собираясь поквитаться за убийство предводителя.

      – Убирайтесь прочь! – Кольдингам вскинул правую руку так, чтобы гируды заметили Печать саламандры. – Передайте Императору, что я иду за Платом Маргариты и уничтожу любого, кто встанет у меня на пути!

     Однако гордость и высокомерие, свойственные высшей касте вампиров, не позволили им ретироваться столь бесславно. Тогда Альберт отдал мысленный приказ Саламандре. На этот раз он был услышан. Ладонь охватил жар. Вырвавшимся из нее пламенем Кольдингам прочертил огненную линию между собой и вампирами.

     Увидев стену огня, вороные жеребцы лунных воинов захрапели, попятились. Они перестали подчиняться всадникам. На лошадей не действовали ни натянутые поводья, ни острые шпоры. Они покружили на месте, развернулись и пустились во весь опор в противоположную сторону. Тьма тут же поглотила дозор лунной гвардии. Когда затих стук копыт, Кольдингам повернулся к товарищам:

      – Нужно ехать дальше. Я бы на их месте вернулся с подкреплением. В следующий раз мы так легко не отделаемся.

       Тритемий Гиннес передал посох Эсквилине, выступил вперед и почтительно поклонился Кольдингаму:

      – Я говорил тебе, Альберт, что твое появлении в Уайтроузе отнюдь не случайность. Тебя послало само провидение. Ты можешь все, но если ты по-прежнему нуждаешься в моих советах, то заверши начатое. Гируд все еще не уничтожен.

         Альберт посмотрел на безголовое тело вампира. Тритемий был прав, руки обезглавленного трупа скребли землю, а туловище изгибалось, словно он силился подняться на ноги.

      Тритемий приблизился к вампиру, опустился на колени. Морщась от отвращения, расстегнул ремни кирасы с вырезанной на ней черной розой.

     – В сердце, Альберт. Пробей его черное сердце!

     Колдингам, держа меч клинком вниз, поднял его обеими руками над головой и с неистовой силой вонзил в мертвую плоть. Как только он вырвал клинок из сердца гируда, фонтан темной крови ударил ему в лицо. Вампир начал извиваться, словно проколотый булавкой червь.

     Одновременно с этим сквозь поредевшую завесу туч пробился луч серого солнца. Едва он пал на поверженного гируда, как его плоть начала превращаться в красную глину, она стала покрываться мелкими трещинами и рассыпаться в прах. Из отверстий в кирасе на дорогу потекли струйки красной пыли.

     Шесть звезд, круживших над местом схватки, упали на землю расплавленными каплями металла. Тьма, пришедшая вместе с лунными всадниками, рассеялась, уступив место солнечному дню.


       Глава двадцатая о взлетах, падениях и тайне магического треугольника


           Король Уорвик принял первого министра и Фарнама в своем личном кабинете – небольшом по дворцовым меркам покое, где решались самые важные государственные дела и проходили не терпящие посторонних ушей переговоры. Убранство этой комнаты отличалось поистине королевской пышностью.

      На обитых узорной парчой стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах. Одни изображали батальные сцены, другие самые памятные мгновения королевской охоты. Потолок покрывала яркая роспись, изображавшая центральную планету Вселенной и сопутствующие звезды вокруг нее.

       Портал огромного камина был выполнен из наборного мрамора. Каминную доску поддерживали двое ангелов в полном рыцарском облачении, прикрытые до пояса длинными узкими щитами. В чреве камина весело плясали языки оранжевого пламени. Оно отражалось в украшенных белым растительным орнаментом полированных плитах черного пола.

     Свечей не зажигали. Окна были завешены тяжелыми темно-красными портьерами, отчего в комнате царил полумрак. Посверкивали бриллианты на регалиях, перстнях и голубом камзоле короля. Уорвик нервно мерил кабинет шагами. Он то и дело поглядывал на овальный стол, где лежали доказательства сговора Бевериджа с силами зла – пергамент с мерцающим крестом Круцифера.

     Вопреки дворцовому этикету  барон был одет по-домашнему в синий стеганый халат и того же цвета мягкие туфли, отчего чувствовал себя крайне неловко и то и дело начинал извиняться за свой непрезентабельный вид. Однако король Уорвик каждый раз останавливал его взмахом руки:

      – Оставьте, барон, сейчас не до соблюдения приличий. Берите пример с господина Фарнама. Он тоже не в парадном мундире.

     Джошуа был счастлив. Ему казалось, что начали сбываться его честолюбивые мечты о получении одной из высших должностей в королевстве. Однако из природной сообразительности он предпочел деликатно помалкивать и не вмешивался в разговор первых лиц государства.

     Король корил себя за то, что не смог разглядеть предателя в своем ближайшем окружении. Он все время повторял одну и ту же фразу:

    – Нет, это просто в голове не укладывается, Дорнмут. Это просто не укладывается в голове…

     – Мне не меньше вашего величества хотелось бы, чтобы Иеффай Беверидж оказался честным человеком, преданным слугой короля и неколебимым ревнителем веры. Несмотря на мелкие недоразумения, которые возникали между вами, я всегда питал к великому экзекутору самые добрые чувства. Однако факты упрямая вещь, ваше величество. И они однозначно подтверждают вину Бевериджа.

     Уорвик сел. Кресло жалобно скрипнуло под его немалым весом. Подперев пухлый подбородок рукой, король погрузился в горестные раздумья. Наличие договора с демоном логично объясняло происхождение всех их последних несчастий и неудач, особенно похищение Плата, защищенного сильнейшими заклятиями, и медлительность Священного трибунала в разысканиях украденной реликвии.

     Вампирам никогда бы не удалось осуществить столь дерзкое предприятие, не имей они могущественного помощника внутри Святой экзекуции. Беверидж как никто другой подходил на эту роль. Непомерно честолюбивый, он мог пойти на любой безумный поступок ради укрепления своей власти.

     Дорнмут утверждал, что великий экзекутор намеренно вызвал Круцифера, держал его в каменном мешке и вел переговоры о предоставлении себе всех земных благ. Эту версию Уорвик отверг с ходу. Он слишком хорошо знал аскетичную натуру Иеффая. К тому же такие переговоры не ведутся, когда один партнер находится в безвыходном положении, в этом случае звучат ультиматумы. Скорее всего, Беверидж каким-то непостижимым образом пленил праотца гирудов.

      Возможно, собирался с триумфом поведать об этом королю, но потом решил воспользоваться случаем, чтобы извлечь выгоду для своего тщеславия. Недаром говорят, что аппетит приходит во время еды. Это объяснение показалось королю Уорвику наиболее логичным.

     Отсюда вытекает и все остальное, в том числе удивительный по своей дерзости побег преступников из Трибунала. Они, конечно же, были причастны к похищению Плата. Организовав бегство соучастников, Беверидж избавился от свидетелей. Вот почему поиски беглецов до сих пор не дали результата.

     Уорвик страшно не любил единолично принимать важные решения, вот и на этот раз он предпочел разделить ответственность со своим первым министром.

     – Как же нам теперь быть, любезный Дорнмут? – спросил он довольного, как лизнувший сметаны кот, барона. – Что вы предлагаете?

     – Я бы предложил подготовить королевский эдикт об аресте еретика и государственного преступника Иеффая Бевериджа, а также о перекрытии границы с Империей в виду грядущей войны. А для того, чтобы избежать нестроения во вверенном ему ведомстве, можно было бы назначить на его место господина Фарнама. Никто лучше его не разбирается во всех тонкостях сыска. Таким образом, и преемственность будет соблюдена, и дело не пострадает.

     Король беспокойно поерзал в кресле. Это означало, что предложение барона не понравилось ему в силу его необычности и нарушения субординации.

     – А что вы скажете, господин Фарнам? – спросил он молчавшего как рыба Джошуа.

     – Не смею дать совет, ваше величество, – тонко улыбнулся Фарнам, – но мне кажется, что господин барон прав. Накануне войны с Империей мы должны сплотить наши ряды и очистить их от предателей, выжигая скверну каленым железом. Клянусь Девой, если бы не это обстоятельство, я бы не дерзнул возложить на себя столь тяжкое бремя.

     – Быть по сему! – произнес король Уорвик. – Дорнмут, безотлагательно подготовьте указы об аресте этого злонамеренного еретика и о назначении нового Великого Экзекутора. А вы, любезнейший Фарнам, ступайте в Трибунал и не спускайте с Бевериджа глаз до прихода королевской стражи. Я могу на вас положиться?

     – Безусловно, ваше величество, – Джошуа сиял от сознания собственной значимости. – Я на все готов к пользе нашего горячо любимого отечества.

     Король устало вздохнул и жестом дал понять, что аудиенция закончена.

                ***

      Тьма, пришедшая вместе с лунными всадниками, рассеялась, уступив место серому дню. Альберт не удержался от того, чтобы не осмотреть черные доспехи гируда. Ведь он был солдатом и знал толк в хорошем оружии. Альберт поднял ножны с земли, вытащил сияющий внутренним светом гирудский меч, провел лезвием по ногтю, проверяя его заточку, и чуть было не отрезал себе кончик пальца.

     Отложил клинок в сторону, поднял кирасу с пристегнутым к ней черным плащом. При этом из доспеха на дорогу просыпалась горстка красного праха. Одного взгляда на черные латы было достаточно, чтобы понять, что это шедевр оружейного искусства. Альберт отцепил черный плащ, бросил его на дорогу и принялся с интересом рассматривать броню, держа ее перед собою на вытянутых руках.

     – Сделать в Андерленд, – с гордостью заметил Шакелас. – Лучше не найтить.

     – Уж не хотите ли вы, милорд, надеть это на себя? – с ужасом спросил Ригглер, показывая рукой на черные латы.

     – Почему бы и нет, Билли? Подержи кирасу. Кто знает, что нас ждет впереди? К тому же это мой трофей. Поединок был честный, один на один. – Он попросил Тритемия помочь расстегнуть на себе застежки экзекуторской кирасы.

     – Дальновидное решение, Альберт, – одобрил старый маг. – Эти гирудские доспехи гораздо прочнее, чем у стальных сутан. К тому же при необходимости ты сможешь выдать себя за гируда.

      Он подал Кольдингаму шлем с султаном из черных перьев. Латы пришлись Кольдингаму впору, шлем тоже. В этом доспехе и с этим мечом о выглядел не менее грозно и убедительно, чем побежденный им гируд.

     Маленький отряд собирался продолжил путь, когда Кольдингам увидел на земле шипастый браслет. Когда он его поднял, браслет вырвался из руки и, лязгнув, прилип к кирасе. Оторвать его удалось лишь с большим трудом. Под удивленными взглядами друзей Альберт надел амулет поверженного вампира себе на запястье.
 
     – Вперед! – воскликнул он, трогаясь первым.

     Однако вскоре стало понятно, что добраться до Редвудского леса в этот день не удастся. Солнце слишком быстро скатывалось к горизонту, а продолжать путешествие ночью было бы по меньшей мере неосторожно. Подходящее место для бивака отыскали неподалеку от дороги – в ложбине между двумя невысокими холмами.
 
      Известие о том, что отдыхать придется на пустой желудок, возмутило Ригглера. Шакелас не преминул напомнить Билли о вреде обжорства и преимуществах воздержания. Монах тут же вступил с ним в горячий спор, а Эсквилина и Тритемий, улыбаясь, наблюдали за их перебранкой.

   Альберт задумался. Он вновь и вновь возвращался мыслями к своей схватке с гирудами. По большому счету ему просто повезло. Победить вампиров помогла цепь счастливых случайностей. Но нельзя полагаться на случай в дальнейшем было бы слишком легкомысленно. Он должен до конца овладеть искусством управления Саламандрой. Как это сделать?

      Печать саламандры каким-то образом связана с его отцом. Выходит, правильнее всего было задать этот вопрос напрямую именно отцу. Альберт уже достаточно много общался с магами, чтобы понять одну простую вещь: мир духов позволяет перемещаться во времени и пространстве. Это реально, чему доказательством служит его собственный пример. А значит, что вполне осуществима и встреча с отцом.

    – Мастер Тритемий, – обратился он к старому магу, – у меня такое чувство, что я блуждаю в потемках. Мне нужно встретиться с покойным отцом, чтобы кое-что разузнать. Ты можешь мне помочь?

           Повисла тишина. Тритемий и Эсквилина вопросительно переглянулись.

      – Эсквилина, ты слыхала о магическом треугольнике? – спросил Гиннес.

      – Да, его еще называют треугольником воплощения. Это способ усиления магических влияний. Но используют его лишь очень опытные маги в случае крайней необходимости.

     – Думаю, сейчас как раз такой случай, – задумчиво промолвил Тритемий. – Магия Треугольника позволяет узнать многие тайны, но она действительно очень опасна. Мне всегда хотелось испробовать Треугольник, но никто из моих знакомых не соглашался рискнуть. Сейчас нас трое: я, ты и Шакелас. Готовы ли вы попробовать?
 
      – Спросить Альберт. Он больше рисковать, – заметил Шакелас.

     – Я готов. А что надо делать? – поинтересовался Кольдингам.

     Гиннес терпеливо пояснил:

     – Тебе ничего не надо делать. Это мы сложим наши магические потенциалы, чтобы осуществить твою трансгрессию в межмирье. Оттуда ты сможешь попасть куда угодно.

     – Но, если наша цепь магическая цепь будет по какой-то причине разорвана, ты навсегда останешься на той стороне, – предупредила Эсквилина. – А в этом мире Альберт Кольдингам умрет.

     – Все равно я согласен! – воскликнул Альберт и добавил шутливым тоном: – Я попрошу Ригглера, чтобы он за вами присмотрел. Когда начнем?

     Эсквилина тряхнула рыжими кудрями, сделала страшные глаза и пронесла загробным голосом:

     – Ровно в полночь, при полной луне, ты узнаешь все тайны во сне. Потаенную дверь отвори и в себя самого посмотри… Так пела мне в детстве Пегги, я тогда думала, что это колыбельная. Но на самом деле это часть ритуала треугольника.

     – Действительно, начинать надо в полночь. Дай мне свой меч, Альберт, – попросил Тритемий.

      Кольдингам протянул старику клинок рукоятью вперед. Все с интересом наблюдали за тем, как Гиннес старательно очищает от травы пятачок земли. На освобожденном участке он начертил круг, разбил его на двенадцать сегментов и начертил в каждом соответствующие знаки зодиака. Затем воткнул меч в центр круга, отряхнул руки и удовлетворенно сказал:

     – Дождемся, когда взойдет луна. В Империи она всегда полная. Тень от меча укажет нам нужное направление.
 
      Все замолчали, напряженно следя за тенью. Она удлинялась до тех пор пока не стемнело окончательно. Новую тень отбросила уже взошедшая луна. Альберт никогда не видел, что ночное светило было таким ярким. Наверняка темные силы, витающие над Империей наложили свой отпечаток даже на луну. Полоска тени неумолимо приближалась к главной отметке.

     Юноша решил в меру своих сил подготовиться к путешествию. Если каждый, кто оказывается по ту сторону реальности, видит ее по-своему, то как она будет выглядеть для него? С кем он будет говорить? Кто даст ответы на все вопросы? Дева? Нет. Судя по предыдущим встречам с ней, Пресвятая Маргарита не может дать ему указаний, поскольку сама находится в плену. Тогда кто? Человек, из-за которого он попал в Уайтроуз? Или… Отец! Затворник, живший никому не понятной жизнью. Ученый, погибший загадочной смертью. Немощный старец, которого с почтением называли магистром. Самый близкий и самый недосягаемый для сына человек.
      – Пора! Эсквилина, поднеси Шакеласа ближе, – скомандовал Тритемий. – Клади руку ему на голову. Вторую протяни мне. Повторяйте все, что буду говорить я по два раза. Альберт, встань на колени в центре треугольника. Закрой глаза и постарайся расслабиться. Полночь!

     Кольдингам выполнил указание и занял свое место треугольнике. Тритемий произносил заклинания, казавшиеся Альберту бессвязным набором слов и звуков. Эсквилина повторяла их, не сводя с него исполненных тревоги глаз. Затем раздавался пронзительный голосок Тритемия, и все повторялось вновь. Юноша привык к тому, магические чудеса происходят не сразу, а слегка запаздывают.

     Поэтому после того, как заклинания произнесли трижды, приготовился к ожиданию. Однако на этот раз все произошло очень быстро Альберт вдруг понял, что друзей больше нет рядом. Он открыл глаза и увидел, что сидит на каменном плато, освещенном холодным светом далеких звезд. Со всех сторон плато окружали голые скалы самых причудливых форм.

     Место это было знакомо Кольдингаму, он здесь уже был. Только в прошлый раз здесь все роилось от прозрачных периспритов и звучал громкий ропот окаянных душ, а теперь царила мертвая тишина. Альберт встал, чтобы осмотреться и понять, что ему следует делать. В царстве безмолвных каменных исполинов его шаги казались нереально громкими.

     Обойдя плато, Кольдингам остановился у края пропасти. Он понял, что должен что-то предпринять, проявить инициативу, иначе вернется в реальность с пустыми руками, так ничего и не узнав. Он представил себе место, в которое хотел попасть, и пожелал там очутиться. Однако ничего не произошло. Тогда ему пришло в голову, что нужно позвать того, с кем он хочет общаться, и крикнул:

    – Отец! Я здесь!

    Гулкое эхо многократно повторило его возглас. Зов был услышан. Кольдингам увидел перед собой дубовую дверь отцовской библиотеки. Потемневшие от времени створки юноша помнил очень хорошо. Ему было приятно положить руку на массивную медную ручку в виде изогнутой в виде буквы S. Поэтому он без колебаний потянул ее на себя и шагнул вперед…
   
               
                ***

      Нигредо, черному ворону императора Мороя, достаточно лишь было всего лишь раз взмахнуть крыльями, чтобы взвиться на огромную высоту. Все остальное время он парил над землями, подвластными чадам тьмы, постепенно сужая круги. От черных глаз ворона ничто не могло укрыться. Он сразу заметил трех лунных воинов и лошадь под седлом, но без всадника, которые во весь опор мчались в сторону Фералиса.

    Потом Нигредо долго кружил над группой людей, пытавшихся укрыться в неглубокой лощине, пока не заметил брошенного у каменной гряды черного плаща. Нигредо подлетел к нему, опустился на землю и сложил крылья.

      Склонив голову набок, мудрая птица внимательно рассматривала место поединка. В один прыжок ворон оказался у кучки красноватой глины – жалких останков тщеславного, надменного и гордого собой гируда. Нигредо погрузил свой длинный крепкий клюв в его прах и взял его частицу.

      Вскоре посланник Мороя опустился на парапет замка Блэккастл. Бледная рука раздвинула тяжкие портьеры и впустила соглядатая в тронную залу. Вместе с Нигредо, севшим к нему на плечо, повелитель вампиров вернулся к заваленному свитками столу.

     Еще до возвращения Нигредо Морой знал, что Майкл Шарп погиб. Смерть для гирудов – понятие особое, ибо речь в этом случае идет не о прекращении жизни, но о конце некоего цикла существования. У вампиров есть тело, но нет тени. У них есть сознание, но нет души. Поэтому в случае разрушения, не будучи живыми, они не могут рассчитывать на оживление. Однако взамен Круцифер наделил их даром вечного возрождения. К сожалению, для полного восстановления после разрушения плоти требовалось очень много времени. Слишком много времени даже по меркам вампиров, целые века.

    За долгие годы жизни Эдварду приходилось, хотя и очень редко, испытывать боль потери, которой сопровождалась гибель вампиров высшей касты. В последний раз подобное случилось очень давно. Каждый раз, теряя брата или сестру, император терял часть своей силы. Вот почему он был лично заинтересован в сохранении и благоденствии расы гирудов.

     Кроме того, Эдвард Морой не хотел войти в историю как император, при державе которого высшая каста вампиров понесла наибольшие потери. Поэтому ради того, чтобы остановить Свершителя, он был готов на любые личные жертвы.

     Морой в очередной раз пытался заглянуть в будущее, чтобы узнать судьбу Свершителя, а заодно и собственную участь – по мере расшифровки самого старого из пергаментов Морой все яснее осознавал связь между собой и Свершителем. Однако окончание пророчества, всего лишь несколько строк, разобрать было невозможно.

     Древний пергамент обветшал и грозил рассыпаться в прах от малейшего прикосновения. Таившие в себе разгадку полустертые письмена упорно не желали открывать императору будущее. Вот почему он решил прибегнуть к последнему средству.

      Морой остановился у стола. Отодвинул в сторону лишние пергаменты и бережно разгладил главный из них. Нигредо спрыгнул с плеча императора. Из раскрытого клюва ворона на пергамент высыпалась горстка праха. Того самого, благодаря которому мог восстать из небытия уничтоженный Свершителем гируд.

    – Отлично, друг мой, – прошептал Эдвард. – Теперь – кубок.

     Нигредо опустил клюв в золотой кубок до краев наполненный кровью. Затем наклонился над пергаментом. Упавшие из клюва капли смешались с прахом гируда. Смесь растеклась по пергаменту. Сначало Морою показалось, что древняя рукопись безнадежно испорчена. Но вот руны налились кроваво-красным светом, таким ярким, что он достиг самых дальних уголков тронной залы. Древние знаки отделились от пергамента и закружились над ним в диком хороводе, переплетаясь, сливаясь и снова разделяясь, чтобы образовать очередные геометрические фигуры.

     Морой напряженно вглядывался в пляску рун. Чем дальше, тем мрачнее становилось его лицо. Фигуры и линии начали превращаться в картины, пейзажи и лица. Их мелькание могло бы показаться беспорядочным, но император все прекрасно понимал. Руны замедлили свое движение, поблекли и растворились в воздухе. Пергамент, открывший Морою свою тайну, почернел и рассыпался в прах…

     Властелин вампиров продолжал смотреть туда, где недавно плясали руны. Красные губы Мороя шевелились. Он что-то шептал. Потом взглянул на ворона, печально покачал головой.

    – Война, Нигредо. Медлить больше нельзя.

     Ворон вспорхнул, сделал круг под потолком тронной залы и вылетел в окно. Император набросил на плечи расшитую золотыми нитями черную мантию, водрузил на голову корону, взял золотое веретено, символ вечности и одновременно знак своей земной власти, и направился к главному выходу.

     Перила широкой лестницы из черного лабрадора были инкрустированы золотом и стилизованы под змей, вытянувших свои чешуйчатые тела в направлении двери. Как только Морой оказался перед ней, тяжелые бронзовые створки бесшумно распахнулись. Император вышел на верхнюю ступень украшенного резьбой портала дворца.

       На квадратной площади Блэккастла в ожидании его появления застыли бесчисленные ряды воинов в черных доспехах с крестами Круцифера на груди. Гируды, вооруженные копьями, были разбиты на десятки. Каждое подразделение копейщиков возглавлял рыцарь-меченосец. При виде императора латники одновременно салютовали ему, торжественно и молча возвысив оружие над головами.

    Эдвард Морой обвел взглядом лес копий. Их похожие на ланцеты наконечники посверкивали в свете луны. Обнаженные мечи сияли внутренним светом. Взоры всех гирудов были устремлены на императора. Тягостные думы, навеянные недавними видениями, уступили место гордости и восхищению. Морой вновь убедился, что сокрушить его армию невозможно.

    Он заговорил о вероломстве людей, которые тайно готовятся к войне, прикрывая свои подлые замыслы словами о дружбе и мире. О бесчестном короле Уорвике, пославшем своего убийцу для уничтожения лорда Шарпа. О священной войне против последнего оплота исконных и непримиримых врагов империи – королевства Уайтроуз.

     Слова повелителя вампиров гулким эхом отражались от высоких стен замка и взмывали к небесам – навстречу сереброликой покровительнице вампиров и всех остальных чад ночи.

      Едва он закончил свою речь, как послышался стук копыт. Шеренги Лунной гвардии расступились, пропуская вперед черного оленя с фосфоресцирующими рогами. Гордое животное поднялось по ступеням дворца и остановилось в арке портала рядом с Мороем. Слегка наклонило голову. По площади пронесся восторженный гул, сменившийся металлическим грохотом: закованные в черные латы вампиры опустились на одно колено, выражая свое почтение Круциферу.

     Нигредо тем временем кружил над внутренним двором замка Блэккастл. Ему, как никому другому, был хорошо знаком древний ритуал причастия крови накануне великой битвы.

     Морой торжественно приблизился к оленю, положил одну руку ему на холку, а другой рукой вонзил острый конец веретена в шейную вену, вырвал его и приник губами к месту укола. Кровь ударила из раны тугой струей, отчего весь подбородок и платье императора окрасились в багровый цвет. Он долго не отрывался от шеи оленя. Наконец повернулся к лунным воинам.

     Увидев его окровавленное лицо, они поднялись с колен и принялись одновременно постукивать тупыми концами копий о камни площади. Под этот равномерный стук черный олень начал медленно терять очертания. Последними растаяли в воздухе огни святого Эльфа на кончиках его ветвистых рогов. После этого император удалился в свои покои.

               
                ***
    
      Вооруженные палашами и алебардами стальные сутаны в блестящих шлемах и кирасах выстроились в две шеренги на противоположных сторонах внутреннего двора Трибунала священной экзекуции, чтобы проводить в последний путь своего капитана. Переделанный из вегикула справедливости катафалк остановился у фонтана со статуей Девы.

     Четверо экзекуторов сняли тело с повозки, переложили на заранее подготовленный деревянный помост и накрыли до подбородка белым знаменем королевства Уайтроуз.

      Беверидж, хромая сильнее обычного, подошел к помосту, положил руки на его край. Долго всматривался в лицо покойного, потом поправил упавшую на глаза прядку… Фарнам стоял недалеко от хозяина и наблюдал за ним с все возрастающим изумлением: Беверидж выглядел страшно подавленным и лет на десять постаревшим.
 
    Что с ним происходит? Последнее, в чем можно было подозревать Великого экзекутора, была сентиментальность. Однако в момент появления скорбного кортежа с телом он чуть было не разрыдался. Во всяком случае, глаза у него были на мокром месте. Как это не похоже на всегда отлично владевшего собой опытного иерарха и царедворца.

     Беверидж показал рукой, что можно начинать церемонию. Недавно назначенный на место Гилфорда рослый дворянчик со светлыми волосами и взглядом теленка, запинаясь и краснея от смущения, произнес торжественную речь, в которой перечислил выдающиеся заслуги своего предшественника перед королем, церковью и Священной экзекуцией. Стальные сутаны начали поочередно походить к гробу своего капитана. Прощаясь, они опускались на одно колено и прижимали правую руку к сердцу.

     Дольше всех у тела Гилфорда задержался Сэмюэль Ги. Когда сержант встал, лицо его было мокрым от слез. Старый служака искренне любил своего капитана и не мог простить себе того, что прибыл в замок Бомонт слишком поздно.

    – Новому капитану далеко до Гилберта, – тихо и задумчиво, ни к кому не обращаясь, произнес Беверидж. – Времена меняются, все мельчает. Герои уходят, их место занимает посредственность.

     – Необычайно тонко подмечено, ваша милость, – согласился стоявший рядом с ним Джошуа. – Такого капитана, как Гилфорд, нам больше не сыскать. Он…

     Фарнам запнулся на полуслове, так как Беверидж в сердцах воскликнул:

    – Да что ты знаешь о Гилберте?

    Иеффай резко отвернулся и заковылял к входу в здание Трибунала, приказав на ходу капитану продолжать без него. Фарнам постарался как можно незаметнее ретироваться и юркнул в здание Трибунала вслед за Бевериджем, поскольку барон Дорнмут поручил ему следить за каждым шагом Великого экзекутора, но ничего не предпринимать. Перед кабинетом Джошуа остановился, чтобы успокоиться, и только после этого потянул на себя ручку двери.

     Великий экзекутор сидел за своим столом, глядя перед собой невидящим взглядом. По его отсутствующему виду было понятно, что он ушел в себя и витает мыслями далеко отсюда. Фарнам переместился таким образом, чтобы попасть в поле зрения хозяина, и сделал озабоченное лицо. Беверидж вздрогнул и вернулся к действительности.

    – Ты помнишь, я рассказывал тебе о Задире-первом, Джошуа? – спросил он необычным для него растроганным тоном. – Из-за этого строптивца я стал калекой и познакомился Анджелиной Ворбертон.

    Фарнам весь обратился в слух. По лицу Бевериджа он догадался, что тому надо выговориться, и застыл на месте, стараясь не делать резких движений.

