Было бы преувеличением назвать его красивым. Красивыми были его ладони и пальцы пианиста, которыми он виртуозно работал.
– Странные существа, эти женщины, – так обычно начинал он разговор со мной. При этом расческа и ножницы в его руках мелькали вокруг моей головы, как молнии. Его серые глаза блестели. Невысокого роста, он будто подпрыгивал возле меня, поднимаясь на носки.
Он философствовал, а я внимал ему в кресле этой маленькой и уютной парикмахерской. Натолкнулся я на нее в переулке случайно. Небольшое одноэтажное здание со стенами из красного кирпича и широкими окнами, казалось, выплыло из девятнадцатого века. Устойчивость его была незыблема во времени в отличие от его обитателей.
После первой стрижки я убедился, что нашел мастера, которого искал. Ну, кто из нас изо дня в день не откладывал посещение парикмахерской, покидая которую вы не узнавали себя в зеркале? Хотя его болтовня меня раздражала. А вот женщины, – те просто ломились к нему в очередь. Ему достаточно было глянуть на клиентку, чтобы ухватить ее суть, тот штрих, что придавал ей известный шарм. А уж какой секрет раскрывал он в ее образе, знала только она, будто на крыльях вылетая из заведения. Я же испытывал досаду, обнаруживая в кресле очередную клиентку, когда там должен был сидеть я. Но, если по справедливости, то это была зависть. Ну, никак не мог я понять, чем он их берет. Но знал точно, что тут замешано не одно только его мастерство.
– А где Александр? – с плохо скрытым раздражением спросил я у второго мастера заведения, – Софочки. С недавних пор Софочка и Александр были компаньонами. Сегодня из-за своей лени я не созвонился с ним и был за это наказан. К тому же, и настроение у меня с утра было ниже среднего.
– Ну, где может быть этот пройдоха? – закатила Софочка глаза, обесцвеченные временем, – таскается по своим бабам.
На излете своей привлекательности Софочка рассчитывала на мужское внимание Александра. Но тому не было до нее дела. Тогда она стала злиться, что он уводит у нее клиентуру. Да мало ли, от чего может злиться стареющая дама.
Я же был молод, честолюбив, самоуверен и циничен. Исходя из чего и строил свои отношения с прекрасной половиной. И эта половина не задерживалась подолгу в моей жизни. Но, случается, что приходит та, которую хочется удержать.
Тут открылась дверь, в проеме которой появился взмыленный Александр.
– Надо изучать женскую психологию. Странные существа, эти женщины, – тут же ухватился он за излюбленную тему, ловя мой взгляд. Всякий раз, находясь рядом с ним, у меня возникало ощущение, что он видит меня насквозь.
«До того странные, что порой и представить себе невозможно», – дополнил я про себя его мысль.
– Вы бьетесь, как рыба об лед на этой работе и после нее, чтобы сделать ей приятное. А ей все ни по чем. Ничего не замечает, – продолжал он, усаживаясь в кресло для клиентов.
– Почему не замечает? Замечает, сколько баб вертится вокруг тебя, – съязвила Софочка.
Утверждая, что Александр бабник, Софочка вряд ли этому верила сама. Проглядывалась в нем какая-то спокойная уравновешенность с твердой почвой под ногами.
– Но стоит пригласить ее выбраться из дома, как она сразу же меняется, – продолжал он, игнорируя выпад компаньонки. – И она тысячу раз права. Она чувствует себя женщиной. А это означает, что она привлекательна. Нет, она просто красива, и проходящие мужчины будут оглядываться ей вслед. Конечно, если они мужчины. И это придаст ей уверенности в себе.
Слушая далеко не в первый раз эти рассуждения, я скептически улыбался. Мне ли было не улыбаться. В шестнадцать лет лишенный невинности тридцатилетней старухой, я был обучен ею всему, что можно познать в любви.
– Достал сегодня два билета на мюзикл в Оперный, – продолжал Александр. – И дело тут даже не в мюзикле. Важно настроение женщины в предвкушении удовольствия. Знаете ли, такая атмосфера очарования, витающая вокруг нее, когда она занимается собой. Я в это время усаживаюсь в сторонке, чтобы не мешать, а она священнодействует. И на моих глазах женщина преображается. Куда и девается тусклость в ее глазах, – теперь в них загадочность. Она погружается в себя. И пусть сейчас она не замечает меня и даже не думает обо мне. Я знаю, что приглашением на концерт и букетом цветов принес в дом праздник. И я счастлив.
– Интересно, какую очередную шлюху ты подцепил? – Софочка, как ястреб, нависла над сидевшим Александром. Ее длинные и красивые ноги приняли устойчивое положение боксера, будто ответ Александра мог повалить ее на пол. Вместо ответа Александр извлек из внутреннего кармана вельветовой куртки коробочку. Открыв ее, с удовольствием воззрился на голубоватое сияние, излучаемое сережками, утонувшими в бархате. И надо было видеть его лицо. Далек он был в этот момент от парикмахерской. Мы же с Софочкой завороженно смотрели то на красоту в коробочке, то на него. Да, удар был ниже пояса, но Софочка быстро оправилась.
