Дрожит-качается над головой воды кромка, силуэты облаков искривляет. Смотрят друг на друга человек и осьминог. У человека голова бритая, через тростник дышит. Осьминог всеми своими восемью лапами-руками перебирает, клюв открывает-закрывает, выпуклых глаз от человека не отводит. Когда вечер на землю спустился, оба одновременно из воды поднялись, тихо поднялись, только круг по воде разошелся.
- Выкарабкивайся, давай, девочка! Сакэ выпей – ты же сейчас как вроде по второму разу утопла. Да и мне полезно будет, замерз я с тобой. Вылезай, вылезай, говорю, а то к утру от тебя даже пены морской не останется, а мне тебе еще правду сказать надобно. Так, как ты сегодня обернулась, в медузу морскую, только один раз в жизни оборачиваться можно.
Захлопала по берегу своими ластами-руками девица-осьминог, за мокрым даосом в кусты проследовала. Там, в кустах у старого даоса Бяо парочка бутылочек припрятана. Откупорил одну, в клюв водянице влил, из другой – сам испил. Закашлялся, закряхтел.
- Зачем ты спас меня? – глухо, как из-под воды голос. Тело уже форму человеческую обрело, только волос нет, и ямочка на темечке. Кожа пока синевой покрыта, от холода, зато ни одной отметинки от ран да пыток.
- Великое Дао не обладает человеколюбием и предоставляет всем живым существам жить так, как им заблагорассудится. История человеков в тебе не нуждается более. Хм. А ты, дорогуша, на Оцую Яманочи и не похожа совсем.
Пальцы длинные, тонкие, вверх по лицу, с маковки к затылку спускаются. Из-под пальцев чутких – волосы. Волосы – диво, волнистые, и цвета невиданного – медного, с отливом, как от патины. И ростом крупнее, и в голени посуше, и грудь повыше, и сосцы на ней светлее, мягче.
И голос иной – мягкий, глубокий, вкрадчивый. Голову набок – локоны на плечо. Взгляд исподлобья, да не злой, а мягкий, добрый. Чистый, глубокий, как озеро в горах. Не смотри, человек, утонешь, не выплывешь.
- Уж, какая есть.
- Одевайся, я тебе одежки припас. Не обессудь, уж какая есть. Я тоже переоденусь. Да не смотри ты на меня, на старого, чего на меня, старого, смотреть. Оделась? И славно. Теперь мужество собери.
- Слушаю, - улыбается еле заметно девица.
- Думала ты, что нашла себе однокровника, только я тебе правду открою: Томоёси твой и вправду оборотень, только оборотень он воздушный. Тэнгу он. Только ты его как Каппа-водяника видишь, а он тебя – как сродственника – Тэнгу крылатого. Всё оттого, что проклятие на вас: Нопэрапон называется. Вам вместе быть – смерть верная обоим, верная и страшная.
А посмертие – еще хуже. Останутся ваши души по-над землею бродить, всему живому мстить. Потому как судьба вам будет демонами Рокуро-Куби стать. Вижу – плачешь, значит поверить не можешь. Мне-то веришь – не веришь, всё едино. Надеюсь, помнишь, что за день сегодня, что за праздник ночью наступит?
- Помню… - глухо-глухо совсем, как из-под земли, - Праздник Бон, фестиваль оборотней.
- Правильно, дочка, а по-другому: «День лунных яств». Знаешь, где он бывает?
- На горе Хиго, рядом совсем.
- Значит, объяснять не надо, вот тебе, доченька, тушь, да бумага. Пиши послание Томоёси, я передать берусь. Судьба тебе самой правду увидеть.
- Что мне с ней делать? С правдой…
- Знаешь ли ты, что у людей обычай есть такой, ритуал. Коли молодым людям не суждено вместе быть, так они из жизни уходят вместе, чтобы в будущих жизнях вновь встретиться.
- Знаю, синдзю (двойное самоубийство, яп.)…
- Пиши, дочка, времени мало.