     – Она была послушницей в Гринфилдском монастыре сестер-маргариток, где я некоторое время залечивал сломанную ногу. Анджелина была удивительно хороша собой и приняла во мне участие. Мы начали тайком встречаться. Что делать, Джошуа, грех сладок, а человек падок. Мы не устояли перед искушением. Но жениться на ней я не мог, так как уже был рукоположен, поэтому мне пришлось уехать. Сказать по правде, мне стало не до нее. Потом было письмо. Я узнал, что она на сносях и молит меня вернуться. Я помчался к ней сломя голову. Все было против меня в ту бурную ночь. Хляби небесные разверзлись. Сверкали молнии, выл ветер, гремел гром. Когда я, наконец, добрался до Гринфилда, было уже поздно: она умерла родами. Старая повитуха передала мне плод нашей любви – это был мальчик, мой сын. Я привез его в Ноулдон и отдал на воспитание чужим людям. Он рос в достатке, но считался незаконнорожденным. Много раз я собирался рассказать ему обо всем, узаконить его положение, объявив его своим наследником. Все время что-то мешало. По крайней мере, мне хотелось так считать. На самом деле я искал любой предлог, чтобы оставить все как есть. Великий экзекутор, гроза еретиков, надежда и опора престола не мог объявить всему королевству о том, что зачал ребенка в грехе! И вот не стало моего Гилберта. Ты знаешь, что его бездыханное тело привезли в Ноулдон на вегикуле справедливости?
 
     Фарнам отрицательно покачал головой и сказал, что ему об этом не было известно.

    – Он умер, так и не узнав правды! Будь проклята моя гордыня! Но, клянусь Девой, я найду и уничтожу его убийцу. Я достану его даже из-под земли.

     Услышав это, Фарнам мысленно улыбнулся. Уж он-то знал, что этим планам мести не суждено исполниться.

    – Вы можете во всем полагаться на меня в этом предприятии, ваше милосердие, – с деланным сочувствием произнес он. – Чем я могу быть полезен?

    – Пока ничем, Джошуа. Оставь меня. Мне нужно привести мысли в порядок.

      – Вы уверены, ваше милосердие?

    – Да, я хочу остаться один.

    – Прощайте, ваше милосердие.

     Фарнам вышел, сделал несколько шагов по коридору и вернулся к двери на цыпочках. Он не собирался уходить. Ловя каждый шорох, дождался характерного щелчка отодвигаемой книжной полки и проскользнул в пустой кабинет. Здесь он выждал несколько минут, затем передвинул книги на полке и вошел в коридор, ведущий к хранилищу.

    От успешного исполнения поручения короля зависело его будущее. Он уже видел себя на посту великого экзекутора. Остановившись у вертящейся стены, Джошуа напряг слух, стараясь понять, чем занимается хозяин. Не расслышав ровным счетом ничего, прижался к стене ухом. И вдруг из-за перегородки донесся крик его принципала:

     – Что происходит, Фарнам. Вернись и объясни, в чем дело.

     Насмешливый голос Бевериджа прозвучал для Джошуа как гром среди ясного неба. Великий экзекутор увидел его сквозь стену! Не это ли еще одно подтверждение того, что он продал душу демону Круциферу? Фарнам собрался с духом и толкнул замаскированную дверь. Беверидж даже не обернулся. Он продолжал смотреть в магическое зеркало.

      – С каких это пор ты начал шпионить за мной, Джошуа? – мягко спросил он.

    – С тех самых, как вы предали Церковь Девы, ваше милосердие, – выпалил Фарнам, удивляясь собственной дерзости.

    Беверидж вздрогнул, как от удара хлыстом, но тут же взял себя в руки. На его лице не дрогнул ни один мускул. Итак, этот проныра Фарнам что-то разнюхал. Этого следовало ожидать. Но что ему известно? Чтобы собраться с мыслями, Великий экзекутор подошел к полкам с артефактами и сделал вид, что рассматривает лежавшие на них обереги, ритуальные каменные ножи, игральные кости и магические перстни.

    Немного успокоившись, он повернулся к секретарю и заложив руки за спину,
вкрадчивым голосом произнес:

    – Буду с тобой предельно откровенен, друг мой Фарнам. После смерти Гилберта я стал на многое смотреть по-другому. Карьера и борьба за власть уже не для меня. Возможно, я удалюсь в тихую обитель замаливать грехи. А вакантное место великого экзекутора займешь ты, мой верный ученик. Обещаю этому всячески споспешествовать, но при одном условии: с этого момента меж  нами не должно быть недомолвок…

     Фарнам едва не завопил от радости. Его непреклонный хозяин унизился до переговоров! Он не ожидал, что железный Беверидж сломается так легко и быстро. Нежданная победа вскружила Фарнаму голову.

     – Не стану играть с вами в кошки-мышки, господин Беверидж, – Джошуа намеренно выделил голосом слово господин. – Следующая наша встреча произойдет в более официальной обстановке и в присутствии писца Трибунала экзекуции. Но помня ваше всегдашнее благорасположение ко мне, я готов выслушать ваши признательные показания прямо сейчас. Если вы без утайки расскажете о своей сделке с Круцифером, возможно, мне удастся облегчить вашу участь.

    – Что ты можешь знать о Круцифере, конюх?

    – Можете меня унижать, сколько душе угодно, – ухмыльнулся Фарнам. – Думаете, ваш договор с Круцифером сгорел? Как бы не так! Я уже…

     – Молчать!

     – Если я буду молчать, то кто вернет заблудшую овцу в лоно церкви?

     – Заблудшую овцу? – машинально повторил Иеффай. – Я овца? Да как ты смеешь!

     Джошуа так и не понял, что зашел слишком далеко. Он не видел, что Беверидж сжимает за спиной нож из черного обсидиана. Великий экзекутор сделал шаг вперед, размахнулся и…

     Улыбка победителя на лице Фарнама сменилась гримасой боли. Он опустил глаза: у него из груди торчала черная изогнутая рукоять. Задыхаясь от невозможности набрать воздуха в легкие, он вырвал нож из раны, удивленно посмотрел на него и упал к ногам своего благодетеля. Беверидж без малейшего сожаления смотрел на конвульсии своего бывшего секретаря, думая о том, что предатели всегда плохо кончают. Когда агония прекратилась, Иеффай пнул труп ногой.

      Он не испытывал раскаяния, поскольку был уверен, что его чересчур любопытный секретарь зашел в своем предательстве достаточно далеко. В любом случае первым делом следовало убрать тело с прохода.

    Беверидж наклонился, чтобы затащить труп Фарнама под стол, как вдруг заметил похожие на серый дым клочья тумана, которые ползли к нему по полу со всех сторон.

                ***

    Кольдингам увидел перед собой дубовую дверь отцовской библиотеки. Эти потемневшие от времени створки юноша помнил очень хорошо. Ему было приятно положить руку на массивную медную ручку в виде изогнутой зигзагом саламандры. Поэтому он без колебаний потянул ее на себя и шагнул вперед.

     Библиотека выглядела так же, как и в годы безоблачного детства Альберта. Высокое, пропитанное запахом книжной пыли помещение с открытыми балочными перекрытиями. Огромные шкафы вдоль стен. Полки, до отказа забитые фолиантами. Мышиная возня за источенными древесным жучком дубовыми панелями.

     Колеблющийся свет трехсвечника озарял лицо седобородого старика и длинный двуручный меч, лежавший перед ним на массивном столе с изогнутыми ножками. Роберт Кольдингам, улыбаясь, приветливо смотрел на сына выцветшими, как старое синее сукно, но не по-стариковски сметливыми глазами. По правую руку от отца Альберт увидел высокого человека в черном плаще и широкополой шляпе. Он тоже, как старому знакомому, улыбался юноше.

     Рой мыслей и воспоминаний закружился в голове Альберта. Черные глаза, тронутые сединой волосы, короткий победительный нос, волевой подбородок и тонкие прямые губы. Ошибки быть не могло. Незнакомец в черном и был тем человеком, которому он протянул руку помощи в лондонском Ист-Энде.

     – Вот мы и встретились, Альберт, сын мой,– произнес Роберт дрожащим от волнения голосом. – Я долго ждал этой встречи и очень рад, что могу говорить уже не с мальчиком, но с настоящим мужчиной. Мы не успели вовремя посвятить тебя в наши тайны, за нас это сделало само провидение. Благодаря тебе славная Лига рыцарей Саламандры продолжит свое существование. Ты должен познакомиться с тем, кто помог тебе встать на путь испытаний.

    Незнакомец выступил вперед и представился с легким поклоном:

     – Джон Болтон, рыцарь Лиги Саламандры, командор. Правда, командовать в последние дни своей жизни мне стало некем. Все братья один за другим покинули нас, ушли в мир теней. Я был последним.

      И тут Альберта осенила новая догадка. Он видел Болтона и до памятной встречи в Ист-Энде. Только тогда тот выглядел  моложе.

     – Это вы! – воскликнул Альберт. – Вы приходили к отцу в наше девонширское поместье, и вы были на кладбище в день похорон…

    Тут Кольдингам осекся, ведь в день, о котором шла речь, хоронили не кого-нибудь, а его отца, который сейчас смотрел на смущенного сына с лукавой улыбкой.

     – Во-первых, мой дорогой Альберт, смерть – это всего лишь переход из одного состояния в другое, – сказал Роберт Кольдингам. – Вода превращается в лед, лед в воду, но суть ее от этого не меняется, только форма. Я научился относиться к этому философски. Во-вторых, смерть не страшна тому, кто выполнил на земле свое предназначение. Я и командор Болтон, не дрогнув, встретили свой конец. Надеюсь, что к тому времени, когда тебе придет черед покинуть земную юдоль, ты заслужишь право поступить так же и с теми же основаниями.

      Вопросов у Альберта накопилось много, и важных, и второстепенных. Однако он слишком волновался, чтобы выбрать самый главный, поэтому решил спрашивать обо всем подряд.

   – Та буря, отец… Она ведь была не случайной?

   – Нет, это дело рук одного из моих давних врагов. Сын Круцифера, один из шести Лордов Тьмы, повелитель бурь и штормов, рассчитывал уничтожить меня. Я был стар и немощен, поэтому решил пожертвовать собой ради продолжателя рода Великих магистров Лиги Саламандры в твоем лице. И вот меня не стало, но есть ты, а значит, вампиры не достигли своей цели.

    – Рыцари Саламандры это что-то вроде воинов-храмовников?

    – Лига, которую мне посчастливилось возглавлять, один из самых древних гностических орденов на Земле, – с нескрываемой гордостью произнес Великий магистр. – Мы сражались с вампирами еще во времена расцвета древней Месопотамии. Рыцари Саламандры были среди египетских фараонов всех династий и руководили строительством пирамид на берегах Великого Нила. В нашем роду были цари и ученые, и ни одно важное событие со времен сотворения вампиров не обходилось без нас.

      Альберт слушал отца с нарастающим изумлением, а тот продолжал:

     – История Лиги берет свое начало в те времена, когда Круцифер ополчился на Вседержителя и был низвергнут им на Землю, но продолжал строить свои козни. Ангелы Господни во главе с Итуриэлем-копьеносцем были посланы усмирить его гордыню. Однако они не могли поднять на него руку, ведь он был их братом. Итуриэлю пришла в голову мысль воспользоваться для этого людьми. Он отобрал среди них лучших воинов, наделил их выдающимися магическими способностями и вооружил элементалями огня. Так появились первые Рыцари Саламандры. С помощью магии саламандритам удалось распять Круцифера, но это только положило начало длительному противостоянию. Даже на кресте мятежный ангел сохранил свое могущество. Поэтому Итуриэль наложил на Круцифера страшное заклятье, согласно которому ни ангелы, ни люди не могли помочь ему сойти с креста. Тогда Круцифер обратил севшего ему на плечо ворона в демона и приказал ему слепить по своему образу из глины ни людей, и не ангелов, а затем наделил эти существа сознанием и жаждой крови.

     – Гируды! – воскликнул Альберт.

     – Чада тьмы, дети Круцифера... Так они себя называют, – кивнул Роберт. – Сильные и беспощадные, не знающие жалости кровопийцы. Они объявили войну Рыцарям Саламандры. На протяжении веков мы дрались, не щадя жизни, но что мы могли противопоставить вечным гирудам? Самым действенным оружием против вампиров была Печать Саламандры – дар Итуриэля. Однако и она не смогла спасти Лига от истребления. Армия вампиров росла, вербуя новых и новых обращенных, а нас становилось все меньше. К моменту твоего появления на свет в живых остались лишь я и командор Болтон. Но мы вынуждены были скрываться и скрывать твое предназначение от окружающих. Нам пришлось пожертвовать собой, чтобы ты мог продолжить нашу миссию. А теперь послушай рассказ своего крестного отца.

     Роберт Кольдингам передал слово Болтону, и тот продолжил:

    – Первым из нас двоих погиб твой отец, великий магистр Лиги. Я разыскал в развалинах вашего флигеля архив рыцарей Саламандры, спрятал его в семейной усыпальнице Кольдингамов, которую защитил Печатью саламандры и пустился в долгие скитания. Вампиры следовали за мной по пятам. Ведь твое рождение было предсказано очень давно. О нем знали не только мы, но и Чада Тьмы. Им ты известен как Свершитель. Воинство Света нарекло тебя именем Тот-Кого-Ждали. Пока ты был беззащитным ребенком, роль Свершителя пришлось играть мне. О дальнейшем, Альберт, тебе все известно. Ворона Нигредо обмануть не удалось. Он выследил тебя, и мне пришлось пожертвовать собственной жизнью, чтобы уберечь будущего великого магистра от кинжальщиков лорда Саймона Пилгрима. Так ты оказался в Уайтроузе.

     – Вампир на Горбатом мосту! – осенило Альберта. – То был лорд Саймон!

     – Да, сын мой, – вновь заговорил Роберт. – Пилгрим на мосту и Клементина в заброшенном замке. Они были первыми из гирудов, с которыми тебе довелось повстречаться. Пророчество гласит, что Тот-Кого-Ждали должен сразиться с каждым из самых могущественных Чад Тьмы. Только победив их, ты сможешь вернуть Плат пресвятой Маргариты, Девы-Заступницы, сестры Итуриэля. Если же проиграешь, то погибнешь сам, а Уайтроуз погрузится во тьму вечной ночи.

     – Но смогу ли я когда-нибудь вернуться в свой мир?

     Роберт и Джон переглянулись и не смогли удержаться от снисходительных улыбок.

     – У рыцарей Лиги Саламандры нет своего мира, – пояснил старый Кольдингам. – Мы вечные странники, бездомные скитальцы, лишенные постоянного крова и отчизны бродяги. Всегда появляемся там, где Дети Круцифера попытаются взять верх над людьми. Сегодня ты спасешь Уайтроуз, а завтра… Одному Вседержителю известно, которому из миров понадобится помощь Рыцарей Саламандры! Но время, отпущенное нам для встречи с тобой, истекает. Мы должны вернуться к братьям, чтобы вместе с ними с небес наблюдать за твоими победами и поражениями. А теперь прошу тебя встать на колени.

     Роберт Кольдингам подал знак Болтону. Тот взял со стола двуручный меч и коснулся им плеча Альберта.

    – От имени всех почивших в Боге братьев и по изволению Великого магистра Лиги рыцарей Саламандры Роберта Кольдингама, – торжественно произнес он, – посвящаю тебя, Альберт Кольдингам, в рыцари Лиги Саламандры… Будь верен, честен и смел. Теперь можешь встать, рыцарь Альберт.

     – Альберт Кольдингам! – в тон ему провозгласил Роберт Кольдингам. – Я передаю тебе все свои полномочия! Отныне ты являешься Великим магистром Лиги рыцарей Саламандры!

     Альберт почтительно припал к отцовской руке и поцеловал ее. Он и сам не знал, стоит ли радоваться тому, что ему открылось, но ведь именно об этом он мечтал и к этому стремился. Однако оставался невыясненным главный вопрос, от которого зависела его дальнейшая судьба.

     – Смогу ли я теперь повелевать огнем саламандры и магическим туманом? – спросил он отца.

    Ответ Роберта Кольдингама заглушил вой ветра, неожиданно ворвавшегося в пределы старой библиотеки. Все предметы начали медленно таять в воздухе, но прежде чем они окончательно исчезли, он успел заметить то, на что не обращал внимания в детстве: на каждой из дубовой панели отцовской библиотеки было вырезано изображение изогнувшейся ящерицы.

     Вихрь подхватил Альберта и закружил, словно щепку. У него перед глазами мелькнуло каменное Плато окаянных душ, и он оказался там, откуда начал свое путешествие в загробный мир.

     Луна уже начала бледнеть в преддверии рассвета. Трое магов не спали, с тревогой ожидая окончания опасного эксперимента. Альберт взглянул на встревоженные лица друзей и радостно произнес:

    – Я вернулся!
      
               
                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЕЧТЫ ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВЫ


                Ликом луны околдованный
                К пропасти, будто во сне,
                Рыцарь в доспехи закованный
                Скачет на черном коне...

                Элиас Дандердейл,
                бродячий музыкант

 
    Глава двадцать первая о магическом зеркале и жадных лианах Редвудского леса

             
       Беверидж наклонился, чтобы затащить труп Фарнама под стол, и вдруг заметил похожие на серый дым клочья тумана, которые ползли к нему по полу со всех сторон. В считанные мгновения туман заполнил весь тайный кабинет и рассеялся так же быстро, как появился. Теперь великий экзекутор был не один. Напротив него в облаке тумана смутно маячила дама в темном платье.
 
     Сердце у Бевериджа сжалось от дурного предчувствия.
 
     – Кто вы и как сюда попали? – с тревогой спросил он, отступая к стене.

     – Как попала? – переспросила дама с иронией в голосе. – Не важно. Главное, что я попала сюда как нельзя вовремя. У ваших ног лежит труп, плавающий в луже собственной крови. Как это мило! Не тушуйтесь, ваше милосердие, вы можете смело запихивать своего секретаря под стол. Я никому не скажу.

     Беверидж наконец узнал по голосу незваную гостью.

      – Леди Фиона? И с каких это пор вы позволяете себе разговаривать с Великим Экзекутором в таком неуважительном тоне?

     – С тех самых, как вы, ваше милосердие, стали убивать слуг Священной экзекуции для собственного удовольствия, – сказала дама и откинула вуаль.

      Увидев лицо Фионы, Беверидж отпрянул назад. Ее левая щека стала похожа на потрескавшийся, покрытый черной сажей бок глиняного сосуда, тогда как другая половина продолжала сиять идеальной красотой.

      Сопоставив этот вид с облаком тумана, еще недавно заполнявшим его кабинет, Беверидж понял, что имеет дело с магией очень высокого уровня. Он прикусил губу, чтобы не застонать от отчаяния.

     – Кто… на самом деле… ты?

     – Дочь Круцифера леди Клементина Фог-Смог к твоим услугам.

     – Что тебе от меня нужно?

     – Я всего лишь продолжаю дело своего отца, – гирудина горько усмехнулась одной половиной лица. – Можешь считать, что ничего не изменилось. У нас по-прежнему общий враг.

     – Кто же он?
     – Кольдингам. Это он прикончил твоего любимчика Гилфорда.

    Сердце у Бевериджа сжалось, в глазах потемнело. В общем и целом ему были известны обстоятельства гибели Гилдфорда от привезших его Стальных сутан. Но весть том, что его сын убит Кольдингамом, он воспринял как давно ожидаемую и сразу поверил, что леди Фог-Смог говорит правду.

     – Вспомни, разве не с появлением Кольдингама начались все твои неудачи? – продолжала гостья.

    – Скорее мои беды начались с появления леди Фог-Смог, – возразил великий экзекутор и беспомощно развел руками. – Ты у меня на глазах проникла в Храм пресвятой Маргариты. Ни один вампир, пусть даже гируд, не может переступить его порога.
     – Твой храм без Плата – просто стены и крыша. Я могу ходить по нему, когда мне вздумается. Но довольно пустых речей. С этой минуты, Иеффай Беверидж, мы поменяемся местами. Приказывать буду я!

     – Ни за что! – Великий экзекутор сжал в ладони серебряный оберег с изображением Девы, висевший у него на груди. – Больше никаких прегрешений.

       – Я ожидала этого, – Клементина приблизилась к остолбеневшему от ужаса экзекутору. – По-прежнему считаешь себя главным? Опомнись, Иеффай Беверидж! Ты помог мне проникнуть в храм, пусть даже о том не подозревая.

       – Когда? Что за подлая ложь?

     – Все просто. Я нашла в тайном кабинете «Изборник заклятий святого Теофила».
 
     – Так это ты выпустила Круцифера из Адского колодца?

      Клементина снисходительно улыбнулась одной половиной лица:
    – Ты необычайно догадлив для экзекутора.

    – Изыди, исчадие тьмы!

    – В чем дело? Ты искал безграничной власти над Круцифером и получил ее. Но в договоре не были указаны сроки его действия! Со стороны Круцифера договор выполнен, пусть даже это произошло несколько раньше, чем ты ожидал. Кто виноват, что ты не сумел вовремя распорядиться полученными возможностями? Зато теперь ты будешь служить гирудам верой и правдой.
 
     Клементина шагнула к Бавериджу, магнетизируя его упорным, тяжелым взглядом. Он почувствовал, как деревенеют у него руки и ноги. Магические флюиды Клементины с каждым мгновением все больше и больше лишали его воли, парализовали способность к сопротивлению. Он почти перестал владеть своим телом.

        – Не смей прикасаться ко мне, – прошептал Беверидж, с трудом закрывая руками шею. – Я не стану… Я не могу стать обращенным…

     – Станешь! – Клементина положила обе руки ему на плечи: – Ты станешь лучшим из моих обращенных. Я буду тобой гордиться.

     Ноги у Бевериджа подломились, и он упал перед гирудиной на колени. Второй раз за день великому экзекутору напомнили о глубине его падения. Больше того, настаивали на том, чтобы он сдался окончательно. Его, рвавшегося к беспредельной власти, поставили на колени в прямом и переносном смысле. Гибель сына, шантаж со стороны изменника Фарнама и прямая угроза Фионы-Клементины должны были сломить Бевериджа окончательно.

     И вдруг дала о себе знать заключенная в нем внутренняя сила, та самая, что двигала им всегда и везде. Гордый дух, который мог согнуться под давлением рока, согнуться, но не сломаться. Взгляд его заметался по кабинету в поисках выхода из положения. Краем глаза он заметил, что недалеко от него на полу лежит магическое зеркало. Резко подняв обе руки вверх и в стороны, он сбросил с плеч руки Клементины. Откатился в сторону, в перевороте схватил зеркало и выставил перед собой на вытянутых руках, лежа на спине лицом к гирудине. Та скривилась в гримасе ярости.

     – Что еще за шутки? – прошипела она. – Думаешь, эти дешевые фокусы с зеркалом тебе помогут?
      Клементина привыкла использовать зеркала в собственных целях и впервые столкнулась с тем, что магическую силу отражения направили против нее. Несколько мучительно долгих для Бевериджа секунд гирудина пыталась противостоять тому, что увидела на блестящей поверхности зеркала. Застонала и вдруг начала покрываться дымкой сфумато. Стон перешел в крик отчаяния, и она исчезла в сером облаке. Все стихло.

    Обессиленный Беверидж уронил зеркало на грудь и долго лежал неподвижно, наблюдая за тем, как последние языки тумана уползают в щель под дверью. Чтобы убедиться в окончательном исчезновении Клементины, он заглянул в магическое зеркало. Никого! После стычки с гирудиной оно заблестело как новое.   

Бевереджу подумалось, что и ему придется теперь начать жизнь заново. После того, что произошло, не остается ничего иного, как бежать из Ноулдона, причем как можно скорее.

    Поднимаясь с пола, Беверидж наступил на что-то твердое. Это был шиллинг. Он поднял его и долго смотрел на серебряный кружок, покоившийся на его ладони. Проклятая гирудина права. Если бы не Кольдингам, Гилберту не пришлось бы ехать в замок Бомонт навстречу своей гибели. Так пусть же отныне эта монета станет символом его мести!

     Великий экзекутор вернулся в свой рабочий кабинет, позвонил в колокольчик, вызвая дежурного офицера.

     – Велите подать двух лошадей к тайному выходу, – произнес великий экзекутор не терпящим возражений тоном, когда тот появился в кабинете. – И принесите мне меч покойного капитана Гилберта.

     – Прикажете седлать Задиру, ваше милосердие? – почтительно спросил офицер.

     – Разумеется. Вторая лошадь на ваше усмотрение.

   Как только офицер скрылся за дверью, Иеффай направился в тайный кабинет и подошел к полкам с оберегами. Он решил бежать не только из-за боязни ареста. Темница его не пугала. Клементина была права. Не Фарнам, а Кольдингам первым прикоснулся к страшной тайне его сношений с Круцифером. После первого же разговора с Кольдингамом великий экзекутор навсегда утратил покой.

    И еще на его совести смерть Гилберта. Клементина назвала его любимчиком. Даже она с ее умением влезать в головы людей не знала, что капитан Стальных сутан значит для Бевериджа гораздо больше, чем просто очередной фаворит или протеже. Гилфорд должен быть отмщен!

     В задуманном Бевериджем предприятии могли понадобиться некоторые из хранившихся в Тайном кабинете артефактов. Он положил в дорожную сумку черный нож из обсидиана, медное зеркало, серебряный серп и несколько наполненных магическим дымом стеклянных шаров. Немного подумав, отправил туда же целебный бальзам и кубок Теофила, способный превращать вино в святую воду.

               
                ***

      Наступившие утро вернуло миру утраченные за ночь краски. Солнце цвета стали начало свой привычный путь от горизонта к зениту. Трава вновь сделалась коричневато-зеленой, небо над головами переливалось всеми оттенками серого цвета. Четверо друзей все еще оставались сидеть в ложбине вокруг воткнутого в землю меча. Эсквилина принялась заплетать свои густые рыжие кудри в косу.

       Первым заговорил Тритемий:

      – Получил ли ты ответы на свои вопросы?

      – Да, – кивнул Кольдингам. – Спасибо вам за то, что помогли мне разобраться во всей этой путанице. Теперь мне многое стало понятно, хотя кое о чем я и сам догадывался. Я попал сюда не случайно, а именно тогда, когда нужно. Беверидж вступил в сделку с Круцифером, и одновременно Уайтроуз лишился свое покровительницы. Я напал на его след. Великий экзекутор опасался, что его тайна будет раскрыта, поэтому и поспешил разделаться со мной.

       – Никогда не поверю, что архиепископ Беверидж мог пасть так низко, – пылко возразил монах Билли. – Для каждого из нас Плат Маргариты – величайшая святыня, за которую и жизни отдать не жалко. Ты что-то путаешь, Альберт.

     – А я всегда утверждал, что гордыня его до добра не доведет, – заметил Тритемий. – Но кто мог предполагать, что все зайдет так далеко?

     Эсквилина закончила приводить волосы в порядок и вдруг заметила, что Шакелас внимательно следит за всеми ее движениями.

     – Ну что, принц Шакелас, а не заплести ли тебе косу? – весело подмигнула ему чаровница. – Ты так оброс, что смотреть страшно.

     Действительно, голова горбуна напоминала комету с короной и длинным серебристым хвостом. Копна волос облегчала переноску, но страшно раздражали принца, потому что пряди постоянно свисали ему на глаза. Он все время твердил о том, что скоро у него будет новое тело.

      Услышав шутливое предложение, Шакелас заметно обрадовался, но попросил сделать ему не одну, а шесть косичек. Эсквилине эта мысль показалась забавной, и она тут же взялась за дело. Девушка поместила голову к себе на колени, однако расчесать седые космы оказалось непросто, в них запуталось много всякой всячины: солома, веточки, мелкие листья и песок.

     – Да ты просто красавец, мой принц, – приговаривал она, разделяя волосы на пряди и расчесывая их по отдельности. – Жаль только, что голова так забита мусором.

       Привычные к такой работе пальцы Эсквилины двигались с поразительной быстротой и ловкостью. Вскоре волосы Шакеласа были заплетены в шесть длинных и тонких косичек, по три с одной и три с другой стороны головы.

     – Просто чудо! Тебе к лицу эта прическа, мой принц.

     Эсквилина с довольной улыбкой смотрела на свое произведение, как вдруг одна из косичек ожила и начала медленно обвиваться вокруг ее запястья. Девушка испуганно отбросила голову и вскочила на ноги. Вслед за этим произошло невероятное: косы горбуна изогнулись, уперлись в землю, и голова медленно приподнялась над травой.