– Хотела бы я видеть красавицу, получившую такой подарок, с вызовом сказала она.
«Вот ведь устроился в жизни мужик», – подумал я. – А тут утром ушла от меня та, которую хотел удержать. И чего ей не хватало? Дом у меня богатый. Автомобиль дорогой. Езди по всему свету, куда вздумается и когда вздумается. Так нет, ушла и не оглянулась. Зачеркнула все, что было. А было ли? – вдруг подумал я, глядя на Александра. – Возможно, и было, раз заявила, что хотела от меня ребенка».
Занимаясь мной, Александр улыбался. Ни тени сомнения на лице. И, видя в зеркале его улыбку, я еще больше злился. «Погоди, – думал я, – поманит проходящий мужик твою красотку, если, конечно, он мужик, и помчится она следом за ним. Повеселимся тогда мы с Софочкой, глядя на твою физиономию. Господи! А смотреть-то не на что. Нос крючком, неопределенная линия рта, ничего не говорящий подбородок. Вот только лоб – большой и красивый. А каким успехом пользуется у баб!», – невесело размышлял я, глядя на Александра.
Быстро управившись с моей стрижкой, Александр покинул заведение. В том, что он сейчас исчезнет, мы с Софочкой не сомневались. В обеденное время он всегда куда-то исчезал.
Совсем грустный, продолжал я сидеть в кресле перед зеркалом. «Принесла тебя нелегкая с твоими разговорами», – чуть не вслух подумал я, напрочь забыв, зачем пришел в парикмахерскую.
– Полетел к очередной красотке цеплять ей на уши брюлики, – только и сказала ему вслед его компаньонка. – Зашибает на своих бабах кучу тугриков и им же потом и раздает. А куртке его вельветовой так уж точно с десяток лет.
Лицо Софочки при этом скривилось, как лицо наркомана, хватившего облако марихуаны. Софочка любую валюту именовала тугриками, будто намекая на татаро-монгольский след в своей жизни. Но, думается мне, что в ее жизни преобладал след народа, счастливо покинувшего Египет. Заключительным аккордом прозвучали Софочкины слова: «Чтоб я сдохла, если не выведу этого прохвоста на чистую воду! Сегодня же прогуляюсь к Оперному».
Моя жизнь после того злополучного дня текла в прежнем русле. Но изредка накатывало. И тогда я старался отключить свое сознание от всего окружающего, что плыло с безразличием времени и пространства мимо меня. Лучшим местом в такие минуты для меня была набережная. Вода вселяла равновесие. Что бы там ни происходило, а река скользила и отражала тот далекий мир, что нависал надо мной. Ее неторопливость навевала покой. И, прислушиваясь к природе, я замирал в своем ничтожестве.
В один из осенних дней, – когда все в золоте и нет дуновения ветра, – я облокотился на парапет реки. Солнце, отражавшееся в воде, еще делилось своим теплом, и решительно ничего не хотелось делать. Я смотрел на воду, на буксир, тянувший баржу, как вдруг уловил что-то новое на набережной. Привлекала внимание (и не только мое) необыкновенная пара. Это была женщина в инвалидной коляске, рядом с которой шагал мужчина. Минутой позже я увидел, какими доверчивыми глазами она смотрит на своего спутника.
Лицо женщины не было вызывающе красиво. Оно было обаятельно. Обаяние излучали слегка приподнятые брови: «Как! Вы еще не поняли, что жизнь не только сложна, но и удивительна», – словно говорили они. Глаза ее, в серой глубине которых читалось понимание, что она чуточку больше вас разбираются в людях, были огромны. И твердая линия губ подтверждала это.
Мой цепкий взгляд остановился на ее ушах красивой формы. Цветами радуги там искрились знакомые мне сережки. Я перевел взгляд на ее спутника и узнал Александра. А он глядел на женщину и широко улыбался.
«Хорошо, – подумал я, заметив, как он спокойно и уверенно держит ее руку, – что мир еще не свихнулся окончательно». И вдруг понял, – какие усилия нужно прилагать, чтобы все это сохранить и не растерять. В моем воображении поплыли картины. Вот Александр сидит тихонечко в кресле. И букет цветов на журнальном столике. И она перед зеркалом. И сияние сережек в ее ушах. И предстоящий концерт в Оперном. Холод внутри меня стал оттаивать, и стало уходить безразличие. «Господи! – подумал я, – как бы мне не тронуться умом в этом безумном мире, хотя, не так уж он и безумен, если в нем есть Александр.»
Вскоре я вновь посетил парикмахерскую и не застал своего мастера на месте. Не успел я раскрыть рот, как Софочка выпалила: «Александр Михайлович скоро будет. Он ушел помочь жене с обедом».
«А ведь она впервые назвала коллегу по имени-отчеству, – дошло до меня, – значит была тогда она у Оперного театра».