     Теперь Шакелас стал похож на большого паука с шестью косичками вместо ног. Это было жутковатое зрелище, но горбун был явно доволен тем, что обрел хотя бы некое подобие ног. Он обвел друзей торжествующим взглядом.

     – Я мочь ходить! Я хотеть ходить!

     В подтверждение своих слов Шакелас попытался пройтись на своих тонких ножках, но тут же опрокинулся на траву.
      – Ничего страшного, не расстраивайся, – упокоила его Эсквилина. – Скоро ты научишься ходить заново!

    Шакелас с трудом встал на ноги и сделал неуверенный шаг вперед.

     – Теперь я обгонять толстяк Ригглер! – самоуверенно заявил он.

    – Ах ты, нечисть! – сплюнул в сторону монах Билли. – Что вы за народ такой, подземные горбуны. Мечетесь между людьми и вампирами, и ни к одному берегу пристать не можете.

     Альберт выдернул меч из земли.

     – В любом случае, теперь мы все стоим на своих ногах. До Редвудского леса желательно добраться затемно. Надо идти!

      Сначала Шакелас с трудом передвигался на заплетающихся ногах и постоянно падал. Однако через несколько часов приноровился к темпу движения и уверенно зашагал вперед, иногда позволяя себе обгонять кавалькаду. Альберт тревожно вглядывался вдаль, ожидая с минуты на минуту появления нового отряда вампиров. Однако никаких ответных действий со стороны гирудов почему-то не последовало.

     Альберт не сомневался, что они не оставят без последствий его дерзкий поступок, и если не нападут в открытую, то обязательно расставят ловушки в наиболее удобных местах. Решив не терять времени даром, юноша на ходу учился управлять имеющимся у него оружием. Выставлял вперед ладонь, мысленно отдавал приказ Саламандре, а когда из руки вырывался поток ослепительного огня, старался держать его под контролем. Обочины дороги покрылись темными подпалинами обгоревшей травы, отмечавшими пройденный путь.

     Наконец маленький отряд добрался до Редвудского леса. Как и все в Империи, он выглядел необычно. Не было плавного перехода от поля к поросшей кустами опушке. Дорога уперлась в стену из высоких красных кленов. Как только маленький отряд оказался под сенью их крон, стало темно. Верхушки деревьев сплетались в единое целое, преграждая путь солнечным лучам.

     Внизу буйно разрослись красные заросли остролистного вампирусника. Его покрытые колючками ветви закрывали проходы между кленами, цеплялись за одежду, норовили исцарапать открытые участки тела. Вдобавок ко всему лес наполнился комариным гудением. Тучи насекомых, почуяв присутствие людей, слетелись на свой кровавый пир. Они метались вокруг маленького отряда в ожидании удобного момента для нападения. Стоило людям зазеваться, и крылатые кровососы тут же бросались в атаку, невзирая на многочисленные потери.

      Полумрак и тишина, нарушаемая лишь треском сухих сучьев под ногами, держали всех в напряжении. И когда Эсквилина вскрикнула, Кольдингам сразу выхватил меч из ножен, готовясь отразить нападение врага. Однако тревога оказалась ложной. Девушка всего лишь поранила руку о шип кустарника, заросли которого с каждой минутой становились все гуще и гуще. Она наклонилась и сорвала листок подорожника.
 
      – Нам следует быть начеку, – сказала она, прикладывая подорожник к ранке. – Вы заметили, что кроме травы, кустов вампируса и красных кленов здесь почти нет других растений? А если и есть, то выглядят, как засохшие. И еще: куда подевались звери и птицы? Я не вижу здесь даже муравьев, одни комары и летучие мыши!

     – Надо идти вперед, пока хватит сил, – вздохнул Альберт. – Не может эта проклятая чаща тянуться бесконечно.

    – Скоро кончаться, – согласился Шакелас. – Но лес нельзя пройтить. Он жив.
     – Эти гнусные твари страшнее настоящих вампиров, – заныл Ригглер, отмахиваясь от комаров.

     Если бы он знал, как ошибается! Вскоре вид леса изменился: к кустам вампирусника и кленам прибавились длинные лианы. Их волокнистые, толстые стебли свободно свисали с веток раскидистых деревьев, обвивались вокруг их стволов или лежали на зеленом мху подобно свернувшимся в клубки змеям.

     Вскоре разрешилась загадка отсутствия в лесу зверей и птиц. На каждом шагу стали попадаться их маленькие скелеты животных и отдельные кости. Многие из них были оплетены лианами. Кольдингам замедлил шаг. Несмотря на полную неподвижность растений и мертвую тишину, ему казалось, что вокруг полно живых существ, хищных и беспощадных, затаившихся и выжидающих удобного момента для нападения.

     Альберт перехватил взгляд Эсквилины и понял, что девушка испытывает те же чувства. Она с подозрением смотрела на лианы и несколько раз оборачивалась, уловив какое-то движение у себя за спиной. Брат Билли был первым, у кого не выдержали нервы.

    – Они живые! – завопил он, показывая рукой на лианы. – Что за мерзость!

     Остановить его никто не успел. Он бросился к ближайшей лиане, вцепился в нее обеими руками и дернул на себя, пытаясь сорвать стебель с ветки красного клена. Ответ не заставил себя ждать. Лиана ожила, ее нижний конец стремительно обвился вокруг ноги монаха. Последовал рывок: он с воплем упал на спину.

      Как по команде ожили и другие лианы. Одна из них нацелилась на шею Альберта. Он вовремя заметил опасность, отпрыгнул в сторону и рубанул по извивающемуся стволу гирудским мечом. Из рассеченного стебля ударили струи черной крови. Новый взмах меча, и другую лиану постигла та же участь.

         Альберт лавировал между красными кленами, уворачиваясь от нападавших сверху и ползших к нему по траве лиан, и без передышки рубил хищные растения. Весь черный от крови мох вокруг него был покрыт извивающимися обрубками вампируса лианоподобного.

     В отличие от Кольдингама, его товарищам пришлось еще хуже. Эсквилина пыталась отбиваться руками, но напавшая сзади лиана обвила ее талию и с огромной силой прижала девушку к стволу клена. Другие лианы кольцами обмотались вокруг ствола, обвили руки и ноги Эсквилины, окончательно лишив ее возможности давать отпор.

      Ригглеру удалось подняться на ноги, но из-под травы и мха тут же вынырнули толстые стебли лиан. В считанные секунды они намертво привязали монаха к земле. Шакелас тем временем метался между деревьями на своих заплетавшихся ногах-косичках. Какое-то время ему удавалось проскальзывать между извивающимися лианами. Горбуна подвела слишком большая скорость – когда на его пути встал матерый клен, он не успел остановиться. Со всего разбега врезался в ствол и рухнул в объятья лиан. Они опутали его подобно кокону, и Шакелас оказался подвешенным над землей.

     Немного дольше них сопротивлялся Тритемий. Его магический посох наносил лианам ощутимый урон. Едва он касался растений-хищников, как они скукоживались, на глазах увядали и бессильно падали на мох. Однако вскоре этому был положен конец. Из древка посоха проклюнулся тонкий стебель. За ним – другой и третий. Вселившиеся в посох лианы опутали руки Гиннеса.
 
     Старик что-то крикнул, собираясь отбить магическую атаку, но было поздно. Посох и сам превратился в толстую лиану, обвил туловище и ноги старика. Тритемий потерял равновесие и рухнул на траву.

     Продолжал сражаться только Альберт. Казалось, что хищным лианам справиться с ним не под силу. И вдруг земля у него под ногами зашевелились. Полетели в разные стороны комья земли. На поверхность вынырнул узловатый корень. Изогнувшись, он ударил Кольдингама по ногам.

      Альберт откатился на несколько ярдов и рухнул в колючие заросли. Латы гируда защитили его от шипов, но меч отлетел в кусты вампирусника. Из-под земли вынырнул второй корень. Он обвил правую руку юноши. Альберт пытался вырваться, но без меча все его усилия были тщетны. Новые корни обвили ноги и шею, окончательно его обездвижив.

     Подавив сопротивление людей, лианы замерли. В наступившей тишине послышался нарастающий шум листвы. Ожили кусты вампирусника остролистного. Его ветви и стволы начали расходиться в стороны, одновременно вытягиваясь вверх и образуя проход в виде остроконечной арки. Внутри живого коридора выстлалась похожая на зеленый ковер дорожка из живого мха. Она приглушила шаги щеголя, который вышел по ней из арки.

     На нем был в черный камзол, расшитый золотыми цветами. Лицо у него было безбородое, а глаза так глубоко запрятаны в глазницы, что это делало его отвратительным,  хотя в целом его черты можно было назвать приятными. Пухлые губы кривились в улыбке, которую можно было бы назвать приветливой, если бы этому впечатлению мешали длинные клыки в углах рта. На груди у него посверкивал кулон в виде корня мандрагоры из серебристо-черного кровавика.
 
     Вампир по очереди окинул взглядом каждого из пленников и остановил свой выбор на Альберте.

    – Ты называешь себя Свершителем? – спросил он с улыбкой превосходства. – Я был уверен, что с тобой придется повозиться. А ты совсем не похож на великана, обыкновенный человечишка, напяливший на себя чужие доспехи. Не представляю, как тебе удалось избежать клыков Саймона и Клементины и уничтожить моего брата Шарпа!

     – Скоро сам узнаешь, – простонал Альберт, изо всех сил напрягая мускулы, чтобы вырваться нечеловеческих объятий, но из этого ничего не вышло.

     – Боюсь, тебе не удастся просветить меня на сей счет, – Флавий подошел к Альберту и поставил ногу в сапоге из мягкой кожи ему на грудь. – Игра окончена, Свершитель. Сейчас мои лианы прорастут сквозь твои жилы и плоть, и ты станешь частью этого леса. Навсегда. Никто не узнает, где похоронен бахвал, который выдавал себя за Свершителя пророчества Теофила.

      Альберт молчал, но не потому, что у него не было ответа на хвастливую речь Лорда Тьмы. Он мысленно велел Саламандре проснуться, и та начала медленно разогреваться. Корни все еще стягивали его предплечье и кисти рук, но, почувствовав нарастающий жар, ослабили свое натяжение.

     – Твои друзья тоже останутся здесь. Они проживут дольше, чем ты, но умоляю им не завидовать, – с деланным смирением продолжал Джастин. – Вампирусные лианы очень запасливы. Они подолгу ждут добычи, поэтому умеют запасаться впрок. Будут высасывать кровь из девушки, старика и монахом постепенно…

     Правую ладонь Альберта охватил такой сильный жар, что корень юркнул под землю, и ему удалось освободить руку. Он тут же крепко стиснул пальцами лодыжку гируда. Тот попытался вырвать ногу, но Кольдингам сжал руку изо всех сил. Он почувствовал, что с мягкой кожей сапога происходит нечто странное. И вот уже он сжимает не ногу, в скользкий, извивающийся ствол лианы.
 
    Кольдингам приподнял голову. Вместо улыбающегося щеголя над ним нависало скопление пульсирующих в диком ритме стволов лиан. От прежнего Флавия остались только глаза, рот и клыки. Теперь они принадлежали самой толстой лиане. Изгибаясь, как змея, она приближалась к шее Альберта. На белых клыках пузырилась прозрачная слюна. Еще немного и она капнет на кожу.

     Кольдингам понимал, что эта едкая жидкость прожжет его насквозь, но продолжал сжимать ладонь. Раздалось шипение и треск. Языки пламени охватили ногу-ствол и стремительно рванулись вверх, пожирая плоть Джастина. Лорд Тьмы превратился в пылающий факел. Корни, опутавшие Кольдингама, ослабили захват.

     Альберт вскочил на ноги. Обеими руками оттолкнул от себя огненный шар. Тот покатился по лесу, натыкаясь на стволы деревьев и врезаясь в заросли акации. А затем рассыпался на сотни маленьких, юрких саламандр.

    Лианы вновь зашевелились. Только на этот они не нападали, а отчаянно метались из стороны в сторону. Растения-хищники умирали вместе со своим повелителем. Шар врезался в огромный клен и взорвался ослепительным каскадом оранжевых искр. Когда они погасли, появился Флавий в своем обычном обличье.

    Лицо его потемнело и покрылось трещинами. Они углублялись до тех пор, пока череп вампира не раскололся на части. Золотые нити на камзоле потускнели, ткань на глазах истлела. Ноги у гируда подломились с сухим треском. Он упал. Его тело еще несколько мгновений сохраняло свою форму, а затем струйками красного праха растеклось по траве. Мертвые лианы обратились в пепел, он хлопьями посыпался вниз, накрывая все вокруг светло-серым ковром.

     Альберт подошел к останкам лорда тьмы, наклонился, поднял черный кулон из кровавика. Он был сделан в виде корня мандрагоры. Камень красиво отливал тусклым серебром. Повинуясь исходившему от него обаянию, Альберт повесил амулет себе на шею. Едва кулон коснулся груди Кольдингама, как лес пришел в движение. Шум, вызванный ропотом листьев в кронах кленах, напоминал вздох облегчения. Теперь солнечные лучи беспрепятственно проникали под своды деревьев, разгоняя остатки тени.

    Альберт осмотрелся. Они выбрались из этой передряги без особых потерь, но, что самое печальное, погибли все лошади. Их трупов нигде не было видно: то, что осталось после лиан-кровососов, утащили под землю корни оживших деревьев.

     Тритемий сидел на земле, озабоченно рассматривая свой посох с головой кобры, который после разрушения гируда приобрел свой прежний вид, но стал гораздо длиннее. Как только Ригглер убедился, что руки-ноги у него целы, он сразу занялся проверкой оберегов, к счастью, все они оказались на месте. Эсквилина поспешила на помощь Шакеласу, ему никак не удавалось в одиночку расплести запутавшиеся косички. Как только горбун встал на ноги, он тут же поспешил к Кольдингаму.

    – Я не ждать от тебя такой прыть. К горе Айронмаунтен теперь можно идтить.
     – Не узнаю тебя, Шакелас! – удивилась Эсквилина. – Раньше ты вечно во всем сомневался, а теперь просто лучишься уверенностью. Что изменилось?

     – Близко есть…

    Закончить горбун не успел. Солнце закрыло чья-то тень. На землю опустилась кромешная тьма. Кольдингам поднял глаза. На небе сияло множество звезд, но две из них были особенно яркими. На доли мгновения Альберту показалось, что это глаза. Причем не на лице человека, а на морде животного. Рассмотреть других подробностей не удалось. Глаза-звезды потухли. Тьма рассеялась, а дневное светило цвета сияющей стали вновь поплыло по серому небу.

               
       Глава двадцать вторая о танце кобры и поясе повелителя зверей

      
       Тьма рассеялась, а дневное светило цвета сияющей стали вновь поплыло по серому небу. Оставаться дальше на месте стычки с гирудом представлялось слишком опасным. Альберт спросил Шакеласа, можно ли добраться до горы Айронмаунтен как–нибудь иначе, ибо двигаться дальше по фералийской дороге не было никакого смысла. Принц горбунов предложил срезать путь и выйти к горе через Вересковую пустошь.

    Отряд Кольдингама взял направление на северо-запад и углубился в Редвудский лес. Шли в полном молчании, вокруг стояла гулкая тишина, нарушаемая лишь немолчным шумом листьев в красно-розовых кронах могучих трехсотлетних кленов.

    Через три часа пути лес начал оживать, послышался щебет птиц, в воздухе стали попадаться желтые трясогузки, лесные коньки, воробьи и дрозды. Появились волчьи следы и лисьи норы. Вскоре лес начал заметно редеть и сменяться молодым подлеском. Под ногами зашуршали чертополох и бодяк.

      Вскоре путники забрели в густые заросли черники. Все так оголодали, что набросились на ягоды, как безумные. Кое-как утолив голод, Альберт поискал глазами Эсквилину.

    Девушка стояла на коленях далеко черничника и сосредоточенно растирала между ладонями какие-то желтые лепестки. Губы у нее посинели от сока черники, но это ее совсем не портило. Наоборот, она выглядела такой молодой и свежей, что Кольдингаму захотелось вдохнуть ее запах, словно она была лесной цветок. Он направился к ней, присел рядом и спросил:

    – Это можно есть?

       – Нет, что ты. Календула – это лекарственная трава, – неизвестно почему смутилась чаровница. – Но ее нужно собирать обязательно ночью при полной луне, сейчас она бессильна.

     – Бессильна против чего?

      – Против веснушек, – еще больше смутилась девушка. – Спасу от них нет. Одна надежда осталась на Шакеласа. Он обещал помочь.

      – А мне нравится твои веснушки. Они такие симпатичные и хорошо сочетаются с синими губами…

     – Не лгите, Альберт Кольдингам. Пятна на лице девушки не могут нравиться молодым людям. Я бы все отдала, чтобы избавиться от проклятых веснушек. И хватит об этом! Вы что, не можете найти себе другого занятия, кроме как измываться над бедной девушкой?

      Эсквилина с обиженным видом встала и отбросила лепестки в сторону. Альберт понял, что лучше вообще не касаться этой деликатной темы.
      Утолив голод, путники двинулись в путь. Вскоре они вышли на холмистую, изрезанная оврагами и буераками равнину, поросшую травой, вереском и ползучим кустарничком. Тритемий вдруг остановился и поднял вверх указательный палец, призывая друзей к тишине. Альберт напряг слух, но не различил ничего кроме шороха листьев в зарослях кустарника.
      – Стоять на месте – большой глупота! – воскликнул Шакелас. – Я уже видеть мельниц Финкасл!

      Кольдингам тоже заметил вдали ручей и запруду с полуразрушенной водяной мельницей.

      – Не двигайтесь, – тихо сказал Гиннес, всматриваясь в заросли вереска. – Здесь…
     Тритемий не успел закончить. Из травы показалась голова змеи. Гадюка приподнялась, медленно раскачиваясь и не сводя с людей немигающих глаз-бусинок, Довольно крупная, с бурой, влажно поблескивающей спинкой и грязно-желтым брюшком, змея не выказывала враждебности, просто наблюдала до тех, пока Тритемий не шагнул к ней.

   С яростным шипением гадина прыгнула на человека, вытянувшись в полете в прямую линию. Зев ее распахнулся, обнажив темное нёбо, изогнутые ядовитые зубы и черный раздвоенный язык.

     Гинесс был готов к нападению. Он выставил перед собой посох. Врезавшись в него, гадюка бессильно упала в траву. И тут заходила ходуном вся Вересковая пустошь. Казалось, даже камни зашевелились. Шипение змей заглушило все остальные звуки.

   Они ползли со всех сторон, и, оказавшись на расстоянии прыжка, атаковали. Кольдингам перерубил пополам не меньше десятка тварей. Примерно столько же змей были парализованы посохом Тритемия. Однако эти потери ничуть не охладили пыла ползучего воинства. На месте погибших змей появлялись все новые.

       Тритемий решил прибегнуть к последнему средству. Подняв посох, он выкрикнул заклинание и швырнул посох в траву. В то же мгновение деревянный жезл обернулся живой коброй. Она грозно зашипела, раздувая капюшон, и принялась грациозно покачиваться на месте.

      Кольдингам с изумлением опустил меч. Змеи Вересковой пустоши принялись повторять танец кобры. Зрелище это было настолько захватывающим, что все забыли о недавней опасности. Кобра не просто танцевала. Она негромко, отрывисто шипела. Змеи шипели ей в ответ. Стало очевидно: гады разговаривают на своем языке. Танец, наконец, закончился. Змеи Вересковой пустоши уже не думали о нападении – одна за другой они убирались в свои укрытия.

      Кобра вернулась к хозяину. Едва Тритемий коснулся ее рукой, как змея одеревенела, превратившись в посох.

     – Старый маг кое-что уметь! – одобрительно хмыкнул Шакелас.

      – Я уверен, что змеи, это всего лишь начало, – грустно покачивая головой, возразил Гинесс. – Дальше будет куда как труднее.

     Друзья двинулись к мельнице Финкасл и вскоре вступили в окружавший ее кленовый лес. Выглядел он довольно негостеприимно. Пышные кроны деревьев сплелись настолько плотно, что солнце с трудом пробивалось сквозь красную листву, отчего на все вокруг тонуло в багряном полумраке, а лица людей окрасились в темно-розовый цвет.

      Помня о словах Тритемия, Альберт внимательно смотрел по сторонам. Первое, на что он обратил внимание, были крупные птицы с серым оперением и голыми шеями, рассевшиеся на водяном колесе мельницы. Кольдингам уже собирался спросить о них всеведущего Тритемия, когда рядом затрещали кусты. В глубине зарослей мелькнул темный силуэт. Волк! Альберт осторожно раздвинул ветви и крикнул в надежде спугнуть зверя, но тот и не собирался убегать.

     Изготовившись к прыжку, он поджидал человека. И вдруг метнулся в его сторону. Кольдингама спасла отменная реакция – он машинально ткнул волка острым концом меча. Раненый зверь взвизгнул от боли, злобно ощерился и зарычал. Затем неохотно попятился. Однако стоило Альберту замахнулся еще раз, как волк прыгнул в густые кусты и пропал в лесной чаще. Преследовать его не имело смысла, но Альберт все-таки двинулся вслед за ним.

      Внимание его привлекла сломанная ветка кустарника. Она еще покачивалась, а на зеленых листьях темнели пятна. Осмотрев их, Кольдингам насторожился – кровь раненого волка была слишком черной. Необычный зверь. Пора вспомнить, что они находятся на вражеской территории. Как бы сами не превратится в дичь. Из кустов высунулась голова Шакеласа. Он сообщил, что видел поблизости стаю волков.

      – Нам следует держаться вместе, – воскликнул Тритемий настороженно.

       Вместе! Альберт мысленно обругал себя растяпой, выхватил меч из ножен и бросился назад. Увлекшись погоней, он забыл об Эсквилине и Ригглере, а те, конечно же, отстали. Кольдингам окликнул друзей, ему никто не ответил, а в просвете между двумя деревьями показался очень крупный черный волк с глазами, горевшими красноватым, словно угли костра, светом. Он молча уставился на Альберта.

     Хищник вел себя странно – не убегал, но и не нападал. Уселся на задние лапы и продолжал рассматривать человека. Вскоре к нему присоединился второй зверь. Тоже огромного размера и диковинного черного окраса. Альберт, попятился, стараясь ретироваться с достоинством, но не бросился бежать только потому, что бежать было некуда. Боковым зрением он отмечал движение в лесной чаще слева и справа от себя. Волки окружили его по всем правилам стайной охоты.

     Юноша резко перепрыгнул через ближайшего зверя и пустился наутек. Позади раздавались шорохи, треск сучьев и хриплое дыхание. Стая настигала жертву. Альберт резко обернулся. Первый волк не ожидал такого маневра. Попытался вильнуть в сторону, но успел увернуться от меча. Лезвие отсекло зверю лапу. Волк завалился на бок. Из раны хлынула густая черная кровь. Зверь конвульсивно дергался.

  Кольдингам думал, что это агония, но жестоко ошибался. Из раны что-то росло. Сначала это был бесформенный, мокрый от крови обрубок. Затем на нем появилась черная шерсть и острые когти. За считанные мгновения у хищника выросла новая лапа!

     С отрубленным куском волчьей плоти тоже происходили метаморфозы. Обрубок стремительно рос в размерах, принимая форму взрослого волка. Кольдингам не поверил своим глазам. Его меч не убил чудовище, а породил второе – такое же крупное и свирепое. Волки с рычанием бросились на Альберта.

    Отступая, боковым зрением он заметил, что между стволов мелькают ни одна и не две пары желтых глаз. Хищников было не меньше двух десятков. Кольдингам выбежал к месту, где оставил друзей, и не смог сдержать радостного возгласа. Эсквилина и Ригглер стояли рядом с Тритемием.

       – Позади нас целая стая! – проговорил он, задыхаясь от бега.

     – Впереди тоже, – отвечал Тритемий. – Эти зубастые твари взяли нас в кольцо!

     Гиннес был прав: несметное скопище волков окружало их со всех сторон. И кольцо это сжималось медленно, но неотвратимо. Звери наступали в полном молчании. Они не рычали, просто скалили пасти, демонстрируя влажные, чуть желтоватые клыки. Меч, который выставил перед собой Альберт, ничуть не напугал их. Еще бы! Зачем пугаться какого-то меча тварям, способным создавать из отрубленных кусков собственного тела новых особей!

     Кольдингам лихорадочно пыталась что-то придумать, но в голову ему пришла только одна мысль: использовать Саламандру. Волки, пусть они и не совсем обычные, боятся огня. Тренировки помогли не тратить драгоценное время. Альберт просто сосредоточился на своей ладони и почувствовал, как та нагревается. Вырвавшийся наружу столб огня ударил в одного из волков.

     Воздух наполнился запахом жженой шерсти. Зверь перевернулся в воздухе, упал на спину, но тут же вскочил на ноги и с жалобным воем спрятался за плотной стеной своих собратьев. Альберт начертил огнем круг. Плясавшие по его периметру языки пламени не позволяли волкам приближаться к людям, но и не причиняли хищникам вреда. Им оставалось только дождаться, пока огонь потухнет и снова атаковать.

      Пользуясь передышкой, Кольдингам внимательно рассматривал стаю. Он искал взглядом вожака, тот непременно должен был чем-то отличаться от других волков. Возможно, размером или… Сквозь просвет в стене огня Альберт увидел то, что нужно. Один из волков держался особняком, как командир, наблюдающий за ходом сражения, он стоял на пригорке. Выглядел он почти так же, как остальные хищники. Такие же желтые глаза, черная вздыбленная на загривке шерсть и… Ошейник! Широкий, собранный из чешуйчатых пластин, несомненный признак превосходства над остальными хищниками.
 
      Взгляды зверя и человека встретились. Оба сразу поняли, что из этого леса выйдет только один из них. Альберт до боли в пальцах стиснул рукоять меча. Взглянул на друзей. Он мог бы ринуться в бой, но как быть с ними? Пока он будет драться с предводителем этой дьявольской стаи, другие волки не станут ждать.

    Решение подсказала Эсквилина. Видя замешательство Альберта, она указала на кулон Флавия, а затем на молодой дуб, росший на защищенном огнем островке.

    – Альберт, если тебе передалась сила Повелителя растений, то, может быть, заставишь это дерево вырасти? Тогда мы могли бы…

     – На дерево! – скомандовал Кольдингам. – Цепляйтесь крепче за сучья!

Все поспешили выполнить приказ. Причем, оказалось, что косички-ноги Шакеласа прекрасно подходят для лазанья по деревьям. Он вскарабкался на самую верхушку дубка и, довольно комфортно повис на ветвях.

     Тритемий и Ригглер помогли взобраться на дерево Эсквилине и передали ей голову Шакеласа. Теперь на дубе совсем не осталось места. Маг и монах просто вцепились руками в нижние ветки, стоя на земле.

      Языки пламени постепенно угасли. Волки, державшиеся на почтительном расстоянии от огня, подходили все ближе. Альберт сжал в ладони кулон Флавия. Мысленно представил себе скрытые землей корни дуба. Вообразил, как они впитывают живительную влагу земли.

     – Расти, – прошептал он, напрягая волю. – Приказываю тебе расти!

    Ветви дуба затрещали. Ствол качнулся. Дерево выполнило приказ нового повелителя. Куски лопнувшей коры разлетелись в стороны, освобождая место новым слоям древесины. Земля под дубом заходила ходуном. Дерево утолщалось и одновременно вытягивалось вверх. На стволе появлялись новые ветки. Почки на них набухали и лопались, выпуская листья. Вскоре Тритемий и Гиннес уже висели на высоте пятнадцати футов над землей.

     Альберт подождал, пока они усядутся на ветвях, и ринулся на волков. Атака Кольдингама была такой неожиданной, что стая пришла в замешательство. Они  не ожидали нападения с его стороны. Звери заметались. Лишь немногие из них пришли в себя настолько, что попытались оказать сопротивление.

    К тому времени Альберт успел раскроить черепа нескольким хищникам и преодолел половину расстояния отделявшее его от вожака стаи. Размахивая мечом, Альберт сокрушался от мысли, что каждый новый его удар только увеличивает численность стаи. Но другого выхода не было. Он должен прорубиться к вожаку и прикончить его!

      Если бы юноша мог обернуться, то уверенности в успешном исходе у него поубавилось бы. Десяток волков яростно прыгали на ствол дуба, пытаясь дотянуться до Ригглера и Тритемия. Звери падали, в ярости грызли ствол дерева и продолжали прыгать на него.
 
    Эсквилина и Шакелас тоже не чувствовали себя в безопасности. Их атаковали сверху огромные грифы с темно-серыми крыльями и мерзкими голыми шеями. Ломая ветви кленов, они пробились сквозь густую листву и напали на горбуна. Шакеласу пришлось защищаться.
 
     Он успел накинуть волосяную петлю на шею грифа и начал ее затягивать. Птица яростно забила крыльями, пытаясь вырваться, но вскоре затихла. Еще один гриф ринулся на помощь самке, целясь острым клювом в незащищенный лоб горбуна.
 
      Этого стервятника убила Эсквилина с помощью магии. Рискуя сорваться, она произнесла заклятье ледяного холода, и превращенная в прозрачную статую птица упала к подножию дерева.

     Кольдингаму удалось, наконец, пробиться к вожаку. Противники, от которых зависел исход битвы, замерли друг напротив друга. Желтые глаза волка изучали человека с плотоядным интересом. Альберт с улыбкой поднял меч, словно приглашая волка к атаке. Зверь охотно откликнулся на этот немой призыв. Мощные лапы уперлись в землю.

    Последовал пружинистый скачок, и волк распластался в воздухе. Альберт пытался остановить его острием меча, но вышло это у него не слишком ловко. Лезвие рассекло воздух совсем рядом с мордой волка. Грузная туша ударила Кольдингама в грудь. Он упал, выронив меч. Волк отскочил в сторону и резко развернулся. Зарычал от ярости. Альберт даже не пытался поднять меч.

     Вскочив на ноги, он бросился бежать. Волк замешкался. Он не ожидал, что противник пустится наутек. Однако замешательство это длилось недолго. Зверь большими прыжками кинулся вслед за беглецом. Желтые глаза волка впились в мелькавшую среди деревьев беззащитную спину Кольдингама. Из пасти его вырвался победный рык. Еще мгновение и клыки вожака вопьются в плоть Альберта. И тут…

    Волк остановился, в замешательстве оглядываясь по сторонам. Человек вдруг исчез! Альберт смотрел на него сверху. Он висел над хищником, вцепившись обеими руками в ветку, которую присмотрел заранее. Мгновение, и он спрыгнул на спину волка, вцепившись руками в его ошейник.
 
    Поняв, что его оседлали, зверь пришел в неистовство. Он метался между деревьями, падал на спину и катался по земле, пытаясь сбросить Кольдингама. Однако тот держался крепко. Ждал, пока волк выбьется из сил. Все тело Альберта покрылось синяками и ссадинами. Руки, вцепившиеся в ошейник, дрожали от напряжения. А хищник все не сдавался. Ему удалось вывернуться, но красный зев волка с оскаленными неимоверно длинными клыками оказалась в опасной близости от лица Альберта.

     Он было решил, что ему пришел конец, и вдруг понял, что следует делать. Запустив руки в пасть зверя, он одним мощным рывком развел их в противоположные стороны. Раздался неприятный хруст, от страшного волчьего воя содрогнулась земля и пригнулись деревья. Волк завалился на бок. Из разорванной пасти его хлынула кровь.

     Ноги у Альберта подкосились. Он упал на колени и в таком положении наблюдал за агонией зверя. Тело волка начало расти в длину. Лапы превращались в руки. Черная шерсть осыпалась. Осталась она только на нижней челюсти зверя, превратившись в окладистую бороду.

   На зеленом мшанике лежал гируд с продолговатым лицом, глубоко запавшими глазами, низким лбом и кустистыми бровями. На нем было платье охотника. Длинные, как у обезьяны, руки дрогнули в последний раз и замерли.

     Луч солнца, пробившийся сквозь красные кроны, упал на Джозефа Урсуса. Раздался треск. Плоть вампира задымилась и рассыпалась. На горке красноватого праха остался лежать стальной пояс Повелителя зверей.
 
      Кольдингам встал, поднял пояс, чтобы рассмотреть его, и вдруг почувствовал непреодолимое желание надеть его, что он и сделал. Щелкнули застежки. Со всех концов леса донесся волчий вой, протяжный и тоскливый.

     Альберт двинулся на поиски друзей. Совсем недавно он был так измотан, что ему хотелось только одного, повалиться на мох и лежать недвижно, глядя на небо. Теперь же почувствовал неожиданный прилив сил. Он понял, что это действует магический пояс и что своей бодростью он обязан этому трофею.

       Выйдя на залитую розоватым светом опушку, Кольдингам наткнулся на свой меч. Он возвращал клинок в ножны, когда увидел очередного волка. Тот вышел из-за дерева и пристально смотрел на человека, но не плотоядно, как раньше, а с опаской. Альберт заметил, что шерсть хищника была уже не черной, а серой.

      – Брысь!

      Волк попятился, поджал хвост и одним прыжком скрылся в лесной чаще. Раздвигая посохом ветки кустарника, к Альберту спешил старый маг.

        – Ты усмирил волков, Альберт! – радостно воскликнул он. – Они стали покорными, как ягнята. Чудеса!

      Узнав голос Тритемия, Кольдингам обрадованно улыбнулся.

           – А где Эсквилина и все остальные? Они целы?
 
       Чародейка, радостно улыбаясь, приблизилась к Альберту.

      – Ты почему такая бледная? – спросил он шутливо. – Веснушки стали еще заметнее.

     – Ах, так! – девушка погрозила Кольдингаму пальцем. – Когда-нибудь я избавлюсь от них, но имейте в виду, милорд, что тогда я и близко не подпущу вас к себе.

     – Что ж, глупо не воспользоваться случаем, пока это не произошло.

      Он обнял Эсквилину за талию и, несмотря на сопротивление девушки, поцеловал ее в губы. Рассердиться она не успела, так как в этот момент из кустов, держа в руках за шеи по мертвому грифу, вышел на поляну брат Билли.

     – Вот, полюбуйтесь! – воскликнул он с торжествующим видом. – Я грохнулся с дерева прямо на этих гарпий. Это не грифы, а драконы какие-то.

      – Нет, каков хват! – раздался ехидный голос Шакеласа. – Один зад два драконы убивать.

      Альберт окинул взглядом свою команду. Пережитый страх все еще был написан на лицах Эсквилины, Ригглера и Тритемия. Вид у них был потрепанный и усталый. И только Шакелас выглядел как ни в чем не бывало.

      – Мы ночевать на мельница, – объявил он во всеуслышание. – Альберт велеть волки охранять мой покой.


     Глава двадцать третья о встрече Бевериджа с новыми хозяевами замка Бомонт


        Великий экзекутор без малейших препятствий выбрался за пределы Ноулдона. Весть об убийстве Фарнама еще не успела распространиться по городу, и стража у Западных ворот воздала ему полагающиеся по сану почести.

     Бевериджд салютовал им в ответ мечом Гилберта и, несколько успокоенный, вложил его в ножны. Выехав о двуконь из города, он первые две мили поминутно оглядывался, ожидая погони, но дорога позади него так и осталась пустой, если не считать нескольких груженных сеном крестьянских телег.

      Кутаясь в синий походный плащ, Беверидж думал о том, что ему вовремя удалось остановить этого пройдоху Фарнама. Он одновременно сожалел о его смерти и почти не раскаивался в содеянном. После смерти сына великий экзекутор неожиданно для себя разочаровался в прежнем образе жизни и привычных ценностях, хотя и сознавал, что эта переоценка может быть связана с возрастающим влиянием Круцифера на его сознание и образ мыслей. Он вспомнил, как демон во время их последней встречи сказал ему, что он уже не белый маг.

       В другое время он, быть может, и постарался бы доказать и себе, и силам зла, что это не так, что он по-прежнему остается церковным магом и последовательным ересеборцем, но сейчас самым страстным его желанием было воздаяние за смерть сына.

      Ненависть к Кольдингаму стала главным двигателем его поступков, и бегство из Ноулдона было связано главным образом с этим лишившим его покоя чувством. Если бы не гибель Гилберта, архиепископ, почти наверное, остался бы в столице и нашел бы способы отвести от себя подозрения в сношениях с Круцифером и убийстве своего секретаря.

       Размышляя таким образом, Беверидж подъехал к постоялому двору. Приказав слуге задать лошадям овса, он с аппетитом поужинал в старинном, похожем на каменный погреб трактире. Пара кубков дешевого, но весьма крепкого эля, позволили ему быстро погрузиться сон.

      Поднялся он еще затемно и, плотно позавтракав, продолжил путь. Дорога вилась среди холмов и полей, по которым тут и там были раскиданы каменные домики йоменов и арендаторов.

    Местным жителям и в голову не могло прийти, что мимо них проезжает второй по значимости человек в королевстве Уайтроуз, но одного вида серой сутаны было достаточно для того, чтобы крестьяне, увидев гордого всадника, менялись в лице, почтительно снимали шляпы и сгибались в низком поклоне.

     За весь день Беверидж сделал только одну остановку. В небольшой кленовой рощице у дороги он дал коням передохнуть, а сам занялся разболевшейся хромой ногой. Натирая ее извлеченным из дорожной сумки целебным бальзамом, он неожиданно вспомнил растерянного Гилберта и страшную рану на его шее, полученную им от этого мерзавца Кольдингама.

     Ему стало вдвойне больно от того, что он так жестоко издевался над потерпевшим поражение сыном. Знать бы тогда, что вскоре он потеряет его безвозвратно! Как глупо устроен человек, ему кажется, что и он, и близкие ему люди будут жить вечно. Ан глядь, а их уж с нами нет!
 
       Подлечившись и отдохнув, Беверидж, пересел на Задиру Второго и со свежими силами помчался в сторону границы. Ни постоялых дворов, ни обжитого жилья в этих краях уже не было видно: люди давно покинули пограничные с Империей земли. Солнце скрылось за горизонтом, когда на пути у Бевериджа вырос Кириафский лес.

     Зная его недобрую славу, великий экзекутор предпочел сделать крюк и объехать его стороной. Когда он снова выехал на дорогу, сердце бешено забилось у него в груди: прямо перед собой он увидел высокий темный холм, увенчанный зубчатой короной крепостных стен. В мертвенном свете бледной луны они выглядели как посеребренные. В этих местах мог быть только один замок – Бомонт, место гибели его любимого сына, резиденция Клементины, выдававшей себя за владелицу замка леди Фиону.

     Бевериджу страстно захотелось увидеть то место, где принял свой последний бой Гилберт. Он тронул шенкелями коня, и Задира Второй быстрым шагом направился к въездной башне замка. Приближаясь к воротам, Беверидж с удивлением отметил, что они, несмотря на поздний час, широко распахнуты, а на открывшейся его взору замковой площади ярко пылает костер.

    Порыв ветра принес оттуда голоса и громкий смех. Последнее обстоятельство стало для Бевериджа решающим. В замке были люди. Выбирать не приходится: лучше провести ночь под защитой крепостных стен, чем в продуваемом всеми ветрами открытом поле.
        Великий экзекутор спешился, закинул кожаную сумку с артефактами за спину и взял лошадей под уздцы. Миновав арку въездной башни, он увидел сидевших вокруг костра драгун в серых сутанах.

    Их было ровно восемь, в большинстве своем крепкие, усатые здоровяки средних лет. Вот так сюрприз! Беверидж так обрадовался, что забыл об осторожности. Ему даже не пришло в голову задаться вопросом, как и почему стальные сутаны оказались ночью в замке Бомонт.

                ***
    
      Цокот копыт по брусчатке двора заставил драгун обернуться. Они заметили великого экзекутора, узнали его, но почему-то не соизволили подняться на ноги. И только самый молодой из них бросился ему навстречу, чтобы принять лошадей.

     – Вы ли это, ваше милосердие? –  воскликнул он, с шутовским видом разводя руками. – Каким ветром вас сюда занесло?

     Беверидж грозно нахмурился. Что за фамильярность? Ему показалось, что этот зарвавшийся драгун готов заключить его в объятья.

     – Займись лошадьми, – как можно суровее приказал он.

     – С превеликим удовольствием, ваше милосердие!

       Беверидж отметил, как недовольно ржали и храпели его кони, когда драгун тащил их за собой в глубину двора к полуразвалившейся конюшне. Обстановка в замке все меньше нравилась великому экзекутору. Он окинул взглядом гревшихся у костра драгун. Несмотря на исходившее от него тепло, они зябко кутались в свои синие плащи. У всех семерых были бледные, осунувшиеся лица, глаза у них лихорадочно блестели. Видимо, долго не спали или были банально пьяны! Вокруг костра были разбросаны пустые бутылки.

        Послышался пронзительный скрип. Из-за висевшей на одной петле двери донжона появилась старуха в чепчике с рваными оборками и в лохмотьях, отдаленно напоминавших платье богатой горожанки. В обеих руках она держала по бутылке с вином.

     – Эй, пошевеливайся, старая карга! – прикрикнул на старуху рослый драгун. –  Тебя только за смертью посылать. У меня давно пересохло в горле!

     И в присутствии великого экзекутора он нагло запустил в пожилую женщину пустой бутылкой! Это переполнило чашу терпения Бевериджа. Он похромал к костру.

      – Пьянствуете, канальи? Развлекаетесь в том самом месте, где погиб капитан Гидфорд? – вскричал он, гневно хмуря брови.

      Однако праведный гнев великого экзекутора не произвел на драгун ни малейшего впечатления.

      – Не велите казнить, ваше милосердие, – верзила склонился перед Бевериджем в издевательском поклоне. – Единственное, что осталось полезного в замке Бомонт, так это его винные погреба. А нас страшно мучает жажда. Так почему бы не утолить ее добрым фералийским вином? Или вы можете предложить что-то другое?

     Беверидж онемел от удивления. Он так привык к подобострастному отношению, что его обескуражило столь вопиющее нарушение дисциплины. Ему вдруг захотелось оказаться как можно дальше от этих распоясавшихся вояк, но одновременно он почувствовал, что ему вряд ли позволят покинуть замок.

      – Изволь, – примирительно сказал он, напряженно перебирая в уме содержимое своей дорожной сумки. – Хорошую взбучку вы получите завтра, а сейчас я тоже не прочь отведать вашего фералийского. Мадам, – обратился он к старухе, – подайте мне бутылку вон к той скамейке у стены казармы. У меня ноги гудят от усталости.

      Стараясь не терять осанки благородства, Беверидж повернулся и направился к скамейке, чувствуя, что в спину ему уперлись семь пар воспаленных глаз.
Добравшись до стены казармы, он снял с плеча сумку, открыл ее и положил рядом со скамьей. Затем снял через голову перевязь с мечом и сел на скамью, расположив меч меж колен так, чтобы он был под рукой.

      Старуха принесла из подвалов замка еще одну бутылку. Беверидж достал из сумки кубок святого Теофила, наполнил его вином. Оно забурлило, меняя свою земную сущность на трансцедентную. Великий экзекутор сделал несколько глотков, и это сразу придало ему уверенности в том, что с этой минуты ни один вампир не покусится на его кровь. Тем временем, вышедшие из подчинения драгуны сдвинули головы, явно о чем-то советуясь.

     – Это обращенные? – шепотом спросил он старуху.

     Та несколько раз утвердительно качнула головой:

     – Те, кого вы здесь видите, сэр, уже не люди!

     – Как они оказались в замке?

       – Пришли из Кириафского леса. Раньше ими командовал капитан Гилфорд.
    Это известие потрясло Иеффая. Он готов был броситься к драгунам, чтобы узнать от них подробности несчастной экспедиции, но природная подозрительность взяла в нем верх, и он внимательно посмотрел на старую женщину.

     – Тогда почему они тебя не тронули, если они вампиры?

     – Старушечья кровь этим тварям без надобности, – уверенно ответила старуха.
      Беверидж был слишком опытным экзекутором, чтобы в это поверить. Он видел, что драгуны уже начали превращаться в вампиров и в ближайшее время должны услышать зов крови! Пока действует вино, неофиты более-менее безопасны, но с минуту на минуту могут потерять голову и броситься на них обоих.

     Беверидж снял с шеи серебряный оберег с изображением Девы, с которым никогда не расставался, и велел старухе надеть его на себя.

     – Ты не представляешь, глупая женщина, что сейчас здесь начнется. Тебе грозит страшная опасность.

    – Спасибо, сэр, – поклонилась та, вешая на себя медальон, – однако нет лучше оберега, чем вера в небесную заступницу.

      Бевередж почувствовал укол совести и поспешил переменить тему.
       – А где леди Фиона де Бомонт?

      – В могиле, сэр, вот уже два года как в могиле…

     Это известие совершено не удивило великого экзекутора, более того, он ожидал чего-то подобного. Однако спросить, где похоронена настоящая хозяйка замка он не успел.

    – Старая ведьма! – донеслось от костра. – Не мешай его милосердию отдыхать! Ступай в подвал и притащи еще вина, не то хуже…

     Верзила не успел закончить своей угрозы: над площадью разнеслось громкое ржание. Задира Второй выскочил из ворот конюшни и закружил по двору. Ярко-алая кровь ручьем текла по его белой атласной шее. На ней, вцепившись обеими руками в гриву, повис молодой драгун. На одном из поворотов он повернулся лицом к Бевериджу, и тот увидел, что у него окровавлены губы и подбородок.
 
    Видимо, обращенец успел надрезать на конской шее жилу, чтобы напиться крови, но не совладал с непокорным жеребцом. То и дело взбрыкивая, конь мчался по кругу до тех пор, пока ему не удалось сбросить с себя обращенного. Драгун рухнул на спину, но тут же вскочил на ноги. Взбесившийся конь еще раз сбил его с ног, прошелся по нему копытами и умчался вскачь через распахнутые ворота замка.

     Беверидж был уверен, что вампир уже не встанет на ноги, но ошибся. Вкусивший крови молодой неофит в очередной раз поднялся с брусчатки, хотя подковы Задиры оставили на его кирасе глубокие вмятины.

     – Драгуны! – азартно крикнул он, вытирая рукавом сутаны красную слюну с подбородка. – Прочь с вином! Здесь есть кое-что получше!

               
                ***

        Стены и крыша старой водяной мельницы представляли собой жалкие остатки былой капитальности. Заброшенное строение давным-давно облюбовали летучие мыши, они, не переставая, летали там и сям, мешая Альберту заснуть. Напрасно он ворочался на охапке сена, пытаясь улечься поудобнее. Стоило ему погрузиться в сон, как тут же раздавался громкий шорох, и он снова пробуждался. В этот момент ему казалось, будто он видит темные силуэты разбегавшихся по углам крыс.

       Очнувшись в очередной раз, он долго лежал с открытыми глазами, вглядываясь в звезды, мигавшие в бесчисленных отверстиях крыши. Где-то там, в безмежности, пролегал обратный путь в его мир. Удастся ли ему когда-нибудь вернуться в старую добрую Англию? Бог весть! Вспомнив, что он давно не молился, Альберт с чувством произнес про себя «Angele Dei».

      Вознося молитву к ангелу божьему, он представил себе пречистую Маргариту такой, какой он увидел ее впервые на чудотворном плате в храме, затянутом голубым туманом. И все его беды и раны показались ему пустяками по сравнению с тем положением, в которое попала святая покровительница королевства Уайтроуз.

      Как всегда после молитвы, он почувствовал несказанное облегчение. Спать уже не хотелось, одновременно на востоке начало светлеть розовеющее небо. Стараясь не шуметь, Альберт поднялся с душистой травяной постели. Взглянул на крепко спавших друзей и, стараясь не шуметь, вышел наружу. У порога мельницы сидел на задних лапах крупный волк. Заметив Кольдингама, он встал, прижал уши к голове и подобострастно вильнул хвостом. Альберт потрепал зверя между ушами.

     – Спасибо, дружок, ступай в свой лес. Дальше я буду караулить сам.

     Однако поразмышлять в одиночестве ему не удалось. Не успел волк скрыться в кустах, окружавших мельницу, как за спиной Альберта послышался шорох. Покачиваясь на ногах-косичках, к нему подошел Шакелас.

     – Правильно делать, вьюнош, – произнес он покровительственным тоном. – В Бэд-Хэддон надо рано ходить. Сразу после завтрак.

     Альберт горько улыбнулся. Какой завтрак? Съестных припасов у них нет, а отправляться на охоту без лука и стрел значит понапрасну терять время. И тут из близлежащего леса вышли двое волков. Каждый держал в пасти по зайцу. Звери положили добычу к ногам Кольдингама и скрылись в кустах.

      – Волки носить еда Альберт! – заключил Шакелас. – Чуднота!

      – Да уж, чуднота и есть, – улыбнулся юноша и отправился собирать хворост для костра.

     Через малое время на дамбе водяной мельницы весело запылал костерок. Альберт клинком меча разделал зайцев, насадил туши на ветки. Вскоре его товарищи были разбужены аппетитным запахом жареного мяса. Они уже успели позабыть о съеденных накануне ягодах, поэтому, словно голодные волки, набросились на истекавшую соком зайчатину.

     Восход солнца застал маленький отряд уже в пути. Багряно-красный лес вскоре закончился. Впереди раскинулось желтовато-коричневое поле, в нескольких десятках ярдов от кромки леса переходившее в заросли осоки и кустарника. Сквозь кружево листьев и ветвей проглядывалось темное болото, уходившее вдаль примерно мили на три. Оно курилось, за витавшей над ним дымкой виднелась красновато-оранжевая, словно покрытая ржавчиной, гора Айронмаунтен.

     Кольдингам догадался, перед ними простирается Бэд-Хэддон, последнее препятствие на пути к горе подземных горбунов.

    – Плохой болот… Страшно плохой, – словно прочитав его мысли, каркнул с Шакелас с плеча несшего его Тритемия.

     Кольдингам недоуменно пожал плечами. Эка невидаль – болото! Тина и кочки, в родном Девоншире он вдоволь на них насмотрелся и не видел в них ничего страшного. Существует множество способов преодоления заболоченных земель. Он решительным шагом пересек поле, усеянное черепами и костями коров, лошадей и мелких лесных животных.

    Подойдя к кустарнику, прорубил себе дорогу мечом и остановился на топком берегу Бэд-Хэддона. В этом болоте не было ничего необычного, его многочисленные кочки и островки были покрыты белым мхом, хвощом, мелким кустарником и осокой, между ними темнела болотная вода, в которой, как в черном зеркале, отражалось похожее на луну серебристое солнце и серые перистые облака.

     Альберт обернулся к друзьям и с ободряющей улыбкой крикнул, чтобы они ничего не боялись.
 
     – Идите след в след за мною, все будет в порядке.

     Он первым ступил на ближайшую к берегу кочку. Под его тяжестью клочок суши наполовину ушел под воду, с неприятным бульканьем выпустив из-под себя пузыри болотного газа. Смрад был таким невыносимым, что у Альберта закружилась голова.

     Это не помешало ему ловко перепрыгнуть на следующий островок, тоже оказавшийся зыбуном. Альбрт тут же провалился по колено. С огромным трудом ему удалось вытащить из топи ноги и сделать несколько шагов вперед. Потревоженная трясина бурлила за ним так, как будто в ней кишели мириады невидимых змей.

     Пока он подбирался на очередному островку, позади раздался крик Эсквилины:

     – Смотрите, какая гадость!

      Кольдингам обернулся – девушка с выражением ужаса на лице показывала пальцем на небольшую кочку перед собой. На ней, приподнявшись на задней присоске, противно извивалась огромная полуторафутовая пиявка. У нее было коричневое кольчатое тело с зеленовато-оливковым брюхом, усеянным оранжевыми пятнами. Передняя присоска была широко открыта, в ротовом отверстии виднелись усеянные мелкими зубами челюсти в виде трехлучевой звезды.

     И вдруг пиявка перестала покачиваться, сжалась, словно пружина, и стремительно прыгнула на Эсквилину. Та завизжала, отмахиваясь обеими руками, но это мало ей помогло. Скользкая тварь с удивительной точностью упала на незащищенную одеждой шею девушки.

     Тритемий бросился к ней на помощь и смахнул пиявку в воду, однако в ту же секунду несколько столь же отвратительных существ со всех сторон накинулись на непрошеных гостей. Тритемий начал отмахиваться от них посохом, придерживая ШШакеласа  под мышкой локтем.

      Оказалось, что напавшая на Эсквилину тварь – просто малышка по сравнению с другими обитателями Бэд-Хэддона. На поверхности болота появились десятки новых кровососов не меньше пяти футов длиной и толщиной в три человеческих руки. Одни из них перепрыгивали с кочки на кочку, другие, извиваясь, спешили к своим жертвам по зловонным топям.

    – Тут кругом пиявки! – закричал монах. – Снимите с меня эту гадину кто-нибудь!

    Он отчаянно тряс рукой, тщетно пытаясь сбросить с запястья жирного кольчатого червя с двумя черными полосками по бокам.

     Забыв об опасности, Альберт бросился к нему с обнаженным мечом, но так и не воспользовался своим оружием. Ему пришло в голову, что эти твари должны слушаться его приказов.

    Он добрался до Ригглера, положил ладонь на скользкое тело пиявки и велел ей отпустить монаха. Та без промедления повиновалась его приказу: скользнув в болото, растворилась в черной жиже. Как по команде, ее примеру последовали и другие пиявки.

     Однако вскоре оказалось, что они не исчезли в трясине, а выстроились в ряд, образовав подобие гати, по которой сначала Кольдингам, а за ним и все остальные члены его команды без препятствий достигли противоположного берега болота Бэд-Хэддон. Здесь начинался подъем к вершине горы Айронмаунтен. Альберт первым ступил на сушу.

    – Слава Богу, все закончилось, – воскликнул он, подавая руку шедшей следом Эсквилине.

    – Это начало твоего конца, Свершитель! – прогремело откуда-то сверху.

      Альберт поднял глаза. На одном из уступов горы стоял высокий гируд в темно-синем камзоле, белой рубахе с кружевным воротником и синих бриджах. Под распахнутым камзолом ярким пятном выделялся широкий красный пояс. Нога в башмаке упиралась в край рыжеватой скалы, который козырьком нависал над пропастью.

     Гируд поднял левую руку. Блеснула молния, послышались раскаты грома. На скалы упали тяжелые капли дождя. Яркий наряд гируда начал темнеть на глазах. Мгновение, и повелитель бурь исчез в облаке кругового вихря. Вновь громыхнул гром. Темная спираль смерча сжалась в пружину и, резко распрямившись, ударила в скальный козырек. Раздался оглушительный треск. Скала окуталась оранжевым облаком, козырек обломился у основания и покатился вниз, увлекая за собой тысячи более мелких камней.

      От нараставшего по мере приближения камнепада грохота у Альберта заложило уши. Он бросился бежать, чтобы уйти от столкновения, и с ужасом убедился, что каменный проток тоже изменил направление и устремился в его сторону.

     – Бросать браслет с руки, – вскричал где-то у него за спиной Шакелас.

      Нимало не задумываясь, Альберт сорвал шипастый браслет с руки и отбросил его как можно дальше в сторону. В то же мгновение каменный поток свернул к месту падения браслета и накрыл его. В то же мгновение камнепад прекратился.

      Альберт облегченно вздохнул, однако ураган продолжал набирать силу. Если раньше он вздымал тучи каменной пыли, то теперь с неба хлынули потоки воды. Падая на склон горы, они собрались в бурлящие ручьи и все сметающим потоком помчались к подошве горы. С потемневшего неба одна за другой посыпались молнии. Одна за другой они вонзались в землю рядом с Альбертом, словно огненные гвозди, забиваемые чьей-то умелой рукой.

      Раскаты грома слились в непрерывный вой. Молнии били все ближе, все точнее, люди метались между скалами, едва успевая уворачиваться от сверкающих стрел. Альберт понял, что если он не уничтожит источник урагана, им всем придет конец.

    – Я иду к тебе! – крикнул Кольдингам, перекрывая голосом вой бури. – Иду наверх.

      Сделать это оказалось сложнее, чем казалось. Едва Альберт покинул укрытие, как удар ветра сбил его с ног, струи ливня, словно прутья, полоснули по лицу. Кольдингаму пришлось ползти по скалам, цепляясь за щели и выступы. Один раз ему даже удалось встать и выпрямиться, однако соединенные потоки воздуха и воды опять свалили его с ног.

       Он уже начал захлебываться, когда Саламандре, видимо, надоело терпеть издевательства гируда, и она ожила. Кольдингам вдруг заметил, что от его промокшего насквозь рукава начинает подниматься пар.

     Как только руку покрыли языки пламени, Альберт почувствовал уверенность в себе. Он встал во весь рост, позволяя огню окутать себя с головы до ног. Буря продолжал бушевать, но струям и ветру уже не удавалось проникнуть за огненную границу, обозначенную Кольдингамом. Он двинулся навстречу гируду, и когда смерч попытался его обвить, бесстрашно запустил руки внутрь извивающейся спирали.

    Тритемий, Эсквилина, Ригллер и Шакелас наблюдали за поединком со стороны. Они увидели, как Кольдингам превратился в столб огня. Смерч и пламя переплелись так, словно душили друг друга. Какое-то время они бились на равных – уже не скале, а высоко в небе. Две стихии то сплетались, то расплетались, чтобы вновь сойтись в смертельном поединке.

      И вот смерч не выдержал напора огня, рухнул на склон горы и превратился в гируда. Кольдингам выпрыгнул из облака огня с занесенным для удара мечом. Ноги его еще не коснулись скалы, когда отрубленная голова вампира, подпрыгивая, покатилась по склону. Буря умерла вместе со своим повелителем. Мгновенно закончился ливень, стих ветер.

      От Альберта поднимались клубы пара. Он вложил меч в ножны, подошел к превратившимся в кучку глины останкам гируда. Поднял перстень Повелителя Бурь и отряхнул с него налипший прах. Надев перстень на палец, Альберт спустился вниз. Друзья встретили его радостными криками.

      Лишь Шакелас почему-то не участвовал в общем ликовании. Он насупил лохматые брови и виновато спрятал глаза, когда Альберт встретился с ним взглядом.

      – Ты чем-то недоволен? – тяжело дыша от напряжения и пережитого страха, спросил Кольдингам.

     – Отчего бы? – возразил Шакелас, почесывая темя одной из задних косичек. – Мы быть почти на место. Вы получить все, что хотеть, от мой отец.

    – Отлично, принц, – обрадовался Ригглер. – Надеюсь, у твоего почтенного родителя найдется для меня кубок-другой доброго вина.

    – Получишь целый бочка, если пойтить вот в та песчаная ложбина меж три скалы. Там и есть врата Айронмаунтен, – сказал Шакелас и, ловко перебирая волосяными ножками, побежал в указанном направлении.

      – Я читал, что вход в подземелья горбунов находится на вершине Железной горы, – удивился Тритемий. – Разве нам не наверх надо идти?

     – Кто лучше меня знать все ходы-выходы? – подскочив на месте от возмущения, раздраженно крикнул горбун. – Мы идти или стоять?

    – М-да, что-то их высочество нынче не в настроении, – заметила Эсквилина, шагая рядом с Альбертом за убежавшим вперед Шакеласом. – Прямо на себя не похож, того и гляди укусит.

    Шакелас в одно мгновение пересек оранжево-желтый островок между тремя скалами, оставив на мокром песке еле заметный след в виде нескольких пунктирных линий. Но едва Альберт, Ригглер, Тритемий и Эсквилина спустились в ложбину, как тут же провалились по пояс. Любое движение заставляло их все больше увязать в песке.

        Погрузившись по шею, Кольдингам удивлено посмотрел на Шакеласа. Тот блаженно улыбался, удобно расположившись на одной из трех скал, окружавших ложбину. Альберту стало понятно, что они оказались в западне, и заманил их туда принц горбунов.

     – Что это значит, принц Шакелас? – крикнул он возмущенно.

     – Это значит Мертвая зыбь, – засмеялась отрубленная голова. – Я передавать привет от император Морой.

     Из груди Кольдингама вырвался стон отчаяния. Медленно погружаясь в песок, он слышал жалобные крики Эсквилины, Ригглера и Тритемия. Через мгновение все четверо исчезли в поглотившей их воронке. Когда поверхность зыби выровнялась, Шакелас спрыгнул со скалы и, цепляясь волосяными лапками за неровности почвы, начал ловко подниматься к вершине горы Айронмаунтен.


      Глава двадцать четвертая о выборе между вином, кровью и святой водой


       Вкусивший крови молодой неофит в очередной раз поднялся с брусчатки, хотя подковы Задиры оставили на его кирасе глубокие вмятины.

        – Драгуны! – азартно крикнул он, вытирая рукавом сутаны красную слюну с подбородка. – Прочь с вином! Здесь есть кое-что получше!

      Великий экзекутор понял, что этот обезумевший вояка представляет сейчас наибольшую опасность: он отведал крови, но не насытился. Однако и сидевшие у костра драгуны тоже почуяли запах крови. Они вскочили на ноги и впились в Бевериджа и старуху голодными взглядами.

      В этот миг они не могли думать ни о чем другом, как только об утолении желания в сотни раз более сильного, чем просто жажда воды или вина. Обращенец в помятой кирасе приблизился к Бевериджу и крикнул, показывая пальцем на старую женщину.

    – Ваше милосердие, пришло напиться крови. Из уважения к вам мы начнем со старухи Клэр.

      Великий экзекутор медленно встал, опираясь одной рукой на рукоять меча, и велел женщине держаться у него за спиной. Как только молодой обращенец оказался в паре ярдов от них, Беверидж резким движением выплеснул содержимое кубка ему в лицо.

     Святая вода подействовала на вампира, как струя кипятка. Он вскрикнул и прянул назад. Кожа у него на щеках и лбу повисла безобразными лохмотьями, глаза вытекли. Беверидж наотмашь ударил его мечом по шее, и голова драгуна покатилась по брусчатке, а сам он, прежде чем рухнуть на спину, еще несколько мгновений сохранял вертикальное положение.

     По команде верзилы семеро оставшихся вампиров обнажили палаши и с самым решительным видом двинулись к Великому экзекутору, выставив перед собой клинки. Старуха Клэр испуганно вскрикнула, однако Беверидж знал, что делать, сказался многолетний опыт общения с вампирами.

     Сжимая в правой руке меч Гилберта, он наклонился и что-то достал из лежавшей у его ног сумки. Прежде чем обращенцы успели сообразить, что происходит, к ним под ноги полетел стеклянный шар.

     Брызнули в стороны осколки, всю площадь затянуло темно-серыми клубами магического дыма. Послышались проклятья бестолково метавшихся в серой пелене вампиров.

     Беверидж подхватил сумку и, хромая, потащил старуху за руку в сторону конюшни, рассчитывая воспользоваться своей запасной лошадью. Им удалось первыми добраться до раскрытых ворот.

    Они вбежали внутрь и замерли от неожиданности: в трех шагах от них в луже собственной крови билась в агонии вторая лошадь Бевериджа. Видимо, молодой драгун пожадничал и начал с нее, а затем напал на Задиру, который сумел за себя постоять.

       – О, Дева, только не это! – с болью в голосе вскрикнул великий экзекутор.

    Он сам загнал себя в ловушку! Следовало пробиваться не к конюшне, а к выезду из замка. Впрочем, времени для сожалений не оставалось. Беверидж шагнул в сторону и прижался лопатками к стене рядом с выходом. В конюшню влетел верзила. Увидев старуху, он бросился на нее. Великий экзекутор оказался позади вампира и воспользовался преимуществом. Свистнул меч, обезглавленный обращенец упал на посыпанный соломой земляной пол.

       На этом успехи Бевериджа закончились. Он успел воткнуть клинок под кирасу еще одному вынырнувшему из дыма неофиту. Однако тот, не обращая внимания на рану в животе, голыми руками вырвал у него меч, отбросил в сторону. Трясясь от вожделения, опустил окровавленные ладони на плечи Великого экзекутора... И вдруг истошно завопил, учуяв святую воду в его жилах.
 
       В руке великого экзекутора появился нож из обсидиана. Он воткнул черное лезвие чуть ниже кирасы и надавил на него сверху вниз. Из распоротого живота полезли наружу внутренности, плоть начала съезжать со скелета, словно платье с вешалки. Распад продолжался до тех пор, пока от обращенца не осталась кучка костей и серых лохмотьев.

       – Слава Деве-Заступнице, – прошептала Клэр, осеняя себя знамением овала, и схватила Бевериджа за руку. – Ваше милосердие, здесь есть ход в подземелья замка. Пожалуйте за мной.

       Когда разъяренные вампиры вбежали в конюшню, в ней никого не было.

               
                ***

     Очнулся Альберт он невозможности вдохнуть. Грудь сдавила страшная тяжесть... Он понял, что засыпан песком, и у него есть в запасе всего несколько мгновений на то, чтобы выбраться наружу. Иначе – смерть от удушья. Кольдингама охватила паника. Он начал извивался под толщей песка, напрасно расходуя остатки сил. От недостатка воздуха перед глазами поплыли зеленые круги… В голове зазвучал тонкий противный голосок:

     – Это есть он! Искать остальные. Они быть где-то здесь.

     Он почувствовал на себе множество рук. Они вцепились в него от головы до ног и соединенными усилиями вытащили из песка. Альберт тряхнул головой и протер запорошенные глаза. Первое, что он увидел, было множество зеленых огоньков. Они слабо освещали огромную пещеру. На каменном ее своде прямо над головой Кольдингама зияла трещина. Через нее и съезжали под землю пласты песка.

      По пещере метались маленькие, кривоногие существа с длинными бородами. Их сморщенные лица как две капли воды напоминали лицо Шакеласа. Это были горбуны, загадочный народ, обитающий во мраке подземелий!

       Шестеро жителей Андерленда обступили Кольдингама со всех сторон. Вооружены они были деревянными рогатинами, на концах которых поблескивали острые стальные наконечники, и кинжалами в ножнах, покрытых затейливой резьбой. Сейчас рогатины упирались в грудь сидевшего на горе песка Альберта.

        Наряд горбунов состоял из короткого кафтана с металлическими пуговицами, черных панталон, суконных чулок, деревянных туфель с загнутыми носами и стальными пряжками. На головах подземных жителей красовались темно-зеленые широкополые шляпы с высокими, украшенными драгоценными камнями тульями.

      Еще одной деталью, на которую Кольдингам обратил внимание, были кожаные веревки. Они имелись у каждого горбуна. Одни носили ее как пояс, другие вешали на плечо. Зеленые огоньки светились на концах палок, которые подданные короля Трора использовали как факелы.

     Альберт почувствовал облегчение, когда горбуны вытащили из горы песка Ригглера, Эсквилину и Тритемия. На первый взгляд жители не подземелий не были настроены враждебно. Во всяком случае, не давали оснований для паники. Альберт решил сначала выяснить их намерения, прежде чем предпринимать какие-либо действия.

     От благих пожеланий Альберта не осталось и следа, когда один горбун грубо толкнул Эсквилину. Девушка едва не упала. Кольдингам вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной. Выхватил из рук обидчика рогатину и ударил его тупым концом в грудь. Тот упал. Шляпа, украшенная треугольным изумрудом, отлетела в сторону. В кольце окружавших Альберта горбунов образовалась брешь.

      Юноша бросился к Эсквилине, но успел сделать лишь пару шагов. Аркан обвил его шею, а сильный рывок свалил на каменный пол. Подземные жители скопом навалились на него и связали руки за спиной. Горбунов было слишком много, чтобы сопротивляться. Он сделал только то, что можно было сделать, развел запястья в стороны и напряг мышцы, чтобы легче было освободиться в будущем, когда это понадобится.

     Горбун с изумрудом-треугольником поднес рогатину к лицу пленника.

      – Радость колоть глаза велика есть, но тебя ждать король Трор. Идтить вперед!

      Подталкиваемый сзади рогатинами Кольдингам направился к выходу из пещеры. За ним начинался вырубленный в буром железняке коридор со следами обработки киркой на стенах. Коридор имел многочисленные ответвления и арки, из которых открывался вид на другие пещеры и подземные залы. По ним сновали сотни вооруженных факелами горбунов.

     На конце каждого факела сияли зеленые огоньки, поэтому все вокруг было залито зеленоватым мерцающим светом. Одни горбуны несли в руках короткие кирки, другие – молоты, третьи – топоры, четвертые толкали деревянные тачки, нагруженные рудой.

      Судя по всему, подземные жители делились на рудокопов, кузнецов, дровосеков и воинов. Отличить одних от других можно было лишь по инструментам и драгоценным камням на шляпах. Горбуны с кирками предпочитали прикреплять к головным уборам алмазы, кузнецы – рубины, дровосеки – янтарь, а воины с рогатинами – изумруды различных размеров и формы. Возможно, это были знаки различия начальства и простых воинов.

     В главном туннеле тоже кипела жизнь. Маленькие бородачи суетились у сложенных в пирамиды кусков смолы. Рубили и складывали в штабеля корни деревьев, свисавшие со сводов туннеля.

     Кольдингама провели мимо большой круглой ямы. Горбуны, сидевшие вокруг нее на корточках, что-то высматривали внизу. Наконец один из горбунов ткнул острогой вниз и с победным криком вытащил из ямы змею. Гадина извивалась, пытаясь сбежать, но горбун действовал быстро. Прижал змею к каменному полу и отсек ей голову одним ударом кинжала. Брызнула темная кровь. Голова змеи упала к ногам проходившего мимо человека.

      Альберт успел заметить, что у подземной змеи нет глаз. Он воспользовался тем, что сопровождавшие его воины отстали, оглянулся и тут же получил ратовищем по спине, но успел заметить, что друзья идут вслед за ним.

     Чем дальше они продвигались вперед, тем меньше было видно рудокопов, кузнецов и дровосеков. Зато стали попадаться туннели со стенами, выложенными яшмой или малахитом. В один из них горбуны и заставили свернуть Кольдингама.

     Вдоль туннеля стояли бородатые воины с позолоченными рогатинами. Между ними возвышались золотые треножники в виде переплетенных безглазых змей. В их конусных чашах светились зеленые огоньки. Посверкивающий пол был выложен кусками слюды. Этот коридор заканчивался тяжелыми воротами. Само собой, золотыми. На них красовалась выложенная самоцветами голова горбуна с изумрудными глазами и гневно искривленным ртом.

     Ворота бесшумно распахнулись. Кольдингам ожидал увидеть залу, украшенную с поистине королевской роскошью, однако пещера, в которую стражники втолкнули пленника, мало чем отличалась от обычной. С низкого потолка свисали узловатые, покрытые слоем влажной земли корни деревьев. Потолок подпирали потемневшие от времени столбы с вырезанными на них письменами, которые не имели сходства даже с рунами.

      На каменных стенах были выбиты рисунки, напоминавшие каракули ребенка. Освещалась пещера обычными факелами, которые наполняли и без того спертый воздух запахом гари.

     Король Трор сидел на каменном, лишенном украшений троне в самом темном углу пещеры. Одежда его ничем не отличалась от наряда подданных. Только вместо шляпы на лысой голове красовалась медная корона, изрядно позеленевшая от времени. Длинная, седая борода Трора спускалась к его ногам и стелилась по полу пещеры. Четверо горбунов занимались тем, что расчесывали королевскую ее большими деревянными гребнями.

     Кожа на лице короля Андерленда была темной, почти черной. Ее прорезали многочисленные морщины – свидетельство прожитых лет. В глазах Трора плясали зеленые огоньки, а уголки узких губ были опущены вниз, что придавало лицу главного горбуна выражение вечного недовольства.

      У подножия трона покачивался на своих тонких ножках Шакелас. Встретившись взглядом с Альбертом, он отвел глаза и что-то сказал отцу. Трор кивнул. Нежно погладил сына по темени и признес скрипучим голосом:

    – Мой величеств рад принимать победитель гируды. Чувствуй как гость в мои владения.

     – Приветствую вас, ваше величество, – с учтивым поклоном сказал Кольдингам. – Но не могли бы вы приказать своим подданным обходиться с гостями немного деликатней?

    – Сын говорить мне, что ты дерзец. – Трор одобрительно покачал головой. – Ты убивать гируды, как мухи. Горбунам держать ухо востро.

     – Я на вашей стороне, – мягко возразил Альберт. – Мы могли бы стать союзниками в борьбе с вампирами.

     Шакелас протестующе поднял две лапы из шести имеющихся в наличии.

     – Ты никогда не победить Морой. Вот почему я дружить больше нет. Император возвращать тело мне в обмен на ты. Мой друзья Эсквилина, мастер Тритемий и монах мочь уходить.

    – Предатель! – воскликнула Эсквилина. – Знать бы раньше, ты бы у меня лысым по лесу ходил.

     – Беда горбунов в том, что вы слишком боитесь вампиров и недооцениваете людей, – заметил Гинесс. – Ты сделал неправильный выбор, принц Шакелас. Даже если у тебя и появится тело, в чем сомневаюсь, я никогда не подам тебе руки.

     – Извини, паучок, но уж лучше дружить с безглазыми змеями, чем с тобой, – буркнул Ригглер.

     – Вы сами выбирать своя судьба! – взбешенный Шакелас даже подпрыгнул на месте от возмущения. – Я скормить вас трое голодные тетраморфы. Это быть хуже от участь Кольдингам.

     Трор взял его на руки, успокаивая, затем встал с трона и торжественно объявил, что по соображениям государственной пользы истребитель вампиров Альберт Кольдингам будет передан императору Морою для обмена на новое тело принца Шакеласа.

       – Я заботиться о пленники, а ты идтить за новое тело к Император, – добавил он, поглаживая голову сына, и крикнул страже: – Бросать этих люди к тетраморфы!

       Горбуны окружили пленников и рогатинами вытолкали их из пещеры. Шествие по многочисленным подземным переходам показалось ему бесконечно долгим. Похожие на узкие каменные трубы туннели то поднимались в гору, то вели вниз, то сходились, то разветвлялись снова.

     Вскоре Кольдингам понял, что нечего и пытаться запомнить дорогу, слишком запутанным был этот лабиринт. В итоге он оставил всякую надежду разобраться в его хитросплетениях. Однако таинственных тетраморфов, о которых упоминал король Трор, нигде не было видно.

      – А как выглядят эти ваши тетраморфы? – спросил Альберт у хозяина шляпы с треугольным изумрудом.

    – Тетраморфы злы, сильно злы, – буркнул горбун, поеживаясь. – Себе на ум, не понять оные.

     На очередной развилке туннеля произошло то, чего Кольдингам опасался больше всего – стражники разделили пленников. Тритемия, Эсквилину и Ригглера повели одним коридором, Альберта затолкали в другой. Он привел к большому гроту, противоположный конец которого тонул во мраке.

    Кольдингам увидел в стенах ряды ниш, забранных решетками из толстых деревянных кольев. Проходя мимо одной, Альберт заметил внутри груду истлевшей одежды и маленький череп, явно принадлежавший горбуну.

    Наконец Кольдингама подвели к пустой нише, развязали ему руки и втолкнули внутрь, угрожая рогатинами. Двое горбунов притащили связку кольев, с помощью топоров нарубили их под размер. При этом из дерева выделялась какая-то смола, которую тюремщики использовали вместо клея. Колья вставили в ямки, специально выдолбленные в камне, и залили смолой. Когда она затвердела, разговорчивый горбун толкнул решетку, пробуя ее на прочность.

     – Ты ждать тетраморф, – ехидно засмеялся он. – Мы уходить!
Горбуны ушли. Шаги их стихли вдали. Туннель тетраморфов погрузился в тишину.

    
   Глава двадцать пятая о злобном нраве тетраморфа и черном ноже из обсидиана


      Клэр Грингич завела Бевериджа в один из денников, опустилась на колени, разгребла руками устилавшую пол солому и показала ему на деревянную крышку с железным кольцом.

     – Поторопитесь, ваше милосердие. Эти молодцы сейчас будут здесь.

      Беверидж откинул крышку: за ней начинались уходившие в темноту ступени каменной лестницы.

     – Под нами находится еще один замок, еще больший по размерам, чем верхний, – пояснила Клэр, первой спускаясь в подземелье.
 
      Бэверидж поторопился к ней присоединиться и, стараясь не шуметь, захлопнул крышку за собой. Вокруг царила тьма. Клэр взяла Бевериджа за руку и повела за собой, как ребенка. Они долго шли по лабиринту подземных коридоров, то и дело меняя направление. По дороге Клэр объясняла, куда они попали, и что находится наверху.

      Беверидж потерял счет подземным помещениям, это были часовни, оружейные палаты, казармы, кухни и десятки других комнат самого разного назначения. Наконец он почувствовал под ногами ступени, которые вели куда-то наверх. Через мгновение впереди блеснул свет, и вскоре они оказались в огромной зале.

      Оглядевшись, Беверидж понял, что находится внутри донжона замка Бомонт. Свет попадал сюда через пробитые в толще стены окна. Весь пол был усеян истлевшими лохмотьями и человеческими костями.

     Клэр уверенным шагом направилась к противоположному концу залы, где находился огромный камин, и ступила в него. Нижняя плита камина начала так быстро опускаться вниз, что Беверидж едва успел присоединиться к своей провожатой. Они очутились в длинном коридоре, слабо освещенном падавшим через слепые окна светом. По некоторым признакам можно было догадаться, что они идут внутри крепостной стены.

     Через некоторое время по обеим сторонам коридора начали появляться каменные саркофаги, поставленные друг над другом в устроенных в стене нишах. На полу среди черепов и костей валялись разбитые крышки саркофагов. Повсюду лежали застывшие в самых причудливых позах истлевшие скелеты, от которых все еще исходило отвратительное зловоние.

     – Мы находимся в фамильном склепе Бомонтов, – пояснила Клэр. – Капитан Гилфорд попал через него в замок.

     При имени сына Беверидж вздрогнул и схватился за сердце. Оно сжалось так, что у Великого экзекутора потемнело в глазах. Чтобы не упасть, он опустился на одно колено. Клэр помогла ему встать и вывела на дневной свет.

       Когда глаза привыкли к солнцу, Беверидж увидел слева от себя руины церкви, прямо перед ним расстилался Кириафский лес. Они находились у подножия одной из башен замка Бомонт. Убедившись, что на свежем воздухе ему стало лучше, Клэр, не говоря не слова, скорым шагом направилась к лесу. Они спустились в низину у подошвы холма.

       Здесь старуха опустилась на колени и начала горячо молиться. Приглядевшись, Беверидж разглядел небольшой холмик, поросший густой травой. На нем лежал засохший букет иммортелей. Нетрудно было догадаться, что они были положены на чью-то могилу.
 
     Ни слова ни говоря, он тоже встал на колени и мысленно обратился к Деве. Он просил у нее прощения за свои прегрешения, прошлые, настоящие и будущие, поскольку был уверен, что раз уж он ступил на путь зла, то следует идти по нему до конца.

       Беверидж первым встал с колен. Он не почувствовал никакого облегчения, видимо, его мольбы так и не достигли ушей небесной заступницы. Как только Клэр Грингич закончила молиться и, отряхивая юбку, поднялась на ноги, он спросил у нее, кто здесь похоронен.

       – Леди Фиона де Бомонт, – ответила старая женщина.

               
                ***
      
   Большая часть Тронной залы Блэккастла тонула в темноте, однако в апсиде за троном императора ярко пылали два золотых семисвечника. Эдуард Морой склонился над расстеленной на столе картой Империи и королевства Уайтроуз, прикидывая, где в этот час может находиться Свершитель. Успехи Кольдингама, вместо того чтобы ввергнуть его в панику, вызвали у императора прилив сил и еще большее ожесточение.

    Он уже понял, что никто из гирудов, кроме него, не в состоянии уничтожить этого посланца судьбы. Но как это сделать? Неужели пророчеству Теофила суждено сбыться? Император погрузился в раздумья, однако звук шагов вернул его к действительности. Из темноты вышел седой камердинер в шитом золотом придворном мундире.

      – Ваше величество, – сказал он с почтительным поклоном. – Пришел горбун без тела на волосяных ногах. Называет себя принцем Шакеласом и утверждает, что вы непременно захотите его принять.

       – Так уж и непременно? – Морой насмешливо улыбнулся. – Не стану утверждать, жажду его видеть, но волосяные ноги – это нечто новое. Должно быть забавно. Проси его.

      Камергер исчез в темноте. Вскоре в апсиде за троном появился Шакелас. Он неимоверно быстро подбежал к императору на своих паучьих ножках и отвесил нечто вроде церемонного поклона.

      – Принимать мой уверение в совершенное почтение, ваш императорский величеств.
 
      Несмотря на мрачное настроение, при виде Шакеласа в новом его обличье император не смог удержаться от смеха. Отсмеявшись, он спросил, чем обязан визиту его высочества.

      – Я хотеть свое тело назад, обменять на Свершитель, – обиженно буркнул принц горбунов.

      – А мне кажется, что эти симпатичные косички идут тебе гораздо больше, чем твои прежние кривые ноги и короткие ручки, – возразил с насмешливой улыбкой император Морой. – Сейчас ты похож на доброго ночного паука…

     – Я есть принц, и не позволять себя насмехать!

      – Ты просто голова на косичках. И, судя по грубым речам, голова, в которой не осталось мозгов.

     – Свершитель есть в плен горбуны! – завопил Шакелас. – Если мы отпускать Кольдингам, он уничтожать Блэккастл!

     – Это похоже на ультиматум.

      – Это есть ультиматум! Или ты принимать или…

      – Или что, принц горбунов? Ты напугал меня своими угрозами. Так и быть, сейчас ты получишь тело, – император произнес эти слова с таким злобным выражением лица и таким грозным тоном, что Шакелас не на шутку перепугался.

    Проворно перебирая ножками, он начал было ретироваться темноту, но император Морой оказался быстрее…

 
   Глава двадцать шестая о новом облике Шакеласа и сладком вкусе бессмертия

               
       В подземелье горбунов было мало света. Его излучали потеки зеленоватой слизи на стенах. По всей видимости, именно эту слизь горбуны использовали для своих холодных факелов.

   Альберт осмотрелся, насколько на это позволяли путы. Темница была вырублена в камне и представляла собой неглубокую, закрытую деревянной решеткой нишу. Выбраться наружу можно было только одним способом – через решетку.

     Однако для этого нужно было освободиться от веревок из змеиной кожи. Альберт свел запястья вместе. Уловка сработала – веревки ослабли. Еще немного усилий и руки были освобождены. Кольдингам начал развязывать узлы на ногах, когда услышал шум. Мимо решетки проскользнула тень огромного животного. Так быстро, что Кольдингаму удалось рассмотреть только рога на массивной, склоненной вниз голове. Кое-какой опыт пребывания в темнице у Альберта имелся.

       Поэтому он не стал бросаться на решетку и вопить от безысходности. Прыжками и воплями ничего не добьешься. Кольдингам опустился на колени перед решеткой, чтобы лучше ее разглядеть. Надо было чем-то проверить дерево на прочность. Он отцепил пряжку от плаща и провел ею по перекладине решетки. Пряжка оставила глубокую царапину. И тут… 

    Кольдингам не поверил собственным глазам. Рубец затянулся! Сначала на дереве выступили отдельные капли смолы. Затем они слились в общую массу и затвердели. Там где пряжка повредила решетку, появилось утолщение. Кольдингам дотронулся до него пальцем. Смола высохла за считанные мгновения. Получилось, что любое повреждение только укрепляет решетку.

      Помощь следовало искать снаружи. Задачка не из простых. Договориться с тетраморфами? Если тайну их приручения утратили даже горбуны, то ему не стоит и дергаться. Чудища не станут повиноваться пришельцу. Тут стены темницы содрогнулись от тяжелых шагов.
 
     Послышались тяжелые шаги. На этот раз зверь не спешил. Альберт приблизился к решетке. Из темноты выплыла бычья голова, увенчанная острыми, как пики, рогами. Голова уставилась на Альберта горевшими зеленым огнем глазами. Тетраморф раскрыл пасть. Раздалось недовольное рычание. Кольдингам отступил вглубь темницы, показывая чудовищу, что не собирается становиться у него на пути.

     Тетраморф успокоился и продолжил свой путь, покачиваясь на четырех крокодильих лапах. За спиной у него были сложены огромные крылья. Они были очень похожи на орлиные, но превосходили их по размерам. Монстр уже собирался продолжить свое странствие по подземным лабиринтам, когда Альберт решился его окликнуть. Ответом было утробное рычание. Львиный хвост тетраморфа выгнулся и ударил по каменному полу. Кольдингам просунул руку через решетку.

      – Подойди сюда, чудовище.

     Тетраморф казался грузным и неповоротливым. Поэтому его стремительный прыжок застал Альберта врасплох. Чудовище чуть было не отхватило ему половину руки, но он успел отпрыгнуть вглубь темницы. К счастью, тетраморф промахнулся. Перекладина решетки треснула, но излом тут же затянулся смолой. Тетраморф отступил на шаг, опустился на задние лапы. Прищурив зеленые глазищи, он смотрел на человека, очевидно размышляя над тем, как до него добраться.

      Кольдингам задумался. Тетраморф показал свою истинную натуру. Грозный на вид, он умел молниеносно нападать, но особым умом не отличался. Альберт посмотрел на свою ладонь. Как хорошо было бы соединить преданность и смекалку Саламандры с чудовищной силой тетраморфа! А что мешает это сделать?

   Уже привычным усилием воли Кольдингам позвал Саламандру. Ладонь нагрелась. От нее отделился огненный шар. Некоторое время он просто висел в воздухе, а потом лопнул с легким хлопком. Окруженная оранжевыми языками пламени ящерица заметалась по темнице. Кольдингам улыбнулся тетраморфу.

       – Сейчас я познакомлю тебя с одним маленьким, но очень симпатичным зверьком.

    Получив мысленный приказ Альберта, Саламандра выскользнула за решетку. Тетраморф следил за ней с удивлением и опаской. Как и все жители подземного мира, он с недоверием относился ко всему, что излучает свет. Саламандра вскочила на спину чудовища. Тетраморф закружился на месте, забил крыльями, пытаясь сбросить ящерицу. Однако маленькие коготки Саламандры надежно вцепились в шкуру чудовища. Ящерица перебралась на голову тетраморфа и проскользнула в бычье ухо.

     Тетраморф разинул пасть. Его рев потряс стены подземелья. Когда все стихло, глаза чудовища были уже не зелеными, а оранжевыми. Прирученный тетраморф затих. Кольдингам осторожно коснулся рукой его морды. Ответная реакция была самой благожелательной. Тетраморф лизнул ему руку шершавым языком.

         – Отлично. Теперь ты должен сломать решетку. Тебе ведь ничего не стоит это сделать?

     Тетраморф попятился к противоположной стене подземелья, набирая разгон. Альберт отступил вглубь темницы. Прижался спиной к стене – тетраморф, хоть и был теперь его другом, но вполне мог покалечить.

    Чудище опустило голову и ринулось на решетку. Удар. Хруст. Решетка выдержала. Тетраморф набрал разбег и атаковал ее вновь. На этот раз решетка покачнулась. Третий удар был последним. Решетка выскочила из углублений в каменном полу и повисла на рогах тетраморфа. С обломанных перекладин капала на камни и застывала смола. Тетраморф тряхнул головой, сбрасывая решетку, и застыл в ожидании новых приказаний Кольдингама.

     – А сейчас ты поможешь отыскать моих друзей, – сказал Альберт. – Нельзя терять ни минуты. Скоро горбуны сбегутся на шум, и тогда нам несдобровать.

    Кольдингам не ошибся. Не успел он закончить свою речь, как из глубины подземелья послышался топот ног и крики. Тетраморф с шумом втянул воздух ноздрями. Повертел головой и направился вдоль каменной стены. Как раз навстречу горбунам.

      Альберт последовал за проводником, всматриваясь в темноту, стараясь ловить каждый звук. Вдали заплясали зеленые огоньки. Факелы горбунов. Они стремительно приближались. И тут Альберт увидел Эсквилину. Она смотрела на него сквозь решетку такой же каменной ниши, какую недавно покинул Кольдингам.

     Альберт бросился к девушке.

    – Эсквилина! Хорошо, что я успел…

     – Нет, сын мой, – из глубины темницы появился Тритемий. – Слишком поздно. Ты не успеешь освободить нас…

       – Еще как успею! Отойдите к стене!

      Кольдингам взобрался на спину тетраморфа, наклонился над его ухом. Прошептал несколько слов. Чудовище послушно попятилось для того, чтобы набрать разбег и ринулось на решетку. На этот раз хватило одного удара. Решетка разлетелась на несколько кусков. Пленники выбрались из темницы.
 
      Альберт поочередно подавал каждому руку, помогая влезть на спину чудовища. Последним взобрался Тритемий. Он улыбался во весь рот, запихивая в карман кусок затвердевшей смолы.

     Альберт уселся между сложенными крыльями тетраморфа, крепко взялся за рога. Обернулся к друзьям.

      – Эсквилина, хватай меня за пояс. Остальные пусть держатся друг за друга.

     Убедившись, что все надежно устроились, Кольдингам шепнул в ухо чудищу:

    – Ты ведь знаешь дорогу к подземельям Блэккастла? Отвези нас туда, и я отпущу тебя на волю.

       Горбуны были тут, как тут. Окружив тетраморфа, они разделились. Половина ощетинилась рогатинами и начала угрожать ими чудищу. Остальные размахивали арканами пытаясь набросить их на рога. Альберт сжал ногами бока монстра.

     – Вперед!

      Тетраморф развернулся. Сбитые с ног горбуны покатились в разные стороны. Несколько прыжков и поданные короля Трора остались далеко позади. Тетраморф мчался все быстрее. Уши заложило от свиста ветра. Мимо проносились пугающие и чарующие пейзажи Андерленда.

      Пещеры, со сводов которых свисали узловатые корни деревьев. Гроты, где капающая сверху смола образовывала на каменном полу причудливые фигуры. Иногда Кольдингаму казалось, что корни шевелятся и вытягиваются в его сторону, а смоляные фигуры меняют свои очертания и передвигаются.

      Тетраморф продолжал набирать скорость. На его пути все чаще стали попадаться глубокие расщелины, но и они не могли остановить стремительный бег тетраморфа. Он просто расплавлял крылья и взмывал вверх, пружинисто приземляясь на другой стороне пропасти.

      На дне расщелин копошились тысячи безглазых змей. Некоторые из них взмывали в воздух, пытаясь в прыжке впиться зубами в ноги тетраморфа, но промахивались и падали на клубки своих шипевших сородичей. Тетраморф так долго мчался бесконечным подземным переходам, что Кольдингам потерял счет времени.
 
    Однако постепенно коридоры начали сужаться. Крылья тетраморфа все чаще стали цепляться за выступы на стенах, вынуждая его замедлять бег. Наконец туннель стал настолько узким, что тетраморф не мог продвигаться дальше. Он опустился на передние лапы и низко склонил рогатую голову, словно приглашая Альберта соскользнуть вниз.

      Кольдингам съехал по его бычьей морде на каменный пол, помог спуститься Эсквилине. Тритемий и Ригглер слезли со спины тетраморфа сами. Перед ними лежал уходивший вдаль узкий коридор. Покрывавший его стены светоносный слой почти не разгонял тьмы, однако Альберт заметил, что они были сложены из больших, грубо отесанных валунов.

      Кольдингам повернулся к тетраморфу, сложил ладонь чашечкой и поднес к уху чудовища. Из него выскользнул сгусток оранжевого света. Саламандра ловко юркнула в ладонь Альберта и погасла.
       Глаза тетраморфа налились кровью. Он яростно замотал головой, замычал, пытаясь протиснуться в туннель и добраться до людей, однако не смог продвинуться ни на шаг.

      Кольдингам даже не взглянул на взбешенного зверя. Сзади из туннеля повеяло ледяным холодом. Альберт вынул меч из ножен. Обернулся к друзьям и прошептал:

   – Ждите меня здесь. Я за вами вернусь.

               
                ***

     Король Уорвик в полном рыцарском облачении стоял на верхней площадке Западной башни ноулдонской крепостной стены. Приставив ладонь ко лбу, он всматривался в ночную даль. Монарх уже различил на горизонте поблескивающие в свете луны наконечники копий гвардии вампиров и клубы пыли, поднятые копытами черных скакунов.

     Армия Эдварда Мороя перешла границу Уайтроуз два дня назад и добралась до столицы, не встретив серьезного сопротивления со стороны разрозненных пограничных отрядов Стальных сутан. Такова была тактика, на которой настаивали военачальники во главе с бароном Дорнмутом. Тактика, которая состояла в том, чтобы прятаться за крепостными стенами. Тактика, граничившая с трусостью.

     Теперь королевская свита дрожала от страха у него его спиной, а сам Уорвик пребывал в тайной растерянности. Сиявшая на нем броня была свидетелем его почти забытых военных подвигов, однако теперь она стесняла движения располневшего короля. К тому же него сильно болел лоб, более привычный к ночному колпаку, чем к давившему на него тяжелому стальному шлему.
 
      Уорвик обернулся в поисках того, на ком можно было бы сорвать отвратительное настроение. Перехватив недовольный взгляд короля, барон Дорнмут засуетился, показывая рукой на столик с золотыми кубками и вином, установленный на деревянном помосте за спиной короля. Виртуоз пиршеств и развлечений решил таким образом поднять королю настроение. Однако и кубок старого фералийского не прибавил королю отваги.

     Он обвел взглядом панораму готовой к обороне столицы. Внутри городских стен кипели на кострах огромные чаны со смолой, их огни освещали груды камней, сложенных через равные промежутки на крепостной стене. Меж ее зубцов в ожидании приказа застыли сотни лучников, готовые встретить вампиров тучами стрел с серебряными наконечниками.

     Стальные сутаны под предводительством нового капитана выстроились колоннами на прилегавших к Западным воротам улицам. По замыслу Дорнмута они должны будут обрушиться на Лунную Гвардию после того, как летящие с крепостных стен смола, камни и стрелы посеют панику в рядах вампиров.

   Однако король весьма сомневался и в том, что вампиры впадут в панику, и в том, что в схватке с настоящим противником Стальные сутаны проявят ту же доблесть, что и в борьбе с безоружными еретиками.

     Спасение он видел прежде всего в крепостных рвах, которые предстояло заполнить водой реки Надежды, на которой стоял Ноулдон. Саперы и плотники, стоявшие у огромного ворота шлюза, с минуты на минуту ожидали приказа на поднятие деревянного створа плотины.

   Строительные работы были закончены в величайшей спешке всего лишь за пару минут до полуночи. Дорнмут клялся всеми святыми и Девой Маргаритой, что подъемный механизм будет работать идеально, однако то и дело тревожно посматривал в сторону закрытого створа.
 
     – Начинайте! – слабым голосом произнес Уорвик.

     Барон громко повторил приказ короля, скорчив при этом жуткую гримасу, и взмахнул рукой. Саперы навалились на ворот подъемного механизма, пронзительно заскрипели оси передаточных шестерен, веревки створа натянулись до предела, но сам он даже не дрогнул.

     – Ах, бездельники! – завопил Дорнмут, стараясь криком подстегнуть рабочих. – Поднажмите или, клянусь Пресвятой Маргаритой, будете болтаться на виселицах!

     Напуганные угрозами саперы утроили усилия. Сначала лопнула одна веревка. За ней – другая. Раздался треск. Деревянная ось ворота выскочила из креплений. Барабан, на который наматывались веревки, перекосило, вся деревянная конструкция подъемного механизма с грохотом завалилась набок. Саперы и рабочие бросились врассыпную.

     – Ваше величество! – Дорнмут растерянно оглянулся на короля. – Эти остолопы ни на что не годятся… Сейчас все будет исправлено!

       Уорвик не слышал истеричных выкриков барона. Он, не отрываясь, смотрел в золотой кубок. Вино в нем подрагивало, как и сам помост, ибо башня, на которой он стоял, колебалась от топота копыт тяжелой имперской конницы.

               
                ***
               
      Сделав несколько шагов вперед, Альберт увидел прямоугольник, очерченный по периметру красным, колеблющимся светом. Кольдингам протянул руку, чтобы толкнуть вырубленную из цельного куска черного гематита дверь, но она с тихим скрипом открылась сама, словно приглашая сделать шаг вперед.
 
     Как только Альберт шагнул в темноту, дверь захлопнулась с такой силой, что содрогнулся пол под ногами. Юноша бросился назад, но, как не старался, открыть двери не смог. Осталось только одно – идти вперед. За друзьями он вернется позже.
 
      В почти полной темноте была видна едва заметно светившаяся изнутри рубиновая чаша. Она переливалась всеми оттенками багрянца. Словно почувствовав присутствие человека, чаша засияла ярче. Над ней медленно выступило из темноты подсвеченное снизу лицо с нечеловечески грозными чертами. Затем показалось и все распятие.

      Кольдингам подошел к нему ближе. Лицо распятого кривилось в гримасе невыносимой боли, но в нем было нечто дьявольски притягательное, на него хотелось смотреть и смотреть. Альберта охватила страшная усталость. Его долгий, полный лишений путь завел в его тупик. Раньше он был уверен, что стоит на стороне справедливости, и лишь теперь понял, что все обстоит гораздо сложнее. Ему не следовало вмешиваться в противостояние существ высшего порядка.

     Какая глупость делить мир на черное и белое! Ему стало ясно, что у Круцифера – своя правда, и вполне возможно, его наказали незаслуженно. Так может, стоит исправить эту ошибку, пока не поздно? Ему вдруг захотелось протянуть руки к чаше, поднести ее ко рту и сделать несколько глотков. Другого случая встать на сторону того, кто несправедливо обижен, может и не быть.

     Альберт сделал шаг, чтобы взять чашу, и вдруг стены криптория расступились. Он очутился на вершине покрытой сверкающим снегом горы. Земля лежала у его ног, а передвигавшиеся по ней люди казались меньше муравьев. Время на вершине летело с поразительной быстротой.

      На глазах Альберта расцветали и осыпались деревья. Зеленели и скрывались под снежным покровом луга. Рождались и умирали люди. Вырастали и скрывались под водой горы. Меняли свои очертания континенты. Изменялось все, а он оставался вечно молодым.

      Время сметало все на своем пути, стирало города и страны, но его, Альберта Кольдингама, обтекало со всех сторон, словно вода. Альберт поднес чашу к лицу. Всего несколько глотков, и вместе с багряной жидкостью по его жилам побежит некротический фермент, дарующий вечное существование.

      Кольдингам чувствовал на губах сладкий вкус бессмертия, но тут в его голове, перекрывая все другие мысли, прозвучал голос Девы: «Остановись, безумец! Посмотри назад!»

     Альберт опомнился и ужаснулся собственным мыслям. Наваждение рассеялось. Стены криптория сомкнулись, скрывая от взора чудесную картину. Кольдингам почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Кто-то, кто внушает ему чужие мысли. Он гневно швырнул чашу в деревянное изваяние. Свет погас.

      В полной темноте Кольдингам выставил перед собой ладонь, с нее спрыгнула желто-оранжевая, окутанная языками пламени ящерица. Она бросилась к винтовой лестнице и стремительно помчалась наверх, зажигая по дороге факелы на стенах.
 
     Кольдингам двинулся вслед за ней, поднимаясь все выше и выше. Вскоре показалась окованная медными полосами дубовая дверь, ярко освещенная сидевшей рядом с ней саламандрой. Дверь отворилась. Альберт очутился на небольшой каменной площадке с уходящим вдаль узким коридором. Он ожидал чего угодно, но только не то, что увидел перед собой. 

        Это был Шакелас. Голова горбуна выглядела как обычно, а вот все остальное! У Шакеласа появилось новое тело, но совсем не такое, как можно было ожидать! На четырех суставчатых лапах покоилось суставчатое туловище скорпиона. Две зазубренных черных клешни, пощелкивая, зловеще покачивались в воздухе. Членистый, загнутый над головой хвост заканчивался острым, как шило, черным жалом.

      Шакелас с горькой усмешкой посмотрел на Кольдингама и несколько раз утвердительно покачал головой:

     – Так шутить император Морой. Нельзя верить гируды, Альберт.

     – Вот тебе награда за предательство, Шакелас. Ты сам выбрал свою судьбу. Уйди с дороги!

    – Я просить извинять. И хотеть помогать Альберт! Эта штольня вести к Трор. Ты добираться Ноулдон очень быстро. Почто играть со смерть?

      – Прочь, мерзкая тварь!

     – Как ты мне назвать? – брови Шакелас грозно сошлись на переносице, членистое жало изогнулось и  повисло у него над головой. – Ты тоже оскорблять принц?
     Альберту лишь чудом удалось уклониться клешни, щелкнувшей у его лица. Шакелас-скорпион развернулся на месте и взмахнул хвостом. Жало со свистом рассекло воздух в его в паре дюймов от груди Альберта. Он увернулся, но тут же попал в железные тиски: Шакелас сжал его клешней на уровне живота.

        – Я все-таки получать свое настоящее тело, – проскрипел он обрадованно. – После как прикончить ты!

     Он сжал клешню, но Альберт не почувствовал боли. Его защитил пояс из чешуи дракона. Однако теперь он был лишен свободы действий. Хвост покачивался в опасной близости от головы юноши. Кольдингам отчетливо видел прозрачную каплю яда на кончике жала, но не пытался отстраниться. Скорпион приготовился к последнему, смертельному удару.

      Альберт коротко размахнулся и метнул Саламандру в основание клешни. Она отвалилась от тела, с грохотом рухнула на камни, разжалась. Саламандра в одно мгновение обежала скорпиона по кругу, оставляя за собой высокие языки пламени. Альберт едва успел откатиться в сторону. Пылающее кольцо начало сжиматься.
 
       Шакелас предпринял несколько попыток вырваться из ловушки, но всякий раз, обжигаясь, возвращался на середину затягивающейся огненной петли. Он прекратил бесполезные метания и замер, уставившись полными ужаса глазами на огонь. Он понял, что все кончено, и умирать придется в страшных мучениях. Хвост скорпиона изогнулся, жало нависло над головой горбуна и вонзилось ему в темя.
 
    Глаза Шакеласа затянуло поволокой смерти. Ноги подломились. Содрогаясь в конвульсиях, охваченный пламенем скорпион в течение нескольких минут превратился в горстку пепла.

        Альберт вытер рукой  пот со лба. Он чувствовал себя настолько слабым, что из опасения упасть оперся о стену. Однако не усталость беспокоила его больше всего, а нечто другое. Кулон из кровавика сделался тяжелым, как мельничный жернов, а цепочка врезалась в шею, причиняя неимоверную боль. Пояс Урсуса тисками сжал его в поясе, а из-под перстня Повелителя Бурь по пальцу заструилась кровь.

      Что происходит? Ответ напрашивался сам собой – он использовал силу Круцифера и лишился покровительства Пресвятой Маргариты. Альберт вспомнил слова Ригглера о том, что амулеты лордов тьмы остаются дьявольскими орудиями зла, даже если они находятся в добрых руках.

     Носитель света, который прибегает к помощи темных сил, сам становится их частью. Так сказал Тритемий. За все на свете приходится платить. Или – или. Альберт вцепился в цепочку на своей груди и дернул ее изо всех сил. Она лопнула. Альберт швырнул амулет Флавия в пропасть и сразу почувствовал облегчение.

     Теперь пояс. Когда Кольдингам попытался расстегнуть его застежки, он ужаснулся тому, как плохо сгибаются пальцы. Поднес руку к глазам. Как и предсказывала Эсквилина, начались анатомические изменения: суставы пальцев удлинились, а ладонь вытянулась, сделавшись узкой.

     Зло, которое он использовал в добрых целях, все равно осталось ядом. Он проник в тело и разъедал его изнутри! Это надо было остановить как можно быстрее. Альберт просунул пальцы под пояс и рванул его изо всех сил. Застежки поддались. Амулет Урсуса полетел в пропасть вслед за кулоном Флавия.

     Альберту сил и желание как можно скорее избавиться от последнего амулета вампиров – перстня Повелителя Бурь. Он был ему великоват, и совсем недавно юноша боялся потерять трофей, отвоеванный у Харрикейна. Однако теперь перстень словно врос в кожу, и любая попытка снять его с пальца причиняла сильнейшую боль. В темноте, безраздельно царствующей под сводом пещеры, вспыхнули два горящих глаза.

       – За все нужно платить! – в звучавшем со всех сторон инфернально низком голосе слышалась насмешка. – Теперь ты наш, Кольдингам, наш навсегда!

     За словами последовал взрыв хохота. Альберту он был хорошо знаком, так хохотал голубоглазый демон с красными зрачками из его кошмарных видений.

      И тут в голове Альберта прозвучал нежный, как журчание ручейка, голос Девы:

     – Не слушай его, рыцарь Света. Используй силу Огня!

      Как он мог забыть о печати Саламандры? Кольдингам готов был надавать себе пощечин. Она была с ним с самого начала пребывания в Уайтроузе и столько раз выручала из беды. Альберт выпрямился во весь рост. Мысли его устремились к символу чистоты. Он тут же почувствовал тепло в ладони. На этот раз не было огня. Нагревался только перстень.

     Когда амулет Харрикейна раскалился докрасна, Кольдингаму осталось лишь стряхнуть его с руки. Перстень Харрикейна со звоном покатился по ступеням винтовой лестницы. Через мгновение со дна криптория донеслось пронзительное завывание зарождающейся бури. Она не заставила себя ждать.
 
    Из глубокой штольни вырвался темный смерч. Бешено вращаясь, он подхватил Кольдингама, в одно мгновение вознес его над замком Блэккастл и бросил на полпути к небесам. Переворачиваясь в воздухе, он полетел вниз, навстречу острым, как копья, шпилям императорского дворца.


   Глава двадцать седьмая о шахматном короле, оказавшемся под ударом офицера


        Из глубокой штольни вырвался темный смерч. Бешено вращаясь, он подхватил Кольдингама, в одно мгновение вознес его над замком Блэккастл и бросил на полпути к небесам. Переворачиваясь в воздухе, он полетел вниз, навстречу острым, как копья, шпилям императорского дворца. Однако в последний момент перед приземлением они исчезли, уступив место покрытому черно-белыми плитами полу.

       Он опустился на обе ноги посреди величественной залы с высокими готическими сводами. Стены ее украшали черные барельефы, картины в позолоченных рамах и кирасы с торчавшими из-за них мечами, боевыми топорами и копьями. Тяжелые черные портьеры закрывали узкие стрельчатые окна. Огни многочисленных свечей, горевших в золотых канделябрах, отражались в отполированном до блеска черно-белом полу. Мерцали догоравшие в огромном камине угли.

       Альберт сразу обратил внимание на искусной работы золотой трон, украшенный драконьими лапами и головами горгулий. Сомнений не оставалось, он находится в самом сердце Кровавых Земель, в резиденции императора Мороя – замке Блэккастл.
Тронная зала выглядела так, словно хозяин покинул ее совсем недавно и вот-вот должен вернуться.

    Увидев развешанные по стенам арматуры, Кольдингам бросился перебирать коллекционное оружие, но в итоге остановил свой выбор на бастраде, очень похожем полюбившийся ему меч Гилберта. С длинным клинком в руке Альберт почувствовал себя вдвое увереннее. Затем он осмотрел трон и апсиду за ним.

       Здесь его заинтересовал стол с расстеленной на нем картой империи. На карте стояла шахматная доска всего с четырьмя фигурами: тремя черными и одной белой. Юноша покрепче сжал меч и продолжил осмотр. Где-то здесь в бесконечной анфиладе помещений находилась главная его цель – Плат пречистой Маргариты. Вот только где он? Искать Деву можно бесконечно долго, а он был уверен, что разгуливать по замку ему никто не позволит.

      – Где ты, Дева? – застосковал Альберт. – Покажись. Подай знак!

       Ответом стал какой-то непонятный звук. Кольдингам так и не успел определить его природу. Все заглушило неприятное шуршание. Это ожил орнамент из черных роз – главное украшение Блэккастла. Колючие стебли шевелились, переплетались, а бутоны, как головы змей, вытягивались к Альберту. Юноша занял позицию в центре зала, но атаковали его не розы.

     Вслед за ними пришел в движение барельеф из черного лабрадора. От стены отделился закованный в латы всадник. Каменная ладонь его легла на рукоять меча. Он уставился своим неживыми глазами на Кольдингама, вонзил шпоры в бока скакуна. Зал наполнился грохотом каменных копыт.

      Альберту показалось, что его атакует не один всадник, а целая армия. Раздался скрежет – меч из черного лабрадора покинул ножны. Кольдингам отпрыгнул в сторону, чтобы не оказаться сбитым с ног грудью коня. Одновременно он нанес удар мечом и промахнулся. Черный всадник натянул поводья, разворачивая коня для новой атаки, а на стене ожил очередной барельеф – пеший латник с трезубцем. Прикрываясь массивным щитом, он направил его на Альберта.
 
      Стараясь не терять обоих противников из вида, юноша отступил к стене. Вариант оказался не из лучших – черная роза ожившего орнамента раскрыла свой бутон, словно змея – пасть, и потянулась к человеку. Отпрянув от стены, Альберт едва не напоролся на трезубец каменного пехотинца. Краем глаза он заметил, как от очередного барельефа отделяется новый всадник. Противостоять сразу трем противникам, да еще таким необычным, было слишком самонадеянно.

      Кольдингам вновь отступил – на этот раз к камину. Но и тут его поджидала опасность. Затухающие дубовые плахи полыхнули ярким огнем. Два языка пламени высунулись сквозь решетку, словно две руки. Альберту лишь чудом удалось увернуться. Теперь он понял, что противник старался оттеснить его к возвышению, на котором стоял пустой трон.

    Саламандра! Вот, кто поможет ему уравнять шансы. Альберт перебросил меч в левую руку, а правой – метнул Саламандру в ближайшего к нему всадника. Пламя прошло сквозь черного рыцаря, не причинив ему ни малейшего вреда. Кольдингам был растерян и почувствовал себя обезоруженным. Впрочем, нет, ничего подобного! У него есть меч!

     Он обхватил рукоять правой рукой, провел ложную атаку, обманул промчавшегося мимо всадника и обрушил тяжелый удар на пехотинца. Лезвие должно было рассечь его шлем пополам, но прошло сквозь него, не встретив препятствия. Сила инерции бросила Кольдингама под копыта черного всадника. Перед глазами мелькнула высеченная из черного камня грудь скакуна, продетый в стремя железный сапог рыцаря и… Кольдингам не ощутил столкновения!

     Ожившие черные воины-гируды существовали только в его воображении! Он метался по залу и сражался с противниками, которых на самом деле не было. Едва Альберт подумал об этом, как из глубины анфилады донесся знакомый звук. Теперь юноша не сомневался, что слышит звон бьющегося стекла. Вдали замаячил белый свет. Когда его лучи упали на черных воинов, бесцельно круживших по тронной зале, они стали прозрачными и растворились в воздухе.

    Кольдингам огляделся в поисках настоящего противника – императора, внушившего ему мысли об оживших барельефах, хищных розах и огненных руках. Мороя по-прежнему нигде не было видно или… Альберта прошиб пот при мысли о том, что с таким же успехом повелитель вампиров мог заставить думать так, как ему угодно.

   Кольдингам ощутил присутствие врага в тронной зале и был вне себя от собственного бессилия. Он вновь подумал о Деве. Неужели она лишена возможности помочь ему хоть чем-то?

     Или все еще не может простить то, что он использовал силу вампиров? Опять раздался звон бьющегося стекла и пронзительный свист. Из темноты анфилады с бешеной скоростью рассекая воздух летел осколок зеркала. Альберт вскинул меч, решив, что это – новая атака.

     Однако зеркальный осколок замедлил свой полет, плавно подплыл к Кольдингаму и застыл в нескольких ярдах от него. Юноша увидел то, что происходило за его спиной. Трон вовсе не был пуст.

    Все это время император находился в зале. Это был одетый во все черное неестественно бледный и худой блондин с треугольным лицом. В руке он держал занесенное для броска копье. Ярко-красные губы Мороя кривила презрительная усмешка, а глубоко запавшие зеленовато-голубые глаза лучились холодной ненавистью. Император замахнулся и бросил копье.

     Альберт едва успел упасть на колени. Копье просвистело в дюйме от его головы. Он даже почувствовал, как ветер взъерошил ему волосы. Звон. Император промахнулся только отчасти, выдавший его осколок зеркала разлетелся вдребезги. Описав круг по зале, копье вернулось в руку Мороя и трансформировалось в длинный двуручный меч.

   – Клянусь Круцифером, живым ты отсюда не выйдешь! – прошипел Морой, вращая меч над головой.

       Кольдингам пропустил его слова мимо ушей, прикидывая длину меча императора. От этого зависела тактика боя. Двуручный меч был тяжелее и длиннее. Это увеличивало мощь удара и сектор поражения, но одновременно сковывало движения фехтовальщика.

    Альберт решил использовать свой единственный козырь – большую подвижность. Однако уже в следующую секунду Морой рассеял все иллюзии. Он работал тяжелым мечом с такой легкостью, словно тот был перышком, и двигался с поразительной быстротой.

    Мечи скрестились всего один раз, и этого оказалось достаточно, чтобы в руке Кольдингама остался жалкий обрубок клинка длиной всего в десять дюймов. От удара Мороя пострадал не только меч – запястье пронзила острая боль, а предплечье едва не выскочили из суставов. Для того чтобы парировать новый удар Альберту пришлось собрать все силы. Однако конец был неминуем. Следующий взмах меча императора должен был стать для Кольдингама последним. Однако Морой почему-то медлил с атакой.

     Альберт проследил за его взглядом и понял, что тот увидел что-то за его спиной. Рискуя получить удар, он оглянулся. Мелкие осколки зеркала выстроились над полом в линию, их острые углы повернулись в одном направлении. Один осколок, подобно маленькой звездочке, повис в воздухе выше остальных. Кольдингам сразу все понял: Дева указывает ему путь!

      Он увернулся от нового выпада Мороя. Не слишком удачно. Меч императора скользнул по фералийскому доспеху и оставил на нем внушительную вмятину. Альберт зашатался, но удержался на ногах. Нужно бежать по указанному осколками-звездами пути. Но как это сделать? Он не мог повернуться к Морою спиной.

     Словно услышав беззвучные мольбы Альберта, осколок сорвался с места, описал плавную дугу вокруг него и стремительно метнулся к императору. Морою пришлось пустить в ход меч, чтобы отбить летящий в лицо осколок, а у Кольдингама появилось немного времени. Он повернулся и бросился бежать по анфиладе, минуя залу за залой и слыша за собой легкую, крадущуюся поступь императора.

     Звездный путь закончился в огромной зале у большого зеркала в тяжелой золотой раме. В центре зеркальной поверхности зияло отверстие в точности соответствовавшее размерам и форме осколка, спасшего Альберта от верной гибели. Из отверстия бил ослепительный луч света, настолько яркого, что Кольдингаму пришлось на мгновение прикрыть левой ладонью глаза.

     Как только зрение восстановилось, он выбил обломком меча остатки стекла, шагнул в потайную комнату и увидел паривший в воздухе Нерукотворный плат, отражавшийся в десятке окружавших его зеркал. На сей раз на нем не было изображения пресвятой Маргариты, зато из него рукоятью вперед торчал меч с гардой в виде изогнутой ящерицы.

      Альберт с радостью опознал в нем священное оружие Великих магистров Лиги рыцарей Саламандры! Юноша бросил на пол бесполезный обломок и выхватил из Плата новый меч правой рукой. В то же миг длинный клинок вспыхнул ярким оранжевым пламенем. Крепость стали и жар Саламандры слились в одно целое.
 
     Альберт повернулся к лицом к выходу. Лицом к императору. Повелитель вампиров, как и Альберт, тоже отражался во всех магических зеркалах. Однако оригинал и отражение совсем не походили друг на друга.

   В дверном проеме стоял высокий блондин в золотой W-образной короне и черном, обшитом красным галуном плаще, тогда как в зеркалах отражался неимоверно безобразный урод с бочкообразной грудью и длинными, достающими до пола передними конечностями. Двуручный меч в ладони казался не длиннее кинжала милосердия. Плащ императора превратился в огромные перепончатые крылья.

     Альберт взмахнул мечом над головой, прочертив им в воздухе огненную дугу. Морой попятился и медленно растворился в темноте за пределами зеркальной комнаты. Когда Кольдингам выбежал вслед за ним, императора нигде не было. Альберт вернулся в Тронную залу. Она тоже была пуста.

     Опять игра в прятки? Альберт был уверен, что исчезновение императора всего лишь обман зрения, а сам он затаился где-то рядом. Роковая ошибка. Когда он услышал над головой свистящий шум крыльев, было поздно что-либо предпринимать.
    Крылатое чудовище по касательной упало на него с высоты двадцати ярдов и сбило с ног. Выбитый из руки меч, вращаясь, заскользил по гладкому мраморному полу.

   Поднявшись, Кольдингам бросился к нему. Последовал новый удар, на этот раз в спину. В падении Альберту почти удалось дотянуться до меча, его пальцы чуть было не сошлись на рукояти, однако в этот момент невидимая рука оторвала его от пола и, словно мяч, подбросила вверх.

       Совершая в воздухе кульбит, Альберт увидел стремительно подлетавшее к нему крылатое чудовище. Взмахом перепончатого крыла оно отбросило его головой на стену залы.

    Мир погрузился в темноту, из которой медленно выступили мерцающие звезды. Они манили к себе. Звали забыть обо всем бренном и земном. Плыть к звездам, радуясь ощущению невесомости, разве не в этом счастье?

        Кольдингам был готов отдаться на волю небесного течения, но тут из мрака выплыла рукоять меча с гардой в виде изогнутой ящерицы. Она была так близко и в тоже время так бесконечно далеко.

     «Соберись, Магистр! Слабость – удел черни! – загремел в голове отцовский голос. – А ты не имеешь на это права! Ну же, Альберт!».

      Юноша собрал остатки сил и ринулся к мечу. Как только его ладонь коснулась рукояти, звездная сыпь растаяла без следа. Он увидел Мороя в его человеческом обличье. Император заносил над ним свой меч для удара. Кольдингам парировал его над головой обеими руками, развернулся под ним, и оттягом полоснул пылающим клинком по плечу императора снизу вверх.

     Отрубленная рука вместе с зазвеневшим мечом упала на черно белые-плиты. Из раны ударил фонтан темной крови, залившей Альберту глаза. Следующий удар он нанес вслепую. Прямо в грудь Мороя. О том, что меч достиг цели, стало ясно, когда все вокруг содрогнулось от душераздирающего воя, на который не была способна ни одна человеческая глотка.

      Альберт смахнул левой рукой кровь с лица и застыл в оборонительной позе, готовый отразить очередную атаку императора. Однако нападать было некому. Он был один. Его внимание привлекли картины в массивных золотых рамах. Все они изображали различные пейзажи.

    На первом пенилось море. Воды его еще волновались, но на горизонте завесу туч уже прорезала белая полоска света – предвестница окончания шторма.

      На второй картине едва заметно покачивался мертвый лес с повисшими на ветвях иссохшими лианами. Земля, из которой торчали сухие деревья, потрескалась от зноя.

     Третья картина изображала пещеру с потухшими кузнечными горнами, четвертая – сбившихся в стаю волков.

    На пятой виднелся пустой коридор с паутиной трещин на зеркальных стенах.  В отличие от этих почти застывших изображений шестой пейзаж пребывал в постоянном движении. В небе клубились серые облака, по дороге, извивавшейся меж серых холмов, шагал одинокий путник в коричневом плаще с накинутым на голову коричневым капюшоном и посохом в руке.

     По мере приближения к смотревшему на него Кольдингаму он постоянно и как-то рывками увеличивался в размерах, пока, наконец, не превратился в высокого худого старика с изможденным лицом.

    Старик вышел из рамы и остановился перед Альбертом. Последний лорд тьмы не собирался атаковать человека, хотя тот и выставил перед собой меч собираясь защищаться. Пилгрим внимательно и с любопытством его разглядывал.

    – Ты победил, Свершитель, – наконец произнес Саймон. – И стал настолько силен, что можешь расправиться даже со мной. Но стоит ли это делать?

   – Почему бы и нет?

      – Твои друзья в моей власти. Чтобы освободить их, тебе понадобится время. Еще больше времени уйдет на то, чтобы пересечь Империю в обратном направлении. А между тем Лунная Гвардия уже стоит под стенами Ноулдона. Я могу перенести туда и тебя, и твоих друзей за считанные мгновения. Ты пришел за Платом? Он твой. Хочешь спасти Уайтроуз? И это в твоих руках. Подумай, Альберт Кольдингам. Хорошенько подумай, прежде чем пустить в ход свой клинок. Время работает против нас обоих. Тебе нужно спасти Уайтроуз, а мне – похоронить Мороя и других детей Круцифера по обычаям моей расы.

      Альберт опустил меч.

     – Если собираешься меня обмануть, то отправишься вслед за своими братьями. Я забираю Плат.

     Пилгрим недобро усмехнулся.

       – Лорды тьмы редко дают обещания смертным, но если до этого доходит дело, то исполняют их безоговорочно и в срок. Я поклялся Эдварду Морою убить тебя и, поверь, когда-нибудь исполню свой обет. Но не сейчас. Ты можешь без опаски повернуться ко мне спиной, Свершитель.

     Кольдингам так и поступил. Вернувшись в зеркальную комнату, он застыл в изумлении и восхищении. Он столько раз видел Деву в своих видениях, но наяву изображение Пресвятой Маргариты оказалось во сто крат прекраснее. Альберт нерешительно потянулся к Плату. Как только он коснулся ткани пальцами, по руке пробежала волна ласкового тепла. Юноша осторожно взял святыню двумя руками, забросил за спину и стянул на шее узлом. Получилось нечто вроде сияющего плаща.      Кольдингам вернулся в Тронную залу.

     Саймон стоял рядом с отрубленной рукой императора. Ее бледная кожа быстро темнела, покрываясь трещинами, она на глазах у Альберта превратилась в глину. Вокруг Саймона начало формироваться облако туман. Его клубы накрыли обрубок руки и поползли к Кольдингаму. Он не двинулся с места. Искренний тон Пилгрима не давал оснований для сомнений в честном слове лорда тьмы.

      Сначала туман окутал колени Альберта, затем поднялся до пояса, достиг груди. В лицо ударил порыв ледяного ветра. Он погасил свечи. Все погрузилось во тьму, но в то же мгновение своды залы распахнулись, подобно бутону цветка. Невидимая рука схватила Альберта и бросила его навстречу мигавшим на черном бархате неба серебристо-голубым звездам.

    В ушах засвистел ветер, под ногами стремительно уменьшался в размерах пятиугольный замок Блэккастл, на востоке появились первые признаки зарождающегося дня. Где-то там, в розовеющей дали, высились стены Ноулдона, древней столицы многострадального королевства Уайтроуз.


  Глава двадцать восьмая о неожиданном подарке Саймона и хранителе плоти гирудов


     Беверидж первым встал с колен. Он не почувствовал никакого облегчения, видимо, его мольбы так и не достигли ушей небесной заступницы. Как только Клэр Грингич закончила молиться и, отряхивая юбку, поднялась на ноги, он спросил у нее, кто здесь похоронен.
 
     – Леди Фиона де Бомонт, – ответила старая женщина.

      Беверидж вздрогнул и осенил себя знаком овала.
 
     – Куда ты теперь?

     – Я не собираюсь никуда уходить, ваше милосердие. Здесь мой дом, я здесь родилась и умру. Зато вам следует как можно скорее уносить отсюда ноги.

    Эта ночь сильно изменила великого экзекутора. На глазах у него выступили слезы. Наклонившись, он поцеловал женщину в морщинистый лоб и сказал с необычной для него теплотой:

    – Спасибо за все, Клэр. Береги мой медальон.

    Попрощавшись со старухой, Беверидж отыскал в траве суковатую палку. Опираясь на нее, заковылял к Пылающему мосту. Даже примирение с Девой не поменяло бы его планов в отношении Кольдингама. Убийца Гилберта должен умереть.

      Добраться до моста Бевериджу так и не удалось. На половине пути почувствовал, что засыпает на ходу. В полном изнеможении рухнул в траву и заснул. Разбудил его лязг металла и стук копыт. В темном небе прямо над его головой висела серебристая луна. Великий экзекутор поднял голову и огляделся.

     Флэммингсбридж уже не горел. По нему бесконечной вереницей ехали всадники в черных доспехах и пернатых шлемах. Ночной ветер колыхал султаны из черных перьев и развевал штандарты с гербом Бладленда – черной розы со стеблем, усеянным длинными колючками.

      На берегу всадники перестраивались в колонны по четыре и походным порядком направлялись на восток. За конницей следовала имперская пехота. Колыхались копья, посверкивали шлемы, громыхали по деревянному настилу кованые сапоги.

      Затаив дыхание, Беверидж наблюдал за прохождением войск Империи. Совсем недавно он готовился к войне с Мороем. Следил за строительством укреплений, собирал сведения об армии вампиров, но лишь теперь понял, что все, что делали люди, было всего лишь мышиной возней, наивной попыткой уйти от неизбежности. Армия чад тьмы несокрушима. Сопротивляться вампирам бесполезно. Королевство Уайтроуз обречено.

     Впрочем, какое ему дела до королевства? Сейчас его интересовал только один человек. Он не имел никакого отношения к Уайтроуз, но вел себя так, словно все беды и радости королевства были его личными бедами и радостями. Лицемер! Беверидж машинально сжимал и разжимал ладони, словно в этот момент собирался удушить Кольдингама.

     Колонны вампиров скрылись вдали. Беверидж собирался покинуть свое укрытие, но тут появился еще один отряд. Великий экзекутор сразу понял, почему этот эскадрон держится в стороне от основного войска. На всадниках не было доспехов. Худые, как скелеты, воины с головы до ног были обмотаны испещренными иероглифами полосками пожелтевшей от времени ткани. За плечами у них развевались белые саваны.

      Беверидж догадался, что видит перед собой иссохшие мумии, поднятые из небытия силой имперской магии. Вооружены они были короткими бронзовыми мечами, и одним своим видом способны были обратить в бегство любого противника. Наконец все стихло.

    Беверидж встал во весь рост, чтобы осмотреться, и замер от неожиданности. Неподалеку от него на камне сидел изможденный старик в коричневом плаще с капюшоном. В руке он сжимал длинный посох. Рядом мирно пощипывал траву оседланный белый конь, в котором Беверидж с удивлением узнал своего Задиру Второго. От раны на его шее не осталось и следа.

    Рука великого экзекутора метнулась к заткнутому за пояс черному ножу. Старик не спеша поднялся с камня. В темном овале капюшона сверкнули голубые глаза.

   – Оставь нож в покое, Беверидж, – благожелательным тоном посоветовал старик.  – Он тебе еще пригодится.

    – Кто ты?
    – Лорд Саймон Пилгрим к твоим услугам.

    – Я не нуждаюсь в услугах чад тьмы!

    Беверидж бросился на вампира и сделал выпад, пытаясь угодить ему ножом в сердце, но тот одним движением руки отбросил экзекутора ярдов на десять назад.

     – Напротив, нуждаешься, и еще как, – пренебрежительно усмехнулся Саймон. – Кольдингам направляется в Ноулдон. Тебе нужен конь, чтобы попасть туда как можно скорее. Разве ты не хочешь отомстить за Гилберта?

    – Зачем тебе помогать мне? – крикнул Беверидж, с трудом поднимаясь на ноги. – С какой стати?

    – Кольдингам – враг Империи. И твой враг тоже. Мы в одной лодке, разве не так.

     Беверидж почувствовал, что у него не осталось выбора, что его приперли к стенке, но это его не обескуражило, а наоборот, придало ему сил. Сначала он отомстит Кольдинагму, а потом по очереди разберется со всеми своим обидчиками.

    – Хорошо, – подумав, кивнул Беверидж. – Будь по-твоему.
 
     Он сунул нож за пояс и медленно, словно нехотя, взгромоздился на Задиру Второго.

    – Мы еще увидимся, – сказал он Саймону многообещающим тоном. – И тогда посмотрим, чья возьмет.

    Беверидж поднял Задиру с места в галоп и помчался вслед за всадниками в белых саванах.

                ***

      Нигредо вынырнул из темноты, окутывавшей своды тронной залы, и опустился на пол рядом с обратившейся в глину рукой Мороя. Едва лапы ворона коснулись плит, птица превратилась в пожилого мужчину. Мелкие черты хищного лица, изогнутый нос, блестящие черные глаза напоминали прежнего Нигредо. Движения его тоже напоминали величавую поступь ворона, а полы черного плаща походили на крылья.

      В руке мужчина держал черную амфору. Он бережно собрал в нее глину и неспешно двинулся через анфиладу залов. Послышался тяжелый вздох. Сошедший со своего портрета Саймон Пилгрим молча последовал за Нигредо. Они вошли в дверь, ведущую в подземелье Блэккастла – к крипторию Круцифера.

     Ни на лестнице, ни в самом криптории ничто не напоминало о визите Свершителя. Неупиваемая Чаша стояла на своем прежнем месте и была до краев полна крови Прародителя вампиров.

    Сотворив перед крестом продолжительную молитву, Саймон и Нигредо направились к задней стене криптория. Каменная глыба со скрежетом поднялась, открыв вырубленный в скале узкий грот. Освещался он фосфоресцирующими гроздьями плесени, свисающей с потолка. В стенных нишах стояли каменные гробы. Пыль и клочья паутины набились в выбитые на крышках надписи. Здесь, в склепе Блэккастла спали вечным сном гируды, погибшие в схватках с людьми.

     Пилгрим и Нигредо миновали последнее пристанище своих собратьев, не сбавляя шага. Чем дальше они продвигались, тем шире становился таинственный грот. Ниши с гробами остались далеко позади. Потолок поднимался все выше, пол шел под уклон. Сделалась совсем темно. И темнота эта ничем не походила на земную. Вязкая и тяжелая она была свойственна лишь этому месту. Подземелье ее породило, в подземелье она жила, надежно скрывая от всех тайны чад тьмы высшей касты.

     Этот мрак подобно ненасытной утробе без остатка съедал любые звуки и запахи. И рождал новые, принадлежность которых установить было невозможно. Дробный стук шагов маленьких ножек, протяжные стоны и мерзкое хихиканье сливались в музыку ужаса. Запах сырых камней, зловоние болотных испарений и терпкий аромат жутких растений, никогда не видевших солнечного света, пропитали воздух, превратив его в смертельный яд.

     Нигредо и Пилгрим продолжали то ли идти, то ли плыть по мраку. И для них, и для этого подземного мира ни время, ни пространство ни имели смысла. Тот, кто наверху выглядел, как простой ворон, здесь был главным и именовался Хранителем Вечности. Только ему была известна дорога к месту упокоения вампиров-прародителей, только он знал, когда тот или иной из них стряхнет оковы сна. Но вот вдалеке замаячил желтый огонек. Он мерцал, заговорщицки подмигивал, подзывая к себе.

      Под ногами Нигредо и Пилгрима зашуршал песок. Огонек увеличивался в размерах, пока не превратился в пламя факела, воткнутого в нос черной ладьи. Широкая с низкими бортами, без паруса, руля и весел она поджидала хранителя вечности, уткнувшись кормой в край берега, покрытого черной галькой.

      Как только Нигредо и Саймон взошли на борт, ладья отчалила и бесшумно заскользила по водам подземного водоема. Свет факела не мог рассеять окружающую тьму, но и так было ясно – это не просто озеро, а настоящее море.

    Ладья была погружена в черные воды почти по самые борта. Не только из-за своей странной конструкции. Осадку увеличивали пять тяжелых гробов, расставленных на палубе.

     Напоминающие каменные глыбы по виду они были такими же тяжелыми. Куполообразные крышки были сдвинуты, открывая взгляду Нигредо бренные останки Шарпа, Флавия, Харрикейна и Урсуса. Комья красной глины покоились на ложе из жирной, черной земли.

     В пятом гробу, несколько превосходившем другие размерами, покоился Эдвард Морой. Погребальные одежды императора были черными. Морой уходил в вечность без единого украшения. Было заметно, что правый рукав его камзола пуст.

Хранитель плоти приблизился к гробу и высыпал в него содержимое амфоры. Когда шуршание комьев глины стихло, правая рука императора оказалась на месте. Крышки гробов со скрежетом задвинулись.

     Ладья продолжала неторопливо рассекать воды подземного моря. Тишину изредка нарушали всплески волн. Несколько раз черные воды у бортов ладьи начинали ходить ходуном. На поверхности показывалось покрытый чешуей, до омерзения гладкий, маслянистый бок неведомой твари. В свете факела мелькали изогнутые, костистые плавники. Существа, жившие в подземном море, никогда не показывались полностью, словно желали скрыть свои истинные размеры.

     Это море звалось Морем Круцифера. Именно его кроваво-черные воды питали силы всех вампиров. Именно в них рождалось изначальное зло в чистом его виде. Наконец в свете факела появились очертания острова. Ярко-красный песок и острые зубцы белых скал. Едва нос ладьи уткнулся в берег, факел погас. Погребение королей вампиров по древней традиции должно было вершиться в полной темноте.
               
                ***

      На востоке появились первые признаки зарождающегося дня. Где-то там, в розовеющей дали, высились стены Ноулдона, древней столицы многострадального королевства Уайтроуз.

    Неведомая сила несла Кольдингама над Империей вампиров. Альберт узнал дорогу, которую теперь была узкой лентой, вьющейся далеко внизу. Унылые серые холмы он тоже видел не впервые. Они были изображены на портрете Саймона Пилгрима.

    Потом из-за горизонта выплыла посеребренная луной гора Айронмаунтен. Мелькнули верхушки кленов леса Флавия, река и полуразрушенный замок на берегу. Вид знакомых мест пробудил воспоминания.

      Кольдингам поразился тому, как много пришлось пережить с тех пор, как он ступил на землю Уайтроуз. Здесь он не раз смотрел в лицо смерти, нашел верных друзей и непримиримых врагов. И теперь этот некогда чуждый ему мир стал таким близким и понятным.

     На горизонте показались стены Ноулдона. Несмотря на удаленность, Альберт разглядел на них маленьких людей в сверкающей броне и шлемах. Они перегибались через крепостную стену, упоказывая руками куда-то вниз. Там, на подступах к столице колыхался лес копий. Это шла в атаку лунная гвардия Империи!

    Полет Альберта оборвался внезапно, словно рука невидимого великана, перенесшая его через луга и леса, просто-напросто разжала пальцы, и он камнем упал вниз. Вне всяких сомнений, он должен бы разбиться, но его спас Нерукотворный плат Маргариты. 

   Он радостно затрепетал в воздухе, и Альберту показалось, что у него выросли крылья. Так он и было. Падение превратилось в плавный спуск. Кольдингам мягко коснулись земли, и сразу почувствовал, как она содрогается под копытами вампирской конницы.

       Альберт повернулся спиной к Ноулдону. За ним была столица королевства Уайтроуз, на него надвигалась лавина черных латников Империи, наступавших на город с западной стороны. За опущенными забралами противников не было видно их лиц.

     Однако перед его мысленным взором встали бесстрастные, словно высеченные из камня, исполненные грозной решимости лица чад тьмы и отчаянные глаза защитников Ноулдона, готовых отдать жизнь за Деву, белую королевскую розу и неотъемлемое право оставаться людьми.

    Кольдингам развязал узел на шее, сорвал с плеч Плат, поднял его над головой на вытянутых руках, показывая тем самым захватчикам, что добиться победы будет не так-то просто.

    Время словно остановилось, мгновения растянулось до бесконечности, а ожидание стало невыносимым. Альберт уже думал, что его появление не в силах остановить неотвратимое. И тут люди на стенах Ноулдона пришли в движение, начали размахивать руками, кричать, указывая друг другу на одинокого рыцаря с Платом в руках.

    Вампиры тоже его заметили. Руки в черных латах натягивали поводья, поворачивая коней. Конский топот, напоминавший надвигающиеся раскаты грома, сменился шумом теряющего силу камнепада и, наконец, полностью стих. Черная кавалерия остановилась.

    Из ее плотно сомкнутых рядов, словно камень из пращи, вылетел одинокий рыцарь черных гирудских доспехах. Забрало у него было опущено, на шее развевался длинный черный шарф. Рыцарь нещадно молотил шпорами блестевшие от пота бока черного коня. Наконечник тяжелого копья, нацеленный на Кольдингама, грозно покачивался. В этом бешеном скоке чувствовался такой неистовый напор, что, казалось, нет в мире силы, способной ему противостоять.

     Альберт был зачарован этим жутким и величественным зрелищем, и только усилием воли ему удалось стряхнуть с себя оцепенение. Меч, уже вкусивший крови самого Императора, со свистом рассек воздух у него над головой. Они хотят поединка один на один? Они его получат!

     В это мгновение весь остальной мир скрылся за плотным занавесом взаимной ненависти. На опустевшем поле остались только Кольдингам и его противник. Конный и пеший, вампир и человек, холодное чудовище и существо из плоти и крови. Альберт поднял меч над головой, готовясь увернуться от удара копья и нанести свой, но черный рыцарь растаял в воздухе в нескольких десятках футов от своего противника.
 
    Кольдингам принялся наугад раздавать удары направо и налево, как вдруг сильнейший толчок в грудь откинул его на несколько ярдов назад. Если бы не крепкая броня гирудской выделки, ему бы пришел конец. Сознание помутилось, но не настолько, чтобы он не мог расслышать нарастающего топота копыт. Конский храп... Позвякивание сбруи… Лязг доспехов... Он понял, что на него летит невидимый всадник и откатился в сторону. Это позволило ему избежать очередного удара, но сил подняться на ноги уже не было.

      И тут прямо из воздуха соткался черный рыцарь. Он уже успел развернуть коня и занес копье, готовясь пригвоздить Альберта к земле…


     Глава двадцать девятая о последней битве и благодарности короля Уорвика


         Рука Альберта легла на Плат. Святыню, а вовсе не собственную грудь пытался защитить он от вампирского копья. Удар был нанесен незамедлительно, но как только острие коснулось тонкой ткани, раздался оглушительный треск. Наконечник лопнул, рассыпался брызгами ослепительных искр. Древко окутало голубое сияние. Когда же оно рассеялось, копье бесследно исчезло.

      Кольдингам вцепился в край свисавшего черного плаща и дернул изо всех сил на себя. Добротная фералийская ткань не порвалась, сослужив вампиру плохую службу. Он завалился набок и не удержался в седле. Напуганный конь рванулся с места, волоча всадника по ровному полю.

     Альберт вскочил на ноги и чуть было не зарычал от ярости. Черный скакун стремительно уносил вампира, лишив Кольдингама возможности нанести последний удар. Но сожаление его было слишком поспешным. Проскакав меньше двадцати ярдов, конь встал на дыбы. Альберт с изумлением смотрел на знакомую фигуру, преградившую дорогу скакуну.

     Старик с посохом в руке был не кем иным, как Тритемием. За его спиной стояли Эсквилина и Ригглер. Лорд Саймон сдержал обещание и освободил их из подземной темницы короля горбунов.

     Возвращение друзей придало Альберту сил. Он спокойно дождался, пока вампир освободится от стремян и вытащит из ножен меч. Поединок продолжился. Черный рыцарь ринулся на Кольдингама, а тот без особых усилий отбил удар вампирского меча и вонзил лезвие своего в щель между шлемом и кирасой вампира.

    Сначала ему показалось, что сталь не причинила кровососу вреда. Но вот он зашатался, выронил меч и рухнул на землю. Загремели доспехи. Слетел с головы шлем. Парад иллюзий закончился.

       У ног Альберта лежала дама в черном подвенечном платье. По земле рассыпались пышные волосы цвета воронова крыла. Это была леди Клементина. Она пыталась что-то произнести, но похожие на рану красные губы застыли на полуслове. Альберт так и не успел узнать, что хотела сказать ему перед распадом леди Фог-Смог. Лицо ее потемнело до цвета глины, покрылось сеткой мелких трещин и рассыпалось в прах.

       – Я знаю, что ты сейчас испытываешь, Альберт, – негромко сказал Тритемий, по-отечески кладя руку на плечо Кольдингама. – Сотри же печаль со своего лица. Эта тварь никогда не было девушкой, а лишь принимала нужную ей форму.

      Кольдингам повернулся к друзьям. Радостно улыбнулся Эсквилине, дружески кивнул Ригглеру.

      – Ты прав, Гинесс. Я рад, что мы снова вместе, но не хочу больше рисковать вашими жизнями. Сейчас не время праздновать встречу.

    – А по мне так самое время, – тихо пробурчал Ригглер. – Я не ел с тех пор, как угодил в плен к проклятым подземным бородачам.

     – Тут ты прав, рыцарь Саламандры – согласился Тритемий, не обращая внимания на нытье монаха. – Возьми мой посох. Думаю, он тебе пригодится. Ведь армия без знамени – просто толпа вооруженных головорезов.

     – Армия?

     Гинесс поднял руку, указывая Ноулдон. Над стенами города занимался рассвет.на Из распахнутых ворота, вздымая клубы пыли, вылетела конница. За ней появились ряды пехотинцев королевской гвардии. Вслед за регулярной армией, беспорядочной, но внушающей беспокойство толпой неслись простолюдины, вооруженные тем, что попалось под руку.

    Тритемий ударил посохом о землю. Он начал медленно расти вверх, превращаясь в древко копья с головой кобры вместо наконечника. К нему Кольдингам привязал и Плат пречистой Марагриты.

    Теперь святыню стало видно издалека. Событие было встречено восторженным ревом в рядах армии Уайтроуз. А что вампиры? В рядах Лунной Гвардии не было такого воодушевления. Легкий утренний ветерок, дувший на запад, за доли секунды превратился в ураган. Перед рядами лунной гвардии пронесся смерч.

    Кольдингам увидел в тучах поднятой пыли старика в длинном плаще. Широко расставив руки, Пилгрим отдавал приказы своей армии. Из-за стен Ноулдона выглянул край солнца. Лунная гвардия разворачивалась, готовясь к отступлению.

   Черные латы, так устрашающе сверкавшие в свете луны, выглядели совсем по-другому, когда их освещали живительные лучи солнца. Откованные в подземных кузницах латы тускнели и становились безжизненно-серыми при ярком свете дня.

    Зато светлые доспехи рыцарей королевской конницы пылали на солнце, как расплавленное серебро. Проносясь мимо Альберта и его друзей, воины приветствовали спасителей королевства каждый на свой лад. Кто-то выкрикивал приветствие, кто-то салютовал поднятым мечом, кто-то – просто благодарным взглядом.

      Кавалерия врубилась в ряды отступающей лунной гвардии. Раздался лязг мечей, скрежет алебард, воинственные кличи атакующих и вопли раненых. Падали сраженные ударами алебард вампиры, вылетели из седел раненые люди.

    Грудь в грудь сталкивались черные кони и белоснежные скакуны. Казалось, и животных охватила кровавая вакханалия. На помощь кавалерии Уайтроуз пришла пехота. Пешие воины добивали сброшенных с коней вампиров. Мелькавшие в воздухе мечи казались черными от их темной крови.

     Кольдингам мысленно выругал себя за то, что увлекся зрелищем и остался в стороне от битвы. Он собирался ринуться в гущу сражения, но почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Это была Эсквилина.

      – Не надо, в этом уже нет необходимости. Все уже подходит к концу.

     Лицо девушки освещали лучи восходящего солнца, но Альберту казалось, что оно светится изнутри. Эсквилина. Милая Эсквилина. До чего же она красива! Вот и веснушки, которых она так стыдится, совсем не портят ее. Наоборот. Без этих крошечных пятнышек на лице она не была бы той Эсквилиной, которая будила в его душе столько пронзительной нежности и смутных переживаний! Глупенькая ты, глупенькая. Что ты понимаешь в женской красоте?

     Веснушки были неотъемлемой частью облика зеленоглазой колдуньи, которая появилась в его жизни в один из самых тяжелых моментов и навсегда покорила его сердце. Так думал Альберт, сжимая руку девушки, а Эсквилина, похоже, понимала его без слов и улыбалась в ответ на безмолвное признание в любви.

      Девушка была права. Битва подходила к концу. После того, как на помощь солдатам подоспело мирное население, отступление вампиров превратилось в беспорядочное бегство. Простолюдины орудовали кольями от оград, вертелами и косами с такой сноровкой, словно никогда и не использовали эти предметы в мирных целях.
       Измученные годами притеснений и страха, теперь они мстили чадам тьмы за своих друзей и родственников. Тех, кто погиб и тех, кто перешел на сторону тьмы.

    Столь сокрушительного поражения Империя еще не знала. Только жалкой горстке вампиров удалось скрыться. И вот человек, в окровавленной одежде отсек голову мертвого вампира тесаком, насадил ее на копье и воткнул его в землю. Примеру первого последовали другие. Над полем битвы одно за другим поднимались копья, увенчанные головами чад тьмы. Целый лес копий. Шум битвы затихал, зато в небе быстро нарастал вороний грай.

     – Жестоко? Да, жестоко, – вслух размышлял Тритемий, наблюдая за тем, как его сограждане глумятся над трупами врагов. – Но разве не жестоко само время, в которое нам довелось жить? И все же я верю, что под солнцем существует мир, где правит милосердие. Когда я построю свой летательный аппарат, то обязательно отыщу его!

     – Вампиров сюда никто не звал, – буркнул Ригглер. – Вот и поделом кровососам!

      – Такая жестокость имеет практическое значение, – продолжал Тритемий, не слушая монаха. – Вороны очистят черепа от плоти, солнца выбелит кости. Те, кто решит идти на Уайтроуз войной, увидев эту картину, тысячу раз задумаются, прежде чем ступить на нашу землю.

      – Смотрите, кто нам пожаловал, – вскрикнула Эсквилина, кивая в сторону Ноулдона.

       Кольдингам оглянулся и увидел блестящий кортеж из десятка всадников, над головами которых развевалось знамя Уайтроуз – шитая серебром белая роза на синем полотнище. Рядом со знаменосцем скакал на могучем белом жеребце тучный мужчина в роскошных латах и пернатом шлеме с поднятым забралом.

Альберт никогда прежде не встречался с властителем Уайтроуза, но по величественной осанке и напоминавшему королевскую мантию плащу сразу определил, что перед ним сам Уорвик.

    Свита монарха окружала четверку храбрецов. Вельможи с интересом рассматривали рыцаря, старика, девушку и монаха. Сам Уорвик в упор смотрел на Альберта. Седые кустистые брови короля грозно сдвинулись к переносице. Кольдингам выдержал этот монарший взгляд, не опуская глаз. Наконец лицо короля посветлело. Губы тронула чуть заметная улыбка.

      – Так вы тот самый чужестранец, который облапошил старого лиса Бевериджа и вернул нам плат пресвятой Маргариты? – спросил он благосклонным тоном.
 
     – Альберт Кольдингам, с позволения вашего величества, – ответил юноша с поклоном. – Спасти Плат мне помогли мои друзья, ваши поданные, верные слуги короля, которых вы видите перед собой.

     Тут барон Дорнмут, до этого гневно раздувавший щеки, посчитал нужным вмешаться. Тронул коня, приблизился к Альберту вплотную и вцепился пухлой рукой в древко знамени.

     – С твоими заслугами, Кольдингам, разберется специально назначенная розыскная комиссия Трибунала Священной Экзекуции. Она же расследует действия твоих сообщников. А пока изволь отдать плат мне. Не вынуждай нас применять силу.


   Глава тридцатая о воздаянии каждому по делам его и крылолете Тритемия

         Лицо Альберта залила краска гнева. Вот она королевская благодарность! Вот награда за все муки, которые довелось претерпеть. Ситуация, достойная сентенций старого философа Тритемия: чужеземец Кольдингам закончит свое путешествия по Уайтроуз там, откуда начал: в темницах Трибунала! Что ж, остается только дать оплеуху этому заносчивому ослу. Преступлением больше, преступлением меньше…
        – Прекратите, Дорнмут! – сердито вскричал король. – Еще одно слово, и это вами займется Трибунал экзекуции! Выполняйте свои обязанности, черт бы вас побрал, и не пытайтесь вершить судьбы королевства, поскольку ничего в этом не смыслите! Битва закончилась без вашего участия, так хотя бы теперь извольте присоединиться к победителям.

    Барон отдернул руку от древка с такой поспешностью, словно обжег пальцы.

   – Всегда к услугам вашего величества. Разрешите заняться подготовкой праздничного ужина? Теперь ведь нет нужды экономить на съестных припасах!

      Получив соизволение короля, барон поспешно откланялся.

      – Барон неисправим! – вздохнул Уорвик. – Видите, Кольдингам, какими людьми я окружен? Одни льстецы вперемежку с шутами. Это еще в лучшем случае. В худшем – предатели, как Беверидж. Но хватит о них. Вы заслужили награду, и я готов дать спасителю королевства все, что в моих силах. Что интересует вас, славный мой рыцарь? Деньги, карьера при дворе? Вы получите и то, и другое. Готов предложить вам самый высокий из постов на выбор. Такие рыцари, как вы, Альберт, нужны королевству как в годину войны, так и в мирное время.

     – Благодарю вас, ваше величество, – Кольдингам вновь поклонился. – Если, по вашему мнению, я заслужил награду, то прошу только об одном, предоставить мне честь возвратить Плат пресвятой Маргариты туда, откуда он был похищен.

     – Ответ достойный рыцаря без страха и упрека, – одобрительно кивнул Уорвик. – Доведите то, что начали до конца, Альберт. А к разговору о награде мы еще вернемся. Вы ведь не откажетесь присутствовать на пиру, который организует нам пройдоха Дорнмут? Коней сэру Кольдингаму и его друзьям!

      Приказание короля было выполнено без промедления. Каждый из четверых получил отличного скакуна. Поводья им вручили с такой тожественностью, что Ригглер едва не упал в обморок от счастья. Впрочем, он быстро освоился и, перед тем как пуститься в путь, ухитрился продать обереги парочке подвернувшихся вельмож. Причем те радовались так, словно купили амулеты у самого святого Теофила.

     До Храма Девы Кольдингама должна были сопровождать первые лица королевства, однако уже в первые минуты их оттеснили простые горожане. Под их восторженные крики и гром рукоплесканий Альберт триумфально въехал в ворота города.

    На улицах Ноулдона к толпе, окружавшей героев, присоединились женщины и дети. Они покинули свои дома, как только разнеслась весть о победе над вампирами и счастливом возвращении в Уайтроуз Нерукотворного плата пречистой девы Маргариты.

        Каждый из них старался протиснуться сквозь толпу, чтобы получить возможность прикоснуться к Альберту Кольдингаму. Площадь Спасения была запружена людьми. Задрав головы вверх, они с благоговением смотрели на развевающийся Плат. От полноты чувств многие пускались в пляс.

     Альберт был уверен, что при таком энтузиазме ноулдонцев им вряд ли удастся добраться до Храма Девы раньше, чем к вечеру. Однако волны восторженного людского моря сами вынесли четверку вампироборцев к порталу главного собора королевства. Кольдингам спрыгнул с коня.

    Он знал, что должен выступить перед ноулдонцами с речью и очень смущался будучи уверен, что никогда не найдет нужных слов. Однако слова нашлись. Они рождались в голове сами собой. Так, словно кто-то их подсказывал. Альберт догадывался, кто это был, мысленно благодарил Деву за помощь.

     Под громкие крики одобрения четверо героев вошли в Храм. Двери за ними закрылись, отрезая их от беснующейся площади с ее немолчным шумом, похожим на звук морского прибоя. Здесь, под высокими торжественными сводами царила тишина. Альберту даже показалось, что все слышат биение его сердца. Он не был знаком с ритуалами Уайтроуз и не знал, что следует делать в этой в этой ситуации. Делать ничего не пришлось.

    Как только Кольдингам ступил на середину Храма, Плат сам собой отцепился от древка и взмыл под самые своды. Подцвеченные всеми цветами радуги лучи солнца пробились сквозь три витража и сошлись на изображении Девы, сделав его объемным. Торжественно заиграл орган, полились звуки торжественной мелодии. Кольдингаму уже доводилось слышать эту чудную, полную небесной гармонии музыку в своих видениях. Наяву они звучали еще прекраснее.

         Альберт опустился на колено. Тритемий, Эсквилина, Гинесс и все присутствующие в храме последовали его примеру. Все смотрели на Плат, ожидая новых чудес. Никто не заметил человека в серой сутане, притаившегося за одной из колонн. Беверидж наконец получил возможность поквитаться с врагом. Он уже готовился вонзить нож в незащищенную спину Кольдингама, когда храм наполнился мелодичным смехом. Смеялась Дева.

      – Иеффай Беверидж, тебе не спрятаться от меня.

      Великий экзекутор покинул свое укрытие. Поднял бледное лицо к Плату, ожидая неминуемой мести Девы. Но вместо наказания она бросила ему какой-то предмет, который тот поймал на лету. Это был его серебряный медальон, подаренный им старухе Клэр в замке Бомонт.

       – Одна спасенная душа перевешивает тысячу грехов, – с благожелательной улыбкой произнесла Маргарита. – Ты свободен, можешь без опаски покинуть мой дом. Я прощаю тебя. Желаю тебе познать сладость покаяния. И пусть этот медальон постоянно напоминает тебе о нищей старухе и вашей общей молитве…

     Беверидж сжал медальон в руке, прихрамывая, направился к выходу из храма, но на полпути остановился и с гневом отбросил медальон в сторону. В глазах его вспыхнули огоньки ярости.

    – К черту прощение, мне нужен Кольдингам!
     Он выхватил из-за пояса черный нож и ринулся на Альберта. Кольдингам вскинул руку. Из его ладони вырвался ослепительный луч, он упал на Бевериджа, и тот завопил от неимоверной боли.
 
   Языки пламени в одно мгновение сожгли серую сутану и воспламенили плоть убийцы. Он рухнул на мраморный пол, корчась и воя от боли, пока его легкие не превратились в угли. Агония была мучительной. Огонь Саламандры уничтожил плоть, обнажив кости скелета. Вскоре и они рассыпались в пыль. Когда языки пламени померкли, на полу осталась лишь горсть серого пепла. Легкий ветерок, пронесшийся по храму, развеял его по всему полу.

     Альберт заметил на месте гибели врага черный нож и круглое блестящее пятнышко. Это была монета. Когда юноша ее поднял, она была еще горячей. Шиллинг. Английская монета с крестом на одной стороне и портретом короля-отрока на другой. С нее все началось, и ею же все закончилось. Кольдингам грустно улыбнулся и недоверчиво покачал головой. Если верить отцу и Джону Болтону, его скитания не закончатся никогда.

      Жуткая гибель Бевериджа отвлекла внимание людей от Плата. Когда все подняли глаза на святыню, то увидели возникшие из ниоткуда полупрозрачные ступени. Они вели к заполненному мигающими звездочками овалу на Плате. По этой чудесной лестнице медленно спускалась ангельского вида красавица. Ее белые одежды источали голубое сияние. Прекрасное, знакомое каждому жителю Уайтроуза лицо озаряла благостная улыбка.

      Впервые Альберт смог как следует рассмотреть глаза Маргариты. Они светились мудростью и добротой. Дева с невыразимой грацией ступила на нижнюю ступеньку лестницы, обвела всех верующих лучезарным взглядом.

     – Рада видеть всех вас, друзья мои, – произнесла она мелодичным, как звон серебряного колокольчика, голосом. – Я редко показываюсь людям, но сегодня вы это заслужили. Мне надо поговорить с каждым из вас, и начну я, пожалуй, с Эсквилины. Подойди, милая, ближе. Я хочу приветствовать самую красивую девушку королевства Уайтроуз.

      Лицо Эсквилины вспыхнуло от смущения. Она приблизилась к Деве и замерла, опустив глаза к полу. Альберт, не отрываясь, смотрел на обеих и никак не мог понять, кто из них прекраснее, богиня в светящихся неземных одеждах или земная красавица в простом платье со шнуровкой на груди. Обе были одного роста, у обеих были одинаковые фигуры. Отличие, если оно и имелось, проявлялось лишь в цвете волос и лица.

      Маргарита доверительно понизила голос:

     – Проси, чего хочешь, я с удовольствием выполню твое желание.

    Эсквилина смущенно и очень тихо, так чтобы не расслышал никто, кроме Девы, попросила избавить ее от противных веснушек на носу и вокруг него.

      – Ты прекрасно выглядишь, Эсквилина. Между нами говоря, я всегда считала себя слишком бледной. Но с этим ничего не поделаешь, в мире, где я провожу большую часть своего времени, так мало солнца! Хорошо, если ты настаиваешь, можем поменяться с тобой цветом лица.

      Со стороны их общение выглядело как задушевный разговор двух подружек. Кольдингам, Тритемий и Ригглер с изумлением следили за тем, как на лице Маргариты одна за другой начали появляться веснушки, а у Эсквилины наоборот, пропадать. Чаровница тут же достала маленькое зеркальце и, стараясь его не показывать посторонним, незаметно в него заглянула. Увиденное совсем ее не обрадовало.

     – Ах, нет, простите меня, предобрая Маргарита, – виновато воскликнула Эсквилина, – я передумала. Умоляю вас, верните мне мои веснушки. И спасибо вам за этот урок.

  Следующим беседы с Девой удостоился старый маг Тритемий.

     – Кажется, вы мечтаете увидеть землю с высоты птичьего полета, – спросила она крайне благосклонно.

     – Все верно, предобрая Маргарита.

      – Могу ли я вам чем-то помочь, мастер Тритемий?

      – Я провел много бессонных ночей в своей лаборатории, пытаясь открыть секрет легкого клея для надежного соединения всех частей летательного аппарата, но так ничего и не добился. Мои научные познания были слишком ограничены. Но теперь все изменилось. – Тритемий вытащил из кармана кусок летучей смолы, найденной им в Андерленде. – Клей я отыскал там, где меньше всего ожидал, в подземельях горбунов. Теперь строительство крылолета всего лишь вопрос времени.

     – Стало быть вам нечего просить у меня, мастер Тритемий?

      – Вы уже дали мне все, что надо. Разве не благодаря вам я нашел то, чего мне не доставало в жизни? Ведь не будь вас, Альберт вряд ли появился бы в Уайтроузе, – лукаво улыбнулся Тритемий, – и наше путешествие никогда не состоялось бы. Благодарю вас за то, что вы есть.

      Когда настал черед Ригглера говорить с Девой, он так оробел, что у него отнялись и ноги, и язык. Альберту с Тритемием пришлось взять его под руки.

     – Так значит, у нас в планах стоит церковная лавка, друг мой? – участливо спросила Маргарита с едва заметной лукавинкой в глазах. – Да вот незадача, наверное, после всего, что произошло в Уайтроузе, спрос на обереги против вампиров очень сильно упадет.

    – О, пресвятая Маргарита! – вздохнул монах. – Я опять дал маху!

    – Как же помочь в этой беде? – с деланной серьезностью произнесла Дева. – Почему бы тебе не стать хранителем главного оберега Уайтроуза, моего нерукотворного Плата? Если, конечно, ты пообещаешь довольствоваться скромным жалованьем.

     – Да, небесная заступница! Обещаю… Обещаю…

     Брат Билли упал на колени и молитвенно воздел руки к Деве. А та подала рукой знак Кольдингаму, чтобы он приблизился к ней.

     – Вот и все, дорогой Альберт, – Маргарита поднялась со ступени. – Счета оплачены и закрыты. Магистр Лиги Саламандры исполнил свое предназначение, и я готова отправить его туда, куда он стремился с самого начала. Ты ведь хочешь вернуться в свой мир?

       – Совсем недавно это было моим главным желанием, – отвечал Кольдингам. – Я хоть и полюбил Уайтроуз всей душой, но никогда не переставал скучать по доброй старой Англии. Вот только как я оставлю своих друзей? Как покину Эсквилину?

      – Кто сказал, что это будет прощанием навсегда, Альберт? Быть может, в Уайтроуз ты вернешься раньше, чем думаешь. Ты победил чад тьмы, но это временный перевес. Уже сейчас поверженное тобой зло мечтает о реванше и набирает силы. А сколько еще миров нуждаются в помощи Рыцарей Лиги Саламандры! Ты на службе, Альберт Кольдингам, и не волен распоряжаться собою. Разлуки и встречи всегда будут твоими спутниками на избранном пути. Умению расставаться, ты научишься в совершенстве. Как и великому искусству дарить надежду. Вот так, магистр. Остается только добавить, что мне открыто будущее. Можешь быть уверен, что у друзей, с которыми ты сейчас попрощаешься, все будет просто замечательно.

     Кольдингам кивнул и направился к Эсквилине. Та поняла все без слов и подставила губы для поцелуя. Альберт едва коснулся этих горячих губ своими, но тут же отстранился, боясь не совладать со своими чувствами.

     – Я вернусь…

     Эсквилина закрыла лицо ладонями, чтобы он не видел ее слез радости и горя. С Тритемием все обстояло значительно проще. Друзья крепко обнялись.

     – Твой аппарат сможет летать на любые расстояния?

      – Конечно, сын мой. Я не стал бы браться за дело, если бы не был в этом уверен.

       – Тогда жду тебя и старину Ригглера в гости. Вы ведь прилетите?

      – За себя я ручаюсь, – ответил Тритемий. – Что до Ригглера… Боюсь, что на своей новой должности он будет слишком занят…

      – Милорд! О, милорд! – монах бросился к Альберту на шею. – Не слушайте старого пустомелю! Я прилечу, обязательно прилечу, чтобы иметь удовольствие вновь увидеть вас!

      Альберт с большим трудом освободился от его объятий и повернулся лицом к ступеням. Девы на них уже не было, а Плат превратился в сияющий прямоугольник, очень похожий на открытую дверь, за которой начинается солнце. Как только юноша перешагнул с первой на вторую ступень, предыдущая исчезла. По мере подъема наверх лестница становилась все короче, а когда он оказался на верхней ступеньке, пути назад уже не существовало.

       Альберт обернулся, чтобы еще раз посмотреть на тех, кого оставлял в Уайтроузе. Они стояли далеко внизу, но Кольдингам отчетливо видел слезы на глазах Эсквилины, выражение печали на мудром лице Тритемия, дрожащий от рыданий подбородок Уильяма Ригглера… Еще мгновение и он ринулся бы к друзьям невзирая на то, что призрачные ступени исчезли. Однако было поздно.

      Из плата потянуло ледяным холодом, возникший смерч с воем затянул Кольдингама в посверкивающее бесчисленными звездами межмирье. Кувыркаясь и вертясь, подобно подхваченной водоворотом щепке, он вытянул перед собой руки, и вдруг уперся ими во что-то твердое.

      Это была стена фахверка, сложенная из глины и соединенных между собой вертикальных и горизонтальных брусьев. Ее невозможно было спутать с чем-то другим, как и ударивший в ноздри запах, особенный, напоенный сыростью и туманом запах Лондона.

                ЭПИЛОГ

       Кольдингам сразу узнал место, в котором вдруг очутился. Именно здесь, у стены этого дома он протянул умиравшему Джону Болтону руку помощи… Отсюда при раскатах грома перенесся в Империю вампиров. Но, может быть, никакого путешествия не было? Была потеря сознания вследствие удара молнии, а все остальное ему пригрезилось в беспамятстве! Это многое объясняет.

    Альберт поднял глаза к небу. Если все было так, как он предполагает, то без сознания ему пришлось лежать довольно долго. Болтона он обнаружил рано утром, а теперь полуденное солнце стоит в зените. Его непременно должны были за это время ограбить. Он сунул руку в кошелек на поясе, и нащупал там всего один шиллинг. Так и есть! Украли серебро и дорогой кинжал!

       Альберт кинул взгляд на правую ладонь: откуда тогда взялся замысловатой формы шрам от ожога? Этому можно найти десяток удовлетворительных объяснений! Например, он мог взяться за что-то горячее, например, за раскаленную кочергу, когда ворошил угли в камине Сент-Джеймсского дворца. Да, скорее всего, так оно и было.

     Голова шла кругом от всех этих вопросов, и Альберт решил, что поищет ответы на них позже, когда приведет свои мысли и чувства в порядок. Сейчас для него самое главное, это как можно быстрее попасть домой, на постоялый двор Томаса Гловера.

    Улицы Лондона были залиты веселым солнечным светом. Альберт сообразил, где находится Темза и направился к Старому лондонскому мосту. Четверть часа спустя он, испытывая радость узнавания, шагал по знакомым улицам мимо знакомых домов, складов, трактиров и церквей.

     Однако отделаться от навязчивых мыслей никак не удавалось. Неужели Эсквилина, мастер Тритемий, Шакелас и Ригглер, все эти вампиры и тетраморфы привиделись ему в кошмарном сне?

     Звон лютни вырвал его из размышлений. Завидев Альберта, стоявший в тени ближайшего к нему фахверка седовласый старик еще раз ударил рукой по струнам, чтобы привлечь к себе внимание.

           Судя по всему, это был уличный певец, и день у него не задался, потому что лежавшая перед ним на мостовой серая пыльная шляпа была пуста. Старик пробежался пальцами по струнам и запел дребезжащим тенором:

                Две розы, черная и белая, сплелись,
                Друг друга жалят острыми шипами.
                И лепестки их, устремляясь вниз,
                В небытие уходят вечными врагами…

      Альберт вздрогнул и застыл на месте как вкопанный. Солнце слепило глаза, поэтому он приложил ко лбу ладонь козырьком, чтобы получше разглядеть старика.     Вид у него был самый затрапезный: на плечах старый, латанный-перелатанный плащ, под ним синяя холщовая рубаха, заправленная в коричневые бриджи. На ногах грубые деревянные башмаки. Закончив петь, старик несмело улыбнулся:

    – Милорду понравилась моя баллада о двух розах?

    – Да, очень. Как тебя зовут?

    – Элиас, сэр. Элиас Дандердейл, с вашего позволения.

    Глядя на старика, Альберт думал о том, что такие странствующие музыканты в великом множестве бродят по городам и весям доброй старой Англии. А то, что он поет о черной и белой розе, скорее всего, просто совпадение, а вовсе не знак свыше. Или все-таки он как-то связан с Уайтроузом?

    Альберт напрасно всматривался его в голубые выцветшие глаза в поисках ответа на свой безмолвный вопрос. Он сунул руку в кошелек, достал шиллинг и бросил его в лежавшую на земле шляпу:

     – Вот тебе за доставленное удовольствие, Элиас Дандердейл.

     И вдруг лицо музыканта исказила гримаса ужаса. Старик смотрел не на Альберта, а куда-то вниз и позади него. Проследив за его взглядом, Альберт вздрогнул от неожиданности: у него не было тени...


                <><<>><>
               

                СОДЕРЖАНИЕ

   ПРОЛОГ
   
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРИШЕСТВИЕ САЙМОНА ПИЛГРИМА

   Глава первая об относительной пользе и вреде серебряных шиллингов
   Глава вторая о вороне Нигредо и проигранной белыми шахматной партии
   Глава третья о том, что иногда милосердие бывает опаснее жесткости
   Глава четвертая о вегикуле справедливости и прочих полезных изобретениях
   Глава пятая о том, что внешность бывает и впечатляющей, и обманчивой
   Глава шестая о тайном кабинете и троне, на который лучше не садиться
   Глава седьмая о трудном выборе между богатством и безопасностью
   Глава восьмая о том, что умная голова важнее, чем быстрые ноги
   Глава девятая о том, как становятся вампирами и бродячем лютнисте
   Глава десятая о Квартале тысячи удовольствий и его обитателях

   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОЗРЕНИЕ АЛЬБЕРТА КОЛЬДИНГАМА

   Глава одиннадцатая об аромате увядших роз и мертвом садовнике
   Глава двенадцатая о расточительстве Саймона и бережливости Клементины
   Глава тринадцатая о торжестве справедливости и сокрушении препон
   Глава четырнадцатая о пытке молчанием и погоне за черным вороном
   Глава пятнадцатая о доброй вкусительнице и Базальтовом острове
   Глава шестнадцатая о любовных порывах и пользе подозрений
   Глава семнадцатая о законах гостеприимства и узнике реторты Бевериджа
   Глава восемнадцатая о лунной дорожке и выборе между жизнью и смертью
   Глава девятнадцатая о честном перебежчике и катафалке Гилберта Гилфорда
   Глава двадцатая о взлетах, падениях и тайне магического треугольника
   
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЕЧТЫ ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВЫ

   Глава двадцать первая о магическом зеркале и жадных лианах Редвудского леса
   Глава двадцать вторая о танце кобры и поясе повелителя зверей
   Глава двадцать третья о встрече Бевериджа с новыми хозяевами замка Бомонт
   Глава двадцать четвертая о выборе между вином, кровью и святой водой
   Глава двадцать пятая о злобном нраве тетраморфа и черном ноже из обсидиана
   Глава двадцать шестая о новом облике Шакеласа и сладком вкусе бессмертия
   Глава двадцать седьмая о шахматном короле, оказавшемся под ударом офицера
   Глава двадцать восьмая о неожиданном подарке Саймона и хранителе плоти гирудов
   Глава двадцать девятая о последней битве и благодарности короля Уорвика
   Глава тридцатая о воздаянии каждому по делам его и крылолете Тритемия
   ЭПИЛОГ
               
                <><<>><>

Аннотация. Английский дворянин Альберт Кольдингам чудесным образом переносится в мир вампиров и узнает, что он не тот, за кого себя принимает. Альберт попадает в руки экзекуторов – тайной полиции королевства Уайтроуз, занятой искоренением ересей. Его обвиняют в похищении Плата пречистой Маргариты, главного оберега королевства против вампиров. Однако ему удается бежать. У него появляется цель: он отправляется на поиски Плата, чтобы с его помощью добиться реабилитации и спасти Уайтроуз от гибели. В ходе перипетий Альберт узнает, что его появление в королевстве не случайность, а сам он является последним рыцарем Лиги Саламандры, которому в ходе особой миссии суждено погибнуть или уничтожить Империю вампиров. С неимоверным трудом ему удается расправиться с лордами-правителями империи, добыть спасительный Плат Маргариты и с его помощью обратить в бегство бесчисленные орды вампиров. Этот же Плат оказывается дверью в его собственный мир. В финале Альберт возвращается в исходную точку истории. Объем романа 16, 7 а.л.

                <><<>><>